Текст книги "Охота на рыжего дьявола. Роман с микробиологами"

Автор книги: Давид Шраер-Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

К этому времени у шефа начался тяжелый завершающий рецидив рака челюсти, который и привел к его смерти в 2003 году. В некрологе «Государственный человек в онкологии», подписанном Е. Г. Бутильер, приведена цитата из высказывания бывшего директора Национального Ракового института С. Бродера: «Пол Калабризи был одним из самых блистательных ученых и клиницистов, которых я когда-либо встречал. Он был непревзойденным во многих областях, но главной чертой была его необыкновенная преданность больным».

Вскоре после завершения и отправки в печать статьи о раковых мутантах, устойчивых к тауролидину, я вернулся в РВГ, где продолжил работу с д-ром Ванебо по химиотерапии экспериментального рака поджелудочной железы. Кроме того, я был приглашен доктором В. Фалангой в Отдел дерматологии и хирургии кожи консультировать исследования по экспериментальной меланоме.

ГЛАВА 33
Воспоминания о бактериофаге

В мае 1995 года Максим закончил аспирантуру Йельского университета по специальности русская литература. Диссертация, за которую он был удостоен степени доктора философии, была посвящена поэтике рассказов Владимира Набокова. Мы сделали сыну подарок: всей семьей отправились в Париж. У меня была еще одна причина: меня пригласили в Пастеровский институт выступить с лекцией о поездках д’Эрелля в столицу советской Грузии – Тбилиси. В Пастеровском институте в 20-30-е годы Феликс д’Эрелль руководил лабораторией бактериофага. Тбилисский период работы первооткрывателя бактериофага был почти неизвестен на Западе (см. Главу 12 этой книги). Ко времени нашей поездки в Париж я закончил, а Мила перевела на английский язык, мою статью-мемуар «Феликс д’Эрелль в России», которая и должна была стать основой моей лекции. Известно было, что ближайший ученик и сотрудник Феликса д’Эрелля грузинский микробиолог Георгий Элиава несколько раз приезжал работать в Пастеровский институт (1918–1921; 1925–1927 и 1931–1932). Известно было также, что Г. Элиава был расстрелян по приказу Лаврентия Берии в 1937 году в Тбилиси, а Феликс д’Эрелль за отказ готовить лечебный бактериофаг для немецкой армии, оккупировавшей Париж, был брошен в тюрьму, где пробыл до 1944 года, когда столица Франции была освобождена американскими войсками и отрядами французского Сопротивления.

Итак, в мае 1995 года мы прилетели из Америки в Париж и поселились в недорогом отеле «Ла Мармот» («сурок» по-русски). Отель был вытянут вверх этажа на три и, действительно, напоминал сурка, стоящего на задних лапах. Наш «Ла Мармот», которого мы тут же окрестили в «Обормота», одним своим боком был обращен на улицу Монторгёй, которая была частью Чрева Парижа. Но и в наши дни улица Монторгёй вся уставлена палатками с самыми прекрасными на свете фруктами и овощами. Я нигде не видал ТАКОЙ клубники, или ТАКИХ персиков, или ПОДОБНЫХ помидоров. А рыба и всяческие креветки-устрицы! А нежнейшее мясо всех на свете пород домашних животных! А куры, гуси, утки, куропатки, перепела! А колбасы и сыры! Все это кричало, зазывало, обольщало! По краям же этого привозимого ежеутренне, а ежевечерне сворачиваемого торгового табора стояли кафе и кондитерские. А магазины, где продавали тут же во внутренних помещениях варившиеся сыры! А колбасные! И, наконец, венец всему – винные лавки с такими винами и коньяками, от одного названия которых – пьянеешь. Если не поленишься разобраться во французских корнях.

В конце улицы Монторгёй, приближающемся к улице Этьен Марсель, палатки становились победнее, кафе и винные лавки – обыденнее, мостовая – погрязнее. Нагулявшись по лучшему куску бывшего Чрева, напившись крепкого и ароматного кофе из маленьких фарфоровых чашечек и налакомившись пирожными, мы разбегались каждый по своим делам: Мила – по музеям и магазинам модной одежды и обуви, Максим – по букинистам и местам, связанным с жизнью Ивана Бунина и Владимира Набокова в Париже, я – в институт Пастера, где работал в двадцатые-тридцатые годы профессор Феликс д’Эрелль, открывший феномен бактериофагии. Мне предстояло пересказать мой мемуар сотрудникам института Пастера.

