Текст книги "Судьба империи (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А вот и мой пригожун! – будто бы ниоткуда, из невысокого кустика, показалась куколка.

– Госпожа Буженинова, – сказал я, вежливо кланяясь.

Юля с недоумением посмотрела на меня. Ведь мой поклон был хоть и несколько шутливый, но явно не издевательский. Так, шутливый в меру.

– Так вот получается, на кого ты меня променял… – явно переигрывая, томно вздыхая, сказала милая калмычка.

Я рассмеялся, переводя всё в шутку, хотя это шутка и была. Но эмоциональные качели жены начинали уже пугать своей непредсказуемостью.

– Милая барышня, а не подскажете, где найти графа Андрея Ивановича Остермана? – спросил я у Авдотьи.

– Так он, пока государыня не явит свой лик подданным, али с кем говорит, но то редко, а чаще сидит, – ручка карлицы взметнулась в сторону. – Вон там! В беседке под дубом. Все карпит над бумагами. Словно бы только он и работает на благо Отечества. А, нет. Еще и бригадир Норов есть.

– Благодарю тебя. А не скажешь ли, красавица, есть ли какие новости для меня?

Буженинова с удивлением посмотрела на мою супругу. Юля приживалась ко мне чуть больше, чем это принято в обществе.

– Неужто ль с Юлькой у вас на правде симпатия? – с удивлением спросила Авдотья, а потом обратилась к моей жене: – Вижу, что негодуете, госпожа Норова. Ну не извольте беспокоиться, со мной у вашего мужа адюльтера не случилось.

Тут же коварная карлица подмигнула мне и добавила:

– Пока не случилось, – сказала калмычка.

Но реакция Юли меня порадовала. Она всё-таки правильно приняла нашу с калмычкой игру, рассмеялась.

– Я позже найду тебя, пригажун. Имеется, что тебе поведать. А нынче недосуг мне. Жених заждался, – сказав это, карлица спешно и смешно побежала прочь. Нынче государыня до еды и не притрагивалась, уж не знаю и почему. Вот и нет нам работы, как и жениху моему.

Юля развернулась, остановилась напротив меня и, посмотрев мне прямо в глаза, сказала:

– Тебе удалось заручиться помощью Бужениновой? Но как? Эта карлица по вниманию у государынь не может соперничать только с Бироном, – как мне показалось, даже с нотками восхищения спрашивала Юля.

Мне, на самом деле, оставалось лишь пожать плечами. Было чёткое убеждение, что это не я выбрал калмычку себе в друзья, а она меня.

Уже скоро я увидел Остермана. Остановился. Перед разговором с таким человеком нужно выбросить из головы и сердечные дела, и все остальное. Остается только Андрей Иванович Остерман. За кого он?

Что почитать:

Старый богатырь возродился в теле щуплого мальчишки. Силы нет, происхождение низкое, долг – огромный, а обязательства серьёзнее некуда. Феофан трудностей не боится.

/work/311276

Глава 3

Здоровье до того перевешивает все остальные блага жизни, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля.

Артур Шопенгауэр

Петербург. Летний дворец.

3 сентября 1735 года

И всё же я попросил Юлиану немного обождать меня в стороне. Разговор с Остерманом вряд ли должен быть светским. Жене придется стоять и недоумевать. Уверен, что и вовсе намеками пообщаемся.

Тут, вдали от дворца, находилась замечательная лавочка, почти полностью окружённая кустами. Было брезгливо подумать, что в таком укромном месте могло происходить, учитывая времена и нравы. Однако надеюсь, что садовники работают исправно и лавочки протирают. Ну или прошедший утром дождь смыл чей-то разврат.

Нехотя, но Юля согласилась. Она явно начинала нервничать, гормоны…

Остерман работал. Он сидел в беседке, рядом находился помощник статс-министра. Андрей Иванович читал какие-то бумаги. Периодически он отдавал один лист бумаги. А после, не отрываясь от чтения, протягивал не глядя руку, в которую помощник тут же вкладывал очередной документ. Похвально такое служебное рвение.

Я подошел и еще с полминуты стоял, не отвлекал министра от чтения.

