355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дарья Аредова » Не наша сказка (СИ) » Текст книги (страница 3)
Не наша сказка (СИ)
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 22:09

Текст книги "Не наша сказка (СИ)"


Автор книги: Дарья Аредова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Мой собеседник, справившись с удивлением, кивнул и прянул в сторону, как олененок. Какие-то шуганные у Дольгара слуги…

– Как вам будет угодно, госпожа…

– Хватит! – Я вскочила, не выдержав. – Никакая я тебе не госпожа, ясно? Я тебе назвала свое имя – так пользуйся им.

Парень подозрительно прищурился.

– Это как так пользоваться?..

Сообразив, в каком контексте он воспринял мои слова, я поспешила пояснить:

– В том смысле, что обращайся ко мне по имени. Ясно?

Он кивнул.

– Ясно, госпожа Аретейни.

Я возрадовалась: похоже, разговор вошел в правильное русло.

– Так, а теперь – то же самое, только без госпожи. Попробуй. – Было смешно – как будто я учитель в школе и разговариваю с ребенком. К моему величайшему счастью, парень оказался сообразительным, да к тому же не успел еще впитать уничижительную манеру, как Растмилла.

– Ясно, Аретейни.

Я едва сдержалась, чтобы не кинуться его обнимать. Настроение стремительно поползло вверх – оказывается, в этом замке не так уж и плохо, и с кем-то, все же, есть надежда подружиться. Сперва Патрик, теперь, вот, еще один человек оказался не пришибленный кнутом, и с ним вполне можно иметь дело. Следовало закрепить успех, и я спросила:

– Тебя-то как звать?

– Варших, гос… Аретейни. А что вы искали?

Руки непроизвольно стиснули подол, и расцепить их никак не удавалось.

– Кольцо… тебе не попадалось кольцо? Тоненькое такое, в золе.

Варших покачал головой.

– Вы видали, сколько здесь золы? – Речь у него была грамотная и плавная, но и тут не обошлось без просторечных выражений.

– Да… – Я снова уселась на край очага. – А ты позволишь мне поискать?

Парень отступил в сторонку.

– Вы здесь – княжна. Вам и решать.

– А ты мне не поможешь? – Я обернулась. – Пожалуйста…

Он кивнул и опустился напротив.

– Как скажете. Это такое важное кольцо?

– Очень важное.

– Помогу.

Мы на пару закапывались в золу как мыши в мешок с мукой, ощупали каждый бугорок и перебрали каждый уголек… но кольца как не бывало.

Спустя два часа, когда факел заискрил, догорая, а распухшие и слезящиеся глаза уже и так ничего не видели, я отчаялась окончательно. И все равно упрямо пересыпала золу сквозь пальцы – сантиметр за сантиметром. А вдруг?..

– Аретейни. – Варших устало распрямился и откинул со лба выбившиеся из хвоста темные волосы. – Здесь ничего нет. Мы напрасно ищем…

– А вдруг пропустили, – выговорила я, уронив ослабшие от усталости руки. Варших расчихался.

– Будь здоров, – пробормотала я.

– Ступайте. Скоро факел погаснет.

– А ты?

– А мне попадет, что работа не сделана. Я остаюсь.

– И ты меня отсылаешь? – Возмущение придало сил, и я легко поднялась.

– А что? – удивился парень.

– Тьфу, ты, черт… Ты из-за меня не успел дело сделать, а я возьму и уйду, по-твоему? За кого ты меня принимаешь? Давай сюда лопату.

– Но… вы же платье испортите.

– А ему может быть еще хуже, как думаешь? – Я улыбнулась. Давай лопату, кому сказала. И держи мешок.

– Высшие!.. – всплеснула руками Растмилла, когда мы с Ниллияной, стыдливо опустив головы, остановились в дверях. – Где ж вы лазили, госпожа?!

– В очаге, – призналась я, вздохнув и закашлявшись. – Извините…

Растмилла подхватила фонарик и быстро накинула плащ. Похоже, она так и спала, не раздеваясь. И зачем только Ниллияна меня к ней посреди ночи притащила?! Или княжна обязана ходить чистой? А, ну, да, у них же тут раннее средневековье, и христианскими реформами даже не пахнет. Как в буквальном, так и в фигуральном смысле.

