Текст книги "Лоренс, любовь моя"

Автор книги: Дениз Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Последовали дни и ночи борьбы с самой собой. Могу себе это представить! Я была в состоянии влезть в ее шкуру. Сначала мама хотела сбежать и спрятаться, чтобы никогда больше не видеть Хью, потом остаться – все еще влюбленная в этого беспутного молодого человека, она тщетно пыталась побыть с ним наедине, но теперь тот с жестоким наслаждением избегал ее.

Каждый вечер в доме проводились вечеринки. Леди Халбертсон была занята светской жизнью и снисходительно смотрела на то, что она называла «дикими забавами» сыночка, абсолютно уверенная, что тот остепенится, как только будет помолвлен с американкой.

И вот однажды – мама сказала, что не хочет расстраивать меня подробностями, – Грейс Халбертсон обнаружила, что Мод беременна, а отец ребенка – ее сын. Мод упрашивала хозяйку разрешить ей уехать без лишнего скандала. Она уверяла, что не желает разрушать жизнь мистера Хьюго. Но Грейс Халбертсон была женщиной не только тщеславной, но и высоких моральных устоев и очень справедливой. Если Хьюго позволил себе такое, он ей больше не сын. Она не желает иметь с ним ничего общего. Ее высочество накинулась на свое чадо, и на пару с отцом они заявили, что тому непозволительно вести себя таким образом. Он обязан жениться на Мод, увезти ее из Восдейла и самостоятельно зарабатывать на свое житье-бытье. Ни пенни от них не получит!

– Можешь представить мое состояние, – сказала мама. – Я была так подавлена, что моя собственная воля покинула меня. Я позволила леди Халбертсон делать со мной все, что та пожелает. У леди был сильный характер, знаешь ли, и за время работы на нее я стала до беспамятства обожать хозяйку и слепо подчинялась ей во всем. У меня не было другой жизни, кроме как с ней и в ее доме. О, я знаю, что предала доверие ее высочества, заведя роман с ее сыном. И не пыталась оправдать себя в этом. Но это случилось – и все тут!

Я просто кивнула. Я была слишком возбуждена, чтобы выразить свои истинные чувства. Не могла поверить, что все было именно так. Просто невероятно! Молоденькая выпускница монастырской школы, воображавшая себя Верой Роуланд, на деле оказалась Халбертсон, дочерью сумасшедшего жестокого юнца – богатенького, испорченного, ненадежного. Мне было в какой-то мере даже стыдно за подобное родство.

Тем временем мама продолжила свою трагическую повесть.

В тот вечер, когда правда выплыла наружу, Хью не был с бедной девушкой ни жестоким, ни недоброжелательным. Напротив, он смягчился и даже извинился за все то горе, которое доставил ей. Но он раскрыл ужасную тайну. Дела обстояли хуже, чем могли себе представить она или его родители. Он влез в ужасающие долги как в Кембридже, так и в Лондоне, куда частенько наведывался. Он был игрок и промотал тысячи фунтов в казино за границей. Брал деньги у ростовщиков. И теперь пришло время отдавать долги.

Хью попал в сеть собственных слабостей. И слова Мод не могли утешить его.

В ту ночь – в его день рождения – были назначены танцы. Леди Халбертсон настояла на том, что лучше уж провести задуманное, чем отменять все приглашения и приготовления. Ей хотелось хотя бы на время сохранить лицо.

Стояла теплая летняя ночь. На деревьях и по берегам озера горели огни. В последний раз, горько добавила мама, озеро выглядело красивым и привлекательным. Но сама она не пошла на вечеринку, а одиноко сидела в своей комнате, прислушиваясь к музыке и наблюдая за всем из окна. Прибыла вся округа, включая полковника и миссис Хенсон. Кати Хенсон только что вышла замуж и считалась самой привлекательной девушкой в этой части света. Были и родители Лоренса Бракнелла...

Вот мы и добрались до ужасного момента, и только тогда мама дрогнула, вжалась в кресло, отвернулась от меня, но сумела найти в себе силы продолжить.

