Текст книги "Вид с метромоста (сборник)"

Автор книги: Денис Драгунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Двадцать четыре минуты про любовь

ночная жизнь

– Ты что ногами дрыгаешь? – пробормотал Серёжа. – Дай заснуть, слушай!

– Спи-спи-спи, – ласково прошептала Даша, но потом не выдержала: – Господи, прямо шелохнуться нельзя! Зачем ты меня разбудил?

– Извини, – сказал Серёжа. – Давай, спокойной ночи.

– Я теперь не усну!

– Ты, главное, лежи тихо.

Он повернулся на спину. На потолке была светлая полоска от неплотно зашторенного окна. Раньше, когда не спалось, он шел на кухню, к холодильнику. А сейчас есть не хотелось, секса не хотелось, вообще ничего не хотелось.

Потом скосил глаза влево. Даша лежала, тоже глядя в потолок. Заметил, что она покосилась на него. Захотел ее погладить, хотя бы поверх одеяла. Но тут же расхотел. Громко вздохнул.

– Я должна тебе сказать одну вещь, – сказала она.

– Давай, – сказал он.

– Я тебе изменила.

– Молодец, – сказал он. – Ну, что замолчала?

Она оперлась на локоть и принялась рассказывать. Долго, мстительно и подробно. Сотрудник смежной фирмы. Даже назвала имя и фамилию – Серёжа его знал. Встретились на выездной конференции, и всё. Она просто не владела собой. Она всегда именно об этом мечтала. Чтоб не владеть собой. Мужчина, который не задает вопросов. Который делает так, как ему хочется. Всегда. В жизни, в постели, везде.

От этих разговоров у Серёжи даже появилось что-то вроде желания, но он внутренне хмыкнул – извращение какое-то. Закинул руки за голову.

– Понятно, – он перевел дыхание. – Ну, ладно. Хорошо. Тогда откровенность за откровенность. Я тоже.

– Кто она? – спросила Даша.

Серёжа ответил: бывшая жена их близкого друга. Бывала у них в доме, пока с этим другом не развелась. Что он в ней нашел? Если совсем честно, то смешно сказать – фигуру. Баба как баба, не лучше прочих. Но во всем теле, понимаешь ты, такой особенный изгиб. Про изгиб он в книжке читал, забыл в какой. Или рассказывали. Но неважно. Главное, точно сказано: изгиб. В глазах темнеет.

– Докажи, – сказала Даша.

– Да пожалуйста, – зевнул Серёжа, беря с тумбочки мобильник. – Позвони ей, прямо сейчас, она очень поздно ложится.

– Какая же ты сволочь, – заплакала Даша.

– Ай-ай-ай! – Сережа всплеснул руками. – А ты кто?

– Я же всё это выдумала!

Сережа помолчал, а потом сказал:

– Я тоже всё выдумал. Сочинил. Придумал.

Даша долго молчала, а потом тихо и раздельно сказала:

– Я тебе не верю.

– А я тебе! – крикнул Сережа, встал и голый пошел на кухню.

Поставил чайник. Достал из холодильника колбасу, сделал бутерброд.

Потом на кухню пришла Даша, тоже голая.

Они попили чаю и пошли спать.

Описание кино

племянница вдовы троюродного брата

Представим себе автостанцию в небольшом городе.

Площадь на окраине. Разбитый асфальт. Люди с баулами и рюкзаками. Автобусы подъезжают и уезжают.

Женщину в беретке и плаще зовут Валентина Сергеевна. Ей за сорок. Она ждет мужа. Он должен вернуться из командировки, из такого же небольшого города километров за полтораста отсюда. Он довольно часто ездил именно в тот город, но всегда уезжал и приезжал сам. А вот теперь зачем-то позвонил, чтобы она его встретила.

Он выходит из автобуса. У него портфель и сумка. Вытаскивает еще одну сумку, на колесиках. У него такой не было, когда он уезжал.

Он помогает выйти из автобуса девушке лет двадцати пяти. Малокровная, напуганная. Нет, не девушка, а женщина. Потому что беременная на восьмом месяце.

