Текст книги "Жемчужный узел (СИ)"

Автор книги: Дарья Прокопьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– И нет никакой возможности?.. – наконец, промолвил отец.

– Нет, – Лизавета думала иначе, но сейчас ей нужно было отвадить его от водяного, защитить его жизнь. – Ты пообещал, что я пробуду здесь все три года, и я должна быть здесь. Иначе… иначе ты можешь даже умереть.

Последние слова дались ей особенно тяжело, но их нужно было сказать. Они были ножом, что отсекал оставшиеся пути к отступлению. И сработали куда лучше, чем если бы Лизавета сказала: «Не волнуйся, я разберусь сама».

– Ты права, – отец медленно кивнул. – Нам лучше пойти внутрь.

В зале он рухнул на первый попавшийся стул. Добрыня оказался рядом незамедлительно, поставил перед отцом стакан с какой-то крепкой бурдой. Тот выпил, не поморщившись, и посмотрел на Добрыню долгим затравленным взглядом – точно хотел поделиться и посоветоваться, но не мог. Точнее думал, что не мог.

– Он знает, – чувствуя, что это необходимо, созналась Лизавета.

Отец резко повернулся к ней, похоже, надеясь, что неправильно понял.

– Мой сын пытался тебя предупредить, – Добрыня, пожалев Лизавету, в этот раз решил рассказать всё сам. – Войло, помнишь? Он говорил тебе бросить что-нибудь в озеро прежде, чем закинуть удочку.

– Ты знал⁈ – за мгновение голос отца из потерянного превратился в рокочущий, громогласный. – Ты знал, и ничего мне не⁈..

– А ты бы поверил? – Добрыня говорил спокойно, но твёрдо, и этого хватило, чтобы осадить отца. – То-то же. Не пытайся винить меня в ошибках, которые сам совершил.

Последнее было сказано тихо, но Лизавете показалось, будто этими словами Добрыня отвесил её отцу отрезвляющую пощёчину. Он сказал то, что сама она побоялась: отец ведь мог заключить любой уговор, а не отдавать в услужение нечисти свою единственную дочь.

– Неужели больше ничего нельзя сделать? – затравленно поглядел тот на Добрыню, словно верил, будто он знает больше, чем только что говорившая с ним Лизавета.

– Не знаю. Это твоя дочь с водяным говорила.

Кажется, лишь теперь отец посмотрел на Лизавету осознанно – чуть удивлённо, внимательно и словно… разочарованно? Наверное, так смотрят на детей, повзрослевших раньше, чем ты ожидал.

– Ты с ним разговаривала?

Лизавета криво улыбнулась: похоже, до сих пор отец её едва слушал. Интересно, обратил бы он на неё внимание, расскажи Лизавета всю правду?

– Да, – в действительности она только кивнула.

– И он сказал, что я…

– Да. Тебе будет плохо, если не выполнишь обещание.

Повторно говорить о смерти она не хотела: это было всё равно, что пытаться накликать беду. Одного упоминания и так хватило, чтобы растормошить отца, – теперь нужно было помочь ему примириться с участью любимой дочери.

– Он не такой страшный, как может показаться, – Лизавета придвинулась ближе к отцу и, помедлив, положила ладонь на его могучую руку. – То есть, он лжец и злодей, но он… кажется, он не собирается причинять мне боль.

– Ещё бы попробовал! – кулак под её пальцами сжался, вызвав у Лизаветы улыбку: она привыкла видеть отца таким, а не потерянным и расстроенным, готовым опустить руки.

– Да, ты прав: ещё бы попробовал. Так что ты можешь так сильно не волноваться: я буду в безопасности. Да и Добрыня за мной присмотрит. Правда, Добрыня?

– Присмотрим, – тот кивнул, встретившись с Лизаветой взглядом. – Но водяному можно доверять, своё слово он держит. Если пообещал, что с Лизаветкой ничего не случится – значит, не случится.

Отец поднял на Добрыню тяжёлый взгляд, тот ответил спокойным и терпеливым. С секунду они не произносили ни слова, но вместе с тем говорили – на языке, который Лизавете был неподвластен: на языке взрослых, родителей и мужчин.

Наконец, её отец кивнул.

