Текст книги "Город падших ангелов"

Автор книги: Дэниел Депп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Рецензия на сборник «Проблемы кибернетики» только подтверждала, что нападки на кибернетику не прекратились, они просто приняли другую форму. Если авторы антикибернетических статей были против кибернетики вообще, то новые невежды боролись против нее под видом защитников, озабоченных ее судьбой.

Лаплас выдвинул в свое время оригинальный проект общения с марсианами – он предлагал построить в равнинах Сибири интенсивно светящийся чертеж теоремы Пифагора: пусть марсиане знают, что землю населяют мыслящие существа! И тогда казалось, что основные трудности возникнут при создании достаточно большой символической фигуры. Лишь позже возникли запреты принципиального характера. А что, если обитатели других планет, например Юпитера, не знают твердых тел и обитают в жидкой среде, что тогда? Ведь у них своя геометрия, отличная от нашей, и «пифагоровы штаны» для них на все стороны не равны. Возможно ли земными моделями имитировать их психику и эмоции?

Дискуссии о сверхроботах в начальный период кибернетики разгорались во всем свете. Подвергались критике, переосмысливанию такие понятия, как мышление, сознание, чувства. Сравнивая человеческий организм и автомат, ученые легко находили аналогии в понятиях «память», «мысль», но затруднялись найти у машин что-либо похожее на чувства – машины вполне обходились без них.

– Зачем же чувства даны человеку? – спрашивали одни. – Это, несомненно, роскошь, излишки природы. Чувства любви, радости, печали, все то, что так осложняет нравственную и психическую жизнь человека, так нагружает нервную систему, вовсе не обязательны, как показывает опыт автоматов. Легко создать машину, способную вилять хвостом, но не может быть машины, которая бы ощущала чувство радости, была бы дружелюбной, инициативной, красивой, могла бы влюбляться. И тем не менее машина, обходясь без чувств и эмоций, может функционировать в духовной области.

– Ошибка, заблуждение, – говорили другие, – чувства – это один из способов общения человека с окружающей средой, это средство восстановления душевного равновесия человека, его здоровья, элементы автоматического регулирования.

– А сознание?

– Сознание – это зеркало внешнего мира и внутреннего состояния организма. Это луч прожектора, скользящий по поверхности окружающего ландшафта и внутреннего мира человека. Каждое субъективное переживание соответствует определенному состоянию организма и прежде всего состоянию нервной системы.

– Но это красивые слова, разве нам известны пропорции, в которых мир отражается в этом зеркале? Ведь закономерности связи человека с внешним миром еще не известны, не описаны с помощью физических понятий.

Неизвестны, думает Берг, но это предмет кибернетики, и они будут известны. Это только начало. Когда была построена первая железная дорога, ею мало кто пользовался, ее боялись как огня.

Для него важны не абстрактные рассуждения, а очевидность. Связь же эмоций и физического состояния организма очевидна, эмоции влияют на состояние кровообращения и сосудов. Известно, когда человек испытывает страх, у него расслабляются мышцы. Еще в 1925–1927 годах физиолог Р. Вагнер установил, что взаимосвязь скелетно-мускульной системы и нагрузок может быть однозначно описана физико-математическими методами. Известны и препараты, искусственно вызывающие определенные переживания: наркотики, алкоголь, лекарственные препараты.

«Если следовать тезису кибернетики, то каждому физическому состоянию организма соответствует определенное, субъективное, психическое состояние и наоборот. Что же значит “соответствует”? – размышляет Берг. – И как выдержать эту параллель при изучении на автоматах психических и мыслительных реакций человека? Может быть, это так же безнадежно, как и познание с помощью автоматов психики марсиан?»

КОГДА ГАНС НАЙДЕТ ГРЕТХЕН

Рой таких вопросов, сомнений обрушивался на Берга из зарубежных книг и статей, одолевал его в спорах с коллегами, наедине с самим собой. Он часами думает над проблемой, с которой никогда еще не сталкивался ни как моряк, ни как радиоинженер, – он размышляет над одной из самых драматичных и загадочных человеческих проблем – над тайной мышления. «Совершенно очевидно, мышление нельзя отдифференцировать от понятий времени и пространства… Оно возникло и развивалось во времени… Человек за время существования на Земле менялся сам, менялись формы, информационное содержание, эффективность его мышления. Доисторический человек мыслил иначе, чем мыслит человек теперь. Будущий человек будет мыслить не так, как сегодняшний… Мышление – это психический процесс, а все психические процессы – информационные процессы, материальными носителями которых являются физико-химические (а следовательно, и энергетические) процессы в нервных сетях человеческого организма, т. е. физиологические процессы…

Явная цепочка закономерностей и связей – узел физиологии, физики, химии, математики, психологии живого организма.

