Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Демьян Бедный

 
Фон дер Гольц в родном Берлине,
Он в Стамбуле – Гольц-паша,
Гетман Гольцев – в Украине.
Что ни день, то антраша.
 
 
Сколько красок в этом Фоне:
Все цвета на всякий вкус!
Фон-дер-гетман-Гольц в вагоне
Теребит «казацкий ус»!
 
 
«Мейне тапфере козакен —
Едер герос, курц унд гут[5]5
  Мои бравые казаки, все вы герои


[Закрыть].
Ошень смелий все воякен,
Алле габен дейтшер мут![6]6
  У всех у вас немецкая храбрость


[Закрыть]
 
 
Онэ орднунг…[7]7
  Без порядка


[Закрыть] бес парятка
Штэт[8]8
  Стоит


[Закрыть] ди руссише… земля,
Ми поим своя лошатка
На московише Кремля!»
 
 
Шарлатану наши баре
Помогают во всю мочь.
Фон дер Гольц-пашу в бояре
Возвести они не прочь.
 
 
Это что! Прохвосты рады
Возвести его в цари:
«Лишь верни нам наши клады
И порядок водвори!»
 
 
Ждут «порядка» живоглоты.
Погодите, дайте срок.
С фон-дер-гетманской работы
Вам немалый будет прок:
 
 
Коль охоты нет расстаться
Вам с мечтою о царях,
Не пришлось бы (может статься)
С фон дер Гольцем вам болтаться
На московских фонарях!!
 

1919

Братские могилы. Мемориальная доска

 
На Красной площади, у древних стен Кремля,
Мы – стражи вечные твои, товарищ милый.
Здесь кровью полита земля,
Здесь наши братские могилы.
Бойцы, сраженные в бою,
Мы в вечность отошли. Но ты – еще в строю,
Исполненный огня и пролетарской силы.
Так стой же до конца за власть и честь свою.
За пролетарскую великую семью,
За наши братские могилы!
 

1919

Красноармейцы Петроградского фронта называют танки – «таньками».

Фронтовая песня

 
Танька козырем ходила,
Пыль по улице мела,
Страх на Ваньку наводила,
Форсовитая была!
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..
Подступиться – думать брось!»
Расхрабрился как-то Ванька, —
Танька, глядь, копыта врозь!
 
 
Уж как Ванька размолодчик,
Он прицел берет на глаз.
Нынче красный он наводчик
В артиллерии у нас.
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..»
«Эх ты, дуй ее наскрозь!»
Как пальнет по таньке Ванька, —
Танька, глядь, колеса врозь!
 
 
В Красной Армии воякой
Ванька стал за первый сорт,
В переделке был он всякой,
И в бою Ванюха – черт.
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..»
«Эх ты, дуй ее наскрозь!»
Как пальнет по таньке Ванька, —
Танька, глядь, колеса врозь!
 
 
Ежли кто при виде таньки
Вдруг начнет ошалевать,
Ванька лается: «Без няньки
Не привыкли воевать?!»
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!»
«Ну так что?! Сплошал небось?
Эх ты, трус!..» Как ухнет Ванька,
Танька, глядь, колеса врозь!
 
 
Вишь от таньки как подрали
Все под Детским-то Селом.
Мы ж руками танек брали
Под Одессой и Орлом.
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!»
«Ну так что?! Сплошал небось?
Эх ты, трус!..» Как ухнет Ванька,
Танька, глядь, колеса врозь!
 
 
«Таньке ходу нет в болоте,
Не пойдет она в снегу.
С пушкой подступы к пехоте
Не один я стерегу».
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!»
«Где она? Собьем небось!..»
Как пальнет по таньке Ванька, —
Танька, глядь, колеса врозь!
 
 
«Пусть лишь танька подвернется,
Угощу я калачом.
Танька к белым не вернется,
Не вернется нипочем».
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!»
«Не уйдет от нас небось!»
Как пальнет по таньке Ванька, —
Танька, глядь, колеса врозь!
 
 
И у нас теперь умело
Стали танек снаряжать.
Да не в таньках, братцы, дело:
Трус всегда охоч бежать.
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!».
«Ну так что?! Сплошал небось?
Эх ты, трус!» Как ухнет Ванька, —
 Танька, глядь, колеса врозь!
 
 
Шкурник вечно в злой тревоге,
Смотрит в страшные очки.
Все телеги на дороге
Для него – броневички.
«Ванька! Танька прет с разбега!
Защищаться – думать брось!»
«Да ведь это же телега.
Пронесло б тебя наскрозь!»
 
