Текст книги "Было ли счастье?"

Автор книги: Дениза Алистер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Конечно! – воскликнула она, хотя ее немного задело, что Гай счел необходимым предупредить ее об этом. – Ты ведь знаешь, что я не сделаю ничего, что могло бы причинить боль твоему отцу.

– Но ты ведь причинила ему боль, когда ушла от меня, – напомнил ей Гай.

– Это было совсем другое, – неловко сказала она. – Роберто знает, что я по-прежнему обожаю его.

– Когда-то и я считал, что ты меня обожаешь. И посмотри, к чему это привело.

– Ты получил по заслугам! – резко ответила Марни. – Надеюсь, твой отец знает об этом!

– Ты, вероятно, права, – печально согласился Гай.

Он притормозил и искусно провел машину по узкому маленькому мостику через речушку.

– И все-таки, – он пожал плечами, – он любит тешить себя мыслью о том, что таким сыном, как я, можно гордиться. А разуверять его в таких чувствах было бы жестоко.

– Я никогда не стану этого делать, – холодно сказала Марни. – И никогда не делала.

После пересечения с гоночной трассой дорога резко повернула налево, и они буквально поплыли среди массива величественных дубов, которые и дали имя всему поместью. Страна дубов. Потом они подъехали к дому, выходившему фасадом на юг, так что независимо от времени года в нем всегда было солнечно.

Гай остановил машину, потом повернулся и посмотрел на нее.

– Готова? – спросил он.

– Да, – кивнула она, но внутри у нее все дрожало.

Она вышла из машины.

Его рука легла ей на талию, и он привлек ее к себе. Марни вся напряглась. Ее саму поразила эта реакция на его естественный жест.

– Расслабься! Повернись ко мне лицом и улыбнись. Повернись и улыбнись! – сердито повторил он, видя нежелание следовать его совету. – Отец только что вышел из дома и наблюдает за нами!

Преодолев себя, Марни повернула к нему голову, подняла лицо и улыбнулась. Их глаза встретились, и вдруг ей стало трудно дышать. Она почувствовала, что ее будто что-то кольнуло. Она судорожно вздохнула. Теперь уже Гай напрягся, и сердце его бешено застучало. Она почувствовала, что и ее сердце начало колотиться сильнее, у нее зазвенело в ушах, по телу пробежала какая-то волна. Его глаза потемнели и из карих превратились в черные, казалось, они, словно бездонные колодцы, все сильнее притягивали ее.

– Марни, – хрипло прошептал Гай.

– Нет.

Она не хотела признавать то, что происходило с ними обоими. Но в голосе ее не было убежденности, а когда она произносила «нет», губы ее чувственно приоткрылись.

Ей хотелось, чтобы он ее обнял и поцеловал. Она сделала такое открытие довольно неожиданно для себя. Ей не просто хотелось этого – все тело молило об этом. Жаждало этого. Просило этого.

Его рука скользнула по ее спине, и она оказалась лицом к нему. Потом она почувствована, что всем телом прижимается к нему, а губы Гая медленно приближаются к ее рту.

Весь мир начал кружиться, а вместе с ним закружилась и ее голова. Его рука заставила ее прижаться еще теснее, она слегка прогнулась и всем телом ощутила прикосновение к своим бедрам его возбужденной плоти. Он зарылся в ее волосы, поддерживая голову, и целовал все крепче и крепче. Руки Марни скользили по его мускулистой спине, а потом легли ему на плечи. Ее грудь поднялась, а набухшие соски сладострастно прижимались к его широкой мощной груди. Гай вдохнул немного воздуха и опять прильнул к ней, тело его начинало дрожать. Она почувствовала, что и с ее телом происходит то же самое. И когда он наконец оторвался от ее рта, оба казались ошеломленными, смущенными, потрясенными случившимся.

– И не отрицай, что у нас это было! – отрывисто произнес Гай.

Он хотел опять припасть к ее губам, но она выскользнула из его рук, вдруг почувствовав холод и пустоту.

Марни попыталась собраться с силами, прежде чем предстать перед внимательным взором Роберто Фрабосы.