– Быть посему, – он вновь посмотрел на Лизавету. – Но ты каждую неделю будешь писать мне письма. И если они задержатся хотя бы на три дня…

– Да, батюшка, – он не закончил, но продолжение Лизавете и так было понятно. – Я буду писать каждую неделю. А может, и чаще.

– Хорошо, – отвечал отец.

Лизавета горько усмехнулась, ведь все трое знали: ничего хорошего в происходящем не было.

08

– Ты как? – забавно, но первым из всех, окружавших Лизавету, этот вопрос догадался задать Добрыня.

Ближе к обеду им вместе удалось спровадить отца Лизаветы спать. Он упирался, говорил, что хочет как можно дольше оставаться рядом со своей дочерью, но то была пустая бравада: было видно, как глаза его то и дело норовят закрыться. Лизавете пришлось трижды поклясться, что она никуда не денется до его пробуждения, чтобы он наконец прислушался к уговорам и отправился в дальние комнаты. Как сказал Добрыня, отец уснул, едва коснувшись головой подушки.

– Наверное, мне надо перед вами извиниться, – отложив ответ до лучших времён, подняла голову на него Лизавета.

– За что это? – Добрыня добродушно улыбнулся, словно и в самом деле забыл, но Лизавету было не провести.

Она лукаво посмотрела на него снизу вверх.

– Давайте посмотрим. Во-первых, за то, что нагрубила с утра, – она загнула указательный палец. – Во-вторых, за то, что назвала лжецом. Не прямо, но, думаю, вы прочли между строк. В-третьих, за то, что не сказала спасибо, кажется, ни разу за эти четыре дня. Кстати, спасибо.

– Всегда пожалуйста, – в тон ей откликнулся Добрыня, опускаясь на стул напротив. – А теперь разберёмся с твоими извинениями. Во-первых, твою грубость можно простить, учитывая всё то, что тебе пришлось пережить. Хотя я рад, что ты попросила за неё прощения, пускай и не сразу.

Лизавета поморщилась: он был прав, стоило прикусить язык раньше.

– Во-вторых, я ведь и правда утаивал от тебя кое-что. Может, с лжецом ты несколько перегнула палку, но я – старый хитрый лис, отрицать это было бы глупо.

– Не такой уж и старый, – Лизавета не удержалась.

Добрыня коротко рассмеялся:

– А ты, оказывается, остра на язык, если расслабишься!

Она улыбнулась в ответ, но улыбка получилась всё-таки грустной. Добрыня, сам того не зная, наступил на больную мозоль со своим «если расслабишься». Словно увидел, как Лизавете приходилось постоянно держать себя в узде, чтобы оставаться идеальной дочерью, лучшей подругой, образцом для подражания, каким называли её чужие родители.

Иногда ей казалось, что настоящая она заперта внутри фарфоровой куколки, лицо которой готово пойти уродливыми трещинами всякий раз, когда она порывалась проявить хоть какие эмоции.

– Могу я попросить вас о ещё одной просьбе?

– Сначала скажи, о какой.

После того, что Лизавета узнала о силе обещаний, просьба Добрыни выглядела вполне разумной.

– Присмотрите за отцом, ладно? Мне надо кое-куда сходить.

Добрыня был слишком проницательным старым лисом, чтобы «кое-куда» его удовлетворило.

– На озеро собралась?

– А если и да? – Лизавета вскинула подбородок скорее в защитном, чем атакующем жесте.

– Ничего. Просто будет спокойнее, если я буду знать, куда за тобой послать.

Его спокойный голос так и заставлял устыдиться собственной порывистости. Но ведь Лизавету тоже можно было простить? Её сердце и разум сейчас ощущались как открытая рана, уже не кровоточащая, но не успевшая толком зажить.

– Тогда ладно, – кивнула она, прикусив язык, когда захотелось опять извиниться. – На озеро, да. Лад сказал найти его, когда буду готова продолжать разговор.

– А ты точно готова?

Если бы только она знала ответ!

Лизавета вздохнула:

– Я не знаю. Не знаю, готова ли хоть к чему-то. Не знаю, как я, – она устало потёрла лицо. – Со мной за день произошло больше, чем за всю мою жизнь, а я понятия не имею, что с эти делать.

– Так может, не рубить сплеча?