– Господин Норов собственной персоной? – не сразу отставив в сторону лист бумаги, обратился ко мне Остерман. – Вы не подумали, что своим приходом можете меня подставить? Я в хороших отношениях с господином Ушаковым. А вы?

Вот он – настоящий лис. Хитрец, которых ещё поискать. Тихий интриган. Но он бы никогда не стал таковым, если бы не имел свою сеть информаторов. И Остерман уже знал, что мы находимся с Ушаковым практически в состоянии войны. Допускаю, что глава Тайной канцелярии розыскных дел мог даже просить министра помочь меня уничтожить.

– Я воюю только лишь с врагами нашей государыни и Отечества, – сказал я.

– Ну, допустим, почти любого можно представить, как достойного верноподданного ее величества. И тут же назвать вором и предателем, – сказал Остерман. – Но будет… Что у вас?

– Ваше сиятельство, я посчитал своим долгом передать вам некоторые бумаги. Возможно, в вашем нелёгком деле на ниве служения Отечеству они помогут, – сказал я и извлёк из внутреннего кармана камзола достаточно увесистый конверт.

– Везли с самого Крыма? – усмехнулся Андрей Иванович, просматривая изрядно потёртый конверт.

– Вы правы, ваше сиятельство, – отвечал я Остерману. – Из Крыма, но не только.

– Что здесь? Только кратко. Нас не должны видеть, – сказал Андрей Иванович, указывая на конверт.

– Свидетельство участия французских офицеров в войне против нас. Они выступали на стороне турок. И были в основном среди турецких артиллеристов, некоторые вели в бой линии пехоты, – сказал я.

В Крыму моим отрядом были взяты в плен сразу семь французов. Причем, пока я их передал командующему русской армией, Христофору Антоновичу Миниху, успел спросить с французских офицеров под протокол.

– Занятно. Искренне благодарю вас за службу, господин бригадир. Мне искренне жаль, что у вас вышла размолвка с Андреем Ивановичем Ушаковым. Не желаете ли скорого примирения? – удивлял меня Андрей Иванович Остерман.

У одного Андрея Ивановича есть настолько сильное влияние на другого Андрея Ивановича, но уже Ушакова? Остерман может приказать последнему со мной примириться – и глава Тайной канцелярии пошёл бы на это!

Впрочем, об Остермане не так чтобы много сведений. Этот человек предпочитает оставаться всегда в тени, он не выпячивается, его никогда не бывает рядом со скандалами. Он ведёт относительно аскетичный образ жизни. Никто не догадывается о несметных богатствах этого человека.

Так что некоторым образом Андрей Иванович выбивается из общего представления, как должен выглядеть и как ведёт себя русский вельможа. Остерману так удобно. Он, словно бы и не вельможа, не один из пяти наиболее влиятельных людей России. Действует не открыто, но пока неизменно эффективно. То, что на престоле Анна Иоанновна и она самодержавная властительница – его заслуга. Он сделал все, чтобы государыня порвала кондиции, ограничивающие ее власть.

– Несмотря на то, что я военный человек и офицер, во многих случаях предпочёл бы мир, чем пролитие крови. И если случится так, что Андрей Иванович и я примиримся без какого-либо ущерба для нашей чести и достоинства, я как воинствующий миротворец выступаю за это, – сказал я.

– Воинствующий миротворец… Казалось бы, противоречие, но вместе с тем смысл вполне понятен. Русский язык становится всё более богатым, – улыбнулся Андрей Иванович.

Он положил увесистый конверт себе в папку, отчего та чуть не приобрела форму подушки.

– Вместе нам всё же в обществе показываться не стоит. Уверен, вы всё прекрасно понимаете. Между тем, я хотел бы с вами встретиться. Уверен, что найду возможность через неделю-другую навестить князя Куракина в Гатчине, – сказал Андрей Иванович, поднялся. – Был рад общению.

Остерман направился в сторону дворца. Я понял, что идти сразу следом за ним не стоит. Так что выжидал время. И к жене не отправлюсь. Сколько много условностей и обязательной скрытности!