– Идемте, – строго велела Растмилла, и я, подобрав юбки, поспешно юркнула в низенькую дверь.

– Я просто не представляю, каким таким образом возможно так одуреть?.. – Ехидный голос выдернул меня из сонного забытья, и я дернулась, плеснув горячей водой во все стороны. Да черт бы меня побрал! Опять я уснула в ванне?!

Дольгар стоял в дверях, скрестив руки на груди и прислонясь плечом к косяку, и с упоением насмешничал, а Растмилла замерла, согнувшись, и с мочалки в ее руках капала на доски мутная от золы вода.

– А тебе чего тут надо?! – взбесилась я, принимая сидячее положение. – Если он надеется меня смутить – облезет, не на ту напал. – Чего тебе по ночам не спится?!..

Зарлицкий господин демонстративно зевнул и расхохотался. Я чуть не зарычала как собака. Мало того, из-за этого буржуя пришлось в очаге полночи ковыряться – так он же теперь еще и смеяться надо мной будет. Класс.

– Пошел вон. – Я, мысленно махнув рукой, плюхнулась обратно в бадью, нырнув с головой и смутно надеясь, что господину надоест торчать в дверях. Вынырнув обратно, убедилась, что господин мне попался на редкость терпеливый. – Слушай, чего тебе здесь надо? Личная гигиена – она на то и личная, что не для посторонних глаз.

Дольгар неспешно прошел вперед и задумчиво уселся на скамейку, не отпуская руки. Мне показалось, что ему холодно. В бане холодно?..

– Я не посторонний, – напомнил зарлицкий господин каким-то совсем не своим голосом. Я настолько удивилась, что заинтересованно высунулась из бадьи, обернувшись. Исчезли прежние издевательские нотки, исчезло высокомерие. Интонация стала почти… человеческой. Что это с ним? Устал?.. – Я твой жених, если ты вдруг забыла. Вон! – неожиданно велел он Растмилле и Ниллияне. Обеих женщин как ветром сдуло.

– Ты у меня разрешения на брак не спрашивал, жених.

– А у вас за морем его спрашивают? – Дольгар, наконец, поглядел на меня, и я удивилась, прочтя в его взгляде искренний, пусть и почти машинальный, интерес.

– Спрашивают.

– У нас не так. – Дольгар покачал головой. – У нас решают родители.

– А у меня нет родителей. Значит, решаю я? – Глупая шутка, но господину, казалось, было не до этого. Он откинулся к стене, закинув ногу на ногу.

– Думаешь, я очень хочу на тебе жениться? – спокойно проговорил он. – Ты хорохоришься, а между тем, бывают в жизни вещи, которые необходимы.

– Кому необходимы? – уточнила я. – Лично мне эта вещь не нужна.

– Она нужна мне, – с прежним медлительным спокойствием оборвал Дольгар, снова превращаясь в самого себя. – А ты потерпишь, не развалишься.

Я вздохнула и решила промолчать. Я ему ничего не докажу, слишком уж отличный образ мышления.

– Замужество за лордом – почет и жизнь, княжна. – Дольгар усмехнулся. – Сытая, спокойная и безопасная жизнь. Считай, что тебе сказочно повезло.

– А ты – всего-навсего лорд. – Я чувствовала, что снова начинаю злиться. – Чего ж сразу не король? Совсем выгодная партия была бы.

– Главное, что не простолюдин, – не обиделся Дольгар – и вдруг посмотрел мне в глаза. – Откуда ты на самом деле, Аретейни? Скажи честно.

Повисла пауза. Что ему ответить? А черт его знает, что ему ответить, в том и проблема. Правду?.. А какую правду – если я ее не помню? Врать тоже больше не хотелось – да и бесполезно. Это Олькмеру достаточно показать чистые руки, Дольгара этим не убедишь. Дольгар умнее. И не был бы он лордом, если бы так легко верил всем на слово.

Я глубоко вздохнула и уселась на край бадьи – в горячей воде становилось плохо.

– Ладно, ты прав. Я не княжна. Там, откуда я родом, таких понятий, как лорды, князья и простолюдины давным-давно нет. Там классовое разделение осталось далеко в прошлом, и все люди равны.

– Чушь, – возмущенно прервал господин, которого ничуть не смущало разговаривать с голой женщиной. – Так не бывает.

