Текст книги "Пять минут прощания (сборник)"
Автор книги: Денис Драгунский
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Тогда психиатр спрашивал:
«Но вы бы хотели, чтоб он все-таки выздоровел? Чтоб у него, в конце концов, наладилась жизнь?»
Если женщина говорила «Лучше пусть сдохнет в мучениях!» или «Пусть он пропадет под забором!» – старые психиатры считали, что это шизофрения, а не просто реактивная депрессия.
Больше того. Если человек строил свои планы на чужой смерти (типа: вот он скоро умрет, и я стану хозяйкой квартиры; вот она не выйдет из больницы, и я женюсь на другой) – то есть если человек, по существу, мечтает о смерти близкого человека – это тоже считалось надежным признаком шизофрении.
Ах, старые времена!Славные времена, когда ученые люди всерьез считали, что пожелать близкому человеку смерти – это признак тяжелой психической патологии, признак сумасшествия, безумия.
к сожаленью, в день рожденья КОРНИШОНЫ
Моя знакомая рассказывала:
«У мужа был день рождения, позвали гостей. Слава богу, ничего не надо доставать,как мать рассказывала, что раньше в очередях стояли, какие-то заказына работе получали.
Но все равно квартиру убрать надо? что-то приготовить своими руками надо? купленное разложить надо? стол накрыть надо? Надо, моя дорогая. Особенно если рабочий день. Вторник. Муж считал, что отмечать надо день в день.Я все приготовила. Три салата всухую нарезала с вечера. Баранину запекла – это с раннего утра. В шесть встала, поставила в духовку, в полвосьмого она уже почти готова, я ее в горячей плите оставила, потом прийти и довести до кондиции. С работы отпросилась на два часа раньше. Около метро у бабок купила капусты два сорта и огурцов, корнишонов. Попробовала – класс!
Все накрыла, красиво разложила. Сама переоделась. А муж не идет с работы. Гостей на семь звали, а его нет.
В 7:15 в дверях ключ. Пришел.
– Извини, шеф задержал. Скажи спасибо, ребятам не признался, что у меня сегодня дэ-рэ, а то бы пришлось, сама понимаешь…
– Спасибо, – смеюсь.
Целую его, еще раз поздравляю (подарки мы с дочкой ему утром вручили), он нас с дочкой за плечи обнимает, ведет в комнату, к накрытому столу.
Садится на свое место во главе. Его день.
– Ух ты! – говорит. – Красота! А какие корнишончики! Дай-ка штучку, пока гости не набежали. – Жует, хрустит. – Ай, класс, ммм! Только жалко, неровные.
– В смысле? – спрашиваю.
– Ну, вот мы у Сережки были, на новоселье. Вот у него огурчики были один в один, как патроны в обойме. Вообще у него шикарный стол был, помнишь?
– Не помню, – говорю.
– Ну, ничего, – говорит.
Ничего так ничего, а тут в дверь звонок, потом еще, гости стали приходить.
Собрались, расселись. Выпили, закусили.
Я подождала часок, чтоб они наелись.
Встаю с рюмкой.
– Друзья, – говорю. – Имеется особый тост. Друзья, хочу вам сообщить, что с этой минуты я не жена вот этому человеку. Это квартира моих родителей. Пусть идет куда хочет. Сегодня. Сейчас. А я на кухне подожду.
Выпила, закусила огурчиком. Корнишоном.
Дочка на меня чуть не с кулаками. Лиля и Вадик тут же губы надули и ушли: очень воспитанные. Остальные галдят, его успокаивают. А он только повторяет: “В мой день рождения! В мой день рождения!” И чуть не плачет.Мне даже смешно стало».
Я ее спросил:
– А в самом деле. Зачем ты на дне рождения скандал устроила?
– Чтобы уже точно развестись, – сказала она. – Чтобы потом не простить, как сто раз прощала.
Помолчала и сказала:– Чтобы себе не простить. Что вышла за него замуж.
дополнение к вышесказанному ПОДКАБЛУЧНИК И СВЯТАЯ
Николай Носов, автор «Незнайки», еще писал литературные фельетоны. В одном из них я нашел такое наблюдение:
– у положительного героя глаза светлые, у отрицательного – водянистые;
– у положительного героя буйная шевелюра, у отрицательного – патлы;
– у хорошего человека нос орлиный, у плохого – крючковатый.
Ну и так далее.
Это относится и к семейным делам.
