Текст книги "Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?"

Автор книги: Дэвид Хьюсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Что нам говорят эти папки?

– Образцовая гимназия. Частная, недешевая. – Он раскрыл несколько папок в поисках нужной информации. – Преподавательский состав квалифицированный, энтузиасты своего дела. Успеваемость высокая.

Она задумчиво смотрела на документы.

– И что, никаких жалоб?

– Я ничего не нашел. Но я ведь не в курсе, что нужно искать. – Он ждал от нее разъяснений. – Если бы мне…

– Это всего лишь проверка. Мы хотим убедиться, что все в порядке.

Хотя утром Скоугор пришлось нажать на него, сейчас Олав Кристенсен был сама любезность.

– Все, что имеет отношение к Троэльсу, всегда в полном порядке, – с готовностью сказал он. – Вот было бы здорово, если бы так было везде. – Кивок в сторону офиса мэра. – Может, ждать осталось недолго.

Скоугор никак не могла понять причину такой резкой перемены в поведении молодого человека. Взяла папку наугад. Еще раз поблагодарила.

Майер и Лунд потратили полтора часа, перебирая содержимое архивных шкафов. Учителю пришлось покинуть их – он торопился на урок. Потом к ним зашла ректор Кох, нахмурилась при виде сигареты Майера, спросила:

– Еще не нашли?

– Его здесь нет, – сказал он.

– Оно должно быть здесь, – настаивала Кох.

– Его. Здесь. Нет. Мы просмотрели все.

Лунд поставила на стол одну из коробок:

– Когда мы дошли до нее, оказалось, что она вскрыта.

Кох проверила наклейку, на которой значились имена тех, кто пользовался архивом.

– Один из наших учителей – лингвист. Он пишет работу о современных тенденциях в языке. О словоупотреблении. Я разрешила ему брать любые материалы для исследования.

– Как его имя? – спросил Майер.

Директриса ответила не сразу, было видно, что она колеблется.

– Хеннинг Кофоэд. Но я поверить не могу, что он забыл вернуть работу, если брал ее. Он удивительно пунктуален. Исключительно интеллигентный человек…

– Почему его не было среди учителей, с которыми мы говорили сегодня? – перебила ее Лунд.

– Он не преподавал в классе Нанны. Он работает только по утрам. Он…

Лунд собрала свои вещи – телефон, блокнот, сумка.

– Нам нужен его адрес, – сказала она.

Деревянные скамьи. Свечи. Золотые кресты. Приглушенный свет. Распятие.

Пернилле и Тайс Бирк-Ларсен молча сидели бок о бок. Она сжимала в руках белое платье – свежевыстиранное, свежевыглаженное, оно пахло цветами и летом.

По высоким окнам неумолчно барабанил зимний дождь.

Вскоре появился мужчина в черном костюме, с белой бородой, добрым лицом и профессиональной улыбкой. Он взял платье, похвалил их выбор. Сказал:

– Десять минут.

И ушел.

Им показалось, что прошло гораздо больше времени. Они несколько раз пересели с места на место, долго смотрели на стены. Он вынул из кармана свою шерстяную шапочку, мял ее в пальцах. Она увидела, старалась больше не смотреть на его руки.

Потом служитель похоронного бюро вернулся. Дверь за его спиной осталась полуоткрытой. Оттуда лился бледный мягкий свет. Он позвал их за собой.

Потом, сидя в красном фургоне, который медленно катился по мокрым городским улицам, Пернилле сказала:

– Она такая красивая.

Тайс Бирк-Ларсен смотрел в лобовое стекло, на серый дождь. Ее рука медленно поднялась, прикоснулась к его шершавой щеке. Такой теплой. Такой родной.

Он улыбнулся.

– Нам понадобятся термосы, – сказала она. – Можно будет одолжить у Лотты.

На приборной доске фургона замигала лампочка.

– Омыватель заканчивается, – сказал Бирк-Ларсен.

Небольшая заправочная станция. Легковые машины, грузовики. Мужчины и женщины. Обычная жизнь, ежедневная рутина. Привычные картины проплывали перед ними, словно ничего не случилось. Словно ничего не изменилось, не разрушено и не утрачено.

Он не вставил заправочный пистолет в бак, сразу ушел в магазинчик, а там прямиком в туалет. Там, в этом безликом укрытии, за запертой дверью Тайс Бирк-Ларсен в своей черной кожаной куртке и черной шерстяной шапке согнулся над раковиной, всхлипывая и дрожа, рыдая, как ребенок.