 
Жалкий трус от бабьей палки
Убежит наверняка.
Но бойцы стальной закалки
Посильней броневика.
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!»
«Лезет, стерва, на авось!»
Как пальнет по таньке Ванька, —
Танька, глядь, колеса врозь!
 
 
Танька тож не без осечек,
Таньке люб не всякий грунт —
И завзятый человечек
Подорвет ее в секунт.
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!»
«Ладно. Справимся небось».
Как пальнет по таньке Ванька, —
Танька, глядь, колеса врозь!
 
 
Танька – ценный приз для смелых,
Трусу – пугало она.
Стоит таньку взять у белых —
Белым сразу грош цена.
Взвоют белые ребятки, —
Тут их малость поднажать,
Засверкают только пятки,
Как начнут они бежать.
 
 
На карачках за машиной
Лезет белая орда.
Таньку сбей – толпой мышиной
Все помчат невесть куда:
Унести лишь ноги рады.
Красный знай-ка напирай,
Таньки, пушки и снаряды —
Всё у белых забирай!
 
 
Хоть не в таньках, братцы, дело
(Надо смелость уважать!),
Но и мы теперь умело
Стали таньки снаряжать.
Ванька – эвон! – через ниву
Прет на таньке молодец.
Дует белых в хвост и в гриву!
Тут и песенке конец!
 

1919

Или – как отличить на фронтах подлинные листовки Демьяна Бедного от белогвардейских подделок под них

 
Вожу пером, ребятушки,
По белому листу.
С народом я беседовать
Привык начистоту.
За словом, сами знаете,
Не лезу я в карман,
Но не любил я отроду
Пускаться на обман.
За правду распинаюсь я
Уж много-много лет
И за словечко каждое
Готов держать ответ.
Написано – подписано,
Читай меня – суди.
Любовь и злая ненависть
Сплелись в моей груди:
Любовь – к народу бедному
И ненависть – к панам,
К царям, попам, помещикам
И всяческим «чинам».
За то, что раскрываю я
Всю правду бедняку,
Меня б дворяне вздернули
На первом же суку.
Пока же на другой они
Пускаются прием:
Печатают стишоночки,
Набитые враньем.
Стишки моею подписью
Скрепляют подлецы,
Чтоб их вранье за истину
Сочли бы простецы.
Но с подписью поддельною
Уйдешь недалеко.
Мои ль стихи иль барские, —
Друзья, узнать легко:
Одной дороги с Лениным
Я с давних пор держусь.
Я Красной нашей Армией
Гордился и горжусь.
Мне дорог каждый искренний
И честный большевик.
В моем углу два образа:
Рабочий и мужик.
За строй коммунистический
Стоял я и стою.
Помещикам, заводчикам —
Пощады не даю.
Стремясь рассеять знанием
Души народной мрак,
Я – враг всех бабьих выдумок
И всех поповских врак.
Как вы, люблю я родину,
Но – не рабыню-Русь,
Которой помыкала бы
Разъевшаяся гнусь.
Люблю я Русь народную,
Советский вольный край,
Где мироедам – места нет,
Где труженикам – рай.
Еще, друзья, приметою
Отмечен я одной:
Язык – мое оружие —
Он ваш язык родной.
Без вывертов, без хитростей,
Без вычурных прикрас
Всю правду-матку попросту
Он скажет в самый раз.
Из недр народных мой язык
И жизнь и мощь берет.
Такой язык не терпит лжи, —
Такой язык не врет.
У Кривды – голос ласковый,
Медовые уста,
У Правды – речь укорная,
Сурова и проста;
У Кривды – сто лазеечек,
У Правды – ни одной;
У Кривды – путь извилистый,
У Правды – путь прямой;
В сапожках Кривда в лайковых,
А Правда – босиком, —
Но за босою Правдою
Пойдем мы прямиком!
 

