Текст книги "Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть"

Автор книги: Дэниел Ергин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 88 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

Потребителей завлекали и множеством других ухищрений. К 1920 году „Шелл оф Калифорния“ обеспечивала служащих бесплатной униформой и оплачивала им до трех стирок в неделю. Она запретила служащим читать журналы и газеты во время работы, не разрешалось брать чаевые: „Обслуживание воздухом и водой является безвозмездной услугой, которую вы обязаны оказывать населению независимо от того, является ли человек клиентом „Шелл“ или нет“. К 1927 году „продавцы на станции обслуживания“, как их называли, должны были спрашивать клиента: „Могу ли я проверить ваши покрышки?“ Им запретили привносить в обслуживание „личные мнения и предубеждения“: „Продавцам следует в своей работе быть предупредительными по отношению к клиентам восточного и латинского происхождения и не пользоваться в общении с ними искаженным английским“. Реклама и паблисити помогли родиться основным региональным и национальным торговым маркам. Именно рекламисту по имени Брюс Бэртон удалось поднять торговлю бензином на небывалую доселе высоту. Бэртон был авторитетной фигурой. К тому времени он уже приобрел известность как автор „шедевра“ „Человек, которого никто не знает“, ставшего главным национальным бестселлером в 1925 и 1926 годах. В книге утверждалось, что Иисус был всего лишь „самым популярным гостем за обеденным столом в Иерусалиме“. Однако Бэртона знали и как „основателя современного бизнеса… и величайшего рекламиста современности“. Теперь, в 1928 году, Бэртон обратился к нефтяному бизнесу, чтобы восславить „магию бензина“. Он убеждал: „Постойте часок возле одной из своих заправок. Поговорите с людьми, приехавшими купить бензин. Откройте для себя то волшебство, которое бензин ценою в доллар за неделю совершает в их жизни“.

„Друзья мои, вы продаете сок из фонтана вечной молодости. Это здоровье. Это комфорт. Это успех. А продали вы всего лишь дурно пахнущую жидкость, стоящую так много центов за галлон. Вы никогда не поднимали цену выше проклятого расчета… Вы должны поставить себя на место мужчины и женщины, в жизни которых ваш бензин сотворил мираж“.

Мираж состоял в мобильности – люди могли ехать всюду, куда им было угодно. Это вдохновляло участников нефтяного бизнеса, волновавшихся по поводу запасов, объемов, инвентаря, дележа рынка и замасленной униформы.

Торговля бензином в розницу к концу десятилетия стала если и не совсем религией, то уж во всяком случае большим и весьма конкурентным бизнесом.

БУРЯ В „ЧАЙНИКЕ“

В связи с возросшим влиянием цены бензина на жизнь и судьбу большинства американцев, в двадцатых годах стало ясно, что рост цены на бензин становится источником зла, темой обсуждения в прессе, камнем преткновения для губернаторов, сенаторов, даже президентов, темой расследований. В 1923 году сенатор-популист из Висконсина Роберт Ла Фоллетт („Борющийся Боб“) провел весьма бурные слушания по вопросу о росте цен на бензин. Он и его подкомитет вынес вердикт, что „если нескольким крупным нефтяным компаниям“ будет позволено продолжать „манипулировать ценами на нефть и дальше, как они делали это, начиная с января 1920 года, жители этой страны должны быть готовы в ближайшем будущем платить за бензин как минимум 1 доллар за галлон“. Но его предупреждение было значительно скорректировано возникшим ростом предложения. Цены пошли вниз. В апреле 1927 года цены упали до 13 центов за галлон в Сан-Франциско, до 10,5 – в Лос-Анджелесе, то есть очень далеко от запальчивого прогноза, данного Ла Фоллеттом.

