Текст книги "Сын Эльпиды, или Критский бык. Книга 2"
Автор книги: Дарья Торгашова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Глава 13
Я долго ждал известия от Анхес. Я вначале делал зарубки на стене, потом потерял дням счет. Я не верил, что вдова моего египетского брата могла просто забыть обо мне и о своем обещании. Скорее всего, ей было нечем помочь! Возможно, она сама с трудом сводила концы с концами и утратила прежнее влияние; и мое первое впечатление было обманчивым!
Ночами, оставшись наедине с собой, я горевал об Исидоре и спрашивал себя, отчего он мог умереть: Анхес не успела мне сказать! Он был еще совсем молод, только тремя годами старше меня! Поразила его внезапная болезнь, от которой не нашлось средства у искусных врачей Та-Кемет, – или, возможно, он утонул, или был укушен змеей? Или погиб в одной из стычек с врагами? Мой брат-египтянин мечтал о спокойной, размеренной семейной жизни, подобной течению реки, – какую вели его отцы и деды. Но, увы, в наши дни нельзя найти спасение в заветах предков; и Исидору не удалось спрятаться за своими свитками от жестокости жизни.
Мы продолжали делать все ту же однообразную отупляющую работу. Потом вода в Ниле стала прибывать, черпать ее стало легче; но негры и ливийцы, наши новые товарищи, заговорили о том, что скоро нас отправят куда-нибудь на строительство – или на разборку древних зданий. Египтяне теперь часто берут камень в руинах величественных дворцов или храмов своих предшественников, вместо того, чтобы добывать новый. И для меня – для всех нас – это означало верную гибель… Насколько тяжелее было смириться с подобной мыслью, уже ощутив надежду на избавление!..
Как-то я спал на своей соломенной подстилке, и видел восхитительный сон, подобный миражу в пустыне: мне снилась Поликсена, и первые дни нашей любви, когда моя суженая отдалась мне и пленила меня. Мы с нею опять были на Крите: и, погрузившись в теплую воду, хохотали и плескались как дети… Потом я, должно быть, повернулся на бок, потому что статуэтка бычка, которую я по-прежнему прятал в набедренную повязку, больно впилась мне в бедро. От этого я вздрогнул и проснулся.
Лежа с открытыми глазами, я внезапно почуял в мирном дыхании ночи чье-то страдание: мне послышался мучительный стон… Я резко сел, протерев глаза; потом встал. Мой сосед по клетушке, рослый и сильный эфиоп Нехси, не пошевелился, лежа лицом к стене. Но тут я услышал новые стоны, отчетливее прежних, и какую-то возню.
Ужасная догадка пронзила меня! Я отчаянно окинул комнату взглядом в поисках хоть какого-нибудь оружия; ничего, конечно же, не нашел и выполз в коридор, разделявший мою комнату и комнату Артабаза. Он жил напротив, через три двери, с каким-то нубийцем; но от последнего ждать помощи было напрасно.
Луна еще не взошла, и мне удалось прокрасться незамеченным воинами. Я ворвался в комнату моего друга: и понял, что едва не опоздал!
Артабаз стоял на коленях, совершенно обнаженный: тот самый нубиец, его сосед, пригибал его голову к полу – лицом в соломенную подстилку, держа за волосы; и мой евнух мог издавать только заглушенное мычание. Рот ему заткнули собственной набедренной повязкой. А один из наших матросов заломил руки юноше за спину: так, что он не мог вырваться, не покалечившись. Другой матрос, ухмыляясь, распускал свой набедренник. Они все еще были дюжими мужчинами; и хотя Артабаз, без сомнения, сопротивлялся отчаянно, нападавшие втроем быстро с ним справились. А еще он боялся кричать – от стыда: уверенный, что ему никто ничем здесь не поможет!..
