Текст книги "Жемчужный узел (СИ)"

Автор книги: Дарья Прокопьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

06

Не успела Лизавета выйти на поляну, как услышала костёр. Сухие ветки потрескивали в огне, ветер нёс недолговечные искры, отсветы алого пламени бросали вокруг причудливые, дрожащие тени.

А ещё был жар – зовущий, ждущий и жгучий, ощутимый даже издалека. Воздух становился горячее с каждым шагом, что приближал её к сердцу праздника. Сначала он окутывал, нежил, как вода в тёплой ванне. Потом – жёг, будто предостерегая, советуя: «Стой, не ходи».

Лизавета послушалась, остановилась у кромки леса, ослепшая от яркого пламени. Глаза привыкали постепенно – но привыкали. Вот она отвела руку от лица, вот прищурилась, а вот уже распахнула глаза, широко разинула рот. Перед ней вздымался костёр в высоту человеческого роста.

– Ты пришла! – услышала она радостный крик.

Одна из теней, стоявших подле костра, вдруг сдвинулась с места, приблизилась. Лизавета моргнула – перед ней стоял Лад, улыбающийся своей раздражающе счастливой улыбкой.

– Я не был уверен, что ты придёшь, – обезоруживающе признался он. – Но поверь, оно того стоит.

– Я… – она хотела было ответить, но не смогла отвести взгляд от огня.

Лад обернулся.

– А, да, мы немного переборщили, – рассмеялся смущённо. – Но ты не волнуйся, сейчас огонь поутихнет. Мы же не хотим всё напрочь сжечь.

Последние слова Лада едва не заглушил ветер, вдруг взвывший, метнувшийся над кромкой грозно зашелестевших деревьев, всколыхнувший опасное пламя. Со стороны костра послышался дружный ох, несколько человек отшатнулись. Лад даже не обернулся, наоборот – запрокинул голову, глянул куда-то на кроны, сощурился:

– Вот паршивец! – Лизавета непонимающе обернулась, но позади никого не было. Лад легкомысленно отмахнулся: – А, это я ветру. Не даёт огню угомониться…

Новый порыв пронёсся над лесом, пощекотал листья.

– Сейчас утихнет. Пошли поближе.

Не дожидаясь разрешения, Лад уцепил Лизавету за запястье. Она почти не сопротивлялась, позволила увести себя к огню, к гомонящим людям, к ароматам всяческой снести.

– Лизавета, – Ольга, как всегда сдержанная и строгая, кивнула в знак приветствия.

Они не разговаривали с того дня, как Лизавета впервые оказалась на озере. Казалось бы, ночные откровения о водяном должны были сблизить их, однако этого не случилось: Ольга не искала новых встреч, не задавала вопросов, а Лизавета никак не могла попасть в их отрезанную от мира избу без приглашения.

Не зная теперь, как вести себя, Лизавета лишь вежливо улыбнулась. Ольга перевела взгляд на Лада, в глазах её читался только им понятный вопрос. Лизавета заметила, как Лад едва заметно кивнул.

– А где Инга? – перекрикивая шум голосов, спросил он.

– Пошла за яблоками, – Ольга махнула рукой, мол, неважно.

Но жест остановился на середине. Замерев, Ольга перевела взгляд на Лизавету, протянула:

– Она же на троих принесёт… Прости, мы не знали, что ты тоже придёшь. Пойду её догоню, заодно донести всё помогу. А то зная её ловкость…

Ольга неодобрительно покачала головой, но договаривать не стала. Вместо этого уверенно шагнула, разрезая многоголосую толпу. Удивительно, но многие перед ней расступались.

– Инга довольна неуклюжая, – вместо Ольги объяснил Лад.

Чтобы Лизавета расслышала, он склонился к самому её уху, – она коротко вздрогнула от обжигающего дыхания.

– Но лучше ей об этом не говорить, а то кинется ещё доказывать обратное… она так как-то раз на крышу сарая забралась – такое было!

Пламя костра, как и обещал Лад, постепенно утихло. Огонь стал спокойнее, будто прирученный зверь. Задышалось свободнее, легче – но ненадолго: народу становилось всё больше, толпа сжималась теснее.

