Текст книги "Плоть"

Автор книги: Дэвид Галеф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Дэвид Галеф

Дэвид Галеф – профессор университета Миссисипи, автор бестселлера «Молчание сонного пригорода», рассказов, сборников японских пословиц и детских книг. Эссе и литературные обзоры Галефа публикуют ведущие издания Америки.

«Плоть» – первый роман Галефа. Это мудрая и смешная книга, она не может не нравиться. Книга с небывалым интеллектуальным зарядом, заземленная сценами жесткого натурализма. Яркая история с интересными характерами и неожиданными сюжетными поворотами. Дневник Макса, главного героя, опубликованный в конце романа, – подлинная жемчужина.

Amazon.com

Галеф утонченно препарирует причины одержимости и пристрастия к вуайеризму. В каком-то смысле вопрос в том, кто из них больше одержим: Макс, в поисках очередного объекта для завоевания, или Дон, со своей манией подглядывания за сексуальной жизнью другого мужчины?

Booklist

Галеф – профессор университета и поэтому пишет об академической жизни со знанием дела, беспощадно обнажая всю подноготную мужской дружбы.

Publishers Weekly

Беспристрастное исследование американского Юга в романе Галефа перерастает в увлекательную сатиру на нравы академической среды. Хотя сюжет тяготеет к абсурду, автор поднимает серьезные вопросы о навязчивом интересе нашей культуры к телу.

Library Journal

Плоть

1

Обычно летом на Миссисипи можно свариться и поджариться одновременно или даже обуглиться, если рискнуть одеться во что-то потеплее, чем хлопчатобумажная футболка. Сегодня утром – дело происходит в 1989 году – я полез в ящик письменного стола и обнаружил, что почтовые марки склеились, намертво прилипнув друг к другу, и отнес их в холодильник. Мое первое воспоминание о Максе как раз и относится к одному из тех дней середины июля, когда мы все сходили с ума от неимоверной жары и влажности, когда машины, деревья и даже люди на расстоянии были неразличимы на фоне какого-то марева. Солнце казалось огромным и необъятным, – день тек своим чередом, а небо представлялось одним исполинским ярко-желтым тентом, покрывавшим все и вся. Самое лучшее, что можно сделать в такой ситуации, – это по-дурацки блаженно улыбаться, делая вид, что наслаждаешься благодатным теплом. Я и Сьюзен сидели на переднем крыльце – так мы называли несколько каменных ступенек, спускавшихся к лужайке, поросшей колючей травой и дурманом, взявшим в плен все дома нашего квартала. Для того чтобы почувствовать хоть какую-то прохладу, мы принялись обсуждать планы покупки кондиционера.

Урчание выехавшего из-за угла грузовичка заставило меня выпрямиться. Этот звук невозможно спутать ни с каким другим: мотор рычит громче, чем двигатель легковушки, но явно не дотягивает до рева настоящего грузового фургона. Судя по звуку, это был небольшой пикап, и мне стало интересно, кого же это занесло в наши края. На улицу выехал серый грузовичок и, словно испытывая сомнение, застыл на месте, как похоронный автобус, водитель которого не понял, на то ли кладбище он приехал. Порычав некоторое время на холостых оборотах, машина наконец рванулась вперед, сдала назад и с похвальным мастерством припарковалась впритирку с нашей «хондой-сивик». Двигатель умолк, и в следующий момент из кабины вылез коренастый человек в зеркальных солнцезащитных очках. Сьюзен приветственно взмахнула рукой, – как бывший северянин, я до сих пор только привыкаю к этому милому обычаю.

Человек в ответ улыбнулся, хотя я не уверен, что он сначала вообще нас заметил. Он задрал голову, рассматривая наш квартал. Дома здесь двухэтажные, впечатление высоты создается оттого, что они все построены на склоне холма, спускающегося к тротуару. Потом человек взглянул на сверкнувший в его руке какой-то предмет – наверное, на ключ. Фигура приезжего была окружена свечением – его было трудно рассмотреть до тех пор, пока он не подошел ближе.