1919

(Новогоднее)

 
Среди поэтов – я политик,
Среди политиков – поэт.
Пусть ужасается эстет
И пусть меня подобный критик
В прах разнесет, мне горя нет.
Я, братцы, знаю то, что знаю.
Эстету древний мил Парнас,
А для меня (верней, для нас)
Милее путь к горе Синаю:
Парнас есть миф, Синай – закон,
И непреложный и суровый.
И на парнасский пустозвон
Есть у меня в ответ – готовый
Свой поэтический канон.
Сам государственник Платон,
Мудрец, бежалостный к поэтам
(За то, что все поэты врут),
Со мной бы не был очень крут,
Там, где закон: «Вся власть – Советам»
Там не без пользы мой свисток,
Там я – сверчок неугомонный,
Усевшийся на свой законный
Неосуждаемый шесток.
Пусть я лишь грубый слух пленяю
Простых рабочих, мужиков,
Я это в честь себе вменяю,
Иных не надо мне венков.
Вот я поэт какого сорта,
И коль деревня видит черта
И склонна верить чудесам,
То черта вижу я и сам.
С детьми язык мой тоже детский,
И я, на черта сев верхом.
Хлещу его своим стихом.
Но: этот черт уже советский;
На нем клеймо не адских сфер,
А знак «Эс-Де» или «Эс-Эр»,
И в этом нет большого дива.
Про черта речь моя правдива.
Где суеверная толпа
Покорна голосу попа,
Там черт пойдет в попы, в монахи,
И я слыхал такие страхи,
Как некий черт везде сновал,
Вооружась крестом нагрудным,
И, промышляя делом блудным,
В лесу обитель основал,
Вошел в великую известность
И, соблазнивши всю окрестность,
Потом (для виду) опочил
И чин святого получил;
С мощами дьявольскими рака,
По слухам, и до наших дней,
Для душ, не вышедших из мрака,
Святыней служит, и пред ней,
Под звон призывно колокольный,
Народ толпится богомольный.
 
 
Черт современный поумней.
От показного благочестия
Его поступки далеки:
Он от строки и до строки
Прочтет советские «Известия»,
Все обмозгует, обсосет
И, случай выбравши удобный, —
Советской власти критик злобный.
Иль меньшевистскую несет,
Иль чушь эсеровскую порет,
А черта черт ли переспорит?!
Черт на вранье большой мастак,
В речах он красочен и пылок.
«Ну ж, дьявол, так его растак!»
Его наслушавшись, простак
Скребет растерянно затылок:
«Куда он только это гнет?
Порядки царские клянет,
Но и советских знать не хочет.
Про всенародные права,
Про учредиловку лопочет,
А суть выходит такова,
Что о буржуях он хлопочет.
Кружится просто голова!»
 
 
И закружится поневоле.
Черт – он учен в хорошей школе
И не скупится на слова.
У черта правило такое:
Слова – одно, дела – другое,
Но речь про чертовы дела
Я отложу ужо на святки.
Хоть вероятность и мала,
Что речь продолжу я, ребятки.
Бумага всех нас подвела:
Большие с нею недохватки;
В газетах нынче завели
Такие строгие порядки,
Что я, как рыба на мели,
Глотаю воздух и чумею,
Теряю сотни острых тем
И скоро, кажется, совсем.
Чертям на радость, онемею.
 
 
Пишу сие не наобум.
Не дай погибнуть мне, главбум,
И заработай полным ходом, —
На том кончаю. С Новым годом!
 

1920

 
В руках мозолистых – икона,
Блестящий крест – в руке попа.
Вкруг вероломного Гапона
Хоругвеносная толпа.
Толпа, привыкшая дорогу
Топтать к Христову алтарю,
С мольбою шла к земному богу,
К самодержавному царю.
Она ждала, молила чуда.
Стон обездоленного люда
Услыша, добрый царь-отец
Положит мукам всем конец.
Царь услыхал, и царь ответил:
Толпу молящуюся встретил
Его губительный свинец.
Великий, страшный день печали, —
Его мы скорбью отмечали.
Но – крепкий плод его дозрел.
Так пусть же песни наши грянут!
Победным гимном пусть помянут
День этот все, кто был обманут
И кто, обманутый, прозрел!
 

Чхеидзе и Церетели обратились к Антанте с просьбой о помощи против большевиков.

Из газет

В Александровском садам

Музыкам игрался

И т. д.

Известная песенка

Национальный гимн социал-духанщиков

 
Ми садился на ишак
И в Париж гулялся.
Клеманса, такой чудак,
Очень нам смеялся.
Гулимджан! Гулимджан!
Знаим свае дело:
Весь Кавказ мы за ляржан[10]10
  Французские денежки.


[Закрыть]
Продаем умело.
 
