Текст книги "Хроники Тамула. Трилогия"

Автор книги: Дэвид Эддингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 98 страниц)

– Эти мужчины! – воскликнула она с преувеличенным возмущением. – Дети, настоящие дети! – И поспешно отправилась на поиски тазика.

– Ты уловил, Спархок? – спросил Вэнион.

– Конечно, милорд. Я бы сказал, весьма гладко проделано.

– Спасибо.

– О чем это вы? – спросил Келтэн.

– Ты не поймешь, – ответил Спархок.

– И за миллион лет, – прибавил Вэнион.

– Как вы растянули лодыжку, лорд Вэнион? – спросил Берит.

– Доказывая свою правоту. Я говорил Совету Стирикума, что молодые стирики физически весьма плохо подготовлены. Мне пришлось показать это, обогнав в беге все население города. Все шло прекрасно, покуда не подвернулась кроличья нора.

– Какой позор, лорд Вэнион, – вздохнул Келтэн. – Насколько я знаю, это был первый проигранный тобой поединок.

– Кто сказал, что я проиграл? Я настолько обогнал остальных и был так недалеко от финиша, что успел доковылять до него первым и победил. Совет решил по крайней мере подумать над обучением юношей воинскому искусству. – Вэнион взглянул на оруженосца Спархока. – Привет, Халэд. Как поживают твои матери?

– Неплохо, милорд. Мы навещали их, когда везли королеву в Чиреллос, чтобы она могла перебросить архипрелата через колено и как следует отшлепать.

– Халэд! – возмутилась Элана.

– Разве я не должен был этого говорить, ваше величество? Мы все считали, что вы покинули Симмур именно с таким намерением.

– Ну… что-то вроде того… но ты не должен говорить об этом открыто и в таких выражениях.

– А, я и не знал. Я ведь и сам думал, что это неплохая идея. Нашей Святой Матери нужно время от времени о чем-то беспокоиться. Это не дает ей испортиться вконец.

– Потрясающе, Халэд, – сухо пробормотал патриарх Эмбан. – Всего за одну минуту ты ухитрился оскорбить и церковь, и государство.

– Что такое творится в Эозии в мое отсутствие? – нетерпеливо вопросил Вэнион.

– Между мной и Сарати было небольшое недоразумение, лорд Вэнион, – ответила Элана. – Халэд просто преувеличил. Он частенько делает это – когда не занят тем, что оскорбляет одновременно церковь и государство.

– Кажется, у нас подрастает второй Спархок, – ухмыльнулся Вэнион.

– Боже, спаси церковь, – помолился Эмбан.

– И корону, – добавила Элана.

К Вэниону протолкалась принцесса Даная. Она несла Мурр, обхватив рукой кошку поперек живота. Мохнатая мордочка Мурр выражала полное отчаяние, лапы неуклюже болтались в воздухе.

– Привет, Вэнион, – сказала Даная и, вскарабкавшись на колени Вэниона, одарила его небрежным поцелуем.

– Ты подросла, принцесса, – улыбнулся Вэнион.

– А ты думал, что я уменьшусь?

– Даная! – вскипела Элана.

– Оставь, мама, мы с Вэнионом старые друзья. Он держал меня на руках, когда я еще была младенцем.

Спархок бросил осторожный взгляд на друга, пытаясь понять, знает ли Вэнион, кто такая на самом деле маленькая принцесса. Лицо Вэниона, однако, оставалось невозмутимым.

– Я скучал по тебе, принцесса, – сказал он.

– Знаю. Все скучают по мне, когда меня нет рядом. Ты не знаком с Мурр? Это моя кошка. Мне подарил ее Телэн. Правда мило с его стороны?

– Очень мило, Даная.

– Я тоже так думаю. Отец хочет, чтобы Телэн начал послушание, когда мы вернемся домой. Лучше покончить со всем этим, пока я еще маленькая.

– Вот как? И почему же, принцесса?

– Потому что я собираюсь выйти за него замуж, когда подрасту, и мне бы хотелось, чтобы вся эта дурацкая учеба нам не мешала. Хочешь подержать мою кошку?

Телэн покраснел и немного нервно рассмеялся, старательно делая вид, что заявление Данаи – не более чем девчоночья болтовня. Глаза у него, однако, стали слегка ошалелые.