Он объясняет: ее зовут Галя, она племянница вдовы его троюродного брата, попала в ужасную ситуацию, она сама потом всё объяснит. Жить негде, скоро рожать, а у них просторный частный дом и нет детей.

Девушка сует Валентине Сергеевне свою холодную мокрую руку.

Валентина Сергеевна поняла всё, но это было так ужасно, что она сделала вид, что ничего не поняла. И потом сама половину времени верила, что ничего не понимает, и ей было удобно жить. Но вторую половину времени она всё понимала и удивлялась, как она это терпит. Но находила разные бытовые отговорки. И потом, не выкинешь же из дому эту бледную немочь на сносях. Тем более что она к ней даже привязалась. Галя была тихая, смотрела голубыми глазами и кивала.

Муж Валентины Сергеевны продолжал настаивать, что Галя – дальняя родственница и более ничего. Но Гале он говорил тайком, что с Валентиной Сергеевной его не связывает ничего, кроме уважения.

Валентина Сергеевна стала спать от него отдельно, но он и не требовал, потому что у него в последнее время побаливало сердце; он был старше ее лет на десять, кстати.

К Гале он тем более не приставал в такое-то время.

Ночами они лежали каждый в своей комнате, глядели в потолок и думали о том, что будет дальше.

Когда у Гали ночью начались схватки, Валентина Сергеевна повезла ее в роддом, не разбудив мужа. Родилась девочка; когда Валентина Сергеевна наутро вернулась домой, она нашла мужа мертвым: инфаркт.

Года через два Валентина Сергеевна сказала Гале:

– Надо нам с тобой жизнь устраивать. Ты мне как дочь, конечно, но что мы будем как матрешки? Я лично замуж хочу.

– А за кого? – зачем-то спросила Галя.

– За серьезного надежного человека. За Андрея Кирилловича Поливанова. Директор школы. Мы с ним давно дружим, ты просто не знаешь.

– Я от него беременна, – заплакала Галя. – На третьем месяце уже.

La Traviata

мы оперу, мы оперу, мы очень любим оперу

Алёше Жиркову не везло с девушками, потому что он был очень доверчивый и быстро влюблялся.

Вот так он влюбился в Леру Фиалкину. Очень красивая девушка, брендовая на все сто. Но вся такая тонкая, интеллигентная. А потом ему сказали, что она просто путана. Ну, не просто, а дорогая содержанка. В данный момент в поиске. То есть свободная. Тут Алёша смело к ней подкатился, но не с деньгами – хотя деньги у него водились, – а именно что с любовью.

И эта самая Лера его тоже полюбила, вот что интересно. Она даже решила оставить свою, так сказать, работу. Они уехали из Москвы, сняли дачу и стали жить вдали от светской жизни.

Однажды к ним заехал Алёшин папа, Георгий Иванович. Специально подгадал, чтоб Алёши дома не было. Папа первым делом поинтересовался, на какие деньги они живут. Оказалось, на ее сбережения. Он закричал, что скоро на всех сайтах писать будут: его сын – его сын! – живет на проститучьи заработки. Но потом извинился и серьезно попросил оставить Алёшу в покое. Пообещал хорошие деньги, в смысле отступные. И на прощанье немножко потрогал за талию. Намекнул, что сам не против, на договорных началах. И стал валить на диван.

– Не надо, – вырвалась Лера. – Я болею.

– Чем? – засмеялся Георгий Иванович. Он не про то подумал.

– Тем, – серьезно сказала Лера. – Тем самым.

– А как же Алёша? – Георгий Иванович даже побледнел. – Он теперь тоже?

– Нет, – сказала Лера. – Мы хорошо предохраняемся. И ездим проверяться.

– В общем, так, – сказал Георгий Иванович и достал пистолет. – Пиши ему письмо: «Полюбила другого, ухожу». Я тебя довезу до Москвы. В джипе охраны. Только не очень чихай на ребят.