Большинство людей не были Лизавете знакомы. Она узнавала некоторые лица, виденные на постоялом дворе. Вон там был мужчина, который каждый вечер выпивал целую кружку эля – и уходил, стоило упасть последней капле. С другой стороны стояла девица, заглянувшая этим утром: Лизавета запомнила её, потому что та пронеслась через зал очень быстро, так и стучала пятками.

Переведя взгляд дальше, Лизавета невольно поморщилась: здесь был и Неждан. Слава Отцу, он не глазел по сторонам и не обращал на неё внимания, а болтал с какой-то деревенской девчушкой, неприлично близко склонившись к её лицу. Как убедилась Лизавета, Неждан не знал меры с любыми девицами – не только с ней. Хотя ей доставалось больше прочих: пускай при Добрыне с Любавой он шутить не спешил, стоило им уйти – одаривал Лизавету ненужным, липким вниманием. Руки больше не распускал, однако хватало и слов, которые он почему-то считал приятными.

– О, а это ж Добрыня! – Лад закрыл Неждана рукой, ткнул пальцем куда-то левее. Проследив за ним взглядом, Лизавета увидела: и правда, Добрыня. – Хочешь подойти?

Она не успела ответить: к ним протиснулась Ольга. В каждой руке у неё было по палочке с яблоком, ярко-красным и блестящим от мёда.

– Вот, держи, – протянула она одно Лизавете. – Только осторожно: горячее.

Вслед за Ольгой показалась и Инга, дружелюбно махнула рукой с зажатым в ней яблоком. Мёд от резкого движения капнул ей на руку – Инга, недолго думая, слизнула его языком. А следом вгрызлась в своё яблоко с таким аппетитом, что у Лизаветы рот невольно заполнился слюной.

– Эй, моё-то отдай! – Ладу аппетит Инги не очень понравился.

Впрочем, та на чужое лакомство не претендовала. Не глядя, она сунула Ладу яблоко и покосилась на Лизавету:

– Ты своё-то ешь. Остынет – не так вкусно будет.

Лизавета послушалась – и глаза её распахнулись от изумления. Губы обжёг приторный мёд. На зубах скрипнула кожица яблока: кислота её смешалась с тяжёлой сладостью, оттеняя и дополняя, связывая язык. И тут же сменилась вкусом тёплого яблочного сока, сахарного, но в меру, как требовалось. Лизавета сглотнула.

– Ага! – Инга, конечно, заметила.

– Что, стоило сюда прийти? – Лад легко ткнул Лизавету локтем. – То ли ещё будет!

Будто вторя его словам, народ пришёл в движение. По собравшимся, как по воде, прошла лёгкая рябь. Вскоре рябь эта превратилась в волну: толпа отхлынула от костра, заставляя Лизавету отступить, и вместе с тем – с любопытством вытянуть шею, гадая, что же произошло. Как назло, ничегошеньки не было видно.

– Сейчас хоровод будет, – пришёл на помощь Лад. – Пошли?

Лизавета решительно замотала головой. Не то чтобы она не хотела присоединиться – скорее, боялась. Она ведь никогда не танцевала в хороводе: могла пойти не в ту сторону, запнуться, налететь на кого-нибудь…

Но Лад плевать хотел на её сомнения. Он взял Лизавету за руку:

– Поооошлиии!..

– Но я не доела яблоко! – нашлась Лизавета, внутренне радуясь: обошлось!

Не обошлось. Лад фыркнул, вырвал у неё палочку, сунул Инге. Наказал: «Не доедай, мы вернёмся!» – и потянул Лизавету изо всех сил: показалось, сейчас руку выдернет из плеча!

Сопротивляться сил не хватило, и спустя мгновение Лизавета вдруг оказалась частью кольца. Слева от неё стоял Лад, справа – незнакомая девушка, на вид младше на пару лет. Не задумываясь, она сжала Лизаветины пальцы, согрела в тёплой ладони.

И заиграла музыка.

Хоровод двинулся в такт затянувшейся песне, медленно и величаво. Лизавета заозиралась по сторонам, проверяя, правильно ли всё делает – но сделать неправильно было трудно. Они просто шли, спокойно, слушая музыку. Вот только та постепенно, почти незаметно, но ускорялась.

Шаг стал быстрее, быстрее, быстрее – Лизавета едва не потеряла темп, запнулась, но Лад удержал её, уверенно повёл следом. Она сама не заметила, как побежала. Юбка развевалась, хлопала по ногам, в ушах трещал костёр и пел ветер. Звуки природы слились с голосами – сама земля будто вторила им, гудя под ногами. Или то ступни гудели с непривычки, от боли?

Лизавета не успела понять: песня взвилась над костром особенно звонко – и стихла. А она не остановилась вовремя.

Рука бежавшей позади девчушки выскользнула из пальцев. Та не удержала: и Лизавета со всей дури налетела на Лада, чуть не упала, вцепившись в его рубаху. Покраснела так, что загорелись щёки.

– Прости.

– Да ничего страшного! Смотри, – Лад кивнул куда-то, и Лизавета проследила за его взглядом. Там, на другом конце хоровода, другой девушке помогали твёрдо встать на ноги после падения. – Всегда кто-нибудь не успевает. Ты ещё молодец, удержалась.

– Это ты меня удержал.

– Ой, да ладно тебе, – смешно поморщился Лад. – Лучше гляди.

От круга кто-то отделился, вышел почти в самый центр, к огню. Музыканты снова ударили по струнам – и незнакомец затанцевал, в одиночку, лихо приседая, взмахивая ногами в такт песне. А потом его сменил другой, третий, к третьему присоединился четвёртый, они пытались переплясать друг друга, затем появились ещё двое, и ещё, и ещё… Откуда-то в руке Лизаветы вновь оказалось яблоко, и она сама не заметила, как начала хрустеть, во все глаза глядя на танцующих.

Постепенно музыка замедлялась. В центр круга стали выходить пары, но уже не соревнующихся, а будто влюблённых. Они кружили друг вокруг друга, сцепляли и расцепляли пальцы, призывно покачивались и следом отдалялись друг от друга. Молодые люди словно заигрывали друг с другом, и Лизавете стало неловко от этого зрелища, захотелось отвести взгляд.

– Хочешь, ещё потанцуем? – вдруг спросил Лад.

Лизавета порадовалась, что он смотрел не на неё, а на пламя.

– Нет-нет-нет, что ты, – решительно замотала головой, на этот раз готовая вцепиться в траву, но не выйти к танцорам. – Там я точно опозорюсь!

– А мы не там. Идём.

Она сама не знала, зачем послушалась.

Лад отвёл её на опушку леса, отделявшего бушующую поляну от спящей деревни. Здесь было прохладнее, тише, спокойнее. Люди остались позади: восторженно наблюдали за танцами, ловили ртом плававшие в бочонке яблоки, разжигали малые костры и готовились через них прыгать. В эту сторону никто не смотрел.

– Как там у вас, в городе, танцуют? Я даю тебе правую руку, а левую кладу вот сюда? – Лад выглядел задумчиво, как ребёнок, рассуждающий перед домашним учителем. – Ты мне говори, правильно ли я всё делаю!

– Правильно, – улыбнулась Лизавета, мысленно удивляясь: откуда деревенский парнишка знает, какую позу принимать в вальсе.

А это был именно вальс. Лад хмурился, шевелил губами, считал шаги – танец выходил осторожный, медленный, совсем не похожий на веселье, развернувшееся возле костра. Но каким-то загадочным образом происходившее здесь заставляло Лизавету улыбаться куда как шире.

Как-то незаметно Лад перестал следить за ритмом, а Лизавета почему-то решила не поправлять. Она вообще позабыла о правилах: вот темп замедлился, расстояние стало меньше – она уже чувствовала тепло чужого дыхания на щеке. Дома после такого зашуршали бы сплетни, а здесь подобная интимность казалась обычной. У костра и не в такой близи отплясывали!

Танец постепенно уводил их всё дальше и дальше – от весёлого треска огня, от шумной толпы, от музыки и от самого праздника. По спине Лизаветы мягко скользили ветви деревьев, которые они огибали. Вот какой-то куст лизнул босые щиколотки, вот мягкая притоптанная трава под ногами сменилась другой, непослушной, отчаянно сопротивляющейся прикосновениям.

Музыки почти не было слышно. Её заменял шелест листвы, стрёкот кузнечиков, мерный стук сердца, бьющегося у Лада в груди. Лизавета сама не заметила, как положила голову на его плечо, как прикрыла глаза, как позволила сомкнуться на своей спине тёплым объятиям. Удивительно, сколь спокойно может быть в руках человека, которого знаешь всего три дня! И как неуютно может быть с людьми, с которыми выросла.