Он постарел с тех пор, когда она в последний раз видела его, выглядел чрезвычайно слабым. Он стоял, высокий, худой, очень изящно опираясь на свою трость. И она вдруг без всяких усилий опять заулыбалась. Это была теплая и естественная улыбка, какой у нее не было уже давно.

– Папа, – проговорила она и быстро направилась к нему.

Свободной рукой он крепко обнял ее, склонил лицо к ее волосам, пытаясь скрыть охватившие его чувства, а потом хрипло сказал:

– Это самый замечательный момент в моей жизни. Самый замечательный.

Он поднял голову и посмотрел на нее, глаза его подозрительно увлажнились.

– Спасибо, – просто сказала она.

– Теперь все позади? – спросил он, глядя на приближавшегося к ним сына. – Вы опять любите друг друга?

Любим? У Марни дрогнули губы. Ей казалось, что она была не способна опять кого-нибудь любить.

Рука Гая властно обхватила ее за талию.

– Разве мы когда-нибудь переставали любить друг друга?

– Но вы все-таки перестали кое-что делать, – заметил Роберто, иначе последние четыре года не были бы такими, какими они оказались! – он покачал своей белой головой. – Бессмысленно прожитыми годами! – не терпящим возражений тоном подытожил он. – Пустыми, бессмысленно прожитыми годами!

– Папа! – голос Гая показался неожиданно резким. – Он почувствовал, как Марни дернулась, как будто ее ударили. – Прислушайся к совету своего сына, – он попытался говорить не так грубо, но его голос все-таки звучал сурово – и подави в себе соблазн проверять на прочность шаткую конструкцию. Она может обрушиться самым неожиданным образом.

Марни была поражена и этим Ответом, и тоном, каким Гай произнес его, а Роберто удивленно посмотрел на Гая. Вдруг наступило молчание, и в наступившей тишине между отцом и сыном произошло что-то такое, чего Марни не смогла понять. И от этого Роберто побледнел и печально ей улыбнулся.

– Сын у меня чрезвычайно скрытный, – медленно проговорил он.

– Почему он так на вас набросился?

Марни и Роберто сидели одни в его кабинете и пили кофе. Кабинет был заставлен бесценными книгами, и большую часть своего досуга в последнее время Роберто проводил в раздумьях над ними. Гай ушел, как только позволили правила приличия. Он направился в свои мастерские, как ребенок бежит играть со своими любимыми игрушками. Она слышала где-то вдалеке хриплый рев двигателя, работавшего на холостом ходу, и мысленно представляла себе стоявших в кружок перепачканных, но счастливых людей, прислушивавшихся тренированным ухом к великолепным звукам, исходившим от машины.

Когда Гай купил это поместье около пятнадцати лет тому назад, он собирался построить здесь гоночную трассу и мастерские. И выполнил свой план, не нарушив при этом естественной красоты долины. Чтобы добиться этого, он не скупился ни на какие расходы, так же как никогда не щадил средств на поддержание своей драгоценной коллекции в лучшем виде.

Он выводил каждую машину, проверял ее работу на различных скоростях, пытался на слух определить неполадки, проверял ее эксплуатационные качества (а еще больше просто наслаждался), а потом уже ругал механика, если что-то было не так. По мнению Роберто, успешное превращение водителя мирового класса в преуспевающего бизнесмена объяснялось прежде всего тем, что он имел отдушину в своей личной коллекции автомобилей. Гай был человеком настроения. В нем быстро вскипала кровь, его легко было рассмешить, он часто совершал поступки под влиянием порыва. Она видела, как он бранится и ругается, смеется и насмехается, горит желанием и пребывает в полнейшем умиротворении, но своему отцу он всегда выказывал только любовь и уважение.

Роберто быстро взглянул на нее.

– Думаешь, я не заслужил такой суровой критики? – спросил он.

– Да, – ответила она. – И вовсе не в его стиле так разговаривать с вами.

– Здесь ты как раз попала в точку, дорогая, – печально сказал Роберто. – Мой сын стал не похож на себя. И уже давно. Уже четыре года.

Марни опустила голову, понимая его намек и не в силах смотреть на него.