– Принцесса, их нельзя предупреждать заранее, – наставительно сказала баронесса Мелидира. – Нужно выждать и сказать правду только в последнюю минуту, когда отступать будет уже некуда.

– Ах вот как, стало быть, это делается? – Даная взглянула на Телэна. – Почему бы тебе не забыть то, что я сказала? Я все равно не намерена ничего предпринимать еще лет десять-двенадцать. – Она помолчала. – А может быть, восемь. Не стоит тратить время попусту, верно?

Во взгляде Телэна появился нешуточный испуг.

– Она только дразнит тебя, Телэн, – заверил мальчика Келтэн. – И даже если нет – она все равно передумает задолго до того, как достигнет опасного возраста.

– И не надейся, Келтэн, – заверила Даная голосом твердым, как сталь.

Тем же вечером, после того как большинство гостей расселили по соседним домам, Спархок, Сефрения и Вэнион сидели в прохладном саду внутреннего двора. Принцесса Даная, усевшись на мраморном бортике фонтана, наблюдала за своей кошкой. Мурр обнаружила, что в бассейне плавают золотые рыбки, и следила за ними с напряженным и зловещим интересом, ритмично подергивая хвостом.

– Прежде чем я начну, мне нужно кое-что узнать, – сказал Спархок, в упор глядя на Сефрению. – Как много ему известно? – он кивнул на Вэниона.

– Я бы сказала, все. У меня нет секретов от него.

– Это слишком общий ответ, Сефрения. – Спархок замялся, обдумывая, как бы половчее задать вопрос, не выдав себя.

– Ой, Спархок, не занудствуй, – сказала Даная. – Вэнион знает, кто я такая. Вначале ему пришлось нелегко, но теперь он более или менее привык.

– Это не совсем так, – возразил Вэнион. – Впрочем, кому по-настоящему нелегко, так это тебе, Спархок. Как ты справляешься?

– Плохо, – фыркнула Даная. – Он все время задает вопросы, даже когда знает, что не получит ответа.

– А Элана что-нибудь подозревает? – спросил Вэнион уже серьезно.

– Конечно нет, – ответила Богиня-Дитя. – Спархок и я с самого начала решили ничего ей не рассказывать. А теперь расскажи им обо всем, Спархок, да смотри, чтобы на это не ушла вся ночь, – того и гляди, за мной явится Миртаи.

– Это, должно быть, сущий ад, – посочувствовал Вэнион своему другу.

– Не всегда. Впрочем, мне приходится не спускать с нее глаз. Один раз она вызвала стайку фей, чтобы опылять цветы в дворцовом саду.

– Пчелы такие копуши, – пожала плечами Даная.

– Возможно, но люди привыкли к тому, что опылением занимаются пчелы. Если передоверить эту работу феям, рано или поздно пойдут всякие толки. – Спархок откинулся на спинку кресла и взглянул на Вэниона. – Сефрения рассказала тебе о ламорках и Дрегнате?

– Да. Значит, это не пустые побасенки? Спархок покачал головой.

– Нет. В окрестностях Дэмоса мы столкнулись с отрядом ламорков из бронзового века. После того как Улаф вышиб мозги их вожаку, они исчезли – все, кроме мертвых. Оскайн убежден, что это в своем роде отвлекающий маневр – наподобие тех игр, которые разыгрывал Мартэл, чтобы отвести нас подальше от Чиреллоса на время выборов архипрелата. Мы то и дело натыкались на следы Крегера, и это прибавляет некоторый вес теории Оскайна, но ты ведь всегда учил нас не повторять заново уже прошедшую войну, так что я не ограничиваюсь предположением, что события в Ламорканде – всего лишь отвлекающий маневр. Я не могу всерьез согласиться с тем, что кто-то затратил столько сил лишь для того, чтобы удержать рыцарей церкви подальше от Тамульской империи – здесь ведь, в конце концов, есть и атаны. Вэнион кивнул.

– Спархок, когда ты доберешься до Материона, тебе понадобятся помощь и совет. Тамульская культура чрезвычайно сложна, и ты, сам того не зная, можешь совершить непоправимую ошибку.

– Спасибо, Вэнион.

– Впрочем, не ты один. Твои друзья не самые тонкие дипломаты в мире, а Элана, когда она взвинчена, способна зайти чересчур далеко. Она и в самом деле поссорилась с Долмантом?

– О да, – отозвалась Даная. – Мне пришлось зацеловать их обоих чуть ли не до бесчувствия, прежде чем я сумела их помирить.

– Кого бы лучше послать с ними, Сефрения? – спросил Вэнион.

– Меня.

– Это исключено. Я не желаю расставаться с тобой.

– Как мило, дорогой. Почему бы тебе тоже не поехать с нами?

– Я… – Вэнион замялся.

– Глупости, Вэнион, – сказала Даная. – Ты не умрешь в тот самый миг, как покинешь пределы Сарсоса, – точно так же, как ты не умер, когда покинул мой остров. Ты сейчас совершенно исцелен.

– Я беспокоился не об этом, – сказал он, – но ведь Сефрения все равно не может покинуть Сарсос. Она член Совета Стирикума.

– Вэнион, – сказала Сефрения, – я была членом Совета Стирикума несколько столетий. Я уезжала отсюда и прежде – и порой очень надолго. Другие члены Совета поймут меня. Им и самим время от времени приходится покидать Сарсос.

– Я что-то плохо понимаю, что представляет из себя этот правящий Совет, – сознался Спархок. – Я знал, что все стирики связаны друг с другом, но не представлял, что настолько тесно.

– Мы предпочитаем не предавать это огласке, – пожала плечами Сефрения. – Если бы эленийцы знали о Совете, они усмотрели бы в этом всемирный заговор стириков.

– Ты довольно долго в Совете, – сказал Спархок. – Он обладает реальной властью или это лишь некое церемониальное сообщество?

– О нет, Спархок, – сказал Вэнион, – Совет обладает большой властью. Стирикум – теократия, и Совет состоит из верховных жрецов – и жриц – младших богов.

– Быть верховной жрицей Афраэли – не слишком выгодная должность, – Сефрения улыбнулась, с нежностью взглянув на Богиню-Дитя. – Она не особо заинтересована в том, чтобы выдвигать себя повыше, потому что обычно добивается своего другими способами. У меня есть некоторые привилегии – например, этот дом, – но мне приходится сидеть на собраниях Тысячи, а это порой очень утомительно.

– Тысячи?

– Это другое название Совета.

– Так значит, младших богов – тысяча? – удивился Спархок.

– Ну конечно, – сказала Афраэль. – Это общеизвестно.

– Но почему именно тысяча?

– Потому что это приятное число, и название его звучит приятно. По-стирикски «тысяча» – «Агералуон».

– Я не знал этого слова.

– Это означает «десятижды десятью десять по десять» – что-то в этом роде. Мы как-то спорили на эту тему с одним моим кузеном. Он держал ручного крокодила, и тот откусил ему палец. После этого у кузена трудности со счетом. Он хотел, чтобы мы были «Агераликан» – девятью девять по девять, но мы объяснили ему, что для этого числа нас уже многовато, и если мы хотим быть «Агераликан», придется кем-то пожертвовать. Мы спросили, вызовется ли он добровольцем, и он решил отказаться от этой идеи.

– С какой стати ему понадобился ручной крокодил?

– Это наше всеобщее пристрастие. Нам нравится приручать зверей, которых не под силу приручить вам, людям. Крокодилы не так уж плохи – во всяком случае, их не нужно кормить.

– Нет, но зато приходится каждое утро пересчитывать детишек. Теперь я понимаю, почему ты все время твердишь о китах.

– Ты очень упрям, Спархок. Я произвела бы громадное впечатление на своих родных, если бы у меня был ручной кит.

– По-моему, мы немного отвлеклись, – сказал Вэнион. – Сефрения говорила мне, что у тебя возникли какие-то экзотические подозрения.

– Я пытаюсь найти объяснение тому, чего еще толком не видел, Вэнион. Это все равно что описывать лошадь, видя один ее хвост. В моем распоряжении разрозненные кусочки и клочки мозаики – и более ничего. Я решительно убежден, что все, с чем мы сталкивались до сих пор – и многое, с чем еще не сталкивались, – как-то связано воедино, и направляет все эти события один разум. Я думаю, Вэнион, это бог – или боги.

– А ты уверен, что твоя война с Азешем не приучила тебя видеть враждебные божества под кроватями и в темных углах?

– Я опираюсь на авторитетнейшее мнение, что лишь богу под силу воскресить целую армию из прошлого. Тот, кто высказал это мнение, был весьма уверен в своей правоте.

– Не вредничай, отец, – строго сказала Даная. – Понимаешь, Вэнион, дело это очень сложное. Когда воскрешаешь армию, нужно воскрешать каждого солдата в отдельности, а для этого надо знать о нем все. Именно из-за деталей обычно и терпят поражение маги.

– У тебя есть предположения? – спросил Вэнион у друга.

– Несколько, – проворчал Спархок, – и одно неприятней другого. Помнишь, я рассказывал тебе о тени? Той, что преследовала меня по всей Эозии после того, как я убил Гверига?

Вэнион кивнул.

– Она появилась снова, и на сей раз ее видели все.

– Это звучит малоутешительно.

– Вот именно. В последний раз этой тенью были Тролли-Боги.

Вэнион содрогнулся, и оба они, как по команде, посмотрели на Сефрению.

– Правда, приятно знать, что в тебе нуждаются? – сказала Даная сестре.

– Я поговорю с Заластой, – вздохнула Сефрения. – Здесь, в Сарсосе, он собирает сведения для императора. Вероятно, он знает много о нынешних событиях, так что я приглашу его зайти завтра.

Послышался громкий всплеск.

– Я говорила тебе, Мурр, что этим все и кончится, – самодовольно сказала Даная кошке, которая с ошалелым видом барахталась в фонтане, стараясь удержаться на плаву. Положение Мурр ухудшалось тем, что золотые рыбки, защищая свое обиталище, яростно тыкали носами в ее лапы и брюшко.

– Вылови ее из воды, Даная, – сказал Спархок.

– Тогда я и сама промокну, отец, и мама будет ругать меня. Мурр сама ввязалась в эту переделку, пускай сама и выбирается.

– Она утонет.

– Ни в коем случае, Спархок. Она умеет плавать. Видишь, она изо всех сил плывет по-кошачьи.

– Что-что?

– По-кошачьи. Ведь нельзя же о кошке сказать «плывет по-собачьи», верно? Она же, в конце концов, не собака. Мы, стирики, всегда говорим «по-кошачьи» – верно, Сефрения?

– Только не я, – пробормотала Сефрения.

ГЛАВА 17

Забавнее всего было то, что родители никоим образом не могли предвидеть, когда именно принцессе Данае вздумается нанести им ранний утренний визит. Случались эти визиты не каждый день, и порой без них проходила вся неделя. Сегодняшний визит был как две капли воды похож на предыдущие. Постоянство – один из наиважнейших атрибутов божества. Двери спальни с грохотом распахнулись настежь, и принцесса, с развевающимися волосами и горящими от восторга глазами, влетела в спальню и одним гигантским прыжком очутилась на постели, где спали ее родители. За прыжком, как всегда, последовали возня и рытье в одеялах, покуда Даная наконец прочно не угнездилась между отцом и матерью.

Она никогда не наносила эти визиты в одиночестве. С Ролло не было никаких хлопот. Ролло был хорошо воспитанной игрушкой, всегда готовой развлекать других, но не навязчивой. Истинным бедствием была Мурр. Она обожала Спархока и в совершенстве владела искусством зарываться под одеяло. Проснуться оттого, что когтистое существо бесцеремонно карабкается вверх по ноге – довольно неприятный способ пробуждения. Спархок заскрежетал зубами, но стерпел.

– Птицы уже проснулись, – сообщила Даная почти укоризненно.

– Я просто счастлив за них, – пробормотал Спархок, сморщившись: кошечка, шнырявшая под одеялами, принялась ритмично запускать когти в его бедро.

– Ты сегодня что-то не в духе, отец.

– Я был в духе несколько минут назад. Пожалуйста, скажи своей кошке, чтобы не путала меня с подушечкой для булавок.

– Она делает так, потому что любит тебя.

– Я в восхищении, однако предпочел бы, чтобы она держала свои когти при себе.

– Он всегда такой по утрам, мама?

– Иногда, – рассмеялась Элана, обнимая девочку. – Я думаю, это зависит от того, что он съел на ужин.

