Текст книги "Судьба империи (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 9

От сумы да от тюрьмы не зарекайся.

Народная мудрость.

Петербург

9 сентября 1735 года

Кофе был сносным. Я пил горячий напиток, а Миних всматривался в предложенные ему схемы и рисунки, и тут же читал пояснения. Во время использования конусных пуль с расширяющимися юбками удалось собрать кое-какую статистику. Вот сейчас я ее и предоставлял.

– Поражает противника на расстоянии восьмисот шагов? – недоверчиво спросил фельдмаршал.

– Думаю, немного больше. Правда, прицелиться пока не представляется возможным. Я над этим тоже работаю. В том числе прошу вашего содействия, – сказал я и открыл, уже кажущуюся волшебной, папку.

Нашёл там ещё один исписанный и исчерченный лист бумаги.

– Если на основе зрительной трубы сделать прибор для стрельбы, то можно поражать врага вполне уверенно и на пятьсот шагов, – сказал я, передавая лист с чертежом и описанием оптического прибора фельдмаршалу.

Некоторое время Христофор Антонович рассматривал этот, и заново пересматривал ранее предложенные ему чертежи. Потом отложил их в сторону и посмотрел на меня с крайне озадаченным видом.

– Если бы я не видел в бою, как вы всем этим воюете, то здесь бы не поверил, что такое возможно, – сказал Миних. – Надо же! Более двух сотен шагов и еще и перезарядка штуцеров по времени становится равносильной фузеи. Это кажется вымыслом тех бабок, что государыне нашей сказки рассказывают.

– Отчего же вы, ваше высокоблагородие, прежде не спросили? – поинтересовался я. – Видели же, что успехи моего отряда были немалыми?

– Случалось, что круглую пулю солдаты сами себе подтачивали. А я не предполагал, что всё дело в этом, – Христофор Антонович взял лист бумаги и указал на насечки на пуле.

– Вот! – я выудил из кармана одну пулю, которую в иной реальности называли Менье.

А в этой? Пуля Норова! А, что, вполне себе так звучит. Скромность? Это не про меня.

Миних крути пулю, проводил по бороздам у юбки, совал палец в полую нишу внутри боеприпаса.

– Мда… И не сказать, что мудрено. Отчего же никто более не додумался до такого? – отложив наконец пулю, спросил Миних.

– А гениальное всегда просто, ваше высокопревосходительство, – философски отвечал я.

– Ну, удивили. Продолжайте! – как показалось, даже с азартом сказал Миних.

– Так вы мне поможете? – спросил я.

– В чём именно? Составить обоз хивинскому хану? Наладить производство таких пуль? Заказать зрительные трубы? – перечислял Христофор Антонович. – У вас много проектов.

Понятно, что мне нужно было всё и сразу. Желательно ещё вчера. Но выделить главное на сегодняшний день нужно.

– Пули уже производятся на моём заводе, – сказал я. – Там же и штуцера делаем.

– У вас ещё и завод собственный есть? – даже по большей степени безэмоциональный Христофор Антонович Миних выпучил глаза.

– На паях. В нём немалая доля и у Акинфия Никитича Демидова, – заскромничал я.

– А! Вы имеете в виду Демидовский Ахтынский завод? Весь Петербург знает, что он строится, – сказал Миних.

То, что все вокруг считают строящийся завод детищем Акинфия Демидова, нисколько не ударяло по моему самолюбию. Напротив, это даже в некоторой степени было выгодно. Демидовы уже успели заслужить уважение как первые промышленники России, особенно с учётом ликвидации Татищева. Связываться с ними мог только что убитый мной промышленник.

Да и с Анной Иоанновной, насколько я знаю, Акинфий Никитич нашел общий язык. А всего-то и нужно было рассказать государыне, что на Урале найдены серебряные рудники.

Более того, Марта принесла в клювике интересную информацию. Точнее, она передала её через Степана. Встречаться с Рыжей мне сейчас было точно не досуг и невыгодно в свете кризисных отношений в семье. И без того все сложно

Так вот, подслушали половые в ресторане один интересный разговор, в котором упоминался и я. Разговаривали люди, которые с уверенностью утверждали, что я – человек Демидова. Что, мол, промышленник через меня рвётся к власти. Потому-то и чины у меня, и поместье и все прочее.

Конечно же, это глупость несусветная. Между тем, атака на завод или на какие-то другие мои предприятия будет расцениваться как объявление прямой войны Демидову. А с ним воевать никто не захочет. Просто сравниваться в ресурсах смысла нет. У Демидова миллионы. Он может большую часть русской элиты просто подкупить.

Может, но ему, видимо, проще сидеть по большей степени на Урале и меньше дергать свои нервы столичными играми.

– Ваше высокопревосходительство, от вас я хотел бы получить заказ на изготовление штуцеров и таких пуль, – признался я после некоторой паузы.

Миних задумался. Для меня не было секретом, что ему, за то, что боевые действия с Османской империей идут столь успешно для России, увеличили военный бюджет. Не знаю, какое направление сейчас в России осталось без денег, чтобы эти средства попали в армию, но всё равно считаю решение правильным. Дожимать войну необходимо и причем ярко. Так, чтобы в Европе задумались крепко.

Так что деньги на это нужны, и немалые. И теперь можно было потратить N-нную сумму на то, чтобы заполучить новое вооружение.

– Пушки и старые ружья можно продать хивинцам за хорошую цену. За очень хорошую цену. И на эти деньги приобрести новейшее оружие для русской армии, – сыпал я предложениями.

– Оружие, которое будет производиться на вашем заводе, – то ли подначил меня он, то ли просто констатировал факт.

Хотя прозвучали слова будто бы разоблачение. Вот только я и не скрываю того, что хотел бы иметь большой государственный заказ. Это поможет прочно встать предприятию и развиваться дальше. Разве же только о себе думаю? Отнюдь.

– В ближайшем будущем я планирую строительство сразу десяти заводов. Если вы, господин фельдмаршал, соизволите в них вложиться, то эти заводы будут такими же и вашими, как и моими, – последовало ещё одно предложение.

– Экий вы пострел! – усмехнулся Христофор Антонович.

Между тем, он задумался. Есть деньги у Миниха. Много денег. И они грузом лежат без вложений. Это не порядок для немецкого склада ума.

Иметь в компаньонах Миниха – это большое дело. Причём ещё нужно разобраться, в чём больше выгода, в политике или в экономике. По крайней мере, если и дальше война с Османской империей будет проходить в том же позитивном для России ключе, то Христофору Антоновичу будут позволять по собственному усмотрению тратить немалые суммы и заниматься реформированием армии. Ну а проникнется новинками, так и меньше будем ружей закупать у Голландии. Ведь до сих пор это делаем.

– Пушки не дам! – после некоторой паузы сказал фельдмаршал.

А после посмотрел на меня внимательно, изучая реакцию, добавил:

– Много не дам, – усмехнулся Миних

– Много и не нужно, так… две-три сотни.

Фельдмаршал рассмеялся моей наглости.

– Забирайте уже все! Чего уж, – сквозь смех сказал он.

Я улыбнулся, но быстро стал серьезным.

– В ближайшее время с демидовских заводов придёт партия в два десятка новых орудий. Это будут новые пушки. Они стрелять будут дальше, заряжаться быстрее и окажутся неприхотливы в походе, – сообщил я Миниху.

Он опять задумался, прожигая меня взглядом.

– Я видел в вас достойного офицера, даже более того. Однако вы хотите, чтобы я доверился вам, передал сколько-то пушек из воинских частей, а взамен могу ничего не получить, – сказал Миних.

Если судить эмоционально, то он сейчас меня оскорбил. Ведь не поверил моему слову. Но в отношении Христофора Антоновича у меня не было никаких негативных мыслей. Я относился к нему с глубоким уважением. Он делал свою работу и делал её хорошо.

Конечно, зная историю, как всё должно было повернуться, я был уверен, что именно мои действия и привели к победам в Крыму. Логично же, если в иной реальности этого не случилось, а сейчас произошло, значит, в том моя заслуга.

Однако нужно было отдавать себе отчёт, что, если бы не адекватное командование, прежде всего со стороны Миниха, если бы не его гений фортификатора, максимум что удалось бы мне – так это партизанить в Крыму. И то, до поры до времени.

– Ваше высокопревосходительство, мне очень нужно в ближайшее время составить караван в Хивинское ханство. Я прошу вас посодействовать этому. И всё то, о чём я вам говорил и что обещал, всё исполнится, – просил я.

У меня оставался гештальт, незавершённое дело, которое давило на грудь. Я должен был вызволить ту девушку, которая своим появлением в жизни Александра Матвеевича Норова изменила его кардинально. Это мой долг перед погибшем братом. И я его исполню, чего бы мне это не стоило.

Между тем у меня было очень много дел и без того, чтобы заниматься контрабандой оружия в Хивинское ханство. Потому нужно срочно завершить одно, чтобы концентрироваться на другом.

– Вы дали мне слово… И во многом именно вашими стараниями в российской армии, что находится в Крыму и около него, артиллерии больше, чем даже нужно. Трофейной. Я ее имею ввиду. Такого за всё время службы в России я не припомню, – Миних поднялся с кресла, подошёл к трюмо. – Пятьдесят орудий и семь тысяч фузей – это то, что я вам обещаю. Но больше не будет. Лишь только если обменом старого оружия на новое.

Христофор Антонович достал из трюмо подставку для письма, чернильницу и перья.

– Нынче я отпишу распоряжение об этом. Отправлю вестового. Всё положенное в срочном порядке будет переправлено в Самару. А дальше вы уже сами, – сказал Христофор Антонович. – Это будут французские карабины в основном, ну и французские же, чуть меньше, русские, пушки.

Уверен, что Христофор Антонович будет помнить об этом разговоре долго. Ещё и детям своим рассказывать. Миних поверил моему слову, хотя всё должно было выглядеть более чем фантастическим. Но не работает в России так, чтобы изобретения сразу же, без десятилетий ожидания, доходили до массового производства. И то лишь тогда, когда уже в Англии или другой стране Европы это наладят, новинки доходят до нас.

А будет он вспоминать потому, что в ближайшие годы российская армия будет вынуждена войти в череду реформ. Ибо оружие, которое я буду поставлять, потребует изменения уставов и тактик, и, возможно, даже самих родов войск.

Но лучше делать это первыми, чем повторять чужой опыт. Впереди у России ещё немало войн. Вот-вот в Европе развернётся мощнейший конфликт, ещё не закончилась война с османами. Я предполагаю, что и с персами нам недолго осталось быть союзниками. А на севере нависает жаждущая реванша Швеция.

– Я приглашаю вас, ваше высокопревосходительство, посетить стрельбы. В лесу у Охтынского. Это и будет то орудие, гаубица, которую я хотел бы вам презентовать. Уникальное оружие, лучшее на сегодня в мире, – сказал я.

– Не преувеличивайте. Но времени у меня не так много. А это займет весь день. Я сообщу о своем решении завтра, – отвечал фельдмаршал. – С вами свяжутся. Вы же в Петербурге еще какое-то время будете находиться?

– Не более недели, ваше высокопревосходительство, – отвечал я.

Миних кивнул. Я уже было хотел откланяться, но фельдмаршал сказал:

– Некий господин, крымский бей, запросил, чтобы на переговорах по заключению соглашения между Крымом и Россией были вы, – сказал фельдмаршал.

Час от часу не легче. Нет, это престижно и лестно, вот только дел столько, что я и сейчас зарываюсь. Если бы еще зима не была такой близкой и такой морозной, как в этом времени. До холодов нужно очень много чего успеть.

– И последнее… я выглядел неприемлемо во дворце. И я знаю, что произошло. Берегитесь одного человека. Он очень жаждет вашей погибели, – сказал Миних и будто бы закрылся в себе.

Я раскланялся, попрощался, отправился к датчанину. Благо тот живет неподалеку, в конце Миллионной улицы. И что мне предложить человеку, который живет в одном из самых престижных районов столицы России? Есть у меня.

Йоханес Браге был на месте. Портной, как это не удивительно, но шил.

– Квасу, господин Норов? – спросил помощник датского портного.

– А у вас за год ничего не изменилось, – усмехнулся я, соглашаясь испробовать русского исконного напитка.

– Зато у вас многое изменилось, господин бригадир, – сказал Йоханес, выходя из мастерской. – Я рад приветствовать вас.

Датчанин поклонился, чего при первой встрече не было. Да и в целом был приветлив. Говорили мы на немецком языке. Вот почему, приезжающие в Россию специалисты готовы говорить на другом иностранном, даже не на своем, как сейчас, на датском, но только не на русском языке.

– Я ждал вас, господин Норов. Много чинов – много мундиров. Да и в целом… Вы чаще присылаете своих людей и я без примерок шью вам одежду, – Браге улыбнулся.

– Не было время, – соглал я.

Уж не знаю, как Йоханес Браге, как гениальный портной. Но есть предположение, что он точно талантливый. Я присылал к нему человека с запиской, что именно мне нужно было пошить. Ну и деньги. И все, датчанин исполнял заказ.

Но я лукавил, что не было времени, чтобы к нему ходить, как это нужно было делать, если бы я хотел выглядеть, как франт. Я не считал это времяпровождение хоть сколько полезным. Проще же списком заказать: пять камзолов, три пары обуви, столько то рубашек и панталон. И через две недели это все доставляется. Сервис практически на уровне маркетплейсов из будущего.

– Что сейчас вас подвигло прийти, господин Норов? – спросил Браге.

Тут же его помощник принес в хрустальном бокале квас. Вкусный, к слову, что удивительно для мастерской немца.

– Вы, видимо, забыли о том, что я некогда предлагал вам заработок. Великое дело, в котором вижу вас. Да с вашей хваткой торговца, – Браге попробовал возразить. – Нет, прошу, не отпирайтесь. Я вижу и слежу за вашими делами. Но вы уперлись в потолок. Нужно же расти.

– Я открываю еще одно ателье, – улыбнулся Браге. – Но помниться, что слова ваши были туманны. Что же изменилось сейчас?

– Будьте так любезны, но найдите время. Завтра я приглашаю вас посетить мой завод. Там изготавливают прелюбопытные механизмы, которые позволят вам, ну и мне с вами в доле, стать очень богатыми людьми, – сказал я.

– Смею заметить, что я и без того далек от бедности.

– Я сказал про очень богатого человека, а не того, кто достойно зарабатывает, – парировал я.

Йоханес встал.

– Серьезные разговоры я предпочитаю в своем кабинете, – сказал он и указал направление куда идти.

Вот так! У портного свой кабинет. Впрочем, зарабатывает Браге, судя по всему, немало. Только я оставил в его мастерской не менее двух тысяч рублей. Это чтобы выглядеть не шикарно, всего лишь достаточно хорошо. Для посещения императорского дворца, например.

Мы зашли в кабинет и я начал рассказывать в общих чертах тот бизнес-план, что был мной написан для развития текстильной отрасли. С использованием механизмов, той же прядильной машины, можно очень мощно развернуться. Не скажу, что перебить в этом деле англичан. Но свой, русский рынок, можно будет насытить. А там и найдем кому еще продавать. Ведь выйдет же дешевле, если одна машина будет заменять труд пятидесяти человек, или больше.

– Будет и сырье. Уже скоро, до холодов должны успеть, в Москву прибудет караван от башкир. Привезут много шерсти. Но, что главное, там будет шерсть от таких особенных овец, что платок шерстяной пушинкой покажется, – завлекал я.

И Браге завлекался. Цифры выглядели впечатлительными.

– Если все так, как вы рассказываете, то предложение стоит того, чтобы его рассматривать, – сказал датчанин, когда я описал перспективы.

– Вот когда вы посетите Охтынский завод, убедитесь сами. Но это не только шерсть. Есть предложение шить еще и льняную одежду. Ее можно продавать и англичанам, – сказал я.

– В Индию? Я слышал, что у них лен цениться, как в России шелк.

– Вы правильно улавливаете мои мысли, господин Браге, – улыбнулся я. – Мои вложения, ваша работа и управление. И пора уже создавать моду, а не следовать ей.

– Звучит, как тост, – усмехнулся Браге.

Договорившись, что мы завтра встретимся с самого утра на заводе, я распрощался. Сегодня были еще и другие дела.

– Остановитесь, господин Норов, – меня одернули со спины.

Тут же появились и два моих охранника, солдаты из группы Фролова.

– Не сопротивляйтесь. Ну не будете же вы еще убивать в центре города чиновника Тайной канцелярии и плутонг гвардейцев? – сказал знакомый.

Это был один из приспешников Ушакова. Ну или его сотрудников. И рядом плутонг преображенцев. Гвардейцы прятали глаза, стыдились того, что происходит. Но… Вот их я и не осуждаю. Служба. А вот Ушакова…

– Причина? И если ее нет, то имею намерения не подчиниться, – заявил я.

– Оскорбление ея императорского высочества великой княгини. Убийство промышленника Василия Никитича Татищева… И еще немало чего. Господин Норов, сдайте оружие и проследуйте за мной…

От автора:

Новинка от Гурова.

Я очнулся в 2025-м в теле толстяка-физрука.

Класс ржёт, родители воют в чатах, «дети» живут в телефонах.

Я должен сбросить жир и навести порядок железной рукой!

/reader/492721

Глава 10

Не предаст тот, кто знает, насколько это больно.

Майкл Джексон

Петербург

9 сентября 1735 года.

Юлиана, а это стало уже для неё обыденностью, проснулась рано. После ссоры с мужем она с вовсе спала очень плохо. Не хватало в кровати уюта, да и не только этого. Пустая постель стала, холодная.

Женщина чувствовала себя словно опустошённой. Она растерялась, полностью отдалась под власть своих чувств и эмоций. А бурлящие внутри гормоны никак не позволяли взглянуть на проблему немного более критично.

Были такие моменты, когда Юлиана смотрела на дверь и думала, что вот сейчас она распахнётся, сошедший с ума от своей любви Александр ворвётся в спальню и… Ловила себя на мысли о том, что обязательно выгонит его со скандалом, с оскорблениями. Потом сожалеть будет, но сперва выгонит.

Так что она ждала от Александра действий, но боялась своих поступков в ответ. Настолько долго она подавляла в себе ту ревность, которую испытывала к отношениям своего мужа и великой княжны, поедом себя поедала. И вот теперь ревность, накопив силы в обороне, контратакует.

Юлиана Норова встала с кровати, подошла к зеркалу. Ей определённо не нравился тот внешний вид, который беременная женщина стала приобретать в последнее время. Появились прыщи на лице, что с этим делать Юля не знала. А ещё у неё начали отекать ноги, и лицо стало округляться синхронно с округлением живота.

Позвав служанку Аксинью, Юлиана стала спешно одеваться. Сегодня со времени ссоры, она впервые куда-то собралась выйти.

«Как же хорошо, что он ушёл так рано», – думала Юлиана.

Да, если бы её муж не сбежал с самого утра из дома, то Юлиане пришлось бы, возможно, даже объяснять, куда это она собралась. Ну или уходить уже в такие отношения, откуда и не выбраться будет после. Немного, но она Александра изучила.

Ведь какая бы ссора между ними ни была, всё равно они остаются мужем и женой. И хоть на поверхности своих эмоций Юлиана даже желает чего-то недоброго своему супругу, искренне борясь с этими низменными эмоциями, но в глубине своей души она всё же питает всё то светлое, чистое, доброе, что может быть у любящей женщины к своему мужчине.

Юлиан искренне сопереживала и сама разволновалась, когда видела Александра поистине удручённого и сожалеющего о смерти своего брата. Она даже некоторое время ненавидела себя за то, что отвергла попытку своего мужа примириться. Тогда Юля одёрнула протянутую руку Александра, ушла в комнату и закрылась.

– Госпожа, если спросит господин, что ему отвечать? – спросила Аксинья, заплетая волосы Юлианы в замысловатую причёску.

– Можешь сообщить ему, что меня вызвали во дворец, – недолго подумав, сказала Юлиана. – К Анне Леопольдовне. Пусть знает!

Анна Леопольдовна вызвала свою подругу. Да, они обменялись посланиями до этого, сразу после злосчастного приема во дворце. Когда Юлиана писала Анне ответ на ее письмо, госпожа Норова была как раз на пике своего негодования. Так что в сердцах расписала подруге о том, сколь велико коварство мужчины, в которого умудрились влюбиться обе девушки-подружки.

Как только лист с письмом отправился во дворец, Юлиана порывалась догнать вестового, разорвать ту бумагу. Но поняла, что не сможет это сделать физически, а попросить и некого. Все люди в доме были преданы Александру Лукичу. Даже насчёт Аксиньи Юлиана сильно сомневалась.

Выездов у Норовых было уже два. Юлиана вновь обвинила своего мужа, разозлилась на него, что Александр выбрал для себя лучшую карету. Ей пришлось ехать во дворец словно бы в старом корыте. И вновь негативные эмоции начали обуревать женщину.

Во дворце, будто бы шпионка, Юлиана избегала общения с кем бы то ни было. Ей казалось, что всем есть дело до тех событий, главным героем которых был ее муж. И не так чтобы сильно в этом ошибалась.

– Юлиана, друг ты мой сердечный, мы обе обмануты, – с такими словами встретила Анна Леопольдовна свою подругу.

Здесь же, в спальне великой княжны, как декор или элемент мебели, сидел Антон Ульрих. Он поздоровался с Юлианой, но после строгого взгляда своей супруги тут же превратился в немого свидетеля встречи двух подруг. Он уже успокоился, наслаждался вниманием своей любимой. Может быть, через месяц, или два, Анна разрешила бы Антону и остаться в ее спальне. Об этом он мечтал – просто уснуть рядом, даже и без супружеского долга.

Антон Ульрих порывался было вызвать на дуэль Норова. Но Анна Леопольдовна, заполучившая власть над этим мужчиной, своим мужем, строго наказала этого не делать. Антон Ульрих, чтобы не спугнуть, как он считал, потепление в их отношениях, подчинился требованию жены.

– Юлиана, ты теперь ненавидишь его так же, как я? – спросила Анна Леопольдовна.

Госпожа Норова замялась. И после некоторой паузы уклончиво ответила:

– Он нам причинил боль. Обеим.

– И потому теперь я причиню боль ему, – зловеще и величественно сказала Анна Леопольдовна.

Великая княжна закатила истерику. Анна Леопольдовна, нашла способ, как ей повелевать и добиваться своего. Все вокруг сдували пылинки с великой княжны, с беременной женщины, в чреве которой растёт наследник российского престола. Любые прихоти, капризы, которые возникали у беременной Анны, выполнялись незамедлительно и в полном объёме.

Так что когда, после разговора с Андреем Ивановичем Ушаковым, Юлиана потребовала от своей тётушки не вмешиваться в ситуацию, Анна Иоанновна благосклонно согласилась. Андрей Иванович, казалось, только этого и ждал.

– Ты только не переживай, – участливо и даже с некоторым испугом говорила императрица своей племяннице.

После того, как случился разлад между Анной Леопольдовной и Александром Норовым, у великой княжны начались осложнения. Тянуло внизу живота, и медики настолько переполошились, что уже подумали о выкидыше. Ну и еще о том думали, что доживают свои последние дни. Вряд ли бы русская императрица простила бы медикам выкидыш.

Так что государыня была готова хоть кого отправить на плаху или в Сибирь, или задушить собственными руками, чтобы только наследник родился на свет. Государыня решила не вмешиваться в ситуацию. Лишь бы только племянница успокоилась.

Да и сама Анна Иоанновна была зла на Норова. Но мог бы бригадир найти слова, поступить таким образом, чтобы никаких нервов у беременной Анны не было. А Норов решил играть в честность, мол, жену полюбил. Какая нелепость. Прикажет государыня, так будет любить ту, которую угодно ее величеству. Так думала Анна Иоанновна.

– Я хотела бы и дальше видеть тебя, Юлиана, возле себя. Ты моя подруга, и ты поможешь мне уничтожить Норова, – жёстко говорила Анна Леопольдовна.

Андрей Иванович в подробностях расписал, что могла бы сказать и сделать Юлиана Норова, чтобы её муж из баловня судьбы превратился в неудачника. Нужно было обвинение в государственной измене. Тут в копилку и швыряние серебряными рублями с изображением императрицы, и крамольные, оскорбительные речи. Жена могла много чего сказать про своего мужа. А нет, так прочитать по списку.

– Где сейчас мой муж? – спросила Юлиана.

Она догадалась, что тут что-то неладно.

– Арестован… – со злорадной усмешкой сказала Анна Леопольдовна. – По воле моей и государыни, он в Петропавловской крепости. В самой ужасной комнате… темнице.

Великая княжна наслаждалась своей властью. Оказалось, что это может будоражить и возбуждать никак не меньше, чем плотские утехи с любимым человеком.

– Так ты со мной, подруга? Вспомни, как мы клялись в верности нашей дружбе, чтобы не случилось, и какой бы мужчина ни стал между нами. Пора наказать того, кто посмел нас разлучать, – сказала Анна Леопольдовна.

Буря эмоций захлестнула Юлиану…

– Так ты со мной? – настаивала на скором ответе Анна Леопольдовна.

* * *

Аляска

9 сентября 1735 года

Григорий Андреевич Спиридов мог бы быть даже в отличном настроении. Теперь его пребывание в общине туземцев казалось весёлым приключением. Беспокоило лишь то, что уже пошёл пятый день, а никто больше так и не пришёл в поселение.

Так что Григорий Андреевич уже намеривался сам отправиться обратно к русскому пакет-боту. И не было признаков, что его кто-либо будет сдерживать.

Лейтенант отправлял одного из своих матросов, чтобы тот предупредил Витуса Беринга. Спиридов считал, что упускать такую уникальную возможность наладить первый контакт с местными людьми ни в коем случае нельзя. И пусть капитан знает, что они живы. Вот только предпринимать попыток отбить русского офицера и троих матросов, совершать не нужно.

Даже себе не хотел признаваться Григорий Андреевич, что он желал остаться в общине алеутов ещё и потому, что ему уж точно понравился тот самый контакт. Сладкий, запоминающийся на всю оставшуюся жизнь.

Та девушка приходила к Спиридову три ночи подряд. Она и засыпала с ним после ночи любви. Если первый раз девушка вела себя скромно, Григорию Андреевичу даже на какой-то момент показалось, что она тихо плачет, то впоследствии…

Это была какая-то буря эмоций, захлестнувшая двух молодых людей, мужчину и женщину. И подобная страсть доказывала, что у любви нет никаких границ. Представители разных культур и цивилизаций – они неистово любили друг друга. Первородной любовью.

И какая же буря эмоций творилась внутри лейтенанта флота Российской империи Григория Андреевича Спиридова! Долг жёстко и бескомпромиссно боролся с зарождающимся, молодым, высоким чувством. Эта безжалостная схватка могла быть похожа на то, как если бы опытный воин без страха и упрёка вступил в битву с мальчишкой лет десяти.

И пусть этот мальчишка очень быстро взрослел и уже через неделю-другую вошёл бы в возраст совершеннолетия, но сейчас он проигрывал. Долг не жалел любовь, бил по ней отчаянно, топтался ногами.

А Спиридов лишь коротал время. У него было два отрезка времени: до и после прихода его любимой. И сейчас Григорий Андреевич пребывал в своих грезах и не сразу услышал, как к нему обращаются.

– Господин лейтенант, похоже, что нас просят выйти, – сказал гардемарин Фёдоров, указывая на выход из жилища.

Был уже день и время первого приёма пищи. И случалась возможность увидеть своих соплеменников. Но и это не радовало лейтенанта. Он ждал вечера.

Кормили туземцы лишь только два раза в день: один раз примерно в полдень, второй раз откровенно на ночь, как бы не к полуночи. Если в первый день Спиридов даже и не подозревал о том, что трое его матросов выжили в той схватке, то сейчас они уже вместе проводили время.

За пределы немудрёной конусовидной конструкции жилища, в два, а то и в три ряда обложенного различными шкурами, как животных, так и рыб, выходить можно было. Но двое местных мужчин сразу же пристраивались со спины и сопровождали русского лейтенанта везде. Они показывали, куда ходить нельзя.

А Спиридову было чрезвычайно интересно, как живут эти люди, чем промышляют, даже о чём думают. Григорий Андреевич начал даже учить язык туземцев, чтобы, по крайней мере, понимать с десяток слов. Нужно же как-то объяснять, что он чего-то хочет, пусть для этого больше придётся использовать жесты и знаки. Или узнать, как называется жилище, в котором, на удивление, оказалось внутри тепло и уютно.

Спиридову даже было любопытно, о чём думают и мечтают эти люди. Но подобный интерес, скорее всего, подпитывался его зарождающейся любовью. Ведь с той девушкой он не мог никаким образом объясниться, кроме как демонстрировать нежность, внимание, улыбаться. Она отвечала ему тем же.

Поселение алеутов было немаленьким. Учитывая то, что этим людям приходилось жить без какого-либо земледелия и животноводства, если не считать наличие собак, то проживать в общине вообще вряд ли могло более шестидесяти человек. Даже сравнительно богатое море не могло прокормить больше. Естественно, на одном участке побережья.

Само поселение находилось в верстах трёх, если не больше, от моря, на огромной поляне посреди леса. Люди ходили здесь по большей части обёрнутыми в шкуры морских зверей. Но попадались и соболиные меха, чаще того морского зверя.

Григорий Андреевич смог очень высоко оценить тот мех, на котором он спал и которым укрывался. Лейтенант поймал себя на мысли, что не знает более тёплой рухляди. И сколько такое может стоить в России, можно только догадываться. И почему-то Норов об этом знал.

Невольно и очень часто Спиридов вспоминал разговор с Александром Лукичом Норовым. У Григория Андреевича накопилось чересчур много вопросов к этому человеку. Причём некоторые вопросы весьма цепляли самолюбие лейтенанта.

Если Норов так много знал о туземцах, то значит, здесь уже кто-то побывал. И тогда остро вставал вопрос о первооткрывателе, о русском человеке, который впервые вступил на американскую землю с западной её оконечности.

Григорий Андреевич поправил то, во что превратился его мундир, считая, что даже в таких условиях, даже с порванным в некоторых местах мундиром, он должен максимально благородно представлять Российскую империю. Тут же Спиридов нацепил пояс со шпагой, проверил два ножа, которые были у него, на всякий случай зарядил два пистоля и ружьё.

Туземцы ничего не забрали, что сильно удивило Спиридова. Ведь он видел, с какими удивлёнными глазами смотрела та девушка, которая его навещала, на любые железные предметы. Правда, девушку больше интересовало не оружие, а, к примеру, пуговицы на камзоле Григория Андреевича. И вполне очевидно, что эти люди не знают железа.

И опять же Норов оказался прав. В экспедицию взяли огромное количество гвоздей, ножей, стеклянных бус. И по всему было понятно, что эти предметы можно было бы очень выгодно обменять у туземцев.

Варёную и почти безвкусную, казалось, что и без соли, рыбу доели все. Это же сделали и двое его матросов. А потом они вышли наружу.

Высокий, со светлыми волосами и голубыми глазами мужчина стоял впереди других туземцев. На вбитых жердях были повешены множество шкур, на шкурах лежала рыба.