Однако, если Ла Фоллетт и не угадал динамику цен на бензин, он попал в точку в отношении другой драмы, лишь косвенно затронутой его расследованием. Он инициировал в сенате кампанию, приведшую к одному из наиболее известных и необычных скандалов в истории американской нации – Типот-Дом („Купол-чайник“). Это месторождение в Вайоминге, названное так за внешний вид геологической структуры, было одним из трех месторождений нефти (два других были расположены в Калифорнии), выделенных администрациями президентов Тафта и Вильсона в качестве „нефтяных резервов военно-морского флота“ перед Первой мировой войной. Это решение было принято в результате дебатов по поводу перевода флота с угля на нефть.

Аргументы были похожи на те, что столкнули в Великобритании Уинстона Черчилля, адмирала Фишера и Маркуса Сэмюеля. Признавая преимущества нефти над углем, американцы, как и англичане, были сильно обеспокоены той возможностью, которую один чиновник военно-морского ведомства назвал „перебоемснабжения, угрожающим подвижности флота и национальной безопасности“. Что произойдет, если топливо кончится в критический момент? Тем не менее, преимущества перехода на нефть перевешивали, и было принято соответствующее решение. Ключевым годом стал, как и в Великобритании, 1911 год. На следующий год, чтобы ослабить „нефтяное“ беспокойство, Вашингтон начал создавать „военно-морские“ резервы нефти в регионах потенциальной добычи. Этот „неприкосновенный запас“ можно было задействовать в случае кризиса во время войны. Тогда в Вашингтоне состоялась длительная дискуссия по поводу создания этих резервов и возможности использования частных компаний. Дебаты эти были в свою очередь частью не прекращающихся в Америке разбирательств по поводу разработки частными компаниями ресурсов, расположенных на общественных землях, а также выступлений в пользу консервации и защиты этих ресурсов под контролем федерального правительства.

В 1920 году президентскую „гонку“ выиграл Уоррен Дж. Гардинг (его выдвинули кандидатом от республиканцев еще и по той причине, что он „выглядел как Президент“). Будучи хорошим политиком, он старался в споре о ресурсах контактировать с обеими сторонами и радовался „этой гармонии соотношений между консервацией и разработкой“. Однако, назначив министром внутренних дел сенатора Альберта Б. Фолла из Нью-Мексико, Гардинг вряд ли мог далее маскировать свой собственный выбор между добычей и консервацией. Фолл был удачливый владелец ранчо и сильный политик, юрист и специалист горного дела. Один из журналов описывал его так: „Человек из пограничного района, грубый, всегда настороженный „кулачный боец“, который выглядит как старый добрый техасский шериф. Говорят, в молодости он обращался с ружьем так же быстро и точно, как герой Зейна Грея“. Вера Фолла „в неограниченную раздачу общественных земель была столь же типична для человека Запада, как и его черная стетсоновская широкополая шляпа и любовь к хорошим коням“. С противоположной стороны он виделся по-иному. Один из ведущих консерваторов охарактеризовал его как участника „банды эксплуатации“, добавив: „Вероятно, можно было найти худшего человека на роль министра внутренних дел“, „но это было бы уже непростой задачей“. Фоллу удалось отобрать контроль над нефтяными резервами флота у министерства военно-морского флота и передать его министерству внутренних дел. Следующим шагом стала передача их в аренду частным компаниям. Его деятельность не осталась незамеченной. Весной 1922 года, как раз перед подписанием договоров аренды, Уолтер Тигл из „Стандард ойл“ неожиданно появился в офисе специалиста по рекламе Альберта Ласкера, который организовывал паблисити во время кампании Гар-динга, а к тому времени уже возглавлял Комитет США по судоходству. „Я так понимаю, – сказал Тигл Ласкеру, – что министерство внутренних дел собирается заключить договор лизинга на Типот-Дом. Меня не интересует Типот-Дом. Он вообще не представляет интереса для „Стандард ойл оф Нью-Джерси“, но я чувствую, что вам следует сообщить президенту: это дурно пахнет“.