Если у жены, мягко выражаясь, «непростой характер» и мужчина это терпит, то готово – он подкаблучник, тряпка.
А если терпит женщина – она святая, мудрая.
запас прочности ДОБРАЯ, ХОРОШАЯ
Вдруг постучали.
– Что это? – Татьяна Сергеевна вздрогнула.
– Наверное, рядом где-то, – сказал Алексей Михайлович. – Ничего.
Постучали снова, громче и сильнее.
– Сейчас разберемся, – сказал Алексей Михайлович, вставая с табурета и надевая на голое тело халат. – Сейчас. Главное, ничего не бойся, ни-че-го!
Они с Татьяной Сергеевной были в гостиничном номере. Было четыре часа дня. Как у них было заведено, после всего он мыл ее в ванне. Взбивал пену, споласкивал и вообще. Ей это очень нравилось.
– Не бойся, – повторил он и вышел из ванной.
Татьяна Сергеевна слышала его строгий голос.
– Электрик, – сказал он, входя. – Идиоты. Я администратору голову оторву. Но вообще мой грех, конечно. Надо было в нормальной гостинице снимать. Где черт-те кто в дверь не колотится. Я виноват. Мне очень стыдно.
– Что ты, что ты, – сказала она. – Я жутко перепугалась, правда.
– Ну, ясно же, что ерунда какая-то, – сказал он, снимая халат. – Чего тебе бояться?
– Как чего? Я замужняя дама.
– А! – сказал он, налил на ладонь гель и намылил ей плечи.
– Что «а»? Если бы он пришел, он бы меня убил.
– Это я бы его убил, – сказал Алексей Михайлович, играя мускулами. – Легко.
– Зачем?
– Не зачем, а почему, – сказал Алексей Михайлович. – Чтобы он тебя не убил, понятно? – и он стал нежно мылить ей грудь и живот.
– А если бы твоя жена вдруг ворвалась, что тогда?
– Откуда бы она здесь взялась? – он пожал плечами.
– Ну, мало ли. Выследила бы. Не знаю. Вот ворвалась бы, и все.
– Исключено, – сказал Алексей Михайлович.
– А если бы? Вот если бы Олег ворвался, он бы меня убил, точно. А Лена?
– Она бы меня простила, – сказал Алексей Михайлович.
– Хорошая она какая, – сказала Татьяна Михайловна. – Добрая.И крепко зажмурилась. Тем более что Алексей Михайлович стал смывать с нее пену с помощью душа.
Потом они обсохли, оделись, остыли,как говорила бабушка, и вышли.
Попрощались у метро. Он спустился вниз, а ей было на троллейбус. Или пешком – она жила в двух остановках.
Достала мобильник, нашла телефон его жены. Захотелось позвонить ей и сказать: «Вы его простите, пожалуйста! Вы же такая хорошая!» И все выложить в подробностях. Включая царапину у него на попе.
Но потом расхотела. Даже стерла ее номер. И его номер тоже.
А для верности шарахнула мобильник об асфальт.Он не разбился. Тогда она ногой спихнула его в водосток.
от абстрактного к конкретному и обратно МЫ ДИАЛЕКТИКУ УЧИЛИ НЕ
Мой приятель давным-давно рассказывал:
«В 1979 году я поступал в аспирантуру одного физического института. Готовлюсь к экзаменам. В числе прочего надо сдавать философию. Марксизм-ленинизм. Диамат, истмат и все такое. А я по этой части совсем никак. Мимо. Когда учился, сдавал по шпорам. Да и нас вообще по этой части не мучили. А тут – экзамен! Посмотрел билеты – батюшки! Античные атомисты, категорический императив, диалектика общего, особенного и единичного. Короче, кранты.
Но надо!
Положил себе на это дело две недели. Затарился учебниками, поехал на дачу. Учебники толстые, страшно открывать. А как откроешь – тут же закроешь: не лезет, и всё. А время идет. И непонятно, что делать. В тоске роюсь на книжных полках. Вдруг вижу – брошюрка “Основы философских знаний. Для сельхозтехникумов”. Издано то ли в Ставрополе, то ли в Краснодаре. Ясное дело – у нас дача от дедушки, он был агроном, кандидат сельхознаук.Тридцать шесть страничек. По любому вопросу четыре пункта: во-первых, во-вторых, в-третьих и “таким образом”, то есть вывод. Даже мне понятно. Но всё, что жирным шрифтом, я наизусть запомнил, на всякий случай.