Все это я оценил за пару мгновений: а потом ни о чем больше не думал, бросившись на врагов. Мой отец, незабвенный спартанец, успел научить меня немногому – и я отчетливо помнил только, как правильно складывать кулак, чтобы не выбить себе пальцы при ударе. Но сейчас все выветрилось, осталась лишь неистовая ярость… Я с разворота ударил одного насильника в челюсть, услышав, как он заорал и как посыпались выбитые зубы; пнул другого моей отягощенной сандалией. Когда первый снова накинулся на меня, я дернул его к себе и ударил лбом в нос. Я дрался руками, ногами, головой… Казалось, сила моя удесятерилась! Артабаз, придя в себя, помог мне отбиваться. Но он драться не умел вовсе; и первый кариец ударом в ухо лишил его сознания, а второй изловчился пнуть меня по больному колену.
Они повалили нас на земляной пол. Первый противник начал душить меня, давя на горло локтем, и я наугад ткнул ему пальцами в глаза; но он успел отдернуть голову. Как тогда в детстве, когда на меня набросился Ксантий с дружками, я почувствовал, что погибаю…
И тут до меня донеслись топот подкованных сандалий и египетская брань.
– Что вы тут устроили, отродья Сетха, вонючие свиньи?!
В комнату ворвались двое солдат. Своими дубинками они расшвыряли наших противников; но в их глазах мы все были равны. И я, еще лежа на полу и не успев перевести дыхание, ощутил, как четверо охранников угрожающе нависли над нами всеми.
И вдруг я сообразил, как отвечать!.. Я взвился на ноги, забыв обо всех моих увечьях.
– Начальник! Вот они хотели надругаться над моим товарищем – эти трое! Покарайте их!..
Я ткнул пальцем в ошеломленного нубийца. Открыто сваливать вину на моих бывших попутчиков я не мог, даже теперь: хотя понимал, что отвечать за содеянное придется всем.
Я увидел, как на лицах египтян появилось крайнее отвращение. Я говорил ранее, что мужеложство среди них считается тяжким грехом; а уж на земле храма это непростительное святотатство… Воины наверняка догадывались, что лишенные женщин рабы иногда забавляются друг с другом; но тому, кого вот так застигли на месте преступления, пощады было ждать нечего.
А я продолжал, так же вдохновенно:
– Я большой человек на своей земле, вы можете получить за меня и моих людей богатый выкуп! Скажите о нас Исидору – смотрителю караванных путей в Коптосе…
Несколько мгновений стражник, к которому я обратился с этой речью, смотрел на меня так, точно с ним заговорил кувшин в углу или глинобитная стена. Только теперь они начали понимать, что перед ними не простой пленник! Стражи фараонова храма не ответили мне и на сей раз; но я понял, что мои слова были услышаны.
Всех троих насильников египтяне скрутили и куда-то отволокли. Я догадался, что назад они не вернутся.
Я сел обратно на пол, повесив голову. Все мои раны мучительно заныли: я ощутил, что пострадал серьезнее, чем казалось мне в пылу битвы. И я опять – опять вышел предателем!
Пусть я был вынужден так поступить, вынужден прибегнуть к такому способу защиты – все равно это было гнусно…
Я ощутил, как Артабаз подсел ко мне и обнял за плечи.
– Тебе очень больно, господин?
– Ничего… Отлежусь, – хрипло ответил я. Улыбнулся ему и ощутил во рту вкус крови. – А ты как?
– Я здоров, – ответил перс: в темных глазах его плескалась тревога. – Но тебе нужен врач, господин!
Я засмеялся.
– Остроумная шутка.
Артабаз помог мне встать… потом вдруг замер, осмотревшись.
– Я думаю, тебе можно лечь прямо здесь. Будем опять вдвоем.
Я угрюмо кивнул: все было ясно… Обитатели этой комнаты не вернутся, и теперь мы останемся вдвоем – до конца. Я чувствовал, что завтра едва ли смогу подняться; и тем паче я не буду способен выйти с утра на работу…
Когда я лег, стиснув зубы от боли, Артабаз принес мне в черпаке воды из кувшина в углу. А я вдруг подумал, что слова его насчет врача были не лишены смысла. В любом случае, мне и моему слуге больше не быть на положении обычных рабов!