Совет был хороший. Можно было взять перерыв, отдохнуть, подумать, на -дцать раз прокрутить в голове возможный разговор с Ладом…

– Нет, – ей потребовалась пара секунд, чтобы понять, как стоит ответить. – Если я буду медлить, то остыну, снова начну колебаться и не сделаю то, что должно. Прощу его, а такое нельзя прощать, как вы думаете?

– Нельзя, – Лизавете стало легче, когда Добрыня с ней согласился. – Ступай. Теперь я вижу, что ты в состоянии о себе позаботиться.

– Хоть кто-то в это верит, – она хмыкнула, поднимаясь. Помедлила мгновение, а потом снова глянула на Добрыню. – Спасибо. За… вы знаете.

Он кивнул так, будто и в самом деле всё знал.

Хотелось бы Лизавете в действительности быть такой уверенной, как на словах. Проходя через деревню, она не могла отделаться от мысли, что собирается совершить ошибку, сама лезет в логово опасного зверя. С другой стороны, в сказках настоящие герои именно этим и занимались – нельзя стать рыцарем, не сразив своего дракона. А она очень хотела стать героиней собственной сказки, а не оставаться принцессой в беде.

Интересно, колебались ли рыцари перед входом в пещеру?

Лизавета позволила сомнениям заполонить свою голову, но не разрешила ногам остановиться. Они пронесли её мимо низких домишек к лесной тропинке – впереди, если прищуриться, можно было рассмотреть блеск солнечных лучей в озёрных волнах.

– Лучше бы тебе быть на месте, когда я дойду, – пробормотала себе под нос Лизавета, хотя понятия не имела, что будет делать, если Лада на берегу не окажется.

Гадать не пришлось: он был там, сидел у кромки воды и бросал в неё плоские камни. Лад то ли не услышал её шагов, то ли притворился, что не услышал – он не обернулся, даже не вздрогнул, когда Лизавета остановилась в тени деревьев, уставившись ему в спину.

Каким всё же обычным он выглядел вот так, издалека!

Не было ничего удивительного в том, что Лизавета обманулась. С виду Лад действительно казался безобидным, смешливым деревенским мальчишкой и не более того. Любая бы на её месте прониклась тёплыми чувствами. Ну, может, не настолько тёплыми, как произошло с Лизаветой, но…

Она быстро тряхнула головой: «Хватит рассуждать – действуй», – и вышла из тени.

– Так и знала, что найду тебя здесь.

Вот теперь Лад вздрогнул, оборачиваясь. Светлые глаза его расширились, похоже, в непритворном изумлении. Лизавета удовлетворённо кивнула: приятно знать, что даже водяного можно застать врасплох.

– Я думал, ты нескоро решишься сюда прийти, – вновь обретя дар речи, признался Лад. – Поэтому сказал тебе искать Ингу: она бывает в деревне чаще меня, да и ты против неё вроде как ничего не имеешь.

– Ты думал, что я не решусь сюда прийти, или надеялся на это?

Брови Лада снова взлетели вверх – да, правильно, к такой Лизавете он не привык.

– Думал, – после короткого промедления, кивнул он со всей возможной решительностью. – Я рад, что ты пришла. Хотя заранее в ужасе от того, что ты скажешь.

Губы Лизаветы против воли растянулись в улыбке. Даже сейчас, даже после случившегося Лад знал, как её развеселить, лучше всех прочих. Но сейчас эту улыбку нужно было спрятать как можно глубже.

– Ты обманул меня, Лад, – произнесла она как можно серьёзнее.

Он вмиг посерьёзнел, как вчера на озере. Вот перед ней стоял растерянный деревенский мальчишка, а вот – уже вечный водяной, сознающий всю тяжесть своего поступка, но готовый сказать, что, если бы выдался шанс переиграть всё, он сделал бы то же самое. К таким переменам, пожалуй, невозможно привыкнуть.

– Да. Я тебя обманул, и я прошу прощения за это.

– Зачем ты вообще это сделал? – вопрос этот волновал Лизавету всё утро. – Мог же сказать правду, как только я здесь оказалась.

– Ты поверишь, если я скажу, что так и было задумано?

Лизавета кивнула. Лад поднялся с земли, отряхнул штаны, словно бы тянул время. Но когда их глаза встретились, в его не было и отголоска сомнений.