Париж хорош для сентиментальных ассоциаций. В конце пятидесятых – начале шестидесятых в нашей компании молодых питерских литераторов (Илья Авербах, Василий Аксенов, Дмитрий Бобышев, Сергей Вольф, Анатолий Найман, Эйба Норкуте, Евгений Рейн, Давид Шраер) был необыкновенный интерес к прозе Эрнеста Хемингуэя. Особенно оттого, что его характер, судьба и книги (казалось нам) соединялись в понятие настоящей литературы индивидуального стиля, какого-то волшебства, когда абсолютно достоверная деталь становится метафорой состояния.

В один из парижских дней мы отправились с Максимом в Латинский квартал, держа в руках книжку «А Moveable Feast» («Праздник, который всегда с тобой»). Да, именно в доме 27 по улице Флерю, как и написано у Хемингуэя, жила в двадцатые годы Гертруда Стайн. А в номере 12 по улице Одеон была библиотека и книжный магазин Сильвии Бич. Мы даже нашли старую полустертую надпись, сделанную красной краской и подтверждающую абсолютную реальность мизансцен, в которых разворачивались эпизоды этого мемуарного романа. Вот кафе на площади Сен-Мишель, где писатель подкреплялся ромом «Сент Джеймс». Мы нашли старый дом номер 74 по улице Кардинала Лемуана, похожий на доходные дома дореволюционного Петербурга. Здесь Хемингуэй писал первые рассказы. Древняя старуха-привратница высунулась из окна и показала на верх дома: «Там на третьем этаже жил этот американский писатель». Мы вернулись с Максимом на площадь Сен-Мишель, сели за столик того самого кафе и выпили по кружке пива.

В Пастеровском институте в 20-30-е годы Феликс д’Эрелль руководил лабораторией бактериофага. Еще задолго до поездки в 1995 году в Париж я задумал написать историко-научную статью «Феликс д’Эрелль в России». Я обратился с письмом к тогдашнему директору института Пастера профессору Максиму Шварцу. Я рассказал в письме, что работал в 60–70-е годы в институте имени Гамалея, несколько раз бывал в Тбилисском институте Вакцин и Сывороток (бывший Институт Бактериофага) и собрал уникальный материал о поездках великого микробиолога в Тбилиси в 1934–1935 годы. Профессор Шварц передал мое письмо госпоже Дениз Ожилви, хранителю институтского архива. Г-жа Ожилви ответила мне любезным письмом:

«Уважаемый доктор Шраер!

Я руковожу Архивным отделом института Пастера, и профессор Шварц передал мне Ваше письмо. К моему сожалению, я была настолько занята организацией архивов, что не смогла ответить вовремя, за что приношу свои искренние извинения.

Мы смогли бы прислать Вам официальное приглашение посетить Париж в течение одной-двух недель. Не уверена, что мы сможем возместить Ваши издержки на транспорт. Однако мы сможем заплатить гонорар в размере $200 за Вашу лекцию. Не могли бы Вы прислать название и краткую аннотацию Вашего сообщения?

Мне бы очень хотелось получить копию Ваших материалов о жизни Феликса д’Эрелля в России.

С нетерпением жду Вашего ответа.

Искренне, Дениз Ожилви, Архивариус».

Однако прошло пять лет, пока я окончательно договорился с госпожой Ожилви о лекции для сотрудников института Пастера и приехал в Париж в мае 1995 года. Я нырнул в метро неподалеку от нашего отеля «Ла Мармот» на улице Монторгёй и вынырнул поблизости от улицы доктора Ру, на которой находился институт Пастера. Того самого доктора Ру, который будучи директором Института Пастера во время Первой Мировой войны, поддержал Феликса д’Эрелля в открытии бактериофага, выделенного из испражнений солдата, выздоравливавшего от дизентерии.