Потом я задремал… Меня начало лихорадить, и я, кажется, бредил; мне представлялись пугающие шакалоголовые тени, которые разрастались и надвигались на меня со всех сторон… Здесь не было от них спасения! Потом внезапно я проснулся с чувством, что забыл очень важную вещь.
Артабаз сидел рядом… Глаза у него запали: кажется, он так и не ложился. Он улыбнулся мне.
– Я принес твоего бога, господин. Ты обронил его в своей комнате.
Я благодарно сжал статуэтку в ладони. И Артабаз рисковал из-за такого пустяка, бегая назад в мою комнату при луне!
– Ложись, поспи, – велел я.
Артабаз начал было возражать, что нисколько не устал и ему в радость сидеть со мной; но я заставил его лечь. Юноша лег и заснул почти мгновенно. А ко мне сон больше не шел: я был сильно избит, хотя мне как будто бы ничего не сломали. Однако колено мое было в плачевном состоянии, и боль охватывала левую ногу при любой попытке двинуть ею или сесть. Мне опять долго будет нужен крепкий посох – если я вообще смогу завтра ходить…
«Ходить!» Я улыбнулся этой мысли; а потом задремал, ощущая сквозь сон всю свою боль.
Утреннюю побудку я услышал – смутно, как сквозь жаркое одеяло. Так же смутно я слышал, как торопятся на работу другие невольники: они съели свой скудный завтрак, а потом рабочий дом опустел. Только Артабаз никуда не ходил, и не ел, оставшись со мной… В этом я был уверен.
– Артабаз, ты тут? – окликнул я.
– Здесь, господин мой. Я все время здесь, – ответил утешительный голос.
Потом я услышал тяжелые шаги охраны: меня и Артабаза недосчитались и шли разбираться с нами! Я медленно сел, сжимая зубы.
Напротив меня остановились двое стражников. А сзади маячила белая фигура жреца. Мне все-таки удалось обратить на себя внимание высокого начальства!
Воины расступились, и жрец подошел ко мне. Для меня все мои мучители были на одно лицо – и вблизи я этих гололобых святош не видел; но я узнал самого верховного жреца Хекаиба. Я узнал его не по платью и не по возрасту – а по острому, беспощадному взгляду черных глаз: такие глаза бывают у тех, кто ведает всем и отвечает за все.
– Почему ты не вышел на работу? – спросил меня Хекаиб.
– Я не могу, господин, – ответил я, показывая на мое колено. Я сам видел, насколько плохо дело: нога от колена распухла как колода и побагровела. Мне хотелось облегчиться, но я еще даже не решался вставать.
Жрец несколько мгновений, склонившись, с бесстрастным выражением изучал мою ногу. Потом он выпрямился и задал вопрос, который застал меня врасплох.
– Это правда, что ты приходишься родственником Исидору, смотрителю караванных путей в Коптосе? Ты его брат?
Я вздрогнул. Сколько уже известно этому человеку – знает ли он, что Исидора нет в живых? А вдруг смерть Исидора как-то связана со мной?..
– Я его брат по матери, божественный отец, – сказал я, немного переиначив правду.
Бритые брови Хекаиба приподнялись при этом обращении. А я нашел в себе силы выпрямиться, все так же глядя ему в лицо.
– Я важный человек за морем, в моей стране! Ты получишь за меня большой выкуп… за всех нас, если вернешь нам свободу!
Верховный жрец слегка улыбнулся. Этот египтянин, конечно, был непрост и понимал, сколь мала вероятность получить за меня и моих товарищей хоть какой-то выкуп. Но он отлично видел, что и я непрост; и сознавал, что такого, как я, не годится запрягать, подобно животному. Я мог бы куда лучше послужить храму в другом качестве!