Было далеко за полночь, когда она услышала крики и увидела, как сэр Джеймс в панике бежит по лужайке, а за ним и все остальные. Леди Халбертсон уже спала. Она так и не смогла появиться перед гостями, сказавшись больной.

Мамин голос дрожал, когда она описывала случившееся вслед за этим. Как миссис Морган вбежала к ней с вестями о том, что произошел несчастный случай – так, по крайней мере, они полагали, – просто фатальный. Пара-тройка гостей плавала в озере при лунном свете. И только мистер Хью не вернулся назад.

После этого леди Халбертсон, прямо в ночной сорочке, спустилась в спальню Мод и молчаливо предстала перед ней – обе стоически приняли удар судьбы и вынесли тот непередаваемый, незабываемый ужас. И она, моя мать, никогда не забудет того, что сказала ей Грейс Халбертсон:

– Он утонул. Покинул нас. Ни одна из нас не увидит его снова. Теперь он не сможет жениться на тебе.

Я почувствовала, как сердце ушло в пятки, и в моем мозгу, склонном к воображению, ярко и во всех деталях вырисовывалась трагедия прошлого. Тот факт, что я была незаконнорожденной, не имел для меня никакого значения. В наши дни мир изменился, а с ним и представления об этом. Стоит только вспомнить о сотнях и тысячах «усыновленных».

Я не собиралась зацикливаться на этом. Все, что меня интересовало, – так это то, как моя мама и его родители восприняли смерть моего отца.

Сердце матери было разбито. Это очевидно. Пусть мой отец и был слабаком и трусом, она любила его. Но леди Халбертсон была полностью раздавлена, и горечь поселилась в ней навечно. В противоположность другим женщинам в ее положении она не стала изливать свой яд на бедную девушку, хоть положение последней и ухудшилось. Когда Мод бросилась на подушки, вся в слезах, леди Халбертсон была с ней добра и милостива:

– В этом нет твоей вины. Конечно же ты поступила плохо, но ты ведь такая юная, еще ребенок. Ему лучше было знать.

Мама снова умоляла позволить ей уехать, но бабушка не разрешила сделать это.

– Ты останешься здесь, – припечатала она. (Мама повторила весь разговор. Ее речь лилась потоком, будто все эти годы сдерживаемые плотиной, слова вырвалась наконец-то на волю, разрушив на своем пути все преграды.) – Мы можем отослать тебя отсюда на несколько месяцев, да, так и поступим. Няня Хью – шотландка, живет на севере Шотландии, в Высокогорье. Поедешь туда на некоторое время и вернешься с кольцом на пальце. Станешь миссис Роуланд. Даже фамилию менять не будем, скажем, что ты вышла замуж за дальнего родственника – мистера Роуланда – и что тот погиб в аварии. Я не хочу иметь ничего общего ни с тобой, ни с твоим ребенком. Но этот дом был бы по праву твоим, сделай мой сын все, как положено, так что будешь жить здесь. Но не проси меня смотреть в лицо твоему малышу.

– Как все это необычно! – Я рот открыла от изумления, во все глаза глядя на маму.

– Она и сама была необычной, твоя бабушка. Странная женщина. Сэр Джеймс был нормальным и, я так полагаю, хотел признать тебя, но он всегда был ее рабом. Делал все, что она ни прикажет. Поэтому тебя никогда не подпускали близко к ее высочеству, особенно после случая на охоте. Это окончательно добило Грейс, и жизнь потеряла для нее всякий интерес.

Халбертсоны обращались с мамой хорошо. Она долгое время была под их защитой. Что касается сэра Джеймса, то он всегда чувствовал ответственность за всех работников, и Мод, молоденькая девушка, которой негде было жить, должна была, так или иначе, остаться в Большой Сторожке.

Позднее, после моего рождения, они не обращали никакого внимания на присутствие в доме младенца. Совершенно ничего не чувствовали по отношению ко мне.

Я напомнила матери, что сэр Джеймс, бывало, встречал меня в парке и даже разговаривал со мной при случае, а иногда, например на Рождество, дарил подарки. Я это хорошо помнила. У матери не было никаких объяснений на этот счет, кроме того, что он, вероятно, чувствовал себя виноватым передо мной.