Но и результат от такой короткой встречи есть. Остерман выказал немало намёков на возможное дальнейшее сотрудничество.

Я прекрасно понимал, что Остерман заключил в союз с Ушаковым. Однако из того, что я знал об этом хитром немце, понимал, что союзников как таковых у него быть не может. Так, временные попутчики, и только.

Остерман играет свою партию. Делает это тихо, незаметно. Казалось, что вокруг него лишь только тишь да благодать. Что уже далеко не молодой интриган и вовсе охладел к придворным баталиям.

Я почти уверен, если придворная игра пойдёт несколько не по правилам, которые для себя обрисовал Андрей Иванович Остерман, то он опять «заболеет». Или придумает еще что-то. Натравит одного на другого. И не правда, что при Анне Иоанновне было засилье немцев. На вершине власти не так и остро стоит вопрос этнической принадлежности. Немец Остерман явно станет воевать против другого немца, Бирона.

Так что мне было бы неплохо подумать о том, как играть собственную партию, при этом учитывать интересы Остермана. Союза с ним не будет ни у кого. И Ушаков, видимо, теряет хватку, если думает иначе. Остерман – это Британия в политике. Будет с тем, с кем выгодно, но постарается не рушить мосты с другими, чтобы сразу же реагировать на обстановку.

Выждав некоторое время, я направился к тому месту, где оставил свою жену. И какое же было моё удивление, когда я увидел её в компании мужчины.

– Господин Норов, мы с вами не представлены. Александр Борисович Куракин, – сказал стоящий рядом с женой хлыщ.

Вот бывает так: увидишь человека, и сразу к нему негатив появляется. И понятно же, что Куракин вроде бы ничего дурного мне не сделал. И не слышал я о нём каких-то историй, которые бы заранее сформировали отношение к этому человеку в негативном ключе. Но всё равно он мне не нравится.

Ему же под сорок лет! Мда… И это меня, старика столетнего, возмущает. Окончательно, видимо, я перестроился под свой нынешний облик. Но сколько был не было Куракину, он мне не нравился. А ведь еще соседствовать, так как Гатчино нынче в пользовании Александра Борисовича.

Да, эта появившаяся неприязнь, прежде всего, подпитывалась ревностью. Когда я резко зашёл в укрытие из кустов, где оставлял жену, увидел, как Куракин держит её за руку. И уже мысленно формулировал вызов на дуэль.

– Александр Лукич, – по имени-отчеству обратилась ко мне Юля, – Мы обсуждали с князем скоро наш с вами, муж мой, переезд. Всё же будем находиться рядом с землями Александра Борисовича.

Юля явно хотела вызвать у меня ревность. Сознательно ли она поступала, или, скорее всего, по женскому наитию, но я не сомневался в своих выводах. И это у нее почти получилось.

– Что ж, ещё раз хочу выразить своё восхищение, сколь прекрасной дамой вы стали, Юлиана, – сказал Куракин, целуя руку моей жене. – Надеюсь, что сегодня мы ещё найдём возможность пообщаться.

– Ваше сиятельство, – сказал я уходящему Куракину. – Приятного вечера.

Юля смотрела на меня победным взглядом.

– Мне казалось, что ты сейчас вызовешь его на дуэль, – явно веселясь, сказала жена.

– Я готов вам, госпожа Норова, – строго говорил я, – доставить всякое удовольствие. Но, пожалуй, не такое. Не стану баловать вас глупостями. Прошу сопровождать меня на приём. И впредь… Юля, думай все же, что делаешь.

– Да что случилось? Отчего ты так со мной заговорил? – возмутилась Юля.

Я не стал ничего отвечать, лишь только подал свой локоть, за который уцепилась супруга.

Да прекрасно всё она понимает. А если не понимает, то сейчас обязательно придёт озарение. Конфликта захотела? Чтобы еще на начавшаяся дивизия уже испытывала проблемы. Ведь будем же находиться на территории Куракина, или очень рядом с ней. Вот если бы у них, действительно, что-то было… Нет, и тогда бы не бросил вызов. Ведь в таком адюльтере будет виновна прежде всего Юля.

Я был зол. Относиться с пониманием к поступку жены я не хотел, находясь в обременении собственных эмоций.

– Если вы настроились на адюльтер в отношении меня, то будьте любезны отложить свои желания на потом. Вы носите моего ребёнка, – сказал я, когда мы уже направлялись к дворцу.

– Варвар, – негодуя, сказала Юля. – Дикарь!

Понимаю я всё. И то, что век галантный, и что я стал свидетелем флирта лишь только потому, что, в свою очередь, Юля меня ревнует. Уверен, что не бывает даже самых сильных людей, которые изредка не попадают в цепкие клещи своих чувств и, которые всегда ведут себя правильно и рассудительно. А если таковые и имеются, то это скучные люди, зануды.

Приглашённые на приём постепенно стекались к дворцу. Вряд ли у многих из них были часы. Хотя, как я успел узнать, приобрести этот предмет роскоши в Петербурге можно. И я не поскуплюсь в ближайшее время, чтобы иметь возможность контролировать своё время. Однако складывалось впечатление, что все точно знают, когда случится выход императрицы.

Ощутил на себе злобный взгляд. Обернулся. Андрей Иванович Ушаков прожигал в моей спине дыру. Ну, пусть смотрит. Интересно будет взглянуть на результат общения одного Андрея Ивановича с другим Андреем Ивановичем. Может быть, и выйдет так, что мы с Ушаковым если не примиримся, то заключим какое-то временное перемирие. Мне оно нужно.

Я уверен, когда будет сформирована дивизия и когда уже поползут слухи, что это одно из сильнейших воинских подразделений Российской империи, то мой политический вес станет ещё больше.

Близятся времена, когда именно те, кто владеет грубой силой, будут решать вопросы престолонаследия. Не сомневаюсь, что будут попытки какого-то переворота, прежде всего, в интересах Елизаветы Петровны. Мало ли, но найдутся, спрос на это есть, поставить кого из мужчин на трон. А таковые только в Голштинии, Петер Ульрих. Такого добра за даром не нужно.

Как только мои люди, способные к оперативной работе, освободятся от операции с Татищевым, нужно будет усилить присмотр за Лизой. У меня есть подтверждение, что и Пётр Иванович Шувалов не оставил Елизавету Петровну без своего внимания. Там же и Степка Апраксин, да и других хватает. Я предполагаю, что теперь этой группировкой руководит Ушаков, ну или курирует.

Очень не хотелось бы, чтобы мы с Петром Шуваловым стали врагами. Очень он мне нужный человек.

А пока мне нужен был Миних. И пусть мы вроде бы и прогуливались, направляясь ко дворцу, но я высматривал фельдмаршала.

– Ваше сиятельство, – приветствовал я Христофора Антоновича Миниха.

Не так и легко было его найти. И не думал, что нужно искать непьющего фельдмаршала у стола с вином.

– Господин бригадир, – усмехнулся фельдмаршал. – Широко шагаете, господин Норов. И знаете, что?

– Никак нет, ваше сиятельство, – поспешил ответить я.

Хотя и понятно, что вопрос задал мне Миних не для того, чтобы я отвечал, а так, для своего красного словца.

Выглядел Христофор Антонович Миних… ну явно не как обычно. Глазки соловьиные, лихая усмешка… Да он же под шафе! Уже употребил.

И, если честно, я даже рад этому факту. Ну сколько уже можно оставаться суровым безэмоциональным офицером? Можно ведь хоть изредка, но всё же расслабляться.

– Если вы сегодня о чём-то серьёзном решили со мной поговорить, то… к чёрту, господин Норов! – сказал Миних и стал рассматривать меня, прищуривая глаза, будто бы что-то важное и определённо малого размера нужно увидеть.

Я усмехался, но так, старался, чтобы это выглядело по-доброму.

– И что? Бригадир Норов не вызовет меня на дуэль? Я же послал вас к чёрту, – сказал Миних.

– Действительно, ваше сиятельство, у меня есть к вам разговор. Если вы не против, то навестил бы вас на днях перед самым отбытием по месту службы, – спокойно говорил я. – Что же до того, чтобы вызвать вас на дуэль… Я слишком вас уважаю, чтобы за такие мелочи распылять ваше время.

– Что? Вы не верите в мои навыки фехтовальщика или стрелка? И правильно делаете, давненько я не тренировался шпагой, – Миних как будто бы только сейчас заметил мою жену, стоящую чуть позади и сбоку меня. – Юлиана Менгден. А ведь я неплохо знаю вашего отца.

– Мой батюшка всегда лестно отзывался о вас, ваша светлость, – проворковала Юля.

Нет, она меня действительно сегодня хочет сильно разозлить. К Миниху у меня ревности нет почти никакой, но, в целом, тенденция мне не нравится.

А ещё мне не очень нравится ситуация, когда достойный фельдмаршал может натворить глупостей. Вон он, на грани приличия, указывает рукой на диадему и другие украшения Юли. Хорошо, что хоть достает толики тактичности, чтобы не намекнуть о происхождении драгоценностей на моей жене. Невербально граф указывало, что они из ханского дворца.

Впрочем, вряд ли кто-то сможет с уверенностью при русском дворе сказать, какие именно украшения могли принадлежать погибшему Крымскому хану. А если и так, то тут немалая часть драгоценностей, висящих на придворных, имеет даже кровавый след.

Я уже был почти уверен, что Миниха подпоили. Вопрос только в том, насколько этого момента должен я касаться. Подумал о том, что точно никаких симпатий не могу питать к тем людям, которые это сделали. Решили выставить истинного героя сегодняшнего вечера не совсем в приглядном виде.

И всё же при дворе хватает змей и завистников. Вероятно, я ещё не со всеми ними успел столкнуться.

Фельдмаршал кого-то увидел и поспешил нас покинуть, даже ничего не сказав напоследок. Следом за ним прошествовал Степан Апраксин. Он будто бы даже нас не заметил, а в руках держал сразу два бокала шампанского. Кое-что срослось.

Возможно и небрежно отбросив руку Юлианы, я попятился спиной.

– Ох, прошу простить меня, сударь. Какой же я неловкий, – сказал я.

Нарочно толкнув Апраксина, я одновременно задел рукой и все бокалы, что он держал. Зеленоватые стеклянные изделия, наполненные багряной жидкостью, ударились о пол и разлетелись мелкими осколками. Прибавилось работы для слуг. И они тут же подбежали, исправлять оплошность.

Апраксин посмотрел на меня с нескрываемой злостью.

– Впредь будьте осторожнее, – сквозь сжатые зубы процедил Апраксин.

Это была явная угроза. Между тем, Степан Фёдорович проявил трусость. Можно было бы ситуацию и несколько накалить, вплоть до вызова на дуэль. Так что я имею право отпраздновать маленькую победу. Расцениваю это в том числе и как удар по Ушакову. Незначительный, но унизительный пинок.

– Ты сделал это нарочно, – как будто бы отчитывала меня Юля.

Я не ответил. Тем более, что вышел вперёд и по центру тронного зала камердинер. Все придворные быстро расступились, занимая места по периметру небольшого помещения. Было откровенно тесно.

– Всесветлейшая, Державнейшая Княгиня и Государыня, Государыня Анна, Императрица и Самодержица Всероссийская, Московская, Киевская… наследная Государыня и Обладательница Её Императорское Величество Анна Иоанновна! – провозглашал придворный чиновник.

Двери в тронный зал открылись. Не спеша, с потухшим взором, покачиваясь из стороны в сторону, входила императрица. Она была, словно тот медведь-шатун, которого только что разбудили из спячки, раньше положенного срока.

Каждый шаг государыни давался ей с большим усилием. Сложно передвигаясь, пять шагов, нужных для подхода к ступенькам к трону, государыня делала слишком долго. Она была больна, или же начинался какой приступ.

Анна Иоанновна подошла к ступенькам, ведущим к трону, сделала шаг и… окаменела. Будто бы Медуза Горгона своим взглядом превратила русскую самодержцу в камень. Императрица рухнула, головой чуть было не задев ступеньку.

В тронном зале установилась могильная тишина.

– Да помогите же! – на немецком языке кричал Бирон, вошедший сразу после императрицы.

Первым бросился к государыне лейб-медик Иоганн фон Фишер. Все придворные тут же уловили настроение медика. Он был напуган и резко побледнел, мало отличаясь цветом кожи от лежащей без движения государыни.

– Померла… – зашептались вокруг. – Что же теперь будет?

– Осиротели, – сказал еще кто-то.

Глава 4

Женщина получает больше удовольствия от измены, чем мужчина: для него это не бог весть какое событие, для неё же измена всегда означает месть, или страсть, или грех.

Этьен Рей

Петербург

3 сентября 1735 года

Да нет же, это не входит в мои планы! Нечего сейчас умирать! У России еще нет внятного наследника. И я рванул вперёд, задевая каких-то людей плечом. Даже не обращая внимания на недовольные возгласы, а один раз, так и на ответный тычок в спину. Все потом. Сейчас главное спасти, если можно, императрицу.

Над государыней склонились уже два медика. Тут же был Бирон. Но он явно скорее мешал врачам, чем что-то делал. Государыню не двигали, что, на мой взгляд, правильно. Нужно же разобраться, что с ней.

Я подошел, тут же скинул камзол, закосил рукава. Анна Иоанновна ещё была жива. Она смотрела безумными глазами. В одну точку, но так жалостливо, моля, прося помощи. Реанимация, на которую я настроился, не нужна. Тут что-то другое.

– Апоплексический удар, – диагностировал один из медиков.

– Что… что с ней? – будто бы не слышал доктора Бирон. – Она будет жить?

У герцога была истерика. Слезы текли по его, казалось еще недавно, мужественным щекам. Руки Эрнста Иоганна Бирона потрясывались. Нет, так не горюют по той, жить с которой вынужден и принужден. Так переживают за женщину, с которой жить хочешь, или без которой не хочешь жить.

Я посмотрел на императрицу. Что-то мне диагноз показался очень сильно спорным. Лицо никак не исказилось. А если уже инсульт повалил столь грозную женщину, то, скорее всего, он должен был иметь последствия. И она дрожит, сразу этого под одеждой и не было понять. Явно скрутили судороги. Зрачки расширены. Пот с нее ручьем льется.

Между тем, я уже замечал ранее, что у императрицы может развиваться в том числе и сахарный диабет.

«Гипогликемическая кома!» – озарило меня.

В прошлой жизни я видел, как это бывает. Бабушка страдала сахарным диабетом. Так всегда с собой носила сахар-рафинат, который я, будучи еще ребенком не раз… Впрочем, что было, того не вернуть.

– Срочно сладкую воду! – заорал я. – Быстрее! А ещё мёд или сладости, которые есть поблизости!

Я вернулся посмотреть, стал ли кто-то суетиться и отправился ли искать сладкое. Лакеи стояли. Я для них не авторитет. Вот же… Присутствующие на приёме гости толпились, не подходя ближе, чем на пять метров к лежащей императрице. И тоже были в роли зевак, ждунов, желающих уже услышать: так померла, или нет?

– Герцог! – выкрикнул я прямо в лицо Бирону. – Да очнитесь вы! Прикажите срочно нести сладкую воду, мёд или ещё что-то, но, чтобы там было много сахара.

– А? Это вы, Норов? – как-то отрешённо говорил герцог.

Понятно, что Бирон сейчас мне помощником может быть только опосредованным. Использую хотя бы его имя.

– Его светлость герцог Бирон потребовал сладкую воду! – выкрикнул я. – Принесите сладкую воду!

Вот тут лакеи уже зашевелились. Кто-то куда-то побежал. Я и сам оставил государыню, ворвался в толпу придворных, распихивая их плечами. Кто-то кричал мне вслед, послышалось и слово «дуэль». Но я не останавливался.

Там, сразу на выходе, стояли столы, полные многочисленных сладостей. Схватив со стола какие-то пирожные, я таким же образом вернулся к императрице. Опять недовольства и проклятия посыпались в мою сторону. Плевать.

Тут меня остановили. Гвардейцы вышли вперед и создали полукруг у лежащей императрицы. Теперь зевакам и ожидающим внятного результата от падения государыни, вообще ничего не могли видеть.

– Пропустите! Я знаю, что делать! – выкрикнул я.

Как же непривычно. Бойцы Преображенского и Измайловского полков не пускали меня.

– Пропустите! – приказал Бирон, наверное, несколько пришедший уже в себя.

Добравшись до всё ещё лежавшей неподвижно государыни, я уже было собирался хоть как-то пихать ей в рот сладости, как принесли воду. Отпив немного, удовлетворился тем, насколько сладкая была эта вода. Приторная сладостью, то, что нужно.

В моих ресторанах уже стали производить сладкую воду, периодически перед подачей добавляя лимон и немного соды, что делало её газированной.

Мне же подали чисто сладкую воду, подкрашенную соком из выжатого апельсина.

Я грубо открыл рот императрице. Придерживая за массивный подбородок, вначале немного лишь капнул ей на язык. Глотательный рефлекс сработал. Так что небольшая струйка, периодически останавливаемая мной, полилась в рот царицы.

Постепенно бледный цвет лица стал приобретать более здоровые оттенки. Анне Иоанновне становилось лучше. Поняв, что я делаю что-то правильное, фужер с водой у меня перехватил один из медиков.

По сути, всё. Больше ничего толком я сделать не смогу. Если только прямо сейчас не начнутся осложнения у государыни и не выдержит её сердце. Все же при таком приступе вполне вероятным будет и учащенное сердцебиение. Тогда придётся начать реанимационные действия.

Не стыдясь и не думая об этикете, я рукавом смахнул пот со своего лба. Казалось, прошло всего минуты две, и я не так чтобы физически сильно напрягался. Однако пот лился ручьём, доставляя определённый дискомфорт.

– Жива! – закричал кто-то из толпы придворных. – Виват императрице!

– Виват! – раздались возгласы.

Слышен был даже звон бокалов. Дай только повод, уже пьют!

Люди, как мне показалось, начали искренне радоваться. Не видел я разочарования, что императрица не умерла. Невольно нашёл взглядом Елизавету Петровну. Казалось, что она радуется вместе со всеми. Но я уже немножко знал Лизу. Намного больше она бы радовалась, если бы её кузина отправилась на суд Божий.

Анну Иоанновну скоро подхватили. Сразу четверо бравых гвардейцев тужились удержать большую государыню. Из её глаз катились слёзы. Женщина уже могла крутить головой и даже немного помогала ногами тем мужественным силачам, которые, рискуя надорваться, поднимали грузную женщину.

Государыню повели прочь.

– Господа и дамы, прошу простить меня за неловкость и за то, что кого-то мог оттолкнуть. Положение требовало действовать незамедлительно, – повинился я, стоя перед толпой придворных.

– Господин Норов, а что с государыней? – спросил меня незнакомый человек.

Вот так оно и приходит – слава. Я людей не знаю, но уже являюсь известной личностью для многих.

– Сие называется гипогликемическая кома. Когда подобное случается, нужно дать что-то сладкое, – сказал я, не вдаваясь в подробности.

– А могла и преставиться государыня? – спросила одна невысокая, но толстая дама в годах.

Я замялся и не стал отвечать. Если скажу, что да, то как бы не хвастовство это? Мол, я спас императрицу. Если же отвечу, что нет – то стану принижать свое участие. Пусть каждый выберет для себя наиболее привлекательный ответ.

– Все в руках Божих. Прошу проститься меня… Мне нужно выйти на воздух, – сказал я.

Уже когда выходил, прозвучал еще один вопрос. Причем и голос я узнал. Неприятный такой голос главы Тайной канцелярии розыскных дел.

– И откуда же столь достоверные знания медицины? – просил Ушаков.

Можно было бы провести целую медицинскую лекцию. Тут же ещё объяснить, что такое углеводы, инсулин, как организм его вырабатывает и что бывает, если этот гормон уже не вырабатывается.

Императрицу действительно стоило было бы переводить на искусственный инсулин. Но как его вывести, я не знал. У моей бабушки не было инсулина долгое время. Видимо научились выводить этот гормон сильно поздно. Да в этом времени нет чем колоть лекарство. Шприцев-то нет – вот вопрос. Даже трубки, предка стетоскопа, нет.

И где же Юля? Не могу ее найти. Пошел назад, чтобы посмотреть жену в том месте, где мы стояли перед приступом императрицы. Вот же… Анна Иоанновна… Не было печали, так на тебе! Будто бы и вправду проблем у меня было мало.

Вопросов возникает сейчас такое множество, что кругом идёт голова. Если ещё десять минут назад я думал, что у меня имеется достаточно времени, как минимум три года, если не все пять лет. То теперь понимаю, что, если не будет меня рядом, возможно, и не получится спасти императрицу.

Но ведь никто не оставит при дворце. И эту проблему я попробую решить. Ведь могу-то помочь только двумя вещами. Первое, это вовремя сахару дать. Думаю, что медикусы справятся с такой «нелегкой» задачей.

А второе – это мои навыки реанимационных мероприятий. Но тут поднаторел уже и мой батальонный, уже и дивизионный лекарь, Густав. Нужно только договориться, чтобы лейб-медик прислушался.

Но все равно готовиться нужно очень скоро. В целом, когда сахарный диабет уже в такой стадии, что случается гликемическая кома – жди новых неприятностей. Это же не будущее, когда уколол себе инсульт, да и живи, почти что полноценной жизнью. Соблюдай только правильное и по времени питание.

И ладно, если бы у императрицы не было других болезней. А то хоть с кем пари заключай, отчего именно, скорее всего, в ближайшее время помрёт государыня. Там же еще и камни в почках. И такое ощущение, что как бы не целый пляж.

«Я пришел, ее нема, пидманула, пидвела» – напивал я песенку в уме.

Не было моей жены на том месте, откуда я ринулся спасать государыню.

– Господин Норов, соблаговолите пройти со мной! – требовательным тоном обратился ко мне медик.

Он вышел со стороны императорских покоев в сопровождении двух гвардейцев. Словно бы арестовывать меня идут.

– Я не смею оставлять в одиночестве мою жену, – строго сказал я.

– Мне нужно было бы с вами наедине поговорить, – уже просящим тоном сказал медик на немецком языке. – Вы же понимаете, насколько это важно.

И тут я увидел жену. Юля, словно специально пряталась за колоной. Может и так. Я подошёл к супруге. Поцеловал её ручку. Однако что-либо внятное и личное сказать не получалось. Вокруг Юли толпились люди, так и норовящие услышать хоть что-нибудь ещё.

– Я ненадолго, – только что и сказал я.

Проследовал за медиком. Меня повели в то крыло дворца, где находились спальни государыни. Войдя в одну из комнат, я увидел уже сидящую на кровати Анну Иоанновну. Она всё ещё имела бледный вид, хотя и появился на щеках блеклый румянец. Хоть додумались переодеть государыню. Она была в халате.

Бирона не было ни у входа в спальню императрицы, ни внутри её. Мне подумалось, что государыня отправила герцога с каким-то поручением. Не племянницу ли свою звать?

Анна Леопольдовна так и не показалась на публике. Правда, я слышал разговоры, что она готовится это сделать. Да и в любом состоянии, даже, если бы ей было плохо, всё равно должна была выйти вместе с государыней и занять стул рядом с троном.

А вот когда императрице стало плохо, то Анну Леопольдовну тут же оттеснили в сторону и увели. Наверное, оберегали таким образом от стресса. Так что она не успела выйти в тронный зал, а я не успел её увидеть. А нужно бы. Мне категорически необходимо разобраться в себе и что к кому чувствую.

– Поди сюда! – повелела императрица.

Голос государыни звучал болезненно. Такой я ее еще не видел.

Подошёл, но ничего не происходило. Мы словно ждали ещё кого-то. Через минуту дверь распахнулась, и на пороге показался Христофор Антонович Миних. Он всё ещё выглядел выпившим человеком. При этом на лице фельдмаршала читалось недоумение и, может, даже страх.