– Ты просил сказать честно – я тебе говорю честно, – как можно спокойнее, возразила я. – А чего и где не бывает – это не тебе судить, господин местного масштаба.

– Не делай из меня идиота. – Дольгар порывисто встал со скамейки. – Холоповы сказки! Если каждый забудет свое место – не будет никакого порядка.

– Мы знаем свое место! – Я тоже вскочила, и сама не заметила, как перемахнула край бадьи и шагнула навстречу собеседнику. Меня охватила злость: не ему, этому бесчеловечному буржую, рассуждать о порядках, не ему оскорблять мой мир! С его искаженными, изувеченными понятиями справедливости, согласно которым женщину можно оторвать от семьи и детей просто потому, что не нашлось более подходящей кандидатуры для спасения своих богатств, говорить мне о чьих-то там местах! – У нас с порядками все в порядке, не то, что у вас тут!

– В порядке? Простолюдинов равнять с чистокровными – это, по-вашему, порядок? Так, кто же у вас на полях работает?

– А кто хочет – тот и работает! Человек сам выбирает, где ему работать и как ему жить, и никакие «господа» не указывают ему, что ему делать и как причесываться, ясно тебе, феодал?

– Крестьяне работают только из-под палки, – заявил Дольгар таким тоном, будто озвучивал непреложную истину.

– А вот, и нет, – улыбнулась я. – Люди хорошо работают тогда, когда им нравится их работа. Если человеку не нравится пахать – так его никто и не заставляет. Он может быть строителем, пастухом, слесарем или токарем. А если дать ему субсидии, достойную заработную плату, обеспечить условия труда – так он будет работать с удовольствием долгие годы. Это и есть настоящий порядок, и он нерушим – потому что люди соблюдают его добровольно, по собственному желанию. Вот и вся премудрость.

– Интересно ты рассказываешь, – усмехнулся Дольгар. – И никто за твоими людьми не присматривает?

Он мне не верил. Ни единому слову. Он слишком завяз в своем феодальном мирке, чтобы допустить мысль о равенстве и свободном труде. Но ведь и раньше люди не могли ее допустить – а потом перевоспитались!

– Конечно, присматривают. Существует милиция. Если кто-то поступил плохо, милиция берет его под стражу и предает народному суду.

– А как определить, что он поступил плохо?

– Если он навредил другому человеку – он, однозначно, поступил плохо. Другое дело – какие мотивации. Если этот человек, скажем, домогался его жены, а тот ему нос разбил, то это, конечно, мелочи, сами разобрались и разбежались. А вот, если убить кого-нибудь ни за что, оскорбить, или, там, украсть… тогда будет наказание. Решает суд.

– Во-от, – торжествующе сказал Дольгар. – А ты говоришь, все равны.

– В милицию идут служить тоже по собственному желанию, – я упрямо тряхнула мокрыми волосами. Его, разумеется, не убедить – но вот заставить задуматься очень даже можно.

– И как называется твоя страна?

И вот тут я зависла. Во-первых – откуда я все это помню, об устройстве мира, и так далее? Может, память возвращается фрагментарно? Дольгар затронул эту тему, и она послушно выдала нужные сведения. Ну, а дальше что? Действительно, а где я жила раньше?..

Господин истолковал мое замешательство по-своему.

– Я понял, кто ты, – сообщил он. – Ты менестрель.

Что?!.. Это бродяга-тунеядец, который за еду на лютне тренькает и льстивые песенки сочиняет на отглагольных рифмах?..

– Никакой я не менестрель! – возмутилась я. – Я просто не помню…

– Охотно верю. – Дольгар холодно оглядел меня. – Для женщины ты слишком много болтаешь. Как бы ни пришлось вырвать тебе язык.

– Я тебе тогда тоже чего-нибудь вырву! – зашипела я, но господин просто развернулся и вышел.

Паскуда средневековая.

Тадеуш оказался на редкость выносливым – может, травма, в самом деле, была не такой уж серьезной, а может, просто привык получать по голове. В ответ на мое удивление он так и сказал:

– Я живучий.

– Вижу, – согласилась я, но голову ему все-таки перебинтовала. Охотник щурился от моего слабого фонарика, да и выглядел, конечно, неважно. Всю следующую неделю я доставала Дольгара, чтобы его перевели в лучшие условия, но господин успешно прикидывался глухонемым.