– Я – любящий отец и очень горжусь своим сыном, Марни, – хладнокровно продолжал он. – Но не считай, что я не вижу его недостатков.

– У Гая нет недостатков, – насмешливо сказала она.

Роберто улыбнулся ее шутке, но покачал головой: он не хотел отвлекаться от серьезного разговора.

– Знаешь, я постоянно задаю себе вопрос: почему после всей той боли и несчастий, в которые вы себя ввергли, ты опять решилась на этот брак – ведь он оказался не таким удачным, как представлялось сначала, и не смог устоять при первом же испытании.

«Почему испытании?» – подумала Марни, а потом искоса взглянула на Роберто.

– Мы решились на это не ради некоего мужчины преклонных лет; вы, вероятно, этого боитесь? – с улыбкой ответила она.

Он медленно кивнул.

– Может быть, ради твоего брата?

Ее лицо застыло.

– И не ради него.

– Тогда, может быть, – мягко предположил Роберто, – ради того небесного создания, которое твой брат привозил вчера сюда и представил и качестве жены?

– Вы видели Клэр? – оживленно спросила Марни. – Как она? Как себя чувствует? Знаете, она беременна и, наверное, выглядит не очень хорошо, я лицо ее затуманилось, а в глазах можно было прочитать боль и тревогу. – Пару месяцев назад она лишилась ребенка, и врачи предупреждали, что ей в течение некоторого времени надо будет подлечиться.

– У нее все в порядке, Марни, – мягко успокоил ее Роберто. – Она провела здесь со мной целый день, а твой брат и механики Гая перетаскивали вещи в их домик. Она была очень довольна тем, что ждет ребенка. Довольна переездом сюда. Довольна тем, что муж взял отпуск и вывез ее на несколько недель за город, чтобы переждать этот критический период.

Отпуск? Глаза Марни сузились. Какой отпуск? Джеми не мог позволить себе взять...

Гай. Она откинулась назад. Она не могла решить, сердиться ей на него или благодарить за заботу. Потом поняла, что он поступил так по своей воле: он, бывало, и раньше выражал свою любовь тогда, когда ей это требовалось, как будто чувствовал это.

Она нахмурилась, пытаясь разобраться, почему он, с одной стороны, на словах изничтожал ее брата, а с другой – мог совершать поступки, подобные этому.

Все из-за тебя, подсказывал ей тоненький голосок. Он это сделал для тебя. Разве ты не знаешь, что он бы сделал все, что угодно, чтобы облегчить твои заботы? Ты беспокоилась о здоровье Клэр, поэтому он организовал для Джеми отпуск, чтобы она могла отдохнуть в течение следующего, очень важного месяца, чтобы ее побаловали немного. Но если он такой распрекрасный, то почему же я здесь? Ведь он шантажирует меня, использует мои трудности, делает что ему угодно вопреки мне. «Разве?» – спросил тихий голосок.

Роберто некоторое время наблюдал, как одно выражение сменяло другое на ее лице, потом встал.

– Пойдем, – сказал он. – Я хочу тебе кое-что показать. А смотреть это лучше при хорошем освещении, – он нетерпеливо поманил ее рукой, когда она не выказала желания немедленно выполнить его требование. – Пойдем, пойдем, – настаивал он. – Мой сын меня за это не поблагодарит, но я думаю, что момент как раз подходящий и его не следует упускать. Пойдем.

Марни неохотно поднялась.

– Роберто, вы думаете, стоит еще раз рискнуть навлечь на себя гнев Гая? – с сомнением сказала она.

– Что он мне может сделать? – в его темных глазах загорелся огонек. – Побьет меня моей собственной тростью?

– Нет, – она рассмеялась и печально покачала головой. – Но гнев его падет на вашу голову.

Он просто взял ее под руку, ловким движением оперся о трость и повел ее по извивающейся дорожке, обрамленной многочисленными ухоженными розовыми кустами.

– Куда мы идем? – с любопытством спросила она.

– Скоро сама увидишь, – таинственно произнес Роберто. – Как же это здорово! – вздохнул он. – Прогуливаться по саду под руку с прекрасной женщиной. Я уже и забыл, как это здорово!

