Текст книги "Змей-искуситель"
Автор книги: Дебора Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Дебора Смит
Змей‑искуситель
OCR Вера
«Смит Д. Змей‑искуситель»: Эксмо; М.; 2003
ISBN 5‑699‑04541‑4
Оригинал: Deborah Smith, “Sweet Hush”, 2003
Перевод: Ирина Ю. Крупичева
Аннотация
Хаш Макгиллен – преданная мать и успешная деловая женщина – всего в жизни добилась сама. Она почти счастлива. Но ее благополучие и покой могут рухнуть в один миг, когда ее сын, бросив колледж, привозит к матери молодую жену – сбежавшую из дома дочь президента, а вслед за ними у них в доме появляется телохранитель и друг президента Ник Якобек. Хаш способна защитить себя и своих близких даже от гнева Первой Леди, но и она не может устоять перед решительным натиском мужественного полковника.
Дебора СМИТ
ЗМЕЙ‑ИСКУСИТЕЛЬ
Посвящается Челси, Эми, Патти, Триши, Сьюзен – всем дочерям президентов Соединенных Штатов Америки
Я выросла среди яблок и ос, в семье фермеров, каждый год превращавших урожай яблок в варенье, джемы, уксус, сидр и пироги с яблоками. Я помню, как в детстве на бабушкиной кухне мешала огромной ложкой засыпанные сахаром яблоки, а от яблок‑кислиц у меня саднило губы. Когда я стала взрослой, то с особой радостью каждый октябрь приезжала на яблочные базары в горах. Ни одна осень не прошла без яблочных пирогов на моем столе, без яблочного хлеба, остывавшего на разделочной доске, без мягкого, коричневого яблочного джема на лепешках по утрам.
Меня завораживал вид женщин, под холодным высоким октябрьским небом очищавших яблоки от кожуры. Огромные корзины «арканзасских темных» или «римских красных»… Запах яблок настолько сильный, что на него слетаются пчелы и осы, стремясь полакомиться сочными фруктами, но, загипнотизированные, как и я, они зависают в воздухе, наблюдая за работой ловких, быстрых рук. Яблоки связывают нас с нашей землей, они несут покой и поддерживают силы. Даже жалящие существа знают об этом.
Я написала эту книгу в память об огромных яблоневых садах, исчезнувших под напором современной агротехники, в память о поэтичных названиях различных сортов, звучавших как музыка, в память о давно ушедших в прошлое ароматах, вкусах, ощущениях и событиях.
Я посвящаю эту книгу яблокам.
И, как всегда, я не смогла бы написать эту книгу, если бы не терпение моего мужа Хэнка, не поддержка моей матери Доры Браун, не исполненная преданности любовь четырех кошек, трех собак и тридцати золотых рыбок.
Ладно, согласна, насчет рыбок я не совсем уверена.
Но все‑таки им нравится, когда я бросаю кусочки яблок им в пруд.
* * *
В твоем саду приветствовать ты рада
Зеленых духов, золото мечты и страсти пламя.
«Красная далила», «кислица макленда»,
«Дички уайлдса» и «бронза десмонда»…
Деревья срублены, и яблоки забыты,
Лишь шепот трав о них напоминает.
Но ты, моя родная Хаш, ты выживешь,
не проиграешь.
Хватит силы тебе и яблокам твоим,
Нежнейшим, сладким, алым.
Яблони твои навеки сохранятся там,
Где любящих встречаются два сердца.
Стихотворение, написанное для Хаш Макгиллен Второй ее мужем в 1899 году.
Пролог
Я, Хаш Макгиллен Пятая, названная так в честь сорта яблок «сладкая хаш», но первая и единственная, кто запустил гнилым яблоком в жену президента Соединенных Штатов. В свое оправдание могу сказать, что первая леди тоже бросила в меня яблоко. Наша встреча, не считая испорченных яблок, была печальной и очень серьезной.
– Вы погубили мою дочь. Я хочу, чтобы она вернулась ко мне, – сказала первая леди.
– Я готова вернуть ее вам в обмен на моего сына и душу Ника Якобека, – ответила я.
