Текст книги "Было ли счастье?"

Автор книги: Дениза Алистер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Да, – прошептала она, отводя в сторону взгляд. – Да, я прощу.

Последовало минутное Молчание. Гай стоял рядом с ней, засунув руки в карманы брюк. Она чувствовала, что он в нерешительности, что внутренне сопротивляется необходимости ворошить прошлое. Потом он вздохнул, медленно подошел к окну и, повернувшись, оперся о низкий подоконник, чтобы смотреть ей прямо в лицо.

– А если я расскажу, что на самом деле произошло в тот вечер, – тихо сказал он, – ты, в свою очередь, объяснишь мне, что заставило тебя примчаться в Лондон и разыскивать меня?

Марни опустила глаза – она не хотела отвечать.

– Твой отец говорит, что все подстроили твои друзья, – повторила она, уходя от ответа. – Он утверждает, что эта женщина была с тобой без твоего ведома. Что ты был пьян. Но ведь ты никогда не напивался! – она вздохнула и встряхнула головой, потому что от битвы, которую вели в ее сознании правда и ложь, голова ее начинала кружиться. – Почему же там ты...

Странная улыбка тронула ее губы.

– Я уже ничего не соображал, – объяснил он, опустив взгляд и сложив на широкой груди руки. – Я пил весь день без перерыва. Меня беспокоила ты. Я раздумывал над поворотом, который произошел в наших отношениях, – он поднял взгляд, лицо его было грустным. – Марни, наш брак трещал по всём швам, и это началось задолго до той ночи. Мы не можем – никто из нас не может – считать подлинной причиной его краха только один этот случай.

– Я знаю, – ее голос был задумчив и грустен. – Но это была последняя капля, Гай. И ее могло бы и не быть, если бы...

– Если бы что? – спросил он. – Если бы я не сбежал к Дереку? Если бы ты не примчалась в Лондон, чтобы разыскать меня? Если бы Джеми не сказал Тебе, что меня лучше всего поискать у Дерека? Если бы эту суку Антею не одолела жажда мщения и она бы не решила разделаться с нами обоими и отомстить мне за то, что я предпочел ей тебя?

– Так все-таки это подстроили?

– Да, – он тяжело вздохнул. – Я приехал на ту пирушку таким пьяным, что с трудом держался на ногах.

«Я уложил его, чтобы он проспался...» Марни закрыла глаза, внезапно ощутив приступ тошноты – в ушах опять, спустя много лет, явственно зазвучали насмешливые слова Дерека Фаулера. Потом тот взглянул через плечо на кого-то, стоявшего на лестнице, и глаза его странно блеснули – он что-то просчитывал... и кивнул кому-то головой.

– Черт побери, я ведь ни о чем и не подозревая до тех пор, пока не услышал, что ты меня зовешь, – безжизненным голосом говорил Гай. – Я открыл глаза и увидел, что ты стоишь и смотришь на меня, бледная, как смерть. Помню, я подумал – а в голове у меня все шло кругом после выпитого виски, – зло заметил он, – что, черт возьми, случилось, что ты так выглядишь? – Он мрачно улыбнулся и покачал своей темной головой. – А потом эта сука подвинулась, и я увидел ее и... – он пожал плечами, – ... остальное ты знаешь.

– О боже, Гай, – прошептала она.

Ей даже не пришло в голову подвергать сомнению то, что он сказал. Каким-то образом она чувствовала, что он говорит правду. Только теперь, с опозданием на целых четыре года, она узнала наконец полную, хотя и жестокую, правду.

– Прости меня...

– За то, что поверила тому, чему нельзя было не поверить, – он покачал головой.

– Но мне следовало выслушать тебя, Гай! – выдохнула она. – Мне следовало хотя бы дать тебе возможность объяснить!

– Что объяснить? – спросил он. – Как объяснить, что не следует верить собственным глазам, а надо поверить чужим словам? – он глубоко вздохнул. – Послушай, Марни, если бы мы поменялись ролями, и я бы не стал тебя слушать. И я бы не поверил.