Моя лекция была назначена на 9.30 утра. По русскому обычаю я приехал к 9.00. Аудитория начала собираться к 10.00. Потом один за другим слушатели начали выходить из зала и возвращаться со стаканчиками или чашечками кофе. Наконец, около половины одиннадцатого появилась госпожа Ожилви (архивариус). Мы познакомились. Госпожа Ожилви представила меня сотрудникам своего отдела, и лекция началась. Я напомнил французским ученым об истории открытия бактериофага – вируса, способного размножаться на микробных клетках и приводить их к гибели; о том, как в середине 1930-х д’Эрелль отправился в Советскую Грузию создавать вместе со своим учеником и другом Георгием Элиавой единственный в мире Институт Бактериофага. Я рассказывал о своих беседах с сотрудниками д’Эрелля и Элиавы, чудом выжившими во времена террора И. Сталина/Л. Берии. Пожалуй, самым интересным для аудитории в моем докладе была клиническая реальность применения бактериофага. «Как? Неужели бактериофаг используется русскими врачами и в наши дни, когда самые разнообразные инфекции (от туберкулеза до холеры и от дифтерии до дизентерии) лечат антибиотиками?» «Да, конечно, антибиотиками! – соглашался я. – Но как быть с антибиотикоустойчивыми микроорганизмами, скажем, стафилококками?» И я демонстрировал результаты изучения культур золотистого стафилококка, выделенных во время экспедиций в Восточную Сибирь на БАМ. Оказалось, что в подавляющем большинстве стафилококки устойчивы к антибиотикам и чувствительны к стафилококковому бактериофагу. Тому самому поливалентному стафилококковому бактериофагу, который выделил более полувека назад Феликс д’Эрелль.

После лекции госпожа Ожилви пригласила меня на чашку чая, вручила гонорар, который ждал меня около пяти лет, и предложила передать мой мемуар редактору международного микробиологического журнала «Бюллетень Института Пастера». Провожая меня до выхода с территории Института, госпожа Ожилви показала на невзрачное кирпичное строение: «Здесь размещалась лаборатория профессора д’Эрелля».

По возвращении в Провиденс (США) я послал в редакцию Бюллетеня фотографию, когда-то подаренную мне в Тбилиси Еленой Макашвили, которая в 1934–1935 годы работала вместе с д’Эреллем в Институте Бактериофага в Тбилиси. На фотографии Феликс д’Эрелль показывает микробные культуры, зараженные бактериофагом, своим ближайшим сотрудникам Георгию Элиаве и Елене Макашвили.

Прошло еще полгода. О мемуаре не было ни слуха, ни духа. Я напомнил о себе госпоже Ожильви. В феврале 1996 года я получил от нее письмо:

«Уважаемый доктор Шраер!

Я проделала большую работу с тех пор, как Вы посетили институт Пастера. Я постаралась сделать все возможное, чтобы Ваша статья была поскорее опубликована. Я встретилась с господином Мазуром, внуком Феликса д’Эрелля, чтобы получить побольше информации о жизни его деда. Господин Мазур передал мне много фотографий и рукопись автобиографии.

Ваша статья будет опубликована в Бюллетене Института Пастера. Об этом Вам напишет редактор журнала».

Вскоре я получил от редактора Бюллетеня письмо и рецензию на мою статью. Анонимный Рецензент признавал, что статью интересно читать, потому что приведено множество фактов из жизни д’Эрелля, неизвестных науке. «Однако, – сетовал Рецензент, – несмотря на то, что текст вполне оригинален и хорошо написан, статью трудно отнести к жанру истории науки и, скорее, следует рассматривать, как сугубо эмоциональный пересказ, основанный на воспроизведении большого количества фактического материала. Если же Редакция нуждается в политической характеристике эпохи Сталина – Берии, то можно обратиться к известному советологу Рою Медведеву, который имеет доступ в архивы КГБ».

Затем следовало редакционное заключение:

«Уважаемый доктор Шраер!