Двадцать минут она ждала его. Никто не подошел к ней за это время, не заговорил. Наконец появился он – с красными глазами, красными щеками. Клочки бумажного полотенца зацепились за его щетину, когда он вытирал лицо. Слезы все еще блестели, горе все еще точило душу.

В руках он держал пластиковую бутыль с голубой жидкостью.

– Вот, – сказал он и положил бутыль ей на колени.

Хеннинг Кофоэд обитал в двухкомнатной квартире рядом с вокзалом. Такого запущенного холостяцкого жилища Лунд еще не встречала. Книги были разбросаны повсюду, в кухне на немытых тарелках догнивали остатки пищи. Сорокалетний Кофоэд с бегающим взглядом, клочковатой бородой и нечесаными волосами сосал вонючую трубку, глядя на незваных гостей с нескрываемым подозрением.

– С чего вы решили, что это сочинение у меня?

– Потому что ты взял его, – сказал Майер. – Для твоих… как это? Лингвистических исследований. Это о том, как люди говорят?

– В самом грубом приближении…

– В самом грубом приближении я тебе вот что скажу: найди это чертово сочинение, Хеннинг.

– Может, я его не туда положил. Сожалею.

В спальне стоял компьютер. Майер подошел к нему, стал осматривать. Кофоэд, нервничая с каждой минутой все сильнее, последовал за полицейским.

– Ты читал то, что написала Нанна? – спросил Майер.

– Я… я… читаю много всего.

– Тебе задан простой вопрос. Чтобы его понять, не нужна степень лингвиста. Ты прочитал сочинение Нанны?

Молчание. Потом неуверенный ответ:

– Я занимаюсь языком. Меня интересуют сами слова, а не предложения. Вот вы знаете, к примеру, что слова «чиабатта» не существовало…

Майер сжал кулаки и разразился руганью:

– Забудь о своей чиабатте! Ищи сочинение!

– Ладно, ладно.

Он побрел в смежную комнату, начал копаться в горах папок и тетрадей, заваливших все помещение. Так мог бы выглядеть архив после прицельного бомбометания.

Майер поймал взгляд Лунд и улыбнулся, указав глазами на пол.

– А ты, часом, не выбросил его?

– Я никогда ничего не выбрасываю.

Он нагнулся над очередной кучей бумаг, выудил пластиковую папку.

– А, я так и знал. Вот оно. – Он передал полицейским находку. – Извините, что задержал. Я провожу вас.

Кофоэд вышел в прихожую, открыл дверь. Лунд не двинулась с места.

– Я думаю, нам нужно поговорить, – произнесла она.

– О чем?

Майер поднял один из тех журналов, что нашел на полу возле компьютера. «Горячие девчонки».

– О юных школьницах, – сказал он.

Кофоэд плюхнулся на стул перед компьютером и безвольно смотрел, как Майер пролистывает журналы, задерживаясь на фотографиях.

Он даже взмок от пота, и Лунд забрала у него трубку.

– Где вы были в пятницу? – спросила она.

– В городе, на конференции. По вопросам молодежного языка.

– Когда она закончилась?

– В десять вечера.

– Что потом?

– Пошел домой.

Майер прислонился к дверному косяку, мрачно поглядывая то на Кофоэда, то на журналы.

– Вас кто-нибудь видел?

– Нет. Я живу один. Почти все время я работаю.

– Ага, когда не забавляешься тут сам с собой, – презрительно хмыкнул Майер. – Или девчонок не разглядываешь.

Учитель напыжился:

– Мне не нравится ваш тон.

Майер затряс головой:

– Тебе мой тон не нравится? Я могу арестовать тебя из-за вот этого!

– Ничего незаконного в этих журналах нет. Я купил их в соседнем киоске. Любой может пойти и купить.

– Значит, ты не будешь возражать, если мы заберем твой компьютер? Да тут еще и внешний жесткий диск. Интересно, что мы там найдем, какие картинки и игры?

Кофоэд притих. Он продолжал потеть. Майер уселся напротив него:

– Слушай, Хеннинг, ты, случайно, не в курсе, как относятся в тюрьме к милашкам вроде тебя?

– Я ничего не сделал! Это не меня тогда обвиняли…

– Я тебя сейчас обвиняю!