Отсюда неожиданная мысль: психология – это наука об информационном содержании физиологических процессов в нервных сетях человеческого организма… Мышление свойственно только человеку – оно возникло как следствие потребностей человека. Человек когда-то начал мыслить, мыслит теперь и будет мыслить в будущем в соответствии со своими потребностями. Когда-то его занимало только приспособление к окружающей среде, основной заботой было выжить.

По мере зарождения организованного общества его целью стало улучшение условий жизни, удовлетворение своих личных и общественных потребностей, т. е. мышление всегда целенаправленно, нельзя говорить о мышлении вообще, беспредметно. Человек не начал бы мыслить, живи он в информационном вакууме. Человек-одиночка в общественном, информационном вакууме ни жить, ни мыслить не может. Он погибнет… Человек мыслит потому, что живет не только в гравитационном и других физических полях, но и в информационном поле, материальным носителем которого является среда».

Как логическая неизбежность раздумий у Берга складывается свое собственное определение мышления:

«Я думаю, мышление можно определить как целенаправленный психический информационный процесс, возникший в результате удовлетворения интеллектуальных, физических и общественных потребностей человека. Из этого определения вытекает неизбежность возникновения кибернетики. Современная проблема – мышление и кибернетика… Кибернетика появилась в результате непрерывно усложняющихся и возрастающих потребностей человека, она направлена на повышение эффективности человеческого труда, на более мудрое управление жизнью и деятельностью человеческого общества… По мере усложнения форм жизни и труда усложняются и процессы управления техническими системами, и человек нуждается (опять потребность!) в технических средствах повышения эффективности информационных процессов управления… Электронные вычислительные машины, эти усилители умственных процессов, необходимы, неизбежны… Но это не соперники человека и никогда ими стать не могут. У них нет потребностей, они мертвы. А мертвая материя не имеет потребностей: ни личных, ни семейных, ни общественных, ни наследственных, ни приобретенных, т. е., говоря о мыслительных свойствах машин, мы говорим о формальных свойствах мышления, а не о творческих, органических. Мы говорим лишь об имитации, о модели, об аналоге, о копии. И этот аналог, копия, может быть сколь угодно близок оригиналу, но его потребностей иметь не может».

Так ученый подходит к новой задаче с общей позиции естественных и технических наук – с позиции кибернетики. И обсуждает свою точку зрения с психологами, педагогами, биологами. Спорит, сдается, побеждает. Что-то отметает, что-то добавляет. С одним расстается с радостью, от другого отделывается с трудом. (Самое трудное для человека – расстаться с заблуждениями, укоренившимися в его психике.) Приветствует все замечания, вытекающие из свежего взгляда на вещи, отмахивается от рутинерства, от упрямства. Он убежден, что мышление, сознание – это тема кибернетических исследований, то есть совместного исследования физиков, математиков, биологов, химиков, радиоспециалистов, и… чем шире и представительнее будет это сотрудничество, тем лучше. Только кибернетик способен рассматривать сознание как объективный процесс, который может быть выражен формулой, уравнением, числом, моделью. И опять Берг в выигрышном положении, он способен понять процесс поступления в сознание сигналов из окружающего мира на языке радиотехники. А радиотехника научилась определять количественную сторону этого процесса, оперировать понятием потока информации, которая передается по телефонным проводам, по воздуху, по самым различным каналам связи (а почему бы и не по нервным сетям?). Привлекая усилия биологов, удалось определить, что количество информации, которое нервная сеть способна подать в мозг, составляет примерно 1 бит за 1/16 секунды. (Как 1 секунда – единица измерения времени, 1 грамм – единица веса, так 1 бит – единица измерения информации.) И эта порция информации задерживается на поверхности его сознания примерно 10 секунд. Значит, человек воспринимает 16 бит в секунду, и одновременно в его оперативной памяти удерживается 160 бит информации.