– Ты меня удивила. До тех пор я представлял тебя не как реального человека, а как образ – собрание самых ужасных качеств, какие только могут в тебе быть. Думал, явится нахальная, изнеженная девица из тех, что оттопыривают мизинец за чаем… А тут ты.

– Я?

– Ты, – он кивнул, словно одно слово могло всё объяснить. – Перепуганная до чёртиков, лохматая девчонка с мокрыми волосами, которая смотрела на меня так, словно я должен был стать её спасением.

– Я просто ожидала увидеть страшного водяного, а увидела… – Лизавета усмехнулась, понимая, что повторяет за Ладом. – А увидела тебя.

– Не такого страшного, как ты рассчитывала?

– Взъерошенного неуклюжего мальчишку, с трудом выбравшегося из кустов, – не преминула подколоть она.

– Похоже, мы оба обвели себя вокруг пальца.

Лад пожал плечами и улыбнулся так, как умел только он. В этой улыбке было и смущение, и признание поражения, и легкомысленное: «Да, я натворил дел, но в процессе же было хотя бы чуточку весело?»

Он смотрел так же, когда Лизавета растянулась на траве во время первой их игры в салочки. Она почувствовала себя глупо и ужасно разозлилась из-за того, что Лад вообще заставил её играть, но стоило ему улыбнуться – и она простила обиду. Он ведь был прав: им было весело, и даже не чуточку. Но сейчас ей нельзя было покупать на это.

– Да, – кивнула Лизавета. – Мы обвели себя вокруг пальца. А потом ты обвёл ещё и меня. Не думай, что я так просто забуду.

– Злишься?

– Обижена. Я думала, мы друзья, а всё это время ты врал.

– Когда ты это говоришь, звучит хуже, чем в моих мыслях.

– Может, потому что ты не чувствовал то, что и я? – её улыбкой можно было резать бумагу. – Я оказалась в чужом месте, одна, перепуганная до чёртиков, как ты верно подметил. У меня здесь не было никого, и когда появился ты… ты был моим спасением, да. Я почувствовала, что здесь, вдали от семьи и друзей, у меня появилась хоть какая-то опора. Но ты выдернул её у меня из-под ног.

Лизавета отвернулась, пытаясь сдержать эмоции, сморгнула непрошенные слёзы. Когда она вновь повернулась к Ладу, в глазах её был только колотый лёд.

– Я бы простила это кому угодно, но не тебе. И если ты хочешь, правда хочешь извиниться, Лад, то сделай это услугой.

– Услугой? – такого он не ожидал. – И о какой услуге идёт речь?

– Нет, – она решительно покачала головой. – Мне кажется, после случившегося я заслужила сделать тебе ответный сюрприз. Поэтому сначала пообещай, что сделаешь то, о чём я попрошу.

Она протянула руку для рукопожатия.

– Так, кажется, у вас это делается?

Лад недоверчиво посмотрел на её пальцы:

– А вдруг ты попросишь что-то опасное для меня?

– Обещаю, что моя просьба не будет опасна ни для тебя, ни для кого-либо из жителей этой деревни и этого озера, а также не будет содержать ничего невозможного.

– Ты эту речь продумывала?

– Да.

Лизавета проснулась ни свет, ни заря, так что времени ей хватило.

– Хорошо, – Лад взял её за руку. – Надеюсь, ты меня убьёшь.

– Надеюсь, ты меня тоже.

Она повторила своё обещание ещё раз, уже для договора.

– Обещаю, в свою очередь, исполнить эту просьбу, если это в моих силах, – Лад нашёл, как обезопасить себя этой маленькой оговоркой.

– Я же обещала не загадывать невозможного.

– Откуда ты знаешь, что для водяных возможно, а что невозможно?

Что ж, замечание было резонным. Признавая это, Лизавета кивнула и расцепила их руки. Глубоко вдохнула, переступила с ноги на ногу, собираясь.

– Теперь ты скажешь, что это за просьба?

Почему-то это оказалось не так-то просто. Лизавета нерешительно облизнула губы, подумала мимоходом: уж не совершает ли она прямо сейчас ужасную ошибку? Ведь ещё можно было всё исправить, запросив не то, что планировалось, а какую-то безобидную мелочь вроде коробки свежих пирожных. От пирожных она и впрямь бы не отказалась…

– Ты же не собираешься пойти на попятную? – сначала Лизавета подумала, что это говорит ей внутренний голос, но нет: решающий вопрос задал Лад, сам не зная, на что подписывается.

