Текст книги "Общак"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Глава одиннадцатая
Все мы смертны

После того как Торрес уехал, Боб побродил по парку еще немного, хотя не смог бы сказать, сколько времени прошло, прежде чем они с Рокко оказались у своей машины. Голова кружилась так, что он засомневался, сможет ли сесть за руль, поэтому они с Рокко немного постояли, глядя в суровое зимнее небо, – солнце было надежно спрятано за серой стеной, плотной, как махровое полотенце. Если через несколько месяцев рука всплывет где-нибудь между этими берегами, сумеет ли Торрес сопоставить факты? Выйдет ли он тогда на Боба?

Да он и так все время ходит за тобой.

Боб сделал глубокий вдох, задержал дыхание, затем выдохнул. На этот раз голова не закружилась и перед глазами не поплыло.

Он сказал себе, что все получится. Обязательно получится.

Сел в машину, поглядел на себя в зеркало на солнцезащитном щитке и произнес вслух:

– Все будет хорошо.

Не то чтобы он в это поверил, но что еще оставалось?

Боб поехал в приход Святого Доминика и завернул домой, чтобы оставить Рокко. Как только они вылезли из машины, из их дома вышла Надя.

– А я зашла, чтобы погулять с ним. Глупо вышло. У тебя сотовый включен?

Боб поглядел на телефон:

– На вибрации. Я не почувствовал звонка.

– Я звонила несколько раз.

На экране было написано: «Пропущенные звонки (6) Надя».

– Теперь вижу.

Она слегка наклонила голову:

– Я думала, ты сегодня на работе.

– Так и есть. Просто я… Да. Долго рассказывать. Нужно было тебе позвонить. Извини.

– Не бери в голову. Ерунда.

Боб поднялся на крыльцо, а Рокко перевернулся на спину, завалившись Наде под ноги. Она почесала ему грудь.

– А ты знаешь Эрика Дидса? – спросил Боб.

Надя стояла, опустив голову, и чесала Рокко.

– Я не так чтобы знаю его, но да, я с ним знакома. Ты же понимаешь, живем рядом.

– Но он так сказал, что я подумал…

– Что подумал?

– Ничего. Нет. Не знаю, что я…

Теперь Надя смотрела на Боба. В глазах ее отражалось что-то такое, чего раньше он ни разу не видел. Что-то, от чего хотелось развернуться и бежать со всех ног.

– Что ты пристал ко мне как банный лист?

– Я просто спросил.

– Ты на что-то намекаешь.

– Ни на что я не намекаю.

– А теперь ты споришь со мной только для того, чтобы просто поспорить.

– Нет же.

Надя поднялась с колен:

– Понимаешь, мне этого дерьма не нужно. Ясно?

– Погоди, – сказал Боб. – Что случилось-то?

– Ты думаешь, меня можно вот так запросто шпынять, думаешь, нашел себе грушу, по которой можно лупить здоровенным кулаком?

– Что? – Боб опешил. – Господи, нет!

Надя хотела пройти мимо него. Боб протянул к ней руку, подумал, что лучше этого не делать, но было уже поздно.

– И не смей ко мне, на хрен, прикасаться!

Боб отступил на шаг. Надя нацелила палец ему в лицо, а потом спустилась по лестнице, перешагивая через две ступеньки разом.

Оказавшись на дорожке, она подняла голову и посмотрела на него.

– Козел! – сказала она, сверкая глазами и ушла.

Боб остался стоять, совершенно не понимая, как он мог так облажаться.

Вернувшись в бар, Боб целый час провел в задней комнате, обрабатывая феном мокрые банкноты. Когда он вышел, в баре было почти пусто, лишь несколько завсегдатаев, устроившись поближе к двери, пили дешевый ржаной виски. Кузен Марв с Бобом стояли в другой части бара.

– Я только задал вопрос, – сказал Боб, – и все пошло наперекосяк.

– Некоторым хоть алмаз Хоупа подари, они спросят, сколько он весит. – Марв перевернул страницу газеты. – Ты уверен, что он ничего не видел?

– Торрес? Совершенно уверен, – сказал Боб, хотя это было далеко не так.

Открылась передняя дверь, и вошел Човка, за ним Анвар. Они прошли мимо трех завсегдатаев, прошли через весь бар и пододвинули высокие стулья поближе к Марву с Бобом. Уселись. Уперлись локтями в барную стойку. Подождали.