Редакция „Бюллетеня Института Пастера“ внимательно изучила Вашу статью „Феликс д’Эрелль в России“. Вы убедитесь из приложенной к этому письму рецензии, что статья кажется интересной и может быть опубликована в нашем журнале с определенными уточнениями. Как редактор номера я указала на некоторые необходимые поправки, которые могут улучшить стиль статьи…»

(Далее следовали конкретные стилистические рекомендации, которые я с готовностью или неохотой принял. Привожу окончание письма, свидетельствующее о весьма осмотрительной тактике редакции Бюллетеня, которая может соперничать с прославленной американской политкорректностью).

«Редакции кажется, впрочем, так же, как и мне, что Вам следует несколько приглушить политические аспекты статьи, исключив Ваши личные политические взгляды, что придаст статье большую объективность и усилит ее вклад в науку.

Если Вы согласны с нашими предложениями, пожалуйста, внесите исправления и пришлите статью в редакцию на мое имя по телефаксу.

Ждем Вашу статью.

С уважением, Джерри Брам, редактор».

Статья вышла осенью 1996 года в 94-м томе Бюллетеня Института Пастера. Я получил бандероль с оттисками и начал их рассылать. Было множество запросов на мой мемуар о Феликсе д’Эрелле. Известно, что в науке интерес к какой-то проблеме или возрождение интереса к забытому было открытию возникает одновременно в разных лабораториях или даже в разных странах. Группа микробиологов из NIH (Национальный Институт Здоровья): K. P. Меррил, Б. Бисвас, Р. Карлтон и др. – опубликовала в престижном журнале Ргос. Natl. Acad. Sc. USA v.93, 1996, статью, возрождавшую интерес к бактериофагу, т. е. к тем самым идеям Феликса д’Эрелля, которым была посвящена моя статья в Бюллетене Института Пастера. Корреспондент журнала Science News обратился ко мне с просьбой прокомментировать статью Меррила и его группы. В репортаже журнала Science News (1996, v. 149), озаглавленном «Биологическое оружие. Ученые опять выступают за использование вирусов в борьбе с бактериальными инфекциями» цитируется: «Я прочитал с огромным энтузиазмом эту статью. Думаю, что статья может возродить в недалеком будущем интерес к этой области микробиологии», – прокомментировал статью Давид Шраер из Браунского Университета в Провиденсе, штата Род Айлэнд. Доктор Давид Шраер, который эмигрировал в Соединенные Штаты из бывшего Советского Союза, в прошлом сотрудничал с Российским Институтом Бактериофага, в основании которого принимал участие д’Эрелль. Было бы правильнее написать: Грузинским Институтом Бактериофага.

К этому же времени относится мое научное знакомство с доктором Ричардом Карлтоном, сначала телефонное, а впоследствии – личное. Из моего ответного письма от 9 октября 1996 года следует, что доктор Карлтон звонил накануне и просил прислать ему мой curriculum vitae. Кроме того, я послал ему копию титульной страницы материалов симпозиума, изданного в Тбилиси в 1974 году «Теоретические и практические аспекты бактериофага», а также копии страниц из этого сборника, входивших в раздел «Фагопрофилактика и фаготерапия».

Еще через месяц, в ноябре 1996 года, состоялась телефонная конференция, в которой принимали участие доктор Карл Меррил (NIH), доктор Ричард Карлтон, возглавлявший компанию под названием «Exponential Biotherapies, Inc.» и ваш слуга покорный, который участвовал в телеконференции от имени Браунского Университета/РВГ. Дискуссия велась вокруг исследований лаборатории К. Меррила, подтвердивших основной постулат Феликса д’Эрелля и его сотрудников о специфичности фаготерапии на модели экспериментальной инфекции, вызванной у мышей бактериями кишечной группы. Т. е. моя статья (мемуар) о д’Эрелле оказалась историко-теоретическим материалом, гармонично соединившимся с исследованиями К. Меррила и Р. Карлтона. В процессе телекоференции я был приглашен на полгода в лабораторию доктора Меррила в NIH для селекции специфической американской расы поливалентного стафилококкового бактериофага.