– Нет, – она встряхнулась. – Конечно, нет. Но ты же знаешь: рассказать правду бывает очень непросто.

– Ты теперь каждый день будешь мне это припоминать?

– Да, – с этим ответом Лизавета не медлила. – Потому что предательство не должно оставаться безнаказанным, даже для бессмертных водяных с очаровательными улыбками.

– Так ты считаешь, что у меня очарова…

– Я хочу, чтобы ты забрал меня под воду.

О, она выбрала наилучший момент. Было что-то чудовищно приятное в том, чтобы наблюдать, как самодовольна улыбка сползает с Ладова лица, сменяясь ошарашенным выражением.

– Что ты сказала?

– Ты слышал. Но что самое ужасное, ты пообещал мне это исполнить.

Вот так, вонзить нож в самое сердце и провернуть, чтобы было больнее. Всё так же, как он сделал с ней.

– Ты не понимаешь, о чём просишь.

– Тогда объясни мне.

– Хорошо, – Лад помедлил с мгновение. – Что ты знаешь о Нави?

09

Ей следовало догадаться. Вспомнить все сказки, которые ей читала в детстве нянюшка, и байки, что отец привозил из поездок. Это же было не сложно, правда? Подумать о том, что водяными обычно становились умершие люди и догадаться, что это значит?

Но Лизавета не подумала, и потому замерла, огорошенная, стоило Ладу спросить, что она знает о Нави. Потому что всё, что она знала, сводилось к простейшей истине: Навь – это царство мёртвых, и живым туда путь заказан. Да, и она только что взяла с водяного обещание её туда утащить.

– Вижу, кое-что знаешь, – заметил Лад, и теперь уже он выглядел злорадствующим. – Теперь ты поняла свою ошибку?

Она отказывалась признать это вслух, но да, поняла. Не было ничего трудного или невозможного в том, чтобы утянуть глупую маленькую купчиху в Навь – вот только, видите ли, для этого ей пришлось бы умереть.

– Хм. Значит, ты меня убьёшь? – Лизавета смогла сказать это вот так просто лишь потому, что до конца не поверила в происходящее.

И каково же было её облегчение, когда усмешка на лице Лада стремительно сменилась изумлением, а сам он выпалил:

– Что⁈ Матерь-Природа, нет, конечно же!

Кажется, Лизавета охнула. Или ойкнула, она сама уже была ни в чём не уверена. Вся её жизнь за прошедшие полдня превратилась то ли в зыбкий песок, то ли в палку, переброшенную над зияющей пропастью.

– Ладно, – она сглотнула. – Ладно, видимо, я знаю о Нави меньше, чем следовало, потому что по моей памяти это то место, где оказываются все мёртвые души, а значит, чтобы попасть туда, нужно… ну, скончаться.

– О, – Лад такой трактовке только удивился. – Я и забыл, насколько странной может быть людская религия. И что, вы прям в это верите?

– Нет. Мы верим, что после смерти все попадают на суд к Богу-Отцу, и он решает, куда ты отправишься: на небеса за наградой или в подземье, где тебе воздастся за все грехи.

– И что из этого Навь?

– Ничего. В Навь верят только крестьяне, которые… – Лизавета запнулась. – Которые также верят в существование леших и водяных.

Лад просто не мог не улыбнуться. Она же поморщилась, чувствуя себя всё более глупо. Надо же, пришла сюда такая вся из себя решительная, собиралась карать и диктовать свои условия – а теперь стоит в полном недоумении, гадая, до чего умудрилась договориться.

– Похоже вам, городским, есть чему у этих крестьян поучиться.

– Похоже, – Лизавете старалась говорить как можно более равнодушно. – Так ты объяснишь, что тогда имел в виду, говоря о Нави?

Он кивнул.

– Но разговор будет долгим, так что садись.

Эта сцена напомнила Лизавете её первый день в деревне. Они с Ладом тоже сидели на берегу озера, презрев любые приличия. Их плечи едва не задевали друг друга – иногда ветер колыхал рукав его рубашки так, что она чувствовала касание грубой ткани, но почти не обращала на это внимания.