После некоторых колебаний Ласкер отправился к президенту и передал мнение Тигла. „Этот слух доходит до меня не впервые, – сказал Гардинг, – но если Альберт Фолл человек нечестный, я не гожусь быть президентом Соединенных Штатов“. И то, и другое вскоре подверглось надлежащей проверке4.

Фолл сдал Типот-Дом в аренду Гарри Синклеру на чрезвычайно выгодных условиях, обеспечивших „Синклер ойл“ в качестве заказчика правительство США. Еще более щедрые запасы в Калифорнии – Элк-Хилл – он сдал в аренду Эдварду Доэни. Оба были в нефтяном бизнесе Америки известнейшими людьми, предпринимателями, „новыми американцами“, которые поднялись, благодаря своим собственным способностям, и создали крупные предприятия вне „наследства“ старого „Стандардойл“.

Доэни был в некотором смысле легендой. Он начал свою карьеру в качестве геологоразведчика. Сломав обе ноги при падении в шахту, он с толком употребил время болезни на учебу, и стал юристом. Говорили также, что, вооруженный одним ножом, он победил горного льва. К двадцатым годам Доэни добился крупных успехов. Его компания „Пан-Америкэн“ добывала сырой нефти больше, чем любая из компаний-преемниц „Стандард ойл“. Сам Доэни старался установить покровительственные и дружеские отношения с политиками из обеих партий. Похожим образом вел себя и Гарри Синклер, сын аптекаря из маленького городка в Канзасе, сам учившийся когда-то на аптекаря. Однако, когда ему было двадцать лет, в результате неудачной спекуляции семейная аптека была потеряна. Разорившись, он пытался организовать торговлю лесом для оснастки буровых. Потом занялся куплей-продажей небольших нефтяных участков на юго-востоке Канзаса и на индейской территории Осейдж в штате Оклахома. Привлекая инвесторов, он начал создавать множество мелких нефтяных компаний – по одной на каждую ссуду. Он был искусным торговцем и сильным, уверенным в себе бизнесменом. У него не было почтения ни к кому, и менее всего – к своим инвесторам. По словам одного из его коллег, „место во главе стола было там, где он сидел“. Синклер всегда настаивал на своем. Он поставил все, что у него было, на месторождение Гленн-Пул в Оклахоме – и ему повезло. Синклер пришел на только что открытые месторождения нефти в Оклахоме. Их заливало нефтью, поскольку трубопроводы еще не были подключены. Синклер скупил всю нефть, какую смог, по десять центов за баррель. Затем он поставил стальные цистерны для хранения, подождал завершения строительства трубопроводов и продал нефть по доллару и двадцать центов за баррель. К началу Первой мировой войны Синклер был крупнейшим независимым нефтедобытчиком в центральной части континента. Но всю жизнь ему отравляла необходимость продавать нефть крупным, интегрированным компаниям и заглядывать им в глаза. Он заработал 50 миллионов долларов, и в 1916 году быстро сколотил свою собственную нефтяную компанию, которая скоро вошла в десятку крупнейших в стране. Абсолютный монарх в своей компании, Синклер был готов бороться за рынок в любом месте страны. И не терпел, когда кто-то вставал на его пути. Типот-Дом был для него лакомым куском.

Министерство внутренних дел подписало контракты с Доэни и Синклером в апреле 1922 года. По словам одного консерватора, этому сопутствовал водоворот слухов „насчет близости мистера Фолла большим интересам маслянистого свойства“. Сенатор Ла Фоллетт начал расследование. Он обнаружил, что тех чиновников военно-морского ведомства, которые сопротивлялись передаче резервов военно-морского флота министерству внутренних дел и их последующей сдаче в аренду, перевели в отдаленные и труднодоступные места. Его подозрения укрепились через год, в марте 1923 года, когда Фолл ушел в отставку с поста министра внутренних дел. Он по-прежнему оставался в обществе очень солидной и уважаемой, хотя и все более спорной, фигурой. К этому времени администрация Гар-динга погрязла в скандалах. Сам Гардинг боролся со слухами о наличии у него постоянной любовницы. „У меня нет проблем с моими врагами, – сказал печально президент, когда его персональный вагон катил по канзасской равнине. – Я могу о них позаботиться. Мои… друзья – вот кто доставляет мне неприятности“. Он скоропостижно скончался в Сан-Франциско – по словам врача, „от эмболии“. Однако одна из газет поставила свой диагноз: „болезнь была частично страхом, частично стыдом, а частично – полным замешательством!“ Гардинга сменил на его посту вице-президент Кэлвин Кулидж.

