Текст книги "По грехам нашим. В лето 6731... (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Сидящий в неволе орел молодой…

Глава 10. Сидящий в неволе орел молодой…

– А сотник ведает, што вы робите? – задал я очередной вопрос стрелку.

– Дак, невместно мне ведать то, – сказал снайпер.

– Да ведаешь ты, чую, ведаешь, – сказал я и решил поиграть в колдуна. Суеверия в этом времени столь сильны, что какого проклятия больше боятся, чем смерти.

Только я собирался с мыслями изречь «проклятия» и «заклинания», как у дверей послышался быстрый, нарастающий топот копыт. А через десять секунд в сарай ввалились восемь человек с мечами и топорами наперевес и двое лучников, разошедшихся по сторонам и взявших меня в прицел.

Ну, вот и все…

– Што робите? Кто таки? И ты Шинора тута? – начал задавать вопросы седобородый, но еще молодцеватый мужик. – А ну зброю брось!

Я кинул саблю, но пистолет просто спрятал сзади под ремень.

– Никола, ты штоль? – крикнул удивлённо, видимо десятник.

– Так, дядька Лавр – я, – тихо отозвался лучник и потупил взгляд.

– А што такое, поранены? – спросил Лавр.

– Так, дядька, – все еще не подымая глаз, ответил раненный.

– Так, а кто тебя – тати енти? – сотник показал на убитых разбойников.

– Дядька ты Федору скажи, что тут так вот, а? – проблеял Бзыря. – И про отрока скажи, а я пойду, дядька, в бега уйду, к извергам в марийском лесе.

– Во как! Дак ты с татями ентими? – десятник опустил меч и почесал бороду. – Не буде табе добре с отступниками и затворниками. Ты погодь, разбярэмся, – десятник поднял меч и громогласно заявил. – Так, Никола – ты до дому и батьке поклон ат меня. Ты новик, вяди до сотника ентого отрока. Митька, Демка – вы тута за скарбам погляд, да попытайте Милу што да как. Вон Евлампий ляжит, чаго он з татями, али как. Неуж-то отрак усих так. Да не – Евлампий был добрым воем, на мечах добре бился.

Под руки меня не брали, осмотрели и просто велели идти за десятком, двое из которых остались возле моих саней рассматривать все. Надеюсь, что ничего не возьмут.

А ситуация. Десятник городской стражи не знает, что ратники из другого десятка делают. Вон как удивился, знакомого увидав, даже домой отправил. Интриги. Но радует, что не все в коррупции погрязли. Осталось узнать как поведет себя городской сотник, да Войсил. Кто из них важнее городской сотник или сотник сторожи?

Проводили меня в детинец, где возле главных ворот по правую сторону от входа был зиндан. Вряд ли местные знали это слово, но зиндан был. Глубокая яма метра в четыре в глубину, которая закрывалась плетнем. Хорошо еще, что не раздели, и в куртке было не так зябко, да и подымалось уже солнце и днем мороза не должно быть. Выдержим. Оставалось только ждать.

Ожидания были долгими как морально, так и физически. С психологическими проблемами пытался разобраться уходом от проблемы. Декларировал стихи, даже пел песни. Может поэтом-сказителем заделаться? Нет, а что? Что-нибудь придумаю. Там у Лукоморья дуб зеленый, или вставай страна огромная…

Еще сотни тысяч русских ратников будут маршировать по улицам Берлина. Тьфу ты на кой ляд этот Берлин, а вот Ригу да Мемель можно, да еще пока Крым их, а надо наш, или не надо?

Черный ворон, что ты вьешься…

А чего я хочу? Да, по сути, и ничего! Может монголов нагнуть? Да сдались они мне. Не пустить на Русь – пожалуй, хочу. С ними бы равноправно дружить. Разные культуры, технологии и тут Русь на их стыке – сильная богатая Русь. И через нас идут караваны с бумагой, порохом, нефтяные трубопроводы, нефтедоллары. Медленно схожу с ума. Если бы не просачивающийся свет через плетень, был бы уверен, что прошло уже не меньше двое суток. Рассуждать логично уже не было силы.