Тогда Лизавета ещё не была влюблена, сейчас – уже не была, и ей хотелось верить, что близость Лада окажется такой же незначительной, как и прежде. Но этого, конечно же, не случилось. Ей достаточно было ощутить исходившее от него тепло, почти задеть его ногу коленом, когда садилась, и вот Лизавета уже позорно краснела и ёрзала, пытаясь отодвинуться не слишком далеко, но и не близко. Лад, к его чести, не произносил ни слова.

– Говори, – говори, наконец, нетерпеливо произнесла она, словно промедление произошло не по её вине. – Какую ошибку я, по-твоему, совершила?

– Помимо того, что забыла – под водой нельзя дышать?

Лизавета поглядела на него с недоверием. Он выглядел как человек, Инга и Ольга тоже, так что ей и в голову не могло прийти, что они могут дышать как-то иначе, чем люди. Или вообще не дышать, если на то пошло.

– Ты ведь шутишь?

– Не-а, – Лад покачал головой, явно наслаждаясь произведённым впечатлением. – Учитывая, что в своём миленьком плане ты забыла уточнить, что исполнение желание должно быть для тебя несмертельным, я и впрямь мог бы убить тебя, как ты недавно сказала.

– Но ты этого не сделаешь, я уже поняла. Нечего меня пугать.

– Я не пугаю, а даю оценить перспективы.

– Ладно, я поняла, – Лизавета закатила глаза: утихшее было раздражение начало возвращаться. – Я – маленькая дурочка, зря пытавшаяся обвести великого водяного вокруг пальца. Ты проучил меня, я устыдилась. Но мы пожали друг другу руки, уговор заключён, и если ты не знаешь способа его расторгнуть…

Было бы прелестно, если бы он сказал: «Знаю». Ей не пришлось бы отправляться в подводное царство, почему-то представлявшееся Лизавете ужасно холодным, как озёрная вода в декабре. Ему не пришлось бы терпеть рядом взбалмошную девчонку, которая тоже могла проявляться характер, когда хотела. Все были бы в выигрыше, нет?

– Нет уж, господарыня Лизавета, вы напросились спуститься в Навь – и вы спуститесь, – не дал договорить ей Лад. – Я просто хочу, чтобы ты понимала, как это опасно.

– И как же?

– Ты можешь умереть.

– Ой, да ты только что сказал, что не собираешься ничего мне делать…

– А кто сказал, что для тебя опасен только я?

И тут до Лизаветы дошло. Это Лад благоволил ей – ну, или пытался искупить чувство вины. Но у Инги и Ольги не было перед ней никаких обязательств. Равно как не было их и у других созданий, которые могли населять Навь.

– Как ты верно подметила, Навь – это царство мёртвых, – вновь заговорил Лад. – Хотя правильнее было бы называть её царством природы, противопоставляя всему человеческому. Мы верим, потому что это действительно так, что Бог-Отец приглядывает за людьми на протяжении всей их жизни, а Мать-Природа присматривает в посмертии. Она решает, как ты продолжишь свой путь: станешь ли частью природы, обернёшься ли деревом, продолжишь свою жизнь духом или уйдёшь дальше.

– Уйдёшь дальше?

– Не спрашивай: я не знаю, куда, – Лад легкомысленно пожал плечами. – Я ведь остался.

Невесть откуда налетел порыв ветра, не сильный, но холодный, пробирающий до костей. Лизавета поёжилась, обняла себя за предплечья, стараясь сделать это как можно незаметнее. Она и не думала, что короткий разговор с Ладом подтолкнёт её к открытию тайн мирозданья.

– Суть в том, что в Нави не место живым людям. Твоё присутствие нарушит баланс, который поддерживает сама Мать-Природа и мы, её верные слуги. Нарушенный баланс стремится к восстановлению любыми путями, а это значит, что сама природа попытается тебя убить. Готова ли ты к такому?

Конечно, она не была готова к такому! Лизавета не собиралась умирать, ни сейчас, ни в ближайшие три года, ни в ближайшую полусотню лет. Но не собиралась она и отступаться.

– Да, – солгала она, лишь бы посмотреть, как Лад изменится в лице.

Уверенность с него смыло, словно волною. Миг – и перед Лизаветой вновь сидел тот лохматый мальчишка, каким Лад был для неё последние дни.