– Лизавета, – шёпот Лада согрел её ухо, пощекотал кожу дыханием.

Отвечать не хотелось. Казалось, человеческий голос нарушит магию этого места и времени, превратит медленный танец во что-то неловкое, недопустимое. Лизавета недовольно, еле слышно замычала. Но Лада это не удовлетворило:

– Боюсь, нам всё-таки надо поговорить, – на этот раз он уже не шептал, но говорил, пускай и тихо. – Это важно.

Она тягостно вздохнула. Что могло быть важнее этого чувства, которое теплилось у неё сейчас вместо сердца?

– Я должен тебе признаться, – голос Лада снова стал громче, не обращать внимания на него стало сложнее, хотя видит бог: Лизавета пыталась. – Ты оказалась здесь из-за меня.

Лизавета нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду:

– О чём ты говоришь?

– Я говорю, что это я виноват в твоём появлении здесь.

Наконец, она оторвала щёку от его плеча, открыла глаза. Лад смотрел серьёзно, практически мрачно. В груди у Лизаветы неприятно кольнуло предчувствием.

– Я знаю, что ты привёл меня сюда, – морщинка меж её бровей углубилась, но на губах ещё держалась улыбка. – Я благодарна тебе за это. Признаюсь, поначалу я не думала, что тут будет так весело, но я рада, что ты показал мне, насколько я ошибалась. Это было волшебно.

– Да, – он почему-то печально улыбнулся, а затем протянул руку и нежно убрал выбившуюся из её косы прядку. – И поэтому мне жаль, что я вынужден всё испортить.

Лад разомкнул объятия, и Лизавета сразу почувствовала холод на месте его рук. Как странно: она и не заметила, когда тёплый вечер успел обернуться прохладной ночью, когда перестал согревать оставшийся позади костёр. Лизавета чувствовала себя, будто была околдована, а сейчас колдовство медленно спадало с неё, подобно тонкому тюлю.

– Я виноват в том, что ты оказалась здесь: на этом озере, в этой деревне. Это я привёл тебя сюда, я – тот водяной, который заключил сделку с твоим отцом.

Лизавета удивлённо уставилась на Лада: что за чепуху он несёт?

Но укол предчувствия в груди уже превращался в холод печального понимания. Хотя она пыталась сопротивляться, думала: пускай она ошиблась в Ладе – но он оказался всего лишь глупым, склонным к розыгрышам мальчишкой. Он просто решил подшутить над ней, назваться водяным, посмотреть на её испуг, посмеяться, чтобы потом долго краснеть, извиняться, а когда извинения будут приняты – снова танцевать вот так, под луной!..

– Это правда, – видя её смятение, проговорил Лад. – Ты ведь и сама знаешь, что правда. Ты ведь думала: как странно, что водяной притащил тебя на озеро, но так и не появился, чтобы заявить свои права.

Он говорил, а глаза Лизаветы распахивались всё шире. В ушах зашумело так, что она почти не различала слова. В висках ноющей болью бился один вопрос: откуда Лад узнал про сделку её отца и водяного? Ему могла сказать Ольга? Или не могла?..

– Лизавета, – произнёс он, и снова её имя в его устах вызвало мурашки – но уже другие, пугающие. – Посмотри, на чём ты стоишь.

– Что?..

Она не договорила: вздрогнула, охнула и тут же почувствовала, как подогнулись колени. Лад подхватил её, и как бы Лизавета ни хотела, чтобы он к ней больше не прикасался, всё же с силой вцепилась в его плечи. Потому что у неё под ногами была вода, и дна под ней не было видно.

– Это… но как?..

– Магия, – улыбнулся он, но в улыбке этой не было прежнего веселья. – Я ведь уже сказал тебе, что я – водяной. Немудрено, что с водой у меня особые отношения.

И тут осознание ударило по ней с силой грома, обрушившего небо. Лизавета разжала пальцы, спешно выпуталась из непрошенных объятий, едва ли не оттолкнула Лада… он удержал, вцепившись в её предплечья.

– Тебе лучше не отпускать меня. Я – единственное, что держит тебя на воде.