Родина, еду на Родину, пусть кричат уродина…

А что, если сказать, что я прорицатель, нагадать что-нибудь из событий – и в святые? Молитвы подучить и вуаля – на Руси пророк! Нет, тут так не станешь почитаемым. Вот, к примеру, развалить великую страну, быть убитым, как и миллионы бывших своих граждан и святой! Как Николай 2. Нет, тут нужно идти через лишения и очищения, ни разу не ошибиться, всегда быть праведным. И то можешь и не быть святым. Так что путь такой не по мне, тем более с моей любвеобильностью. Эх Божана… Ты-то где? Где Тургеневская женщина, которая на край света за своим романтиком-утопистом пойдет.

Эй, начальник!

– Чаво арешь-то? – пробурчал старческий голос сверху.

– А кормить то будут? В тюрьме вон ужин – макароны дают! – прокричал я невидимому собеседнику.

– Ты чаво там лаешься, безбожник, и не Макар я, а Матвей, а што табе Макар дает-то? Сяди там, не положено гутарить. А что ты наробил та, отрок? – сам себе же противоречил собеседник.

– Да, дядько, татей порубил, – ответил я. Хоть с кем поговорить, может, чего у любопытного охранника узнаю.

– А кольки татей-то, а аружно, али конно? – не унимался пожилой ратник. Его голос выдавал одинокого, но любознательного старичка, которому и поговорить нескем.

– Оружно, дядько четыре, одного поранил, – сказал я.

Через некоторое время плетень отодвинулась, и чуть ли не скатываясь сверху в зиндан, плотненький седобородый ратник согнулся и стал рассматривать меня как диковинного зверя.

– Брешешь! – после осмотра тоном эксперта заявил старичок.

– Можа и брешу, посидишь тут седмицу и не так брехать станешь, – философски заметил я.

– Ты это, можа пити, али ести? Токмо у меня сухари, да водица. А ты боярин али купец, али смерд? Чудна адежа, не розумею кто ты, – Опять перепрыгнул с темы на тему старичок.

– Пить можно, Христа ради. А я сын боярский, а батюшка мой ратился с сарацинами, да и згинул, – ответил я, придерживаясь своей легенды.

– Ой, сиры, а пить зараз. Дак ты татей порубил? – уже скрывшись из виду, отдаляясь, кричал ратник.

Ну и как тут отвечать. На один вопрос ответишь – пять вдогонку.

– Матвей, а пошто тут яма открыта, – послышался голос еще одного человека. Конечно, один старичок не может быть на охране. Видимо, напарник. – Слыхал, двух з десятка Федара тати забили, да Евлампия токмо зарубили, а Еремея посекли, дак вон ляжить, болезный. А татя того изловили.

– Што ты брешаш? Коли изловили, так его сюды кинуть. А тута вона отрок татей порубил ажно чатыры! – ответил Матвей.

– А коли он татей, дык чаво кинули у яму? Вот так, – наставительски закончил собеседник моего старичка.

Через минуту лицо Матвея показалось вновь, и он еще пристальней рассматривал парня, однако, ничего не говоря закрыл яму плетнем и ушел. Вот так и закончилось человеческое общение. Остается только с собой беседовать.

Сколько я еще просидел – не понять, но солнце, видимо еще не скрылось, только светить стало не ярко. Может и облака закрыли светило, а может уже вечер. Часы-то я перед уходом спрятал в свой маленький сейф. Думаю, до универсального кода 11112222 не додумаются аборигены. Подумал, что, если что – пусть в относительной сохранности побудет. Болгарки тут нет, а как открыть изделие 21 века иначе не представляю.

– Эй, отрок, хватай, – прокричал незнакомый голос и в темноте мне сбросили веревку.

А я, оказывается закимарил, через открытую яму показалось звездное небо.

Встать было тяжело, ноги затекли, рук практически не чувствовал. Вот же изобретение – зиндан! Да через пару дней мне и по лестнице от сюда было бы не вырваться. Как там показывавали в будущем голивуде? Сидит сиделец в яме год, а потом всех нагибает – и вперед. Бегит, скрывается, сражается. Не верю, что так возможно. С моей регенерацией и молодым организмом я и через сутоки еще день реабилитироваться стану.

С большим усилием я ухватился за веревку и подтянулся.

– Во, а ты лествицу неси, лествицу неси, аки бер лазе, – комментировал мои неловкие потуги подтянуться неизвестный охранник.

Когда я вылез, мне дали воды, и стоило больших усилий хотя бы отмыть кровь, которая засохла на голове и лице. Да и отмыл ли все? Зеркала не предложили. А я бы предложил за гривен так двадцать, нет за сто.

Пока, насколько мог, приводил себя в нормальный вид и по дороге к большому дому в центре детинца, думал о зеркалах. Именно на них я ставил в своем превращении в алигарха. Вспоминалась какая-то там королевская особа, что за одно зеркало выплатила половину годового бюджета Франции в начале XVII века. Что можно за огромную сумму продавать подобный товар за сто, а может и больше, гривен, я был уверен. Немного пиара, к примеру, подарок великой княгие зеркала, и стану уверенным коммерсантом. Да, серебряно-ртутной амольгамы взял при переходе мало, но создать ее не представляется особым трудом. Ртуть здесь знают. Вот только покупать ее нужно будет аккуратно, чтобы не пронюхали технологию производства зеркал.

Вызывали некоторые тревоги мои коммерческие способности. В прошлой жизни бизнесменом не стал, мало того, за что ни брался – все прогорало. Как проклятый. Хороший знакомый имел шиномонтаж, уехал в штаты и почти бесплатно отдал мне бизнес. Те же сотрудники, тот же управляющий, клиенты, но уже через три месяца я разорился.

А вот сейчас меня вели два ратника к большому двухэтажному зданию в центре детинца, где практически силой усадили на лавку и приказали ждать. И думать о коммерции, когда могут прямо здесь убить, по крайней мере, нелепо. Как-то быстро мысли перенеслись в сторону возможной казни. Что там? Четвертование, обливание водой на морозе, поспросят посидеть на коле. Последее вообще вызвало отвращение.

Еще через минут десять по неведомому повелению синхронно подошли с двух сторон, подняли, хотя я и сам бы поднялся, и повели в здание.

Здание было добротным, не смотря сто и дерево. Создавалось впечатление фундаментального строения, чего я еще не видел в этом времени. Бревна, размером больше моего охвата, лежали на мхе в стыках, являлись стенами. Поверху и по углам стен на бревнах была декоративная резба. Просторное помещение с колонами было оштукатурено и расписано растительными орнаментами. Пройдя большой приемный зал, по меркам концертных залов 21 века, так и не зал вовсе, меня повели дальше.

Мы вошли в комнату с большой печью. Было настолько натоплено, что ломило кости и сразу же начал обильно стекать по спине пот. В конце комнаты восседали двое. Один сидел на большом стуле, другой же на лавке у большого массивного стола. Кто это был, даже догадок не было. Видимо, местное начальство.

– Кто ты? – Обратился ко мне сидящий на большом стуле.

Рассмотреть его было сложно, факелы больше слепили глаза, чем давали возможности видеть. Когда же глаза привыкли, я увидел в этом человеке бывшего культуриста лет под пятьдесят. Когда люди, постоянно занимаются атлетизмом и после десятилетий бросают, становятся большими, но и обрюзглыми. Небольшой, но явный живот выпирал из-под богато расшитой рубахи. Но это был все еще могучий человек. Только выражение лица было брезгливым и отстраненным, что сразу же вызвало антипатии. Не люблю гримастничающих людей.

Мои же провожатые раздались в сторону – как бы демонстрируя, что судят именно меня.

– Корней, сын Владимира – воеводы полабского. – Чуть запоздало ответил я.

– Воеводы? – ухватился за слово главный клоун этого цирка и посмотрел на сидящего у стола человека, который и вовсе пересел так, чтобы я его не видел.

– Да, мой батюшка был с немецкими рыцарями в землях сарацинов, где и сгинул, а я на Русь пришел, – начал я свой рассказ, но был перебит.

– Так ты сирый и рода на Руси не маешь? – как-то обрадованно спросил сидящий на большом стуле.

– А кто вопрошает меня, а сам не сказал свое имя, – горделиво приподнял я голову, догадываясь, что может сейчас произойти. Если у меня нет рода, который встал бы на защиту, то можно и грабить.

– Я княжий тысяцкий, а тут еще и Лука – сотник городской стражи. Ты людей его забил, – с раздражением и усилением голоса сказал представитель власти.

– Убил я татей, а людей боярина Луки я не трогал, – негромко, но с нажимом сказал я. Хотелось сказать про Войсила, вовлечь его, но придержал козырь. Думается, что сотня лесного охотника, который и вовсе непростой человек, действительно может повлиять на ситуацию.

– Ты убил двух моих людей, Николу поранил, Евлампия – честного человека убил – тать, – проорал выбежавший Лука.

– Так твои люди грабить пришли меня? Ты наказал им грабить сироту? – кричал уже я по принципу – лучшая защита – это нападение.

Как же здорово все перевернули. Теперь я и убийца, и самый злобный тать.

– Пострелял всех из самострела, тать! – продолжал кричать Лука.

– Они пришли к моему скабру с мечами, топорами и луком. Погутарить пришли? Али меду налить? Тысяцкий я виру прошу и суда честного. Ты спросил Николу? Спросил Шимору, Милу взял в поруб? Она дала навет на меня. – Остановиться в эмоциях было уже сложно. Накипело.

Меня несло. Они что на лоха нарвались? Разведут деды средневековые сироту, заберут все. И что я отдам так просто? Путь казнят, или что там нужно, но приговор потребую донести до народа. Молва и так узнает. Уверен, не я первый, кто с корупцией столкнулся в этом городишке.

– Плетей дам, досыть гвалта! – проорал тысяцкий и пристукнул по стулу.

Я замолчал. Позицию свою я высказал. Пусть думают, а придумают что – попрошу рассказать о происшествии Войсилу.

– В яме посиди! Думай! Виру дашь за забитых. Конями, да зброей и перцем два мешка и иди, – подвел итог тысяцкий.

– Тысяцкий, а князь прознает, что подарки ему ты за виру взял, так как? Напиши ему грамоту, что кони, что для князя в помет, ты и забрал за то, что татей я побил, – уже выкрикивал я, когда меня взяли под руки сопровождающие и оттягивали их зала судилища.

Радушный хозяин

Интермедия 6

Василий Шварнович слушал своего десятника о происшедшем с Корнеем и злился. Рано, рано получилось. Тысяцкого и сотника городской стражи менять нужно, да так, чтобы великий князь как бы непричем. Юрию Всеславовичу по существу и все равно кто тысяцкий в Унже. А он хочет этот город сделать своим центром сбора всех вестей. Да спокойно новиков науке ратной, да разным учить. Не дадут же спокойно. Старый интриган хотел вначале вынудить к действиям Вышемира. Выбить его десяток, который уже под двадцать человек, так и полусотником станет. А земли этого похотливого вдовца, что и жену извел забрать или Божане отдать, как за виру. Извел Вышемир бабу свою, все ненасытный, а та как понесет, так и выкидыш, только вот Юрия и родила – первенец. Один и выжил. А тот бил жену, да всю злобу на ней и на сыне вымещал, что Бог не дает детей. Вот и померла она неизвестно, толи от очередного выкидыша, толи от побоев.

Расчет был на то, чтобы Вошемир стал действовать и напал на поместье Божаны. А тут уже новый хозяин и, если он отпор не даст, то придет грозный родич и поразит всех, а вирой земли возьмет, да выбьет самых разбойных ратников городской сотни. Нужно было только проследить, чтобы Божана жива осталась. Корней? Да спаси его Христос, но так нужно, коли и убьют. Для дела нужно. Да и чего хоронить парня раньше, может и сам отобьётся или спасется.

Сейчас же нужно его выручать. Это же надо – четырех уложил, одного ранил, а сам ни царапины. Странный парень, но как бы сказали через восемьсот лет – перспективный.

Войсил дал распоряжение следить за парнем, и возле постоялого двора простоянно были его люди, но не успели помочь.

– Гаврила, а пошто не допомогли татей бить? Твои люди были там? – расспрашивал сотник.

– Были, да не ведали, што вон у ночь пошел до саней. Ратники узяли бы на стрелы татей на выходе, – оправдывался десятник. – А воно вон как. Самострелом усех и болты собрал. Мы апосля глядели – нема болтов!

– А стражники были? – спросил сотник.

– Дык ушли воны, також не ошукали болты. То добрые вои – десятка Лавра. Вот бы його на сотника? – десятник вопросительно посмотрел на Войсила.

– Поглядим ешо. И зараз Корней в порубе? – спросил задумчиво сотник дальней сторожи.

– Не, у яме был, а зараз дык на суд тысяцкому. Да там и Лука, – быстро проговорил Гаврила, как будто сейчас поступит приказ. Десятник умел складывать факты и понимал, что затеянное дело и все приготовления, в которые так хорошо ложился фактор юнца, летят под хвост.

– Лука. Вон виру за своих брать захоча, Маракуша, – еле слышно, скорее рассуждения в слух, сказал Войсил. – Подымай сотню, нехай прячуть ножи и будуть каля дединца. Мне конно Еремея и Филипа. Я к тысяцкому.

– Еремея? Кхе! Добре, – усмехнулся Гаврила.

Еремей был великаном. Его боялся даже тысяцкий. Этот молчун на спине быков носил, кожу руками рвал. Его топор половина ратников поднять не могут. Сотник явно шел к тысяцкому с угрозой. В дальней стороже такой воин вроде не нужен – примечательный, огромный, не спрячется. Казалось, что увалень, но он мало чем уступает другим ратником. Такого на десяток, но не умеет он командовать. Филипп же лучший мечник. С ним не могут сравниться ни один ратник городской стражи. Вот этот управлять может и его десяток уже пятнадцать войнов насчитывает. А ведь молод еще – чуть больше двадцати лет. Вот это будет сотником.

Глава 11. Радушный хозяин

– Куды волочите? – в зал, по которому меня тащили. Влетел Войсил в сопровождении двух ратников.

Один был… Былинный богатырь Святогор. Оплывший культурист тысяцкий был юнцом прыщавым в сравнении с этим гигантом. Его движения были плавными и выверенными. Чувствовалась мощь. От другого, который был невысокого роста, шла аура чести и уверенности. Этого невысокого человека даже при взятии с паличным на месте преступления я бы тотчас освободил. Честь, долг, достоинство и не показное – природное. И вот не знал его – чувствовал что так и есть.

– Тащите на суд, ешо я слово не сказал. Еремей дапомоги ратникам честным, – кинул через плечо Войсил и гордо зашагал в ту комнату, где происходило судилище.

– Здрав будь, Лазарь Иоанович и ты Лука, – с порога поприветствовал администрацию Унжи сотник дальней сторожи.

– Спаси Христос и тебя, Василий Шварнович, – удивленно проблеял тысяцкий. Лука же только злобно зыркнул. – Ты пошто пришел?

– Так, погутарить, да суд послухать, – Войсил развел руками.

В это время вошел я с поднятой головой, а следом Еремей и второй сопровождающий сотника ратник. Наблюдать за выражением лиц было истинное удовольствие. Тысяцкого покоробило, и он заелозил на своем троне, Лука же как-то попятился на пару метров и плюхнулся на лавку, не прекращая растерянно смотреть на молодого парня, пришедшего с Войсилом. Видимо, хитрый сотник дальней стражи удачно подобрал спутников, которые уже отметились подвигами и наступили на мозоли местной администрации.

– Так суд был ужо, – неуверенно проблеял тясяцкий.

– А я послухаю, што порешили, – напирал Войсил. – Корней Владимирович скажи свое слово.

Тысяцкий с городским сотником переглянулись.

– А я скажу то, что и на суде сказал. Коли в ентом граде тати грабят люд честной, а стража серод татей, да кличутся не христианским имем, а как ватажники, так те ратники и есть тати и бить их несчадно. А виру брать мне поребно за беспокойство мое и на том стою и стоять буду. И вы, – я обратился к стоящим рядом сопровождающих Войсила ратникам, а после и к стражникам, которые меня тащили – пусть морально потерзаются. – Видоки тому.

Наступила пауза. Тысяцкий понурился и опустил глаза, Лука тяжело дышал. Войсил с одобрением смотрел на меня, молодой ратник с интересом осмотрел сокрушителя унжанского непотребства, проведя взглядом меня с головы до пяток.

– Он людей моих забил, – процедил сквозь зубы Лука.

– А Затетеха ужо паеть, Лука. Не треба табе. Виру брать не будем и на жанитьбу приходьте заутро в дом мой, – продолжал говорить Войсил, не давая опомнится тысяцкому и Луке и вгоняя в оторопь уже меня.

– Ходьте Корней да Еремей да Филипп, а я погутарю, – обронил Войсил, но никто ему не перечил.

Троем вышли на улицу, стражники остались внутри административного здания.

– Кто ты? – спросил Филип, как только спустились по лестнице крыльца.

– Так повстречались с Войсилом и его сынами в лесу, я и прибился, – ответил я, набираясь терпения, чтобы рассказать свою легенду.

Оба ратника слушали с большим интересом, Филип все время рассматривал меня, как рентгеном просвечивал. История закончилась, и посыпались вопросы.

– А как там ратники, сильны ли? – спрашивал Ерема.

– Да могучее тебя я и не встречал, – ответил я веселясь.

– А сброя их крепче нашей? – это уже Филип. Да это фанаты войны какие-то.

– Ну, бывает и добрая. Вон у меня сабля булатная вельми крепка, – сказал я. – А собака моя, кони, у мають и таких коней, токмо боле малых. А якож я волен, не повернуть мяне у поруб?

– Не повернут. Войсил град узять можа. Усих подняли. Дашь зброю твою побачить? – спросил Филип и прямо закатил глаза.

– А ты ратится поучаешь меня? – в ответ спросил я.

– Дак ты ж апятера татей узял и ратится навучаться? – это спросил уже Еремей.

На улицу вышел Войсил и стражники, которые быстро побежали в сторону, где виднелся большой амбар. И уже через пару минут от туда под узцы вывели Орла и Араба, следом рыча на палке, как на поводке, вывели Шаха.

– Орел, Араб, Шах, – выкрикнул я и увидел, что Араб и Шах уже бежали ко мне, Орел же шел степенно.

Отдали все, но виру давать отказались, да и на том ладно. Оставались вопросы. Какую роль все же играет Войсил, он же сотник дальней стражи, он же Василий Шварнович, может еще кто? Прийти, все переиграть, судя по всему, готовый чуть ли ни на штурм детинца. Ну не из-за меня же, право дело. Я стал фигурой на доске? Или еще запасная пешка?

Странно, но вот вопросы о свадьбе ну никак не вызывали диссонанса. Ну и хорошо, а как иначе, договорились же?! А мог ли Войсил просто забрать себе земли брата? Законы Руси не очень хорошо знаю, но если по лествичному праву, так и вовсе все ему должно перейти. Тогда почему практически-то неизвестному чужому человеку отдавать самое ценное – землю, или это временно, пока не убьют. И что делать мне? Да, жить пока, просто жить и наслаждаться здоровым телом, которое до скрежета хочется тренировать. Так бывает, не знаю у меня или у всех, но при здоровье хорошем хочется еще и еще себя нагружать. Становишься как наркоман, для которого очередная физическая нагрузка за счастье. Пока только разминался, в обозе старался уйти в лес от глаз, чтобы устроить бой с тенью. Мне-то только теоритически рассказывали принципы единоборств. Нет, по молодости в той жизни занимался и видел мастеров, но с годами мышечная память притупилась. А тут в таком теле, да хотябы зная лоуткии да маваши с урокенами, да дыхательную гимнастику, да много чего. И книги есть по этому направлению. Так что решил, что занятия будут постоянными.

Отличным бонусом еще шло то, что о пистолете не было сказано ни слова. Болты самострела, якобы стали несовместимы с бренным существованием татей. Пусть так, а кобуру наплечную пусть воспринимают за блаж. Хотя прикрыться китайскими мастерами можно. Кто ж его ведает, что енти китайцы зробити могуть? Только не пугать, что монголы имеют такое оружие, а то разбегутся по лесам за пару лет до прихода врага.

Сани шли плохо. Солнышко, которое по весеннему начинало слегка пригревать подтопило снег, смешанный с конским навозом и грязью, и Орлу приходилось периодически дергать. Но все же доехали мы достаточно быстро. Это не на метро больше часа до работы добираться. Тут городишко меньше микрорайона в мегаполисе 21 века.

Усадьба, к которой мы подъехали, была не больше, чем постоялый двор, но разнилась существенно. Во-первых – чистота. Снег был убран, навоза так же не было видно. Только мощенные увесистыми обтесанными бревнами дорожки, самая большая из которых разветвлялась на две. Первая вела к крыльцу двухэтажного дома, вторая же вела в амбар, к которому можно было проехать и с другой стороны через вторые ворота. Видимо для того, чтобы и сани проехали. По чистому двору только на телеге. Да и загружать, выгружать добро удобнее не через весь двор.

– Ну, чаво разволился аки на лавке, давай иди в дом, – ворчливым тоном сказал Войсил, уже спешившийся и отдававший своего коня подбежавшему парню лет 14–15. – Вон Прошка обиходить и скотину, и пригляде.

Я вылез из саней, к Орлу подбежал еще один парень, но не взял того за поводья, и стал отвязывать Араба. Прошка гневно зыркунул на парня и, держа в одной руке уздцы коня Войсила, второй взял Араба и пошел в сторону Загона.

– Прошка! – прокричал я в след. – Доля овса и три доли сена.

– Добре, боярич, – Прошка развернулся и не выпуская поводья, поклонился.

– Вон оно как! Боярич. И мне так спину не гнет! – сказал Войсил, почесывая бороду и глядя в след уходящему парню.

– Да, конь добры, а Прошка душу конскую чуе. Енто не Корнею поклон, а хозяину коня доброго, – сказал Филип, который так же спешился, но держался немного позади.

– А коли Корней десяток коней добрых приведе, так Прошка и на меня лаятся будет, а спину гнуть – вон бояричу, – сказал Войсил и все, кроме меня засмеялись. Ох уж этот средневековый юмор.

К крыльцу подошли практически все вместе, кроме самого хозяина, который степенно шел сзади, как будто выдерживая время. Еремей, Филип и вместе с ними я остановились и ждали хозяина усадьбы.

Стало понятно, чего тянул время Войсил после того, как дверь дома открылась и на крыльцо вышли четыре женщины, и среди них была Божана. Самая статная, одетая в богатую шубу и с массивными украшениями на кожаной повязке вокруг головы поверх расписного платка, женщина спустилась с крыльца и подошла к Войсилу. Поклонилась и, взяв, серебряную чашу из рук одной из молодых женщин, с поклоном подала хозяину.

– Испей сбитня, батюшка Василий Шварнович! – сказала женщина.

Войсил выпил, перевернул кувшин, который оказался пустым и троекратно расцеловал женщину.

– По здорову ли Агафья Никитишна? Все ли дома добре, не хворает ли скотина, есть ли зерно и мясо? – как-то церемониально обратился к женщине Войсил.

– Все божьей помощью добре, – ответила женщина.

Прямо пароль и отзыв. Еще бы про славянский шкаф сказал. Столько церемониала между мужем и женой, а догадаться, что это жена сотника было бы не сложно.

Войсил взял под руку и повел на крыльцо. Супруги поднялись на крыльцо, но в дом не пошли, а развернулись какбудто и вместе встречают гостей.

– Испей и ты десятник Филип, – сказала женщина и дала протянутый ей кувшин подошедшему молодому десятнику.

Филип с поклоном взял кувшин, выпил и поблагодарил хозяйку. Такой же церемониал сложился с Еремеем. И получалось так, что хозяйка находилась выше, чем гости. Показывала свой статус, к мужу то спустилась. Вот стану боярином, нахрен все эти церемонии. Жонку на руки и в койку.

Подошла очередь и моя. Тут церемониал изменился.

– Испей с дороги и ты, Корней, сын Владимиров, – сказала хозяйка, но не подала мне кувшин.

Кувшин поднесла Божана. Спрятала глаза, спустилась на одну ступень со мной и поклонилась, но не низко. Перехватывая кувшин, я обнял ее руки своими. Образовалась пауза и Божана подняла глаза. И столько было в них. Нет, не было обожания и покорности. Она просила прощения, она просила быть, оставаться рядом, она просила защиты. Сердце стало биться чаще, а Божана стала громко и прерывисто дышать.

– Ну, буде, буде, – усмехнулся Войсил. – Вон повенчаетесь и усе буде.

Наваждение прошло, я выпил сладкий, тягучий напиток, и так же показал, что кувшин пуст.

– Проходьте в дом, – пригласил Войсил и взяв под руки жену первым вошел. Дальше вошли Филип и Еремей.

Я же опять не знал, как быть. Нужно ли Божану вперед пропустить, или я должен идти первым. Подсказала сама Божана, которая, потупив взор, стояла и не шла в дом. Я выдохнул и вошел. У порога уже вытирали свои сапоги ратники, хозяев не было. Я последовал примеру Филипа и Еремея и прошел следом за ними.

– Ну, поснедаем и погутарим, – сказал Войсил, вернувшийся к нам уже раздетый и ухмыляющий. – Пойшли.

Следом за хозяином мы прошли в просторную комнату, которая была раза в два больше, чем место моего судилища. Две расписные оштукатуренные колоны поддерживали потолок в середине комнаты. У окна стоял длинный, метров в шесть-семь стол, вокруг которого приставлены массивные лавки. На таких лавках и спать можно – не полуторный размер, но близко к этому. Все перелезли через лавку на другой ее конец и встали, потом, как будто отрепетировали, одновременно сели. Запоздал только я, постоянно копируя каждое движение ратников.

Стол был пуст и непонятно все же будут ли кормить. В животе забурчало. Сбитень у крыльца напомнил, что уже день не ел. Этот напиток, хоть и был сытным, но утолить зверский голод не мог.

Войсил встал, и сразу же встали ратники, я замешкался и с опозданием в пару секунд тоже встал. Что опять ритуалы.

– Отче наш иже еси… – начал молитву хозяин дома. После которой все перекрестились и снова сели.

Сразу же принесли кувшины, от которых шли разные ароматы. Где ягодные, где явно было пиво. Принесли и кубки – всем серебрянные, а хозяину дома с драгоценными камнями. Все это происходило в молчании. Пить никто не стал, и ратники смотрели на Войсила. Когда же принесли миски с каким-то бульоном – Войсил взял кубок и приподнялся.

– Выпью за свата свого Владимира, коий почил в рати с сарацинами на святой земле, – провозгласил хозяин и выпил залпом из кубка, вновь опрокинув его.

После этого церемониального тоста, за который я поблагодарил, ужин пошел на лад.

Меня много спрашивали, особенно Филип, который был фанатом войны и оружия. Рассказывал я про оружие монголов, арабское, даже сюрикены и нунчаки звучали в моих рассказах. Слушали все с большим интересом, Войсил же практически не вмешивался в разговор, но было видно, что слушает внимательно.

– Да не жалезо тех ипонов плохенькое, сабля татарская перерубае його легко, – распылялся я.

Мы оживленно говорили, а блюда все прибывали и прибывали. Рыба жареная, караси в сметане, потом появилась большая ляжка кабанья, было и печеное мясо на углях и яйца, миски с орехами. Женщины за стол не садились, а только обслуживали, периодически появляясь из других комнат, чаще всего поменять кувшины.

Я заметил, что кувшинчики мне стараются поменять почаще, как бы задавая ритм. Подпоить захотели. Мне и самому было интересно, как этот молодой организм будет реагировать на алкоголь. Когда-то на фестивалях я не одно соревнование на количество выпитого выиграл, но сейчас старался и пить, и жирным закусывать. Лучше иметь возможность слегка прикинуться пьяненьким, чем таковым быть.

– Ну, Филипп Далевитович, здравия передай Анастасии и чадам своим, – в какой-то момент сказал сотник. Делая недвусмысленный намек. – И тебе Ермолай здоровья. Оно потребно буде нам.

Оба ратника встали со стола, низко поклонились и вышли из комнаты. Ну да, Войсил четко провел все границы субардинации и знает же, как зовут жену десятника, и выказывает чуть меньше внимания Ермолаю, который простой ратник, как я понял из разговора.