Сьюзен толкнула меня коленом:

– Должно быть, это новый жилец из соседнего дома. Кажется, он снял его уже два месяца назад.

Я кивнул – осторожно, чтобы со лба не слетели капли пота. Сьюзен в блузке без рукавов и в шортах не брала никакая жара. Ее золотисто-каштановые волосы красивыми колечками падали на шею. Она нисколько не страдала, но, в конце концов, она была уроженкой этих мест.

Сьюзен еще раз надавила на меня коленом. Я встал с плетеного стула, который жалобно, словно падшая душа, застонал. Человек приближался к нашему дому. Он был хрупкого телосложения, жилист; одежда его состояла из облегающих джинсов и футболки. Густые каштановые волосы копной возвышались над угловатым лицом. Если и было в нем что-то примечательное – так это лицо, не черты лица, а само его выражение. Было в нем нечто плутовское, как у карточного игрока, который собирается выиграть, имея на руках всего пару двоек. Он снял очки и оказался обладателем по-настоящему синих глаз.

– Привет, – радостно произнесла Сьюзен, с выражением, которое я называю «приветливая хозяйка».

– Привет, – ответил он, и шулерское в нем внезапно сменилось теплой и внушающей доверие улыбкой. – Вы живете в С-8?

Сьюзен и я одновременно кивнули.

– Ну, значит, я на месте, и если дверь откроется…

С этими словами человек вставил ключ в замочную скважину и повернул его. Это удалось ему сравнительно легко, но линялая белая дверь сильно разбухла от влажности. Незнакомец надавил, но она не поддалась. Он попробовал снова, вены на руках его вздулись, как веревки. Внезапно он, отпрянув, резко толкнул дверь всем телом, словно стараясь кого-то повалить. Дверь со страшным скрипом отворилась, и человек победно улыбнулся.

– Вот так! Похоже, что я – ваш новый сосед. – Он распахнул дверь во всю ширину и отступил на наши ступени, которые были продолжением его крыльца. – Меня зовут Макс Финстер, я буду работать на историческом факультете.

Я ожидал сокрушительного рукопожатия, и я его получил. Та же участь подстерегала и Сьюзен, – он так сдавил ей руку, что она поморщилась. Я сказал ему, что нас зовут Дон и Сьюзен Шапиро, это была истинная правда, и что мы в восторге от знакомства с новым соседом, что было похоже на правду только отчасти. Но по крайней мере, нам действительно приятно видеть в квартале новое лицо. Наши соседи справа уехали на недельку на Мексиканский залив, а блок С-7 пустовал с июня. В середине июля в Оксфорде почти ничего не происходит, если не считать подведения итогов университетского семестра. Вечеринки начинают отдавать инцестом, потому что туда ходит один и тот же узкий круг людей, в основном факультетских преподавателей, по тем или иным причинам оставшихся на лето дома. Сьюзен смертельно скучала и, полагаю, имела на это полное право. Мы не могли позволить себе длительный отдых, поэтому сошлись на том, что провели неделю у родителей Сьюзен в Джорджии, а потом собирались поехать отдохнуть на один-два уик-энда в августе. Но пока мы коротали свободное время сидя на крыльце.

Первой реакцией Макса, когда он вошел в свою новую квартиру, был тихий долгий свист.

– Бог мой, я мог бы сдать эти апартаменты троим ньюйоркцам, и у меня осталась бы еще одна комната. Или нет, я мог бы вообще сдать все это в субаренду и жить припеваючи, как лендлорд. Неужели эта квартирка действительно так велика, как кажется? – Голос его почти затих, когда он вошел в один из чуланов.

С-7 был почти такой же величины и имел такую же планировку, как и наши апартаменты, но я уже забыл, каким просторным казалось наше жилье по сравнению с городскими клетушками. Четыре большие комнаты, выходящие в один общий короткий коридор, находившийся в центре квадрата, в углах которого помещались комнаты. Предполагалось, что одно помещение должно быть кухней, а другое – спальней. В квартире полно чуланов и встроенных шкафов и одна, довольно скромная, кладовая для продуктов.