– Так, что они решили? – поинтересовался Тадеуш, осторожно щупая льняную повязку. – Спасибо…

– Не за что, я у тебя в долгу. – Я уселась рядышком. – Вначале они хотели тебя казнить, а потом Дольгар решил меня тобой шантажировать.

– Чего?..

– Ну, если я не буду дергаться, он сохранит тебе жизнь.

– В подземелье?

– Угу… – Я совершенно расстроилась, поняв, что для охотника это далеко не самое желанное известие. Но он только выругался и спросил о другом:

– А ты ему зачем?

– Хочет на мне жениться и наследником обзавестись.

– Повезло тебе.

– И ты туда же?! – От обиды я даже подпрыгнула, резко обернувшись, но Тадеуш не смутился.

– Конечно, повезло. Будешь в замке жить, под защитой, есть каждый день и на перине спать…

– Ага, с Дольгаром мне на перине спать придется! Об этом ты позабыл?

– Нет, спать ты будешь на своей кровати, в своей комнате, – терпеливо разъяснил охотник. – Дольгар только приходить к тебе будет.

Я застонала и обхватила руками колени. Холодный пол, прелая солома, тесное платье, душный замок, Дольгар – скотина та еще… Ну, ладно, нечего ныть – все равно от нытья ничего не изменится.

– И на том спасибо, – просто ответила я. Дверь распахнулась, снаружи заглянул незнакомый солдат.

– Ну, вы там долго еще?

– Уже закончили. – Я быстро пожала холодные пальцы охотника. – Держись, Тадеуш. Я постараюсь тебя отсюда вытащить.

– Зачем?..

– Дурак ты, – не удержалась я и подхватила фонарик.

Свадьбу подготовили на удивление быстро. За каких-то пару недель замок совершенно преобразился: слуги промыли оказавшиеся цветными витражи, отчего по мрачным коридорам и залам заплясали разноцветные огоньки, до блеска натерли все фамильные железяки, на свет были извлечены аляповатые тускло-серебряные сервизы, – их усердно чистили мелом, – а с окрестных деревень понавезли целое море цветов. Алых, белых и желтых – в цвет герба. Или луны на гербе. Ко мне приставили орду служанок, которые спешно учили меня манерам поведения (так у них тут назывались лицемерие и неискренность), особенностям примерной жены и местной моды. Оказалось, что играть я могу только на клавесине, вместо фальшивой улыбки способна изобразить исключительно паскудную ухмылку, и вообще, хожу как мужик. Но все эти беды ничто по сравнению с пошивом подвенечного платья. Хорошо хоть, здесь свадебный цвет был красный – на дух не переношу белые шмотки. Они слишком быстро пачкаются.

Когда я охрипла от непрерывного мата, портнихи вздохнули с облегчением, многочисленные царапины от булавок только успели как следует воспалиться, а платье, наконец, было закончено, фамильные железяки блестели почти как новенькие, а приглашения всем необходимым на свадьбе буржуям были разосланы, наступила золотая, но удручающе короткая пора затишья.

Дольгар ходил гоголем по замку и до зубной боли учтиво улыбался, когда попадался мне, Ришцен и Врацет как ни в чем не бывало, резались в кости, слуги же совершенно забегались и ползали как осенние мухи, еле-еле. Что касается меня, то я повадилась сидеть в холодной круглой комнатке на верхушке одной из дозорных башен, старой и, вероятно, по этой причине, заброшенной, читать местные сказки и учиться вышивать. Думаете, разрабатывала план побега?.. Фиг там. Во-первых, дергаться все равно бессмысленно. Во-вторых – Тадеуш. Ну, а в-третьих – куда я, спрашивается, побегу?

Следует не забывать и еще одного колоритного обитателя замка – новоявленного шута Патрика, который периодически таскал мне книжки и приветливо улыбался, но был вплотную занят своими непосредственными обязанностями, так что, пообщаться у нас так и не получилось.

Башня была маленькая и наполовину осыпавшаяся, и на верхушке, под крышей, было свежо и ветрено. Вначале я удивилась, почему ее не снесли, но затем поняла, что сносить башни рискованно, и не стоит, пожалуй, ставить под угрозу всю конструкцию. В просторной крепости-цитадели лишняя старая башенка икебаны не испортит.