Мурр замурлыкала. Взрослые кошки мурлыкают с пристойной сдержанностью – в отличие от котят и кошек-подростков. Этим утром мурлыканье маленькой кошки напоминало приближающуюся грозу либо скрежет мельницы с разболтавшимися жерновами.

– Сдаюсь, – сказал Спархок. Он откинул одеяла, выбрался из постели и набросил халат. – С вами тремя невозможно выспаться, – упрекнул он. – Пойдем, Ролло?

Жена и дочь Спархока озадаченно глянули на него, затем обменялись встревоженными взглядами. Спархок сгреб в охапку игрушечного медвежонка Данаи и поковылял из спальни, волоча Ролло за правую ногу. За его спиной Элана и Даная озабоченно перешептывались. Спархок шлепнул медвежонка в кресло.

– Ролло, дружище, это же совершенно невыносимо, – сказал он, стараясь, чтобы его было слышно в спальне. – Не понимаю, как ты можешь все это сносить. – В спальне воцарилась мертвая тишина. – Я думаю, старина, нам с тобой стоило бы уехать ненадолго, – продолжал Спархок. – Они уже обращаются с нами, точно мы – предметы обстановки.

Ролло ничего не сказал, но, впрочем, Ролло вообще был молчалив.

Зато Сефрения, стоявшая в дверях, была явно озадачена.

– Спархок, ты хорошо себя чувствуешь?

– Превосходно, матушка. А отчего ты спрашиваешь? – Спархок не ожидал, что у спектакля, устроенного им исключительно для жены и дочери, окажется лишний зритель.

– Надеюсь, ты понимаешь, что разговариваешь с набивной игрушкой?

Спархок уставился на Ролло с притворным изумлением.

– Бог мой, Сефрения, кажется, ты права. Как странно, что я сам не заметил этого. Наверное, так бывает, когда человека ни свет ни заря выставляют из собственной постели. – Он изо всех сил старался сохранить невозмутимый вид, но получалось это у него плохо.

– О чем это ты говоришь, Спархок?

– Вот видишь, Ролло? – обратился Спархок к медвежонку, пытаясь спасти хоть что-то. – Они нас просто не понимают – ни одна.

– Э-э… принц Спархок? – Алиэн, камеристка Эланы, незамеченной вошла в комнату, и в ее больших глазах была та же озабоченность. – Вам нехорошо?

Достоинство Спархока рушилось на глазах.

– Это очень, очень долгая история, Алиэн, – вздохнул он.

– Вы не видели принцессу, милорд? – спросила Алиэн, как-то странно поглядев на него.

– Она в постели у матери. – Ситуация решительно превратилась в безнадежную. – Я же отправляюсь в ванную – если это кого-нибудь интересует.

И Спархок побрел прочь из комнаты, волоча за собой жалкие остатки достоинства.

Стирик Заласта оказался аскетического вида человеком с белыми волосами и длинной серебристо-седой бородой. У него было худощавое, какое-то незавершенное, как у всех стириков, лицо, косматые черные брови и низкий красивый голос. Он был старейшим другом Сефрении и почитался всеми как мудрейший и могущественнейший маг Стирикума. Он носил белое просторное одеяние наподобие рясы с капюшоном и не расставался с посохом, который носил скорее для виду, потому что был довольно крепок и не нуждался в опоре при ходьбе. По-эленийски он говорил хорошо, хотя и с сильным стирикским акцентом. Этим утром Спархок и его друзья собрались во внутреннем саду Сефрении, чтобы услышать во всех подробностях о том, что на самом деле происходит в Тамуле.

– Мы не можем с уверенностью сказать, настоящие они или нет, – говорил Заласта. – Видели их редко и весьма бегло.

– Но это определенно тролли? – спросил Тиниен. Заласта кивнул.

– Тролля ни с кем невозможно спутать.

– Истинная правда, – пробормотал Улаф. – Весьма вероятно, что здесь видели именно настоящих троллей. Какое-то время назад все они вдруг собрались и покинули Талесию. Однако никому не пришло в голову спросить их, куда они направляются.

– Видели также и древних людей, – продолжал Заласта.

– Кто они такие, мудрый? – спросил патриарх Эмбан.

– Люди из начала веков, ваша светлость. Они немного больше троллей, но не настолько умны. Живут они стаями и очень жестоки.

– Мы встречались с ними, друг Заласта, – кратко сказал Кринг. – В тот день я потерял многих своих товарищей.

– Возможно, здесь и нет связи, – продолжал Заласта. – Тролли – современные существа, но древние люди несомненно происходят из весьма далекого прошлого. Их род вымер примерно пятьдесят тысячелетий назад. Есть также неподтвержденные сообщения о киргаях.

– Можешь считать их подтвержденными, Заласта, – вставил Келтэн. – Как-то ночью на прошлой неделе они доставили нам недурное развлечение.

– То были непобедимые бойцы, – сказал Заласта.

– В глазах своих современников – возможно, – возразил Келтэн, – но против современной тактики, оружия и доспехов им трудно выстоять. Катапульты и атака тяжеловооруженных рыцарей изрядно их озадачили.

– Собственно говоря, мудрый, кто такие киргаи? – спросил Вэнион.

– Я давала тебе свитки, Вэнион, – сказала Сефрения. – Разве ты их не читал?

– До того места я еще не дошел. Читать по-стирикски слишком трудно. Хорошо бы кто-нибудь поломал голову над тем, как упростить ваш алфавит.

– Погоди-ка, – вмешался Спархок. Он взглянул на Сефрению. – Я никогда не видел прежде, чтобы ты читала, – с укором сказал он. – Ты не позволяла Флейте даже прикоснуться к книге.

– Совершенно верно – к эленийской книге.

– Так значит, ты можешь читать?

– По-стирикски.

– Почему же ты нам об этом не сказала?

– Потому что это было не ваше дело, дорогой.

– Ты солгала! – Спархок почему-то был потрясен.

– Вовсе нет. Я не могу читать по-эленийски – главным образом потому, что не хочу. Это некрасивый язык, и буквы у вас уродливые – они похожи на паутину.

– Но ты намеренно заставила нас поверить, будто ты чересчур примитивна, чтобы учиться читать!

– Это было необходимо, дорогой. Пандионские послушники – народ не слишком умудренный, и нужно было оставить вам хоть что-то, чтобы чувствовать себя выше других.

– Не вредничай, – пробормотал Вэнион.

– Вэнион, – ответила она довольно резко, – я пыталась хоть чему-то научить десять поколений этих громадных неуклюжих деревенщин, и во время обучения мне все время приходилось терпеть их несносную снисходительность. Да, Спархок, я могу читать, а также считать, спорить на философские и теологические темы, если понадобится, и я полностью изучила логику!

– Не знаю, зачем ты кричишь на меня, – мягко запротестовал Спархок, целуя ее ладони. – Я всегда считал, что ты чудесная, замечательная женщина… – он вновь поцеловал ее ладони, – для стирика, разумеется.

Сефрения вырвала у него свои руки, но тут же увидела, что он ухмыляется.

– Ты невозможен, – вздохнула она и сама, не выдержав, улыбнулась.

– Мы, кажется, говорили о киргаях, – ненавязчиво напомнил Стрейджен. – Кто они, собственно говоря, такие?

– Они, по счастью, совершенно вымерли, – ответил Заласта. – Это был народ, который, судя по всему, не был родствен ни одной из дарезийских рас – ни тамульцам, ни эленийцам, ни, совершенно точно, стирикам. Кое-кто предполагает, что киргаи в дальнем родстве с валезийцами.

– Я с этим не согласен, мудрый, – возразил Оскайн. – У валезийцев нет даже правительства, а понятие войны им и вовсе незнакомо. Это счастливейший народ в мире. Они ни в коей мере не могут быть родственны киргаям.

– Темперамент частенько зависит от климата, ваше превосходительство, – заметил Заласта. – Валезия – рай земной, а центральная Кинезга далеко не так приятна для жизни. Так или иначе, киргаи поклонялись жуткому богу по имени Киргон – и, как большинство примитивных народов, назвали себя по его имени. Полагаю, что все народы эгоистичны. Все мы убеждены, что наш бог лучше прочих и что наша раса – высшая. Киргаи довели это убеждение до предела. Трудно рассуждать о верованиях вымершего народа, но киргаи, судя по всему, дошли то того, что стали считать себя существами, отличными от человеческого рода. Они верили также, что вся истина уже открыта им Киргоном, а потому враждебно относились ко всем новым идеям и верованиям. Они довели идею военизированного общества до абсурда, а кроме того, они были помешаны на чистоте расы и стремились к физическому совершенству. Если ребенок рождался калекой, его уносили в пустыню и оставляли там умирать. Если солдат был покалечен в бою, его убивали его же товарищи. Если женщина рожала слишком много девочек, ее удушали. Киргаи выстроили город-государство возле оазиса Кирга в центральной Кинезге и напрочь отгородились от других народов и новых веяний. Киргаи до смерти боялись новых веяний. Это была, вероятно, единственная культура в истории человечества, которая идеализировала глупость. Киргаи считали ум недостатком и излишне сообразительных детей убивали.

– Милая компания, – пробормотал Телэн.

– Само собой, они завоевали и поработили своих соседей – по большей части, пустынных кочевников неизвестной расы, – и поскольку солдаты есть солдаты, неизбежны были случаи смешения крови.

– Но ведь это в порядке вещей, не так ли? – с едкой горечью спросила баронесса Мелидира. – Насилие во время войны всегда было делом разрешенным.

– Только не в этом случае, баронесса, – ответил Заласта. – Если киргая застигали за этим «братанием», его убивали на месте.

– Какая освежающая идея, – пробормотала она.

– Женщину, разумеется, тоже. Однако, несмотря на все старания киргаев, на свет все же появились отпрыски смешанной расы. В глазах киргаев это было осквернение расовой чистоты, и полукровок нещадно уничтожали. Вскоре, однако, Киргон передумал. Он увидел, как можно использовать этих полукровок. Их собрали, кое-чему обучили и сделали частью армии. Назвали их «кинезганцами», и в свое время они составили ту часть армии, которая делала всю грязную работу и принимала на себя основную тяжесть потерь. У Киргона, видите ли, была цель – обычная цель того, кто обладает воинственным складом ума.

– Мировое господство? – предположил Вэнион.

– Именно. Кинезганцев поощряли размножаться, и киргаи использовали их, чтобы расширять границы своих владений. Вскоре под их властью оказалась вся пустыня, и тогда они двинулись на границы соседних народов. Именно тогда с ними столкнулись мы, стирики. Киргаи были совершенно не готовы к тому, чтобы воевать со стириками.

– Воображаю! – рассмеялся Тиниен. Заласта коротко улыбнулся. Это была извиняющая, слегка снисходительная улыбка.

– Жрецы Киргона обладали некоторым даром, – продолжал он, – но они ни в коей мере не могли сравниться с тем, с чем столкнулись киргаи. – Заласта побарабанил пальцами по ладони. – Быть может, – задумчиво продолжал он, – если присмотреться повнимательнее, в этом и состоит настоящий секрет нашей расы. У прочих народов лишь один бог – или, в лучшем случае, несколько богов. У нас их тысяча, и все они более или менее в согласии друг с другом и способны действовать вместе. Так или иначе, вторжение киргаев в земли стириков обернулось для них катастрофой. Они потеряли практически всех кинезганцев и большую часть чистокровных киргаев. Они отступили в полном беспорядке и замешательстве, а младшие боги решили, что киргаям лучше сидеть дома. Никто до сих пор не знает, который из младших богов предложил эту идею, но она была поистине гениальна в своей простоте и действенности. Огромный орел в один день облетел Кинезгу, и его тень очертила на земле невидимую границу. Эта граница совершенно ничего не означала для кинезганцев, атанов, тамульцев, стириков, эленийцев и даже арджунов – зато для киргаев она оказалась, можно сказать, жизненно важной, потому что с того дня всякий киргай, переступивший эту границу, мгновенно умирал.

– Погодите минутку! – запротестовал Келтэн. – Мы ведь столкнулись с киргаями к западу отсюда. Как же они могли перейти эту границу?

– Они были из прошлого, сэр Келтэн, – пояснил Заласта, разводя руками. – Граница для них еще не существовала, поскольку орел не совершил свой полет, когда они двинулись маршем на север.

Келтэн почесал в затылке и нахмурился.

– Я не слишком хорош в логике, – сознался он, – но разве в этом нет какого-то пробела?

Бевьер тоже ломал голову над этим парадоксом.

– Я, кажется, понимаю, как это могло быть, – с сомнением проговорил он, – но мне нужно все как следует обдумать, чтобы быть уверенным.

– Логика не может ответить на все вопросы, сэр Бевьер, – заметил Эмбан и, поколебавшись, добавил: – Конечно, необязательно передавать Долманту эти мои слова.

– Возможно, проклятие больше не действует, – предположила Сефрения. – В нем нет нужды, поскольку киргаи вымерли.

– И так или иначе, – прибавил Улаф, – у нас нет и возможности проверить, действует оно или нет. Стрейджен вдруг рассмеялся.

– А знаете, он ведь прав, – заметил он. – Вполне вероятно, что это ужасное проклятие все еще существует, но никто не знает об этом, поскольку люди, против которых оно направлено, исчезли с лица земли несколько тысячелетий назад. Кстати, мудрый, что же с ними случилось? – обратился он к Заласте. – Ты сказал, что они вымерли.

– Точнее говоря, милорд Стрейджен, они выморили самих себя.

– Разве в этом нет противоречия? – спросил Тиниен.

– Не совсем. Кинезганцы были почти полностью уничтожены в войне со стириками, но они теперь стали жизненно важны для киргаев, поскольку были единственными имевшимися в распоряжении Киргона войсками, которые могли перейти границу. Киргон велел киргаям заняться воспроизводством новых армий из этих некогда презренных низших полукровок. Киргаи были превосходными солдатами и безоговорочно подчинялись приказам. Они посвятили кинезганским женщинам все свое внимание, совершенно забросив своих собственных. К тому времени, когда они осознали свою ошибку, все киргайские женщины уже вышли из возраста, когда могли рожать. Легенда гласит, что последний киргай умер около десяти тысяч лет назад.

– Это возводит идиотизм до вершин искусства, не так ли? – заметил Стрейджен. Заласта тонко улыбнулся.

– Так или иначе, там, где когда-то была Кирга, теперь расположена Кинезга. Населяет ее раса уродов и недоумков, которые существуют лишь за счет того, что через Кинезгу проходят основные караванные пути между Тамулом и западными эленийскими государствами. Остальной мир взирает на этих потомков непобедимых киргаев с глубочайшим презрением. Они пронырливы, трусливы, вороваты и омерзительно раболепны – достойная судьба для отпрысков расы, которая некогда полагала себя достаточно божественной, чтобы править всем миром.

– История – такой мрачный предмет, – вздохнул Келтэн.

– Однако Кинезга – не единственное место, где являются призраки прошлого, – прибавил Заласта.

– Мы это уже заметили, – отозвался Тиниен. – Эленийцы в западном Астеле убеждены, что к ним вернулся во плоти Айячин.

– Тогда, вероятно, вы слышали и о человеке по имени Сабр? – спросил Заласта.

– Мы даже пару раз встречались с ним, – рассмеялся Стрейджен. – Не думаю, чтобы он представлял собой серьезную угрозу. Это просто недозрелый позер.

– Впрочем, он вполне подходит для западных астелийцев, – добавил Тиниен. – Их всех затруднительно назвать умниками.

– Я встречался с ними, – с гримасой отвращения заметил Заласта. – Однако Кимеар из Даконии и барон Парок, его глашатай, – противники посерьезнее. Кимеар был одним из людей, родившихся в седле, которые время от времени появляются в эленийском обществе. Он покорил два других эленийских королевства в западном Астеле и основал одну из тех «тысячелетних» империй, которые то и дело возникают в мире, чтобы развалиться на куски со смертью их основателя. Герой Эдома – Инсетес, живший в бронзовом веке, которому действительно удалось нанести киргаям первое серьезное поражение. Его глашатая зовут Ребал. Это, разумеется, не настоящее его имя. Разжигатели политических страстей, как правило, действуют под вымышленными именами. Айячин, Кимеар и Инсетес отвечают простейшим эмоциональным порывам эленийцев – прежде всего обилием мускулов и физической силой. Я ни за что на свете не хотел бы обидеть вас, друзья мои, но у вас, эленийцев, какое-то нездоровое пристрастие к разрушению и поджогу чужих жилищ.