– Вы приехали один? – спросила Сьюзен, моя вечно матримониально озабоченная женушка.

– Гм, о да, конечно, я один-одинешенек, преподаватель младших факультетов с отвратительными холостяцкими привычками. – В его голосе было что-то актерское, одновременно истертое и банальное.

Он вышел из своей новой квартиры, приветливо улыбаясь Сьюзен. Я преподаватель английского языка, поэтому предпочитаю говорунов молчунам. Первые выдают себя хотя бы тем, что произносят…

– Ну… – Сьюзен толкнула меня в бок. – Вы не возражаете, если мы поможем вам разгрузить вещи?

Макс задумался над предложением. По нему было видно, что он предпочитает все на свете делать сам, даже ехать тысячу миль на взятой напрокат машине.

– Знаете, что я вам скажу, – произнес он наконец. – Позвольте мне самому перенести все, что я смогу. У меня всего несколько по-настоящему тяжелых вещей, с которыми мне, наверное, надо будет помочь. Я позову вас, если не справлюсь, хорошо?

– Конечно. – Сьюзен сделала мне неприметный знак, чтобы я возразил, но я сделал вид, что ничего не заметил. Если человек желает порисоваться, то надо предоставить ему такую возможность, хотя бы в лечебных целях.

Макс вернулся к фургону и вытащил первую из множества коробок с книгами. Коробки были чертовски тяжелыми – это было видно по венам, вздувшимся на шее Макса. Естественно, мы не могли больше сидеть на крыльце и равнодушно взирать, как мучается этот несчастный, поэтому Сьюзен ушла в дом готовить фруктовый чай со льдом, а я подошел к фургону, чтобы помочь, несмотря на недвусмысленный отказ.

Максу наконец удалось проделать брешь в завале из ящиков, окружавших мебель. Ничего особенного: письменный стол светлого дерева, две гигантские книжные полки и старый шкаф. К стенкам кузова были привязаны два велосипеда, между которыми Макс проложил одеяло. Теперь он находился в центре, распутывая паутину веревок, которыми были закреплены вещи. Макс здорово вспотел, футболка на груди промокла.

Я сунул голову в кузов:

– Мне думается, вы готовы принять помощь? Знаете, просто больно смотреть, как вы мучаетесь в одиночку, не говоря уже о том, что это прямое нарушение традиций южного гостеприимства.

В ответ смешок и короткая улыбка.

– Ну что ж, будучи в Риме…

Я хотел было сказать, что он находится не в Риме, а на берегах Миссисипи, но в этот момент он всучил мне одну из коробок, и я, сгибаясь под ее тяжестью, вошел в дом. Он последовал за мной с корзиной для грязного белья, в которой находилась завернутая в простыню огромная сковорода, а в ней помещалась гипсовая копия какого-то греческого бога, обернутого листом пористой резины. Видны были только голова и пах. Но это был замечательный пах. Гениталии бога не уступали размерами голове.

– Что это? – спросил я, возвращаясь к машине.

– Что – что?

– Там, наверху. – Я указал рукой на дом.

– Что именно?

Я почувствовал, что начинаю объясняться как аббат.

– Там, в сковороде. В корзине.

– А, это… Это статуя Приапа. Так сказать, затравка для застольной беседы.

– Действительно, похоже на то.

Он пожал плечами, и я понял, что на эту тему он ничего больше не скажет. Мы выгрузили из кузова часть мебели. Когда мы что-то тащили вдвоем, я всегда оказывался впереди, а Макс старался взять на себя большую тяжесть, поднимая для этого свой край. Вскоре я чрезмерно вспотел – работа и в самом деле оказалась потогонной. Но вдвоем она спорилась быстрее, и через полчаса кузов машины опустел. Последними – самыми приятными – предметами были два велосипеда, на один из которых Макс просто сел и покатил вверх по тропинке. Приглядевшись к велосипедам, я убедился, что один был действительно классной дорогой машиной, а второй всего лишь старым потрепанным драндулетом, вроде того, на котором катался я, будучи мальчишкой. Макс поехал именно на нем.