Здесь стояла еще крепкая кровать и старый сундук, с которого кто-то стер пыль. Я сильно заподозрила, что одежку для меня как раз из него и вытащили, а Ниллияна мою догадку подтвердила. И еще рассказала, что когда-то это была комната покойной жены Дольгара. Женой я интересовалась, однако слуги почему-то не желали особенно про нее распространяться. И первое время я просто перебирала ее вещи, стараясь представить, какая же она была… а потом и комната ее полюбилась, вслед за созданным моим воображением образом хрупкой, но смелой и честной девушки. Девушки, которая когда-то была такой же пленницей, как и я сама.

Часами я сидела на подоконнике с книгой, рукоделием, или просто глядя в окно. Ловила себя иногда на мысли, что вот-вот раскину руки и улечу, как во сне. Ощущение было настолько живым и ярким, что я почти верила: не разобьюсь, а именно улечу. Отсюда подальше…

– Опасно, княжна.

Я едва, в самом деле, из окна не вывалилась. Подпрыгнула и чуть не выпустила прижатую к груди книгу.

Шут стоял у кровати и задумчиво теребил кисточку балдахина.

– Ты не птица.

– А так хотелось. – Я смущенно всунулась обратно в комнату.

– Не мечтай слишком много, а то и, правда, отрастишь крылья. Улетишь как ласточка.

– В теплые края. – Я улыбнулась. – Не пугайте так, Патрик. Я ведь не улечу, а разобьюсь. Что тогда с Тадеушем будет?..

– Рад, что ты это осознаешь. Но все-таки, будь осторожнее. Прошу тебя.

Я спрыгнула на пол.

– Да вам-то что до меня за дело.

– А кто же поможет мне написать песню? – подошел поближе шут и протянул мне бересту. – Я не силен в лирике.

– Врете. – Я уселась на кровать. – Ленитесь, а, Патрик?

– Нет. Просто нашел повод для разговора. Мне скучно.

– Мне тоже. Ладно, давайте писать. Птицы улетели, наступила осень… сонный лес, зевая, сбросил свой наряд…

– …В пыточном подвале узники не спят, – подхватил Патрик, и я невольно прыснула. – В городе цыгане подаянья просят…

– А в одном из кубков был смертельный яд…

Тут мы оба рассмеялись. Не то, чтобы я всерьез собиралась отравить Дольгара, но, признаюсь честно, мыслишка такая закрадывалась.

…В итоге мы насочиняли нечто депрессивно-пафосное и, утвердив окончательный вариант, засунули листок с приторным межсезонным нытьем подальше в сумку, которая у шута всегда была с собой. На свадьбе обязательно должна быть хоть одна грустная песня, чтобы пьяные гости прослезились. Иначе пойдешь вразрез со свадебными традициями.

– Держись, княжна, – сказал на прощание Патрик. – Ты сильная.

Я удивленно поглядела на него, и только тут поняла, что уже с минуту напряженно пялюсь в окно. Представляя при этом, конечно же, дальнейшую свою судьбу.

– Откуда вы знаете…

– Знаю. – Шут хлопнул меня по плечу и ушел. Высунувшись в окно, я с трудом подавила желание перевалиться через подоконник.

И почему мне все еще упорно казалось, будто я умею летать…

А в назначенный день на меня надели такое количество тряпок, с которым я бы и на дирижабле от земли не оторвалась. Окончательно утвердив мое сходство со складом текстильной промышленности, посадили в конный экипаж, долго куда-то везли, затем вывели на воздух, подхватили под руки с двух сторон – а вот это очень кстати, а то бы я непременно упала, задохнувшись под этими тряпками – и повели к… алтарю?.. Нет, насколько я разглядела сквозь фату, здесь у них красовалось нечто языческое.

Впереди раскинулась абсолютно круглая поляна, по периметру которой росли мощные вековые дубы, отчего вытоптанная земля была усыпана желудями. Посередине красовался большущий гранитный валун в качестве святилища, а на ветвях дубов полоскались на ветру цветные ленты и мелодично звенели колокольчики. И цветы. На камне, под ногами – везде, все капище было усыпано цветами. Красиво. Я подумала, что было бы здорово здесь обвенчаться с любимым… но это мне не светит.

Ладно, двум смертям не бывать, утешила себя я и сделала шаг вперед. Увидела Дольгара и отметила, что мой возлюбленный жених даже не удосужился переодеться. А почему меня непременно надо было превращать в катушку?!