Конечно, я мечтал снова поработать с бактериофагом, тем более, что моя статья о д’Эрелле все чаще и чаще упоминалась в американской прессе, в том числе и в популяризирующих научные открытия изданиях: «Health and Discovery», «NY Times Journal» и других. Но я был настолько вовлечен в свои исследования по иммунотерапии меланомы, что не мог ни на неделю оставить мои эксперименты, которые я выполнял в теснейшем сотрудничестве с доктором В. Хирингом, возглавлявшим лабораторию клеточной биологии в Раковом Институте, входящим в систему NIH. В это время мы занимались расшифровкой аминокислотного состава одного из важнейших антигенов меланомы: белка В700. Вот письмо, коротенькое и очень эмоциональное. Автор его (отдавая должное моей статье о д’Эрелле) моментально переключается на В700-антиген, сферу наших с ним научных интересов.

«December 19, 1996

Dear David:

Thank you for sending me the Memoir you wrote about Felix d’Here lie; it was a very interesting piece and you did a great job writing it. (И сразу стремительно переходит к теме наших исследований – Д.П.-Ш.) I have not been able to contact the Kerk Laboratory but I will do so to tell them to continue to try to get at least one more sequence from the В700 sample. Let me wish you and your wife a happy holiday season and a safe, healthy and prosperous 1997 with a special emphasis on continued scientific success.

Sincerely,

Vincent J. Hearing, Jr., Ph.D.

Laboratory of Cell Biology National Institutes of Health» [4]4
  19 декабря, 1996 г.
  Уважаемый Давид!
  Благодарю Вас за присланный мне мемуар, написанный Вами о Феликсе д’Эрелле. Мемуар написан очень увлекательно, и в этом Ваша большая заслуга!
  Я до сих пор не ответил Лаборатории Керк, но я обязательно попрошу их продолжить попытки синтезировать, по крайней мере, еще один сиквенс из посланного нами образца В700 антигена.
  Позвольте мне пожелать Вам и Вашей жене счастливых праздников, а также благополучия, здоровья и процветания в новом 1997 году, в особенности, успеха в научной деятельности!
  Искренне Ваш, Винсент Хиринг


[Закрыть]

Отношения мои с доктором Карлтоном продолжали оставаться вполне дружескими, хотя его (и доктора Меррила из NIH), наверняка, охладил мой отказ прервать научные исследования в области меланомы и отправиться в Вашингтон заниматься бактериофагами. Да и становление собственной компании Expotential Biotherapies было делом, требующим от Ричарда Карлтона ежеминутных усилий, чаще всего не столько научных, сколько административных и финансовых. Наконец, фонды были собраны, компания приобрела стабильность, пришло время переходить к производству лечебного препарата бактериофага. Насколько я помню, Exponential Biotherapies начала с бактериофага, лизирующего (убивающего) культуры стрептококков – бактерий, родственных стафилококкам, и вызывающим тяжелые гнойно-воспалительные заболевания носоглотки и кожи. В мае 1999 года доктор Карлтон позвонил мне и предложил приехать в Вашингтон и прочитать лекцию для сотрудников Exponential Biotherapies. «Тема?» – спросил я. «Феликс д’Эрелль – основоположник бактериофаготерапии». «OK!» – ответил я.

В конце мая 1999 года я получил письмо-приглашение от доктора Карлтона. Привожу его текст:

EXPONENTIAL BIOTHERAPIES, INC.

Dear Dr. Shrayer,

It gives us great pleasure that you have confirmed your willingness to travel to Bethesda on Saturday, June 12, to speak to our staff about your experience at Eliava – d’Herell Bacteriophage Institute and about your specific experiences working with phages for Staphylococcus aureus.

As agreed, EBI will pay all your expenses, plus an honorarium of $1,200.

I will meet you at Dulles Airport when your flight arrives and will bring you back to the airport after dinner that evening.

I’ll phone you a few days before the 12th to reconfirm all plans and to suggest a place to meet at the airport.

Kindest regards, Richard M. Carlton, M.D.