Тем временем комитет сената по общественным землям приступил к рассмотрению вопроса о Типот-Доме. Серьезных фактов по-прежнему не было, и кое-кто говорил, что все это дело – не более чем „буря в стакане воды“. Но вскоре стали всплывать весьма интересные вещи. Как раз после того, как Типот-Дом был сдан в аренду, Фолл на своем ранчо в Нью-Мексика затеял обширную и дорогостоящую реконструкцию. Кроме того, он приобрел соседнее ранчо, частично расплатившись стодолларовыми облигациями, которые доставал из небольшой жестяной коробки. Припертый к стенке неожиданной проверкой его финансов, Фолл сказал, что получил ссуду в сто тысяч долларов от Неда Мак-Лина, издателя „Вашингтон Пост“. Отвечая на вопросы в Палм-Бич – проблемы с сердцем якобы не позволяли ему передвигаться – Мак-Лин признал факт ссуды, но затем сказал, что через несколько дней Фолл вернул ему чеки необналиченными. Выяснились и еще более странные обстоятельства. Секретарь Синклера сообщил, что его шеф как-то велел ему выдать Фоллу двадцать пять или тридцать тысяч долларов, если тот когда-нибудь об этом попросит. И Фолл попросил. Сам Синклер, внезапно и без особого шума отбывший в Европу, поспешно выехал из Парижа в Версаль, чтобы скрыться от репортеров.

Тут разорвалась настоящая бомба. 24 января 1924 года Эдвард Доэни сообщил сенатскому комитету, что передал Фоллу сто тысяч долларов наличными, которые его сын собственноручно отнес „в маленькой черной сумке“ в офис Фолла. Нет, это была не взятка, разумеется, нет, настаивал Доэни, только лишь ссуда для старого друга. Он даже показал испорченную записку якобы с подписью Фолла, хотя сама подпись была оторвана. Подпись хранится у жены, пояснил Доэни, чтобы Фолла не беспокоили требованиями возврата денег, если сам Доэни вдруг умрет. В общем, трогательная, заботливая дружба.

Сам Фолл отказался давать показания, сославшись на болезнь. Кое-кто вспомнил о случае, происшедшем всего за несколько лет до этих событий – в 1920 году, л, бывший тогда ярым оппозиционером, и еще один сенатор отправились в эелый дом. Они желали выяснить, действительно ли Вудро Вильсон страдает от исульта или же окончательно потерял разум, как твердили слухи. „Господин президент, мы все молились за вас“, – сказал в этот день Фолл со всей серьезностью. „Как именно, сенатор?“ – спросил больной Вильсон. Теперь все говорили, что надо бы провести расследование по поводу болезни самого Фолла. По мере того, к пикантная история разворачивалась, репутации рушились одна за другой, частники расследования выяснили, что телеграммы с использованием старого кода министерства юстиции шли между издателем „Вашингтон Пост“ Мак-Ли-[ом, находившимся в Палм-Бич, и различными лицами в Вашингтоне, округ Колумбия. Для дачи показаний перед сенатским комитетом предстал известный в эошлом грабитель поездов из Оклахомы. Гарри Синклер, которого привлекли к СУДУ за неуважение к сенату, выразившееся в отказе дать показания, нанял детек тивов из агентства Бернса для слежки за присяжными. Это, мягко говоря, не соответствовало традициям англосаксонской юриспруденции. К 1924 году, как писала „Нью Рипаблик“, весь Вашингтон был „по горло в нефти… Газеты не писали ни о чем другом. В отелях, на улицах, за обедом единственной темой для обсуждения была нефть. Конгресс забросил все прочие дела“.

„На носу“ были президентские выборы 1924 года, и Кэлвин Кулидж собирался занять Белый дом. По этой причине главный его „нефтяной“ интерес состоял в том, чтобы держаться от нефти как можно дальше и избегать какой-либо связи со скандалом вокруг Типот-Дома. Показательно одно из предвыборных заявлений конгрессмена-республиканца: „Кулидж связан со скандалом единственно тем, что был приведен к присяге при свете лампы, питаемой нефтью“. Но даже этого было достаточно, чтобы испытывать неудобство. Демократы собирались использовать тему скандала на выборах, однако недооценили политические способности Кэлвина Кулиджа. Они не заметили и своей собственной уязвимости: Доэни был, кроме прочего, членом их партии, и предоставил доходные рабочие места как минимум четырем бывшим членам кабинета Вудро Вильсона. Он выплатил также 150 тысяч долларов законного гонорара Уильяму Мак-Аду, приемному сыну Вудро Вильсона и основному кандидату демократов в 1924 году. Когда факт выплат стал достоянием общественности, демократическим кандидатом вместо него стал Джон У. Дэвис. Дело обернулось даже таким образом, что Доэни обсуждал в Монтане „предложение“ по нефти с сенатором-демократом, который возглавлял сенатское расследование по Типот-Дому.

Шум в обществе по поводу Типот-Дома усиливался, и в этот момент Кулидж контратаковал: уволил людей Гардинга, осудил незаконные действия и назначил двух специальных обвинителей-“близнецов“ – демократа и республиканца. Таким образом, он виртуозно дистанцировался от скандала, и во время президентской кампании 1924 года делал все, чтобы соответствовать прозвищу „Молчаливый Кэл“. Его тактика состояла в том, чтобы нейтрализовывать проблемы, обходя их молчанием. Он проводил „кампанию молчания“. Ни по одному вопросу он не был столь молчалив, как по нефтяному. И тактика сработала. Удивительно, но этого оказалось достаточно: великий скандал Ти-пот-Дом за все время его предвыборной кампании не всплыл ни разу, и Кулидж стал президентом. Сам же скандал продолжался до конца десятилетия. В 1928 году обнаружилось, что Синклер выплатил Фоллу еще несколько сотен тысяч долларов через подставную компанию „Континентал трейдинг“; а это значит, что Фолл получил за услуги, оказанные двум старым друзьям, как минимум 409 тысяч долларов. Наконец в 1931 году алчный коррупционер Фолл отправился в тюрьму. Он стал первым членом правительства, которого посадили за преступление, совершенное в период пребывания на посту. Синклера приговорили к шести с половиной месяцам тюрьмы за оскорбление суда и сената. Перед тем как сесть в тюрьму, он присутствовал на заседании совета директоров „Синклер консолидейтед ойл корпорэйшн“, где другие директора формально выразили ему „публичное доверие“. Доэни суд признал невиновным, и в тюрьму он не попал, в связи с чем один из сенаторов пожаловался: „В Соединенных Штатах невозможно осудить миллионы долларов“.

ПОЛКОВНИК И „ОБЛИГАЦИИ СВОБОДЫ“

В ходе дальнейшего расследования обнаружилось, что подставная компания „Континентал трейдинг“ на самом деле была механизмом, с помощью которого группа видных деятелей нефтяного бизнеса получала в форме правительственных „облигаций Свободы“ „откат“ с закупок нефти, производимых их собственными компаниями. Из этих выплат Гарри Синклер дал Фоллу взятку облигациями. Часть облигаций он передал также национальному комитету Республиканской партии. Нация была в шоке, узнав, что среди получавших выплаты „облигациями Свободы“ оказался один из наиболее знаменитых, удачливых и влиятельных нефтяных бизнесменов Америки – полковник Роберт Стюарт, председатель „Ставдард оф Индиана“.

Широколицый, грузный мужчина, Стюарт был в числе „берейтеров“ Тедди Рузвельта. В отличие от руководителей других крупных нефтяных компаний, у него вообще не было опыта работы в нефтедобыче. Впервые он пришел работать в „Стандард оф Индиана“ в качестве поверенного и „проскакал“ на своих юридических навыках на самый верх компании. Ничего удивительного – в конце концов юридические вопросы всегда доминировали в нефтяной индустрии, и начиная с 1907 года, Стюарт находился в центре каждой проблемы, затрагивавшей „Стандард оф Индиана“. Автократичный, властный и боевой, он принес с собой агрессивность, превратившую компанию в основного игрока на бензиновом рынке двадцатых годов. Полковник Боб, как его называли, был среди вызывавших наибольшее уважение и восхищение лидеров – не только нефтяного, но и любого американского бизнеса. Кто бы мог поверить, что человек такого высокого полета может упасть до того, чтобы запачкаться в грязи Типот-Дома? После нескольких лет молчаливого игнорирования вопросов, связанных с историей „Континентал трейдинг“ и „облигаций Свободы“, Стюарт в конце концов признался, что получил в виде облигаций приблизительно 760 тысяч долларов. Поскольку Стюарт все глубже увязал в разбирательстве вокруг Типот-Дома, крупнейший акционер „Стандард оф Индиана“, не слишком вмешивавшийся до того в управление компанией, стал настойчиво убеждать Стюарта „устранить всякую почву для нападок“. Стюарт этого не сделал. Наконец в 1928 году акционер решил, что он дал Стюарту достаточно времени, и заявил, что тому придется уйти. Акционера звали „Младший“ – он был единственным сыном Джона Д. Рокфеллера.

Джон Д. Рокфеллер-младший был маленьким, застенчивым, серьезным и нелюдимым человеком. Он боготворил своего отца и впитал его уроки экономии. Будучи студентом университета Брауна, младший Рокфеллер удивлял однокурсников тем, что подрубал свои столовые салфетки. Мать воспитала в нем „обязательность“ и „ответственность“. „Младший“ нашел свое собственное призвание в жизни, состоявшее в систематической раздаче большой части семейного богатства (хотя основа его, конечно, сохранялась). Он постоянно ввязывался в разнообразные гражданские и общественные дела и дошел однажды до того, что возглавил официальное расследование по проблеме проституции в Нью-Йорке.