Ясное дело, Георгий Иванович никому не рассказал об этом.

Поэтому через полгода Алёша снова встретил Леру в одном казино. Он как раз сильно выиграл. Кинул ей в лицо пачку денег: «Это тебе за дачу». И вторую: «А это на лечение». Лера упала в обморок. Она вообще держалась из последних сил, и вот силы кончились.

Георгий Иванович, однако, Леру не оставил. Чем-то она покарябала его бетонное сердце. Он снял ей однушку и нанял домработницу Аню; она на кухне жила. И давал деньги на лекарства.

Лера напоследок всё-таки позвонила Алёше. Он приехал. И застал там отца. Чуть не заплакал. Георгий Иванович его обнял за плечи. А Лера сказала:

– Твои письма я потерла из компа, а кулончик забери. Подари его хорошей девушке. На которой женишься. Анюта, где тот кулон?

Та вошла и сказала:

– Я его немножечко примерила, – и стала снимать с шеи.

Тут Лера закрыла глаза и потеряла сознание. Все бросились звонить в скорую.

Когда всё кончилось, Аня снова стала снимать кулон.

Алёша сказал:

– Оставьте. Вам очень идет.

Но Георгий Иванович вмешался:

– Дурак! – прикрикнул на сына. И Ане: – Отдайте нашу вещь, быстро.

«Умереть от любви»

старая пошлая фраза

Умереть от любви, из-за любви, ради любви. Что это?

Если по-настоящему: мальчик из рассказа Джойса «Мертвые», чахоточный, в сырой снежный вечер пришедший напоследок взглянуть на свою любимую и от этого умерший на сколько-то недель скорее.

Предельный вариант – это «Египетские ночи».

Более скромный, символический вариант – описанная Герценом любовница Кетчера: «Я буду твоей служанкой, буду спать на коврике у твоей двери, только чтобы видеть тебя хоть изредка…».

Или совсем уже скромный, повседневный вариант, когда любящий посвящает свою жизнь любимому, лишаясь своих интересов, планов, просто кладя свою жизнь в фундамент жизни другого (правда, очень любимого) человека.

Но какие монбланы, какие эвересты гордости, и самовлюбленности, и даже садизма громоздятся в этих тихих жертвенных душах! И внезапное отмщение может быть ужасным (см. фильм Поланского «Горькая луна»).

А вот пример того, как женщина не умерла от любви: Авилова и Чехов. Она умела поставить грань: вот столько – и всё. «Я любила А.П., но и детей я любила, и мужа любила». «Врачи сказали, что завтра разрешат мне побыть с А.П. три минуты, не более – так он слаб. У меня поезд в Петербург. Я решила: если бы целый день с А.П., я бы рискнула репутацией жены и матери семейства, пошла бы на крупнейший скандал с мужем… но три минуты, всего три минуты этого не стоят». И самая последняя фраза ее мемуарной книги: «Пропала жизнь!» – не о себе, а о Чехове. Это его жизнь пропала, по ее мнению. Он был нерешителен. Он хотел, чтобы его взяли. Вот и впутался в историю с Книппер, которая была хваткой теткой. А если бы он меня, Авилову, взял, то его жизнь была бы счастливой, а не пропала бы.

Счастье, однако, бывает и там, и тут. Там, где умирают от любви, и там, где рассчитывают последствия каждого шага.

Счастье, как и несчастье, живет повсюду. Давно сказано: если бы горы были горами бумаги, моря – морями чернил и т. д., этого не хватило бы, чтобы описать несчастье, существующее в мире.

Но с другой стороны: если бы горы были горами кисеи, а деревья – стругаными палочками, этого не хватило бы, чтобы наделать сачков и переловить всё счастье, порхающее по миру.

Потому что Эрос и Танатос не могут друг без дружки. Так уж станцевалось в нашем мире.

Так и живем, рыдая и смеясь, целуясь и кусаясь.

Собственность

в соседнем маленьком городе

Сева Федорчук избил Юру Маслова. Сломал ему нос и выбил левый глаз, а правый глаз стал плохо видеть. За это Сева получил шесть лет общего режима.