– Майер! – остановила его Лунд и посмотрела на трясущегося учителя. – А кого обвиняли, Хеннинг? И когда?

Тишина в ответ.

– Мы хотим вам помочь, – сказала она. – Если кто-то был под подозрением, мы должны об этом знать.

– Это был не я…

– Да, мы поняли. А кто?

Он был очень испуган, но говорить не хотел.

– Не помню…

– Тогда я забираю компьютер, – сказал Майер. – И ты садишься в тюрьму. Остаешься без работы. К школе тебя больше близко не подпустят. Ни единого шанса прижаться в коридоре к девочкам…

– Ничего такого не было! Это был не я. Девушка потом отказалась от своих слов… – Он чуть не плакал. – С него сняли все подозрения. Он хороший парень.

– Кто?

– Рама, – вымолвил еле слышно Кофоэд.

Он горел от стыда. Даже когда Майер обнаружил порнографию у него в доме, ему не было так стыдно.

– Девчонка все придумала. Он хороший человек. Со всеми добр.

– Совсем как ты, – сказал Майер и швырнул журналы в лицо Кофоэду.

Пернилле сидела за столом, выжимая улыбку – для учителя по имени Рама. Приятного вида, вежливый, принес от имени гимназии цветы, фотографии, записки с алтаря. Он сидел напротив нее серьезный и скорбный.

– Цветы уже вянут, простите.

Она приняла их, зная, что вся охапка попадет прямо в мусорное ведро, как только за Рамой закроется дверь. Кажется, и Рама догадывался об этом.

– Ребята из класса Нанны просят разрешения присутствовать на похоронах. Если это возможно.

– Конечно.

Рама улыбнулся печально.

– Вы тоже можете прийти. Пожалуйста.

Он как будто удивился. Неужели он думал, что она не захочет видеть на похоронах иностранца?

– Спасибо. Мы все придем. Не буду больше отнимать у вас время…

– Не уходите.

Ему хотелось уйти, она видела. Но Пернилле больше уже не волновало, что хотят другие.

– Расскажите мне что-нибудь о ней.

– О чем вы хотите знать?

– Что она делала. Что ей нравилось.

Он задумался:

– Философия, вот что ей нравилось. Особенно ее интересовал Аристотель.

– Кто?

– Это был такой грек. Еще она занималась в нашем театральном кружке.

– Играла?

Дома она об этом не рассказывала. Никогда.

– Я им процитировал слова Аристотеля о театре. Это ее заинтересовало. Она даже предлагала, чтобы наши спектакли шли от рассвета до заката, как в Древней Греции.

Пернилле вдруг рассердилась.

– Она была школьницей, – сказала она. – У нее была жизнь, здесь, с нами. Настоящая жизнь. И ей не нужно было ничего выдумывать.

Ошибка. Учитель смутился:

– Наверное, она просто пошутила про спектакли. – Он взглянул на часы. – Извините, мне пора идти. В нашем молодежном клубе важная встреча, я не могу ее пропустить.

Пернилле смотрела на его спокойное смуглое лицо. Он ей нравился. Она провела пальцами по столу, по лакированной поверхности, по лицам.

– Этот стол мы сделали вместе с Нанной. Сами шлифовали доски. Сами склеивали. Подбирали фотографии.

Дерево было гладким на ощупь. Таким оно не всегда было. В свое время попадались занозы, даже слезы лились иногда.

– Вы одна дома, – сказал учитель. – А ваш…

– Тайс внизу, в конторе. Он там…

Когда она спускалась открыть учителю дверь, в конторе было темно.

Что он там делает?

Курит. Прикладывается к бутылке с пивом. Плачет.

– Он там разбирает бумаги, – сказала она.

Он не разбирал бумаги.

Бирк-Ларсен неподвижно сидел в темной конторе. Открылась дверь. Вошел Вагн Скербек, зажег тусклый светильник у доски для объявлений. С ключами в руке подошел к стене, нашел нужный крючок, повесил на место свою связку. Он любил, чтобы все было на своих местах.

Он не видел человека в черной куртке, который, сгорбившись, сидел за столом с сигаретой в одной руке и бутылкой пива в другой, не замечал до тех пор, пока Бирк-Ларсен не буркнул что-то нечленораздельное.

– Черт! Ты напугал меня.

Бирк-Ларсен не шевельнулся.

– Тайс, что с тобой?