Прихожу на экзамен, тяну билет. “Диалектика объективного и субъективного в научном познании”. Излагаю по той брошюрке. Во-первых, во-вторых, в-третьих и таким образом.
Экзаменатор говорит:
– Погодите минутку… – и зовет остальных: – Идите сюда, товарищи! Тут молодой человек очень занятно отвечает.
Они подходят. Их четверо. Ну, всё, думаю. А он мне:
– Можете еще раз повторить?
Я повторил. Они улыбаются.
– Так, – говорит дамочка с брошкой. – В самом деле занятно. А расскажите нам о взаимосвязи сознания и самосознания.
Я киваю, легко вспоминаю, что там про это было: во-первых, во-вторых, в-третьих, ну и таким образом.
Лысый дядя расстегнул пуговицу и говорит:
– Так. А что такое истина?
Я отвечаю. По четырем пунктам, как в книжечке.
– Вот так раз! – он вытирает лысину и смеется.
– Можно я возьму другой билет? – говорю.
– Не надо, – говорит он. – Давайте откровенно. Какой из вас получится физик, еще неизвестно. Но вы уже сейчас почти готовый философ. У вас четкое, безусловно марксистское, но при этом самостоятельное философское мышление. Идите к нам в аспирантуру. Лично ко мне.
Я, конечно, вежливо поблагодарил и отказался.
А книжечка куда-то потерялась.Когда на даче делали ремонт, выбросили, наверное».
искусство полемики «СВОБОДНАЯ ЕДА»
Много лет назад я работал в Вашингтоне, в «Институте мира». Там была внутренняя электронная почта. Бывало, тенькает в компьютере, и выплывает письмо:
HEY EVERYBODY!
FREE FOOD ON THE FIFTH FLOOR!!!
(«Эй, народ, халявная жратва на пятом этаже!»)
Значит, кончился какой-то семинар или конференция, и осталась куча пиццы и тарталеток.
И сразу слышится топот по лестнице. Народ бежит за фри-фудом. Причем вполне солидные люди бегут, пи-эйч-ди и всё такое.
Я поначалу брезговал. Континентальное воспитание. Но потом пару раз ходил, чтоб не отрываться от коллектива. Тем более какой там фуд? Ухватишь пиццы ломтик или колбасу с оливкой на шпильке, и все дела.
И вот на днях мне приснился сон.
Сначала снилось то, что было на самом деле. Я пошел на семинар в Центр Карнеги. Сижу, слушаю, вопросы задаю. Потом легкий ланч – та же пицца и тарталетки. Ну, салат. Чай, кофе, пепси.
Стою у стола, закусываю. Подходит какой-то незнакомый дядя.
То да сё, вы откуда? «Из России». А здесь что делаете? «В Ю-Эс-Ай-Пи работаю».
И он вдруг говорит с гадкой улыбкой:
– You came here for free food?
То есть пришел поесть на халяву.
Я сухо отвечаю:
– Меня пригласил NN, – называю фамилию важного человека. – Мы с ним давно знакомы. Он у меня не раз бывал в Москве.
Дядька сказал «Оу, оу» и стушевался.Так все кончилось в реальности.
А во сне – продолжение:
– Ну да, – говорит он. – NN пригласил вас на фри-фуд.
– Вы что? – говорю я. – Зачем мне этот фри-фуд?
– Как зачем? – смеется он. – Вы сэкономили десять долларов. Вы же сегодня не пойдете на ланч?
– Послушайте, – говорю. – У меня очень хорошая стипендия. Мне оплачивают страховку. Я ничего не должен банку. Что мне эти десять долларов?
А он не может успокоиться:
– Десять долларов тут, десять долларов там, к концу месяца сто долларов, к концу года – тысяча… Великое дело – фри-фуд!
Беру вилку, пробую целую пиццу – ура, она не разрезана! Подхватываю ее и с размаху надеваю на голову этому дяде. Начинкой вниз.
– Вот тебе фри-фуд!
Топленый сыр вперемешку с красным перцем и кусочками ветчины сползает по его серому пиджаку. Он протирает очки и говорит:– Ваша ярость только лишний раз доказывает, что вы действительно пришли сюда ради бесплатной еды. You really came here for free food!
Дело не во фри-фуд, конечно. А в том, что если человек уперся, его не переспоришь.