– Ты ведь дал моему отцу обещание, что со мной ничего не случится, пока я в твоих владениях, – продолжала она, доставая последний козырь из рукава. – Так что вопрос не в том, боюсь ли я чего-то и готова ли я. Вопрос в том, сможешь ли ты одновременно сдержать два данных слова. Сможешь?

Вновь ветер. Небо понемногу начало затягивать сизыми тучами, солнечный свет померк. Озеро преобразилось: уютное пристанище превратилось в жуткое, мрачное место. Вода потемнела, рыбёшки затаились. Даже птицы не пели, словно прислушивались к разговору сидевших на берегу.

Пожалуй, если бы Лизавета первым делом увидела такое озеро, она поверила бы в водяного незамедлительно.

– Так вот какую ловушку ты расставила.

Лад не смотрел на неё, и Лизавета была благодарна. Она едва выдерживала этот звенящий тон, и вряд ли выдержала бы взгляд.

– Прости, – проговорила она, глядя на озеро, казавшееся сейчас бездонным. – Но месть и не должна быть приятной, верно?

– Она и не будет. Я ведь не шутил и не угрожал, Лизавета: Навь не принимает живых, и чтобы проникнуть туда, тебе придётся утонуть. Ненадолго, мы сможем тебя спасти. Но ощущения будут… – он поморщился. – Незабываемыми.

Лизавета сглотнула.

– Могу себе представить.

– Неужто? – Лад вдруг обернулся, глаза его были темнее тучи. – Ты когда-нибудь тонула? Вода когда-нибудь забивала твои лёгкие так, что они начинали гореть? Так, что внутри всё сжималось, пытаясь избавиться от неё? Так, что тебя трясло, гнуло, а сердце билось так сильно, что в ушах не было слышно ничего, кроме этого непреходящего шума?

Он говорил, а Лизавету пробирала дрожь и уже не от ветра. Она думала, что Лад пугал её прошлой ночью на озере. Она думала, что он выглядел угрожающим сегодня, когда рассказывал о Нави. Но всё это было лишь мелочью по сравнению с тем, что она видела прямо сейчас.

Она забыла, что водяные – древние и могущественные существа, а не мальчишки на побегушках. Она забыла, что в сказках они утягивали под воду за малейшую провинность, что могли управлять погодой, путать мысли, превращать жизнь в непрекращающийся кошмар.

Она забыла, кто перед ней, и теперь невольно отшатнулась.

– Когда мне придётся сделать это с тобой, помни: ты сама попросила.

Лизавете потребовалось время, чтобы вспомнить, как говорить.

– Хорошо, – наконец, выдавила она. – Хорошо, я запомню.

Она подхватила юбки, вставая. Разговор получился не таким долгим, как Лад обещал, но определённо тяжёлым: поднимаясь. Лизавета почувствовала слабость в ногах и чуть не запнулась. Она видела, как Лад едва заметно вздрогнул – словно хотел подать ей руку, но в последний момент удержался.

Значит, так всё будет между ними теперь?

– Но, знаешь… – Лизавета облизнула пересохшие губы.

Лад повернул голову, вновь посмотрел на неё снизу вверх, но теперь не извиняясь, а равнодушно. Если бы не этот взгляд, она не решилась бы продолжить и просто ушла, но он подстегнул что-то в ней, заставил усилием воли расправить плечи.

– Я хочу, чтобы ты тоже кое-что помнил, Лад. Ты это начал.

Остаток дня и всё следующее утро Лизавета провела рядом с отцом. Это было тяжёлое время: ей приходилось улыбаться, притворяясь, что ничего не случилось, в то время как мысли вновь и вновь возвращались к последнему разговору с Ладом. Подходя к нему, она рассчитывала, что они останутся пускай не в добрых, но в нормальных отношениях – достаточных для того, чтобы комфортно поселиться под водой и постепенно выведать всё, что нужно. Но всё обернулось, как обернулось, и теперь Лизавета понятия не имела, чего ждать и что делать.

– Всё в порядке, Лизонька? – от отца её состояние не укрылось.

Несколько раз он пытался заводить об этом разговор, но Лизавета отделывалась усталой улыбкой. Она говорила, что ей жаль так скоро прощаться с отцом, и во многом то была даже правда. Она говорила, что события последних дней измотали её, и эти слова тоже не были ложью. Однако отец знал её всю жизнь и видел, что Лизавета открывает не всё.