Вы – дамский угодник, – поддразнила его Марни и потянулась, чтобы поцеловать его чуть обросшую щеку.

– Ну а теперь, – растягивая слова и улыбаясь проговорил он, – еще приятнее!

Она засмеялась, он тоже. Они и не предполагали, что их смех далеко разнесся в предвечерней тишине и достиг группы разговаривающих мужчин.

Один из них прислушался. Это был мужчина с темными гладкими волосами, на голову выше остальных. Он некоторое время хмурился, слушая этот смех, а потом опять вернулся к группе мужчин.

– О! – воскликнула Марни, когда они вышли из тени деревьев под яркое вечернее солнце. – Это просто восхитительно!

В сотне футов от них стоял затейливо украшенный, похожий на игрушку маленький коттедж. Таких она еще никогда не видела. Казалось, он сошел со страниц детской книги сказок. Его кремового цвета стены утопали в кустах красных и желтых роз.

– Что это? – взволнованно спросила Марни.

Она поняла, что это было, вероятно, тем самым зданием, которое заметила при подъезде к поместью. Но не могла понять, почему Гай построил этот прекрасный домик в таком отдаленном месте.

Потом ей пришла в голову неожиданная мысль, и она резко повернулась к своему спутнику.

– Роберто? Это для вас? Вы решили переехать сюда из главного дома?

Он просто отрицательно покачал головой. Он не хотел отвечать.

– Давай войдем внутрь, – сказал он с загадочной улыбкой.

Марни позволила увлечь себя в дом; Она инстинктивно ожидала, что сейчас появится некая чопорная мисс.

Но ей даже в голову не приходило то, что она увидела. Она замерла на месте, с трудом переводя дыхание.

Это вовсе не коттедж, удивленно сказала она себе. Это студия, светлая и просторная студия, состоящая из одной комнаты. Только снаружи она отделана под коттедж, чтобы гармонировать с окружающей природой.

Они подошли к зданию с юга, только с фасада оно было похоже на сказочный домик. Все остальные стены из сплошного стекла. Стекла – от подоконника, опоясывавшего всю комнату на уровне бедер, и до потолка. В комнате были венецианские жалюзи, которые можно поднимать, чтобы впустить солнечные лучи в комнату, но когда нужно, их можно опустить.

Там стоял ее мольберт. Не тот, что был в лондонской студии и на котором отдыхала ее кошка, а старый мольберт, который стоял в квартире Гая. Еще – ее чертежная доска, а на ней – лист белой бумаги с начатым эскизом.

Она медленно подошла и посмотрела на эскиз. Он был тем самым, над которым она работала четыре года назад, когда вся ее жизнь разлетелась вдребезги. Кончиками пальцев она пробежала по линиям абстрактного рисунка. Образ уже почти стерся в памяти, чистые линии затрагивали какие-то струны в ее душе, но это уже был не тот порыв вдохновения, который вызвал в ней желание начать тогда эту работу.

– Но почему? – прошептала она престарелому человеку, молчаливо наблюдавшему за ней из дверного проема.

Он ответил не сразу, и когда она наконец повернулась и посмотрела на него, в ее синих главах блестели слезы.

– Почему? – повторила она.

– Когда здесь все было готово, он перевез сюда из Лондона все твои принадлежности. Думаю, что это ему помогало, – Роберто обвел взглядом залитую солнцем комнату, а потом опять посмотрел на бледное, как полотно, лицо Марни. – Это была своего рода терапия, в то время, когда он... – старик осекся, и лицо его скривилось. – Твое долгое отсутствие в Оуклендсе придало всему какой-то трагизм.

В голосе его появился оттенок горечи, и Марни отвернулась. Она знала, что эта горечь была из-за нее.

Итак, Гай создал этот божественный уголок для нее. Слезы застилали ей глаза, когда она обвела взглядом комнату и аккуратно расставленные, до боли знакомые вещи. Увиденное ошеломило ее, привело в смятение. Потрясение, неожиданность, удовольствие, боль... Но каковы истинные мотивы всего этого?!

Может быть, это ее башня из слоновой кости? Место, где Гай хотел ее запрятать навсегда?

«Моя жена – моя!» – эти слова, свидетельствовавшие о неистовом желании самоутверждения, власти и обладания, выскользнули из прошлого и с такой яростью впились в ее чувства, что, казалось, Гай стоит рядом с ней. Он произнес их в день, когда они поженились и когда он в первый раз взял на руки свою жену.

– Мой сын не виновен в том ужасном преступлении, которое ты ему приписываешь, Марни, – нарушил Роберто установившееся напряженное молчание.

Она вся подобралась.

– Вы не знаете, о чем говорите, – холодно отрезала она.

Роберто покачал своей белой головой и обеими руками оперся о свою элегантную трость.

– Может быть, я и стар, дорогая, – сдержанно проговорил он, – но не дряхл. И я еще в состоянии сам разобраться в том, что мне хочется выяснить.

«Каков отец, таков и сын», – с горечью подумала она. Конечно, Роберто не оставил бы камня на камне от того, что ему мешало разобраться, почему таким драматическим образом развалился брак его сына. Роберто ушел из бизнеса потому, что устал от постоянной борьбы за власть, а вовсе не потому, что не мог больше побеждать в этой борьбе.

– На том роковом празднестве, – продолжал он печально, – было много людей, которые излагали события так, как они их хотели видеть. Не очень хорошие люди, – признал он, обратив внимание на несчастный вид Марни, – но тем не менее хорошо осведомленные.

– Тогда вы знаете правду, – отрезала она, отвернулась и невидящим взглядом уставилась в окно. В лучах солнца волосы на фоне ее бледного лица казались ярким пламенем. – Я бы предпочла, чтобы вы не знали этого, Роберто, – уныло добавила она.

– Как я уже говорил, – продолжал он, игнорируя ее слова, – это были нехорошие люди. Они не считались с чувствами престарелого человека в своем желании удовлетворить его любопытство. Но, – продолжал он, – поверь мне, Марни, зная твое отношение к этому, я не могу не задать себе вопрос: зачем ты связываешь себя узами с человеком, который, как ты считаешь, так бессердечно обошелся с тобой? Вот почему я привел тебя сюда, – добавил он, прежде чем она смогла ответить. – Я не знаю, как поступить, чтобы между тобой и моим сыном не разразилась буря, и я не могу... я не позволю, чтобы это опять произошло!

– Роберто! – она вздохнула и нетерпеливо повернулась к нему. – Вы не можете...

– Мой сын, Марни, использует твоего брата и деликатное положение его жены, чтобы принудить тебя опять выйти за него замуж, – он поднял руку, прося ее помолчать, когда она попыталась прервать его. – Не стоит отрицать это, – заявил он. – Я видел правду в твоих глазах, когда задавал тебе вопросы еще тогда, в моем кабинете. Ты только подтвердила мои первоначальные подозрения и то, что мне удалось разузнать. Но, уверившись в них, я понял, что мне надо действовать. Так же, как я не могу позволить Гаю поступить подобным образом с тобой, я не могу позволить, чтобы ты продолжала верить лжи, которую очень умело инсценировали для тебя злые и умирающие от скуки люди, считающие, что вдоволь повеселиться можно, только принеся в жертву чье-то счастье!

– Но это безумие! – воскликнула Марни, пытаясь собраться с силами.

Она вдруг начала понимать, что Роберто знает, о чем говорит. Она видела это по жесткому блеску его глаз. Он был похож в этот момент на Роберто тех времен, когда еще не передал все бразды правления сыну, – на хищника, не знающего пощады.

– Мы с Гаем женимся, потому что считаем, что все еще любим друг друга! – настаивала она, и ей казалось странным, что эта ложь не кажется ей ложью. – Прошлое – позади! Мы решили отбросить его. Вот и все, Роберто!

– А мучившая вас четыре года ложь так и останется между вами? – многозначительно остановил он ее. – Можно мне сесть?

– О боже! Конечно! – она засуетилась вокруг него, как только поняла, что он уже очень долго стоит на своей больной ноге. Она метнулась в другой конец комнаты и принесла ему стул, потом помогла ему сесть.

