Текст книги "Новогодний роман (СИ)"
Автор книги: Денис Блажиевич
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Кто живет одной зарплатой.
Пьет кефир. Не знает мата.
Ну, ка. Что это за звер-р-р?
То советский инженер.
Некоторые странности фамилии, позволяли Петру Гробочинеру, поучаствовать в массовом исходе неприкаянного народа. Кто знает вырасти Альберт там в свободном от свободе мире, как бы все сложилось. Но отец не поехал. Беспартийный трудяга номерного завода, без всякой надежды на карьерный рост, отец Альберта, неисправимый романтик, а в нагрузку политинформатор заводского клуба поступил глупо. Так считал его сын. Так считали другие. Он же сумасшедший как заведенный, твердил о каких-то там березках и родных могилах. И всю жизнь ходил в картофельном костюме. Кончено, он не поехал. Часто и порой зло, корил за это старика Альберт. Меж тем шли годы. Альберт мужал, родители старели. Вот и все, что было нового в нескончаемой веренице лет. В будни ели на кухне. В праздники раскрывали стол-книгу, стелили скатерть, накрывали ее клеенкой. Приходили гости: отцовы и мамины сослуживцы, все похожие друг на друга. Ели салаты, пили водку, смотрели телевизор. От такого веселья у Альберта ныли зубы. Альберт закончил школу в девянстом. "Эх кабы к этому профилю, да чуточку мозгов" – неожиданно трезво для выпускного вечера оценила возможности своего ученика учительница русского языка и литературы(строгая дама с синими волосами и пугающей семидесятилетней стройностью). Не смотря на нелестную оценку Альберт не затерялся в водовороте взрослой жизни. Отец просил за сына у старого приятеля – члена приемной комиссии. Альберт поступил. Далеко не МГИМО, всего лишь лесотехнический. Но высшее образование. Но не армия. Грянул 91-й. Год-ледокол. Он взломал лед и судьбы.. В столицах царствовала болонья. Не рамочные молодые люди в ярких куртках и лыжных шапочках "петушках"выходили на улицы, у страивали митинги и многотысячные толпы внимали испорченным спортинвентарским микрофонам.
– Не так жили. неправильно. Как живем. Хотим как другие. как все хотим.
Дрожал чиновничий драп. Побивала его болонья. Воля. Во-о-о-люшка бродила по городам. А что в провинции? Нет, там читали газеты, тихо страшились, обсуждая странные марсианские для них события. Пока... Пока не забурлили очереди перед магазинами, не забили яростно хвостами, не ворвались вовнутрь и на простой вопрос.
–Дайте мяса, я заплачу деньгами.
Увидели ответ: пустые полки и как в насмешку пулеметные диски ламинарии морской капусты продукта конечно полезного, но не да такой же степени. Не буди спящего льва, не оставляй обывателя голодным. Он вынесет все : цензуру, оковы тоталитаризма, пролетариат, но желудок обывателя молчать не будет. Он сразу выдаст, все что думает, не церемонясь. Зашаталось могучее на вид здание. Полетели кирпичики в разные стороны. Драпали драповые. Мутные годы изменили Альберта. Онт ушел из института. Петр Гробочинер сильно сдавший за время реформ, преждевременно сгорбленный политикой, проклял сына. Альберт утерся и забыл. Вихрящаяся, аляпавато-рекламная, другая жизнь манила Альберта. В короткий срок выяснилось, что можно ездить на нормальных машинах, носить нормальную одежду и жить нормально, по-человечески может лишь тонюсенькая общественная пленочка тех ,кто и при драповых особо не терялся. Альберт оказался на распутье. Выбор был невелик. Либо капитализм плавно переходящий в бандитизм либо с точностью наоборот. ни к тому ни к другому способностей особых не было. Желания и возможности Альберта как трамвайные рельсы всегда шли рядом и никогда не соприкасались. Ирма подобрала Альберта, когда тот прозябал на знаковой для тех времен должности бармена в кабачке на городском рынке. Кабачок имел легкомысленное название "Родничок" и напоминал портовую таверну, где-нибудь на банановых островах под мерцающей перекладиной Южного Креста. Местечко было аховым. Здесь собирались рыночные апаши в китайских кожаных куртках и лишенные суровой действительностью нимба героизма конкистадоры, известные в народе как челночники. Иногда возникали никому не нужные мальчики спальных районов, с крохотными похожими на инкубаторское яичко головами, закованные в ботинки со свинцовой подошвой. Тогда апаши благоразумно обходили кабачок стороной. Над обитой жестью стойкой с грязной росой от тряпки парила облупившаяся рыжая щука. Под синими с папиросными ранами скатертями, как под платком фокусника, прятались пластиковые столики-пеньки. Вкруг них были расставлены дачные с выгнутым пером спинок стулья. Неизбежной достопримечательностью "Родничка", его добрым духом был Рэмбо, соответственно очень тщедушная высокая остановившаяся во времени окаменелость с дурным дыханьем, требухой вместо лица и мятым стаканчиком в дрожащих руках. Ирма образовалась в Родничке как откровение. То утро Альберт помнил до мелочей. Кабачок был пуст. Хрипел, показывая косые полосы, рогатый телевизор. В углу мялся Рэмбо. Альберт настраивал телевизор, стуча по нему гневной рукой. Ирма вошла тихо, но Альберт обернулся. Рок владел им. Первое, что бросилось в глаза, было чернильное пальто на го-о-спооди! алой подкладке.