В конце концов, дело было не во мне и не в ней. Все произошло из‑за наших несчастливо столкнувшихся судеб, из‑за наших детей и наших мужчин. Мы по‑разному смотрели на то, зачем пришли в этот мир и что должны делать под пристальными взглядами других людей. И неважно, кто смотрит на нас – население огромной страны или маленькая, но невероятно упрямая семья. Очень тонкая линия разделяет публичный успех и личный стыд. Тем из нас, кому есть что скрывать, приходится тратить куда больше сил на то, чтобы не переступить эту черту, чем нам самим хотелось бы признать.
Итак, в тот знаменательный день в одной из комнат Белого дома я поняла простую истину. Порядок в мире существует не благодаря политике, деньгам, армиям или религии, а благодаря способности простых людей защитить все самое дорогое для них и сохранить неприкосновенными легенды, окружающие их жизнь. И вооружены эти люди только тем, чем зарабатывают себе на жизнь. В моем случае этим оказались яблоки.
Позже я устало шла по одному из коридоров Белого дома, который мы все знаем по фотографиям в журналах и документальным фильмам. Кстати, особняк намного меньше, чем кажется на экране, но производит намного более сильное впечатление. Мои каблуки стучали слишком громко. Мне казалось, что даже воздух, пропитанный величием, давит на меня. Сама История шептала мне: «Хаш, отправляйся домой зализывать раны, начни все сначала, и пусть тебя исцелит добрая плодородная земля, политая твоими слезами».
Я прошла по вылизанной дорожке, закрытой для туристов, чувствуя мягкое тепло зимнего солнца. Охранник у ворот возле Южной лужайки спросил меня, словно я проходила мимо тысячу раз:
– Я могу вам чем‑то помочь, миссис Тэкери?
У славы, какой бы нежеланной или косвенной она ни была, есть свои преимущества.
– Мне бы не помешал носовой платок, – ответила я, потому что мне хотелось стереть кусочки яблока с джинсов и красного блейзера, но он протянул мне целую пачку бумажных платков.
С точки зрения охранника Белого дома, Хаш Макгиллен Тэкери из округа Чочино, штат Джорджия, заслуживала целую упаковку бумажных носовых платков. Мне следовало бы чувствовать себя польщенной.
Оказавшись на улице, я вложила два пальца в рот и свистнула, подзывая такси. Машина повезла меня в больницу Бетесды, штат Мэриленд, врачи которой в 1950 году скрыли, что у президента Эйзенхауэра проблемы с сердцем, а в 1980‑м не сделали достоянием гласности тот факт, что у президента Рейгана поехала крыша.
Это было отличное место, предназначенное для того, чтобы скрывать семейные неприятности президентов от остального населения страны.
При помощи агента секретной службы, который еще не слышал о том, в кого я швырнула гнилым яблоком, я пробралась через толпу репортеров и вошла в одиночную палату, где лежал Ник Якобек. Он спал чуть крепче, чем полагается при обычном сне. Его грудь и живот перетягивали бинты, скрывавшие длинные швы. К руке тянулась трубочка от капельницы с мягким наркотиком, которую он отшвырнет к чертовой матери, как только откроет глаза. Я села у постели и взяла его за руку.
Все в один голос уверяли меня, что Якобек не принесет мне добра. Какой‑то подозрительный чужак – не старый приятель и не бизнесмен с Юга, не один из нас. Человек, ни разу не взявшийся за мотыгу, не продавший ни одного бушеля яблок и не пивший бурбон у костра под луной в сезон охоты. Человек, знавший множество способов, чтобы умереть, но не умеющий жить. Человек, окруженный таким количеством слухов и тайн, что даже президент не смог спасти его репутацию. Все говорили, что Хаш Макгиллен Тэкери не падет так низко и не полюбит такого человека, – после того, как она любила своего замечательного мужа.
«Я пришла, чтобы сказать тебе, Ник, что я полюбила тебя и что мой муж не был таким уж замечательным. Я не должна была полюбить тебя, но так уж вышло».