Скербек включил верхний свет, подошел к Бирк-Ларсену, посмотрел на него:

– Я приведу Пернилле…

Сильная рука остановила его.

Красные глаза Бирк-Ларсена блестели от слез. Он был пьян.

– Неделю назад у меня была дочь. Она вышла отсюда и ушла на вечеринку.

– Тайс…

– Сегодня я снова ее увидел. – Глаза под черной шапкой закрылись, из-под сжатых век поползли слезы. – На самом деле это была не она. Это было что-то… что-то…

– Я приведу Пернилле. Только ты больше не пей.

– Нет!

Сказано это было громко и яростно. Вагн Скербек знал, что такому голосу не перечат.

– Тайс, тут такое дело. У меня есть один приятель, Янник. Он кое-что слышал.

Скербек колебался, рассказывать ли дальше, понимает ли его Бирк-Ларсен.

– Что он слышал?

– Да может, это ничего и не значит.

Бирк-Ларсен молча ждал.

– Жена Янника работает в той же гимназии. Он говорит, что полицейские снова приходили. – Скербек теребил худыми пальцами дешевую серебряную цепь на шее. – Допрашивали сотрудников. Всех учителей Нанны.

Вспыхнула очередная сигарета. Снова забулькало пиво в бутылке. Бирк-Ларсен смотрел на Скербека, ожидая продолжения.

– Может, она знает больше, чем он мне сказал. – Скербек облизал пересохшие губы. – Полиция ни черта не делает. А иначе разве мы с тобой…

– Не говори об этом, – рявкнул Бирк-Ларсен. – Это все в прошлом.

– Так ты хочешь, чтобы я поговорил с женой Янника?

Бирк-Ларсен сидел на жестком стуле и смотрел в пустоту перед собой.

– Тайс…

– Поговори.

Выборы строятся на идеях. А еще на стиле, кумирах и торговых марках. Вот почему Троэльс Хартманн этим вечером натянул кроссовки и прямо в деловом костюме направился в спортивный зал. Риэ Скоугор, как всегда, шагала рядом.

Баскетбол был молодым видом спорта. Хартманн был молодым кандидатом в мэры. Прекрасное сочетание для удачных фотографий, а также возможность обменяться рукопожатиями с будущими избирателями.

– Фредериксхольмская гимназия – образцовая, – говорила Скоугор. – На учителей нет никакого компромата. Я проверила все, что у нас есть, до последнего листка. Теперь можно передать дела Лунд. Мы чисты.

Запах пота, звук мяча, отскакивающего от дерева.

– Сейчас мы сделаем несколько снимков. Потом пообщаемся с ролевыми моделями и участниками программы интеграции. И так у нас будут охвачены молодость, спорт и сообщество. Три цели одним ударом.

Хартманн снял пиджак, выправил рубашку из брюк, закатал рукава.

– Когда гражданские служащие уходят домой с работы?

– Сосредоточься на игре. Эти люди очень важны для нас.

Они вошли в зал. По полю быстро и шумно двигались игроки всех оттенков кожи.

– Мортен заметил, что два каких-то чиновника засиживались допоздна. Зачем им это?

– Я не знаю!

– Он считает, что нам нужно остерегаться их.

– Мортену платят за то, чтобы он управлял твоей избирательной кампанией. А не за советы, взятые с потолка.

– Что, если у Бремера есть среди нас осведомители? И они сливают ему всю информацию? Мою почту, например? Или содержание моего ежедневника?

– Оставь эту проблему мне. Ты кандидат, публичное лицо. Остальное – мои заботы.

Хартманн не двигался с места.

– Я из кожи вон лезла, чтобы устроить тебе это мероприятие, – давила на него Скоугор. – Вся мало-мальски достойная пресса здесь. Сделай же над собой усилие, улыбнись!

Выход на поле. Крепкие рукопожатия. Обмен дружескими приветствиями. Хартманн поговорил с каждым из них, с китайцами и иранцами, сирийцами и иракцами. Все они теперь стали датчанами и работали на его программу интеграции. Неоплачиваемые добровольные лидеры программы, подающие пример для подражания своим сородичам на датской земле, получившие в проекте звание ролевых моделей.

Две команды готовы к бою; в одной оставлено место для него.

Хартманн завязал шнурки на кроссовках, посмотрел на противников и задорно крикнул:

– Ну берегитесь, сейчас мы вас размажем!

На десять драгоценных минут исчезло все, кроме игры. Он просто носился по полированным доскам пола, ловил и бросал мяч. Физическая активность, никаких мыслей, никаких стратегий, никаких планов. Даже вспышки фотокамер его не отвлекали. Городской совет, Либеральная партия, Поуль Бремер, Кирстен Эллер и даже Риэ Скоугор – он забыл обо всех.

Вне игры. Потом мяч пришел к нему. Хартманн разбежался, нырнул, подскочил, бросил. И проследил взглядом, как мяч описал в воздухе медленную дугу, опустился к корзине и – провалился в кольцо.

Рев вокруг него. Он поднял сжатый кулак в воздух – чистые эмоции, в голове ни единой рациональной мысли.

Заполыхали молнии фотовспышек. С улыбкой он приветствовал свою команду, не глядя обнял кого-то, кого-то хлопнул по плечу.

И вот объектив камеры поймал двоих, они счастливо улыбаются и приветственно жмут друг другу руки. Один из них, в синей рубашке, Хартманн, торжествующий победу, а второй – школьный учитель Рама.

«Она идет по коридору и находит нужный номер. Она собирается постучать. Ее одолевают сомнения: правильно ли она поступает. Следовало ли ей приходить? С ним все было по-другому. Совсем не так, как дома. Пропахший бензином гараж, где она играла в детстве; ее комната и все ее вещи. Слишком много вещей, потому что она не может выбросить ни одну из них. Кухня, где она провела несчетные часы с мамой, папой и двумя братишками, где они отмечали дни рождения, Рождество и Пасху. Дома она навсегда останется ребенком. Но здесь… в гостиничном коридоре… она – женщина. Она стучит в дверь. Он открывает».

Закинув ноги на стол в своем кабинете, Лунд читала сочинение Нанны. Вошел Майер, еле удерживая в руках контейнеры с едой.

– Вам же будет лучше, если там есть хот-дог и для меня.

– Нет. Кебаб.

– Что за кебаб?

Майер заморгал:

– Обычный кебаб. Мясной, Лунд.

Он поставил перед ней на стол белый пластиковый контейнер, рядом пару баночек с соусом.

– Ни имени, – сказала она, – ни описания. Просто таинственный мужчина, с которым она встречается в разных гостиницах.

Они откинули крышки с контейнеров.

– Все, что у нас есть, – продолжала она, – это пара сапог, старое сочинение и учительские сплетни.

– Это не сплетни. – Он раскрыл блокнот. – Я поговорил с ректором Кох. Рама, а точнее, Рахман аль-Кемаль действительно был замешан в некрасивой истории несколько лет назад. Одна из старшеклассниц заявила, что Рама щупал ее.

– Что дальше?

– Она забрала свои слова назад. Кох считает, что девчонка влюбилась в него и отомстила, как смогла, когда он не ответил ей взаимностью.

Лунд вылила весь соус на свой кебаб, откусила мясо. Майер наблюдал за ней в ужасе.

– Вы бы поосторожней с этим.

– Мой желудок в полном порядке. Если это был действительно он, зачем он тогда рассказал нам о сочинении?

– Потому что рано или поздно мы и сами бы о нем узнали. Давайте-ка поговорим с ним. Он сказал, будто был дома с женой. Это можно проверить.

Лунд перелистывала личные дела учителей.

– Этот инцидент должен быть упомянут…

– Разумеется, – согласился он.

Она снова и снова перекладывала папки.

– Не тратьте понапрасну время, Лунд. Его дела нам не передали. Люди Хартманна прислали досье на всех учителей. Кроме Кемаля.

Она обдумывала это.

– А мы ведь запрашивали все? – спросил Майер.

– Конечно все.

Лунд доела кебаб и накинула на плечи куртку:

– Ну?

Уже на подходе к дому Рамы в Эстербро она позвонила домой, ответил Марк. Шагая по булыжной мостовой, она поговорила с ним; Майер, идущий рядом, прислушивался и не скрывал этого.

Марк собирался к другу на день рождения. Лунд отдала короткие указания: после вечеринки сразу домой, в случае чего звонить ей.

– Завтра мы улетаем, – сказала она, – вечером. Я закажу билеты. – Она посмотрела на телефон. – Марк? Марк? – И бросила телефон в сумку.

– Сколько вашему парню? – спросил Майер.

– Двенадцать.

– Хотите совет?

– Не очень.

– Вы должны слушать его. В таком возрасте с мальчишками много чего происходит: девочки и все такое. У него в голове… – Майер говорил сейчас совсем не в своей обычной манере. – Это сложный этап. Ему нужно помочь. Прислушайтесь к тому, что он говорит.

Лунд шла вперед, стараясь не рассердиться.

– Он говорит, что я интересуюсь только трупами. Какой у него дом, номер четыре?

Они нашли нужный адрес, позвонили.

Дверь им открыла светловолосая женщина на большом сроке беременности, очень усталая, и впустила их в квартиру без возражений.

Рамы дома не было. Она сказала, что у него какое-то мероприятие в местном молодежном клубе.

– Вы работаете в той же гимназии, что и муж? – спросил Майер.

Это была хорошая современная квартира, только отделана всего лишь наполовину: голые стены, голые полы. Едва обжитая.

– Да. Но сейчас перешла на полставки. Ребенок…

Пока Майер задавал вопросы, Лунд бродила по комнате и все рассматривала. Такое разделение сложилось само собой, даже не пришлось ни о чем договариваться, и устраивало их обоих.

– Вы знали Нанну Бирк-Ларсен? – спросил он.

Малейшее колебание.

– Я не преподаю в ее классе.

Банки с краской, рулоны коврового покрытия в ожидании, когда их развернут. Никаких фотографий, ничего интимного, личного.

– Вы ходили на вечеринку в пятницу?

– Нет. Я быстро устаю.

Лунд не нашла ничего интересного, снова подошла к Майеру и жене Рамы.

– Значит, вы остались дома? – продолжал он.

– Да. То есть не совсем дома.

И замолчала, никак не поясняя свои слова.

Майер сделал глубокий вдох и сказал:

– Так вы были не дома?

– У нас есть небольшой коттедж за городом, возле Драгёра. Мы с мужем провели там все выходные.

Драгёр. Это рядом с Каструпом. До места, где была найдена Нанна, на машине ехать минут десять, от силы пятнадцать.

– Здесь мы не могли оставаться, у нас должны были циклевать полы, – добавила жена Рамы.

– Понятно, – кивнул Майер.

Когда Майеру становилось любопытно, его уши как будто увеличивались в размере. Во всяком случае, Лунд так казалось.

– Значит, вы оба были там?

– Рама зашел за мной в половине девятого, и мы уехали.

– Хочу убедиться, что правильно понял вас…

«Точно увеличиваются», – удивилась Лунд.

– …вы и ваш муж провели выходные в вашем загородном доме?

– Да. Почему вы спрашиваете?

– Просто собираем информацию. Мы надеялись узнать что-нибудь про вечеринку в гимназии.

– Извините, я ничего не знаю.

Лунд отошла к окну. Почувствовала что-то под ногой, посмотрела вниз. Рядом с нераспакованным рулоном коврового покрытия блеснула изогнутая петлей черная полоска.

Она нагнулась к полу, подняла. Пластиковый хомутик. В мозгу тут же вспыхнула картина: Нанна в багажнике машины, со стянутыми лодыжками и запястьями. Стянутыми чем-то вроде этого.

Майер говорил, что их используют садоводы, строители, да и просто в хозяйстве полезная вещь…

Лунд достала пакет для улик и сунула туда свою находку.

– Вы хотите еще раз поговорить с Рамой? – спросила женщина.

– Наверное, в другой раз, – сказал Майер, пряча блокнот в карман.

Лунд подошла к ним и спросила:

– Можно воспользоваться вашим туалетом?

– Да, туалет вон там. Я покажу вам…

– Не нужно, я сама.

– Это ваш первый ребенок? – спросил Майер.

– Да.

Лунд шла по коридору, краем уха прислушиваясь к беседе.

– Девочка.

Голос Майера зазвучал восторженно:

– Девочка! Это замечательно. И вы уже знаете. Вы хотели заранее узнать? Лично я предпочитаю сюрпризы…

Повсюду полиэтилен, прикрывающий материалы. Пустая вешалка с крючками. Картина.

– Могу поделиться опытом, если хотите, – бодро продолжал Майер. – Первые несколько месяцев… Не берите всю работу на себя, пусть он помогает…

Лунд услышала, как женщина рассмеялась:

– Вы не знаете моего мужа. Он будет помогать. Мне не придется просить…

Лунд беззвучно прокралась в спальню: одежда… фотографии… На одной молодой Рама с голой грудью улыбается среди группы пловцов, позади военная символика – должно быть, армейский бассейн. Симпатичный мужчина. Крепкий, мускулистый. Рядом календарь, школьное расписание…

Лунд заглянула в совмещенный санузел: новая раковина, новый унитаз, голые стены. Дальше виднелась еще одна комната, с надписью на двери: «Детская». Там было темно, только с улицы пробивался свет фонаря. Едва можно было разглядеть сложенные в углу вещи. Пока в детской были только игрушки для взрослых мужчин: воздушный змей, надувная лодка.

У окна пара высоких мужских ботинок. Она подняла их, осмотрела подошву, поскребла пальцем – засохшая грязь. Опять мысли о канале среди болот, о лесе. О том, что Драгёр совсем рядом.

На перевернутой пустой коробке она заметила бутылку. Белая этикетка, коричневое стекло. Лунд подержала ее в руке, запомнила марку.

Сердитый голос у нее за спиной произнес:

– Вы прошли туалет.

– Спасибо, – сказала Лунд, поставила бутылку на место и направилась прямо к выходу.

Пакет с пластиковым хомутом уже лежал в сумке. Вместе с Майером она вышла на улицу.

К Хартманну пришла ректор Кох. Они разговаривали в кабинете, Риэ Скоугор и Мортен слушали.

– Подозревают одного из наших учителей, – говорила директриса. – Скажите мне, что делать в такой ситуации!

– Что именно произошло? – спросил Хартманн.

– Мне только что звонили. Задавали вопросы. По-моему, они узнали…

– Что узнали? Мы договорились с полицией: сначала они должны говорить с нами.

– Кажется, им стало известно кое-что… – Она замялась. – Мне бы очень не хотелось навредить… В связи с этим несчастьем гимназия и так выглядит не лучшим образом. Может, отстранить этого учителя от работы?

– Полиция допрашивала кого-то?

– Еще нет, но их интересует конкретный учитель. Уже давно с ним произошел один неприятный инцидент.

– Что за инцидент? – спросила Скоугор. – Я проверила личные дела всех учителей. Там ничего не было.

– Все закончилось ничем. Не было доказательств… Но как же вы не видели? – настаивала Кох. – Я сама писала отчет. Все выдумки этой глупой девчонки. Учитель не виновен, я убеждена в этом. Полиция обратила на него внимание только потому, что он был классным руководителем Нанны.

– То есть дело только в этом давнем случае? – уточнил Хартманн.

– Никаких других причин быть не может!

Кох обвела взглядом Хартманна и его помощников.

– Я описала вам положение вещей. Свой долг я исполнила. Если полиция или газетчики снова придут в гимназию, вы обязаны…

– Не беспокойтесь об этом, – сказал Хартманн и взял ручку. – Назовите мне его имя. Я сам разберусь с полицией. Уверен, все уладится.

– Это Рама, так мы его зовем, а полное его имя Рахман аль-Кемаль.

Она стала произносить фамилию по буквам, но Хартманн перестал писать:

– Он учитель во Фредериксхольмской гимназии?

– Да, как я вам только что сказала.

– И полиция им интересуется?

Нетерпеливый вздох:

– Да. И поэтому я здесь.

Он посмотрел на Скоугор. Она нахмурилась, непонимающе качнула головой.

– Что-то не так? – спросила Кох.

– Нет. Я просто должен проверить… – Он взглянул на нее. – Вы не возражаете, если я попрошу вас на минуту нас оставить? Угощайтесь кофе, пожалуйста.

Он закрыл за ней дверь. Скоугор тоже встала с кресла.

– Что происходит? – спросил Мортен Вебер.

– Я только что пожимал руку участнику нашей программы интеграции, и его звали Рама, – сказал Хартманн. – Во время игры в клубе.

– Что?

Вебер яростно набросился на Скоугор:

– Он встречался с учителем из той гимназии? И ты об этом не знала?

– В списке учителей такого имени не было! Я проверила каждое дело. Если бы я заподозрила что-то неладное, то ни за что бы не пустила Троэльса на ту игру!

– Но он там был! И общался с тем учителем! – воскликнул Вебер.

– Я проверила каждое дело, Мортен!

Хартманн не вмешивался, не желая принимать чью-либо сторону.

– Кто подбирал для тебя личные дела? – спросил Вебер, пытаясь действовать конструктивно.

Скоугор еще кипела, но старалась сдерживаться.

– Один из сотрудников администрации.

Вебер вскинул в отчаянии руки:

– Ну я же говорил тебе!

– Он принес мне папки. Я все проверила. Что еще я должна была сделать? Что?..

Вебер вскочил, заметался по кабинету с воплями:

– Ты должна была сказать мне, Риэ! Могла бы спросить хоть раз. Вместо того чтобы идти напролом и делать все, что взбредет в твою маленькую скудоумную головку…

– Мортен, успокойся, – прервал его Хартманн.

– Успокоиться? Мне успокоиться? – Взбешенный Вебер с красным лицом махнул рукой в сторону двери. – Я двадцать лет проработал в этих коридорах. А потом явилась она, продавщица стирального порошка, провела здесь десять минут и решила, что все знает…

– Мортен! – резкий тон Хартманна заставил Вебера умолкнуть. – Хватит.

– Да, Троэльс. С меня хватит. – Вебер схватил портфель, покидал туда дрожащими руками свои бумаги. – Будем откровенны. Если твоей избирательной кампанией руководят из постели, то извини, это место не для меня…

Хартманн вихрем налетел на него, сжимая кулаки:

– Мне плевать, сколько лет мы работали вместе. Такого я не потерплю. Убирайся. Иди домой.

Вебер сделал именно это. Не произнося больше речей, не бросаясь обвинениями и оскорблениями, он взял портфель и ушел.

Риэ Скоугор молча стояла в стороне. Когда Вебер ушел, тихо сказала:

– Спасибо.

– Но я не прав. Надо было прислушиваться к нему, – сказал Хартманн. – Ты согласна?

– Согласна, – ответила Скоугор.

В машине по дороге из Эстербро Лунд сказала:

– Надо проверить его прошлое. Он не всегда был учителем. Узнайте, что за коттедж у них и что с алиби. – Она вытащила пакет для вещдоков. – Это отправьте в лабораторию. Еще у него есть бутылка с эфиром. Я тут записала марку. Уточните, совпадает ли этот эфир с тем, что обнаружили у девушки.

Майер был раздражен. Как ни странно.

– Почему же мы не стали ждать, когда он вернется домой, имея столько улик? Теперь у него будет время замести следы.

У нее зазвонил телефон. Хартманн уже был в списке ее контактов, она увидела, что это он. Сунула мобильник Майеру:

– Поговорите вы с ним. Это наш герой с плакатов. Наверное, опять чем-то недоволен.

– И он не единственный, Лунд. Во сколько ваш рейс завтра? Подбросить в аэропорт?

Время вечерней сказки. Пернилле читала, а мальчики лежали на кроватях в пижамах, укрытые мягкими одеялами по грудь. Когда она закрыла книжку, Антон спросил:

– А Нанна сейчас в гробу?

Пернилле кивнула, попыталась улыбнуться.

– Она теперь станет ангелом?

После долгого молчания:

– Да.

Их ясные глазенки смотрели на нее озадаченно.

– Завтра мы попрощаемся с Нанной. Потом…

– В школе ребята говорят, что ее…

Ноги Антона заерзали под одеялом.

– Что?

– Что ее убили…

Эмиль добавил:

– И что был какой-то человек, который делал с ней что-то нехорошее.

– Кто это говорит?

– Ребята из нашего класса.

Она взяла их за руки, нежно сжала маленькие пальчики, заглянула в пытливые глаза. А что им сказать, так и не смогла придумать.

Через пять минут она оставила их, притихших и сонных. В конторе чем-то гремел Тайс, она спустилась к нему.

Весь склад был заставлен мебелью, взятыми напрокат столами и стульями. Он разбирал их, переносил, беря в одну руку столько, сколько другой мужчина не унес бы и в двух.

– Мальчики ждали тебя, хотели пожелать спокойной ночи.

Он взвалил на себя стол:

– Нужно закончить с этим.

– В школе им говорят разное.

Тайс не отвечал. Пернилле сжала рукой горло:

– Я сказала, что это было чудовище из сказки.

Тайс перенес еще один стол, потом взялся за складные стулья.

– Тайс, я не уверена, что нам стоит вести мальчиков на похороны. Мне кажется…

Он не слушал, не смотрел на нее.

– Они, конечно, должны попрощаться, я знаю. Но там будет столько народу…

Коробка с одноразовой посудой, вторая… Он утер потный лоб…