Когда предположение приобретает осязаемую форму в виде количественной оценки, для ученого не остается сомнения в физической сущности явления. Значит, действительно каждое переживание соответствует физически описываемому состоянию организма. А ведь физическим воздействием на организм можно «включать» и «отключать» сознание, искусственно «начинять» его информацией (галлюцинации при употреблении наркотиков, вина, тяжелые сны после обильного ужина, нечеткая работа мысли при переутомлении, обучение во сне, возбуждение определенных форм поведения через электроды, вводимые в мозг).

Если будет понят механизм сознания, путь поступления в него информации, найдена количественная сторона процесса, значит станет возможна и имитация этого процесса, создание модели явления, известного под названием сознания. Таким образом, утверждение, что автомат можно снабдить сознанием, вернее – подобием его, для Берга не является необоснованным. Он убежден – электронно-вычислительную машину удастся снабдить искусственным сознанием.

Конечно, интересно было бы доказать это умозаключение, создать такое «сознание», но стоимость эксперимента была бы очень высока.

Так, здравый смысл, говоря языком кибернетики, помогает осуществить автоматическое регулирование поиска, создать вокруг проблемы атмосферу объективности.

Берг с самого начала настаивал на незыблемости исходной позиции кибернетики: на общности процессов передачи информации в живой и неживой природе.

Конечно, пути, по которым информация проникает в «плоть и кровь» человека, сложнее, чем каналы связи, знакомые технике. Это и наследственная информация, передаваемая детям через гены. Это и многообразная слуховая, зрительная и тому подобная информация из внешнего мира. И та, с помощью которой люди общаются между собой. И каждый «сорт» информации до сих пор не очерчен строго. Но это не важно. Важно другое.

Когда выявлены первые количественные закономерности, связывающие сознание и внешний мир, сознание и внутренний мир человека, отпадает необходимость призывать на помощь некий «дух», который якобы таинственным образом управляет психической жизнью человека, его наклонностями, эстетическими категориями и прочими проявлениями духовной жизни. Хоть интеллектуальную жизнь мы по-прежнему называем духовной, она явно потеряла право на это название. Духовные процессы начинают усилиями кибернетиков получать не только качественную, но и количественную оценку, и ни о какой власти «духа» не может больше возникнуть речь.

Даже дозу художественной информации, дающую определенное эстетическое наслаждение, можно вычислить для каждого индивидуума персонально. Надели сверхъестественная сила человека чужим сознанием, замени его собственное сознание на какое-нибудь другое, новое, ему наверняка принесут удовлетворение другая музыка, другие картины, книги.

Немецкий ученый Г. Франк утверждает, что удовольствие может доставить только такая звуковая информация, поток которой не превышает 16 бит в секунду. Если он больше, человек-приемник отключается, такой поток его слишком перегружает. Если поток меньше, «приемник» простаивает: сознание заполняет паузы посторонними мыслями, наблюдениями. Мы говорим: эта музыка скучна.

Данные такого эксперимента бесценны для науки. Они дают ученым богатую информацию, на основании которой возникают важные выводы, заполняются пробелы в логическом строе научных предположений, гипотез.

В эксперименте Франка Берг находит подтверждение необходимости исследований в области рациональной теории эстетической информации. В будущем это должно привести к разработке точной научной теории художественного творчества, которая сможет однозначно объяснить, почему то, что кажется одному человеку красивым, другому видится некрасивым, одному приятным, другому неприятным. Может быть, наука подведет теоретическую базу под красноречивую поговорку: «Каждый Ганс находит свою Гретхен»?

Круг этих вопросов не мог не захватить человека с таким творческим воображением, как у Берга. Глубоко осмысливая все аспекты кибернетики с философской, политической, научной, эстетической точек зрения, он тщательно готовит программу исследований в области советской кибернетики. Даже беглое знакомство с множеством тем, направлений, научных переплетений, которые пронизывают творческую жизнь руководимого Бергом Совета по кибернетике, вызывает удивление разнообразием палитры, плотностью спектра научного поиска.

Но и эта широта охвата, сочетающаяся с глубиной исследования, еще не полностью удовлетворяет этого человека.

– Нам надо задуматься о создании теории фантазии, – говорит Берг, – нет, не для того, чтобы щекотать себе нервы, а чтобы серьезно предсказывать будущие формы жизни. Применение кибернетических методов повлияет на нашу жизнь больше, чем атомная техника, больше, чем космические полеты. Конкретные формы будущей жизни нам пока трудно представить, так как мы пользуемся прежними привычными категориями, наше воображение пока не может вырваться из заколдованного круга старых представлений. Тут нужна научная фантазия, наука предвидения.

– И еще: сейчас мы стремимся к познанию, не слишком задумываясь о его результатах. А результаты могут оказаться очень любопытными и весьма важными. Сознание того, что некоторые аспекты высшей формы умственной деятельности свойственны не только царям природы, что многие, пусть только формальные мыслительные процессы, являются не только нашей привилегией, но явно доступны машинам, может для самопознания человека оказаться столь же революционизирующим, как открытие «неприятного» факта о незначительности Земли в масштабах мироздания. Когда-то это казалось таким обезоруживающим, как же, Земля, колыбель человека, не центр вселенной! Но зато каким половодьем открытий, идей обернулся этот факт. На какой широкий простор вышел человеческий интеллект! Какую свободу мышления обрел!

Бергу часто приходится нелегко оттого, что он движется против течения. Против инерции, вызванной тем, что после периода Возрождения быстро шло дробление наук, разветвление их, углубление. Все они отпочковались от когда-то единой науки – философии – и стремительно разбегаются в разные стороны. Кибернетика – путь к новому единению наук. Она должна связать различные науки между собой, внедрить одну в другую, переплести, столкнуть парадоксами, вопросами, нерешенными проблемами. Она хочет устроить им очную ставку, и они должны отчитаться друг перед другом в том, чего достигла каждая из них за века разлуки. Кибернетика, по-видимому, является единственно возможным средством объединения распавшегося на части храма науки. Но в нашу эпоху специализации такой подход многим кажется неестественным, попыткой вернуться вспять. Поэтому Берг с самого начала своей деятельности в Совете по кибернетике усиленно ищет контакты с людьми, обладающими воображением. Среди них и ученые и литераторы. В них он видит действенную поддержку. Пусть журналисты иногда преувеличивают, говорит он, но, пожалуй, больше вреда приносят умалчивание и преуменьшение возможностей кибернетики. Люди должны ясно представлять себе, что они живут в канун нового периода цивилизации, в канун эры автоматов, которая сейчас находится приблизительно на уровне изобретения колеса.

– Многие даже передовые люди, – говорит Берг, – не слишком интересуются теми последствиями, к которым приведет расцвет кибернетики. Они часто даже похваляются тем, что ничего не понимают в технике, этой «низкой» науке, она прямо-таки ниже их достоинства. И если оптимистам удается воспламенить их вялое воображение, можно простить те слишком яркие перья, которыми они зачастую украшают предмет своей страсти.

Мы, кибернетики, не скрываем свои сомнения, ошибки, свои «перегибы» и «недогибы». Идти спокойно, без риска, можно только по фарватеру, проложенному другими. И мы ищем новые пути. И это связано с экспериментами, поисками, удачными и неудачными попытками. В науке это называется методом проб и ошибок. Только так создается наука. Чем больше мы спорим сейчас, проверяем друг друга, конкретизируем свои идеи, тем легче будет нам впоследствии. Напомню, что в этом машины не способны заменить людей. Они смогут принять эстафету из рук человека уже после, когда новая наука или открытие выйдет из начальной фазы, станет упорядоченной системой знаний, выработает свой язык, алгоритм закономерностей, доступных пониманию машины. На этой стадии развития идея уже перестанет волновать ученого – тут на сцену должны прийти автоматы, которые быстрее и лучше «жонглируют» алгоритмами и смогут продолжить разработку открытой человеком «жилы». А человек-пионер снова взвалит на себя самое трудное – бремя новых открытий, поисков, он снова отправится по нехоженой тропе. Природа вместила в один кубический дециметр человеческого черепа такие возможности, которые до сих пор не имеют технического эквивалента.

Человеку понадобилось 400 лет, чтобы, отказавшись от мысли о том, что его Земля есть центр вселенной, прийти к признанию и ясному пониманию того неожиданного факта, что некоторые мыслительные процессы могут протекать не только в его мозгу. Сейчас процесс познания идет куда более стремительным темпом, чем когда-либо за этот период. Если лет сто назад одно поколение могло довольно точно предсказать, что ждет следующее, каковы будут условия жизни другого поколения, то сейчас мы только разводим руками, не в состоянии точно предугадать предстоящие формы жизни. Поэтому мы должны быть особенно бдительны и не терять время на расслабляющий скептицизм, мы не имеем права допустить, чтобы другие страны обогнали нас в техническом прогрессе. Мы должны быть впереди.

Глава 5

САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ

ПРАВЫ ЛИ ЙОГИ!

Мальчишка, чтобы сделать снежную бабу, скатал в ладонях маленький комок снега, бросил его на землю, покатил, и комочек стал расти, наслаиваясь новыми снежными пластами. Катить его труднее и труднее… Мальчишка вытирает варежкой разгоряченное лицо, сдвигает на затылок шапку, ему жарко, тяжело, но в его воображении уже готово прекрасное творение, и он не остановится, пока не осуществит затею…

Почему-то именно этот образ возникает у меня, когда я представляю научный путь Берга от радиотехники – маленького «комочка» – к кибернетике, наслоившей на нее пласты новых проблем.

Откуда у Берга берется столько сил, чтобы катить этот ком, в чем секрет успеха разнообразной деятельности? Как ему удается зажечь общим интересом сотни людей разных специальностей, помочь понять друг друга, как удается самому зажечься столькими желаниями.

Дело ли в глубокой эрудиции, в том, что, много читая по интересующим его вопросам, он в курсе самых современных научных веяний, в удивительном ли таланте увлекать людей, в особом ли личном обаянии? А может быть, в особенностях биографии, сложившейся так, что он точно знает нужды различных отраслей науки, техники и народного хозяйства?

А возможно, в том, что он не отгораживает себя от людей, от хлопот, от волнений?

К нему стекаются тысячи писем, в них идеи. От старого вечного двигателя до «исправленной» теории относительности.

К нему устремляются сотни изобретателей, он всегда нагружен чьей-то заботой, очередным непонятым открытием. Берг не иронизирует над одержимыми; и если те предлагают чушь – так и скажет: чушь; если найдет ошибку – поможет исправить; если обнаружит перспективу – скажет: это важно, будем драться вместе.

Сотрудники Берга знают десятки случаев, когда он дал путевку в жизнь замечательным работам.

Радиоинженер с рижского завода ВЭФ изобрел аппарат для дробления камней в мочеточниках. Этот прибор мог избавить тысячи людей от жестокой операции – он безболезненно дробит камни ударными волнами, порождаемыми серией электрических разрядов. За создание подобного аппарата американцы объявили большую премию. Но никто в мире не мог его сделать.

А Лео Розе, заболев и корчась от боли, которую причиняли ему эти самые камни, изобрел. Но несколько лет плутал в ведомственных джунглях и никак не мог добиться выпуска своего аппарата. Розе был в отчаянии. Однажды кто-то из друзей посоветовал: поезжай в Москву к Бергу…

Все вышло как в сказке: сегодня этот аппарат – гордость медицинской промышленности.

Так приехал к Бергу из Томска Евгений Фиалко с новой идеей. В начале сороковых годов он, студент МАИ, рассчитал одну из новых радиолокационных станций и защищал эту тему как свой дипломный проект. Берг, узнав об этом, приехал на защиту – такое значение придавал он тогда каждой новой работе по радиолокации. А потом Фиалко, уже доцент Томского университета, разработал особый метод радиолокационного обнаружения метеоров и приехал за поддержкой к Бергу. Их деловая дружба продолжалась всю жизнь. Таких примеров уйма.

К Бергу можно прийти не только на работу, но и домой и рассказать о своей идее, он не отмахнется.

По каким только вопросам не обращаются к нему!

Недавно дома у Берга происходило обсуждение работы одного физика о влиянии электрического и магнитного полей Земли на организм человека. Этот вопрос древний и до сих пор до конца не понятый. Над ним думали даже йоги, на эту тему немало написано в йоговском трактате о здоровье. Они уверяют, что человек нанес себе большой вред тем, что стал носить обувь и одежду, нарушая естественный контакт с электромагнитным полем Земли.

Берг очень тепло отнесся к молодому ученому и обещал всячески содействовать его работе. Слушая их, я недоумевала: почему это интересует Берга? Почему он этим занимается, не бережет своего времени? Мои вопросы, видно, задели его – через несколько дней от него пришло такое письмо:

«Что касается помощи работе над проблемами влияния электростатического и магнитного полей на человека, дело обстоит так. Этим я занимаюсь с 1944 года, когда выяснилось, что рентгеновские лучи экранов радиолокаторов портят здоровье персонала ПВО на радиолокационных станциях. Этот вопрос привлекает сейчас всеобщее внимание, частично в связи с космическими полетами (ведь космонавт работает и живет в очень интенсивном радиационном поле), а также потому, что в санаториях и больницах установлено вредное влияние на организм человека резких изменений магнитных полей в период грозы. В такие моменты увеличивается число инфарктов, приступов стенокардии. Это интересная область соприкосновения физики и биологии, и этим мне приходится заниматься уже много, много лет. Я обязательно буду продолжать эту работу.

Я не жалею, что в свое время помог Розе, Фиалко и еще десяткам и сотням дельных людей, и предполагаю эту “бесполезную” работу продолжать до конца дней своих…

Вы спрашиваете – почему я считаю свою помощь и использование своего влияния и авторитета в некоторых случаях важнее работы над какой-нибудь (!) монографией? Во-первых, потому, что я никогда не писал “каких-нибудь” монографий, а во-вторых, потому, что я уже три года усердно и усидчиво пишу монографию, или, вернее, полиграфию, или книгу под названием “Педагогика и кибернетика”».

Такая отповедь, несомненно, заслужена… Кто бывал с Бергом в его многочисленных, частых поездках по московским предприятиям и в другие города, видел, как его там ждут, как много зависит от помощи, энергии, активности этого человека.

Вот Берг в клинике академика Бакулева. Ему показывают больного, который пережил свою смерть.

Это старик, но у него крепкий вид. Он по профессии инженер-приборостроитель. Хирург слегка прикоснулся пальцами к его груди, и под кожей выступили контуры небольшого постороннего предмета.

– Что это?

– Стимулятор сердца! – торжествуя, пояснил хирург. – Я вам расскажу историю болезни этого человека. Несколько лет назад у него начало сильно сдавать сердце. Пульс становился реже и реже, появились перебои, отеки ног и легких, отказалась работать печень. Из-за недостаточности питания кислородом и изменения обмена крови перестали работать и другие органы.

В очень тяжелом состоянии, близкого к смерти больного привезли сюда. И ему была сделана тогда еще совсем необычная операция: под кожу вшили маленький, величиной со спичечную коробочку, прибор. Да-да, его-то вы и нащупали. Это миниатюрный электронный генератор, вырабатывающий 60 импульсов в минуту. С такой же частотой, как известно, работает и нормальное сердце. И вот импульсы от генератора по двум проводам подаются прямо в больное сердце, как бы подталкивают его. Сердцу ничего не остается делать, как принять заданный ему режим. Работа сердца сразу восстановилась. Организм стал получать нужное количество кислорода, отеки прекратились, и человек, приговоренный к смерти, ожил!

Больного спросили, очень ли мешает ему прибор.

– Нисколько, – улыбнулся он, – я его не чувствую. Он нашел свое место и меня совсем не беспокоит. Я работаю, бодр, чувствую себя на седьмом небе.

В той же комнате находились еще два пациента после такой же операции. Один – колхозник, с очень тяжелой формой ревматизма суставов и сердца. Второй – шофер из далекого совхоза Северной Сибири. Оба вернулись в клинику для обследования и наблюдения.

В то время когда Берг знакомился с достижениями этой удивительной клиники, обладателей новых стимуляторов сердца было 36! А всего аналогичных операций было сделано 48 – это было в начале шестьдесят пятого года.

– Просто чудо какое-то! – восторгался Берг. – Это же потрясающая вещь! Ведь эти парни, которых мы видели, в общем-то пожилые люди, им за пятьдесят. И все тридцать шесть человек – бывшие смертники! Да, я согласен, тридцать шесть спасенных – это еще мало. Но завтра будет сто пятьдесят, потом тысяча.

И он не ошибся. В 1965 году по постановлению правительства у нас начался серийный выпуск стимуляторов сердца.

Экспериментальные работы, начатые Бабским и его сотрудниками, продолжаются многими коллективами. Теперь уже выпускаются стимуляторы не с постоянной, а с изменяющейся частотой. (Ведь человеческое сердце никогда не работает с постоянной частотой. Вы поднимаетесь по лестнице, и сердцебиение учащается. Вы спите – пульс становится реже. Сердце автоматически меняет режим своей работы в зависимости от потребностей организма. Конструкторы стараются это учесть.)

Не потерял Берг веры в эти приборы и не допустил прекращения их выпуска даже тогда, когда у многих опустились руки, – первые операции не всегда были удачны, люди умирали. Причем умирали главным образом не на операционном столе, а когда их жизнь казалась уже вне опасности. Сначала стимуляторы оставляли снаружи, их не вживляли под кожу. Туда шли лишь два проводника от прибора. И эти два электрода служили канализаторами инфекции. Теперь с этим покончено. Конструкция стимуляторов усовершенствована.

И вот промышленность выпускает волшебные приборы – один из них я держала в руках и поражалась его изяществу. Он очень легок, около ста граммов. Само радиотехническое устройство занимает малую часть, остальное – аккумулятор. Проводнички, ведущие к сердцу, теперь делаются не в виде жестких проволочек, как в первых образцах, а в виде пружинок. Поэтому при дыхании и других деформациях тела они не ломаются, а гибко растягиваются и сжимаются. Не менее важно, что срок службы стимуляторов измеряется годами. Прибор содержит миниатюрный выпрямитель и микроантенну. В результате аккумулятор может заряжаться от внешнего источника бесконтактным способом.

– Но какое отношение к Совету по кибернетике имеет стимулятор сердца?

– Ну, это дело взгляда, – отвечает Берг.

– Хорошо, пусть стимулятор сердца можно считать прибором, управляющим работой сердца, а пилюли для желудка – радиозонды? Это что?

– Типичное управление сбором информации. Когда кибернетическая машина управляет цехом или заводом, вас не удивляет, что надо обеспечить ее информацией об управляемом объекте?

– Конечно, нет, прежде чем управлять, надо изучить объект.

– Вот именно. А чтобы лечить, чтобы управлять ходом выздоровления больного, разве не надо изучить его, собрать информацию о работе его органов, о результатах лечения тем или иным препаратом?

Берг активно курирует эти работы. И в этот раз он, собственно, приехал не на экскурсию. Врачи клиники Бакулева вызвали его, чтобы посоветоваться относительно просьбы американского художника Рокуэлла Кента. Оказывается, будучи в Москве, он познакомился с советскими стимуляторами сердца. Кенту за восемьдесят, у него очень больное сердце. После возвращения в Америку состояние его здоровья ухудшилось, и он прислал письмо с просьбой выслать ему наш стимулятор. Ему выслали, он ответил благодарственным письмом. Кент писал, что показал стимулятор американским врачам, и те нашли его конструкцию более удачной, чем американская. (Я заметила: «Ну, наверно, для него постарались сделать как следует». На что Берг возразил: «Нет, ему послали серийный экземпляр, промышленный».) Кроме того, писал Кент, операция, которую делают американские врачи, более сложна. Он спрашивал, не может ли кто-нибудь из наших врачей приехать и сделать ему операцию?

Оказывается, с работами американцев в области сердечной хирургии Берг знаком давно: он выздоравливал от инфаркта, когда случился первый инфаркт у Эйзенхауэра. Берга лечили принятым у нас способом – покоем и лекарствами, а Эйзенхауэру сделали операцию – американцы оперируют инфаркты. Они вырезают пораженную инфарктом ткань и затем края раны сшивают. Потом формируется шов. Шов на сердце.

– А что лучше?

– Я тоже тогда этим заинтересовался, читал все, что доставал, советовался с врачами. Оба способа хуже. Жить с мозолью на сердце или без нее – не ясно, что лучше. Ясно, что лучше не иметь инфаркта.