President [5]5
  Уважаемый доктор Шраер!
  С огромным удовольствием узнал, что Вы подтвердили свою готовность приехать в Бетесду в субботу 12 июня и рассказать сотрудникам нашей компании о Ваших посещениях Института Бактериофага, который связан с именами Элиавы и д’Эрелля. Кроме того, чрезвычайно важно узнать о Вашем опыте работы со стафилококковыми бактериофагами. Как мы договорились, наша компания возместит все Ваши затраты и заплатит Вам гонорар в размере $1200. Я встречу Вас в аэропорту к моменту прибытия Вашего самолета и отвезу Вас обратно в аэропорт после ужина. Я позвоню Вам за несколько дней до 12 июня, чтобы подтвердить все планы и уточнить место нашей встречи в аэропорту.
  С наилучшими пожеланиями, Ричард Карлтон.
  Искренне Ваш, Винсент Хиринг


[Закрыть]

Ричард Карлтон встретил меня в аэропорту, но мы не сразу отправились к нему на фирму, а подождали еще одного рейса, на котором прибыл некий загадочный господин, с которым мне довелось провести вместе весь этот день. Ричард Карлтон, с которым я встретился впервые (до этого были телефонные разговоры, письма по электронной почте, факсы) оказался симпатичным человеком лет пятидесяти, рослым, спортивного телосложения. Он был со вкусом одет в светло-коричневый костюм, красиво подстрижен и обладал склонностью к мягкому доброжелательному юмору, который легко переводит деловые отношения в область дружеских взаимных услуг. Мы сразу же перешли на «Давид» / «Ричард». Человек, которого мы встретили следующим рейсом и которого служители аэропорта прикатили в инвалидной коляске, оказался весьма оригинальным типом, бытующим, как оказалось, в сфере американской фармацевтической индустрии. Иначе, чем профессор Столкер (фамилия предусмотрительно изменена дряхлеющей памятью) ни Ричард, ни я не дерзнули его назвать ни разу. Профессор Столкер нимало не тяготился своим положением кентавра, явившимся последствием осложненного полиомиелита пятидесятилетней давности. Он был одет весьма неофициально: зеленая тенниска, напяленная на борцовский торс, пиджак, засунутый вместе с портфелем в задний отсек коляски, игравший роль багажника, джинсы неимоверного размера, явно сшитые по индивидуальному заказу. Чем-то очень типичным он напомнил мне моего первого в США шефа – доктора Абби Майзеля. Их общей чертой был невероятный апломб или, скорее, храбрость, рожденная отчаянием. Очень типичная еврейская черта.

Мы позавтракали в баре аэропорта. Ни я, ни профессор Столкер не отказались от кофе с рюмкой коньяка. Надо сказать, что Ричард с момента встречи профессора Столкера взял на себя роль не только гостеприимного хозяина, но и добровольного рикши. И в баре, и в машине Ричарда, в которой мы катили по направлению к Бетесде, где располагалась Exponential Biotherapies, солировал преимущественно профессор Столкер, рассказывая о бесконечных заседаниях научных советов многочисленных фармацевтических компаний, членом которых он являлся. Насколько я понял, профессор Столкер с некоторых пор вошел и в научный совет Exponential Biotherapies.

В конференц-зале вокруг эллипсоидного стола сидели сотрудники компании, которой предстояло совершить переворот в современной практике борьбы с инфекциями. Ни у одного из них не было сомнения в гораздо большей эффективности и безвредности бактериофагов по сравнению с антибиотиками. Я рассказал историю поездок Феликса д’Эрелля в Грузию, а потом поделился своим опытом работы со стафилококковым бактериофагом. Закончив выступление, я подарил каждому из присутствовавших по экземпляру оттиска с моим мемуаром. Профессор Столкер сунул мой мемуар в портфель, даже не взглянув. Такие интеллектуальные гиганты не нуждаются в текстах. Они улавливают истину на слух. Сотрудники же Ричарда, преимущественно молодые выходцы из стран Азии, были полны решимости получить максимальную информацию о том, как выделить активную расу бактериофага из природных источников и научиться получать лечебный препарат быстро и дешево. Каждый мой ответ порождал десятки новых вопросов, на которые последовали ответы, порождавшие бесчисленные гроздья почкующихся на глазах вопросов. Это была неукротимая цепная реакция, вызванная желанием каждого сотрудника набрать наибольшее число баллов (вопросов), чем остальные. Одним из последних был вопрос: «Видите ли Вы только положительные стороны от применения бактериофага у больных? Нет ли скрытых подводных рифов на пути бактериофаготерапии?» Это были вопросы изощренного специалиста, многоопытного участника научных советов фармацевтических компаний: вопросы профессора Столкера.