– Дело не во мне и не в тебе, – прошептала я Якобеку. – Просто люди должны расти там, где появились на свет. Это последнее правило садовода, которое я тебе цитирую, пока ты сам не попросишь меня вспомнить что‑нибудь еще. Если попросишь и когда попросишь.
Ты только не забывай. И просто поверь мне. Ты заслужил право быть счастливым.
Я поцеловала его и немного поплакала. Его губы дрогнули, но он не проснулся.
– Я слышал, что ваша встреча с моей женой прошла не слишком удачно, – сказал кто‑то рядом со мной. Я обернулась и увидела, что с порога на меня смотрит президент США.
– Я швырнула в нее гнилым яблоком.
Я могла бы придумать что‑нибудь получше, разговаривая с человеком, у которого есть собственная армия. Но президент лишь кивнул.
– Возможно, она это заслужила.
Я вложила маленькое распятие из дерева яблони в руку Якобеку, прижалась лбом к его лбу, а потом вышла из комнаты. Пора было отправляться домой, в дикие плодородные горы Джорджии, где меня ожидало все, что я любила, и где родились все, кого я любила, за исключением Ника Якобека и его высокопоставленных родственников.
Мы сами создаем себя и как‑то уживаемся с собой, и постепенно наши слабости и унижения обрастают мифами, скрывающими наши промахи, как плотная кора яблони. Это можно назвать как угодно – пиаром ради блага страны или наилучшим выходом из непростой ситуации в семье, прикрытием для неудавшегося брака или несостоявшегося романа. Но в любом случае мы внушаем окружающим некое представление о нас – публичные мы люди или самые простые, великие или обыкновенные.
Но яблоко, разумеется, никогда не падает далеко от яблони.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
«Счастье надо заслужить». Мы, Макгиллены, всегда зарабатывали свое счастье, борясь с неурожаями, непогодой и надеясь только на красные спелые яблоки. Начало нашему саду положила в 1865 году Хаш Кэмпбелл Макгиллен, молодая шотландка, чей муж Томас погиб в битве при Булл‑Ране. Мы подозреваем, что Томас Макгиллен был шотландцем из Пенсильвании и служил в армии северян, но прапрапрабабушка Хаш ни разу не призналась в этом, оказавшись на территории южан в Аппалачах. Она приехала сюда в фургоне, который тащил старый мул, и привезла с собой четверых детей, мула, фургон, пятьдесят долларов и мешок семечек от яблок, собранных по дороге от Пенсильвании до Джорджии.
Хаш Первая выросла в Старом Свете, где ее отец ухаживал за яблоневым садом какого‑то английского джентльмена. Хаш знала, как сажать сад, как прививать яблони, как привлечь пчел, чтобы они каждую весну опыляли деревья, как хранить яблоки зимой, чтобы они не портились долгие месяцы. Она понимала, что яблони нуждаются в теплой земле, хорошей воде и ясной погоде, и яблони понимали ее. Как и они, Хаш Первая мечтая о плодородной земле, которая окажется по карману нищей вдове, какой она была. Такая земля нашлась в долине – в райском краю среди диких гор, в округе Чочино, штат Джорджия.
Хаш первой нашла дорогу в просторную долину у подножия гор Чочино, Большая Челюсть и Аталук. Окрестные жители гор называли это место просто Долиной. Она располагалась так глубоко в складках гор, что туда можно было попасть только пешком, и так далеко от цивилизации, что только человек в крайней нужде мог попытаться это сделать. От Далиримпла, главного города округа Чочино (обитатели которого довольно бесстыдно радовались, что война обошла их стороной), Долину отделяли десять миль. Двадцать миль пролегли между нею и Чаттанугой, штат Теннесси. На сотню миль южнее возрождалась к жизни сожженная северянами Атланта. А до шотландских равнин, где выросла Хаш, были многие тысячи миль.
С большим трудом Долину можно было отыскать на карте.