Лена, жена Юры Маслова, очень переживала, потому что Сева был ее бывший муж. Она ушла от Севы к Юре, от этого Сева запил, загулял и один раз пьяный пришел к ним на квартиру.

– Я пыталась его оттащить! – плакала Лена, обнимая забинтованную Юрину голову. – Но он бугай такой здоровый…

Верно: Сева был ростом метр восемьдесят пять, сто двадцать кило, а Юра небольшой и довольно худенький.

– Ладно, чего уж тут, – вздыхал Юра.

Он теперь ходил с палочкой и в темных очках. И очень берег свой единственный глаз, но это было трудно, потому что он был компьютерщик. Он всё думал, на кого бы переучиться.

Но для любой специальности нужно хорошее зрение. Не на улице же играть на гитаре, да и не подадут. Поэтому Юра очень ненавидел Севу и придумывал, что убьет его, когда тот выйдет. Или на зону к нему кого-то подошлет. Он даже деньги на это начал копить.

Один раз Лена нашла этот конвертик. Там было двадцать шесть тысяч. Два года помаленечку откладывал.

– Заначка? – спросила она.

– Типа как бы, – недовольно сказал Юра. – Неприкосновенный запас.

– Одолжи четыре штуки, мне надо, – сказала Лена. – Я потом положу обратно.

– Зачем? – спросил он.

– Ты не поймешь.

– Я всегда тебя понимал! – обиделся Юра. – Ты ведь меня полюбила почему? Потому что я тебя лучше всех понимаю. Сама говорила. И сейчас пойму, не бойся.

Лена вздохнула и призналась:

– Севке посылку отправить. У него теплые вещи украли.

Юра хотел присвистнуть, но не смог. Только голова заболела.

– Он остался вообще один на свете, – говорила Лена. – Отца не было, мать недавно умерла. Остался наедине со своим прошлым. Он раскаивается, ты не думай. Всё время прощения просит.

– Слушай, – сказал Юра через полчаса. – А давай лучше я останусь наедине со своей инвалидностью, а?

– Не смеши, – и она поцеловала его в лоб над выбитым глазом. – Кто тебе сготовит-постирает?

Юра заснул от бессилия и злости, и ему приснилась Лидочка, с которой он когда-то гулял. Тоже маленькая и худенькая, не то что Ленка, кровь с молоком.

Проснувшись, он вспомнил, что Лидочка работает в библиотеке. Не то что Ленка, парикмахерша.

Взял палочку и пошел к ней, поискать книжки крупным шрифтом. И стал к ней довольно часто ходить. Потом даже домой, она не замужем была.

Когда Лена всё узнала, она подстерегла Лидочку и плеснула в нее кислотой.

Вся Юрина заначка ушла на адвоката, но напрасно. Три года общего режима.

– Вот пускай они с Севкой теперь перестукиваются! – сказал про себя Юра.

Развелся и сделал предложение Лидочке.

Но она отказала.

Полулюкс

разлука ты, разлука

– Не хочу уезжать, – вдруг сказала Ася.

– Я тоже не хочу! – радостно откликнулся Рома.

Они приехали в пансионат «Дубки» на неделю, и вот неделя кончилась, надо было идти на завтрак, потом собирать сумки и топать к автобусу.

– Тогда сделай, чтоб мы остались еще дня на три, – сказала Ася.

Это оказалось не так просто.

Но Рома договорился в дирекции – конец восьмидесятых, времена еще советские, обо всем надо было суметь договориться. Дали полулюкс, почти вдвое дороже, и еще приплатить сверху. Денег хватило едва-едва. После обеда Рома перетащил сумки в номер с лишним диваном и двумя креслами – вот и весь полулюкс.

Рома был счастлив. Во-первых, Ася сама захотела остаться. А главное, он гордился, что может всего добиться для своей женщины. Ася это оценит. Они встречались уже давно, но никак не могли решить, что делать дальше. Они в пансионат поехали, чтоб получше познакомиться и что-то понять. Это Ася сказала, это была ее идея.