– Гоночный велосипед и грузовой, – объяснил Макс и нажал на педали. У него была сбивающая с толку привычка не смотреть на собеседника при разговоре. Но когда он все же поднимал глаза и смотрел в лицо, это воспринималось вроде как оказанная вам честь.

– Что такое грузовой велосипед? – крикнул я в его удаляющуюся спину.

Макс въехал на велосипеде в прихожую квартиры и соскочил с седла.

– Гоночный велосипед я использую для дальних поездок, для тренировки. Грузовой велосипед у меня для перевозки всяких вещей. Например, я езжу на нем в супермаркет и все подобное.

– У вас нет машины?

Он вернулся, чтобы забрать второй велосипед.

– Нет у меня никакой машины. Я, знаете ли, человек двухколесный. – Он стрельнул в меня мимолетной и резкой улыбкой.

– Это хорошо, но здесь вам понадобится автомобиль, потому что в этих местах нет никакого общественного транспорта.

Трудно было сказать, доставляет ли одиночество ему удовольствие или все же раздражает своими неудобствами. Он неопределенно кивнул и положил руки на руль, словно успокаивая испуганную лошадь. Я хотел было – движимый отчасти вежливостью, отчасти любопытством – предложить ему помощь в распаковке коробок, когда дверная занавеска откинулась и в проеме показалась голова Сьюзен.

– Если вы, портовые грузчики, закончили работу, то не хотите ли попробовать чай со льдом?

Это был способ Сьюзен проявить смесь вежливости и любопытства. На стол было поставлено блюдо с сахарным печеньем. Вскоре мы уже дружно сидели в плетеных креслах на общем крыльце, потягивая этот обязательный на юге напиток, который Сьюзен всегда делала слишком терпким – таким же, какой была и она сама, – так мне, во всяком случае, иногда казалось. Но, как бы то ни было, она знала, как вытянуть из собеседника нужные сведения. Через полчаса мы знали всю подноготную Макса. Тридцать лет, доктор философии, закончил Колумбийский университет по специальности «британская история». Страстный велосипедист, одинокий и свободный. Я видел, как Сьюзен лихорадочно перебирает в уме возможные перспективы, каковых в Оксфорде было немного, если вы не горите желанием стать монахом или положить жизнь на алтарь науки. Сама Сьюзен, закончив университет, кое-как пробавлялась журналистикой, когда я с ней познакомился. После того как мы поженились, она бросила работу и занялась общественной деятельностью в нашем преподавательском городке.

Когда я сказал, что у меня есть знакомая в Колумбийском университете, которая до сих пор возится со своей диссертацией, Макс демонстративно не стал интересоваться ее именем. И дело даже не в том, что они едва ли могли знать друг друга, так как были из разных отделений, но в том, что Макс вообще не хотел говорить о Нью-Йорке. При этом он не прекратил беседу, он просто так повернул разговор, что теперь нам пришлось отвечать на его вопросы. После каждого ответа он одобрительно кивал, словно выставлял нам оценки.

Через пятнадцать минут Макс резко встал, поблагодарил за оказанное гостеприимство и сказал, что ему надо все же заняться коробками. Оказавшись на крыльце своих апартаментов, он достал из кармана ручку и блокнот и что-то черкнул для себя.

– Как ты думаешь, что он написал? – спросил я Сьюзен.

– Не знаю, может быть, «Дон и Сьюзен – запомнить их имена»?

– «Заплатить остаток за прокат фургона», – предположил я.