– Думаешь, мне от этого легче? – жестко заявила она. – Знать, что на протяжении четырех лет я наказывала тебя за то, в чем ты не был виноват! Четыре года бессмысленной, глупой борьбы на радость нашим врагам! Четыре года, выкинутых из жизни!

– Я и не предполагал, что мы это обсуждаем для того, чтобы ты себя лучше чувствовала, – насмешливо заметил он. – Я считал, что мы просто говорим друг другу правду!

– И эту правду ты давно должен был заставить меня выслушать! – закричала она. – Эту правду ты мог заставить меня выслушать, если бы считал необходимым!

– Ты пытаешься представить все так, что мне это было безразлично? – не веря своим ушам, спросил он. – После того, как я четыре года позволял тебе вытирать ноги о мои чувства, ты действительно осмеливаешься?

– О боже, нет, – вздохнула она.

Этот его взрыв негодования, конечно, был оправданным. Опять этот стереотип противоречия, борьбы! Не успела она поверить в то, что они оказались жертвами в игре, которая разбила их мир, как опять обвиняет его бог знает в чем!

Она вдруг отчетливо поняла, что на самом деле Гай должен был быть обвиняющей стороной, а ей самой следовало просить прощения.

Просить прощения за очень многое. За погибшего ребенка. О некоторых вещах – слава богу он и не подозревает! И никогда не узнает, мрачно поклялась она себе. Никогда.

Как и было объявлено, они поженились двумя днями позже. Сначала местный чиновник сделал соответствующую запись, а потом их союз благословил католический священник, либеральный образ мыслей которого плюс щедрое подношение в фонд церкви позволили ему забыть тот факт, что молодожены уже однажды заключали брак, а потом развелись.

– На этот раз пожизненный приговор, Марни, – торжественно проговорил Гай по пути домой. – Как ты думаешь, ты его сможешь выдержать?

Она не имела ни малейшего представления о том, что он сказал своему отцу, когда они заперлись в кабинете Роберто накануне вечером. Но все страхи отца он развеял, потому что с тех пор Роберто просто сиял от удовольствия. Не без их помощи, конечно, потому что Гай не упускал случая заставить Марни продемонстрировать их вечную любовь друг к другу в его присутствии.

Роберто поцеловал ее в обе щеки, а потом официально поздравил с возвращением в семью.

– Конечно, – присовокупил он, – мы и не считали, что ты от нас уходила. А теперь вам обоим нужны только полдюжины пар крошечных ножек, бегающих по дому, – улыбнулся он. – Это самый надежный способ добиться того, чтобы ни у одного из вас и мысли не появлялось куда-то друг от друга убежать!

Она почувствовала, что бледнеет. Если бы Гай словно тисками не обхватил ее рукой за талию, она бы потеряла равновесие и упала, потому что у нее вдруг подкосились ноги.

– Только тогда, когда мы к этому будем готовы, папа, и не раньше, – легко парировал он. – Так что не томись пока напрасными ожиданиями.

День подходил к концу. Марни вышла из ванной и увидела Гая, стоящего у окна. Он услышал, что она вышла, резко обернулся к ней и улыбнулся. Его взгляд, который он не отводил от нее, вызвал в ней трепет, жар, волнами охватывающий все ее тело – от корней мягко ниспадающих волос и до кончиков пальцев на руках и на ногах.

Он потянулся к ней, бережно и твердо обнял ее за талию, слегка приподнял и притянул к себе.

Удивленно и недоверчиво она подняла на него глаза. Но вниманием Гая владели ее волосы, его пальцы скользнули по длинным, свободно ниспадающим локонам.

– Как ты думаешь, – спросил он низким, немного печальным голосом, – будет ли с годами мешать нашей любви разница в возрасте? Ты выглядишь очень молодой, Марни, – хриплым голосом добавил он. – Такой же молодой, как и в ту ночь, когда мы впервые вот так стояли рядом. А я кажусь тебе очень старым?