Она с ужасом, граничащим с отвращением, поглядела на его пальцы. Они больше не казались тёплыми – они обжигали. Хотелось вырваться, избавиться от прикосновения, от взгляда, от самого воспоминания об этом… да его даже человеком назвать нельзя!

– Стой на месте, – голос Лада вдруг стал другим, твёрдым, слова посыпались с его губ, словно градины. – Ты утонешь, если я тебя отпущу.

Лизавета послушно замерла, хотя казалось – заледенела. Она боялась двигаться, боялась дышать, и только думала, как бы скорее убежать, вернуться домой, спрятаться вместе с отцом от всего странного и немыслимого…

– Успокойся. Я не собираюсь тебя убивать, или есть, или что ты себе там надумала. Мне просто нужно с тобой поговорить, а это единственное место, где ты не сможешь от меня сбежать.

– Поговорить о чём?

– О том, что будет дальше.

Но она и так знала, что будет дальше. Будут три года заключения, три года издевательств и грязной работы, три года без белого света, глубоко под водой, в царстве водяных, русалок и прочей нечисти с холодными, неживыми глазами.

– Ты можешь уйти, – Лизавета, удивлённая, вскинула голову. – Ты можешь уйти, но ничем хорошим для твоего отца это не обернётся.

– При чём тут мой отец? – Лизавета поспешила, спросив. Конечно, она знала, при чём тут её отец: ведь это он заключил договор с проклятой нечистью.

– Я говорил ему, что рукопожатие в Нави имеет особую силу. Если ты пообещал что-то, а после пожал руку, то для тебя же лучше сдержать данное слово. Последствия могут быть… скажем так, неприятными.

– Но… – Лизавета умолкла, пытаясь найти лазейку. – Но ведь он уже нарушил уговор! Папа не отдал меня тебе, а попытался спрятать, и увёз в какую-то Тьмутаракань, и везти к тебе совсем не планировал!..

– И всё же по скончанию семи дней ты оказалась у меня.

Чепуха, решительно покачала головой Лизавета. Уж она-то понимала, что оказалась на озере по воле водяного, но никак не своего отца. Пускай условие и было соблюдено, но не тем, кто должен был за этим проследить, а это значит…

– Видишь ли, магия – штука неточная, – прервал поток её мыслей Лад. – Мать-Природа не заморачивается с формулировками, а смотрит в самую суть. А суть вещей такова: по уговору ты должна была оказаться по истечении семи дней в моих владениях, и ты здесь оказалась. Вопрос лишь в том, останешься ли.

– Уверена, и тут можно найти оговорки.

– Нельзя, – сказал он, как отрезал. – Твой отец пообещал отдать тебя мне в услужение на три года. И пока эти три года не истекли, боюсь, тебе нельзя покидать это место. Хотя как – тебе-то всё можно, ты договоров не заключала. Но если ты уйдёшь, твой отец будет считаться нарушителем, а это, как я уже сказал, не очень приятно. Даже болезненно. А иногда и смертельно опасно.

Лад так легко говорил об этом, что если бы Лизавета и сомневалась в его нечеловеческой сущности, теперь бы все сомненья отпали. Ни один разумный человек не будет так запросто говорить о смерти.

– Мне важно было, чтобы ты это поняла, – кивнул Лад, словно прочитав что-то по её лицу. – Не волнуйся, у тебя будет время на раздумья. На самом деле, у тебя на это есть ближайшие три года: всё это время у тебя будет возможность уйти, и всё это время для твоего отца этот уход будет означать приговор.

– Зачем ты всё время это повторяешь⁈ – вскинула голову Лизавета.

Только сейчас, глядя на Лада, она заметила, что в глазах стояли слёзы. Вырвав из его хватки одну руку, она решительно отёрла лицо, выпрямилась, вздёрнула подбородок, готовая к бою. Но Лад смотрел на неё всё так же мягко, как будто с оттенком сочувствия.

– Мне правда очень жаль, что так вышло, – проговорил он. – Я думаю, теперь мне лучше оставить тебя. Скажи Инге, когда будешь готова окончить этот разговор.

И он отпустил её.