Масштабная дама с собранными на затылке пучком волосами. Из дорогого облика выбивалась продолговатая бежевая дермантиновая сумка. Мгновенно сердце Альберта выросло до размеров волейбольного мяча и сжалось до грецкого ореха. Ирма подошла к стойке и поставила сумку на пол.
– Пивка бы, маленький.
Пока Альберт набирал из поникшего от стыда крана жутко разбавленное пиво, дама спросила, посасывая леденец.
– Что это у вас на рынке милиции столько? Случилось чего?
– Эфраима вчера завалили – немедленно отозвался Рэмбо.
– Что за Эфраим – спросила Ирма.
– Вижу мадам не здешняя – Рэмбо двинулся было к Ирме. Альберт предостерегающе поднял руку.
– Что вы – оскорбился Рэмбо – Я лишь хотел объяснить.
– Не твоего ума дело – огрызнулся Альберт. и подал Ирме пиво – Прошу.
Обиженно бормоча, Рэмбо вернулся в свой угол. Попробовав пиво, Ирма отставила его в сторону.
– Так что же произошло?
– Директора рынка убили – объяснил Альберт.
– Судьба – глубокомысленно отозвался из своего угла Рэмбо. -Какая ей гадине, разница.
– Налей ему, маленький.
– Я думаю, не стоит – сказал Альберт – посмотрите на него. Ведь алкаш.
– Я? – молитвенно сложил руки Рэмбо – Мадам?
– Налей, налей.
Альберт повиновался, но через силу. Он почувствовал, что именно так нужно. Поупрямиться, показав характер. Вытерев губы, Рэмбо рассыпался в благодарностях.
– Мадам, единственно вы поняли страдающую душу – преклонив колени, говорил Рэмбо – Навеки.. Как бывший физик-ядерщик... Непобедимый щит родины так сказать.
– Вы ему не особо верьте – сказал Альберт – Он перед всеми, кто наливает, на колени бухается.
– Неправда – искренне возмутился Рэмбо – Перед теми, кого уважаю и люблю. Правда, у меня большое сердце, как у индийского слона. Это издержки былых занятий. Понимаете мадам, когда день за днем готовишь конец света в своем маленьком реакторе, очень хочется общения. Иногда.
Кланяясь китайским болванчиком, Рэмбо отошел. Ирма наклонилась к Альберту.
– Слушай маленький, я сумочку у тебя оставлю? Вечером заберу. Таскаться с ней, сам понимаешь.
– Конечно, конечно.
– Ну вот и славненько – Ирма сунула в рот новый леденец.
– Меня Ирма зовут.
– Альберт.
Ирма позвонила вечером.
– Альберт. В 7 вечера, в сквере на Советской. Буду ждать.
Была осень. Прошел дождь, и она ждала его на мокрой скамейке с прилипшими кленовыми листьями. Из опавших листьев Альберт соорудил букет. Тревожное желтое в обрамлении царской порфиры багрянца.