«Старым», – подумала она и улыбнулась. Ее синие глаза, глаза художника, оценивающе и внимательно скользнули по его худому лицу. Гай был самым красивым мужчиной, красивее его она никого не видела. Она бы не стала менять ни одной черты его внешнего облика, не хотела бы отнять ни одной минуты из его прожитой жизни, ибо каждая минута пошла ему на пользу.

Как могла такому человеку, как он, понадобиться чья-то поддержка, тем более ее? Она этого не понимала и никогда не могла понять.

– Нет, – наконец тихо ответила она на его вопрос.

И это был ответ на все его сомнения. Одно простое слово, которым было сказано все. От которого по лицу Гая промелькнул отсвет охвативших его чувств.

Он поднял глаза и встретился с ее взглядом, его темный пылающий взор без слов рассказал ей, о чем он думал, что чувствовал, чего хотел. Она вздрогнула от этого взгляда, который говорил яснее слов, и не смогла выдержать его. Ей пришлось опустить глаза и посмотреть в сторону.

– Если я не дал тебе своими объятиями почувствовать, как сильно я тебя люблю, – проговорил он, – то обещаю, что сегодня ты почувствуешь это всем сердцем, каждой частичкой своего тела!

Он поймал ее губы своими – не грубо, как можно было ожидать по интонациям его голоса, а возбуждающе нежно, так что она невольно ответила на поцелуй.

Он все еще удерживал ее руки и положил их себе на шею. От этого она изогнулась и прижалась к нему, и он, все теснее привлекая Марни к себе, медленно е о, как медленно! – погружался своим языком в глубину сладострастного рта, и по ее телу разливались неведомые доселе блаженство и сладость.

Губы Марни легко раздвинулись, язык ее как будто ждал возможности в чувственном порыве сплестись с его языком. Он глубоко вздохнул, И она вздохнула; казалось, это возвестило о том, что оборвалась нить внутреннего сопротивления, за которую она все пыталась цепляться. Марни умирала от желания. Зачем притворяться, когда уже много дней она жаждала именно этого – с той самой бурной сцены в квартире Гая наутро после их прибытия.

А тоненький внутренний голосок подсказал, что началось это гораздо раньше. Возможно, она мечтала об этом все одинокие четыре года.

Трепетные пальцы пробрались под пижаму, заскользили по его теплой коже и обнажили плечи. Она наслаждалась разогретой мощью этих гладких плеч; перекатывавшимися под кожей мускулами, а шелк пижамы скользил все ниже и ниже, пока волосатая грудь не предстала перед ней в полной красе.

Едва уловимым движением рук он сбросил бретель с ее плеч, ночная рубашка соскользнула с тела и опустилась у ног, словно шелковистое мягкое розовое облако. Его руки, легкие, как перышко, медленно и нежно гладили и ласкали ее тело, она отзывалась на ласку каждой частичкой своей кожи, наслаждение росло и росло, она стонала, изгибалась, извивалась от каждого его прикосновения.

– Марни, – невнятно произнес он, когда пальцы ее добрались до самой чувственной части его тела, и он крепко сжал ее ласкающую руку своей рукой. – Не надо, – прошептал он. – Я не настолько хорошо владею собой.

Она опять нашла его губы, пытаясь выразить поцелуем то, на что ей не хватало слов. Поцелуй был такой страстный, что в нем вскипела кровь. И он, словно податливую тонкую веточку, прижал ее стройное тело к своей вздымающейся груди.

И они, как в каком-то первобытном танце, начали свое движение по тускло освещенной комнате к кровати. Он положил ее на золотистое покрывало и нежно расправил длинные волосы, как будто совершал священный ритуал.

Марни лежала неподвижно, наблюдая за ним темными, широко раскрытыми глазами. Когда он заметил ее взгляд, то улыбнулся такой мягкой, бесконечно нежной улыбкой, что вся душа ее рванулась к нему; она улыбнулась ему в ответ и потянула его на себя.

Он повиновался призыву и лег на ее обнаженное тело; он знал, что она в тот момент жаждала полностью подчиниться, отдаться ему.

Их губы встретились и уже больше не отрывались, а ласки их становились все более жаркими, более Интимными. Желание, словно разжимающаяся пружина, все сильнее толкало их друг к другу, все росло и росло. Сердце его, так же как и ее сердце, стучало так, что готово было выскочить из груди.