Лизавета ахнула, замерла на мгновение, сделала несколько быстрых шагов Ладу вслед, пытаясь ухватиться хотя бы за край рубахи, чувствуя, как земля уходит из-под ног… и лишь потом поняла, что вовсе она не уходит. Вода оставалась твёрдой, словно обычная дорога – лишь рябь шла по озеру там, где ступала нога.

– Ты соврал! – в порыве изумления, обиды и злости выкрикнула Лизавета Ладу в спину.

Он обернулся через плечо:

– Я уже говорил: мне надо было как-то тебя удержать.

07

Лизавета с грохотом захлопнула дверь номера за своей спиной. Она тяжело дышала, руки тряслись, на лбу выступила испарина. В глазах застыл ужас – всё встало на свои места, но получившаяся картина Лизавете более чем не нравилась.

И ведь она это допустила. Достаточно было встретить милого мальчика, который пару раз очаровательно ей улыбнулся, и Лизавета забыла о необычных обстоятельствах своего появления в деревне, перестала обращать внимание на всякие странности и всерьёз поверила, что это маленькое приключение закончится хорошо. Конечно, ведь в сказках нечисть так легко отступается от своих претензий!

В груди защемило, воздуха не хватало. Лизавета с усилием оттолкнулась от двери, заставила себя двигаться, подойти к окну, плотно задёрнуть шторы – всё, лишь бы не видеть отсветов праздничного костра вдалеке. Ей хотелось побыть одной. Спрятаться на неделю, а лучше на две, пережить эти минуты ужаса и стыда от того, что она так легко поверила Ладу!..

Всё ведь было прямо перед глазами. Он появился на озере в тот же момент, что и она. Он жил на отшибе, вдали от деревни, и даже не пытался внятно это объяснить. Чёрт побери, она даже видела, как он выходит из озера в одежде – и поверила, что он просто упал!

Лизавета беспомощно застонала, закрыв лицо руками. Да, провалиться под землю сейчас было бы просто отлично.

Вот только ей некуда было бежать. Лад же сказал: нарушишь договор – и твой отец будет страдать. Хотя определённой доли страданий за сделанное он точно заслужил.

– Чёрт, чёрт, чёрт!.. – в порыве хоть как-то выпустить бушующие внутри эмоции Лизавета несколько раз ударила кулаком по стене. Рука заболела, на душе легче не стало, и даже наоборот: стоило мимоходом пожелать зла отцу, и она уже корила себя за это.

Но, видит Бог, он тоже был в этом виноват. Он ведь всегда так делала: принимал за Лизавету решения о её жизни. Обычно её это устраивало, ведь отец делала всё для её же блага, но сейчас… Интересно, о чём он думал, делая из неё всего лишь пункт в мистическом договоре?

В дверь постучали. Лизавета вскинула голову, всё тело её напряглось. «Если это Лад…» – подумала было она, но оборвала себя, не зная, как можно закончить мысль. Глупая девчонка ничего не могла противопоставить столетней твари, или сколько они там живут!

– Лизавета? – раздался приглушённый голос Добрыни.

Зря он пришёл. До сего момента Лизавете не приходило это в голову, но трактирщик наверняка был замешан, равно как и его жена. Поэтому Любава так невзлюбила Лада – поняла, к чему всё идёт?

– Лизавета, с тобой всё в порядке? Я видел, как ты бежала…

Порыв эмоций толкнул её подойти и распахнуть дверь, показаться Добрыне, наплевав на растрёпанные волосы и заплаканное лицо.

– Вы знали⁈ – обрушилась она на растерянного трактирщика.

– Что?..

О, каким бы удивлённым ни звучал его голос, Лизавета поняла: он снова собирался соврать. Лицо предало Добрыню, потому что на секунду, даже на долю секунды на нём промелькнуло не изумление, а испуг.

– Вы знали, – кивнула она, и снова закрыла дверь перед его носом.

Правила приличия? К водяному правила приличия! Кто-то из них думал об этих правилах, когда лгал ей прямо в лицо⁈

Добрыне хватило ума уйти. То ли он рассказал о её состоянии остальным, то ли они догадались сами, но больше Лизавету в тот вечер никто не трогал.

Гнев её без сторонних вмешательств постепенно сошёл на нет, сменившись обидой и грустью. Свернувшись клубочком на кровати, она обняла себя, погладила по плечам, пытаясь представить, что это делает кто-то другой. Но кто? Отец продал её водяному, Лад оказался предателем, Добрыня с Любавой пусть и не лгали, но утаивали истину, мама была долгие годы мертва.