Жители округа Чочино избегали появляться в Долине, наделяя ее мистическими свойствами и справедливо называя это место Долиной Мертвых. Там, на берегу горной реки, были похоронены солдаты армий северян и южан, всего около пятидесяти. Они перебили друг друга в жестокой схватке всего за год до того, как в долину приехала Хаш. Занятые исключительно своими делами жители гор из округа Чочино похоронили их там же, где они упали, в неглубоких могилах. Самый образованный человек Далиримпла, его основатель Арно Далиримпл – одновременно владелец бара, игрок, пастырь местной церкви и ведущий колонки в местной газете – написал об этом в «Далиримпл уикли курьер»: «Славная дикая Долина населена привидениями так же плотно, как и личный ад мистера Авраама Линкольна».
Но Хаш, едва взглянув на Долину, увидела перед собой яблочный рай. Склоны гор защищали это место от сильных ветров и укрывали от свирепого южного солнца. Весной к реке с них стекали ручьи, и воды было в избытке. И, что важнее всего, на невысоких холмах росли яблони‑дички, словно оазисы среди гранитных скал. Эти дикие деревца цеплялись за землю среди зарослей лавровых кустов и камней и цвели пышным цветом. Деревья умели распознать необходимое для них место, и они знали, что в Долине должны расти яблони.
– Яблони ничего не имеют против костей, а мертвые не станут возражать против яблонь, – сказала Хаш. Она заплатила пятьдесят долларов за двести акров земли в долине, разбила лагерь и посадила семена, собранные в дороге.
Яблони очень похожи на людей. Вы не найдете двух одинаковых семечек. Посадите сотню семечек – и вы получите сотню уникальных яблонь. Среди них будут и хорошие, и плохие, но большинство получатся совершенно заурядными, как бывает с детьми. Хаш знала, что только время и судьба помогут ей разобраться в странном смешении сортов, которые она посадила – «ван‑дермееры» из Пенсильвании, «желтые кольриджа» из Мэриленда, «красные духи» из Каролины и многие другие. В то время в восточной части страны существовало больше сотни сортов яблок. На каждой ферме рос небольшой фруктовый сад, и каждый округ славился собственным сортом яблок. Фермеры ждали, что принесут им весной пчелы на своих мохнатых лапках. Они изучали каждый отросток, надеясь увидеть чудо.
Может быть, из этого деревца что‑нибудь получится? Может быть, именно эта яблоня станет королевой среди остальных?..
Хаш наблюдала за своими деревьями десять лет, а потом еще двадцать. К тому времени, как ее дети выросли и разъехались, она пристроила еще одну комнату к своей щелястой лачуге, завела кур, коров и свиней, выстроила амбар и купила еще двух мулов. Ее сыновья прорубили просеку до Далиримпла и назвали ее Садовой дорогой Макгилленов. Хаш вполне сносно зарабатывала на жизнь, осенью продавая яблоки жителям городка. Но у нее так и не появилась «особенная» яблоня. Каждую весну она наблюдала, как трудолюбивые пчелы переносят пыльцу с диких горных яблонь на ее деревья. Дочь, переехавшая жить в Атланту, написала подруге: «Мама до сих пор верит, что господь на небесах благосклонно отнесется к соединению ее деревьев с его».
Хаш старела, но она научила свою внучку Лизу Хаш Макгиллен (известную как Хаш Макгиллен Вторая) помогать ей в саду. Они вместе каждый год осматривали деревья, пытаясь найти ту самую, единственную яблоню. Они нашли ее осенью 1889 года. Дерево в первый раз принесло плоды. Стройное, гордое, оно стояло именно там, где были похоронены убитые солдаты, и на его ветвях висели невероятно сладкие яблоки.
Хаш и Лиза упали на колени, смеясь и плача. В течение нескольких лет они прививали отростки от этой яблони на другие деревья и клонировали потрясающее дерево сотню раз, затем двести, потом еще. Слух об удивительных яблоках разлетелся с невероятной быстротой. Люди приезжали издалека, чтобы купить их.
Хаш продавала яблоки, Хаш продавала отростки и Хаш продавала легенду о Хаш Макгиллен. Ее яблоко было краснее, чем «арканзасская красавица», сохранялось дольше, чем «бен дэвис», было более сочным, чем «эврика дженни», и более сладким, чем «красная да‑лила».
Яблоко «сладкая хаш».