«Да, – ответил я, – такие подводные скалы были». Я рассказал, как еще в середине 1970-х нашей группе, входившей в лабораторию стафилококковых инфекций, удалось проиммунизировать кроликов концентрированной взвесью стафилококкового бактериофага, предварительного профильтрованного так, чтобы освободиться от живых стафилококковых клеток и обломков клеточных стенок. В результате иммунизации в сыворотке крови кролика образовались антитела, которые обладали способностью нейтрализовать микробный вирус так, что блокировалась способность лизировать микробные клетки. Моя аудитория призадумалась. А профессор Столкер продолжал прессинг: «Возможно ли подобное у больных?» «Теоретически не исключено, хотя в клинической литературе таких данных не удалось найти», – ответил я и решил раскрыть все карты, пока интуиция профессора Столкера не опередит мои воспоминания об экспериментах тех далеких и неповторимых лет, когда я занимался фаговой трансдукцией (генетической передачей) пенициллиназных плазмид от устойчивых к пенициллинам стафилококков к чувствительным. Я напомнил моим молодым коллегам о том, что во всяком стоке бактериофага находятся две ветви: литическая и трансдуцирующая. Литическая ветвь определяет терапевтический эффект препарата бактериофага. Трансдуцирующая же ветвь, о которой предпочитают не упоминать, рассматривая главный (литический) эффект бактериофага, состоит из вирусных (фаговых) частиц, которые способны передавать различные гены (например, устойчивости к антибиотикам) от одних микробов (доноров) к другим (реципиентам). Феномен трансдукции, который был описан Джошуа Ледербергом (Нобелевская премия, 1958), Феликс д’Эрелль наблюдал еще в 1920-е годы, назвав слишком широко – мутациями.

За ранним обедом в фешенебельном итальянском ресторане вдруг раскрылась склонность профессора Столкера к самоиронии. Этого, пожалуй, вполне следовало ожидать после его убийственных вопросов, повернувших мой мирный рассказ в сторону возможных осложнений бактериофаготерапии.

По возвращении в Провиденс я послал Ричарду Карлтону по электронной почте письмо с благодарностью за интерес к моей лекции, за дружеский прием и щедрый гонорар. Я выразил надежду, что наше научное сотрудничество плодотворно продолжится, и больные получат взамен дряхлеющих антибиотиков весьма активные препараты бактериофагов против различных типов инфекционных заболеваний.

Я тотчас получил по электронной почте ответ:

Mon, 14 June 1999

Hi David—

It was very fine and very special meeting you. I very much appreciated your taking the time and making the effort to prepare the talk (especially such a long one!) and to come down to help us in our quest. Your «gems» of experience have helped us pave the way, even before we get started. I know that once we get underway, you ’II be able to make many contributions.

/ hope you had a fine trip back.

In a few days we will make out the check, and will also prepare a non-disclosure agreement for our future collaborations. Both will arrive (together or separately) around the early to middle past of next week, just so you know.

I was just telling my wife about the horrible conditions in which the railway workers lived (речь идет о моем опыте борьбы с инфекциями на строительстве БАМ. – Д.Ш.-П.). The subject came up because she is knitting socks and hats for children in Russian orphanages, and she is also about to call Proctor & Gamble and other large companies to ask them to contribute soap. When I told her about the railway workers, she realized that one of the things she should be asking for, from the companies, is antibacterial soap. One of the nice things about the charity to which these items are going is that they hand-deliv-er the materials to the orphanages, so there ’s no theft possible in the post office or other bureaucratic circles.

I look forward to speaking to you soon.

Again, thank you so much for your fine presentation.

Richard [6]6
  Понедельник, 14 июня 1999 г.
  Здравствуйте, Давид!
  Было особенно приятно и важно увидеть Вас. Я особенно ценю Ваше время и усилия подготовить лекцию (особенно такую продолжительную!) и подробно ответить на все вопросы. Ваш драгоценный опыт помог нам уточнить направление исследований еще до того, как мы приступили к ним. Я уверен, что как только мы начнем совместную работу, вы продолжите Вашу неоценимую помощь.
  Надеюсь, что вы благополучно вернулись домой.
  Через несколько дней мы вышлем чек, а кроме того, будет подготовлено соглашение о неразглашении результатов нашего будущего сотрудничества. К Вашему сведению сообщаю, что чек и соглашение вы получите (одновременно или порознь) в начале или в середине следующей недели.
  Я только что рассказал моей жене о тех ужасающих условиях, в которых жили строители железной дороги (речь идет о моем опыте борьбы с инфекциями на строительстве Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. – Д.Ш.-П.). Разговор зашел о строителях БАМа как раз в то время, когда она вязала носки и шапки для детей из российских детских домов, по поводу чего она как раз собиралась звонить «Проктор и Кэмбл» и другим крупным компаниям, чтобы попросить их послать мыло в Россию. Да, именно когда я рассказал ей о строителях железнодорожной магистрали, она поняла, что необходимо просить компании послать антибактериальное мыло. Одна из привлекательных особенностей этой благотворительности в том, что посланные материалы передаются непосредственно из рук в руки в детские дома, что позволяет миновать разворовывание посылок в отделениях связи или других бюрократических инстанциях.
  Надеюсь на скорый ответ.
  И снова от всей души благодарю за Вашу блестящую лекцию.
  Ричард


[Закрыть]

Вдогонку мне было послано еще одно письмо:

Dear David —

Laszlo (один из сотрудников Ричарда, – Д.Ш.-П.) has asked that, if possible, you send us copies of each of the Russian-language articles you cited, not just the one or two that I asked you about in particular. We will arrange to have them translated. Of course, we will sent you of the English language translation,

Thank you. I really appreciate it.

Richard [7]7
  Дорогой Давид!
  Ласло (один из сотрудников Ричарда. – Д. Ш.-П.) спросил, возможно ли, чтобы Вы прислали нам копии каждой из русскоязычных статей, которые Вы цитировали, кроме тех, о которых я вначале попросил вас. Мы организуем их перевод. Конечно, мы пришлем Вам переведенные статьи.
  Огромное спасибо! Ричард


[Закрыть]

Прошло много лет.

Я продолжаю следить за публикациями, связанными с бактериофаготерапией. Время от времени до меня доходят отголоски того всплеска интереса к личности Феликса д’Эрелля и моим работам в области бактериофага, связанными с мемуаром, опубликованным в Бюллетене Института Пастера.

Последним эхом была статья под названием «А stalinist antibiotic alternative» в газете «The New York Times» от 6 января 2000 г. Цитирую: «Dr. David Shrayer, now a cancer researcher at Brown University, worked as a medical officer on the construction of the Baikal-Amur railroad in Siberia in the 1970’s. „Even back then“, Shrayer says, „these Siberian workers were suffering from infections that were resistant to antibiotics. The phages worked splendidly. But here’s the catch: d’Herelle and then the Soviets ruined the image of phages in the West by testing them on people without first conducting proper animal tests. Animal tests were expensive; patients were cheap. That was the tragedy of phages in the East. But it was also their trump card. We learned that they really work“.» [8]8
  Доктор Дэвид Шраер, в настоящее время занимающийся научными исследованиями в Браунском университете, работал в качестве эксперта-медика при строительстве Байкало-Амурской железной дороги в Сибири в 70-х годах. «Уже тогда, – говорит Шраер, – эти сибирские рабочие страдали от болезней, которые оказывались устойчивыми к антибиотикам. Но фаги действовали великолепно. Но вот в чем загвоздка: д’ Эрелль, а за ним Советы опорочили образ фагов для Запада, поскольку применяли их на людях, не проводя предварительных тестов на животных. Тесты на животных стоили дорого, пациенты были дешевле. Так разыгралась трагедия с фагами на Востоке. Но это оказалось и их козырной картой. Мы узнали, что фаги действительно работают».


[Закрыть]