А я прибавил с твердостью:
– Больше я не стану черпать для вас воду. Отпустите меня… или убивайте прямо здесь.
– И меня убивайте! – тоже по-египетски пылко воскликнул Артабаз, слушавший каждое наше слово.
– Это мой слуга – он должен быть все время со мной, – сказал я с гордостью.
Хекаиб раздумывал несколько мгновений. Потом жрец молча повернулся и вышел, вместе со своей охраной. А я улыбнулся, взглянув на Артабаза: я почувствовал, что мы с ним выиграли эту схватку!..
И действительно: спустя небольшое время явился храмовый лекарь, напомнивший мне Касу. Он тщательно осмотрел меня; прежде всего, он занялся моей ногой. Египтянин прощупал мое колено и лодыжку, причинив мне такую боль, что я прокусил язык; потом он сказал, что, хотя внутренних переломов нет, лечение потребуется длительное. Он намазал мою кожу густым темным бальзамом, в котором я уловил запах мирры и еще каких-то смол; и наложил тугую свежую повязку – забинтовал ногу от самой ступни, чтобы связки не растягивались. Затем врач впервые скупо улыбнулся мне и сказал, что остальным моим ранам будет достаточно полного покоя.
Потом мне принесли крепкую палку; и, с помощью одного из солдат, меня перевели из рабочего дома в небольшую комнату при храме. Мне принесли свежий бульон, лучшее средство для раненых, и хороший белый хлеб. Мы с Артабазом позавтракали, макая хлеб в одну чашку.
Я радовался не только этому временному отдыху – я радовался, что меня отделили от остальных… Я знал, что наши матросы были казнены вчера по моему обвинению! Их вместе с нубийцем, вероятно, вытащили за территорию храма – священную территорию, на которой запрещены убийства; и разбили головы дубинками… И пусть насильники заслужили это, свои мне такого навета не простят!
Сколько их набралось теперь – тех, кто жаждал мне отомстить? И сколько людей уже пострадало – и еще пострадает по моей вине?..
Несколько дней я, однако же, наслаждался бездельем и одиночеством. Я попросил, чтобы мне принесли свежих прутьев, и начал плести корзины, как раньше на досуге: чтобы не быть бесполезным и вернуть гибкость пальцам. Артабаз оставался при мне – я требовал немного ухода, потому что повязку мне раз в сутки менял врач. Мой перс носил мне еду с храмовой кухни; и, кстати, сам пристроился там помогать.
Остальных товарищей мы не видели. Я был готов сделать для них все, что в моих силах, – но не мог смотреть им в лицо.
Жрецов я тоже больше не видел. Через три дня опухоль в ноге спала, и боль уменьшилась. Я уже мог вставать и ходить, возвращая подвижность членам, и начал отправляться на прогулки: однако, по понятным причинам, избегал храмового сада.
А потом приехала Анхес. Она зашла ко мне в келью – и застала меня сидящим на полу, за плетением корзины…
– Поднимайся, экуеша, – сурово сказала она вместо приветствия. – Мы уезжаем – я выкупила тебя.
– Одного меня?.. – воскликнул я: тут же осознав, как глупо и неблагодарно это прозвучало.
Египтянка усмехнулась.
– Тебе этого мало? Да, одного тебя. Идем.
И она протянула руку.
Глава 14
Артабаз должен был остаться храмовым рабом. Этот удар оказался потяжелее тех, что я получил в драке!
Я презрел свою гордость и горячо просил Анхес выручить моего слугу – хоть где-нибудь замолвить за него словечко… Он не заслужил такой участи после всего, что сделал для меня! Да что там – я отлично отдавал себе отчет, что никто из моих спутников и помощников не заслужил подобной судьбы; но человеческое сердце никогда не может быть беспристрастным, и для меня Артабаз был дороже их всех вместе взятых.