Каждое следующее поколение до меня зарабатывало право на это имя. И мне пришлось сделать то же самое.
Меня научила выращивать яблоки сестра моей бабушки Бетти Хаш (или Хаш Макгиллен Четвертая), владевшая Долиной до моего отца. А Бетти научилась яблочному бизнесу у своего двоюродного брата Уильяма Хаша Макгиллена (его также называли Хаш Макгиллен Третий, и он единственный из династии был мужчиной). Он управлял знаменитыми яблоневыми садами Хаш в период их первого расцвета – между 1900 и 1930 годами. Если верить семейным преданиям, то Уильям Хаш Макгиллен так же умел получать прибыль от продажи яблок, как священник выкачивает медяки из грешников. Мне всегда нравилось думать, что я унаследовала его дар.
В период правления Уильяма Хаша весь округ Чочи‑но скупал у него яблоки, поэтому многочисленные представители клана Макгилленов жили в комфортабельных домах и владели последними моделями автомобилей. Уильям Хаш и его родственники продавали яблоки тоннами легально и домашнее яблочное бренди бочками нелегально. В Атланте сестра Уильяма Дорита Макгиллен основала «Кондитерскую компанию Хаш». Каждый год МакГиллены с гор посылали тысячи отборных яблок в запряженных мулами фургонах Дорите, которая превращала их в начинку для кондитерских изделий. Эту восхитительную выпечку доставляли с посыльными в самые лучшие дома города. Посыльными были чернокожие мужчины в белых куртках, они управляли красивыми фургонами, на бортах которых красовалась надпись «Кондитерская компания Хаш». Пироги с яблоками от Дориты Макгиллен регулярно появлялись на столе губернатора.
Но потом Великая депрессия смела с лица земли «Кондитерскую компанию Хаш». Федеральные агенты из администрации Рузвельта ликвидировали подпольный винный бизнес Макгилленов. Наша семья тоже пострадала. Мой гордый дед и один из его двоюродных братьев, псаломщики в баптистской церкви Далирим‑пла, были застигнуты врасплох за приготовлением бренди. Оба предпочли покончить с собой, только бы не отбывать наказание на каторге. Но что хуже всего, экспорт яблок из Старого Света и быстрое совершенствование холодильного оборудования превратили местные яблоки в прихоть, а не в необходимость.
К моменту моего рождения в 1962 году многие плодовые сады на Юге прекратили свое существование. Их вырубили, сожгли пни, о них забыли, их перестали любить, яблоки никому больше не были нужны. «Гордость поттера», «круглые эскановы», «сладкие сочные», «черная лань», «розовые кружевные» – все эти сорта исчезли с лица земли, не говоря о многих сотнях других. Они исчезли навсегда. Мы, Макгиллены, переживали одну черную полосу за другой. Мой отец умер молодым от сердечного приступа, корчуя шиповник в саду. Но мы и наши яблоки все‑таки упрямо держались, отказываясь сдаваться на милость победителям – дешевым «виноградным из Висконсина» и ледяным японским «муцу».
Еще ребенком я решила, что заставлю людей снова покупать наши яблоки.
Первые одиннадцать лет моей жизни – до того, как умер отец, – были замечательными. Папа всегда был веселым или, по крайней мере, таким казался; мама пела, работая в саду рядом с ним. А я была их яблочной принцессой, Хаш Макгиллен Пятой из Долины, самого красивого места на земле. Яблони зацветали весной, их плоды наливались соком летом, питая наши души осенью. А в холодные зимние месяцы деревья спали и видели сладкие сны.
Сады Макгилленов росли по берегам реки, у подножия Чочино, Аталука и Большой Челюсти, поднимаясь вверх по террасам, созданным упорно трудившимися поколениями Макгилленов. У нас в семье была поговорка: настоящие яблоки «сладкая хаш» могут вырастить только бог и Макгиллены. Наша земля была самой плодородной в округе, и старики шептались о том, что в ней есть что‑то таинственное и колдовское.