– И что же они сделали?

– Они держали свое мнение при себе, и, когда я вернулась в Восдейл, я стала поступать так же, – ответила мама. – В конце концов, когда я говорила всем, что твой отец мертв, я же не врала, не так ли?

– Нет.

– И все же вокруг имени твоего отца разразился ужасный скандал. Казалось, теперь каждый был в курсе того, что тот пил, играл и вел разгульную жизнь. Да и насчет его смерти были сомнения. Один из гостей поклялся, что видел, как Хьюго боролся за жизнь, пытаясь выплыть. Другой утверждал, что тот нарочно поднял руки и пошел ко дну, замыслив утопиться.

– А ты как полагаешь, мама?

– Я даже не знаю. – Лицо ее приобрело землистый оттенок. – Для себя я приняла заключение следователя, но никто и никогда не узнает теперь правду, да и какой в ней толк? Никакого!

Никогда не думала, что мне удастся достичь такого взаимопонимания с моей матерью. Мы были словно два полюса, но теперь я видела, как много ей пришлось выстрадать. Бедняжка, когда-то молодая и красивая, она всю жизнь провела затворницей в этих комнатах, с ребенком на руках; потом взвалила на свои плечи работу миссис Морган; и смотрела, смотрела в эти окна, а злобные воды плескались за ними. Мама отдала всю себя моему воспитанию, стараясь изо всех сил, и что же? Пришел тот день, когда моя бабушка настояла на том, чтобы отослать меня с глаз долой, и маме осталось только благодарить Халбертсонов за то, что они оплачивали дорогую школу.

Раздираемая любопытством, я спросила, почему мать не воспротивилась нашему расставанию и почему она не рассказала обо всем за пределами этого поместья.

Она заглянула мне в самую душу своими упрямыми голубыми глазами и усмехнулась:

– Потому что у меня за спиной не было никакой поддержки, ни энергичного родственника, ни друга. Не забывай, что я была сиротой и совершенно не приспособлена к жизни в большом мире. Я была словно пластилин в руках миледи и благодарила Господа за то, что мне позволили остаться. Меня успокаивал тот факт, что я могу служить матери человека, который был единственным дорогим для меня существом. Как ты не поймешь?

– Да, но все равно, почему ты захотела расстаться со мной?

Она закусила губу и отвернулась:

– Ты так похожа на него, те же манеры, та же внешность. В конце концов, я даже была рада, когда ты уехала. Это такая боль! И вот ты вернулась обратно, и я постоянно видела перед собой лицо твоего отца, его походку, обворожительную улыбку. Вот и сэр Джеймс сразу все понял – сходство моментально бросается в глаза. Но это почему-то нисколько не сблизило нас, а, наоборот, возвело непреодолимую стену.

– О мама, в конце концов ты возненавидела его, – прошептала я.

– Да. Так всегда случается, если твою любовь бросают тебе в лицо. От любви до ненависти – один шаг.

– О мамочка, бедняжка! – Я сделала попытку обнять ее, но она лишь коротко поцеловала меня в щеку, а затем чуть не вытолкнула из комнаты.

– Не заставляй прошлое возвращаться и снова терзать меня, Верунчик, – прошептала она. – Я люблю тебя, но не хочу слишком привязываться, боюсь опять потерять, но теперь уже тебя, мою дочь. Мне не вынести такого испытания еще раз. Не хочу, чтобы хоть какое-то живое существо стало мне слишком дорого. После смерти твоего отца для меня померкли все краски и веселье стало мне не по душе, поэтому я кажусь тебе скучной и такой замкнутой.

– Но это же неправильно!

– Но именно так я себя ощущаю.

– Кроме того, почему это ты должна потерять меня?

– Ты симпатичная девушка и такая живая. Выскочишь замуж.

И тут, пылая от стыда, я выдала ей свой секрет, открыла свое измученное сердце:

– Нет. Я влюблена в Лоренса Бракнелла и вряд ли полюблю кого-нибудь еще. А он никогда не женится на мне, так что я останусь старой девой.

Этот детский непосредственный порыв настолько взволновал маму, что она схватила меня за руку, со всей силой сжав ее:

– Забудь Лоренса Бракнелла. Он не для тебя, Верунчик!

– И я так думаю. – Я чувствовала себя самой несчастной на земле. А потом одна мысль пронзила меня. – Мы ведь дальние родственники, так ведь? Его бабушка приходилась сестрой моему деду.

– Да, так что вы троюродные брат с сестрой, это настолько дальнее родство, что не имеет никакого значения. Между вами два поколения. Десятая вода на киселе. Но... – Она остановилась.

Я уставилась на нее, лихорадочно соображая, в чем дело:

– У него роман с сиделкой, Рейчел Форрестер, ты это хотела сказать?

Но мама снова превратилась в ледяную статую. Опять последовали старые предупреждения:

– Не влезай в дела, которые тебя не касаются, а то пожалеешь. Держись подальше и от Лоренса Бракнелла, и от Рейчел Форрестер.

– Но я ей не доверяю. У нее какие-то свои причины, по которым ей была бы выгодна смерть дедушки. Я уверена.

Мама побелела как полотно:

– Опасное замечание. Ты, должно быть, не в своем уме, Верунчик!

Тут я внезапно почувствовала себя сильной и решительной и еще больше укрепилась в своей правоте, тем более что являлась внучкой и единственной прямой родственницей этого дорогого старика, лежащего наверху.

– Я боюсь за него, что бы ты там ни говорила, и не позволю мисс Форрестер встать между нами! Если он пожелает видеть меня, я пойду. Вот так вот!

– Верунчик, если будешь продолжать в том же духе, я соберу вещи и увезу тебя отсюда, от греха подальше!

– Ни за что не поеду! – возмутилась я. – Уезжай, если хочешь, мама, а я останусь. Он так хочет. Он сказал мне это. Он сказал, что это мой законный дом и теперь, когда он обрел меня, у него есть для чего жить.

– О боже! – воскликнула мама вполголоса.

Мне послышался какой-то звук у дверей спальни, я подошла и резко открыла ее. Там никого не оказалось, но вдалеке мелькнула белая униформа и сверкнули на солнце рыжие волосы. И я поняла, что Рейчел Форрестер подслушивала нас.

Глава 13

С этого самого дня в моем сердце горело лишь одно желание: сохранить дружбу и уважение Лоренса Бракнелла и сделать так, чтобы он никогда не почувствовал того, что я встала между ним и его прадядюшкой. Ведь, что и говорить, мое внезапное появление и наша с дедушкой встреча должны были повергнуть его в шок. Ведь Лоренс считал себя ближайшим родственником и наследником сэра Джеймса с тех самых пор, как умер его отец.

Следующая неделя стала для меня ужасно волнительной в этом отношении. Прежде всего, обед у Хенсонов, на который был приглашен и Лоренс, отменили. Какой удар!

Нола приехала ко мне. Мы побродили по округе и поболтали о том о сем – как могут только молодые девчонки. Нола сказала, что по всему району, да и за его пределами тоже, ходят толки, что открылась некая тайна, в результате чего обнаружилось, что я вовсе не Роуланд, а родственница Халбертсонов. Из уважения к Лоренсу, а также потому, что я обещала матери держать рот на замке, я не смогла рассказать Ноле правду. Я разочаровала ее своей необычной сдержанностью и боялась, что это может обидеть подругу. Но меня тянуло к ней, потому что она была моей единственной подругой с тех самых пор, как я окончила школу, тем более что теперь Кристина была очень далеко; ее родители внезапно решили отправиться в Южную Африку и взяли ее с собой. Это навсегда разлучило нас.

Возможно, обед был отменен из-за того, что Лоренс намеренно отказался прибыть в Камберлендское поместье, потому что там он мог встретиться со мной. Прошла неделя со времени нашего последнего разговора, а он все еще сторонился меня. Я думала, не возненавидел ли он меня за родство с его любимым прадядюшкой, и мысль эта разрывала на части мое безнадежно влюбленное сердечко.

Однако все мои тревоги в отношении подруги, к моей величайшей радости, не оправдались. Нола повела себя, как обычно, мило и приветливо, и мы договорились на следующей неделе отправиться по магазинам в Сискейл. Она должна была заехать за мной на машине, кроме того, на каникулы из Кембриджа приезжал ее брат Джереми, и Нола хотела, чтобы мы встретились. Она организует ленч для меня, может, даже в ближайшее воскресенье.

– Джереми такой забавный, думаю, ты ему понравишься. – Подруга, как всегда, была весела и безмятежна.

– Это было бы здорово! – ответила я.

Но никакого интереса к Джереми Хенсону пробудить в себе я так и не смогла. Мне было все равно, понравлюсь я ему или нет. Я не могла думать ни о ком, кроме Лоренса... Лоренс... Лоренс...

Но больше всего я переживала за деда. Каждый раз, когда я пыталась пройти к нему, на моем пути вырастала мисс Форрестер.

– Ты и так изрядно навредила ему, когда пробралась в комнату в мое отсутствие, – заявила она, когда мы впервые скрестили шпаги в коридоре перед его спальней. – И у меня строгое предписание от доктора Вайбурна: беречь его от любого стресса.

Много чего просилось мне на язык, но я предпочла промолчать. Если сэр Джеймс захочет сказать, кем я прихожусь ему, он сам сделает это. Это не в моей власти. Но я не желала, чтобы какая-то там мисс Форрестер запугивала меня.

– Приду повидать сэра Джеймса, как только ему станет лучше, – спокойно ответила я. – Он сам просил меня об этом, мисс Форрестер.

Если взгляд мог бы убивать, то я бы упала замертво под испепеляющим взором этой женщины.

Мои последующие попытки закончились в том же духе. В конце концов мне пришлось обратиться к матери:

– Как там мой дедушка? Я должна знать. Скажи мне, мама! Ты видела его? Какое право имеет мисс Форрестер не пускать меня к нему?

Минутное молчание. Мать выглядела изможденной и, казалось, была уже не так сильна духом, но в этом вопросе заняла сторону мисс Форрестер:

– Пока она остается сиделкой, мы не должны рваться в комнату сэра Джеймса.

– Да мы даже не знаем, жив ли он! – воскликнула я.

– О, Верунчик, что за мелодрама!

– Ну, все равно, мне это не по душе, – нахмурилась я.

– Выброси из головы подобные мысли. Элис Тисдейл только вчера убиралась у него в комнате. И сказала, что он не спал и поговорил с ней.

– Он упоминал обо мне? – жадно поинтересовалась я. Я и в самом деле скучала по этому старику, который так неожиданно оказался моим дедом.

Но мама снова остудила мой пыл:

– Не глупи. Зачем это он будет говорить о тебе со старой Элис?

Но мне показалось, что мать врет – почему, ей лучше знать – и меня не пускают к сэру Джеймсу против его желания.

Я стала дожидаться, когда у Рейчел Форрестер будет выходной. Я все думала, что она выберет: уедет и оставит путь открытым для меня или предпочтет лишить себя выходного и останется дома, лишь бы насолить мне.

В итоге медичка остановилась на последнем.

Одним словом, я не могла приблизиться к дедушкиной спальне. Рейчел всегда была на посту или, в крайнем случае, внимательно наблюдала из своей комнаты, не появлюсь ли я.

Теперь мы больше не разговаривали. Между нами разгорелась безмолвная вражда. Я все никак не могла понять, почему из всех мужчин на свете именно Лоренс влюбился в эту женщину с холодными аквамариновыми глазами, которые могут смотреть с такой ненавистью. В конце концов ситуация стала невыносимой, и я написала записку:

«Милый мой дедушка,

Мне так хочется увидеться с тобой снова, но сиделка не пускает меня к тебе. Пожалуйста, прикажи ей разрешить мне прийти. Мне так много хочется сказать тебе.

Твоя горячо любящая внучка,

Вера Халбертсон».

Однако мне пришлось переписать послание, потому что я вдруг вспомнила, что по закону моя фамилия вовсе не Халбертсон. Я все еще оставалась Верой Роуланд, ведь при рождении меня зарегистрировали под фамилией матери, или, если на то пошло, мифического мистера Роуланда, который, как предполагалось, зачал меня.

Я поставила другую подпись, сложила бумажку до размеров маленького квадратика и отдала его Элис:

– Прошу, сделай кое-что для меня! Вложи это в руку сэра Джеймса, когда в следующий раз будешь убирать у него, ладно, Элис?

– Ну... – протянула она, часто моргая, но тут же приняла условия конспирации и начала по-старчески проказливо хихикать, как будто все это забавляло старушку. Как и все остальные в этом доме, она ненавидела мисс Форрестер и была рада досадить ей.

Теперь я уже твердо решила пробиться к дедушке и поговорить с ним о своем отце. Я была уверена, что воспоминания мамы окрашены болью и страданиями, которые отец причинил ей в свое время.

Я тихонько кралась по ступенькам следом за старой Элис и спряталась за выступом у лестницы, ведущей в покои деда.

Молодчина старушенция! – подумала я. Видно, она все же сумела передать записку сэру Джеймсу, потому что теперь дом наполнился сердитым металлическим голосом мисс Форрестер:

– Извините, но я, как медсестра, обязана придерживаться предписаний доктора, сэр Джеймс. Вы не должны винить меня за то, что я не пускала их к вам. Врач сказал, что никто не должен беспокоить вас.

Я кинулась к дверям спальни и, затаив дыхание, услышала ответ моего деда, может немного слабый и ворчливый:

– Бред... чепуха... пошлите... за ней... сейчас же.

И тут я вошла в комнату.

Старая Элис чистила ковер у комода, стоя на коленях. Дедушка лежал на подушках, с утренней газетой в руках, про которую при виде меня сразу позабыл; и когда я увидела его серебристо-седую голову и старое морщинистое лицо, у меня защемило сердце.

Я оставила без внимания разъяренный взгляд мисс Форрестер. Она развернулась и гордо проследовала из спальни, хлопнув дверью слишком громко для человека, который так печется о спокойствии пациента. Было очевидно, что сиделка в ярости, и я могла бы расхохотаться от радости, потому что совместными с Элис усилиями мы победили ее.

Мой дед был вне себя от счастья и протянул ко мне руки.

– Малышка Хью... – едва слышно прошептал он, но я смогла разобрать его слова, опустилась на колени и обняла его за худые плечи.

– Дедуля, дорогой, милый, милый дедушка! – совсем по-детски обратилась я к нему, и слезы полились из моих глаз, так что мне пришлось уткнуться лицом в подушки. Я чувствовала, как он гладит меня по голове.

– Маленькая Вера. Только представьте себе – у меня есть внучка. Все эти годы я позволял им держать тебя вдали от меня... сомневался... Теперь нет никаких сомнений... ты так похожа на моего мальчика... моего бедного сыночка... до того, как он вырос и стал мужчиной... Он ведь тоже когда-то был хорошим, милым и добрым, но что-то случилось с ним, Вера. Нам этого никогда не понять, но он переменился. Встал на кривую дорожку. Так иногда бывает, моя дорогая.

– Я всегда буду хранить память о нем, – хлюпнула я носом.

– Не надо плакать, милая.

Я рассмеялась, потом снова заплакала и снова засмеялась, вытирая глаза уголком простыни.

Старая Элис, проявив необычайный для людей ее склада такт, засеменила прочь из комнаты, прихватив свои тряпки и веники.

Думаю, мисс Форрестер решила, что если она прервет нас, из этого не выйдет ничего хорошего, поэтому не появлялась, пока дед не позвонил в колокольчик, а это случилось добрый час спустя.

Все это время я просидела у кровати дедушки, радуясь тому, что он выглядит немного лучше, хотя и понимала, что улучшение это временное. Он был неизлечимо болен. Но как же было здорово сидеть вот так рядом с ним и слушать, как он говорит, держась за мою молодую теплую руку своими холодными старческими пальцами.

Он никак не мог свыкнуться с мыслью о моем необычайном сходстве с отцом и то и дело поглядывал то на фото, то на меня.