Не вижу нужды описывать церемонию, скажу только, что это было, все же, красиво. Красиво – а у меня руки немели, колени подгибались и слезы наворачивались. Мало того, что тюрьма – так теперь еще и тюрьма с интимными обязанностями. Ощущать себя невинной жертвой средневекового произвола мешали почти искренние улыбки слуг – те, похоже, надеялись, что после женитьбы Дольгар подобреет. Оно и ясно – гормональная разрядка всегда заставляет людей добреть. Особенно женщин. Дольгар, конечно, мужик, но тоже человек, как ни крути.

Цветы, колокольчики, фигурный хлеб, танцы и сладкая медовуха… свадьба как свадьба, ничего необычного. Да еще, пожалуй, стоит упомянуть серебряные венчальные браслеты, которые заковывались прямо на руке в единое кольцо, и вместо голубей здесь были жаворонки. Почему жаворонки – я, если честно, так и не поняла, да никто и не объяснил. Я сидела рядом с женихом и активно старалась напиться, чтобы ничего не чувствовать, но то ли от обильного количества еды, которой меня пичкали, то ли от нервов, крепкая медовуха не брала сознание, хоть убей. Я будто пила простую газировку. Кружками.

Торжество так бы и сливалось в единую шумную бестолковость, но Патрик и тут отличился. Я вздрогнула, когда в наступившей тишине он затянул обещанную грустную балладу.

Ласточка вольная, крылышки черные,

Скор и бесстрашен полет твой стремительный

Ветер игривый, да выси просторные –

Что еще надобно, все ли ты видела?

Птица весенняя, юная странница,

К жесткой ладони прильнула доверчиво.

Ласточка-ласточка, что мне останется?

Видеть, как тенью становится женщина.

Крылья раскинула, взмыла отчаянно –

Только в решетку, да перья подрезаны

Поздно пустые давать обещания.

Поздно спасать. И жалеть.

Поздно…

Если бы…

…Если бы ты мог что-нибудь для меня сделать, дорогой товарищ. Хоть что-нибудь кроме песни. Но ты и себе-то не можешь помочь, куда уж о других. Я чуть улыбнулась Патрику в благодарность, очень надеясь, что он заметит мой жест. Заметил. И улыбнулся в ответ.

В тот момент мне сделалось так тепло, что на глаза навернулись слезы. На одно мгновение я почувствовала, что не одна.

Всего на одно мгновение. Но и его было достаточно, чтобы не сломаться.

Дольгар, в отличие от меня, накидался моментально. Может, потому что был худой, или печень посадил неправильным питанием, но жениху уже пару часов спустя сделалось хорошо. И тут как чертик из табакерки нарисовался… нет, зря я его чертиком назвала. Это ж целый чертище. Только что не рогатый, да без копыт. Вместо копыт на ногах гостя красовались сапоги со шпорами. Сам он был толст, бородат и слегка поддат. Красно-землистая харя лоснилась, будто он давно не умывался, а под ногтями залегла жирная траурная кайма. От запаха кавалера даже Дольгар поморщился. Ладно, признаю, мой новоиспеченный муж не так уж и плох. Он, хотя бы, моется. И пивного пуза, сделавшего бы честь любой беременной, у него нет…

– Брат… – начал пузатый – и вот тут я обалдела. Брат?! Этот ходячий кошмар Мойдодыра – брат брезгливого Дольгара?! Впрочем, как выяснилось впоследствии, он приходился зарлицкому господину кем-то вроде очень дальнего родственника, седьмая вода и даже не на киселе. Но тогда я, признаться, удивилась. – Брат, наконец-то ты нашел себе жену! Теперь хозяйство не развалится, а?.. – Тут Бочонок расхохотался так, что из-под стола шарахнулась собака, а я с трудом подавила желание отереть брызги слюны с лица.

– Хозяйство в надежных руках, – тонко улыбнулся Дольгар, после чего «братья» отошли в сторонку поговорить. Знай я, о чем именно они там договаривались – сделала бы себе харакири ритуальным кортиком, но я не знала, а потому осталась сидеть.

И зря…

Вначале Дольгар великодушно уступил меня Бочонку. Он так и сказал: «ты все равно не девица». И запер нас в спальне.