Я и понятия не имела о том, что мы бедны, и не понимала, почему наши родственники с такой тоской и печалью взирают на последнее свидетельство семейного благосостояния – серебряный кувшин с монограммой, который мой отец с любовью полировал и выставлял на старом сосновом столе. Я слышала, как мои тетушки рассуждали о том, что бывали времена, когда нашей семье не приходилось распродавать наследие предков.
Что касается меня, то я искренне верила, что наследие предков остается с нами. Оно росло вокруг меня на холмах, и о нем говорилось в старых сельскохозяйственных журналах, пылившихся в гостиной на дубовых полках. На стене на самом почетном месте над продавленным диваном висела единственная в нашем доме картина в раме: рисунок 1909 года, на котором было изображено наше яблоко «сладкая хаш».
– Таким его публиковали в больших реферативных журналах того времени, – объяснял мне отец. Он не один раз рассказывал мне эту историю, и я всегда слушала с удовольствием, хотя давно выучила ее наизусть. Мне нравилось видеть горделивое выражение на его лице, когда он говорил о нашем былом величии. – Сюда прислали двух человек из Вашингтона. Они долго сидели в саду в окружении всей нашей семьи, один тщательно срисовывал самый лучший экземпляр «сладкой хаш», а второй изучал сотню других и делал записи.
Затем отец открывал наш собственный очень старый экземпляр правительственного отчета и читал выводы ученых, словно цитировал Библию:
– «Спелое яблоко сорта „сладкая хаш“ темно‑красное, почти бордовое. Плод очень ровный, круглый, среднего размера. Черешок плотный, длинный, расположен в темном, почти черном ровном углублении. Основание широкое, вдавленное, безволосковое. Мякоть сочная, очень белая. Яблоко созревает с сентября по декабрь. Хорошо хранится всю зиму, сохраняет вкус при кулинарной обработке». – На этом месте папа всегда останавливался, а затем принимался читать самый главный отрывок низким, бархатным голосом. – «Вкус напоминает свежий мед, смешанный с самым лучшим тростниковым сахаром. В яблоке нет кислого послевкусия. Каждый кусочек буквально тает во рту. Поистине восхитительное яблоко!»
Поистине восхитительное… Представители властей использовали превосходную степень, хотя их никто не подкупал.
Мама, в чьих жилах текла капелька крови индейцев чероки, садилась рядом с отцом и вспоминала мудрое изречение своей бабушки‑индианки:
– Бабушка Халфакр говорила, что это лучшее яблоко на свете, потому что дает человеку крылья. Сладкое яблоко насыщает желудок, очищает внутренности и успокаивает сердце.
Много лет спустя я буду вспоминать эти слова с мрачной грустью. Чтобы выжить, фермеру‑садоводу и в самом деле требуется твердость духа, упрямство и крепкий желудок.
Но когда я была ребенком, главным для меня было то, что наше имя соединяется с прекрасным божьим даром. И это имя было моим!
– Мое маленькое драгоценное яблочко, – говорил мне отец. – Ты так похожа на свою мать.
Я унаследовала мамин овал лица, длинный нос с горбинкой, ее большой рот с опущенными вниз уголками и индейские скулы, а от папы взяла упрямый подбородок и зеленые глаза. Никакая стрижка или химическая завивка не могли справиться с моими курчавыми, ржаво‑коричневыми волосами, свисавшими мне на глаза, словно челка у лошади. Люди никогда не называли меня красивой, хотя часто говорили, что на меня можно заглядеться. Но, в конце концов, заглядеться можно и на теленка‑альбиноса. Папа утверждал, что у меня глаза цвета зеленых яблок. Я весьма надменно смотрела на мир за пределами округа Чочино, бросая ему вызов. Пусть попробует откусить кусочек от моего счастливого, упрямого существа!
В конце концов именно это и случилось…
В начале осени 1974 года, пока мама надрывалась в Далиримпле, обслуживая столики в ресторанчике, я вылила сидр из серебряного кувшина на корни первого дерева, принесшего наши знаменитые яблоки, и плакала до тех пор, пока у меня не разболелась голова. Прошлым летом папа умер в саду. Мама держала его голову на коленях, пока я бегала за помощью, но помочь ему не успели. Мне его все время не хватало. Мне было двенадцать лет, и я так любила своего отца, что мир, казалось, заканчивался с его смертью.