Анхес долго молчала, поджав губы, – не было ничего удивительного в том, что она терпеть не могла персов; и евнухов тоже не любила. Потом египтянка сухо произнесла:
– Чтобы выкупить тебя, я взяла деньги в долг у одного из соседей – под залог будущего урожая! Я вырвала хлеб изо рта моих детей!
Я кивнул почтительно и сочувственно – я догадывался о чем-то подобном.
– Я расплачусь с тобой при первой возможности, госпожа. И я не прошу выкупать Артабаза: я знаю, что одно твое слово может перевесить чашу весов!
Моя спасительница, кажется, была польщена и немного смягчилась.
– Да, кое-что я еще могу, – сказала Анхес. – Я попробую помочь твоему евнуху… если он для тебя важнее всех других!
– Важнее, – ответил я без колебаний.
Не дай боги кому-нибудь оказаться перед таким выбором – потому что решить по справедливости в подобном деле невозможно…
Артабаз пришел ко мне проститься. Он казался совершенно спокойным: хотя, конечно, был глубоко огорчен нашим расставанием.
– Мы скоро опять будем вместе, господин, – сказал перс.
– Ты в это веришь? – воскликнул я.
– Я знаю, – ответил он, улыбнувшись. – Я ожидал, что так будет. Но великодушная госпожа спасла тебя – а значит, спасла и меня, и всех остальных!
И Артабаз низко склонился перед египтянкой, стоявшей рядом со мной.
– Да будет твой путь всегда устлан розами, благороднейшая, – как твое сердце уже сияет светом истины, озаряя твою жизнь…
Я перевел слова моего слуги. И Анхес невольно улыбнулась его изысканной любезности.
– Ты красиво говоришь – хотя из моих уст этот язык никогда не прозвучит, – ответила она персу. – Но я понимаю, почему твой господин так тебя ценит.
Артабаз снова поклонился. А потом я обнял моего верного помощника и благословил: от него теперь, как раньше, пахло свежестью, и на нем были надеты новая белая юбка-схенти, египетского покроя, и сандалии из пальмовых листьев. Жрецы остались довольны его работой по хозяйству – и пока что я мог быть за него спокойным.
Я тоже теперь был одет по-египетски – мне дали такую же белую набедренную повязку-схенти и легкую накидку, которая драпировалась на правом плече. Врач дал мне с собой баночку своего драгоценного снадобья, которым я мог бы мазаться сам. Я тщательно вымылся, мне подрезали особым ножичком бороду и ногти, и я приобрел почти приличный вид – хотя знал, что на меня все равно будет обращать внимание каждый встречный египтянин…
Мы с госпожой Анхес коротко обсудили, как мне теперь быть. Моя избавительница предлагала мне свое гостеприимство – и я понимал, что на какое-то время мне придется задержаться у вдовы Исидора. Мне нужно было залечить мою ногу и хорошенько обдумать, как помочь остальным – и с чем вернуться обратно в Карию. Я не мог бросить моих спутников в беде, как бы они ни относились ко мне… и не мог опять предстать перед царицей, покрыв себя таким позором: только если не останется никакого другого выхода!
Мы с Анхес, в сопровождении одного из младших жрецов, прошли к лодке. Там ее дожидались собственная охрана и служанка. И эту большую расписную барку из кедра я сразу вспомнил – она принадлежала бабке Поликсене: а теперь все, что нажили в Египте ионийская царица и ее муж, а потом их единственный сын Исидор, целиком досталось Анхес. Я ощутил мгновенную сильную неприязнь к этой женщине: выходило так, что сирота из Дельты немало выиграла от смерти мужа!..
Я тут же сердито одернул себя и обругал. Уж я-то ни в каком случае не мог быть ей судьей – только вечным должником!
Мы отчалили… Путь вверх по течению, да еще и в половодье, обещал быть долгим. Но Анхес, похоже, путешествовать было не внове.
Я стоял на нагретой солнцем палубе, наслаждаясь видами, которых был лишен: мне открылись затопленные пшеничные и ячменные поля. Вода скоро отхлынет, щедро удобрив их темным илом.