Мелькнули мысли и о Приапе с его фаллосом. Уже тогда я предвидел, что наш новый сосед станет благодарным объектом для пересудов. В течение следующих двух часов мы слышали шуршание картонных коробок по линолеуму, иногда раздавались звуки падающих предметов и приглушенные ругательства. Около половины четвертого, когда я решил сесть за стол и немного поработать, дверь блока С-7 распахнулась, и на пороге появился Макс в обтягивающих велосипедках и бананово-желтой футболке с надписью «Мерсье». Сквозь жалюзи я видел его разделенным на две половины – так происходило всегда, если я погружался в мир литературы. Все остальное существовало для меня как бы сквозь жалюзи… Сосед был обут в шиповки, вынуждавшие его громко топать при ходьбе. Но всю неуклюжесть как рукой сняло, когда он садился в седло. Туфли как влитые вошли в педали, а сам он, съезжая с холма, грациозно выгнувшись и приникнув к рулю, стал похож на кота. Велосипед был того же цвета, что и футболка, и сверкал, как зеркало…

Выезжая на асфальт, Макс уже набрал приличную скорость. Но по шоссе, спускавшемуся под уклон, он ехал еще быстрее, а на перекрестке проскочил на красный. Мне стало интересно, куда он направился, совершенно не зная местности. Макс пролетел мимо пожарного депо и не колеблясь свернул возле муниципального пруда. Он несся с какой-то непреклонной решимостью, даже мысль о том, что его можно остановить, казалась абсурдной. Как поршни паровой машины, работали его ноги. Я следил за ним сквозь щели жалюзи, как стал делать постоянно с этого момента, пока он не исчез из вида. Исчезнувший божок. Я понимал, что мне не угнаться за ним, но в тот момент, отвернувшись от окна, я поймал себя на мысли, что мне тоже хочется ехать рядом с ним на велосипеде.

2

Большинству людей требуется некоторое время для того, чтобы окончательно переехать на новое место жительства, но Макс управился с этим за одну ночь. Ему удалось это только благодаря невероятному сочетанию целеустремленности и невероятной лени, что я про себя окрестил МАКСимальной эффективностью. Все это означало, что наш сосед вкладывал массу энергии в какое-то дело, чтобы покончить с ним, а покончив, терял всякий интерес. Как Макс позже рассказывал мне, он просто распаковал все свои вещи, не затруднив себя покупкой дополнительной мебели. Так как он последние шесть лет жил в общежитии для выпускников, то все свелось к тому, что три или четыре предмета из его мебели были теперь расставлены на восьмистах квадратных футах линолеума. Один стул стоял на кухне, а второй в кабинете. Он купил в магазине офисной мебели Дэйла металлический письменный стол и одну книжную полку. И то и другое доставили на второй же день после его приезда.

Мало того, он купил себе кондиционер, и это подвигло наконец и нас сделать то же самое. Мы купили «Водоворот» размером с небольшой холодильник. Агрегат был страшно дорогой, мощный и работал замечательно; теперь нам стало почти стыдно, потому что пришлось искать новый повод для семейных дебатов. Кроме того, получалось так, что мы взяли пример с нового соседа.

Несколько раз мы видели его в городе, когда он разъезжал по улицам на своем коричневом грузовом велосипеде. За седлом у него был вместительный широкий багажник, и мы не переставали удивляться тому, что, наверное, не было такой вещи, какую он бы не мог прикрутить к нему эластичными веревками. В первое же воскресенье по его приезде я видел, как он привез на багажнике зеркало в рост человека и складное кресло, купленные в местном «Уол-Марте». Сьюзен предложила свозить его в несколько магазинов, но он так поблагодарил ее, что впредь моя жена остереглась делать ему такие предложения.

Он так и не купил себе машину. Однажды я спросил его об этом, и он ответил, что уже добрался до «Чесвикмоторс», дилерского магазина «шевроле» в конце Университетской авеню.

– Я въехал на велосипеде прямо на стоянку, думая, что, может быть, мне повезет купить маленькую подержанную машинку и покончить с этим ко всем чертям. Но вы же понимаете, как это бывает. Я уже доехал почти до дверей, но тут меня перехватил какой-то продавец в клетчатой куртке. Он пожал мне руку, сказал, что очень рад видеть, и выразил уверенность, что и я испытываю такую же радость.

Я не помнил, чтобы в «Чесвике» кто-то носил клетчатые куртки, и не стал возражать: быть может, в этом была соль анекдота? Я кивнул, словно и мне пришлось пережить то же самое.

– Ну, в общем, когда я сказал продавцу, что ищу дешевую подержанную машину, глаза у него заблестели, как у кота. Он попытался всучить мне «понтиак» с откидным верхом, принадлежавший какой-то девушке из университета, которая решила его продать, когда ее милый купил «мерседес». То есть машину можно было назвать подержанной только для проформы. Но мне не нужна такая дрянь.

– Угу. – Я перенял его развязный тон, решив придерживаться такой тактики и в дальнейшем. Понемногу я приспособился угадывать мысли Макса. – Значит, вы в принципе и не собирались покупать машину, да?

– Что? – Он был раздражен вопросом, но сумел быстро это скрыть. – Да, действительно, не собирался. Мне хорошо и с двухколесным другом.

Он сел на свой тяжелый коричневый велосипед, который покорно ожидал хозяина у крыльца, и покатил к библиотеке студенческого городка.

– Скажите нам, если вас надо будет куда-нибудь подбросить, – крикнул я ему в спину, как беспомощное эхо собственной жены.

Я и сам не знаю, зачем я ему это предложил. Он был весел и бодр в своей самодостаточности, весел даже с оттенком надменности, и, хотя женщины рассматривают такую надменность как вызов, я не женщина, а вызовов и трудностей в жизни у меня хватало и без него. Думаю, мне просто было любопытно, до каких границ он может дойти. Но казалось, его возможности не имеют границ. Готовил он сам, запах его обедов и ужинов плавал по кварталу, обдавая сильным запахом специй. Однажды луковый дух был так силен и соблазнителен, что я не выдержал, обошел дом и подошел к открытому кухонному окну соседа. Макс, вооружившись лопаткой, как раз в этот момент, как коршун, атаковал сковородку. Потом он вернулся к столу и ножом, похожим на японский меч, принялся крошить на доске что-то большое и беспомощное – кажется, это был баклажан. Шипела то ли печь, то ли Макс, а может быть, оба. Я последний раз втянул ноздрями воздух и отошел, пока он меня не заметил. Несколько дней спустя я уловил что-то похожее на запах нестираных, пропитанных потом носков, поджаренных на огне.

– Это тмин, – сказала Сьюзен, втянув воздух крошечным, как пуговка, носиком. – Тмин и красный жгучий перец. Наверное, он делает чили.

Каждый день ровно в половине четвертого Макс садился на свой гоночный велосипед и летел в сторону озера Сардис. Обычно он катался около часа и возвращался в потемневшей от пота футболке. Однажды Сьюзен высказала ему свою озабоченность насчет дорожной аварии, но он в ответ молча показал ей свой шлем, черный пластиковый полумесяц с пенопластовой подкладкой. На нем красовалась этикетка, гарантировавшая безопасность владельца.

Шлем не произвел на Сьюзен никакого впечатления.

– Но что будет, если какой-нибудь пьяный студиозус врежется в вас на своей машине?

– Студенческое пьянство? Здесь? – Он напустил на себя то, что можно было назвать Видом Полнейшей Респектабельности. – Я шокирован, мэм, просто шокирован.

– Но вы все же будьте повнимательнее на дороге.

– Гляжу в оба.

С этими словами Макс исчез в квартире. Послышался звук льющейся в душе воды. Потом он включил Национальное государственное радио и принялся слушать «Все учтено», мы тоже это слушали, упиваясь неожиданным стереоэффектом от прослушивания в двух квартирах одновременно. По большей части это был образцовый сосед, который тихо и старательно работал, готовясь к осеннему семестру. Компьютер он поставил в передней комнате и много времени проводил перед монитором. Он ездил на велосипеде в библиотеку и в супермаркет и каждый день, также как и большинство профессоров и преподавателей, встав рано утром, заглядывал в почтовый ящик.

У кафедр истории и английской филологии был общий буфет в Бишоп-Холле, и я привел его туда, чтобы познакомить с некоторыми сотрудниками нашего факультета. Мне показалось, что со многими из них он уже знаком. Получилось так, что там была только наша компания, у которой болтовня за чашкой кофе постепенно перешла в обсуждение положения с местной недвижимостью. Мелвин Кент, похожий на гнома джентльмен, от манер и специальности которого веяло высоким Средневековьем, протянул Максу руку. Его примеру последовал и Боб Хаммер, который изо всех сил делает вид, что занимается какой-то важной лингвистической проблемой, хотя на деле интересуется наблюдением за повадками птиц.

– Очень рад познакомиться с вами. – Макс делал успехи в постижении местных обычаев.

С противоположного конца буфета раздался пронзительный громкий голос, поданный Франклином Форстером, недавним переселенцем из Новой Англии, видом и манерами похожим на медведя. Его конек – американская готика; видимо, этот интерес предполагает у его носителя угрожающую внешность вкупе с пышной бородой, хотя и в сочетании с высоким жалобно-ворчливым голосом.

– Вам уже дали кабинет, мистер Финстер?

– Да, в Бондуранте.

Франклин окинул всех нас взглядом, в котором проглядывало искреннее соболезнование по поводу тяжкой утраты. Бондурант был закутком кафедры социологии и считался местом ссылки. Мой кабинет, кстати, находится там же.

Макс продолжил:

– Собственно, я не собираюсь проводить там много времени: работаю в основном дома.

Франклин одобрительно кивнул, обнажив кривые желтые зубы.

– Я слышал, мистер Финстер, что вы человек неженатый.

Это замечание вызвало у многих подавленный смешок. Франклин, которому давно перевалило за пятьдесят, недавно женился в третий – или это был уже четвертый? – раз. Как бы то ни было, он второй раз женился на своей студентке, и мы все немного жалели эту женщину. Бывают моменты, когда такое подкрепление отношений учителя и ученицы выглядит вульгарным и отталкивающим. Мы бы испытывали еще больше сочувствия к крашеной блондинке по имени Джейн, будь она меньше похожа на самого Франклина.

Тем временем Сьюзен решила пригласить Макса на ужин, но не собиралась делать этого раньше, чем ей удалось бы мобилизовать подходящую женщину.

– Как насчет Дарлин? – спросила она меня как-то вечером. Наш бытовой кризис давно миновал: новенький кондиционер весело жужжал, а мы собирались ложиться спать.

Я представил себе Дарлин, преподававшую обычаи юга. Потом представил себе Макса.

– В этой красавице южанке всего слишком. Он задохнется в ее жасминовых духах.

– Гм…

– Но вот как насчет Марджори Бингхем с психологического?

– Она помолвлена. Уже целый месяц.

– О!

Как это женщины узнают такие факты? Вероятно, это свыше даровано только их полу. Наконец Сьюзен остановилась на сравнительно незнакомой даме, Мэриэн Хардвик, недавно принятой в университет для преподавания курса искусствоведения. Мы практически ничего о ней не знали, за исключением того, что она женщина яркая и привлекательная. Мэриэн ездила на шикарном красном «камаро», имела весьма космополитичный вид и могла привлечь мужчину. Мы обсудили еще несколько кандидатур, но в конце концов остановились все же на Мэриэн. До сих пор не понимаю, почему мы вдруг озаботились этой проблемой. Может быть, я заразился этим от Сьюзен или меня соблазнило предвкушение компенсаторного удовольствия. Мы вступили в тот период брака, который можно назвать затишьем второго года. Для того чтобы не заболеть клаустрофобией, нам необходимы были какие-то общие внешние интересы. Кто знает, может быть, мы и правда желали чего-то для Макса. Кажется, он будил во всех окружающих непреодолимые материнские инстинкты.

К несчастью, мы не знали самого главного – чего хочет сам Макс. Он как-то пару раз обмолвился о своей бывшей подружке из Манхэттена, но это были мимолетные упоминания, Макс даже не назвал ее имени. Я догадывался, что он хочет взять тайм-аут, и не желал его подгонять. С другой стороны, было ясно, что он отнюдь не монах. Я был совершенно уверен, что он тихо ведет себя в Оксфорде только потому, что порывы такого рода – во всяком случае, для человека его возраста – были здесь попросту невозможны. Когда приходишь в прачечную, получаешь только выстиранные вещи, и больше ничего. Если же вы действительно вынашиваете матримониальные планы, лучший способ воплотить их в жизнь – стать баптистом, но Макс был не из того теста.

Мне казалось, что какие-то сексуальные связи у него могли быть. Дело в том, что дальняя стена моего кабинета была одновременно стеной его спальни. Судя по скудости меблировки его квартиры, обстановка там была сугубо спартанская: сосновый комод с зеркалом, который я помогал перетаскивать, может быть, настенный светильник для чтения, складное кресло из «Уол-Марта» и пружинный матрац на деревянной раме. Все эти предметы не издавали ни малейшего шума, кроме кровати, которая скрипела в мастурбирующем ритме – иногда днем, иногда вечером. Приапизм имел место, это не вызывало у меня никаких сомнений.

Не будь я таким любопытным, я бы просто выходил из кабинета. Конечно, я никому не рассказывал о том, что слышал. Но мне было интересно, какую визуальную стимуляцию – кажется, это называют именно так – он использовал, и если да, то как она выглядит. Девушки модельной внешности в спортивных машинах или шлюхи на мотоциклах? Торчащие груди или убойные сиськи? Когда я был мальчишкой, в Филадельфии некоторые парни пользовались для этой цели старыми каталогами Сирса. Но быть взрослым в той компании – это значило самому покупать порнографические журналы. У меня самого было несколько таких журналов, и я пользовался ими в первые два года моего пребывания здесь, до того как встретил Сьюзен, когда журналы перекочевали в запертый ящик стола.

Сильнее всего меня выводили из себя звуки, которые издавал Макс. Это было нечто среднее между хрипами и стонами, иногда с приступами гомерического хохота. Воображал ли он себя снизу или сверху? Какой тип тела или одежды возбуждал его? Иногда, когда я засиживался в кабинете, такие вопросы начинали сильно меня занимать. Потом я вставал и направлялся в спальню, где засыпала Сьюзен, и принимался гладить ее тело – сверху вниз и снизу вверх, останавливаясь в нескольких местах: на грушевидных грудях и пушистом светлом лобке и ниже, на внутренней стороне бедер, где кожа была потемнее. Мы почти не разговаривали, но, когда ее вздохи достигали определенной тональности, она сама принималась делать то же самое со мной, что заставляло меня подчас чувствовать себя бисексуальным – особенно из-за того, что у Сьюзен были узкие бедра и стройные ноги. Наша кровать с поролоновым матрацем на стальной раме не издавала ни звука.

Этот званый вечер был в каком-то смысле заговором. Сьюзен пригласила гостей на вечер пятницы, и, чтобы это не выглядело как прямое сводничество, мы позвали еще и Пирсонов, супружескую пару с нашего же факультета, состоящую наполовину из кафедры английской филологии, а наполовину из кафедры психологии. Такое совмещение, казалось бы, должно сулить катастрофу, но супруги уживались на удивление мирно – как друг с другом, так и с окружающими. Джина Пирсон, урожденная Тальери – это наш несгибаемый поклонник Фолкнера. Она одержима идеей, что, если не считать такого пустяка, как самоубийство, Фолкнер был абсолютно нормальным человеком. Ее муж Стенли занимается экспериментальной психологией и рассказывает весьма познавательные вещи о гипоталамусе и нейронных матрицах, но на самом деле больше любит выпить пару-тройку кружек пива и, кстати, поразительно хорошо осведомлен об английской литературе, особенно о британском модернизме, то есть в моей области. Но такой узкоспециальный интерес мало что значит: если мы устраиваем факультетские вечеринки, то обычно проводим время в жалобах на администрацию и студентов.