– Наступит день, и этот сад будет принадлежать тебе, – сказал он мне незадолго до смерти. – Я уверен, что мы еще будем тобой гордиться. Ты пятая Хаш Мак‑гиллен, никогда не забывай об этом.
Теперь я все понимала. Нужно было что‑то придумать, иначе мы потеряем ферму. От славы и богатства былых времен остались только старенький «Студебеккер» в амбаре и этот самый серебряный кувшин от сервиза, который мы вынуждены были продать.
Впрочем, нет. У нас остались наши яблоки.
Я загрузила в тележку две большие пустые корзины, доску, бумажные пакеты, ящик со свежесорванными яблоками и моего младшего брата Логана и потащила тележку через весь сад к так называемой Садовой дороге Макгилленов. Там я устроила импровизированный стол и встала рядом с ним, держа в руках написанный от руки красной краской на картоне плакат:
Единственные в своем роде сладкие яблоки Хаш
Никаких червей, никаких пятен
55 центов пакет
Два пакета за один доллар
Я еще раньше заметила, что жители Атланты начали ездить через нашу долину. Они съезжали с новой автострады, потом поворачивали направо по шоссе и проезжали через горы, чтобы полюбоваться видом, прежде чем отправиться домой к привычным супермаркетам и универмагам. Каждую субботу и воскресенье на заросшей сорной травой обочине возле нашего посеревшего от непогоды почтового ящика останавливались машины. Люди выходили из них и фотографировали нашу ферму. Как‑то раз я специально вышла на дорогу, чтобы посмотреть, что их так привлекает. Я увидела широкую долину, в которой стройными рядами росли яблони. За ними возвышались округлые вершины гор, из‑за огромных буков на холме выглядывали красивые крыши дома и амбаров. Все, что я видела, было моим домом, который я горячо любила.
Если я хотела его сохранить, сад должен был окупать себя, как в прежние времена.
Через полчаса ко мне подошла первая покупательница. Я никогда не забуду эту женщину. Пожилая леди из Атланты с серебристыми волосами привезла своих сестер полюбоваться яблонями в стареньком «Кадиллаке» с выцветшей надписью «Никсона в президенты!» на бампере.
– Почему здесь написано, что это настоящие сладкие яблоки Хаш, дорогая? – спросила она с улыбкой.
– Потому что только мы выращиваем яблоки сорта «сладкая хаш» во всем округе, мэм. Они выросли на костях сотни солдат‑янки, которых убили наши доблестные южане во время битвы при Далиримпле в 1864 году. – Я театральным жестом указала на яблоневый сад и сделала паузу для пущего эффекта. – Моя прапрапрабабушка Хаш Макгиллен Первая сказала, что яблони ничего не имеют против мертвых. Поэтому она посадила первые яблони на могилах солдат. И с тех пор только здесь растут самые лучшие яблоки Хаш. Потому что корни – это кости, а кости – это корни. Так говорит моя мама, а ее мама была наполовину чероки. А вы же знаете, что чероки знают духов земли. Все, что они говорят, правда. – Я сделала глубокий вдох. – Два пакета за доллар, мэм, прошу вас. И двадцать пять центов, если вы хотите сделать снимки.
Пожилая леди и ее сестры рассмеялись и купили целый ящик яблок.
– Я бы заплатила только за то, чтобы послушать твой рассказ, – сказала одна из них и погладила меня по волосам. Они были длинными и возмутительно кудрявыми, поэтому я связала их на затылке шнурком. – Ты выглядишь так, словно тебя при рождении коснулась фея своей волшебной палочкой. Оставайся такой же хорошенькой и всегда используй свое живое воображение, тогда люди раскупят у тебя все яблоки.
Когда леди уехали, я посадила Логана в тележку и повезла обратно на ферму, чтобы набрать еще яблок. Неужели все так просто? Но, кажется, люди действительно готовы покупать яблоки, если рассказывать им историю, которую они смогут пересказать дома.
Я принялась снова и снова повторять свой рассказ о войне между Севером и Югом, о похороненных в долине солдатах и первой Хаш Макгиллен всем, кто останавливался. Это помогало продавать яблоки.