А как сказать, что умудрилась разругаться со своим единственным шансом на спасение?

Неудивительно, что ночью Лизавета плохо спала. Несколько раз она просыпалась от кошмаров, которые толком не помнила. От них сохранились лишь смутные, подёрнутые дымкой тумана образы: чёрные воды озера, затянутые нитями водорослей; чьи-то длинные пальцы почему-то в чёрных шёлковых перчатках; чёрное небо с бельмом там, где должна была мягко сиять Луна.

Каждый раз Лизавета просыпалась в холодном поту и не могла объяснить себе, что именно её напугало. Может, ей снилось, как она тонула в озере – ведь именно это ей вскоре и предстояло?

Поутру она чувствовала себя разбитой. Холодная вода и припарки не избавили от тёмных кругов под глазами и пришлось выходить как есть: помятой, потерянной, сомневающейся в собственной правоте.

При виде отца Лизавета чуть не расплакалась. Он стоял возле телеги, сгружая на неё провизию на ближайшие дни, и в свете солнца выглядел таким… домашним, обычным. На краткий миг отец вновь показался Лизавете непоколебимым, столпом и оплотом её собственной жизни, которому можно было довериться, в чём угодно.

А потом отец обернулся, и усталость в его глазах напомнила Лизавете, почему она должна была остаться одна.

«Пришло моё время защищать тебя», – подумала она, пряча лицо на отцовском плече. Объятия были тёплыми, успокаивающими, пускай и прощальными. Они продлились чуть больше положенного: никто не хотел отпускать первым, никто не хотел уходить. Но, наконец, Лизавета сжала отца в последний раз – и отступила.

– Будь осторожен в дороге, – наущала она, будто взрослая.

– Не волнуйся, уж себя как-нибудь сберегу, – отвечал он, мягко гладя её по щеке. – Но ты тоже обещай, что будешь осторожна.

– Обещаю, – и ведь даже не соврала: всё опасное она уже сделала.

Отец улыбнулся, грустно и одновременно нежно. Взял напоследок обещание писать каждую неделю, а то и чаще, – его Лизавета тоже дала, почти не задумываясь. Ей не виделось ничего сложного в том, чтобы написать пару строчек после того, как придётся пережить физическую смерть.

– И ещё… – отец уже сидел на козлах, но никак не хотел умолкать.

– Езжай уже, – Лизавета перебила, но не грубо, с улыбкой. – Со мной всё будет в порядке. Ты же говорил: водяной пообещал тебе это, а они всегда выполняют обещания.

Отец, кажется, хотел сказать что-то ещё, но сдержался, лишь кивнул коротко. А потом дёрнул за поводья, и лошади медленно сдвинулись с места.

Лизавета провожала его взглядом до тех пор, пока телега не превратилась в крошечную точку на горизонте. А потом закрыла глаза и впервые с его приезда позволила себе тихонько заплакать. Совсем чуть-чуть – всего две-три капли скользнули по щекам, оставляя на запыленной коже следы, – и вот она уже утёрла глаза, подобралась. И всё же даже от этих слёз стало немного легче.

– И куда ты теперь? – ну, конечно, Добрыня.

Мысленно Лизавета поблагодарила его за то, что он не обратил внимания на её раскрасневшиеся глаза, не сказал ни слова о пережитом прощании. Удивительно: с виду такой мужлан, а на деле – самый тактичный житель деревни.

– Вы уже знаете, да? – спросила она, прищурившись.

– Понятия не имею, – не моргнув, соврал он.

«Мне бы так научиться», – мимоходом подумала Лизавета.

– Тогда для вас и Любавы – я отправилась на прогулку. Возможно, она затянется, и я решу переночевать в избушке на другом берегу озера: мне уже доводилось там спать, Ольга была диво гостеприимна, и вряд ли она снова откажет. Можно сказать, я уверена, что она не откажет.

– Даже так? На моей памяти это первый раз, когда она так мила с чужаками.

– Мне кажется, я для неё не чужая, – Лизавета заколебалась, стоит ли говорить дальше, но потом махнула рукой. – Мне кажется, она как вы. Чувствует себя отчасти ответственной за то, что натворил Лад, и пытается хоть отчасти это исправить.