Младший Рокфеллер завязал диалог с Айдой Тарбелл, которая была „женщиной-другом“ для его отца и одновременно „разгребателем грязи“. Он познако милея с ней в 1919 году на одной конференции и старался проявлять по отношению к ней чрезвычайную вежливость, даже рыцарственность. Через несколько лет он попросил Тарбелл просмотреть ряд интервью с его отцом, которые он планировал сделать основой книги. Чтобы облегчить работу, он сам доставил материалы в квартиру Тарбелл в Грэмерси-Парке в Манхеттене. После изучения материалов Тарбелл сообщила ему, что комментарии Рокфеллера-старшего были однобокими и игнорировали все обвинения, высказывавшиеся против него. „Младший“ согласился. „Мисс Тарбелл только что прочла биографическую рукопись, и ее предложения очень важны, – писал Рокфеллер коллеге. – Похоже, ясно, что мы должны отказаться от всякой мысли публиковать материал в нынешнем -незавершенном и решительно несбалансированном виде“. Все это происходило в 1924 году. Теперь, четырьмя годами позже, младший Рокфеллер был не менее взволнован масштабом злоупотреблений в „Стандард оф Индиана“, чем Аида Тарбелл – нарушениями в старом Тресте. По призванию он был филантропом, а не бизнесменом-нефтяником, и не привык вмешиваться в бизнес компаний-преемниц. Для большей части населения страны его отец оставался великим негодяем. Теперь сын вышел на общественную сцену в совершенно другом облике – как реформатор. И он собирался нести свет реформ в самое сердце „Стандард ойл оф Индиана“. Он заявил сенатскому комитету, что в деле полковника Стюарта на карту поставлено не больше не меньше, чем „основа честности“ компании и всей индустрии. Однако он напрямую контролировал только 15 процентов акций компании. Когда Стюарт отказался подать в отставку добровольно, Рокфеллер через доверенных лиц начал борьбу, целью которой было заставить его уйти. Полковник решительно контратаковал. „Если Рокфеллеры хотят сражаться, – заявил он, – я покажу им, как это надо делать“. Он имел длительный послужной список, и в последние десять лет его руководства суммарные активы компании выросли вчетверо. Теперь же он объявил о дополнительном дивиденде и расщеплении акций. Некоторые расценивали ожесточенную борьбу как битву между Востоком и Западом за контроль над промышленностью, другие говорили, что Рокфеллеры хотят снова заявить права на контроль всей индустрии. Но сторонники Рокфеллера не интересовались дивидендами – они желали победы, и энергично организовали и провели кампанию. В марте 1929 года они победили, получив 60 процентов голосующих акций. Стюарт пал. Таким образом, Джон Д. Рокфеллер-младший напрямую вмешался, причем весьма заметным образом, в дела одной из компаний-наследниц отцовского треста „Стандард ойл“. И сделал это не для увеличения прибыли, но во имя приличия и высоких стандартов, для защиты нефтяной индустрии от новых атак со стороны правительства и публики, для защиты имени Рокфеллеров. Его осуждали за эти действия. „Если вы посмотрите на деяния вашего отца в дни существования старой компании „Стандард ойл, -писал Рокфеллеру один рассерженный сторонник Стюарта, – вы обнаружите среди них немало черных пятен – в десять раз худших, чем то, что вы вменяете в вину полковнику Стюарду… В мире не хватит мыла, чтобы отмыть руки старшего Рокфеллера от грязи пятидесятилетней давности. Только людям с чистыми руками дозволено очернять других – лучших, чем они“.

Но существовало и другое мнение. Так, профессор одного колледжа писал: „Мне кажется, что никакое пожертвование колледжу, никакая поддержка исследований не могли бы сделать больше для того, чтобы привить навыки честногобизнеса“. Все говорило о том, что американский капитализм и нефтяная индустрия не могли уже быть такими алчными, как когда-то. На карту было поставлено будущее отрасли и всего бизнеса, а не только состояния отдельных людей. Нефтяной промышленности необходимо было учитывать отношение общественности к ней. Но поскольку руки младшего Рокфеллера были чисты, весь скандал вокруг Типот-Дома – от Фолла, Доэни и Синклера до Стюарта – завершил то, что трест „Стандард ойл“ внедрил в общественное мнение как гнусный образ силы и коррупции „нефтяных денег“.

ГЕОФИЗИКА И УДАЧА

Многие американцы в начале автомобильного века беспокоились, что запасы „нового топлива“ подходят к концу. В отношении новых открытий годы с 1917 по 1920-й принесли лишь разочарование. Ведущие геологи уныло пророчили, что скоро ресурсы в США будут исчерпаны. Послевоенные годы породили предчувствие дефицита и в среде нефтепереработчиков. На некоторых перерабатывающих предприятиях из-за нехватки сырой нефти была задействована только половина мощностей, а у местных розничных торговцев по всей стране заканчивались керосин и бензин. Дефицит стал до такой степени обычным явлением в отрасли, что Уолтер Тигл из „Стандард ойл оф Нью-Джерси“ как-то заметил: „Пессимизм по поводу запасов сырой нефти стал хронической болезнью нефтяного бизнеса“.

Но колесо уже начало вращаться. Поиск новых запасов нефти подстегивался отчаянием, вызванным ожиданием дефицита и стремительным взлетом цен. Цена сырой нефти Оклахомы выросла с 1,20 доллара в 1916 году до 3,36 в 1920 году, поскольку нефтепереработчики, оставшись без нефти, подняли закупочные цены. Было пробурено рекордное количество новых скважин.

Технология поиска нефти стояла на пороге усовершенствований. До 1920 года геология в нефтяной индустрии была „геологией земной поверхности“ и состояла в картографировании и выявлении предвестников нефтяных залежей путем визуального обследования местности. Но к 1920 году поверхностная геология исчерпала себя. К тому времени было найдено множество предвестников, но исследователям необходимо было найти способ „видеть“ под землей, чтобы определить, являются ли нефтеносными структуры под поверхностью. Такой способ „видения“ предоставила новая наука – геофизика. Многие новые технологии пришли в нефтяную промышленность после Первой мировой войны. Одной из них были крутильные весы – инструмент, который измерял изменения силы тяжести в разных точках поверхности и таким образом давал некоторую информацию о структуре подповерхностных слоев. Эта методика, разработанная перед войной венгерским физиком, использовалась во время войны немцами, когда они пытались возобновить добычу на румынских месторождениях. Другим новшеством стал магнитометр, который измерял колебания вертикальных составляющих магнитного поля Земли и давал Дополнительную информацию о том, что лежало под поверхностью.

Пополнил технологический арсенал нефтяных изысканий и сейсмограф, оказавшийся наиболее мощным инструментом. Его изобрели в середине девятнадцатого века и использовали для регистрации и анализа землетрясений. В Германии во время войны им пользовались для определения местоположения вражеской артиллерии. То, что назвали сейсморазведкой методом преломления волн, было внедрено в нефтяную промышленность США немецкой компанией приблизительно в 1923-1924 годах. Подрывались динамитные заряды, и возникающие энергетические волны, преломляемые подземными структурами, улавливались на поверхности „ушами“-геофонами. Так находили подземные соляные купола, где могла быть нефть. Сейсмограф, работающий по методике преломленных волн, появившийся примерно в это же время, и которому вскоре предстояло вытеснить методику преломленных волн, записывал волны, которые отражались от стыков подземных структур, что позволяет записывать изображение о чертаний и размеров всех типов подземных слоев. Таким образом получали изображение очертаний и размеров всех видов подземных структур. Для исследователей открылся целый новый мир. Хотя многие крупные месторождения в двадцатые годы по-прежнему открывали с помощью поверхностной геологии, геофизика приобретала все большее значение даже на месторождениях, первоначально обнаруженных традиционными методами. Нефтяники действительно нашли способ „видеть“ под землей.

Были внедрены и новые технологии исследований поверхности земли. Во время Первой мировой войны воюющие стороны применяли в Европе аэрофотосъемку для определения расположения войск. Методику быстро внедрили в нефтяную индустрию и получили средство для широкого обзора геологии поверхности. Уже в 1919 году „Юнион ойл“ для фотографирования участков территории Калифорнии наняла двух отставных лейтенантов, выполнявших ранее работы в воздухе для американских экспедиционных сил во Франции. Другим важным новшеством стал анализ микроскопических ископаемых, доставленных с различных глубин бурения – микропалеонтология. Методика позволила определять тип и относительный возраст осадочных пород, залегающих на глубине в тысячи футов. Одновременно в самой технологии бурения произошли важные изменения, обеспечившие более быстрое, более глубокое бурение. Самые глубокие скважины в 1918 году не превышали шести тысяч футов, к 1930 году они достигли десяти тысяч футов в глубину. Важную роль сыграл тот факт, который трудно учитывать, но, который, похоже, всегда присутствует в нефтяной индустрии, – удача. Конечно, удача в двадцатые годы „трудилась“ вовсю. Как еще объяснить факт, что в течение этого десятилетия в Америке обнаружили столько нефти?