Через два часа я продала сорок пакетов яблок и заработала около двадцати долларов. При каждом удобном случае я доставала банкноты из кармана и пересчитывала их. В 1974 году это было целое состояние.
Услышав шум мотоцикла, я посмотрела на дорогу, вьющуюся среди рододендронов и высоких деревьев. С холма спускался Дэви Тэкери. Его сестра Мэри Мэй Тэкери по прозвищу Липучка сидела сзади, и ее темно‑каштановые кудри словно сумасшедшие бесновались на ветру. Некоторым семействам никогда не удаетсд сохранять благопристойность. Тэкери относились именно к таким семьям, хотя у большинства из них был хороший легкий характер, и они много работали, чтобы лишний раз подтвердить свою принадлежность к среднему классу. Они славились тем, что сколотили свое состояние на нелегальной продаже алкоголя, а также склонностью к быстрой езде по горным дорогам. В конце концов, официальная история профессиональных гонок началась именно на проселочных дорогах Юга между 1940 и 1950 годами, когда бутлегеры в нагруженных ящиками с виски седанах уходили от федеральных агентов. В этом смысле Тэкери были легендой округа. Ни одного из них в те времена не взяли в горах Чочино, во всяком случае – живым.
Дэви улыбнулся мне из‑под девичьих кудрей, и мое сердце забилось быстрее. Ему было всего тринадцать, на год больше, чем мне. Он был высоким и гибким, готовым ударить любого, кто ему докучал. Но его синие глаза смотрели ласково, когда они останавливались на мне. А я отчаянно хотела любить кого‑нибудь после смерти отца, и мне хотелось, чтобы любили меня. Отец Дэви и Мэри Мэй тоже умер молодым, гоняя грузовики по проселочным дорогам, а мать их бросила. С тех пор Мэри Мэй старалась всем понравиться, угодить, потому ее и прозвали Липучкой. А Дэви потерял покой и срывался по любому поводу. Их воспитывала болезненная бабушка, жили они в городе. Пожилая женщина не могла контролировать Дэви. Зато я могла. Во всяком случае, я так думала.
– Привет, красавица! – весело поздоровался Дэви. – Чем это ты тут занимаешься?
Я покраснела. Он назвал меня красавицей. Его треп был единственной моей слабостью.
– Это мотоцикл мистера Джеттерса, – заметила я, не отвечая на вопрос. – Ты его что, украл?
Дэви махнул рукой:
– Тупой ублюдок не хватится его еще пару часов.
Мэри Мэй тут же спрыгнула с седла.
– Ты же мне сказал, что мистер Джеттерс одолжил тебе его!
Дэви потрепал сестру за подбородок.
– Видишь ли, сестренка, я тебя обманул. – Он сел боком на кожаном сиденье и принялся разглядывать мои пакеты и ящики. – Твоя мама послала нас посмотреть, что здесь у тебя происходит. Кто‑то сказал ей, что ты торгуешь яблоками, как цыганка. Она испугалась, что на тебя кто‑нибудь наедет или стукнет по голове. Я пообещал ей, что присмотрю за тобой. Я вытащила из кармана деньги.
– Спасибо за заботу, но у меня все отлично. Мэри Мэй открыла рот от изумления. Ее глаза засверкали.
– Как бы мне тоже хотелось разбогатеть.
– Моя мама сможет купить продукты на эти деньги, – гордо объявила я.
Мэри Мэй принялась изучать мой плакат.
– Я бы не стала писать о червяках и пятнах. Это только отпугнет людей.
– Я потом его переделаю.
– Разреши мне, Хаш, пожалуйста! Я нарисую для тебя новый плакат и украшу его завитушками по углам.
– Ладно, спасибо. – Мэри Мэй хорошо рисовала, и к тому же она немало времени провела, обдумывая, что может понравиться людям. Мне было ее жаль, а кроме того, почему не использовать ее талант к рекламе? Я посмотрела на них с Дэви. – Если вы поможете мне продать яблоки, я заплачу вам каждому по два доллара за день работы.