Лизавета осталась одна, и только она могла себе помочь.

С этой мыслью Лизавета уснула, и с ней же встретила следующий день. Стоя у окна и глядя на занимающийся рассвет, она размышляла о том, что может сделать в сложившихся обстоятельствах, и вновь и вновь приходила лишь к двум возможностям.

Первый вариант – остаться жить в Карасях и просто переждать следующие три года. Второй – взять всё в свои руки и попытаться выбраться отсюда как можно раньше.

Ещё вчера она предпочла бы первый. Лизавета почти не сомневалась, что, ведомые чувством вины, Добрыня и Любава согласятся приютить её даже на такой долгий срок. Лад тоже вряд ли будет настаивать на том, чтобы она стала его прислужницей, как было сказано в их с отцом договоре. Судя по всему, это было необязательным пунктом – иначе уговор был бы уже нарушен, земля разверзлась, а великие боги покарали их всех вместе взятых.

Вот только выбрать первый вариант означало потворствовать прежнему лицемерию. Лизавете пришлось бы три года притворяться, что всё нормально: она не так уж обижена на Добрыню, не сердится на отца, чудесно чувствует себя в деревне на краю света без своих подруг и вещей, без возможности прогуляться по городу и посетить какой-нибудь захудалый приём или бал…

Но она не хотела притворяться – не здесь, не с этими людьми или нелюдями. А ещё она не хотела сдаваться и просто ждать: о, Отец, да она сойдёт с ума от одной этой перспективы!

Так что, если подумать, никаких двух вариантов у Лизаветы не было. Она сделает всё, чтобы выбраться из проклятых Карасей раньше назначенного срока.

И всё – значит, всё.

Когда Лизавета, собранная и причёсанная, вошла в зал трактира, Добрыня заметно приободрился. Он даже сумел изобразить обыкновенную радушную улыбку и открыл рот, чтобы предложить ей сытный завтрак, стакан воды или ромашковый отвар, от которого Лизавету уже начинало тошнить.

Она не дала Добрыне сказать и слова:

– Вы видели Лада или Ингу?

– Что? – о, а вот теперь он растерялся вполне правдоподобно.

– Мне теперь называть их водяным и его приспешницей?

– Лизавета…

Теперь в голосе Добрыне прорезались нотки неодобрения. Чувство вины, которое Лизавета с утра заталкивала в самые глубины своего сердца, вновь попыталась высунуться. Она сильнее сжала кулаки, заставляя ногти больно вонзиться в ладони. Боль отрезвляла.

– Извиниться передо мной вы сможете и потом: судя по всему, мы будем регулярно видеться ближайшие три года. Поэтому давайте сейчас не тратить время на это. Вы видели Лада, Ингу, Ольгу или ещё кого-нибудь, о ком мне следует знать?

Добрыня тягостно вздохнул. Лизавете пришлось прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы и в этот раз сдержаться и не рассыпаться в извинениях. С ней обращались и хуже – они строили козни, продолжая мило улыбаться.

– Нет. Но я видел твоего отца.

Лизавета застыла. Краски сошли с её лица. Рот открылся, брови беспомощно вскинулись, в голове застучало: «Нет, нет, нет». Она забыла – сегодня как раз истекли три дня, за которые можно было добраться до Карасей из «Медвежьего угла». Что ещё страшнее, она совсем забыла о том, что рано или поздно придётся объясниться с отцом. Каково будет посмотреть ему в глаза и сказать: «Ты умрёшь, если я уйду отсюда, и ты сам в этом виноват»?

– Я сказал ему, что ты ушла рано утром, и я не знаю, куда. Он ждёт тебя на крыльце, так что будет лучше, если ты выйдешь через заднюю дверь, обойдёшь дом и…

– Нет. Пусть знает, что вы ему тоже солгали.

Прежде, чем Добрыня успел возразить, Лизавета круто развернулась на пятках и направилась прямо к выходу так быстро, чтобы не успеть почувствовать страха перед встречей с отцом. Видит Бог, она была в панике.