критические заметки по национальному вопросу ЭТИ НИЩИЕ СЕЛЕНЬЯ
Однажды писатель Кабаков подвозил меня из Останкина. Мы там вместе снимались в какой-то программе.
Машина у него была «Волга».
А я помнил, что у него раньше был «Форд» или что-то в этом роде. Я спросил, почему он машину сменил.
Писатель Кабаков сказал:
– Я раньше пил виски и коньяк, разъезжал на иномарках, ел всякие пиццы-пасты, а как только оказывался за границей, тут же норовил завести романчик с какой-нибудь Джулией или Франсуазой. А вот примерно год назад я понял: я русский человек. А русский человек должен ездить на «Волге», пить водку, есть щи да кашу и жить с русской женщиной.
– Обязательно церковным браком? – спросил я.
– Тебе бы все смеяться, – сказал он. – Тут, понимаешь, какая-то национальная биохимия. И в смысле выпивки-закуски, и в смысле женщин тоже.
– А в смысле машины «Волга»?
– Тут биофизика, – сказал Кабаков. – «Волга», она трясет по-нашему.
– Это полезнее? – спросил я.
– Это привычнее, – сказал он.
нет у революции конца ЛЕДИ АННА И ДЖОЙ
Джой Дэвис и Энн Таффин дружили с первого курса. Они изучали политические науки. У них были комнаты рядом.
Энн часто заходила к Джой. Она покупала особые подарочные коробочки – всего на две большие конфеты, с тройным орехом и золотой обсыпкой. Специально для чаепития верных подруг.
Они их медленно ели, отрезая мягкий шоколад тонкими ножиками, нежно выколупывая орехи всех трех сортов, подбирая обсыпку облизанными пальцами. Посматривая друг дружке в блюдечки. Чтоб не оказалось, что Энн уже съела свою конфету, а у Джой осталось больше половины. Потом стали есть конфеты на счет раз-два-три. Чтоб закончить одновременно.
Они были красивые, но не очень. Обыкновенные. Джой была высокая и темноглазая. Энн поменьше и светленькая.
У них почти не было парней. У Джой был испанец, но они потом расстались. А Энн нравилась робким мальчикам, которые боялись назначить свидание. Они с Джой это обсуждали и смеялись.
Однажды Энн призналась, что переспала с принцем Генри, который учился с ними вместе. Джой сказала, что это мило, но бесперспективно. Энн сказала, что все понимает. Потом он ее бросил, конечно же. Но через полгода объявился и сказал, что помолвлен. Потом его невеста разбилась на машине. Он уехал служить в армию. Написал ей четыре письма из Афганистана.
Джой и Энн тем временем получили дипломы и стали работать. Энн часто заходила к Джой с двумя бутылками пива. Они пили из горлышка, косясь друг на дружку, чтоб закончить одновременно. Иногда Энн оставалась у нее ночевать.
Три года прошло. Однажды Энн пришла и сказала, что принц Генри сделал ей предложение, свадьба через год, и теперь она леди Анна. Она торопилась и быстро убежала. В гостях у Джой была ее соседка. Они выглянули в окно, увидели, как Энн садится в большой «Даймлер» с шофером.
– Она будет королевой! – охнула соседка, простая тетка.
– Нет, – сказала Джой.Джой знала, что говорила.
За неделю до свадьбы Энн, то есть леди Анна, заехала к подруге.
– Ты поразительно вовремя приехала! – расхохоталась Джой. – Просто даже невероятно!
– Я хочу что-нибудь для тебя сделать, – сказала леди Анна. – Это, конечно, ужасно смешно, но я буду королевой.
– Нет, – сказала Джой и включила телевизор.
Взволнованный премьер-министр сообщил, что монархия упразднена, а члены королевского дома взяты под стражу.
– Отпусти машину и охрану, – сказала Джой. – Так будет лучше. Говорю тебе как член Партии республиканской революции.
– Что будет с ним? – спросила бывшая леди Анна.
– Ему даруют жизнь. Но посадят надолго.
– А я?– А ты будешь заходить ко мне в гости с двумя бутылками пива, – Джой села на диван и потянулась. – Иногда будешь оставаться ночевать.
кое-что о славе ВСЯК СУЩИЙ В НЕЙ ЯЗЫК
В первых числах декабря 2010 года у станции метро «Университет», часов в восемь вечера, я покупал кислую капусту и соленые огурцы. Четыре ведерка открыла передо мною озябшая, но бодрая тетенька. Две капусты нормальные, третья с клюквой, четвертая сладкая – на яблочном соке. Я выбрал нормальную, но которая пожестче.
Накладывая капусту в пакет, взвешивая, завязывая узел и отсчитывая сдачу, она рассказывает, как днем к ней пристал милиционер. Грозился, что может ее прогнать, оштрафовать, вообще арестовать.
– А я ему: давай, выписывай штраф! Веди меня в тюрьму! А хочешь, вызывай ОМОН! А он смеется, но не отстает. Давай, мол, собирай свою капусту и уё… – ой, простите, молодой человек!
Молодой человек – это я.
Хотя ей лет сорок пять в крайнем случае. А мне шестьдесят.
– Намекает, чтоб рублей пятьсот ему дать, – говорит тетка. – Прямо открыто намекает: давай пятьсот, и все дела.
Рядом – лоток с газетами и журналами.
Газетчик встревает в разговор.
– Надо было дать, – говорит он.
– Если каждому давать – поломается кровать! – смеется тетка.
– Ну ты поэт! – смеется газетчик. – Ну просто Белла Ахмадулина!
отрывок из камерной пьесы МИМО ВОЙНЫ И МИРА
Элен:
Я пробовала его полюбить. А он не попытался заглянуть мне в сердце: не одни же там наряды и балы, в самом деле? Он меня презирал за мою красоту. Он считал, что я должна сразу забеременеть. Он думал, что я глупа. Да, я не читала столько книг. Он мог образовывать меня, но не пожелал. Я сама искала Бога: когда я принимала католическую веру, мне было дыхание от алтаря, это была la grâce,благодать. Я рано умерла, увы. Я могла бы написать un traité de l’amour.Но это была бы печальная книга.
Лиза:
У него были друзья, была военная служба, был Петербург, был свет, была война, в которой он желал стать героем. Мечтал о славе. А у меня была вздернутая верхняя губа. Миленькое, такое детское личико, и тяжелый живот. Прощайте. Закройте мне лицо, чтоб я не видела вас, вашей войны, вашего мира. Закройте крышку. Сыпьте, не жалейте земли. Вот так. Спасибо.
Соня:
Потому что дела Николая были плохи: имение в расстройстве, денег нет, и он ничего не делал. Ничего не попытался совершить, он сидел в кабинете и молча курил трубку. Неделями! Месяцами! Но у меня не было приданого. Он ведь знал это, когда обещался мне. Теперь ему нужна жена с большим состоянием. Ему нашли богатую наследницу, и он оставил меня. Ведь как просто. До чего люди просты. И некуда бежать.
Платон:
Барин был добрый. Вместе с ним шли. Мороз был. Из одного котла хлебали. Ночевали у костра. Дальше шли. Я занемог. Присел у дороги, француз ко мне с ружьем. Я на барина гляжу, думал, заступится или подняться руку даст, а он отвернулся и пошагал. Не сказал – прости, мол. Француз меня не насмерть застрелил, я до ночи на морозе помирал и все на дорогу смотрел. Эх, барин! Я хотел было твоим деточкам во сне явиться, да не разобрался, которые твои. А чужим-то зачем являться, зачем зря чужих деточек пугать?
река времен в своем стремленьи ЭТО ЖЕ ДЕТИ!
«Таким образом, в начале романа Анатолю двадцать два года, его другу Долохову – двадцать пять. Пьеру – двадцать. Элен, вероятно, не больше девятнадцати, потому что по неписаным законам того времени она не должна быть старше Пьера. (Тот факт, например, что Жюли старше Бориса, подчеркивается особо.)»
Наташе – 13, Соне – 15, Вере – 17, Николаю – 20. Князю Андрею – 31.
См.: М.М. Блинкина. Возраст героев в романе «Война и мир». Известия АН. Серия литературы и языка. Т. 57. № 1. М., 1998. С. 18–27.
Моя детсадовская подруга Лиза сказала мне недавно: – Как странно перечитывать «Войну и мир»! Ведь когда мы читали ее первый раз, то погружались в мир взрослых людей. Смотрели, задрав голову, на их сложные взрослые дела, мысли и чувства. Нашими ровесницами были только Наташа и Соня, а остальные – значительно старше. А теперь – это же дети! Все они – младше моих!
А ведь и в самом деле.
Попробую перечитать «Войну и мир» как роман о молодежи.О золотой молодежи.
неожиданно сблизившись, бестолково переговариваясь КОГДА Б ВЫ ЗНАЛИ, ИЗ КАКОГО СОРА
«– Но, милая мадемуазель Софи, есть соображения, которые выше собственного счастья. Понимаете ли вы это?
– Я? То есть как вас понимать?
– Могли ли бы вы для счастья человека, которого вы любите, пожертвовать своим обладанием им?
– Да, наверное…
Князь Андрей слабым движением достал письмо княжны Марьи, лежавшее подле него на столике.
– А знаете, мне кажется, что моя бедная княжна Марья влюблена в вашего кузена. Эта такая прозрачная душа. Она не только видна вся лично, но в письмах я вижу ее. Вы не знаете ее, мадемуазель Софи.
Соня покраснела страдальчески и проговорила:
– Нет. Однако у меня будет мигрень, – сказала она и, быстро встав, едва удерживая слезы, вышла из комнаты, миновав Наташу.
– Что, спит?
– Да, – она побежала в спальню и, рыдая, упала на кровать.
“Да, да, это надо сделать, это нужно для его счастья, для счастья дома, нашего дома”.
К вечеру она написала письмо Николаю, в котором отсылала ему кольцо, освобождала от обещания и просила просить руки княжны Марьи, которая сделает счастье его и всего семейства. Она принесла это письмо графине, положила на стол и убежала.
– Позвольте мне поцеловать вашу великодушную ручку, – сказал ей вечером князь Андрей, и они долго дружески разговаривали о Наташе.
– Любила ли она кого-нибудь сильно? – спрашивал Андрей. – Я знаю, что меня она никогда не любила совсем. Того еще меньше. Но других, прежде?
– Один есть, это Безухов, – сказала Соня. – Она сама не знает этого.
В тот же вечер князь Андрей при Наташе рассказывал о Безухове, о известии, которое он получил от него. Наташа покраснела. Оттого ли, что она думала о Безухове больше, чем о другом, или оттого, что с своим чутьем она чувствовала, что на нее смотрели, говоря это. На другой день Андрей рассказывал о чертах великодушия и доброты Пьера из своих воспоминаний. Соня тоже говорила о Пьере. Княжна Марья делала то же.
Вечером князь Андрей попросил Наташу спеть в другой комнате, и княжна Марья села аккомпанировать, и два года почти не троганный голос, как будто сдерживая за все это время всю свою обаятельность, вылился с такой силой и прелестью, что княжна Марья расплакалась, и долго все ходили как сумасшедшие, неожиданно сблизившись, бестолково переговариваясь.
Наконец пришло письмо Пьера, что он жив и вышел с пленными из Москвы.
Обе свадьбы сыграны были в один день в Отрадном, которое вновь оживилось и зацвело. Николай уехал в полк и с полком вошел в Париж, где он вновь сошелся с Андреем.
Во время их отсутствия Пьер, Наташа, Марья с племянником, старик, старуха и Соня прожили все лето и зиму 1813 года в Отрадном и там дождались возвращения Николая и Андрея.Конец».
Все издатели отказались этопечатать.
Полагаю, они были правы.Кто мог подумать, что из этогочерез два года получится «Война и мир»?
фантазия и фуга ЧТО ДУМАЕТ ЛОШАДЬ
Лев Толстой пишет в 1866 году, в предисловии к первой редакции «Войны и мира»:
«Я пишу до сих пор только о князьях, графах, министрах, сенаторах и их детях и боюсь, что и вперед не будет других лиц в моей истории.
Может быть, это нехорошо и не нравится публике; может быть, для нее интереснее и поучительнее история мужиков, купцов, семинаристов, но я не могу угодить такому вкусу.
Жизнь купцов, кучеров, семинаристов, каторжников и мужиков для меня представляется однообразною и скучною, и все действия этих людей мне представляются вытекающими, большей частью, из одних и тех же пружин: зависти к более счастливым сословиям, корыстолюбия и материальных страстей.
Жизнь этих людей некрасива.
Я никогда не мог понять, что думает будочник, стоя у будки, что думает и чувствует лавочник, зазывая купить помочи и галстуки, что думает семинарист, когда его ведут в сотый раз сечь розгами, и т. п. Я так же не могу понять этого, как и не могу понять того, что думает корова, когда ее доят, и что думает лошадь, когда везет бочку.
Наконец (и это, я знаю, самая лучшая причина), что я сам принадлежу к высшему сословию и люблю его.
Я смело говорю, что я аристократ, и по рождению, и по привычкам, и по положению.
Я воспитан с детства в любви и уважении к изящному, выражающемуся не только в Гомере, Бахе и Рафаэле, но и всех мелочах жизни: в любви к чистым рукам, к красивому платью, изящному столу и экипажу. Ни я, ни отец мой, ни дед мой не знали нужды и борьбы между совестью и нуждою, не имели необходимости никому никогда ни завидовать, ни кланяться. Ежели счастье это не принадлежит всем, то из этого я не вижу причины отрекаться от него и не пользоваться им.
Я аристократ потому, что не могу верить в высокий ум, тонкий вкус и великую честность человека, который ковыряет в носу пальцем и у которого душа с Богом беседует (т. е. который рыгает. – Д.Д.).Все это очень глупо, может быть, преступно, дерзко, но это так. И я вперед объявляю читателю, какой я человек и чего он может ждать от меня».
Конечно, всё это было глупо.
На самом деле Лев Толстой никакой не аристократ. Он просто богатый помещик.
В слове «аристократ» два корня: аристос(лучший) и кратос(власть).
Власти-то у русских аристократов не было.
Что такое аристократия в точном смысле слова? Это князья, герцоги и графы, которые сами разбираются со своими вассалами, а королю обязаны военной верностью и налогами. А король – первый среди равных. В этом смысле в России аристократии не было довольно давно. Она подавлялась планомерно и жестко. Иван Грозный истребил удельных княжат. Федор Алексеевич уничтожил местничество. Петр разогнал боярскую Думу и ввел табель о рангах – дворянство можно было выслужить по известным правилам. Анна Иоанновна разорвала кондиции. «Указ о вольности дворянства» имел и вторую сторону – дворян как сословие вывели за штат.
Среди русских дворян значительную долю (по Герцену – до половины) составляли обнищавшие мелкопоместныеи однодворцы.Но среди них встречались и прямые Рюриковичи.
Эти Рюриковичи, бывало, просили Христовым именем или жили приживалами у более богатых – и возможно, менее родовитых – соседей-помещиков.
Сама по себе принадлежность к старинному знатному роду ничего не давала. Нужна была масса привходящих обстоятельств. Удача, успех, старание, пробивная сила, придворные и служебные интриги, образование, хозяйственная сметка.Как на любом рынке.
Поэтому Толстому (да и всякому другому аристократу) честнее было бы написать так:
«Я богат, я сын и внук богатыхи поэтому не знал нужды, никому не кланялся, поэтому люблю изящное, вкусно и красиво ем, образован и начитан, хорошо воспитан и пользуюсь носовым платком».
Но для этого достаточно иметь богатого папу.
Лучше, конечно, и богатого дедушку. Но не более того.
Можно даже из лавочников.
В третьем поколении появляется тонкий ум и носовой платок.
Вот и всё об аристократии. Не надо преувеличивать. Толстой это сам прекрасно понимал.
Поэтому надуманный натужный аристократизм через несколько лет сменился у Толстого столь же надуманной и натужной любовью к мужикам, купцам, каторжникам и кучерам.
Попыткой понять, что думает лошадь.И попыткой отречься от счастья, которое не принадлежит всем.
этнография и антропология О «ВЕЩИЗМЕ» И СЧАСТЬЕ
Один знакомый мальчик пришел ко мне в гости в новом костюме. Двубортный, в рубчик, красиво и солидно – особенно для пятнадцати лет (нам примерно по стольку было). Только нагрудный карман был не слева, а справа. Я спросил, что за интересный такой фасон. Он бодро сказал: «Это мне дедушкин костюм перелицевали».
То есть распороли и перешили, перевернув ткань. Чтобы заношенная, заслоснившаяся сторона оказалась внутри, а снаружи – почти совсем свежая. Которая в темноте, за подкладкой, ожидала своего часа.
Карман, конечно, переезжал слева направо. Хотя некоторые, бывало, ставили такую как бы планку на обеих сторонах. Люди более тонкие (или портные более изобретательные?) делали из перелицованного пиджака некое подобие френча, что-то мужественное, с двумя карманами. Иногда даже с треугольными клапанами.
Бедно жили!
Кстати, этот мальчик был из очень богатой и знаменитой семьи. Настоящая советская элита. Однако, выходит, и в таких семьях одеть подростка в перелицованный дедушкин костюм было в порядке вещей.
Экономно жили.
Кто помнит ателье по подъему петель на трикотаже (на колготках в том числе)? Про искусство подъема петель вручную, дома?
Кто и когда последний раз распарывал пальто,у себя на столе, скальпелем или бритвой, – чтобы перешить его (своими руками, на машинке) для подросшей дочки?
Было ателье «Художественная штопка». Был глагол «заштуковать», то есть тончайшей, подобранной по цвету и фактуре ниткой так заделать рваную брючину, что с полуметра и не разглядишь.
Еще одну фразу помню: «Майки приличной (лифчика хорошего) нет – не в чем к доктору сходить».Нижнее белье донашивали буквально до дыр.
«Вот люди изобрели телеграф, паровоз, печатный станок, – спрашивал Лев Толстой, – а стали они от этого счастливее?»
Продолжу.
Вот вещи стали дешевле и доступнее. Старое мамино пальто и дедушкин костюм не перешивают, а кладут у помойки, для бомжей. Поехавшие колготы и порванные брюки – выбрасывают. Белье, опять же, покупают красивое и даже иногда очень фирменное.
Стали люди от этого счастливее?
Думаю, что все-таки да.При прочих равных.
попытка к бегству СЛЫШАТЬ ВИДЕТЬ НЕНАВИДЕТЬ
26 декабря 2010 года под утро приснился такой сон.
Вернее, два сна.
Первый сон
Молодые люди говорят на непонятном языке. Вроде английский, но слов не разобрать. Прислушиваюсь. Ух ты! Они говорят по-русски, но особым манером. Очень похоже на английский. Спрашиваю: «Извините, простите пожалуйста, у меня такой вопрос, вы так интересно говорите… Откуда вы?» (Я думаю, что это какой-то областной диалект.) Они смеются, объясняют – тут есть такие специальные курсы, учат вот так разговаривать. Вежливые молодые люди, все объясняют уже на нормальном русском. Говорят: «Хотите адрес?»
Нет, спасибо, не хочу.
Вижу рядом поэта Льва Рубинштейна. Он хихикает:
– Что, тебя не поняли?
– Да нет, – говорю, – поняли.
– Ну, это пока, – говорит он. – Скоро перестанут. Тебе осталось года три-четыре. Вот я старше тебя, и меня уже почти не понимают.
Лёва грустный, худенький, цепляет на спину разноцветный детский рюкзачок, машет мне рукой и скрывается в толпе.
И сразу – второй сон.
Стою у афишной тумбы. Не там, где разговаривал с ребятами и с Лёвой, но где-то недалеко. Читаю объявления о спектаклях и концертах. Что-то интересное. Знакомые фамилии режиссеров, незнакомые названия театров.
Спиной чувствую, что сзади кто-то стоит и на меня смотрит.
Хочу повернуться. Слышу женский голос:
– Не поворачивайся, пожалуйста.
Хоть и «пожалуйста», но очень решительно.
– Ладно, – говорю. – Не буду. Это ты?
Я не знаю, кто она на самом деле. Но во сне я как будто очень близко с ней знаком. Даже более чем близко. Но не в любовном смысле, а просто – уже много лет плотно общаемся. Поэтому я даже рад нашей встрече. И не очень удивляюсь ее просьбе не поворачиваться. Она всегда такая, со всячинкой. Может, она плохо накрашена, откуда я знаю. У нее такое бывает, разные причуды.
– Да, да, конечно, – говорит она. – Ты что, по голосу не узнал?
– Узнал, конечно. Ну, как ты? – спрашиваю.
– Уезжаю, – говорит она. – В Албанию.
– Зачем?
– Жить, – говорит она.
– Но почему в Албанию? Ты не знаешь албанского языка. Он очень трудный. Ты его не выучишь.– Так даже лучше, – говорит она. – Буду жить как глухонемая. Всё забуду, всех забуду.
трудности перевода ЕЩЕ РАЗ О СЧАСТЬЕ
Как-то я разговаривал с одной американкой; она знала по-русски, она была «специалист по СССР». Она спросила про своего бывшего приятеля (не бойфренда; но я знал, что там была какая-то симпатия и вообще непростые отношения). Разговор был в Америке, а он, этот наш с ней общий друг, тогда как раз жил в Москве со своей новой женой. А я, значит, как раз приехал в Америку.