Они впивались губами друг в друга, но он еще пытался сдерживаться.

Она, словно податливая оболочка, приняла его в себя, позволяя его пульсирующей силе все глубже и глубже проникать в ее тело.

– Люби меня, – прошептала она, изнемогая.

– Я всегда любил тебя, Марни, – хрипло ответил он. – Как ты могла вообще поверить чему-то другому?

– Нет! – взмолилась она и затрясла головой, потому что ей не хотелось слышать этих слов, не хотелось слышать вообще никаких слов, думать о чем-то, в чем-то разбираться.

– Хорошо, ангел мой, – нежно выдохнул он. – Хорошо.

Он продолжал движение, и все вокруг, кроме этого движения, перестало что-либо значить. Их тела слились настолько, что, казалось, исполняли медленную рапсодию любви, а когда наконец пришел ее кульминационный момент, она вдруг почувствовала, как внезапный, прекрасный вихрь страсти вдруг подхватил ее, закружил и увлек куда-то, и она боялась только одного – что этот бесконечный полет когда-то кончится. Она парила и парила среди неземных красот, а потом опустилась, увлекая с собой Гая. Теперь они ощущали, как рябь превращается в волны, волны – в непреодолимый поток, который нес их все дальше и дальше, пока наконец они не оказались в более спокойных водах и не смогли там, обессиленные, отдаться водной глади.

Они долго лежали, и ни один из них не испытывал желания даже пошевелиться. Потом Гай нашел в себе силы соскользнуть с нее; он высвободил одеяло, нежно уложил ее, укрыл и лег рядом.

Он обнял ее, и Марни лежала на его груди, погрузившись в прекрасный отблеск пережитого ею наслаждения, душа ее витала еще где-то высоко-высоко, тело было тяжелым, пресыщенным, а чувства – умиротворенными. Она лежала и слушала, как мерно и спокойно бьется рядом с ее щекой его сердце.

Гай шевельнулся, поймал густой водопад ее волос и нежно обвил ими свои пальцы – он всегда так делал. Потом легко прикоснулся щекой к ее лбу, провел губами по ее волосам и спокойно произнес:

– Расскажи мне о ребенке, которого мы потеряли, Марни.

Ее спокойный и умиротворенный мир сразу развалился на миллион частей.

11

Марни проснулась на следующее утро и обнаружила, что Она одна. Только вмятина на подушке рядом с ней говорила о том, что Гай вообще был здесь.

«Но ведь он был», – с тоской подумала она. Внимательно, настойчиво, безжалостно он сорвал с нее все защитные покровы, тщательно скрывавшие и защищавшие ее вот уже несколько лет, и наконец, от нее осталась только измученная, с кровоточащими ранами женщина, лежавшая под ним.

Теперь он знал все. Она сама ему все рассказала, с горьким отчаянием выплеснув ему правду о ребенке, и он мог в полной мере понять, насколько она была опустошена, в каком смятении находилась после того, что произошло в те несчастные дни.

И если она спрятала тогда все в себе, потому что это было единственным способом справиться с захлестнувшей ее болью, то сейчас, когда приотворилась эта страшная дверь, куда она боялась даже заглядывать, это вызвало двойную боль, двойной гнев, двойное чувство вины за свой собственный непростительный эгоизм. Ведь она сбежала тогда, не подумав о растущем в ней хрупком существе, о зародившейся новой жизни.

Надо отдать Гаю должное. Когда она все это изливала ему, – он крепко держал ее и не выпускал, хотя она, пытаясь высвободиться, боролась с ним, словно дикая кошка.

О, он крепко прижимал ее, все время утешая, ободряя лаской и состраданием. Но он не удовлетворился, пока не выпытал у нее все до мельчайших подробностей.

– Тебе давно надо было рассказать об этом! – сердито заявил он, когда она так зарыдала, что, казалось, все в ней разрывается на части. – Посмотри, как тебе больно из-за того, что ты все это копила четыре долгих года. Посмотри, что с тобой сейчас происходит!

– Как ты обо всем узнал? – спросила она, когда истерика кончилась, и у нее хватило сил говорить.

Она никому не рассказывала о своем несчастном ребенке. Никому. Даже Клэр, когда и с ней приключилась такая же беда.

– Давай просто считать, что я знал, – мрачно сказал он. – Теперь, когда все открылось, Марни, не стоит об этом думать. Видит бог, оба мы достаточно страдали. Больше чем достаточно.

В его голосе она почувствовала какую-то нервную дрожь, и это вызвало в ней новый приступ рыданий. Он теснее прижал ее к себе, она успокоилась и заснула в его объятиях. А проснувшись, обнаружила, что он ушел. И она не знала, что бы это могло означать. А потом ей все объяснил донесшийся издалека отчетливый шум заработавшего мощного автомобильного двигателя. Марни выбралась из постели, схватив простыню, обернула ею свою обнаженное тело и подбежала к окну. Она знала, что звук этот означал, что Гай готовился вывести на трассу одну из своих машин.

Должно быть, всю ночь шел дождь. Воздух был свеж и влажен, умытые клумбы так и сияли под первыми лучами солнца. Она видела, что речушка с большей яростью несет свои воды в озеро. А западнее, за долиной, собирались облака, густые и темные, предвещавшие грозу.

Но над Оуклендсом все еще светило солнце. Розы Роберто казались счастливыми и довольными, они приподняли свои головки и раскрылись навстречу солнечным лучам. Может быть, непогода и не дойдет сюда.

А потом она услышала, что мотор вдруг заработал иначе, послышался грубый рев, который свидетельствовал о том, что Гай уже отжал сцепление и мягко выводил машину со стоянки.

Она часто стояла вот так и ждала, когда он на бешеной скорости промчится мимо в своем рычащем стальном звере, с которого он пылинки готов был сдувать. Она закрыла глаза и мысленно представила себе, как он выводит машину со стоянки на трассу. Каждая едва различимая перемена в шуме работающего двигателя означала изменение ее скорости.

Она наблюдала, как на трассе он все больше прибавлял хода и с ревом на предельной скорости промчался по прямому участку шоссе. Казалось, что сердце ее стало колотиться в таком же бешеном темпе, как мчалась машина. Через секунду-другую он доедет до первого резкого поворота, после которого на трассе начиналась очень сложная восьмерка. Она отчетливо услышала, как он притормозил и как за хриплым рокотанием двигателя, работавшего на пониженной скорости, опять последовал рев мотора. Это означало, что он уже миновал поворот и мчится к мосту через речушку. Потом он обогнет озеро и выедет на прямой участок трассы перед домом. Здесь она его сможет увидеть.

Ожидая его, она вслушалась в далекий сейчас рев мотора. Глаза ее уже широко раскрылись от охватившего ее смешанного чувства волнения и страха. Она знала, что, когда он выедет на прямую перед ней, он помчится на максимально возможной скорости, на какой бы машине он ни ехал.

И только когда она увидела, как мелькает вдали голубая с белым машина, она поняла, что он едет не на одной из самых лучших в его коллекции машин, а на болиде марки «Фрабоса Формула Один», созданном им самим.

Модернизированная модель была похожа на ту, которая выиграла мировое первенство. За прошедшее десятилетие эта машина стала одной из лучших. Гай решил включить ее в коллекцию как свидетельство своего триумфа.

А она эту машину больше всех ненавидела – за ее отвратительную мощь, за хрупкость ее конструкции, за то, что в ней не было ничего человеческого; И за то, что Гай садился за руль этой страшной машины только тогда, когда его одолевали самые мрачные мысли.

Сердце ее бешено стучало в груди, когда она наблюдала, как он мчится мимо нее. Она знала, что он сел за руль этой штуковины из-за того, что услышал от нее прошлой ночью. Она была уверена в этом. Так же, как была до боли уверена в том, что он полностью взял на себя вину за их ребенка.

Крепко закрыв глаза и стиснув зубы, она изо всех сил прислушивалась к работе двигателя, ежесекундно пытаясь понять, – не появились ли в нем какие-то неисправности. Надо было прожить двенадцать месяцев с таким мужчиной, как Гай, чтобы научиться разбираться, что означает каждый звук.

Теперь он должен переключить скорость!

Он переключил. Марни облегченно вздохнула. Переключение скоростей было исключительно важным. Потому что после прямого участка трассы перед домом ему предстояло преодолеть сложное инженерное сооружение, перекрывающее речушку, и после серии крутых поворотов вернуться на главную часть трассы перед ремонтными ямами.

Она следила за вновь удаляющимся звуком и знала с точностью до метра, где сейчас находится машина.

Перед возвращением к ремонтным ямам он прибавит скорость. На втором или на третьем круге он будет лететь по воздуху. А потом его механики с секундомерами засекут время, как на настоящих гонках.

Вся дрожа, она отвернулась и прошла в гардеробную, вытащила джинсы и спортивный свитер; она даже не подумала надеть нижнее белье: ей надо было вернуться к окну в тот момент, когда он будет опять проезжать мимо.

Тяжело дыша, она вернулась к окну. Он промчался на полной скорости. Просто что-то мелькнуло перед ней и вновь с ревом исчезло. Она закрыла глаза и мысленно стала молить о том, чтобы он правильно сделал первый поворот.

У него все получилось. Она затаила дыхание. Теперь это сооружение через речку. Проехал! Но звук на секунду сбился, потом мотор взвыл еще сильнее – он, должно быть, задел один из бетонных столбиков на краю трассы. Небольшой просчет водителя.

Больше так не делай! Она мысленно проклинала его, а он въехал на участок трассы с крутыми виражами. Потом донесся равномерный рев мотора – он на полной скорости мчался мимо ремонтных ям. Марни ждала, когда он подъедет к восьмерке. Она ненавидела его за то, что ему потребовалось таким способом успокаивать себя. Еще больше ненавидела она вызвавшую эту проверку причину.

Он в третий раз промелькнул мимо нее. Сердце ее опустилось, когда она поняла, что никогда еще он не развивал на ее глазах такой скорости. У нее даже защипало в носу от чувства облегчения, когда он благополучно миновал Очередной вираж, потом опять миновал речушку. Как будто у нее перед глазами стояла выполненная в уменьшенном масштабе трасса, и по ней мчался автомобиль!

Опять прямой участок трассы перед ремонтными ямами, потом рев двигателя усилился, наполняя, казалось, вею долину. Теперь эта восьмерка.

Затаив дыхание, она ждала, что изменится звучание двигателя при снижении скорости. Как она и предполагала, скорость упала, но за этим так и не последовало резкого увеличения оборотов. Вместо этого заскрежетали тормоза, завизжали шины. А потом наступила тишина.

Едва очнувшись от потрясения, переполненная ужасом, Марни, не раздумывая, бросилась туда, где, как она думала, находилась сейчас эта страшная, эта чудовищная машина. Подбежав к месту катастрофы, она не сразу увидела и осознала ситуацию.

Только приблизившись к машине «Скорой помощи», она заметила Гая. Он стоял у одной из распахнутых дверей машины, левой рукой держась за правое плечо. Все его внимание было приковано к искореженной груде металла – тому, что осталось от машины.

Марни увидела его в практически неповрежденном серебристом огнеупорном костюме, в защитном шлеме на голове и потеряла всякий контроль над собой. В порыве охватившей ее ярости она бросилась на него.

– Ты – глупец, безумец! – закричала она, ее пронзительный голос немедленно заставил его резко повернуть голову. Он увидел, что она в гневе и слезах бежит на него.

– Марни! – Он протянул вперед свою левую руку, как бы пытаясь ее успокоить. – Все в порядке.

Но она не слушана. Ярость душила ее. И издав нечто похожее на звериное рычание, она бросилась на него. Она била его кулаками, а по щекам текли слезы, глаза почти ничего не видели от охватившего ее гнева. Она гневалась на его спокойствие, на его постоянную удачу, на то, что он так уверен в себе, на то, что он так однозначно цел и невредим.