Потом ко мне подошла Анхес.
– Лучше тебе поменьше находиться на палубе. Иди в каюту.
Я вздрогнул; потом кивнул. Я совсем забыл, кто я такой!
Анхес проводила меня в единственную каюту – как я помнил, довольно большую и обставленную со всеми удобствами: там были и кровать, и туалетный столик хозяйки, и сундуки, полные ее вещей. Пахло кипарисом и лотосовым маслом. Я покраснел, обернувшись к моей спасительнице.
– А как же ты, госпожа?
– Я посижу снаружи, как привыкла, – ответила Анхес. – А ночевать ты будешь на палубе, с гребцами. Ведь ты не боишься крокодилов, экуеша?
Я тряхнул головой.
– Нет… Только, прошу, называй меня Питфеем. Ведь мы с тобой в родстве!
Анхес с усмешкой кивнула: она вышла, оставив меня. А я примостился на одном из сундуков и задумался. Была в поведении египтянки какая-то странность, она не слишком походила на обычную вдову: возможно, она тоже скрывала некую тайну? Или это мне теперь повсюду мерещились загадки?
Чтобы скрасить время, я попросил дать мне папируса и чернил, запас которых имелся у Анхес с собой: я продолжил мои заметки, надеясь впоследствии дополнить начатый труд. Она, однако, не все время проводила отдельно. В самые жаркие часы мы отдыхали – и тогда я тоже освобождал помещение для госпожи и ее служанки. А по вечерам Анхес, бывало, присоединялась ко мне: она заходила в каюту или приглашала меня выйти наружу. Мы беседовали, потягивая свежее пиво, – в основном рассказывал о себе я, а египтянка помалкивала.
Я очень хотел расспросить ее о смерти Исидора – но не решался бередить свежую рану. И, кроме того, я подозревал, что здесь не все чисто: пусть даже на самой Анхес нет вины…
Я же рассказал ей почти все – когда мне не хватало египетских слов, я переходил на родной язык: Анхес неплохо понимала и немного говорила по-гречески. Увлекшись, я хвастался своими подвигами как мальчишка! Анхес слушала очень внимательно – порою в ее черных глазах мелькало изумление, даже восхищение; однако она была не слишком впечатлена. Здесь, среди бескрайних песков чужой страны, столь непохожей на все другие, мои заслуги и отличия были не более, чем призраками… Временами я ощущал себя так, точно умер и родился заново!
Анхес видела, что меня жгут невысказанные вопросы; и сама кое-что поведала о себе и о муже. У них родилось двое детей – старшая дочь, Бенер, которой теперь пять лет, и сын Хнумсенеб, трех лет. Анхес наконец-то подробно рассказала мне, как погиб мой родич.
Исидор скончался полтора года назад: его укусила кобра. Это отнюдь не редкость в Египте, где змеи, случается, заползают прямо в дома. Это было великое горе для семьи! Кобра притаилась в спальне хозяина, в час послеобеденного отдыха. Змея набросилась сначала на Исидора, а потом на его слугу Меху, который дремал на лежанке в углу.
Исидор умер быстро и без мучений: на него аспид израсходовал большую часть яда, так что Меху досталось немного. Однако тот был уже старик, и ему этого хватило. Он умирал тяжело, но в полном сознании: старый слуга, перешедший от отца к сыну, успел попросить, чтобы его похоронили вместе с господином…
– Конечно, Меху заслужил это, – произнесла Анхес. – Так я и сделала.
Было видно, что она до сих пор горюет: египтянка рассказывала мертвенным голосом, не глядя на меня и ломая пальцы. Я молчал, полный скорби и сочувствия. Но потом все-таки осторожно спросил:
– Кто же унаследовал дело Исидора? Ведь у вас, прости меня…
– Женщины тоже занимаются не всем? Да, – усмехнувшись, резко ответила Анхес. – Дело моего мужа перешло к другому знатному человеку Коптоса. А я с моими детьми живу на доходы от усадьбы, которую Исидор приобрел на севере, – я сама часто бываю там, и управитель отчитывается мне.
Она поправила охватывавшую ее лоб голубую ленту, вышитую бирюзой.
– Я посетила Абидос по дороге туда. Я вознесла молитвы Осирису за моего мужа… тебе повезло, что светлый бог направил мои стопы.
– Да, в самом деле, – тихо ответил я.
Я же подумал, что такова моя мойра… Должно быть, мне суждено получать помощь от женщин, обладающих властью, – потому что я всегда чтил их и не пренебрегал ими, в отличие от большинства мужчин. Не будь Анхес, я бы погиб в тоске и позоре.
По дороге я усиленно раздумывал, чем могу помочь моим карийцам и Артабазу: но ничего не приходило в голову. Я опять был нищ и уничтожен – более нищ, чем когда-либо… Я мог бы попытаться устроить для товарищей побег – но для этого, опять-таки, нужно иметь деньги и преданных помощников! Я даже не знал, как заговорю об этом с Анхес: и решил выждать, пока мы не приедем в Коптос, чтобы осмотреться. Возможно, решение созреет само и вдохновение осенит меня нежданно, как не раз бывало!
Когда мы ступили на землю Коптоса – «Гебту», я сразу вспомнил строгие пирамидальные формы древнего города, белые дома с яркими зигзагообразными орнаментами, портретами животных и звероголовых богов, занимавшими целые стены. Это был настоящий Юг. Мы опять как будто совершили путешествие не только вглубь страны, но и назад в прошлое… Или, вернее, здесь возникало ощущение, будто течение времени прекратилось.
Анхес встретила пожилая служанка-эллинка, по имени Ианта, когда-то принадлежавшая бабушке. Когда мы вошли в прохладную столовую и присели, навстречу хозяйке с радостными воплями выбежали двое черноголовых детишек: девочка сразу же забралась к матери на колени, а мальчик принялся теребить ее юбку.
Я подхватил малыша Хнумсенеба на руки, и он совсем не испугался. Мальчик сразу принялся что-то оживленно мне рассказывать на своем языке; а когда я спустил его с колен, убежал и вернулся со своими игрушками, мячиком и волчком, хвастаясь ими.
«И он будет расти без отца», – подумал я с болью.
Потом Ианта отвлекла детей и увела их. А мы с Анхес отправились совершить омовение и переодеться с дороги: молодой слуга, которого я помнил, предложил мне одежду, оставшуюся от хозяина. Конечно, люди этого дома были изумлены моим появлением, но не задавали вопросов.
Потом госпожа позвала меня обедать.
– Ты будешь спать в комнате Исидора. Не боишься? – повторила она вопрос, который уже задавала на лодке.
Я был уязвлен; но тут вспомнил о змее, погубившей сразу хозяина и слугу, и мне стало не по себе… Однако я, разумеется, с благодарностью принял предложение.
Мы завершили трапезу миндальным печеньем и вкусным вином Дельты. Потом Анхес предложила мне отдохнуть; и мы разошлись по своим комнатам. Я некоторое время ворочался, думая об Исидоре; но потом крепко уснул.
Когда завечерело, слуга-египтянин разбудил меня. Он сказал, что госпожа приглашает меня на прогулку.
Сейчас?.. Я догадался, куда Анхес хочет меня повести; и сердце мое стеснилось тоской. Пока я не увидел гробницу Исидора, он все еще представлялся мне живым.
Анхес ждала меня, одетая в синий калазирис и многорядное ожерелье с лазуритовым скарабеем. Она тронула меня за плечо ладонью, покрытой хной, – в знак высокого происхождения: ведь Анхес была египетской аристократкой, пусть и лишенной семьи.
– Идем, – просто сказала она.
Снаружи нас ждали носилки: госпожа использовала в качестве носильщиков своих гребцов. Они не были ее рабами, но служили за плату.
Нас быстро доставили в некрополь, и мы вышли наружу у самых дверей усыпальницы. Солнце уже садилось – я помнил, что в пустыне закат недолог: когда мы вернемся, будет ночь.
Один из носильщиков зажег факел, и Анхес взяла его.
– Гробница не запечатана. Я часто оставляю моему мужу приношения, – сказала она: голос ее задрожал. Египтянка первой вошла в низкую квадратную дверь; признаюсь, что я последовал за нею с некоторой робостью… Я спустился по ступенькам, вырубленным в известняке, и попал в ярко расписанную квадратную комнату.
Анхес уже стояла там – я увидел посредине на возвышении серый гранитный саркофаг. Увидев, что я вошел, египтянка осветила стены, одну за другой.
– Это наша жизнь, запечатленная в вечности…
Исидор, его жена и дети были изображены в многочисленных семейных сценах, полных теплоты: за столом, в саду, катающимися на лодке, на охоте… Обычно египетские художники, украшающие гробницы, придерживаются канонов, и сходство с натурой бывает не слишком велико. Но эти изображения вышли очень живыми.
– А вот здесь мой муж и твой друг, – сказала Анхес, проведя ладонью по столбцам иероглифов, вырезанным на крышке саркофага. – Можешь взглянуть на него.
Ужаснувшись, я подумал, что ослышался… неужели египтянка могла предложить такое? Не сошла ли она с ума?
Но тут я увидел, что Анхес улыбается! На лице молодой вдовы было написано торжество – и вдруг я разгадал тайну, что не давала мне покоя все дорогу!
– Внутри ничего нет, – прошептал я, глядя на египтянку во все глаза. – Исидор жив… и вынужден скрываться, правда?
– Я надеюсь, что так, – ответила она; и улыбка ее погасла. – Поверь мне, экуеша, – каждый раз, когда я прихожу сюда и возжигаю благовония, мой супруг становится для меня мертвым…
Мы поднялись наверх – было уже темно и жутко, вдалеке слышался хохот гиен. Мы вернулись домой, не обменявшись ни словом. Анхес зашла к детям, а потом снова пригласила меня в столовую: и когда мы сели, я услышал всю правду.
У Исидора появились могущественные враги из знатных коптосских семейств: многие метили на его хлебное и почетное место. Дважды смотрителя караванных путей пытались убить. А потом произошел этот случай со змеей – кобра действительно напала сразу на хозяина и слугу; только старик Меху был ужален первым и умер, а Исидору досталась вторая порция яда, и он выжил!
– И тогда я поняла, что это божественный знак, – прошептала Анхес, широко раскрыв глаза. – Мой муж умер и возродился к новой жизни – как ты, Питфей… Я помогла ему бежать, одним из караванных путей, – в Сирию.
Она улыбнулась.
– Я обманула даже тебя, с твоим чутким сердцем. Ты не осмелился совершить святотатство и проникнуть в тайну дома вечности, взглянув на тело. Тем более на это не осмелился никто из моего народа! Все вокруг думают, что я вдова!
Она всхлипнула.
– Исидор часто писал мне, но уже пять месяцев от него нет вестей… Для нас нет ничего хуже, чем умереть на чужбине!
– Он должен быть жив, ты должна верить в это! – воскликнул я с жаром.
– Должна? Возможно. Но это все труднее, – ответила Анхес с печальной усмешкой.
Я вдруг подумал, что жить в такой неизвестности еще тяжелее, чем похоронить мужа взаправду. Однако я очень надеялся, что Исидор жив… и может быть спасен, так же, как я! Пусть даже боги не любят повторяться!
На другое утро, когда я вышел к завтраку, госпожа была суровой и спокойной. И она сказала, совершенно неожиданно:
– Я думала о твоей судьбе… о том, что есть Маат. Я могу попытаться устроить побег твоих людей. Так же, как моего мужа.