 
«Тьфу! – смеялся Клеманса, —
Не было печали!»
Ми ему в два галаса
Гулимджан кричали:
Гулимджан! Гулимджан!
Знаим свае дело:
Честь и совесть за ляржан
Продаем мы смело!
 
 
Ллойд-Джорджданья дверь открыл
В кабинет случайно,
Ми с Чхеидзем гаварыл:
«Рады чрезвычайно!»
Гулимджан! Гулимджан!
Знаим свае дело:
Мы Баку вам за ляржан
Уступаем смело!
 
 
Закричали ми: «Ай-ай! —
С невеселым физий. —
Ради бога, присылай
Поскорей дивизий!»
Гулимджан! Гулимджан!
Знаим свае дело:
Продадим вам за ляржан
Душу мы и тело!
 
 
Ленин сжарит шашлыку
С наших демократий,
Он имеет на Баку
Преболшой симпатий!
Гулимджан! Гулимджан!
Знаим свае дело:
Наш Тифлис – один духан!
Покупайте смело!
 
 
Ллойд-Джорджданья атвечал:
«Тронут вашим горем.
Наш английский флот помчал
Нашим Черным морем!»
Гулимджан! Гулимджан!
Нам какое дело?
Нас коварство англичан
Вовсе не задело.
 
 
«Мени тенкс!» – «Мерси боку!»
«Можем обещаться,
Что английский наш Баку
Будет защищаться!»
Гулимджан! Гулимджан!
Знаим свае дело:
Мы Баку вам за ляржан
Уступаем смело!
 
 
Независимый Тифлис
Тут нам объявлялся.
Ми кричали: браво! бис!
И назад гулялся!
Гулимджан! Гулимджан!
Знаим свае дело:
Весь Кавказ мы за ляржан
Продаем умело!
 

Исполнили: Церетели и Чхеидзе. Записал Демьян Бедный.

1920

На предложение, сделанное русскими эмигрантами – дать швейцарским банкам в обеспечение свои имения и дома в России, представитель швейцарских интересов заявил: 1) что предложенный залог – миф, никаких гарантий не дающий, 2) что русские должны обеспечить заем реальными гарантиями, как-то: драгоценностями, имениями где-либо за границей или в Польше.

«Последние новости»

 
Персоной будучи в кругах известных видной,
Потомственный буржуй с осанкою солидной
(При случае его я назову)
Зашел в Париже в банк и сразу: «Вуле-ву?
На редкость выгодная сделка.
Мне банк даст золота, я банку – векселя
Под обеспеченье!..»
«Какое?»
«Есть земля…
Вполне исправное громадное именье,
При нем завод – мое почтенье!
Железный путь совсем вблизи,
Большая пристань тут же рядом…»
Какой же банк таким побрезгует закладом?
В минуту дело на мази.
Но… вмиг всю сделку погубило
Словцо, всего одно словцо.
Директор банковский, смеявшийся так мило.
Вдруг скорчил кислое лицо:
«А как – пардон, мусью! – как велика
оценка
Именья вашего?»
«Мильон».
«Мерси, мерси!..
А где ж, мусью, оно?»
«Где? – побелев, как
стенка.
Забормотал буржуй. – В России!.. Ан Рюсси!..»
«Ах, ан Рюсси!» – вздохнул в ответ директор
банка
И дал российскому мусью… на чай полфранка!
 

1920

 
Дрожит вагон. Стучат колеса.
Мелькают серые столбы.
Вагон, сожженный у откоса,
Один, другой… Следы борьбы.
Остановились. Полустанок.
Какой? Не все ли мне равно.
На двух оборванных цыганок
Гляжу сквозь мокрое окно.
Одна – вот эта, что моложе, —
Так хороша, в глазах – огонь.
Красноармеец – рваный тоже —
Пред нею вытянул ладонь.
Гадалки речь вперед знакома:
Письмо, известье, дальний путь…
А парень грустен. Где-то дома
Остался, верно, кто-нибудь.
Колеса снова застучали.
Куда-то дальше я качу.
Моей несказанной печали
Делить ни с кем я не хочу.
К чему? Я сросся с бодрой маской.
И прав, кто скажет мне в укор,
Что я сплошною красной краской
Пишу и небо и забор.
Души неясная тревога
И скорбных мыслей смутный рой…
В окраске их моя дорога
Мне жуткой кажется порой!
О, если б я в такую пору,
Отдавшись власти черных дум,
В стихи оправил без разбору
Все, что идет тогда на ум!
Какой восторг, какие ласки
Мне расточал бы вражий стан,
Все, кто исполнен злой опаски,
В чьем сердце – траурные краски,
Кому все светлое – обман!
 