Бочонок пьяно икнул и принялся стаскивать верхнюю рубаху, а я автоматически метнулась к окну. Обнаружила на нем решетку и решила пустить в ход дипломатию.

– А может, спать, а?.. – улыбнувшись кавалеру в лучших традициях голодной гиены, предложила я. Кавалер, не впечатлившись, принялся за штаны. Я бодренько протянула ему кувшин с вином. – Выпьем?

– Не, – проявил чудеса выдержки Бочонок, решительно отодвигая кувшин ручищей. – Чай, на свадьбе твоей напились.

По-моему, ты-то уж точно и целым ликеро-водочным заводом не налакаешься вдоволь, едва не выдала я, вовремя прикусив язык. Было совсем не до шуток. Если интимную близость с Дольгаром, путем длительного и старательного самоубеждения, я уже не воспринимала, как событие страшнее ядерной войны, то Большой Брат просто-напросто вызывал брезгливость. Аж до трясучки.

– Ну, тогда я выпью! – просипела я, нырнув за широкую кровать и стратегически ухватив кувшин. Пей-до-дна, Аретейни, пей-до-дна. Вот, напьюсь – хоть не запомню этот кошмар…

– Слабак, – презрительно и очень тихо резюмировал кто-то рядом. Я аж подпрыгнула.

В углу, там, куда почти не доставал слабенький свечной свет, на мягкой пухлой скамье, сложив руки на коленях, восседала… Растмилла. У ее ног потерянным щенком жалась Ниллияна, смотрела испуганными глазами, выламывала тонкие пальцы. Вначале мне показалось, будто обе женщины – мои пьяные галлюцинации, но после моргания служанки и не подумали исчезнуть. По-прежнему сидели там, где сидели.

– А… – потерянно пробормотала я, позабыв про кувшин, который едва не выпустила от неожиданности, – а вы тут откуда?..

– Так, оттуда и пришли, где на свадьбе сидели, – отозвалась Растмилла. Взгляд ее уперся в одной ей ведомую точку между нами, и серо-голубые ее глаза как-то влажно, болезненно поблескивали. – Вы уж простите нас, госпожа княжна, а только нам велено проследить за вами, приодеть, если что, умыть да причесать.

– Да все одно – изнасилуют, – только и выговорила я. Надежда, вспыхнувшая несколько секунд назад, обернулась полнейшим пьяным отчаянием. Я готова была грызть зубами каменную стену – лишь бы не тронули. Бочонок радостно попер на таран, кувшин треснулся об пол и разлетелся на множество осколков, вино липкой темной кровью поползло по коврам, метнулся грязно-желтый тусклый свет, а обе свидетельницы моего унижения сидели, не шевелясь, будто куклы. В дерганом хороводе пляшущих теней женщины казались застывшими восковыми фигурами.

– Не тронь!! – хрипло завопила я, самым позорным образом пригибаясь в боевой стойке. – Яйца в яичницу отобью!!

Чертовы тряпки сковывали движения и путались в ногах. Ниллияна заскулила, как побитая, стиснула подол Растмиллы и ткнулась лицом ей в колени.

– Выпрямись, окаянная! – Старшая с силой вздернула девичью головку за разметанные смоляные пряди. – Держись, как подобает.

Насилие у них тут – тоже подобает?! Девчонка не умолкала, кровь отхлынула от щек, оставив известковую бледность.

– Глупая…

– Да уберите вы ребенка! – не выдержала я. – Что ей психику ломать! А вы, дядя, только подойдите…

Бочонок, вместо того, чтобы разозлиться, встал, упер кулаки в бока и расхохотался.

– Ишь, невестушка, с норовом! Ты погляди, какая!

Я взвыла и кубарем перекатилась через внушительную кровать, запуталась в юбках, треснулась на пол, триумфально рассекла бровь об угол кровати. Растмилла сочувственно вздохнула.

– Мой вам совет, госпожа княжна: не калечьтесь почем зря-то.

– Живой не дамся! – рявкнула госпожа княжна, яростно выпутываясь из тряпок, как змея из старой кожи. Пятнадцать погонных метров осели на пол, а я осталась в шелковой невестиной рубахе в пол и корсаже. Прическа с готовностью развалилась, и длинная прядь упала на глаза. Я подхватила осколок кувшина, быстро нагнувшись. Должно быть, мой дикий вид позабавил Бочонка пуще прежнего, ибо он возобновил движение.