– Ты умеешь обращаться, с женщинами, маленький. – оценила жест Альберта Ирма. Потом они разговаривали. Альберт что-то рассказывал. Ирма что-то слушала. Бродили по узким туманным улочкам центра. Сидели в запущенных, не сезонных кафешках под намокшими зонтиками. Стояли над остывшей рекой, и ветер играл им на струнах каменной кифары городского театра. Последнюю свою песнь слушала отцветающая женщина, сильно прижималась к своему нежданному счастью. Ирма сняла квартиру, приодела Альберта. Пожившая она прекрасно понимала, чем могла удержать своего маленького. Но Альберт и сам привязался к Ирме. Зрелая любовница учила его великой тайне.
– Владей мною, маленький – забывалась Ирма, и на короткий миг, но принося себя в жертву. Альберту это нравилось. Многие отдали бы все, чтобы ощутить на своих устах леденцовый вкус Тайны. Прошли недели, и Ирме нужно было уезжать. Она брала его с собой. Однажды перед самым отъездом, к Ирме пришел носатый человек и принес спортивную сумку. Они с Ирмой уединились на кухне, но через оставленную желтую полоску плохо запертой двери Альберт видел все, что там происходило. Ирма замерла у окна. Носатый человек вжикнул молнией.
– Не стоит – остановила его Ирма – Я верю вам.
Носатый человек невозмутимо закрыл сумку.
– Я хотел бы получить – начал он.
– Не переживайте.
Продолговатую бежевую дермантиновую сумку носатый человек исследовал тщательно.
– Удовлетворены?
– Вполне. Меня просили передать. Вами довольны.
– Спасибо.
– Раз уж вы остались в городе – носатый человек, помешкав, достал рисованную открытку – Вот.
– Нет – отвечала Ирма с улыбкой победительницы – Мне это не нужно.
– Это неплохие деньги.
– Мне не нужны деньги.
– Вы говорите возмутительные вещи – сказал носатый человек.
– Я знаю. Но... Представьте, Курузак. Я всю жизнь стояла на переполненной остановке, а мимо все проезжали и проезжали автобусы. А я все выбирала и выбирала. Вдруг приходит пустой автобус. Абсолютно. Ты не знаешь радоваться этому или огорчаться. Вдруг завезет не туда, но ты садишься в него, потому что ждать надоело. Да и чего ждать.
– Понимаю – после некоторого молчания заметил носатый человек. Что ж желаю счастья... Однако, позвольте совет. Не давайте женщине и шанса. Держите ее под контролем. В конце концов, она погубит в вас профессионала, а это будет непоправимой ошибкой. Вы же знаете, как мы вас ценим.
– Я буду этому только рада – в эту минуту глаза Ирмы сияли особым блеском.
Альберт хотел забыть их последнюю ночь. Вытравить из памяти. Но она возвращалась. Возникала неубранная квартира на пике своей заброшенности. Квартиру сменял успокоительный квадрат белого цвета. Лишь на мгновенье, чтобы расслабить Альберта и снова заставить мучатся. Отрешение Ирмы. Без кощунства, религиозный экстаз. Застывшее самоотречение в каждой черточке. Запрокинутая голова и матовый отлив тела. Ощущение по-матерински мягкой кожи навсегда оставшееся в капиллярных узорах Альберта. Белый экран. Сосредоточенный Альберт, механически делающий свое дело. Белый экран. Стоп! Конечно, он не слышен, но Ирма сама стон. Сама горе, сама радость. – Владей мною! Белый экран. Остановите! Стон еще с Ирмой. Он будоражит. Белый экран. Панорама. Ирма спит. Дышит умиротворенно. Альберт рядом. Задумчив. Лоб собран в гармошку. Белый экран. Решение приходит. Белый экран. Панорама. Два человека под одной простыней, отвернувшись друг от друга. Альберт видел, как ее выводили. Он прятался в неработающей телефонной будке с выбитыми стеклами. Ирма была встревожена. Недоуменно она искала кого-то. Ее чернильное пальто было расстегнуто, и когда Ирма подходила к машине, казалось, она шла в языках пламени. Одна рука Ирмы была прикована наручниками к крупному мужчине в сером костюме. Другой она прижимала к груди высохший букет, когда-то бывший тревожным желтым в обрамлении царской порфиры багрянца. Денег найденных в сумке носатого человека, хватило Альберту ненадолго. Он уехал из города. Уехал путешествовать. Начал он дико для середины 90-х. Пошел ва-банк. Лазурный берег. Монте-Карло. Рафинированные проституки и тихие пансионаты на меловых горах. Францию сменила Швейцария Упитаные домики в невероятно чистом снегу. Розовощекие хозяева в ребячьих шортах. Воздух. солнце. Ледяное пиво, что говорит о душевной теплоте хозяев. С пышной пеной, убираемой специальной лопаточкой. Из ушастых глиняных кружек. Сдобренное миндальной горчинкой. Приготовленная особым способом капуста с нежными сардельками. Альберт наслаждался. Но деньги таяли. Вскоре штучное очарование Швейцарии сменила тиражная Турция. Там на антолийском берегу между тел отдыхающих и небом Альберт встретил Серафиму. Толстуха купилась на знаменитый гробочинеровский профиль. Однако Альберт, ухлестывая за Серафимой, не знал, да и подумать не мог (вспомним строгую даму) из какого теста на самом деле слеплен его возможный тестюшка.