Слава богу, в полулюксе была большая кровать, а то в прежнем номере были две сдвинутые койки с жесткими краями.

Вечером Рома первым пошел в душ и ждал Асю уже под одеялом. Она долго возилась в ванной и в прихожей, а потом зашла в комнату совсем одетая, с сумкой.

– Я, конечно, сволочь, – сказала она. – Но я хочу домой.

Рома вздохнул. Он привык к Асиным закидонам.

– Н-да, – сказал он и сел в кровати. – Однако. Я устал, между прочим.

– А ты оставайся, – сказала она. – Ты мне совсем разонравился. Бегал, суетился, весь перепуганный, а потом такой довольный. Как будто не полулюкс выцарапал, а замок в Шотландии купил. Ну, прости, не обращай внимания. Я просто такая гадина. Я пошла.

– Погоди, – сказал Рома. – Время полдвенадцатого. Автобуса нет, такси не поймаешь. Ложись давай.

– Только ты не будешь ко мне прикасаться.

– Здесь два одеяла, – пробурчал Рома.

– Лучше я лягу на диване, – сказала она.

Утром она вышла из душа полуодетая и сказала:

– А я думала, ты меня изобьешь и отдерешь.

– А то давай, попробую! – Рома возмущенно приподнялся в постели.

– Не надо, – засмеялась она. – У тебя не получится.

Растопырила ноги, подтягивая трусики. Прыгнула в брюки, надела свитер.

Через пятнадцать лет Рома узнал через общих знакомых, что Ася живет одна, болеет, зарабатывает мало. Не утерпел и позвонил. Тем более что он недавно развелся. «Можно заехать?» – «Конечно, давай».

Когда она открыла ему дверь, когда он увидел эту пожухшую, располневшую тетку, у него дыхание перехватило и слезы полились из глаз. Он прямо в прихожей обнял ее, поцеловал ее губы, щеки, глаза, руки, плечи и сказал:

– Ася, я не могу без тебя жить. Выходи за меня замуж. Пожалуйста.

Она спросила:

– А ты не будешь мне мстить?

Он сел на табурет и думал целую минуту. Потом сказал:

– Буду.

На том и расстались.

Широта и долгота

заметки по логике

Мой приятель, художник Сева Шатурин, вроде собрался еще раз жениться, после двух браков и примерно десяти лет холостой жизни.

Его новая избранница оказалась, как бы это выразится… Но нет! Нет, я не имею никакого права делать замечания и задавать неприятные вопросы.

Однако один вопрос я всё-таки задал.

Вопрос очевидно глупый. Но очень традиционный.

– Послушай, – спросил я его. – Ты ее любишь?

– Ну, ты прямо как моя покойная мамочка! – вдруг завопил Сева. – Ну просто нет моих сил!

– Ага, – сказал я.

– Ничего не «ага»! – сказал он. – Да и вообще, при чем тут?…

– По-моему, очень даже при чем, – сказал я.

– Иди ты! – сказал Сева. – Ты хоть понимаешь, о чем ты спрашиваешь?

– Мне кажется, да, – сказал я.

– А мне кажется, нет, – сказал он. – Вот мама меня спрашивала всякий раз, когда у меня на стороне баба появлялась…

– А ты что, маме сразу докладывал?

– Она сразу догадывалась. И вообще я ее очень любил, доверял ей как никому. Значит, только я себе кого-то заведу, она тут же: «А ты ее любишь?» Люблю, конечно, а иначе зачем затеваться. «А Светочку, значит, больше не любишь? Совсем разлюбил?» Тьфу! Конечно, нет. Я их по-разному люблю. Любовь-увлечение, любовь-новизна, любовь-страсть, если вам угодно. И любовь-привязанность, любовь-благодарность, любовь-нежность. А когда я где-нибудь на отдыхе заведу трехдневный романчик, я ведь тоже этой девочке скажу: «Я тебя люблю». И это не будет враньем: тоже любовь. Любовь-желание. Любовь-приключение. Почему нет? Но мама не понимала. Сердилась. Говорила: «Любовь бывает одна!» Я говорю: но позволь, я еще и тебя люблю! И бабушку Машу! И сестру Лизу! Я еще родину люблю, вот! И Анну Ахматову!