Рука у меня тряслась, кровь заливала один глаз, рубаха сползла с плеча – шнурок лопнул. Наверное, я была похожа на киношную нечисть.

– Любишь побегать – а мне что-то неохота, – доброжелательно прищурился Большой Брат. – Не утомляла бы ты старого Луска.

Я стиснула несчастный осколок.

– Ты не понял, что ли? – Кажется, истерика немного прошла. Во всяком случае, заговорила я спокойнее. – Я ведь серьезно. Не тронь.

– Да будет тебе…

– А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!.. – дурным голосом заверещала я, картинно падая на пол и принимаясь дергаться в конвульсиях. Растмилла вскочила, отшвырнув Ниллияну.

– Высшие!.. Никак, падучая…

– Щас тебе, падучая. Уйди, глупая баба. – Холодный голос Дольгара я признала сразу же. Но дергаться, на всякий случай, не перестала. Даже захрипела и пустила пену изо рта. Зарлицкий господин же, со всей своей практичностью, решил проблему предельно просто: от души пнул меня в живот.

А когда я, скрутившись в рогульку, захрипела уже по-настоящему, хватая ртом спертый воздух спальни, быстренько поднял меня за волосы.

– Ну, вот, дорогая, прошел твой приступ. – Как он улыбался!.. Тонко, насмешливо, холодно. Будто тюремщик, приструнивший особо наглого заключенного. – Сейчас полегчает, княжна. – За те же волосы меня с размаху зашвырнули на кровать лицом вниз – аж слезы брызнули. Черт побери, достану бритву – обстригусь под мальчишку.

– С норовом она, – доброжелательно протянул Бочонок, а Дольгар согласился:

– Все поначалу с норовом. Любой норов укрощает кнут.

…Только под утро меня, наконец, оставили в покое.

Помню только, как в темноте мягко ступала Растмилла да всхлипывала Ниллияна, как чьи-то мягкие руки обмывали горячей водой тело, превратившееся, казалось, в одну сплошную гематому. Правда, внутри драло сильнее. Я скрутилась в позу эмбриона, закрыв глаза и ни о чем не думая. Ночь оставила в голове прозрачную звонкую пустоту. Ну, сопротивлялась. А толку?.. Все равно только хуже и больнее. И унизительнее. Хотя… толк вот он, в чем: не добровольно. Хотя бы, без скотской покорности.

Растмилла укутала меня в одеяло и бесшумно присела рядышком. Мягкая сильная рука принялась гладить по волосам.

– Заживет, госпожа княжна. Вы привыкнете. Я еще Вилёнку помню, покойную госпожу. Уж такая тихая была, такая хрупкая. А как глянет – будто солнышко сквозь тучки блеснет. Токмо плакала, бедовая, все поначалу, а опосля-то свыклась, зажила. И вы заживете…

Глаза переполнились слезами. И я, сморгнув их, сказала почему-то то, что казалось важным, очень важным:

– Ниллияну я им не отдам. Я ее с собой заберу. Подальше от этих извергов. Слышите?!.. Я заберу…

– Тише, тише, госпожа. Куда ж это – с собой-то…

Я разревелась.

Скрипнула дверь.

– Можно?

Я приподнялась.

– Конечно. Заходите, Патрик.

Слезы, только-только успевшие высохнуть, снова покатились по щекам при виде человека.

– Кажется, дождь пошел?.. – Патрик подставил потолку раскрытую ладонь. На руке у него не хватало двух пальцев. – А я, как назло, не взял с собой зонтик.

Я заставила себя улыбнуться.

– Княжна-а… – укоризненно протянул шут. – Это не улыбка. У вас зубы болят?

– А то… ночью их едва не вышибли, – не удержалась я. Светлая улыбка Патрика, его дружеские шутки возымели действие – кошмар предыдущей ночи, наконец, отступил, как-то померк.

– Надеюсь, за попытку что-нибудь отгрызть немытому Луску? – хитро подмигнул единственным глазом шут. – Жаль, не вышло.

– Жаль, – согласилась я и, кривясь от боли, села на постели.

– А я тебе, княжна, подарочек принес. – И Патрик протянул руку. Я невольно вскрикнула. – Это, кажется, твое?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю