Текст книги "Красное Зеркало. Легенда вулкана"

Автор книги: Денис Ватутин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Денис Ватутин
Красное Зеркало. Легенда вулкана

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)

В пылу победы не чувствуешь всех ужасов войны. Только в леденящем душу ознобе поражения сознаешь их до конца.

Артур Конан Дойл

Женщину теряешь так же, как свой батальон: из-за ошибки в расчетах, приказа, который невыполним, и немыслимо тяжких условий. И еще из-за своего скотства…

Эрнест Хемингуэй

Те, кто видит сны наяву в ясный день, всегда идут гораздо дальше тех, кто видит сны, только засыпая по ночам.

Эдгар Аллан По

– Контакт! Вводите адреналин… Пульс нитевидный… Синтез – тридцать процентов… Готово… Газ… Дайте газ…

Я висел под потолком овальной белой комнаты… Что? Страшно? Да…

Лицо бородатого седовласого мужчины склонилось надо мной.

– Ты в порядке?!

– Сатана здесь? – словно сквозь ватную кашу спросил я.

– Тут… там… в коридоре… – Мужчина в простыне нервничал.

– Скажи: а инопланетяне есть?

– Сынок, какие инопланетяне? Что ты ерунду… ой… прости… Посейдон разбушевался… Я не успел… не успел… Прости… Посейдон пока спит… а Тифон работает… он работает на нас…

Я смотрел на седого могучего старца, который разговаривал с постелью и одновременно будто затылком говорил со мной, висящим под потолком…

– Тетя Марта тебе гостинцев передавала…

Запах формалина и хлора…

– …Говорят, еще три недели…

– А мы с мамой купили тебе робота – как настоящий: ходит, глазами сверкает, и лазер у него светится…

– Да ну их, этих роботов, в реактор…

– Защищает от дурного глаза…

– Хочу космическую ракету! С пушками! И видеокамеру, как у того дяденьки…

– Вот когда выздоровеешь…

Я открыл глаза, и темнота ушла…

Медленно, сквозь мутно-серую пелену проступала картинка, как в старинной кювете с проявителем: тогда изображения делали вручную.

На бюро стояла коричневая дугообразная лампа, словно созданная из прессованной ржавчины, бросавшая луч на поверхность.

Эта поверхность из орехового шпона, эта столешница, напоминала рельеф местности, снятый с большой высоты, со спутника… Какие-то промоины, горизонтали высот, впадины и озера. Выцветшие структуры царапин. Глубина линзы из морилки и лака, местами прорезанная черными угольными бороздами ожогов от жала раскаленного паяльника.

Казалось, будто я смотрел сквозь ржавое осеннее марево на дно змеящегося резвого ручейка. Плыл и дрожал воздух.

Звуки и запахи мягкими ростками врезались в меня.

Я услышал шум… и запах: мазутно-земельный, пропитавшийся дымом…

Шел дождь… пахло сырой осенью.

Воздух был свербяще-свежим: в ноздри резко и бесцеремонно врезался озон и гниль.

Все в одночасье стало сырым и холодным. Сквозь туман пепельных облаков изредка проступали вспышки ионных зарниц.

Телескоп покоился в футляре, окно было закрыто, и только форточка дышала этим темным и забродившим воздухом.

В комнате царил какой-то нежилой хирургический порядок: все вещи вклинивались друг в друга, словно зубья шестеренок, будто детали электронной платы.

Казалось бы, все это естественно: обычное дело… Священная круговерть…

С кухни донесся зловещий вой на четыре тона – это закипел старинный дедушкин чайник. Раньше меня этот звук заставлял вздрогнуть, а теперь – ничего, привык. Даже нравится.

Я привычным жестом вытащил из пачки сигарету, взяв разогретый паяльник и прикурив от его жала, – красно-оранжевыми трещинами разошелся кончик сигареты.

Стало теплее… Запахло незнакомым ватным дымом.

И вдруг раздался переливистый звонок в дверь, выбивший меня из равновесия. Я встряхнул головой, увеличивая приток крови к мозгу, поскольку был еще во сне.