Отец, как оказалось, тоже. Он нервно вглядывался куда-то вдаль, ища Лизавету в каждой проходившей мимо женщине, но на звук распахнувшейся двери резко обернулся. Лицо его, до сих пор полное волнения и надежды, отразило невероятное облегчение – и мгновение спустя Лизавета оказалась в его крепких объятиях.

– Я так рад тебя видеть!..

– Да, я тоже…

Отец отстранился, чтобы хорошенько её рассмотреть. Сам он выглядел уставшим: гнал, наверное, во весь опор, – но к усталости примешивалось ещё и счастье. В отличие от Лизаветы он всё ещё верил, что их история может закончиться хорошо.

– Я так волновался, когда ты… – отец не договорил.

Словно не в силах поверить, что Лизавета настоящая, он продолжал во все глаза глядеть на неё, прикасаться: сначала сжал плечи, затем – стиснул тонкие пальцы. Он не заметил, что она не пожала его руку в ответ, что улыбнулась лишь коротко, вымученной, а отнюдь не довольной улыбкой.

Обида, колыхавшаяся в груди Лизаветы с прошлого вечера, при виде отца отступила. Он всё ещё был человеком, необдуманно отдавшим её водяному, но вместе с тем это был её батюшка. Тот самый, что возился с ней вечерами, катая по полу деревянные игрушки. Тот самый, что до сих пор при возвращении из любой поездки обнимал её первой, до мачехи. Тот самый, что о её замужестве говорил не как о возможности заключить выгодный союз, а как о способе уберечь ей, Лизавету, найти ей достойный кров и пристанище. Тот самый, что сейчас так трясся над ней, боясь потерять.

– Пойдём внутрь, – мягко сказала она, позабыв о недавней дерзости.

– А? – отец, всё это время бормотавший что-то невнятное, утешающее, вмиг встрепенулся. – Да, ты, верно, права. Тебе надо собраться, а мне, пожалуй, что отдохнуть. Гнал, как проклятый…

В груди Лизаветы кольнуло желанием согласиться. Она могла бы сказать, что имела в виду именно это, и отсрочить разговор ещё на день – целый день, когда её отец был бы попросту счастлив. Она могла бы притвориться и нарушить зарок, данный самой себе каких-то пару часов назад.

– Да и с утра ехать сподручнее. Не будем до ночи останавливаться на постой, полдороги за раз покроем. Так, может, не через три с лишком дня, а пораньше уж дома будем…

– Не будем, – Лизавета вытолкнула из себя слова, точно камни с горы.

Отец замолчал на полуслове, поглядел на неё непонимающе. На лбу его появилась тонкая морщинка – подозрение, которое он ещё мог загнать вглубь сознания. Но Лизавета не позволила:

– Я никуда не поеду. Не смогу.

Морщинка стала глубже, уголки губ опустились.

– Я не верила тебе всё это время – скрывала, но не верила, но ты был прав. Водяной существует, я видела его, и теперь для меня нет пути обратно.

Последняя надежда в глазах померкла, взгляд ожесточился.

– Если я уеду, то тем самым причиню тебе вред.

Вот оно: мгновение озарения. Только что отец, разозлившись на водяного, был готов рвать и метать, но несколько слов – и он понял. В злости не было смысла, потому что ею нельзя было ничего изменить.

– Но… – отец потёр бороду, глаза его забегали в поисках хоть какой-то лазейки. – Это из-за уговора, так? Но я уже нарушил уговор, потому что не привёз тебя вовремя, и ничего не случилось. Так что это может быть просто какой-то трюк, чтобы удержать тебя здесь, поэтому…

Надо же, а они были похожи. Лизавета вспомнила, что рассуждала в точности так же, и вспомнила, как именно Лад осадил её.

– Я была здесь в оговоренный срок – а как я здесь оказалась, не так уж и важно. Он объяснил мне, что договоры у водяных не так строги и точны, как у наших купцов.

Она попыталась пошутить, улыбнуться, чтобы смягчить обстановку. Но отец даже не притворился, будто ему понравилось меткое сравнение.

Некоторое время он стоял молча. Люди по-разному переносят трагичные новости: кто-то бушует, кто-то кричит, кто-то плачет, но истинная безысходность требует тишины. Она окутывает человека собою, отрезая от мира, превращая в шум все слова, кроме: «Ничего не получится».