Гай пытался остановить ее, схватил за руки, но они мелькали с молниеносной скоростью, а он еще не оправился после крушения. Она зацепила его правое плечо, он вскрикнул и инстинктивно отпрянул.

Потом кто-то схватил ее сзади. Какой-то другой голос пытался ее остановить.

– Миссис Фрабоса! – резко произнес этот голос. – Он ранен, вы не должны...

– Отпустите ее, – каким-то не своим голосом сказал Гай.

Марни уже рыдала. Громкие душераздирающие рыдания напоминали отчаяние ребенка.

– Отпусти ее, Том.

– Но она...

– Отпусти.

Мужчина отпустил ее и отступил, но был готов, несмотря на слова хозяина, схватить ее, если она попытается опять наброситься на Гая. Но Марни уже выплеснула все, что было в ней. Не осталось ничего, кроме глубокой душевной боли. Она опустилась на колени на мокрую после дождя землю.

Теперь Гай смотрел только на нее. Она выглядела трогательно – в изодранных джинсах, с грязными голыми ногами, спутавшимися волосами, дрожащими руками. Чтобы унять дрожь, ей пришлось сцепить руки и положить их на колени.

Гай что-то тихо пробормотал, пытаясь расстегнуть застежку своего шлема.

– Черт побери, Том, проворчал он. – Помоги-ка мне.

Он нетерпеливо ждал, пока Том справится с застежкой. Обоих мужчин теперь больше волновало состояние Марни, чем машина или раны Гая.

– Это шок, – произнес Том. – Она, должно быть, подумала...

– Я знаю, что она подумала, сурово оборвал его Гай.

Шлем наконец сняли, а потом и белую огнеупорную шапочку, которую он всегда надевал под него.

– Иди к машине, – сказал он Тому, бросив ему шлем и шапочку.

Потом опустился на колени перед Марни, пытаясь загородить ее от сочувствующих взглядов, которые бросали на нее остальные механики. Но не осмеливался прикоснуться к ней – ждал, пока она выплачется.

Спустя некоторое время он тяжело вздохнул и оглянулся на обгоревшие останки автомобиля, от которых теперь поднимался пар. Ему на щеку упала первая капля дождя, и когда он хотел вытереть ее, обрушился ливень, в считанные секунды промочивший всех до нитки.

– Если больше не горит, то возвращайтесь домой и сообщите отцу, что со мной все в порядке, – сказал он механикам.

Они быстро пошли, довольные тем, что им не надо торчать под дождем. Их только одолевало любопытство, почему Гай сидит на коленях перед своей женой и ничего не делает, чтобы либо успокоить ее, либо укрыть от потоков воды.

Они уехали в красной машине «скорой помощи». Гай холодно и хмуро наблюдал за тем, как они уезжают. Потом повернулся к Марни и, все еще не дотрагиваясь до нее, заговорил. Он говорил спокойным ровным голосом, в котором почти не было эмоций. И она замолчала. Она сидела на коленях рядом с ним и слушала, а сердце разрывалось от боли.

– Знаешь, – начал он, – когда я в первый раз тебя увидел, увидел здесь во дворе, за домом, я подумал про себя: «О боже, вот она. Вот та, кого я ждал столько лет!» Я хотел схватить тебя и больше не выпускать. Но когда я так стоял и просто впитывал твой образ, я понимал, что ты самое невинное существо из всех, кого я когда-либо видел. И отдавал себе отчет, что нельзя слушаться моих привычных инстинктов. Я был для тебя слишком стар – не только по возрасту, – он тяжело вздохнул, – но по опыту, который имел за плечами. По прожитой жизни. Я слишком много сделал, слишком много видел и, господи помоги, перепробовал слишком много ролей, чтобы осмелиться всем этим испачкать тебя. А у тебя был особый инстинкт самообороны. Инстинкт, который предупреждал тебя, что опасно иметь дело с таким циником, как я. Ты отторгала меня, Марни, с того самого момента, как наши глаза встретились.

– Я не отторгала тебя, – возразила она.

А дождь все лил на ее опущенную голову. Даже не глядя на него, она знала, что он засмеялся.

– Отторгала, Марни, – настаивал он, – инстинктивно отторгала во мне все. Моих так называемых друзей. Мое вызывающее поведение. Мою пользующуюся дурной славой репутацию, даже мои знания в любви, которыми я пользовался. Единственный проблеск надежды, который ты мне оставила, заключался в том, что ты не могла мне не отвечать. И именно это – физическую потребность во мне – я так безжалостно использовал, чтобы заставить тебя выйти за меня замуж, – сознался он. – Весь следующий год я поддерживал в тебе иллюзию, которую сам создал, что я добивался только твоего тела. Хотя все время, Марни, – он поднял руку и легко дотронулся до ее щеки – я добивался только твоей любви.

– О Ги, – вздохнула Марни, – как может такой умный человек быть таким глупцом?

– Именно глупцом, – согласился он. – Я знал, что ты носила нашего ребенка, Марни, – Гай попытался проглотить комок, вдруг подкативший к горлу. Он не мог смотреть на нее и отвел глаза, взглянул на трассу и на залитый дождем дом. – Еще до того, как ты разыскивала меня в ту ночь, я знал.

– Но ты не мог этого знать! – воскликнула она. – Я и сама этого не знала!

– Но я понял. – Его лицо стало хмурым. – Я вернулся из моей Деловой поездки и увидел, как ты стоишь, такая бледная и хрупкая, что мне просто пришло в голову это, я сразу решил, что ты беременна, – он беспомощно пожал плечами. – Было логичным предположить, что раз мне это понятно, но ты тем более должна это знать. Но ты мне об этом не сказала ни слова, казалась такой несчастной, как будто меньше всего на свете хотела иметь от меня ребенка. И мне стало обидно, захотелось тебя тоже обидеть. Я бросил несколько резких замечаний о том, как плохо ты выглядишь, повернулся и ушел.

– И так и не вернулся в тот вечер, – с болью заметила она.

– Я просидел в машине, которая стояла в гараже, – признался он, печально улыбнувшись в ответ на ее изумленный взгляд. – Я просидел всю ночь, размышляя; я себя отвратительно чувствовал из-за того, что так с тобой разговаривал. Я упивался собственной болью, ведь ты не соизволила даже рассказать мне о том, что у нас будет ребенок. На следующее утро я вернулся домой...

– И выглядел так, как будто только что выбрался из чьей-то постели.

Он кивнул с сожалением.

– Я представляю, каким я, должно быть, тебе показался, – признал он. – Мы начали опять скандалить, и в конце концов от отчаяния, потому что ты уже поговаривала, что хочешь уйти, – я отправил тебя сюда. Я грубо предложил тебе выбирать между мной и твоей драгоценной работой. Я высокомерно улыбнулся, помахал тебе рукой и уехал. Обратно в Лондон, к благословенному облегчению, которое даровала бутылка виски.

– И ты не ждал, что я примчусь в Лондон, когда окончательно удостоверюсь в том, что беременна. А у меня было единственное желание поделиться с тобой этой новостью.

– Но вместо этого ты обнаружила меня с другой женщиной, – он поднял на нее свои полные боли глаза. – В ту ночь я понял, как сильно ты меня любила, – резким голосом сказал он. – И как много я потерял.

– Но, Тай, – нахмурилась Марни, – если ты до этого не знал, как сильно я тебя люблю, то как...

– Ты была сломлена, Марни, – сказал он. – И это сделал я в тот вечер, когда ты застала меня в постели с Антеей. И неважно, был ли я невиновен или виновен, был ли достаточно пьян, чтобы это осознавать, или нет. Все дело в том, что я был настолько озабочен тем, чтобы скрыть от тебя свою любовь, что не поверил и не заметил, что ты тоже меня любишь. И когда ты набросилась на меня после моего возвращения в тот вечер, ты делала это не от ненависти ко мне и не от пошлой ревности, – а от боли и муки за свои надежды и мечты. За поругание Любви. Именно поэтому неважно было, виноват я или нет.