 
Не избалован я судьбою.
Жизнь жестоко меня трясла.
Все ж не умножил я собою
Печальных нытиков числа.
Но – полустанок захолустный…
Гадалки эти… ложь и тьма…
Красноармеец этот грустный
Все у меня нейдет с ума!
Дождем осенним плачут окна.
Дрожит расхлябанный вагон.
Свинцово-серых туч волокна
Застлали серый небосклон.
Сквозь тучи солнце светит скудно.
Уходит лес в глухую даль.
И так на этот раз мне трудно
Укрыть от всех мою печаль!
 

1920

Ихь фанге ан[11]11
  Пояснение немецких слов: Я начинаю.


[Закрыть]. Я нашинаю.

Эс ист[12]12
  Это есть.


[Закрыть] для всех советских мест,

Для русский люд из краю в краю

Баронский унзер[13]13
  Наш.


[Закрыть] манифест.

Вам мой фамилий всем известный:

Ихь бин[14]14
  Я есмь.


[Закрыть] фон Врангель, repp барон.

Я самый лючший, самый шестный

Есть кандидат на царский трон.

Послюшай, красные зольдатен:[15]15
  Солдаты.


[Закрыть]

Зашем ви бьетесь на меня?

Правительств мой – все демократен,

А не какой-нибудь звиня.

Часы с поломанной пружина —

Есть власть советский такова.

Какой рабочий от машина

Имеет умный голова?

Какой мужик, разлючный с полем,

Валяйт не будет дурака?

У них мозги с таким мозолем.

Как их мозолистый рука!

Мит клейнем[16]16
  С маленьким.


[Закрыть], глюпеньким умишком

Всех зо генаннтен<sup>[17]17
  Так называемых.


[Закрыть]</sup> простофиль

Иметь за власть?! Пфуй, это слишком!

Ихь шпрехе:[18]18
  Я говорю.


[Закрыть] пфуй, дас ист цу филь![19]19
  Это чересчур.


[Закрыть]

Без благородного сословий

Историй русский – круглый нуль.

Шлехьт![20]20
  Нехорошо.


[Закрыть] Не карош порядки новий!

Вас Ленин ошень обмануль!

Ви должен верить мне, барону.

Мой слово – твердый есть скала.

Мейн копф [21]21
  Моя голова.


[Закрыть] ждет царскую корону.

Двухглавый адлер[22]22
  Орел.


[Закрыть] – мой орла.

Святая Русслянд…[23]23
  Россия.


[Закрыть] гейлих эрде…[24]24
  Святая земля.


[Закрыть]

Зи лигт им штербен[25]25
  Она находится при смерти.


[Закрыть], мой земля.

Я с белый конь… фом вейсен пферде… [26]26
  С белого коня.


[Закрыть]

Сойду цум альтен[27]27
  У старых.


[Закрыть] стен Кремля.

И я скажу всему канальству:

«Мейн фольк[28]28
  Мой народ.


[Закрыть], не надо грабежи!

Слюжите старому начальству,

Вложите в ножницы ножи!»

Вам будут слезы ошень литься.

«Порядок старый караша!»

Ви в кирхен[29]29
  В церквах


[Закрыть] будете молиться

За мейне руссише душа.

Ви будет жить благополучно

И целовать мне сапога.

Гут![30]30
  Хорошо!


[Закрыть]

«Подписал собственноручно»

Вильгельма-кайзера слуга,

Барон фон Врангель, бестолковый

Антантой признанный на треть:

«Сдавайтесь мне на шестный слово.

А там… мы будет посмотреть!!»

Баронскую штучку списал и опубликовал Демьян Бедный.

1920

Превознесу тебя, прославлю,

Тобой бессмертен буду сам.

Г. Р. Державин

 
Красноармеец – Пров, Мефодий,
Вавила, Клим, Иван, Софрон —
Не ты ль, смахнув всех благородий,
Дворян оставил без угодий,
Князей, баронов – без корон?
Вся биржа бешено играла
«На адмирала Колчака».
Где он теперь, палач Урала?
Его жестоко покарала
Твоя железная рука!
Деникин? Нет о нем помина.
Юденич? Вечный упокой.
А Русь Советская – едина.
Сибирь, Кавказ и Украина
Защищены твоей рукой!
Ты сбавил спеси польской своре,
Сменив беду полубедой.
Кто победит, решится вскоре,
Пока ж – ты мудро доброй ссоре
Мир предпочел полухудой.
Ты жаждал подвига иного:
Рабочей, творческой страды.
Где места нет у нас больного?
Пора, дав жить тому, что ново,
Убрать гнилье с родной гряды.
Но оставалася корона,
Еще не сбитая тобой.
И – всходов новых оборона —
Ты на последнего барона
Пошел в последний, страшный бой.
Под наши радостные клики
Хвалой венчанный боевой.
Гроза всех шаек бело-диких,
Ты – величайший из великих,
Красноармеец рядовой!
Герой, принесший гибель змею,
Твоих имен не перечесть!
Тебе – Вавиле, Фалалею,
Кузьме, Семену, Еремею —
Слагаю стих я, как умею,
И отдаю по форме честь!
 

1920

 
В жаркой битве, в стычке мелкой.
Средь строительных лесов,
Жадно мы следим за стрелкой
Исторических весов.
 
 
Стрелки слабое движенье,
Чуть приметная дуга,
Отмечает напряженье
Наших сил и сил врага.
 
 
Крым – еще он полон дыма,
Не улегся бранный шум,
Глядь, а стрелка уж от Крыма
Повернула на Батум.
 
 
И в раздумье вновь твержу я
Затверженные зады.
Вновь придется про «буржуя»
Мне писать на все лады.
 
 
Вновь тончайшие эстеты
Будут хныкать (как и встарь!).
Что гражданские поэты
Оскорбляют их алтарь.
 
 
Вновь придется ждать мне часу,
Чтоб пройтися (жребий злой!)
По советскому «Парнасу»
С сатирической метлой.
 
 
Стрелка влево пишет дуги.
«Сэр, с какой ступать ноги?»
У Ллойд-Джорджа от натуги
Раскорячились мозги.
 
 
Лорда Керзона он молит
Дать ему совет благой:
«Сэр, нас Ленин приневолит
Левой выступить ногой!»
 
 
Сэр бормочет: «Левой! Правой!
Вы – одной, а я другой!» —
И с усмешкою лукавой
Наблюдает за дугой.
 

1920

 
Парадный ход с дощечкой медной:
«Сергей Васильевич Бобров».
С женой, беременной и бледной,
Швейцар сметает пыль с ковров.
Выходит барин, важный, тучный.
Ждет уж давно его лихач.
«Куда прикажете?» – «В Нескучный»
Сергей Васильевич – богач.
Он капиталов зря не тратит.
А капиталы всё растут.
На черный день, пожалуй, хватит,
Ан черный день уж тут как тут.
 
 
Пришли советские порядки.
Сергей Васильичу – беда.
Сюртук обвис, на брюхе складки,
Засеребрилась борода.
Нужда кругом одолевает,
Но, чувство скорби поборов,
Он бодр, он ждет, он уповает,
Сергей Васильевич Бобров.
Когда Колчак ушел со сцены,
Махнули многие рукой,
Но у Боброва перемены
Никто не видел никакой.
Юденич кончил полным крахом:
У многих сердце в эти дни
Каким, каким сжималось страхом,
А у Боброва – ни-ни-ни.
Деникин – словно не бывало,
Барон – растаял, аки дым.
Боброву, с виду, горя мало, —
Привык уж он к вестям худым.
И даже видя, что в газетах
Исчез военный бюллетень,
Он, утвердясь в своих приметах.
Ждет, что наступит… белый день.
 
 
И вдруг… Что жизнь и смерть?
Загадка! Вчера ты весел был, здоров.
Сегодня… свечи, гроб, лампадка…
Не снес сердечного припадка
Сергей Васильевич Бобров.
Бубнит псалтырь наемный инок
Под шепоток старушек двух:
«Закрыли Сухарев-то рынок!»
«Ох, мать, от этаких новинок
И впрямь в секунт испустишь дух!»
 

1920

 
При свете трепетном луны
Средь спящей смутным сном столицы,
Суровой важности полны,
Стоят кремлевские бойницы, —
Стоят, раздумье затая
О прошлом – страшном и великом.
Густые стаи воронья
Тревожат ночь зловещим криком.
Всю ночь горланит до утра
Их чертый стан, объятый страхом:
«Кра-кра! Кра-кра! Кра-кра! Кра-кра! —
Пошло все прахом, прахом, прахом!»
О, воплощенье мертвых душ
Былых владык, в Кремле царивших,
Душ, из боярских мертвых туш
В объятья к черту воспаривших!
Кричи, лихое воронье,
Яви отцовскую кручину:
Оплачь детей твоих житье
И их бесславную кончину!
Кричи, лихое воронье,
Оплачь наследие твое
С его жестоким крахом! Крахом!
Оплачь минувшие года:
Им не вернуться никогда.
Пошло все прахом, прахом, прахом!
 

1920

 
Святое царство правды строится
В родимой стороне.
Незримой много силы кроется
В народной глубине!
Вставайте ж, новые работники.
Рожденные в борьбе!
Поэты, пахари и плотники.
Мы вас зовем к себе!
Встань, рать подвижников суровая.
Грядущего оплот!
Расти и крепни, завязь новая,
И дай нам зрелый плод!
 

1920

 
Давая прошлому оценку.
Века и миг сводя к нолю,
Сегодня я, как все, на стенку
Тож календарик наколю
И, уходя от темы зыбкой,
С благонамеренной улыбкой,
Впадая ловко в общий тон,
Дам новогодний фельетон.
 
 
То, что прошло, то нереально, —
Реален только опыт мой,
И потому я, натурально,
Решил оставить путь прямой.
Играя реже рифмой звонкой,
Теперь я шествую сторонкой
И, озираяся назад,
Пишу, хе-хе, на общий лад.
 
 
Пишу ни весело, ни скучно —
Так, чтоб довольны были все.
На Шипке все благополучно.
Мы – в новой, мирной полосе.
Программы, тезисы, проекты,
Сверхсветовые сверхэффекты,
Электризованная Русь…
Всё перечислить не берусь.
 
 
И трудно сразу перечислить.
Одно лишь ясно для меня:
О чем не смели раньше мыслить,
То вдруг вошло в программу дня.
Приятно всем. И мне приятно.
А потому весьма понятно,
Что я, прочистив хриплый бас,
Готовлюсь к выезду в Донбасс.
 
 
Нам приходилось очень круто.
Но труд – мы верим – нас спасет.
Все это так. Но почему-то
Меня под ложечкой сосет.
Боюсь, не шлепнуть бы нам в лужу.
Я вижу лезущих наружу —
Не одного, а целый стан —
Коммунистических мещан.
 
 
Мещанство, – вот она, отрава! —
Его опасность велика.
С ним беспощадная расправа
Не так-то будет нам легка.
Оно сидит в глубоких норах.
В мозгах, в сердцах, в телесных порах
И даже – выскажусь вполне —
В тебе, читатель, и во мне.
 
 
Ты проявил в борьбе геройство.
Я в переделках тоже был.
Но не у всех такое свойство —
Уметь хранить геройский пыл.
Кой-где ребятки чешут пятки:
«Вот Новый год, а там и святки…»
Кой-где глаза, зевая, трут:
«Ах-ха!.. Соснем… Потом… за труд…»
 
 
Для вора надобны ль отмычки,
Коль сторж спит и вход открыт?
Где есть мещанские привычки,
Там налицо – мещанский быт,
Там (пусть советские) иконы,
Там неизменные каноны,
Жрецы верховные, алтарь…
Там, словом, все, что было встарь.
 
 
Там – общепризнанное мненье,
Там – новый умственный Китай,
На слово смелое гоненье.
На мысль нескованную – лай;
Там – тупоумие и чванство.
Самовлюбленное мещанство,
Вокруг него обведена
Несокрушимая стена…
 
 
Узрев подобную угрозу,
Сказать по правде – я струхнул
И перейти решил на прозу.
В стихах – ведь вон куда махнул!
Трусливо начал, а кончаю…
Совсем беды себе не чаю…
А долго ль этак до беды?
Стоп. Заметать начну следы.
 
 
Я вообще… Я не уверен…
Я, так сказать… Согласен, да…
Я препираться не намерен…
И не осмелюсь никогда…
Прошу простить, что я так резко…
Твое, читатель, мненье веско…
Спасибо. Я себе не враг:
Впредь рассчитаю каждый шаг.
 
 
Я тож, конечно, не из стали.
Есть у меня свои грехи.
Меня печатать реже стали —
Вот за подобные стихи.
Читатель милый, с Новым годом!
Не оскорбись таким подходом
И – по примеру прошлых лет —
Прими сердечный мой привет!
 

1920