Офис Подифора Савельевича Дудилова располагался в историческом сердце города. Двухэтажный дом с внутренним двориком, гулким тоннелем и готическими окнами со вздернутыми бровями кирпичной кладки. На парадной стене дома, выходившей на узкую, кривую улочку, запруженную автомобилями, висела как медаль металлическая доска с выбитыми словами «Охраняется государством». Начинка особняка была оскоплена евроремонтом. Альберт шел по коридору обитому бледным пластиком. Через равные промежутки вдоль стен были расставлены кадочные фикусы. Зеленые ниточки растений чахли в холодном свете ярких прозекторских лампочек. Альберт вошел в приемную. Округлая барная стойка. Вытянутая голова компьютера. Электрический чайник. дощатый заборчик жалюзи. Сочные бедра секретарши и те были втиснуты в единый евростандарт: черную мини-юбку.
– Как он – замедляя шаг, спросил Альберт.
– С утра газету читает.
–Это плохо, Танюша?
– Сами знаете Альберт Петрович.
Альберт вошел в кабинет. прямо в упор, как ружейные дула, на него уставились рисованные глаза полуторометровой дурищи матрешки. Это миловидная пустышка играла важную роль в жизни Дудиловки. Щедрой рукой Дудилова ее многочисленное потомство было разбросано по всем административным закоулкам дудилоского хозяйства. Причем величина матрешки напрямую зависела от должности ее обладателя. Правая рука, заместитель Подифора Савельевича, Иван Никифорович Рыба являлся счастливым обладателем метровой красавицы. Секретарша Танюша использовала свой сувенир исключительно как пенал для канцелярских принадлежностей. Альберт в этой матрешечной иерархии занимал особое место, что характеризовало особые отношения тестя и зятя. Матрешки у Альберта не было вовсе. В кабинете Альберта ждали. За столом из красного дерева восседал Подифор Савельевич. Видно его не было. Он был заслонен газетой.. Сбоку в расслабленной позе страдальца из немого кино, опершись на округлый локоть, длинными фортепьянными пальцами полизывая краешек стола, сидел в похоронной тройке Иван Никифорович Рыба, еще не старый человек, с преждевременной аккуратной тонзурной лысинкой. Альберт тихо и вежливо поздоровался. Иван Никифорович, глядя в сторону, предложил Альберту сесть. Альберт обошел кусочек весеннего неба, брошенный на паркетный пол. Ковер покрывал около двух третей кабинета и ходить по нему не разрешалось даже Рыбе.
– Альберт Петрович – начал Иван Никифлорович вышколенным без особых интонаций голосом – Вчера мы сверяли отчеты по вашему предприятию.
– И что же? – Альберт сглотнул слюну, собравшуюся в горле комочком.
– Мы были неприятно удивлены обнаруженным несоответствием – Иван Никифорович принялся рассматривать маникюренные ногти. Предостерегающе зашелестела газета.
–О чем вы говорите Иван Никифорович. Я не совсем понимаю. – попробовал удивиться Альберт.
– Что ж. Раз вы настаиваете. – Иван Никифорович смотрел на Альберта – "Дудиловка гриль" является структурным подразделением нашей фирмы. И доверяя ее вам, мы надеялись, вернее имели надежду – поправился зачем-то Иван Никифорович – Что человек кровно, я повторяю, кровно заинтересованный в нашем процветании сделает все возможное, чтобы оное приумножить. К тому же организация вам досталась, так сказать, не дышащая на ладан, а приносящая постоянный доход. Поэтому ваши функции, если на чистоту, сводились к контролю и только. Что же мы получили?
– Что – спросил Альберт.
– Старая как мир история. Скажите Альберт Петрович вы, что? Искренне верили, что вам все сойдет с рук?
– Иван Никифорович. Богом и женой клянусь. Ваши подозрения абсолютно беспочвенны. Наши фургончики работают как часы. Продажи постоянно растут. Вы же видели отчеты.
– Ваши отчеты – отмахнулся Иван Никифорович.
– Наши отчеты – нажал Альберт – Иван Никифорович за время моего управления, мы развернулись. Мы хотим идти в районы, ближе к потребителю. Придумали новые слоганы, новую упаковку, подготовили варианты снижения стоимости продукта. Новые названия. Посмотрите.
Альберт раскрыл широкий журналистский блокнот на пружинке.
– Где это.
– Я не думаю, что это необходимо, Альберт Петрович.
– Нашел! – Альберт приосанился. Любителям остренького. "Незабываемое" Аппетитные ляжки под соусом карри. Для домохозяек. Пожалуйста. Сериальный набор. " Грешная Анхелика" для затравки а?
– Как это понимать – спросил Иван Никифорович.
– Заинтересовались? То тоже. Это когда товар без крылышек. Чувствуете параллель?
– Глубоко копнули, Альберт Петрович.
Ободренный Альберт продолжал.
–"Путь к сердцу" Тушка по желанию клиента нашпиговывается всем чем угодно.
– Чем именно.
– Чем угодно. От мясных фрикаделек до болтиков и винтиков.
– Заманчиво.
– Еще бы – Альберт продолжал, не замечая иронии. – Продукт в белой фате из сахарной пудры с гарниром: картошка с петрушкой и укропом, а главное перчиком. Называется "Как я была хороша". К тому же мы охватываем и младшую возрастную категорию. Мы не просто так, Иван Никифорович. Мы социально ответственны. Нажимаем на общую ситуацию. Возвращаем детей из компьютерных клубов в школы. Наш продукт с названием "Учительница первая моя" самое прямое тому свидетельство.
– Что вы несете, Альберт Петрович – внезапно спросил Иван Никифорович.
– Вам не понравилось – огорчился Альберт, – У нас еще есть..
– Погодите, Альберт Петрович, не так быстро. Ответьте на простой вопрос. Чем вы торгуете.
– Разве это так важно – Альберт обиженно захлопнул блокнот.
– Вы еще спрашиваете.
– Курами торгуем.
– Именно. Заметьте жареными курами, Альберт Петрович. Можно проглотить Незабываемое путешествие и грешную Анхелику. Пойду на уступки согласен и На путь к сердцу, раз вы настаиваете.. Но– "Как я была хороша".
– Расчитано на восприятие свадьбы как самого главного события в жизни каждой женщины.
– Хорошенькое восприятие вы предлагаете. Лежит, значит, жареный цыпленок в венчике сахарной ваты, будто заляпанный, лапками кверху. Как я была хороша. Действительно. Учительница первая моя. Вообще, каннибализм какой-то.
– Реклама – двигатель прогресса – попытался огрызнуться Альберт.
– Реклама должна привлекать внимание. Понимаете. А что предлагаете вы? На вас будут смотреть, как на полоумного, если вы предложите что-либо подобное широким массам.
– Вы так думаете.
Альберт порадовался, что отделался так легко, потому что эту ахинею насчет грешных анхелик, он нес с чистого листа. Его блокнот, как и рубашка, был ничем незапятнан.
– Убежден – веско добавил Иван Никифорович – Но мы отвлеклись.
Альберт Петрович. Вы говорили, что продажи растут. Вы развиваете свою инфраструктуру.
– Видите. Вы признаете это.
– Признаю. Но тем печальней факт, Альберт Петрович. Где деньги?
– Какие деньги – во рту Альберта стала сухо. Абсолютно. Пустыня без оазисов. Расстрел без апелляций. Вот оно началось.
– Прибыль Альберт Петрович. Хотелось бы знать.
– Этим занимается Степанида Леокадьевна. В конце концов, проверьте бумаги. Перечисления не мой профиль.
– По бумагам все верно. Да взгляните сами.
Перед Альбертом появились документы, заверенные его подписью.
– Итак, смотрим за ноябрь – Иван Никифорович сбросил как ненужную кожу вальяжность и превратился в безжалостного бухгалтера. – У вас 13 фургончиков в разных частях города и вот доход. Запомните цифру. Теперь октябрь, у вас 10 фургончиков. Видите. наконец лучший ваш месяц. Декабрь. Поздравляю. 20 фургончиков. но цифра. Почему не меняется цифра. Согласитесь, не естественно как-то. Ребенок паспорт имеет, а на свидания с девушками его на колясочке возят.
– Затраты – начал лепетать Альберт.
– Даже с учетом затрат – перебил его Иван Никифорович. Сумма глобально занижена. Поэтому я снова повторяю вопрос, Альберт Петрович. Где же наши деньги?
– Деньгами распоряжается Степанида Леокадьевна. Она ответственное лицо.
– Именно она и указала нам на это несоответствие реальных доходов и бумажной прибыли. Знаете, Альберт Петрович, бизнес, конечно, грязное дело. Ужасное фанфоронство делать его в белых перчатках, но есть же какие-то пределы.
Хлопнули газетные крылья. Иван Никифорович брезгливо поморщился. Альберт прирос к стулу.
– Ворюга!. Подифор Савельевич Дудилов, полнокровный седовласый мужчина с изможденным лицом отставного военного навис над Альбертом. Альберт умоляюще посмотрел на Ивана Никифоровича. Тот демонстративно закрыл глаза.
– Папа, я могу все объяснить – сохраняя спокойствие начал Альберт.
– Объяснить мне – кулак Подифора Савельевича сжался. Это был плохой знак для Альберта.
– Где мои деньги, гаденыш. Отвечай! Я ж тебя как облупленного.. На девок потратил! – озаренный догадкой, Подифор Савельевич обежал стол и намотал галстук Альберта на кулак.
– На девок ? – в бешенной злобе хрипел Дудилов – На девок? Отвечай когда спрашиваю.
– Папа, папа – воздух из Альберта вырывался, как из спущенной шины со свистом.
– На девок?
– Папа, как вы могли подумать Я... Серафиму – Альберт пытался ослабить галстучную удавку.
– Гляди Альберт, узнаю чего. Прибью. – Подифор Савельевич начал отходить – Я тебя зачем взял обормота такого? Чтобы ты деньги мои воровал?... Где внуки? Наследники где? Опора. Сколько лет живете.
– У Серафимы своей спросите – попробовал огрызнуться Альберт.
– Ты Серафиму не трожь. У нас в роду все мужики по этому делу здоровущие были. – Подифор Савельевич понял, что сморозил некую двусмысленность, и стал мягче – Вот о чем тебе думать надо. А ты..
– Внуков вам? – справедливая обида звучала в голосе Альберта – а мне что делать. Что сын или дочь скажут, когда увидят, как отец их живет. Зять Дудилова, а посмотрите на чем я езжу, на что живу. Все жена дает. А мне между прочим... я между прочим.
– Не начинай – повел головой Подифор Савельевич. Альберт почувствовал слабину.
– Взрослый человек и требую к себе уважения. Пусть я не устраиваю вас как многогранная личность, то пусть хотя бы как отец ваших будущих внуков.
– То-то что будущих.
– Запланированных.
– Ты не ерничай – отозвался Дудилов. – Так решим. С кур я тебя снимаю, посмей только вякнуть. Хоть и Серафима, но дело важнее. Будешь заниматься Дедами Морозами. Иван Никифорович идейку к празднику подкинул. Там заместитель твой человек прямой, без предрассудков, по 7б из армии комиссованный. Он тебя сразу приструнит, особо не разгуляешься. С девками на первый раз прощаю. Но гляди – твердым, как палка, пальцем погрозил Дудилов Альберту – Понял? Не слышу.
– Премного благодарен – испуганно ответил Альберт.
– А раз так – заорал внезапно Дудилов – марш к Серафиме и делом заниматься, делом.
Альберт вскочил и бросился к выходу.
– И что вы от него не избавитесь – спросил Иван Никифорович. – Ведь подлец.
– Эх, Иван Никифорович, Иван Никифорович. Слабо, слабо сказано. Если б не Серафима. Ух я бы его... – мстительно сжал губы Подифор Савельевич.
– Хвати об этом. Что турки, Иван Никифорович?
– Отель сказка. Четыре звезды. Колоссальное было бы приобретение.
– Есть смысл – недоверчиво спросил Дудилов.
– Огромный. Гостиничный бизнес у нас жила не разработанная, а тут само в руки плывет. Самое время перехватить.
– Зачем же дело стало. Покупайте.
– Не все так просто.
– Что?
–Иван Никифорович неопределенно взмахнул рукой.
– Деньги? Вы пугаете меня Иван Никифорович. Разве у нас нет денег?
– Конечно, есть. Наше положение стабильно как никогда.
– И?
– Счета заграничные. Тут праздники. Пока переведем. А у них на начало января встреча с питерскими запланирована.
– Дело действительно выгодное.
– Это то, о чем мы так долго мечтали. Новые горизонты. Это долгожданный прорыв, Подифор Савельевич.
– Звоните. Я достану деньги. Звоните. – твердо сказал Дудилов.
Глава 5.
СЕРГУНЯ-СЛЕЗИНКА
С утра день не вытанцовывался. Солнце вспыхивало как намокшая серная спичка. Затягивалось плотным пиротехническим дымом и гасло, попав в плен к брюхатым снегом тучам. Положение спас ветер. Гуляка, как и положено, поднялся после десяти. Долго не мог прийти в себя, то набирал силу, то в изнеможении падал и затихал.
– Давай бродяга, давай – кричал ветру Антон – Покажи им.
Словно раззадоренный криками ветер поднатужился:( закипели снежные змейки на тротуарах, прохожие подались вперед, хлопнули забытые двери) и пошел гонять грозных кумушек.
– Так им – вопил Антон – Бей обывателя.
Тучи ругались, бросались пригорошнями ледышек, но что могли они поделать с расхистанной рубашкой? С курчавой буйной головушкой? С песнью кабацкой, гудевшей в проводах на станции? И тучи бежали. Ветер мчался за ними, чтобы добить, чтобы полностью очистить небесный предел от края до края.
– Ты брат мне. Брат названный – говорил Антон -Круши их в песи. Руби в хузары!
После ветра умчавшегося вслед за тучами, сразу посвежело.
– Такой вид, Петр стоит доброй закуски. – Фиалка спрыгнул с низкого парапета вокзальной крыши и отхлебнул из алюминиевой фляги с выпуклым орлом. Запеканкин посмотрел вниз на вокзальный пятачок. Отсюда он виделся крошечным и игрушечным. Автомобильное стадо, сбившееся в кучу на платной стоянке, омывали асфальтовые ручьи. По ним бежали, красочные, словно в конфетной обертке, автобусы. Они останавливались у плексигласового колпака остановки с ядовитыми зелеными скамейками, быстро опорожнялись и снова, под завязку, набивали свое вечно голодное нутро. Справа за редкими деревьями слышалось нездешнее, пахнущее соломой, дыхание зоопарка. У придавленных многоэтажной глыбой магазина спорттоваров и парикмахерской стояла принаряженная и скудная елка. Слева границей обзора был продуктовый магазин со стеклянными стенами и юркими бабушками с богатыми полами. Вдруг Петру показалось, что он с легкостью мог бы взять этот пейзаж, скатать в шарик и положить себе в карман на память.
– Согласен с тобой, Антоша – сказал Запеканкин Фиалке – Это удивительно.
– Понял наконец. А еще отказывался.
Они очутились на вокзальной крыше, потому что Антон все хотел рассмотреть подробно.
– Я же не знаю, Петр, в надежные ли руки я тебя отдаю.
– Ты все преувеличиваешь, Антоша – поспешил признаться Запеканкин. Ведь я даже не знаю этой девушки. И она меня тоже.
–Петр, скажи мне когда это кончится ?– спросил тогда Фиалка.
– Что, Антоша?
– Когда ты наконец возьмешь в руки дрын и погонишься за своей жар-птицей, валтузя ее во все бока. Ты же охотник, Петр, ты же мужчина. Добыча, запомни это, так просто в руки не дается.
– А зачем мне мертвая жар-птица? – спросил Запеканкин.
–Как зачем? – задумался Антон. – Не знаю. Сделаешь чучело, повесишь на стену и будешь гордиться. Зачем? Честно, даже не знаю. Все так делают. Чтобы поймать удачу, в нее сначала нужно выстрелить и убить.
– Нет, Антоша – подумав, сказал Запеканкин – Мне такая удача ни к чему. Пусть уж лучше так. Буду ждать.
– Ты мне, Петр, это брось. Что за настроения в гвардейском полку? Стучи в барабаны, труби наступление в трубы!
Дальше спорить с Фиалкой Запеканкин не решился. Ночь, проведенная в келье, оставила свой след. Они прокрались на крышу незаметно, как тати, по пожарной лестнице у багажного отделения. Взору открылось снежное плато с невысокой грядой вентиляционных труб и телевизионной мачтой. В оттаявших проталинах с рубероидным дном Запеканкин обнаружил картонный ящик. Пока Антон разговаривал с ветром, Запеканкин, укрывшись за парапетом, разорвал ящик и приспособил разорванные полосы под сиденья.
– Ловко – одобрил Антон.
Антон коленями встал на быстро набухающий картон и достал, отделанный перламутром театральный бинокль. Бинокль нацелился на автобусную остановку.
– Итак, какая тут твоя. Погоди , дай, угадаю.
Фиалкой овладел азарт.
– Сейчас, сейчас мы ее. Замарашка или богиня? Зная тебя, Запеканкин, я уверен, что не ошибусь, если скажу, что это? Это? Хм – сказал Антон, смахивая бинокль с лица, как назойливую муху. – Зная тебя Запеканкин, мне трудно выбрать. Тебе подходят и та и другая. Но мы не ищем легких путей, поэтому будем думать.
Запеканкин и Фиалка смотрели на прицепной вагончик, находившийся рядом с остановкой. Своей формой он напоминал медицинский саквояж из чеховских времен. Вагончик был выкрашен в белый цвет с зеленой полосой, проведенной над колесами. Наверху, где у саквояжа располагались медные львиные головки защелок, стояли на железных лапах два цыпленка, составленные из железных обручей. Обручи были сварены между собой. Две галочки из согнутых железных полос разной длины были приварены: одна хвостом к большому обручу, другая клювом к маленькому. Задрав головы, цыплята клевали снежную крупу, носящуюся в воздухе. Вдоль окна, вырезанного в боку вагончика, наклонным курсивом бежали крупные хорошо заметные буквы красной краски: Дудиловка – гриль. Быстро. Вкусно. Недорого. В окне между электронными весами и тонкими суставчатыми рогами переносного телевизора, скучала девушка.
– Первая – выстрелил вверх указательным пальцем Фиалка.
Девушка была красива. Чистый лоб и тонкие брови. Серые с поволокой глаза, вяло взирающие на мир. Прямые волосы ложились на округлые плечи. На ней был джемпер с неестественно длинными рукавами. Оскорбительная, тиражируемая красота привлекала, но держала на расстоянии.
– Афродита из пены рожденная – охарактеризовал прекрасную девушку Антон. – Теперь посмотрим на другую.
В глубине вагончика стоял большой шкафообразный гриль. За прозрачной створкой все пространство было занято плоскими и длинными, как мушкетерские шпаги, шампурами. На них плотно, как бусины на нитку, были нанизаны золотистые с медным отливом куриные тушки. Они кружились, словно вальсировали. Вторая девушка время от времени останавливала танец. Открывала стеклянную створку. С подставленного протвиня с помощью обрезанной пластиковой бутылки собирала жир и поливала им тушки. Девушки была худощава, хотя здесь стоило бы употребить более точное определение. Она была тоща. На ней была растянутая майка. Судя по всему холодно ей не было, сказывалось соседство с пышущим жаром грилем. На девушке была косынка цвета, давленного сока черничных ягод. Косынка была низко надвинута на глаза, а сзади повязана маленьким остановившимся пропеллером. На лице можно было выделить лишь родниковой чистоты глаза, во всем остальном девушка плотно проигрывала своей напарнице.
– Итак, я повторяю свой вопрос – сказал Фиалка – Замарашка или богиня?