Однако дед сказал, что я унаследовала твердый характер моей матери. Юная Мод была стойкой и храброй, поведал он мне, и показала беспримерную силу духа и до и после моего рождения.

– Мы оказались не правы, что не признали публично ни ее, ни тебя, но Грейс, моя жена, была категорически против этого, – тяжело вздохнул он. – А после падения, которое приковало ее к постели, она стала просто невыносимой и такой подозрительной! Она всегда хотела стать первой леди Озерного края и ожидала, что сын наш превратится в первого джентльмена. Но увы! После той ужасной ночи ее надежды и амбиции пошли ко дну вместе с ним. И только проблески сознания заставили ее оставить Мод жить здесь, с нами. На самом деле, когда я впервые предложил отослать бедняжку вместе с младенцем, именно твоя бабушка воспротивилась этому. Но она умерла прежде, чем сумела перешагнуть через себя и признать тебя.

– Не важно, я так счастлива, что мы все-таки познакомились с тобой, милый дедушка! – Эмоции так и распирали меня.

– Конечно, – ответил он. – Теперь все изменилось. Я должен попросить своего адвоката прийти ко мне. Хочу, чтобы ты по праву носила имя Халбертсон и обрела свой законный дом. Ты наследница, Вера. Тебе должно перейти все, что досталось бы Хью.

– Нет, нет! Прошу тебя, оставь все как есть. Пусть все достанется Лоренсу!

Дед удивленно уставился на меня:

– Лоренсу? Моему внучатому племяннику? Что тебе известно о нем?

– Я знаю его. Мы много раз встречались. Я... Я думаю, он – просто чудо! – заикаясь, промямлила я.

Мой дед помолчал немного, видно, был ошарашен, потом проговорил:

– Да, он милый мальчик, этот Лоренс. Па него можно положиться. У него в жилах течет кровь моей сестры. Но в нем больше от Бракнеллов, чем от Халбертсонов. Бракнеллы люди неплохие, но уж больно упрямые. С отцом Лоренса невозможно было договориться.

Это совершенно не удивило меня. Очень похоже на того Лоренса, которого я знала. С ним тоже каши не сваришь. Еще тот упрямец. В подбородке и в изгибе губ чувствуется решимость и сила.

– Лоренс – твой законный наследник. Не надо ничего менять, дедушка, – взмолилась я.

Дед рассмеялся:

– Гром меня разрази! Тебе он нравится и все такое?

Я молча опустила голову, чувствуя, как кровь прилила к щекам. Я и так сказала слишком много, но мне было все равно. Я могла положиться на вновь обретенного деда, который уже стал мне ближе, чем моя строгая мать.

Дедушка снова заговорил:

– Ты такая странная. Деньги, поместье, положение в обществе – ничего не значат для тебя?

– Да, конечно, но...

– Тебе нравится этот великолепный старый дом?

– Да, – немного поколебавшись, ответила я.

– Понимаю, – кивнул он, – наверное, считаешь его мрачным и грустным. Боль и сожаление – все эти невеселые события наложили свой отпечаток. Ты чувствуешь это, ты такая нежная девочка. Но как только это место окажется в молодых и веселых руках, все изменится. Призраки прошлого покинут его навсегда.

Что ж, дедушке пора было передохнуть, так что я поцеловала его на прощание и пообещала прийти опять.

– Не позволяй доктору, или сиделке, или кому бы то ни было не пускать меня к тебе, – попросила я напоследок.

– Они больше не будут, обещаю. Ты возвращаешь мне былую радость жизни, малыш.

Я тепло попрощалась с ним, но вышла из комнаты с тяжелым сердцем. Мне и вправду нравился мой дед. Но вот его желание изменить завещание... Нет! Никогда, если это означает – отобрать что-то у Лоренса.

Конечно, кто угодно мог бы счесть меня сумасшедшей; только псих не захочет подняться по золотой лестнице, когда одна нога уже стоит на первой ступеньке. Но моя первая и такая глубокая любовь значила для меня больше, чем все богатство мира.