Трое завсегдатаев – Покаски, Лаймон и Имбрулья, – не сговариваясь, одновременно поднялись со своих мест и направились к бильярдному столу.

Кузен Марв протер барную стойку перед Човкой, хотя вытирал ее минуту назад, когда они появились в дверях.

– Привет.

Човка не снизошел до ответа. Он поглядел на Анвара. Оба они уставились на Боба и Кузена Марва. Човка порылся в кармане. Анвар порылся в своем. Они одновременно вынули руки из карманов пальто. Положили на барную стойку пачки сигарет и зажигалки.

Боб пошарил под стойкой, нашел пепельницу, которую держал там для Милли. Поставил между чеченцами. Те закурили.

– Човка, налить тебе что-нибудь? – спросил Боб.

Човка курил. Анвар курил.

– Марв, – сказал Боб.

– Чего? – спросил Кузен Марв.

– Анвар пьет «Стеллу», – сказал Боб.

Кузен Марв пошел к пивному холодильнику. Боб снял с верхней полки виски «Мидлтон Айриш». Налил добрую порцию и поставил перед Човкой. Кузен Марв вернулся со «Стеллой Артуа», поставил пиво перед Анваром. Боб быстро взял картонную подставку под пиво, поднял бутылку и подложил под нее картонку. Затем вытянул из-под кассы коричневый бумажный конверт и положил на стойку бара.

– Банкноты до сих пор немного влажные, – сказал Боб. – Я положил их в пакет с защелкой. Но все они здесь.

– С защелкой, – повторил Човка.

Боб кивнул.

– Я бы, конечно, положил деньги в сушилку, но здесь у нас нет сушилки, я как мог просушил их феном. Может, разложить их на столе? К утру будут сухие.

– Вопрос, почему они стали мокрыми?

– Нам пришлось отчищать их, – сказал Боб.

– Они были чем-то испачканы? – Взгляд Човки был совершенно неподвижен.

– Да, – сказал Боб.

Човка рассматривал бокал, который поставил перед ним Боб.

– Это не то, что ты наливал мне в прошлый раз.

Боб сказал:

– Тогда был восемнадцатилетний «Боумор». Ты сказал, он на коньяк похож. Мне кажется, этот понравится тебе больше.

Човка посмотрел бокал на свет. Понюхал напиток. Поглядел на Боба. Поднес бокал к губам и сделал маленький глоток. Поставил бокал на стойку.

– Все мы умрем.

– Простите? – не понял Боб.

– Все без исключения, – сказал Човка. – Мы умрем. Есть много способов, как это сделать. Анвар, ты знал своего деда?

Анвар одним махом осушил полбутылки «Стеллы».

– Нет. Он давно умер.

– Боб, – спросил Човка, – а твой дед еще жив? Хотя бы один?

– Нет, сэр.

– Но они прожили долгую жизнь?

– Один умер, когда ему было под сорок, – сказал Боб. – Второй дожил до шестидесяти.

– И все-таки они жили на этой земле. Трахались, боролись, делали детей. Они считали, что их день – самый главный день, последнее слово за ними. А потом они умерли. Потому что мы смертны. – Он снова пригубил свой напиток и повторил нежным шепотом: – Мы умрем. Но пока-то живем? – Он развернулся на стуле и протянул стакан Анвару. – Слушай, ты должен попробовать этот сумасшедший виски.

Он хлопнул Анвара по спине. Засмеялся.

Анвар сделал глоток. Отдал стакан обратно.

– Ничего.

– Ничего, – передразнил Човка. – Ни черта ты, Анвар, не смыслишь в тонких вещах. В этом твоя проблема. Пей уж свое пиво. – Човка сам допил свой бокал, сверля взглядом Кузена Марва. Потом перевел взгляд на Боба. – А ты, Боб, знаешь толк в тонких вещах.

– Спасибо, сэр.

– Мне кажется, ты смыслишь гораздо больше, чем показываешь.

Боб ничего не ответил.

– Общак сольют вам, – сказал Човка.

– Сегодня? – спросил Кузен Марв.

Човка покачал головой.

Они ждали продолжения.

– Супербоул, – сказал Човка.

И они с Анваром отодвинулись от стойки. Забрали свои сигареты и зажигалки. Прошли через бар и вышли за дверь.

Боб с Кузеном Марвом остались стоять, у Боба снова так закружилась голова, что он не удивился бы, очнувшись минут через десять на полу и не зная, как там оказался. Комната не то чтобы вертелась, но как-то пульсировала: свет тускнел и разгорался, тускнел и разгорался.

– Ты заметил, – сказал Марв, – что он ни разу не обратился ко мне прямо, ни с вопросом, ни с замечанием? А единственный раз, когда посмотрел, то посмотрел так, будто я клочок туалетной бумаги, прилипший к его заднице, который придется теперь отдирать.

– Я ничего такого не заметил.

– Ты ничего такого не заметил, потому что всю дорогу лебезил перед ним. «Вот ваш мятный джулеп, масса, простите, что он не похож на тот коньяк восемнадцатилетней, на хрен, выдержки, которым я потчевал вас, когда вы в последний раз навещали своих рабов на плантациях». Ты что, блин, издеваешься надо мной? Да он пришить меня хочет!

– Нет, ничего подобного. Не пори ерунду.

– Я говорю как есть. Он считает, что я и покойник Рарди…

– Рарди не покойник.

– Неужели? А ты его видел? – Марв указал на дверь, перейдя на шепот с присвистом. – Эти вонючие чеченцы считают, что мы с Рарди сговорились с тем Одноруким Покойником. А ты, как ему кажется, либо слишком глупый, либо слишком, не знаю, хороший, чтобы его грабить. Но мне он подписал смертный приговор.

– Если он думает, что это ты забрал его пять тысяч, откуда тогда взялись эти пять кусков в мешке?

– Чего?

– Те парни, которые к нам вломились, украли пять кусков. Пять кусков было в мешке… – он обернулся на бильярдный стол, убеждаясь, что завсегдатаи все еще там, – с рукой. Значит, он нашел свои деньги у того парня и прислал их обратно к нам.

– Ну?

– И значит, с чего бы ему думать, что деньги украл ты, если он отправил их нам, а мы только что вернули их ему?

– Может, он думает, что я в сговоре с теми парнями и они держали бабки у себя, а я дожидался, пока все не поутихнет. Но даже если он так не думает, теперь у него в голове засело, что я кусок дерьма. Что мне нельзя доверять. А парни вроде него не задаются вопросом, насколько обоснованны их подозрения. В один прекрасный день они просто решают, что ты блоха и что нынче как раз День истребления блох.

– Ты сам-то слышишь, что ты, на хрен, несешь?

Лицо Марва было покрыто бисеринками пота.

– Они собираются слить сюда все, что заработают в воскресенье на Супербоуле. А потом они грабанут нас и либо застрелят, либо оставят жить до тех пор, пока остальные чокнутые чечнянцы и гребаные грузины, которые вложились в дело, не решат, что дело провернули мы. И тогда они возьмутся за нас в каком-нибудь подвале, будут обрабатывать, покуда у нас не останется ни глаз, ни ушей, ни яиц и зубы наши не превратятся в мелкое, на хрен, крошево. И что тогда? Тогда они получат все, Боб. Они получат все.

Марв вышел из-за стойки бара.

– Марв!

Кузен Марв отмахнулся, направляясь к выходу.

– Я не смогу работать один в четверг вечером, – сказал Боб.

– Позвони в «Бармена на смену».

– Марв!

Марв развел руками, как будто говоря: «Ну что тут поделаешь?» – толкнул дверь и вышел на дневной свет. Дверь за ним захлопнулась, и Боб встал за стойку. Завсегдатаи у бильярдного стола посмотрели на него, а потом снова принялись за выпивку.

Когда долгий вечер закончился, Боб дошел до конца улицы и увидел Надю, которая стояла на его крыльце и курила. Боб не смог удержаться – его лицо засияло от счастья, как будто наступило Четвертое июля.[12]12
   День независимости США.


[Закрыть]

– Ты здесь замерзнешь, – сказал Боб.

Надя покачала головой:

– Я только что вышла покурить. Сидела с Рокко.

– Мне плевать, знаешь ты его или нет, – сказал Боб. – Мне плевать. Он просто очень уж многозначительно просил меня передать тебе привет.

– Что еще он говорил? – спросила Надя.

– Говорил, что Рокко его собака.

Надя выбросила окурок на улицу. Боб распахнул перед ней дверь, пропуская вперед.

В кухне он выпустил Рокко из клетки, взял его на колени, присев у стола. Надя вынула из холодильника два пива, толкнула одну банку к Бобу. Некоторое время они пили молча.

– А Эрик на вид симпатичный, правда? – спросила Надя. – И однажды вечером этого оказалось достаточно. То есть я знала все, что о нем говорили, знала, что он больной на всю голову, но потом он на какое-то время уехал из города, а когда вернулся, казался гораздо спокойнее, словно сумел приручить своих демонов, понимаешь? Загнать их в клетку. Некоторое время казалось, что он стал совсем другим. А потом, когда все пошло-поехало, было уже поздно.

– Так вот почему он выбрал твой мусорный бак, – сказал Боб.

Надя посмотрела на Рокко и помотала головой:

– Нет. Мы уже… не были вместе около года. – Она еще раз покачала головой, стараясь убедить себя. И продолжила: – Значит, он бьет Рокко, думает, что тот умер, и бросает его в мой мусорный бак, чтобы я что?

– Вспомнила о нем? Не знаю.

Надя обдумала его слова.

– В самом деле, очень похоже на Эрика. Господи, мне так жаль.

– Ты же не знала, – сказал Боб.

Надя опустилась на колени перед Бобом с Рокко. Приподняла рукой собачью морду:

– Рокко. Я путаюсь в святых. Рокко, он чей покровитель?

– Собак, – сказал Боб. – Святой покровитель собак.

– Ах да.

– А еще аптекарей, холостяков и облыжно обвиненных.

– У этого парня полно дел, – заметила Надя и подняла стакан, желая сказать тост. – Значит, за святого Рокко!

Они чокнулись.

Надя снова села на стул и провела кончиком большого пальца по своему шраму.

– Ты никогда не думаешь, что некоторые твои поступки, они… не знаю, как сказать… останутся без прощения?

– Чьего? – спросил Боб.

Надя ткнула пальцем вверх:

– Ты понимаешь.

– Да, иногда бывает, – сказал Боб. – Мне кажется, что некоторые грехи искупить нельзя. Сколько бы ты ни делал добра после, дьявол так и стоит в ожидании рядом с тобой, потому что твоя душа уже принадлежит ему. Или, может быть, дьявола нет, но вот ты умрешь, и Господь скажет: «Прости, но ты не можешь войти. Ты совершил то, что не подлежит прощению, отныне ты будешь один. Всегда».

– Я бы предпочла дьявола, – сказала Надя.

– Правда? – сказал Боб. – А потом? Мне кажется, проблема не в Боге. Она в нас, тебе так не кажется?

Надя помотала головой.

– Мы не позволяем себе выйти из собственной клетки, – сказал Боб.

Он помахал Наде лапой Рокко. Надя улыбнулась и хлебнула пива.

– Я слышала, бар не принадлежит Кузену Марву. Им владеют какие-то крутые парни. Но ты не похож на них. Почему ты работаешь там?

– С Кузеном Марвом мы давно вместе. Он действительно мой родственник. Он и его сестра, Дотти. Моя мать и их отец были сестрами.

Надя засмеялась:

– Вместе красились перед зеркалом?

– Что я болтаю… Нет, я имел в виду… ну, ты понимаешь, что я имел в виду. – Боб тоже засмеялся, по-настоящему. Он уже не помнил, когда смеялся так в последний раз. – Ну что ты докапываешься?

– Прикольно, – улыбнулась Надя.

Помолчали. Молчать тоже было приятно.

В конце концов Боб сказал:

– Марв однажды решил, что он крутой парень. Какое-то время у него была банда, и мы заколотили немного бабок, такие дела.

– А теперь у вас банды нет? – спросила Надя.

– Приходилось действовать довольно жестко, – сказал Марв. – Но этого оказалось недостаточно. Стали появляться действительно жесткие банды. И мы все прошляпили.

– Зато вы еще живы, – сказала Надя.

Боб покачал головой:

– Я просто стою за стойкой.

Надя внимательно посмотрела на него поверх своего пива, давая понять, что не очень-то ему поверила, но не станет на него давить.

– Думаешь, он просто уйдет? – спросила Надя.

– Эрик? – уточнил Боб. – Мне показалось, что он не из тех, кто просто уходит.

– Верно. Он убил парня, которого звали Риччи-Времечко. То есть звали его…

– Риччи Велан, да, я знаю.

Надя кивнула:

– Эрик его убил.

– За что?

– Не знаю. Эрик не большой любитель рассуждать за что и почему. – Она встала. – Еще пива?

Боб сомневался.

– Ну же, Боб, расслабься немного.

Боб засиял улыбкой:

– Почему бы и нет?

Надя поставила перед ним еще пиво. Потрепала Рокко по голове. Потом села, и они выпили.

Боб проводил Надю до ее крыльца.

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, Боб! Спасибо.

– За что?

Надя пожала плечами. Она положила ладонь Бобу на плечо и быстро поцеловала его в щеку. А потом ушла.

Боб пошел домой. На улицах было тихо. Он дошел до длинной полоски льда на тротуаре. Вместо того чтобы обойти ее, прокатился по льду, раскинув руки для равновесия. Словно мальчишка. Докатившись до конца ледяной полосы, он улыбнулся, глядя на звезды.

Вернувшись к себе, Боб сгреб со стола пивные банки. Сполоснул и положил в пластиковый пакет, висевший на ручке ящика. Он улыбнулся при виде Рокко, который свернулся клубочком и спал в углу своей клетки. Боб выключил в кухне свет.

Потом снова включил в кухне свет и открыл клетку. Рокко, открыв глаза, уставился на него. Боб рассматривал новый предмет, появившийся в клетке Рокко.

Зонтик, который унес у него из дома Эрик Дидс.

Боб вытащил зонт из клетки и долго сидел с ним в руках.

Глава двенадцатая
Как никогда

Поздним утром в пятницу Эрик Дидс сидел в пиццерии «Hi-Fi», взяв пару ломтиков пиццы. Эрик всегда садился лицом к двери любого заведения, где ел или пил. Он предпочитал оставаться шагах в десяти от выхода. На всякий случай, как он когда-то объяснял одной девушке.

– На какой случай?

– На случай, если они придут за мной.

– Кто «они»?

– Всегда есть какие-нибудь «они», – пояснил Эрик, глядя девушке в глаза, – он в то время встречался с Дженни Мэдден, и ему казалось, он читает в ее глазах понимание. Наконец – вот именно наконец! – кто-то его понял и принял.

Дженни погладила его по руке:

– Всегда есть какие-нибудь «они», вот как?

– Да, – сказал Эрик. – Есть.

Через три часа Дженни бросила его. Оставила сообщение на громоздком старом автоответчике, который отец Эрика установил в передней гостиной их дома на Паркер-Хилл. Ее сообщение начиналось вполне мило, она говорила, что причина только в ней, а не в нем, рассуждала о том, что иногда люди просто отдаляются друг от друга, и она надеется, что когда-нибудь они снова станут друзьями, однако если он, чокнутый психопат, снова полезет к ней со своим дерьмом – если только попытается, – четыре ее брата подкараулят его на Бакки-авеню и выбьют все паршивое дерьмо из его сраной задницы. Обратись за помощью, Эрик. Обратись, черт бы тебя подрал, за помощью. Но меня оставь в покое.

Эрик оставил ее в покое. Всего через полгода она вышла за Пола Гиральди, электрика. Теперь у нее уже трое детей.

А Эрик до сих пор садится в пиццерии так, чтобы видеть выход. Ест в одиночестве. И в большинстве случаев этому рад.

Этим утром он подумал было, не извлечь ли пользу из своей привычки, когда толстый мужик, Кузен Марв, подошел к его столику, однако ему не хотелось устраивать скандал, чтобы снова не лишиться права находиться в пиццерии. В 2005 году ему уже было на полгода отказано в посещении после истории со «Спрайтом» и зелеными перцами, и то были самые долгие шесть месяцев в его жизни, потому что в «Hi-Fi» готовят самую лучшую пиццу за всю историю пиццы.

Поэтому он не сдвинулся с места, пока Кузен Марв снимал пальто и усаживался напротив него.

– «Зимы» мы по-прежнему не держим, – сказал Кузен Марв.

Эрик продолжал жевать, не понимая, к чему все это.

Кузен Марв отодвинул солонку и банку с тертым пармезаном и уставился на него через стол.

– Чем тебе не угодил мой кузен?

– Он забрал мою собаку. – Эрик подвинул банку с пармезаном на место.

– Я слышал, ты избил эту собаку.

– И потом мне было стыдно. – Эрик сделал крошечный глоток кока-колы. – Это разве не считается?

Кузен Марв посмотрел на него так, как смотрело большинство людей: как будто видят насквозь его мысли и эти мысли вызывают у них жалость.

«Ты лучше себя пожалей, – подумал Эрик. – Ты у меня будешь рыдать, истекать кровью и умолять о пощаде».

– И ты даже хотел забрать собаку обратно?

– Не знаю. Но я точно не хочу, чтобы твой кузен думал, будто он самый крутой. Ему надо преподать урок.

– Какой урок?

– Что не стоит ему со мной играть, – сказал Эрик. – А теперь и ты играешь со мной. Думаешь, я буду с этим мириться?

– Расслабься. Я пришел с миром.

Эрик прожевал кусок пиццы.

– У тебя были ходки? – спросил Марв.

– Ходки?

– Ну да. В тюрьме ты сидел?

Эрик покончил с первым куском пиццы и стряхнул с руки несколько крошек.

– Да, ходки у меня были.

– Правда? – Марв с удивлением поднял брови. – И куда?

– В «Брод-ривер».

Марв помотал головой.

– Не знаю такого места.

– Это в Южной Каролине.

– Вот дерьмо, – сказал Марв. – Как тебя туда, на хрен, занесло?

Эрик пожал плечами.

– Значит, ты отмотал срок – сколько там у тебя было, года два? – и вернулся?

– Угу.

– И как тебе было в Южной Каролине?

Эрик принялся за второй кусок пиццы. Посмотрел поверх него на Кузена Марва:

– Как в раю.

Сколько бы времени Торрес ни размышлял над исчезновением Риччи Велана, случившимся десять лет назад, он так ни до чего и не додумался. Парень просто взял и исчез в одну ночь. Вышел из «Бара Кузена Марва», сказал, что вернется через пятнадцать минут, как только заберет у кого-то травку в этом же районе. В ту ночь было холодно. На самом деле не просто холодно – в подобные ночи некоторые вкладывают деньги в участки во Флориде и Аризоне, которых в глаза не видывали. Когда Риччи Велан вышел в 11:45 из бара, было шесть градусов.[13]13
   -21 °C.


[Закрыть] Торрес еще немного покопался в архивах и узнал, что из-за ветра в ту ночь шесть градусов ощущались как все десять.[14]14
   -25 °C.


[Закрыть] В общем, Риччи Велан спешно шагал по тротуару в десять градусов ниже нуля – от такого холода у него горели легкие и покалывало между нижними зубами. В ту ночь на улицах не было никого, кроме него, потому что в такую ночь из дому рискнул бы выйти только любитель марихуаны, у которого кончилась травка, или любитель кокса, у которого кончился порошок. Хотя пройти требовалось всего три квартала – именно такое расстояние разделяло «Бар Кузена Марва» и то место, куда направлялся Велан.

Поставщиками Велана в ту ночь были два барана – Эрик Дидс и Тим Бреннан. Бреннан через несколько дней сделал заявление полиции, утверждая, что Велан тогда так и не добрался до его дома. Когда Тима Бреннана спросили, какие отношения были у него с Веланом, он сообщил: «Время от времени он брал у меня травку». Эрик Дидс никаких заявлений не делал, его имя всего лишь раз всплыло в показаниях друзей Риччи, оставшихся в ту ночь ждать его в баре.

Значит, если Торрес примет на веру, что у Бреннана нет причин лгать, ведь он предвкушал выгодную сделку с исчезнувшим Риччи Веланом, тогда весьма вероятно, что Риччи Велан исчез где-то в этих трех кварталах рядом с «Баром Кузена Марва».

И Торрес не мог отделаться от подозрения, что эта незначительная деталь гораздо важнее, чем считали все детективы, расследовавшие до сих пор исчезновение Велана.

«Почему?» – обязательно спросил бы его лейтенант Марк Аделин (если бы Торрес был настолько глуп и сознался, что занимается чужим «глухарем»).

«Потому что этот говнюк не подходит к причастию», – ответил бы ему Торрес.

Если бы подобный разговор происходил в кино, Марк Аделин, в глазах которого загорелся бы огонек понимания, раскинулся бы в кресле и сказал: «Хм… В этом что-то есть. Даю тебе три дня на расследование».

В жизни же Аделин стоял у него над душой, требуя хорошей раскрываемости в отделе ограблений. Роста показателей. Из Академии выходили очередные выпускники. Это означало, что целая толпа патрульных готова переодеться в штатское. Отдел по расследованию ограблений, особо тяжких преступлений, убойный отдел, полиция нравов – все они жаждут вливания свежей крови. А что же старая кровь? Те, кто расследует чужие «глухари», пока собственные дела копятся, покрываясь плесенью и паутиной? Эти дела касаются чьих-то кладовых или такси, средств массовой информации или, хуже того, порта, вынуждая вникать в тонкости морского права при четырех градусах по Фаренгейту,[15]15
   -20 °C.


[Закрыть] мать его. На столе у Эвандро Торреса громоздились папки с делами, делами был до отказа забит жесткий диск его компьютера. У него лежали заявления об ограблении винного магазина на Олстон-стрит, об ограблении на Ньюбери-стрит, о банде, которая громит аптеки по всему городу. Плюс нападение на «Бар Кузена Марва». Плюс дома в Саут-Энде, которые обносят средь бела дня. Плюс дело о трейлерах из морского порта, которые постоянно теряют то морепродукты, то замороженное мясо.

Плюс, плюс, плюс. Дерьмо копится, гора растет, становясь все выше, и стоит выдернуть снизу какую-нибудь папку, и все это, на хрен, свалится на тебя. Не успеешь и глазом моргнуть, как окажешься под этой кучей.

Торрес шел к машине, убеждая себя, что поедет в морской порт, чтобы взять за горло того водителя, которого подозревал в воровстве, того самого, который в прошлый раз был слишком уж разговорчив и жевал резинку с поспешностью белки, грызущей орехи.

Но вместо порта он поехал дальше, на электростанцию в Саути, солнце над которой встало как раз ко времени окончания ночной смены и указало лучом прямо на Шона Макграта. Макграт был одним из старинных приятелей Велана и, если верить другому товарищу, с которым Торрес уже побеседовал, заводилой в их компании, которая каждый год отмечала дату исчезновения Риччи-Времечко.

Торрес представился и начал объяснять, с какой целью он заехал, но Макграт вскинул руку и окликнул одного из товарищей:

– Эй, Джимми!

– Чего?

– Куда собрались?

– Да в одно место.

– То, что рядом с продуктовым?

Джимми покачал головой, закуривая сигарету:

– В другое.

Шон Макграт сказал:

– Отлично.

Джимми помахал рукой и ушел с остальными парнями.

Шон Макграт обернулся к Торресу:

– Значит, вас интересует та ночь, когда Риччи растворился в воздухе?

– Да. Можете рассказать мне что-нибудь?

– Нечего рассказывать. Вышел из бара. И больше мы его не видели.

– Это все?

– Это все, – сказал Макграт. – Поверьте мне, никому не нравится, что это все, но это все. Никто больше его не видел. Если Небеса существуют и если я когда-нибудь туда попаду, то первым делом спрошу не «Кто убил Кеннеди?» и не «А Иисус дома?», я спрошу: «Что, на хрен, приключилось с моим другом Риччи Веланом?»

Торрес посмотрел, как Шон переминается с ноги на ногу на утреннем холоде, и понял, что не имеет права задерживать его дольше.

– Вы тогда сказали, что он отправился за…

– За травой, точно. Обычно он брал ее у этого болвана Тима Бреннана или у другого.

Торрес справился со своей записной книжкой:

– Эрика Дидса. Так было и в вашем прежнем заявлении. Но позвольте задать еще один вопрос.

Макграт подышал на руки.

– Конечно.

– Насчет Боба Сагиновски и Кузена Марва. Они оба в ту ночь работали?

Шон Макграт перестал дуть на руки.

– Вы хотите приплести их к этому делу?

– Я просто пытаюсь…

Макграт подошел ближе, и Торрес увидел перед собой того редкого человека, который действительно не позволит водить себя за нос.

– Слушайте, когда вы ко мне подошли, вы сказали, что занимаетесь ограблениями. Но Риччи Велана никто не грабил. И еще вы заставили меня торчать здесь на глазах у ребят, с которыми я работаю, как будто я ваш осведомитель. В общем, большое вам спасибо за это.

– Послушайте, мистер Макграт…

– «Бар Кузена Марва», значит? Это мой любимый бар. – Шон подошел еще на шаг, испепеляя Торреса взглядом и тяжело дыша через раздутые ноздри. – Не смейте оскорблять мой любимый бар!

Шон насмешливо отсалютовал Торресу и пошел по улице, догоняя товарищей.

Эрик Дидс смотрел в окно своего второго этажа, когда дверной звонок прозвонил второй раз. Он не мог поверить своим глазам. Там, внизу, стоял Боб. Боб Сагиновски. Его Проблема. Похититель собак. Доброхот.

Эрик слишком поздно услышал скрип колес и, обернувшись, увидел отца, который выкатился на своем кресле в коридор на звук домофона.

Эрик нацелил в него палец:

– Вали в свою комнату.

Старик посмотрел на него в ответ, словно ребенок, который еще не научился говорить. На самом деле старик не мог говорить уже лет девять, и многие убеждали Эрика, что он теперь слабый, заторможенный, тупой, но Эрик-то знал, что злобный гад по-прежнему рядом, до сих пор живет в этом теле. Все еще ищет способ тебя достать, одурачить тебя, сделать так, чтобы вместо твердой почвы под ногами ты ощущал зыбучие пески.

Снова раздался дверной звонок, и старик поднес палец к домофону с кнопками: «Слушать», «Говорить» и «Открыть».

– Я же сказал, не смей ничего трогать.

Старик занес над кнопкой «Открыть» скрюченный палец.

– Я вышвырну тебя из окна, – сказал Эрик. – И когда ты будешь валяться внизу, я сброшу на тебя твое долбаное скрипучее кресло.

Старик замер, с изумлением подняв брови.

– Я не шучу.

Старик улыбнулся.

– Не смей…

Старик нажал на «Открыть» и подержал кнопку.

Эрик метнулся через гостиную и ударил отца, вывалив его из проклятого кресла. Старик только заквохтал по-птичьи. Лежал на полу, без кресла, и тихо квохтал, глядя в пустоту выцветшими, молочного оттенка глазами, словно он созерцал уже иной мир и все там были такие же мерзавцы, как и в этом.

Боб дошел только до переулка и услышал зуммер. Он снова взбежал по ступенькам, пересек крыльцо и потянулся к двери как раз в тот миг, когда зуммер затих.

Черт!

Боб снова позвонил. Подождал. Позвонил еще раз. Вытянув шею, он выглянул с крыльца и поднял глаза на окно второго этажа. Вернулся к звонку, еще раз нажал на кнопку. Выждав некоторое время, сошел с крыльца. Постоял в переулке, снова глядя на окно второго этажа и размышляя о том, не оставил ли кто из жильцов открытой дверь черного хода. Такое часто случается, да и домовладелец не особенно следит, не сгнила ли за зиму древесина вокруг замка, не подточили ли дверь термиты. Но что Боб сделает, даже если дверь открыта, – вломится в дом? Сам он был настолько далек от подобного, что вломиться в дом мог бы разве что его двойник или брат-близнец, не особенно на него похожий.

Боб повернул голову. На улице прямо перед ним стоял Эрик Дидс, он смотрел на него в упор, и лицо его излучало нехороший свет, словно его причислили к лику блаженных, выбрав из множества других, кого мама в детстве роняла об пол головой. Должно быть, он выскользнул из боковой улочки, решил Боб, и вот теперь стоит перед Бобом, и энергия струится из него, словно из оборванного бурей силового кабеля, который шипит и скачет по улице.

– Ты расстроил моего отца.

Боб ничего не сказал, но, должно быть, что-то отразилось на его лице, потому что Эрик передразнил его, нарочито дернув ртом и подняв брови.

– Сколько раз, Боб, тебе требуется нажать на кнопку звонка, чтобы понять: если люди до сих пор не открыли, значит и не собираются? Мой отец стар. Ему необходимы покой, тишина и прочее дерьмо.

– Прошу прощения, – сказал Боб.

Это Эрику понравилось. Он засиял:

– Прошу прощения. Именно так ты и должен говорить. Старомодное «прошу прощения». – Улыбка на лице Эрика померкла, сменившись пугающей опустошенностью, – взгляд маленького зверька со сломанной лапой, который оказался в незнакомой части леса, – а на место опустошенности пришла волна холодной расчетливости. – Ты избавил меня от необходимости ехать.

– Как это?

– Я сегодня все равно собирался заехать к тебе.

– У меня было такое предчувствие, – сказал Боб.

– Я вернул твой зонтик.

Боб кивнул.

– Мог бы и собаку забрать.

Боб кивнул еще раз.

– Но не забрал.

Эрик некоторое время глядел на улицу, где понемногу редел утренний поток машин.

– Собака больше не вписывается в мои планы.