– О, вот так гораздо лучше, вздохнул он, потом хлопнул себя по больной ноге. – Ты и не представляешь, как я ненавижу эту немощь! – пожаловался он. – Мне иногда хочется стукнуть себя побольнее кулаком.

– Что вы сейчас и продемонстрировали, – сказала она, улыбаясь и поддразнивая его. – Бедная ваша нога!

Роберто оживился, потом засмеялся, и напряженность, витавшая между ними, куда-то исчезла. Но только на мгновение. Роберто схватил ее за руку, когда Марни попыталась отойти от него. Он держал ее очень крепко.

– Я привел тебя сюда, Марни, в надежде на то, что, увидев это прекрасное место, ты смягчишь свое сердце и выслушаешь историю, которую я хочу тебе рассказать. Хорошо? – он слегка тряхнул ее руку, как бы в подтверждение просьбы. – Ты выслушаешь то, что я должен сказать?

– О, Роберто, – она вздохнула и высвободила руку. – Почему бы вам не оставить все как есть?

– Потому что так это оставаться не должно! – воскликнул он. – Только не сейчас, когда вы с Гаем собираетесь опять вступить на дорогу, ведущую к пропасти! Правде надо посмотреть в глаза, Марни. А правда заключается в том, что Гай был настолько пьян в тот вечер, когда ты застала его с другой женщиной, что даже и понятия не имел, что она была с ним!

– О боже, Роберто, прекратите это, – закричала она и сморщилась от пронзившей ее боли: ужасная сцена вновь стояла перед глазами.

– Они видели, как ты пришла, – продолжал он, не обращая на нее внимания. – Фаулер и Антея Коул. Они подстроили для тебя ту отвратительную сцену в спальне. Фаулер ненавидел тебя, потому что ты отвергла его предложение. А Антея ненавидела тебя, потому что ты увела ее любовника! Им хотелось видеть твой ад.

«И им это удалось», – подумала Марни и отвернулась от Роберто, который, казалось, так и пронизывал ее своим открытым взглядом.

– Довольно, – прошептала она, в глазах ее застыла боль. – Говоря все эти вещи, вы представляете Гая слепцом и доверчивым дураком. А мне кажется, ему бы это не понравилось.

– Именно так, – холодно, язвительно и протяжно произнес кто-то.

10

Марни резко повернулась и увидела стоявшего в дверях Гая. Он был так взбешен, что, казалось, переполнявший его гнев вырывался из него и заполнял собой всю студию.

Роберто что-то пробормотал. Потом воцарилось гнетущее молчание. Атмосфера накалилась до предела. Гай переводил гневный взгляд с одного на другого, потом наконец остановил его на белом, как полотно, лице Марни.

– Папа, оставь нас, пожалуйста, сказал он и резко отошел от двери.

Роберто, с трудом поднявшись со стула, ни слова не говоря, заковылял к выходу.

Он остановился, когда поравнялся с сыном.

– Она имеет право знать правду! – хриплым голосом сказал он. – Оба вы ведете себя как страусы. Но от правды не спрячешься, засунув голову в песок.

– Я просил тебя в это не вмешиваться, – резко сказал Гай. – Как я мог думать, что ты мне доверяешь!

– Доверяю, сын мой, доверяю, – Роберто устало вздохнул. – Грустно то, что ты мне не доверяешь.

Гай немного смягчился, когда заметил удрученное, замкнутое выражение на лице отца. Он протянул руку и сжал его плечо.

– Оставь нас, – спокойно произнес он. – Пожалуйста.

– Только правда, – повторил Роберто, пристально глядя на сына, – только она может вам обоим помочь.

Гай просто кивнул. Роберто перебрался через порог и вышел, закрыв дверь. Теперь они остались одни, стоя лицом друг к другу в разных концах залитой закатным солнцем комнаты.

Марни не выдержала первая. Она повернулась к Гаю спиной не в состоянии больше смотреть на него. То, что сказал Роберто, не выходило из головы. Самые дикие мысли приходили на ум. Все в ней восставало против того, чтобы поверить ему. Она понимала, что для Гая взгляд на события под другим ракурсом мог бы стать очень умно подготовленным оправданием. Но ведь сам Гай никогда не пытался таким образом объяснить свое поведение. А может, и пытался?

Она перенеслась мысленно к сцене, разыгравшейся в тот вечер, когда застала его с Антеей. Она была не в себе от переполнявшей ее боли, унижена, как никогда в жизни, и за эту боль, за унижение ненавидела его. Когда она вцепилась в него ногтями, Гай говорил что-то в этом роде. Она помнила, что он был пьян. Он еще не протрезвел, когда пришел в тот вечер домой, а если уж быть совеем точной – едва держался на ногах. А она тоже еле держалась на ногах, тоже была пьяна ненавистью и не хотела, не могла слышать и понимать то, что он говорил.

Ее отвлекли от этих воспоминаний шаги Гая по кафельному полу студии. Марни вся сжалась – она не знала, что произойдет в следующий момент.

Он подошел к большой фарфоровой раковине и повернул кран. Только тогда Марни поняла, что он, должно быть, пришел прямо из мастерской, потому что хотя на нем еще и была одежда, в которой он сюда ехал, он успел надеть поверх нее свой темный свитер и закатал до локтя рукава рубашки.

Гай стоял к ней спиной. Она немного повернулась и увидела, как он берет бутылочку растворителя, которым она пользовалась, чтобы отчистить краску с пальцев. Он отлил немного на испачканные грязью и маслом руки.

– Ну и как тебе здесь нравится? – Он не повернулся, все его внимание было поглощено оттиранием масла с длинных, с коротко подстриженными ногтями пальцев.

– Но зачем? – спросила Она. – Зачем ты это построил?

– Это место, где ты могла бы быть счастлива, – он пожал плечами и начал смывать с рук грязь под струей льющейся воды. – Я думал, – продолжал он, потянувшись за рулоном бумажных полотенец и отрывая несколько кусочков, – что если я смогу создать для тебя достаточно красивое место, ты, может быть, избавишься от обуревающих тебя желаний быть где угодно, только не дома. Такое место могло быть здесь, в Оуклендсе, ты могла бы здесь заниматься живописью и отрешиться от всего; такое место ты могла бы считать своим собственным, и если бы у тебя возникла потребность к уединению, ты могла бы представить себе, что находишься от всех очень-очень далеко.

– Жизнь художника – это всегда странствия и скитания, – сказала она. – Художникам нужно пространство и время, постоянно новые впечатления, чтобы добиться результатов в своей работе.

– Здесь я могу предоставить тебе и то, и другое, – просто сказал он.

– Нет. – Марни покачала головой. – Ты предоставляешь мне место и время, чтобы работать. Ты и раньше мне это предоставлял. Но на этот раз ты хочешь лишить меня права искать вдохновения там, где мне захочется. Ты хочешь лишить меня свободы.

– О! – Он выбросил использованные полотенца и, печально улыбаясь, подошел к ней. – Тебе, конечно; виднее, я не художник, – сказал он, – но разве не ты мне когда-то говорила, Марни, что могла бы сто лет подряд рисовать эту долину в порыве вдохновения? Теперь я тебе предоставляю такую возможность. – Он сделал выразительный жест, как будто приглашал ее взять эту долину себе. – Рисуй, рисуй в свое удовольствие. Долина просто ждет твоей талантливой кисти.

– А ты чем будешь в это время заниматься? – неожиданно спросила она. – Вернешься в Лондон и будешь приезжать сюда, чтобы навестить свою довольную жизнью жену, когда это тебе придет в голову?

– А ты хочешь, чтобы я был здесь не только по выходным? – вопросом на вопрос ответил он.

Она не ответила. У нее не было ответа. Вернее, был такой ответ, который она не могла высказать вслух.

– Роберто прав, – через некоторое время произнесла она. – Мы, наверное, оба сошли с ума, если хотим опять вернуться к лживому, фальшивому сосуществованию.

– В этом нет ничего плохого, – возразил он. – Просто два состоявших в браке человека некоторым образом заплутали, запутались. Что получится из нашей второй попытки, будет полностью зависеть от нас.

– И это, по-твоему, предполагает, что я остаюсь здесь, в Оуклендсе, а ты продолжаешь вести свой обычный образ жизни в Лондоне?

– Мне надо вести свои дела.

– Но и мне тоже, – возразила она, хотя в тот момент она подумала совсем о другом – мысли ее были заняты Антеей.

– Это раньше тебе приходилось вести свои дела, Марни; тебе приходилось это делать, – подчеркнул он. – Теперь же, когда я могу обеспечить тебя всем, что бы ты ни пожелала, тебе больше не надо будет рисовать, чтобы заработать себе на жизнь. Ты будешь рисовать только потому, что ты этого хочешь.

– Но, конечно же, только при условии, что останусь в пределах Оуклендса.

– Разве я когда-либо это утверждал? – спросил он. – Я только сказал, что ты не будешь где-то пропадать целыми днями и оставлять меня одного. Как это бывало раньше.

– А сколько дней и недель ты собираешься проводить в Лондоне? – сухо спросила она.

– Ни одного, если тебя не будет со мной рядом, – ответил он, насмешливо глядя на ее поползшие от удивления вверх брови. – С сегодняшнего дня, Марни, мы все делаем вместе. Вместе живем, вместе спим, смеемся, плачем и даже вместе ведем борьбу. Потому что, похоже, вести бои нам очень нравится.

«Он смеется и над той борьбой, которую они ведут сейчас», – подумала она. Она глубоко вздохнула и решила переменить тему разговора.

– Роберто говорит, ты отправил Джеми и Клэр отдохнуть.

– Роберто, кажется, изрядно потрудился над моим прославлением, не так ли? – сухо спросил Гай. – А еще какие мои маленькие сюрпризы он выдал?

Она нахмурилась, мысли ее опять вернулись к словам Роберто, перечеркивающим все эти четыре года. Была ли в этих словах правда? Может быть, Гай – просто невинная жертва шантажа, устроенного его «друзьями»? Может быть, она сыграла в нем ту роль, на которую они и рассчитывали?

Она глубоко вздохнула. Давно уже она не была в таком неладу с собой.

– И сколько же ты подслушал из того, что говорил твой отец? – волнуясь, спросила она.

– Большую часть.

– Он говорил правду?

Он ответил не сразу. Казалось, его внимание поглощено открывающимся за окном видом. Потом он сказал:

– Ты уже знаешь правду. Я был тебе неверен, и ты меня в этом уличила.

– Значит, он мне лгал?

– Нет, – медленно ответил Гай. Было бы неверно утверждать, что он именно лгал, просто он излагал, события так, как сам предпочел бы их видеть.

– Что все это подстроили, – согласно кивнула она. – Что ты был невинной жертвой отвратительной шутки, а я – слепой, легковерной дурочкой, потому что поверила тому, что видела собственными глазами.

– Откуда это жадное желание все знать? – спросил он. – Ведь четыре последних года ты и думать забыла о том проклятом вечере.

– Потому что... О боже, – она подняла руку и прикрыла глаза, как бы мешая им видеть некоторые детали, которые настойчиво вставали перед ними. Детали, на которые она раньше отказывалась обращать внимание.

Быстрый взгляд через плечо Дерека Фаулера и его злорадная улыбка. Антея тоже, злорадно улыбалась, когда, прижимаясь обнаженным телом к Гаю, приподняла голову. Сдавленный стон Гая. Его бессмысленный взгляд. Изумление, промелькнувшее в его глазах, когда он сумел пошире раздвинуть веки. И это изумление сменилось смятением, потом ужасом, потом отвращением. И наконец он смог хриплым голосом выговорить ее имя. Она медленно подняла на него глаза. Лицо ее стало мертвенно бледным.

– Если я теперь попрошу тебя объяснить, что тогда случилось, ты мне расскажешь?

– А ты об этом просишь?

Просит ли она? Ее охватила паника. А вдруг, если она скажет «да», Гай своими словами лишит ее опоры, лишит той правды, в которую она верила, на которой четыре года строила жизнь и которая служила ей оправданием эти четыре года?