– Хорошо, что все в женском роде, – сказал я.

– Не только, не только, – засмеялся Сева. – Еще я люблю своего отца. Вернее, любил, когда он был жив, и сейчас помню это чувство. А также Сезанна. Еще тебя люблю, хоть ты ханжа и моралист! А вот ты меня любишь?

– Конечно, люблю, – сказал я. – Иначе не завел бы этот разговор.

– То-то же, – сказал он. – Очень широкое понятие.

– Может, надо сузить? – спросил я.

– Еще чего! – сказал Сева.

Откровенно, по-мужски

гордость и предубеждение

– Я всё знаю, – сказал Андрей Павлович. – Про вас и про Анечку.

– Но мы и не скрывали, – сказал Толя.

Сказал уверенно и спокойно, хотя на самом деле волновался.

Потому что он первый раз говорил с Андреем Павловичем вот так. С глазу на глаз, в его кабинете, сидя в глубоком кожаном кресле, за журнальным столиком, на котором стояли бутылка виски и два низких тяжелых стакана. Андрей Павлович налил себе и Толе по чуть-чуть, отхлебнул глоточек.

Сегодня Толя приехал к Ане на дачу, они сидели на третьем этаже, и вдруг ей позвонили по внутреннему: папа приехал, зовет. Она спустилась вниз, вернулась растерянная: «Папа хочет с тобой поговорить. Через час».

Через час он сидел в кабинете Андрея Павловича, стараясь не озираться.

– Я всё знаю, – повторил Андрей Павлович.

Толя светски улыбнулся.

– Я всё знаю, – в третий раз сказал Андрей Павлович. – Но я не осуждаю вас и тем более Анечку. Молодость. Свобода. Это правильно. Никто не собирается вас хватать и кричать: «Соблазнил – женись!»

Толя опустил глаза.

– Дело обстоит ровно наоборот, – сказал Андрей Павлович. – Я буду откровенно, по-мужски. Без обид, ладно?

– Конечно, – сказал Толя.

– Вы очень милый молодой человек. Вы меня вполне устраиваете как студенческий дружок моей дочери. Но вы меня абсолютно не устраиваете как ее будущий муж. Ваша женитьба на Анечке невозможна, запомните раз и навсегда. У меня насчет ее судьбы совсем другие планы. И вы, как умный человек, это прекрасно понимаете.

– И что поэтому? – спросил Толя.

– Вы на третьем курсе, так? Сейчас осень. К весне расстанетесь. Но пусть она вас сама бросит. Но чтоб ей не было больно. Найдите способ, чтоб она вас просто разлюбила. Например, постепенно станьте скучным, унылым занудой. В общем, понятно. Надеюсь, в будущем смогу вам немножко помочь, в смысле карьеры.

– Понятно, – сказал Толя. – Только зря вы всё это.

– То есть? – нахмурился Андрей Павлович.

– Я вовсе не хотел на ней жениться, – сказал Толя.

– Как? – воскликнул Андрей Павлович.

– Да очень просто! – Толя даже вскочил на ноги. – Давайте откровенно. По-мужски. Аня – хорошая девочка, да. Ну и всё. Почему я должен на ней жениться? В смысле должен хотеть на ней жениться?

– Вон отсюда, – устало сказал Андрей Павлович.

В коридоре Толю ждала Аня.

– Значит, хорошая девочка и всё? – прошипела она.

– Поехали ко мне, – сказал он. – А завтра с утра – в загс.

– Спасибо, я подумаю. Тебя довезти до станции?

– Сам дойду.

– Два километра, – сказала она.

– Ничего, – сказал он. – Заодно прогуляюсь.