Не зная, куда бежать прежде – на кухню или к двери, – я решил, что к двери предпочтительнее: незваный гость, услышав первобытный вой, поймет, что потревожил…

И под вой чайника я открыл дверь…

На пороге стоял мужчина в черной шляпе, с которой капала вода, и в мокром черном плаще. Он блестел под скудными лампами лестничной клетки, отражая все сорок ватт призрачной ионизации.

– Ты меня пустишь? – Он вскинул черные густые брови.

– Заходи. – Я неожиданно для себя улыбнулся. – А где папа?

– У него сейчас трудности… Ты же знаешь. А я ему помогаю с эгидой. – Он раскрыл зонтик, поставив его в углу, и повесил шляпу на крючок в прихожей – с нее скатились жемчужины маленьких капель. – Я уберу, – сказал он торопливо.

– Нет, я. – Продолжая улыбаться, я открыл дверь туалета и вытащил ногой тряпку.

Он прошел на кухню в одних носках, оставляя за собой мокрые следы, и вой чайника утих.

– Ты до сих пор не пользуешься пьезо? – раздался голос с кухни.

– Да, – я возил тряпкой по полу, – привычка, понимаешь.

Через пару минут мы сидели в креслах и курили.

– Не ждал меня, наверное? – Сиреневые губы надломились в усмешке.

– Да вас кто разберет… – начал было я.

– Ой! – Он комично схватился за сердце, вернувшись в коридор. – На себя посмотри, родственник…

– Зачем ты пришел? – спросил я, наливая себе портвейна.

– А как ты думаешь? – Он сделал губами мертвую сизую дугу.

– Хватит! – Я впервые повысил голос. – Вы, мои милые, психа из меня сделали…

– Твоими же руками! – Он ударил по коленям.

– Все! – крикнул я, закашлявшись дымом. – Слышать ничего не хочу! Ты тут на кой?!

Он выпустил дымное облако гаванской сигары и медленно ответил:

– Ты, кажется, хотел… ну ладно, просил. – Он взял бутылку пива и небрежно сковырнул пробку пальцем. – В общем, у тебя было дело?

Я потупился.

– Ну да, – ответил я нехотя, – от тебя не…

– Не… – улыбаясь, ответил он.

– Ну… ты мне объясни… – Я затянулся и хлебнул портвейна. – Вся эта хрень – это прикол?

– Фи, мон дью! – Он поморщился. – Что за выражения! Прикол! Кого-то пытались приколоть?

– Да! – выкрикнул я. – Меня! Тебе мало?! ТЫ!!

– Спокойно… спокойно. – Он вынул из кармана деньги.

Они были мокрыми… разбухшие бумажные банкноты…

Нелепой раскисшей тряпкой он выбросил их в форточку.

– Прости… – я сконфузился, – я просто хотел узнать…

– Ну? – Он вопросительно сощурился.

– Скажи… Каким образом можно вынести это священное сумасшествие, напоминающее танцы и кривляния юродивого?..

Я допил свой портвейн, и пустая бутылка отлетела к куче себе подобных, звонко стукнувшись донышком…

– Прости, мой мальчик, – он, призадумавшись, улыбался, – видишь ли… А как тебе вообще все это кажется?

Он внезапно расцвел: таким я еще его не видел… Он покрылся парчовым черным халатом, рядом с его ногой показалась породистая борзая.

– Ты, собственно, чем недоволен? – спросил он повелительным тоном. – Учился, веселился, женился и работал? Ругался с женой! Пил и мечтал! Даже в кино снимался! Что не так? Приключений захотелось? От земных проблем захотел сбежать?

– Я просто хотел чего-то другого…

– Все вы, люди, всегда хотите чего-то другого, вовсе не того, что у вас есть под носом! – Он сердито нахмурился. – Но не все этого заслуживают, и не всем это надо на самом деле. Вы живете иллюзиями, мальчик мой, и ради иллюзий совершаете глупые и страшные вещи! Что ты сегодня хотел от меня услышать?

– Осень – это своеобразный итог, какая-то черта, когда вспоминается множество событий, происшедших за год, и не только.

Я пытался все ему объяснить…

Я начал забывать все самое страшное, и вместе с ним стало как-то уходить все самое лучшее. Оставалось все самое серое… Странно…

Мы прогуливались по осеннему скверу, и меня охватывало чувство потери чего-то очень важного, не лета… не солнца… какого-то смысла… Я еще злился на себя за то, что чувство это казалось мне банальной обидой: она не хотела идти со мной под руку… от меня сильно пахнет перегаром и табаком…

Иногда наступает момент, когда попадаешь в некий лимбус, чистилище, нулевой меридиан, где можно сохранить игру и подумать над развитием сюжета. Распутье…

А если изменить все? Если научиться чувствовать иначе? По-другому?

– А что именно по-другому? – Он внимательно прищурился.

– А ради чего я тут умираю? – Я хлопнул себя ладонью в грудь. – Ради любопытства? Ради того, чтобы не поддаться безделью и скуке? А может быть, чтобы стать умнее? Я и тупым побуду с удовольствием…

Я не могу понять себя? А разве я понимаю остальных?

– Мне все ясно, – сказал он медленно.

Он вынул из пальцев черную прокопченную трубку и задумчиво поглядел на конский череп, висевший на стене напротив бюро.

– Люди должны отрешиться от иллюзий и перемещаться отсюда – туда. Они – каждый – есть ступень… Ты-то должен знать… И Земля, и Марс, да и что угодно – это некий такой инкубатор. Яйцо страуса эму и утконосого динозавра – почти одинаковы. Если повышать температуру яйца – вылупятся самцы, понижать – вылупятся самки. Если воздействовать на яйцо пучком жесткого электромагнитного излучения…

– Так это всего лишь опыты? – не выдержал я, чувствуя острый приступ изжоги.

– Ты же, как всегда, не дослушал. – Он поморщился.

– Извини. – Я вновь опустил глаза на коричневый потертый паркет.

– Это новый виток развития, – продолжил он, – формируются новые нейроны, дополнительные нервные узлы, меняется состав медиаторов и скорость передачи импульса… Даже твоя родная планета претерпела массу изменений за последнее время…

– И?.. – спросил я.

– И, – повторил он с улыбкой, – тот, кому интересно, становится тем, кем интересно. Сам решает свою судьбу. И все, ничего особенного – просто процессы…

Отрывок из записи на карманном планшете

Вот так этот путь и продолжился…

А начался он с моего прилета на Марс и моей дурацкой тяги ко всему новому и невыносимой жажды одиночества. Я здесь был уже пятый год (по марсианским меркам – чуть меньше трех), хотя ощущение было, что уже лет десять.

Последнее время у меня возникло предчувствие, что этот год на Марсе может стать для меня последним… Сам не знаю, что меня потянуло с этими двумя типами из одного полушария в другое. Йорген и Сибилла – опытные Охотники и хорошие напарники… а вот туристы, свалившиеся нам как снег на голову с частного шаттла… И чего конечно же я не мог предвидеть в этой экскурсии на вулкан Олимп – это моей встречи с ней… с Ириной… Мои спонтанные чувства к ней, которые только усложнили всю ситуацию, и без того непростую: все, что связано с этой миниатюрной хрупкой девушкой, пропитано тайной и смертью… да… Странно, что эта история прокручивается у меня в голове, – может, начать вести дневник? Тогда вся эта сумятица выстроится в некий порядок и перестанет давить на мой череп изнутри? Нет, не мой это стиль – вести дневник… А потом, для этого требуется система, а я не знаю, где буду завтра… Даже что случится через пару часов…

Вот так часто бывает: одна случайность тянет за собой другую – и длинная цепь взаимодействий, как падающие друг на друга фишки домино, рождающие абсолютно неожиданный узор событий… Кто я? Одна из этих фишек? А может, деталь узора? Но уж точно не тот, кто заварил эту кашу… Зачем мне все это нужно?..

Вокруг продолжал дуть небольшой ветер, крутя в призрачном танце мелкие песчинки и пыль. Стенки кратера тихо гудели от потока воздуха.

Мы стояли уже далеко за Башней Титанов, и я вновь злился – от собственного бессилия…

Мы гнали своих вялых дромадеров, как бешеных крыс, и, только оказавшись километрах в пятнадцати от стрельбы, от смерти и от всей этой чертовщины, остановились под прикрытием небольшого безымянного кратера, наполовину занесенного песком.

Казалось, с окончания боя у Башни прошла тысяча лет… Встреча с Сенькой, встреча с безумными золотоискателями, «Ящер» и его гибель, смертоносный лязг боевых машин, силуэты всадников-паладинов с лазерными винтовками, напоминающими копья, крики боли и ужаса, взрывы, свист пуль, душманы, перекошенное злобой лицо Комода, выражение удивления и страха в глазах Криса, застрелившего командира, кровь на лице Ирины, внезапно появившийся глюк, от которого исходили жужжащие волны…

Все это стучало повторяющимся ритмом зацикленного видео, отдаваясь в висках далеким эхом…

Я медленно объезжал неровный строй туристов и смотрел всем в глаза. Чемба мерно раскачивался, а ногу лихорадило жгучей раной…

Я вспоминал о том, как все поднимались с песка, как открывали глаза, как я скомандовал «по коням», как Ирина меня перевязывала, хоть необходимости в этом не было, как все боязливо косились на труп командира с застывшим на мертвом лице выражением безграничного удивления, как искал свои очки Паттерсон, который стал для меня героем этой феерии, но… Я уже принял решение и не собирался его менять… Я чувствовал усталость и опустошенность…

Я изо всех сил не хотел того, что чуть не произошло…

Я смотрел в эти лица одновременно с жалостью и равнодушием, с любовью и недоверием… с полным ощущением какой-то утраты и безнадежности в сложившихся обстоятельствах… Я чувствовал, что сил у меня на донышке, – меня сковывала усталость.

Йорген с Сибиллой стояли чуть поодаль, негромко переговариваясь. В голове у меня продолжался малиновый звон, и уши были набиты ватой. Перед глазами плыли очертания предметов – я не мог подолгу сосредотачивать свой взгляд на чем-нибудь.

Два безумных кладоискателя, голландец с англичанином, тоже стояли в стороне, с интересом наблюдая за всей этой сценой.

А Сенька флегматично курил, ковыряясь в своем рюкзаке.

– Значит, так, – значительно откашлялся я. – Ситуация сложилась… неблагоприятная… Думаю, что объяснять не нужно: каждый из вас это поймет по-своему…

Мне было очень трудно говорить эти слова, и вместе с тем я чувствовал желание свалить с себя свинцовый груз: Сибилла и Йорген были на моей стороне – а здесь, на Марсе, это было много…

– Мы, Охотники Марса, – продолжал я, – обязались перед туристами с другой планеты (как это глупо я сказал)… кхм… обязались им провести их по маршруту, обеспечив им (то есть вам) полную безопасность…

Слова форменно застревали в моем горле, особенно когда я встречался со взглядом Ирины.

Ногу простреливало пульсирующей болью, и напоминала она о себе ежесекундно…

– Но, учитывая сложившуюся ситуацию, – продолжил я, закуривая для солидности, хоть меня и продолжало тошнить, – действие договоренностей между сторонами нуждается в…

Я задумался: да уж, учитывая сложившуюся ситуацию… Ни хрена себе ситуация! Как все мы здесь остались живы?! Это не случайное везение – это холодный расчет! И меня это здорово бесило… Туристы побывали в плену у душманов, и никто не пострадал, в то время как нас утюжил взвод тяжелых шагающих танков!!! Я знал, что слова, сказанные мной, – казенная и трусливая формула, которую я обязан воспроизвести, и обязан себя ненавидеть за это…

– …Нуждается в пере…

– Значит, вы не поведете нас на Олимп? – выкрикнула Дронова с обидой.

Вот уж вам, пани, как с гуся вода… польский паштет…

– Я, – медленно сказал я, – Охотник лицензии номер девятьсот сорок четыре, Ка два, выданной мне правительством Четырех Городов Марса…

– Пачему?! – гневно воскликнул Азиз. – Мы хатим на гору!

Я коротко смерил его обжигающим, как мне казалось, взглядом, и меня прорвало:

– А потому! Потому, Азиз, что против орбитальной бомбардировки, или ядов, или резни во время сна, как это было с Джованни, мы не в состоянии защитить: нас мало! Потому что эти танки смели бы всех, как цербер хвостом, но они не сделали этого, эти паладины могли бы всех прикончить в считаные секунды, а эти бандиты были с ними в сговоре, как и те, на «Изумруде»! Неужели вам не ясно, что в группе есть предатель, который преследует черт знает какие цели, которому начхать на ваши жизни…

Тут я осекся: взгляд мой вновь упал на Ирину.

Она смотрела на меня, и даже из-под шлема в лучах только встающего солнца на ее лице были видны слезы…

– Поймите, – сказал я глухо, старательно изучая раздвоенные копыта Чембы и свою окровавленную штанину. – Группу «кси-516» необходимо расформировать, так как она находится под прицелом неких разведслужб…

– Вы же смелый человек! – пафосно сказал Аурелиано. – Почему вы струсили?

Я очень хотел, чтобы мой взгляд сбросил его из седла на песок.

– Вообще-то, – Йорген приподнял верхнюю губу, словно оскалившийся цербер, – мы тут танцевали под пушками ради вашего удовольствия, мать их! Чтобы вы на горку слазили! Нас тут хреначили…

Геологи таращились на нас, тихонько переговариваясь друг с другом. Они тоже меня раздражали.

– Да чего вы все тут? – Сенька оторвался от рюкзака. – Мы же не в Гваделупе уже… Все живы-здоровы, а ты, Странный…

Аюми сидела в седле, крепко зажмуря свои красивые раскосые глаза. Паттерсон пребывал до сих пор в полной прострации, а Лайла хлопала ресницами, глядя поочередно то на полковника, двигающего желваками, то на меня, брызжущего слюной.

– Я прошу прощения за эмоциональный срыв… – Я пытался успокоиться и донести сразу много мыслей до этой публики – в глаза Ирины я старался не смотреть. – Но есть серьезное подозрение, что в группе имеется хорошо законспирированный агент разведки. Этим объясняются многие происшествия, начиная с убийства итальянского профессора…

– Итальянского? – Сенька очень хотел быть в диалоге – он чувствовал себя не в своей тарелке, если не являлся центром внимания.

Он считал, что виноват во всем, – я видел это в его глазах, и видел даже, как он пытается это скрыть. Но его я берег на сладкое…

– А кто его убил?! – Дронова умела все испортить даже простой фразой. – Меня тоже интересует, кто из этих милых людей, – она обвела взглядом своих спутников, – мог сделать такое? Давайте разберемся наконец, а то все времени не было за этими психозами! В первую очередь: кому это выгодно?!

– Здесь вам не кино и не детективный роман, пани Дронова, – процедил я сквозь зубы, уловив ее нахальный взгляд в сторону Иры. – Вы сами-то жить хотите?!

– Вы мне угрожаете?! – взвилась она. – Угрожайте сколько влезет! Здесь все помешанные!

У нее началась истерика: плечи ее вздрагивали, и она закрыла лицо руками.

Очнувшаяся Аюми вместе с Лайлой принялись ее утешать…

Взгляд Ирины вдруг стал каменным.

– Отставить! – заорал я и тоже стиснул свой череп со стороны ушей… – Я предлагаю всего лишь расформирование группы. – Слова медленно соскакивали с моего языка. – Дабы максимально обезопасить ее членов и изолировать предполагаемого врага. В Персеполисе [1]1
  Персеполис – древний персидский город, основанный Дарием I Великим, куда он перенес столицу Ахеменидов из Пасаргад, столицы Кира Великого, основателя Персидского государства. (Энциклопедия Кольера.)


[Закрыть]вы можете нанять любого Охотника или проводника – там вы будете в безопасности, а гонорар я верну… Вот и все…

– Вот и все… – повторила Лайла, бросив на меня взгляд, полный отчаяния. – А так все хорошо начиналось! Я бы пошла только с вами. Ни с одним другим. Вы доказали, что…

– Слущай, Страний! – Азиз прищурил пухлые веки. – Ми с палковныком найдем этого щакала и закапаем! Я тэбе килянусь! Ти нас можещ прывесты к городу, возле горы. Я только тэбе вэрю, а другым… разным галаворэзам… я нэ поверю ныкак! Ми с тобой бандытов били! Ти мэня прикривал, я тэбя! Ти забиль?

«Черт тебя возьми! – подумалось мне. – А сам-то ты кто? Как ты боялся трупа итальянца и как ты пристрелил одного парня, а второму раздавил горло. Ты…»

– Вы ведь не стали нас убивать… – совершенно некстати ляпнул голландец.

– Помолчи, – прошипел Митчелл.

– Это случайность. – Лицо Йоргена приобрело хищное выражение, а его правый глаз заметно дергался.

– Ребята, давайте будем вместе… – Лайла смотрела в мои глаза с каким-то живым интересом.

Под шлемом было видно ее румянец, выступивший на красиво очерченных широких скулах.

– Вообще, – откашлявшись, произнес полковник, – вы тут главные, вам решать, но с тактической точки зрения…

– Люди, – сказал вдруг Аурелиано, – неужели надо было прилететь сюда, за многие миллионы километров, чтобы увидеть то же самое, что творится везде?

Крис продолжал обреченно молчать, а Ирина смотрела мимо меня.

– Наша жизнь дается нам для того, чтобы что-то понять, – вновь заговорил Скорцес, – кому, какой разведке, каким тайным орденам может быть что-то нужно здесь? Здесь?! Кто из вас обладает такими сокровищами или знаниями, для того чтобы это было необходимо? Вы верите в тайные заговоры и секты маньяков?!

– Ну вообще, – Сибилла мрачно улыбнулась, – тут таких навалом. Мы даже в глюки верим…

– Я бы даже сказал… – начал Сенька.

– А кто же убил Джованни? – с обличающими интонациями выкрикнула пани Аида.

– А с чего вы взяли, что тут заговор? – сощурился Скорцес. – Может, он скрывался от вас, дикой и безумной женщины, которая…

– Это я безумная?! – округлила глаза Дронова.

– Это я безумный, – с горькой улыбкой сказал Аурелиано. – Знайте, что единственный представитель тайных орденов – это я. «Последние Клирики» – это люди, не пытающиеся добавить религиозных догм, а просто стремящиеся стать лучше. Мы являемся ревнителями единственной чистой веры! Мы – клирики! Мы всегда были на страже человеческой чистоты, хотя люди и потеряли чувство правды! Мы ждали конца света, но его не произошло – просто стало труднее жить. На Марсе можно было все начать заново, а вы и тут нагадили своими темными делишками… Великий Перелом ничему вас не научил, несмотря на миллионы погибших… Но я буду верить…

Все, даже ушедший в прострацию Крис, обернулись на него.

– Да, – гордо продолжил Аурелиано, – все испытания, выпавшие на нашу долю, не должны сломать человека – человек не лошадь и не собака: его нельзя сломать давлением – только разум его и вера могут держать его в движении жизни. Я прилетел сюда, как и многие из вас, в надежде на новое человечество. И я – верю в него… Верю, что эта дьявольская цивилизация не отобрала последних останков правды… Меня уже ждут здесь – те, кому нужна правда… Я хочу, чтобы у всех появился шанс… На Марсе нужно построить все заново! Все сделать по-другому! Как вы этого не понимаете? Иначе все умрут, и жизнь окончится!

– Это, конечно, правильно. – Сенька развинчивал свой мушкет и аккуратно складывал в рюкзак.

– Хорош уже на мозг приседать! – не сдержался Йорген.

– Естественно, – язвительно улыбнулся клирик, – приседать на мозг – это бесчеловечно… Что можно еще сказать человеку, который спит? Я устал от этого сонного царства, и Господь призывает меня к действиям! Пускай у вас на одного подозреваемого будет меньше!

С этими словами он дал шпоры своему дромадеру и, выехав из строя, повернул к зубчатой гряде плоскогорья, овеваемый пыльными потоками ветра.

– Скорцес, остановитесь! – крикнула Ирина. – Прекратите! Ваша виза…

– Стойте! – воскликнула Лайла…

Тот даже не обернулся…

– Пусть идет… – неожиданно резюмировал полковник. – Он выбрал.

– Дэн, – позвала Ирина срывающимся голосом, – останови его.

– Иди поучи отморозков молитвам! – крикнул Йорген с издевкой.

– Я не нянька из детского сада! – зачем-то огрызнулся я. – Захочет – догонит! И до города рядом! Позер! Пафосный клоун! Осточертели истерички мне уже…

Ирина как-то грустно, с досадой и разочарованием посмотрела мне в глаза, а затем, тронув поводья своего дромадера, повернула за Скорцесом.

Я вновь крепко зажмурился: у меня до сих пор в ушах стоял вопль «Ящера», лязг бронированных суставов «шатунов», яркие цветы огня и кучи трупов, шевелящихся под гусеницами БМТ.

Я не мог понять этих людей, я не хотел их понимать, несмотря на то что все было и так очевидно: каждый пытается на свой манер… со своей шизой… Господи! Как мне все надоели… И я сам себе – в первую очередь! Люди – это порождение безумного хаоса! Толпа эгоистичных индивидуалистов, которым приходится сожительствовать друг с другом и страдать от своего стадного инстинкта и страхов, сотни страхов… Даже умные, даже адекватные… о чем они говорят? Чего они хотят? Разве есть хоть малейшая надежда, что с этими людьми можно договориться и построить мало-мальски приличное общество здесь, на Марсе? О чем так мечтает циничный идеалист Аурелиано…

Я дал шпоры дромадеру, и Чемба обиженно и глухо тявкнул.

– Ира! Стой! – кричал я, чувствуя себя полным идиотом с упавшим ниже уровня моря авторитетом.

Но она уже возвращалась обратно. Лицо ее было бледным, а глаза – угасшими в прикрытых ресницах.

– Я поддерживаю инициативу лидера смены о расформировании группы «кси-516», – глухо сказала Ирина, покачиваясь в седле, не глядя на меня.

– Поехали в город, – сказал Сенька, который почему-то улыбался до ушей, – а то ща изжаримся, как…

– От города, Артур, – прогнусавил голландец, – я пойду только со свежими картами.

– Поехали быстрее, – махнул рукой Йорген, – вопрос о группе будем решать в городе, а не в чистом поле. Хватит! Я спать хочу!

Растерянные туристы некоторое время озирались по сторонам: то на Ирину, то на исчезающий в пыли силуэт Скорцеса, то на Охотников. Затем все стали медленно разворачивать дромадеров и выстраиваться в колонну.

И мы двинулись дальше…

Кратер Персеполис показался из-за высоких гребней барханов через три часа.

Он выглядел как верхушка прокопченного котелка, из которого торчали чадящие коричневым дымом трубы заводов, сетки дюраля, покрытые пестрыми заплатками разноцветных железных щитов и разных прочих конструкций, натыканных нелепыми многоярусными силуэтами.

Солнце уже бросало боковые лучи на изломанные и волнистые пески, на гребнях которых поднимались пыльные спирали утренних пылевых дьяволов. Небо становилось каким-то неоново-розовым, отливающим немного холодно-голубым. Жизнь продолжалась опять, но меня это не очень трогало – я был выжат до предела и не хотел ничего: словно в бреду я вращал глазами, пытался дремать в седле, но боль мешала расслабиться даже на минуту… Я был напичкан стимуляторами и анальгетиками до предела, но они мешали друг другу действовать.

Чтобы отвлечься от своего состояния, я созерцал смутно знакомые детали ландшафта.

Под утренним небом, освещавшим все вокруг боковым, сиреневатым светом, наши тени, скользящие по неровностям буро-красного песка, казались изумрудно-зелеными. Солнце светило спереди и немного правее, высунув свой румяный оранжевый бок из-за зубчатого горизонта далеких темно-бирюзовых гор. Трещали счетчики радиации.

Облепленное постройками, коммуникационными и жилыми, кольцо кратера Персеполис в чем-то походило на муравейник со скошенным верхом. Оно находилось в южной оконечности огромной долины Амазония, километрах в трехстах севернее кратеров Николсона.

Когда-то здесь пытались сделать крупный промышленный район. Теперь от этих попыток сохранились только жалкие остатки, памятники тщетности человеческих усилий и гордыни.

То тут, то там, на многие километры от кратера, виднелись полуразрушенные коробки пустых производственных и научных построек, стихийные свалки мусора и засыпанные красновато-охристым песком забытые бетонные дороги. Торчали остовы отработавшей техники, также покрытые песчаными лоскутами.

Кое-где стояли одинокие хижины бедных кланов, которым не хватило места в самом кратере. Иногда рядом, под большими навесами с песком, сидели пожилые иссохшие люди в ветхих залатанных комбезах, наблюдая за резвящимися в мусорных кучах детьми. Наверное, они ожидали из рейдов своих Охотников. Тут же паслись одинокие стреноженные дромадеры, лениво пощипывавшие редкий колючий кустарник.

А вот и знакомые очертания покосившейся ржавой артезианской насосной станции.

Нелепо торчали за нею скрученные проволокой из алюминиевых труб кресты местного кладбища, изредка чередовавшиеся грубо отесанными камнями, обнесенными оградками из всеразличных материалов. Раздавалось гавканье домашних церберов, разносящееся эхом в песках, да выкрики детей.

Сам не знаю почему, но сегодня эта картина убожества и запустения меня умиротворяла, медленно в мою израненную стрессами последних дней душу вливался покой и мягкая отрешенность. Даже боль в теле отошла куда-то на задний план.

Ирина ехала рядом молча, глядя широко раскрытыми задумчивыми глазами куда-то под копыта своего альбиноса.

– Ира, – негромко позвал я, словно боялся, что она мне ответит.

Она не ответила, продолжая думать о чем-то своем.

– Ира, – позвал я громче, – ты как?

Она резко вздрогнула и посмотрела на меня отрешенным и слегка испуганным взглядом.

– Когда Скорцес уехал, – сказала она вдруг тихим голосом, – я поняла, что все так.

– Как? – спросил я.

– Естественно, – ответила она, – должно было так быть: я плохой гид, а от этой группы с самого начала веяло эгоизмом и…

– Чего тут естественного, почему ты плохой гид и в чем ты видишь коллективный эгоизм? – поинтересовался я, прикуривая сигарету.

Она вновь посмотрела на меня, как-то очень внимательно.

– Я плохой гид, потому что мне нет до них особого дела, – опять медленно сказала она, – я стараюсь действовать по инструкции: так просто и удобно.

– Значит, я плохой Охотник, – проворчал я. – Я тоже стараюсь все делать только по инструкции, и…

– А они какие-то странные, – продолжала она, словно не услышав моей фразы, – они словно лунатики, как будто неживые. Даже общаются между собой редко: каждый произносит фразу, словно не слыша предыдущей реплики, отдельно, а пытается выдать это за диалог: это из-за Марса? Нет?..

– Ира, Скорцес с самого начала проявлял себя неврастеником, это было видно, а потом, может, его и вправду тут ждут какие-то религиозные фанатики. Да и, несмотря на все заверения, люди чувствуют, что среди нас «чужой», и это совсем не способствует атмосфере доверия…

– Он сказал, что из-за меня убили его сына, – вновь тихо произнесла она, опустив взгляд на песок.

– Ира, перестань, прошу тебя, – я посмотрел на нее с сочувствием, – вовсе не из-за тебя! Это они, они устроили весь этот кошмар, они и виноваты в собственных бедах.

– ОН сказал, что из-за меня… – Ее слова почти превратились в шепот.

Я подъехал к ней вплотную, мысленно взвыв от боли, случайно коснувшись ногой ее верблюда. Я положил ей руку на плечо и погладил.

– Ты ни в чем не виновата, и все уже позади. Теперь у нас будет самая спокойная дорога и один сплошной отдых, я обещаю!

Она вновь посмотрела на меня, уже с каким-то удивлением в глазах.

– Ты же сказал, что мы расстаемся?

– Мы с тобой – нет, – ответил я твердо, – и никогда не расстанемся.

– Никогда-никогда? – спросила она, как-то совсем наивно, по-детски.

– Ни-ко-гда, – по слогам и уверенно произнес я.

– А как же я их брошу? – Она беспомощно пожала плечами.

– Я сам, лично, в городе выберу им Охотников и гида, которым можно довериться. – Я опять погладил ее по плечу. – А вот кто будет с нами набиваться – они-то и станут подозреваемыми под первыми номерами. Я хочу обезопасить нормальных людей. С этими шпионскими играми пора кончать. Я не хочу, чтобы из-за нас началась Первая Марсианская Война. Эта сцена возле Башни мне сильно напомнила как раз такой расклад…

– Извини, – сказала она, – представляю, что пришлось вам пережить.