Столкновения с мисс Форрестер не произошло. Наверное, закрылась у себя и сидела дулась. Но, дойдя до конца коридора, я вовремя оглянулась, чтобы заметить, как она поспешно скрылась в спальне деда. Вероятно, наблюдала и видела, как я ушла. Есть ли у нее в кармане шприц? Собирается ли она дать ему снотворное, как сделала это в ту ночь, когда я так удивила ее? Хочет ли она, чтобы старик умер?

Ужас сковал меня. Я поняла, что должна стать сторожевой собакой и охранять моего милого дедушку. Какими бы сумасшедшими и идиотскими ни были мои страхи, не следовало игнорировать их. Не оставлю его на растерзание мисс Рейчел!

Я решила позвонить доктору Вайбурну и лично справиться о состоянии деда, а также узнать, следует ли его постоянно держать под действием успокоительных лекарств или нет. Воспользоваться телефоном в этом доме я не могла, так что оставалось дойти до деревни и позвонить из автомата.

Утро выдалось чудесным. Я надела сапоги, кардиган и повязала на голову шарф – дул прохладный ветерок. По пути меня терзали смутные мысли относительно дедушки, временами даже охватывала паника. В этом доме была еще одна мрачная загадка, и надо было во что бы то ни стало разрешить ее. Я – дочь Хьюго Халбертсона и могу, если захочу, стать «царицей всех и вся». Эта мысль придавала мне уверенности.

Я оглянулась и посмотрела на башни Большой Сторожки, серые, мрачные и величественные на фоне голубого майского неба. Мне подумалось – в душе я всегда считала его своим домом. Теперь он и вправду мой. Но пусть он останется моим только в душе. Я никогда не отниму его у Лоренса.

Я нашла телефон-автомат на почте Восдейла, однако номер доктора Вайбурна набирала тщетно. Следовало раньше подумать о том, что он может уехать к пациентам, сердилась я на себя, выходя из будки. И тут мне необычайно повезло: я увидела «лендровер» доктора. Он затормозил прямо около меня.

– Доброе утро! – весело сказал он и выбрался из машины, хлопнув дверью.

Я улыбнулась ему в ответ и подумала, что доктор выглядит довольно мило, его красили очки в дорогой роговой оправе на простодушном лице и длинные волосы соломенного цвета. Он был примерно одного возраста с Лоренсом, хотя последний выглядел старше своих лет.

– Как там сэр Джеймс? – поинтересовался доктор Вайбурн.

Его открытость придала мне смелости, я спросила в ответ:

– Как вы думаете, он может поправиться?

– О, всегда есть надежда, мисс... э-э... Роуланд.

– Вы, должно быть, знаете, что я в курсе того, что положение сэра Джеймса более чем серьезное, – произнесла я.

Он удивленно глянул на меня поверх очков:

– Ну, если вы в курсе...

Интересно, подумала я, как бы он отреагировал, если бы я здесь и сейчас открыла ему, что его выдающийся пациент – мой дед? Уверена, его удар хватил бы! Но ничего подобного я не могла себе позволить, зато выдала другую глупость:

– Скажите, пожалуйста, не будет ли с моей стороны слишком неприлично поинтересоваться, как долго он... сколько ему еще осталось?

– Я не могу ответить на такой вопрос.

– Профессиональная этика?

Добродушие доктора Вайбурна испарилось без следа.

– Вовсе нет. Даже если бы и хотел, то не смог бы. Сэр Джеймс – больной человек, но он – борец, и может так случиться, что старик проживет еще немало.

– Разве ему на пользу то, что его постоянно держат под действием седативных препаратов?

Теперь глаза у доктора округлились от несказанного удивления.

– Да вы что! Это уж слишком! Какое право вы имеете обсуждать лечение сэра Джеймса?

Но я, не обращая никакого внимания на его возмущенный тон, продолжала гнуть свое:

– Просто интересуюсь. Ему постоянно делают уколы и усыпляют, в то время как ему хочется посидеть и поговорить.

Черт меня за язык дернул! Понимала ведь, насколько это неприлично. Но если уж что во мне закипало, так обязательно прорывалось наружу. Однако в этот раз я действительно поступила очень опрометчиво – то, что я сказала, могло нанести непоправимый вред.

Доктор Вайбурн явно оскорбился: