Текст книги "Слепой секундант"

Автор книги: Дарья Плещеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Какого черта он подкрадывается к богадельне из-за карантинных домов, а не идет прямо по деревне?

– Прикажете последить?

– Да уж сделай милость!

Тимошка исчез.

Первыми вернулись Еремей с Фофаней.

– Докладываю – того лакея, Демьяна, в самую богадельню не впустили, только корзинку у него забрали, – сказал Еремей. – И он сейчас возвращается к Волковой деревне. А я бы, раз уж мы здесь, последил – не притащат ли еще каких корзинок с денежной начинкой.

– Дело говоришь. А не попадался ли вам у богадельни плотник с ящиком? Его Тимошка приметил.

– Что там делать плотнику?

Некоторое время спустя явится Тимошка с докладом: плотника впустили.

– Сдается, он-то нам и надобен, – сказал Андрей. – Ну-ка, Еремей Павлович, отправляйся с Фофаней и Тимошей в разведку. У вас есть план, что вычертил Мельник. На плане – богадельня со всех сторон. Сообразите-ка, где встать, чтобы не упустить новых визитеров и плотника – ежели выйдет.

– Не нравится мне, что ты, Андрей Ильич, один тут остаешься, – прямо сказал Еремей.

– А что со мной станется? Кто в такое время пойдет слоняться меж карантинными домами?

– Плотник, – вместо Еремея ответил Тимошка.

– Пристрелю к чертовой матери.

– Нам только разбирательства с полицией недоставало, – проворчал Еремей.

– Да какое разбирательство? Снегом завалить – а по весне, когда найдут, нас уж точно не изловят, – подал голос Фофаня.

– Ты, советчик! Как бы Андрея Ильича этот плотник снегом не завалил! – повысил голос Еремей. – Тимошенька, ты, дитятко, тут останешься. И ежели тебя барин станет гнать в разведку – дальше, чем на десять шагов, не отходи. Коли что случится – стар-то я стар, а кулак у меня молод!

Тимошка понял, что слушаться в этом деле нужно не барина, а Еремея.

– Если там, в богадельне, засел помощник нашего злодея и передает деньги злодею через гонца, то плотник может оказаться таким гонцом, – сказал Андрей. – Но вряд ли он пришел всего ради тридцати рублей. Может статься, помощник уже скопил некую сумму, и он ее сейчас заберет. А может, явятся еще господа с корзинками. Среди бела дня они к раскольникам в богадельню не потащатся – а когда все болезные там уже спать улягутся, то принести и передать корзинку привратнику можно без хлопот.

– Жаль, не спросили мы Кузьму, как этого Демьяна с корзинкой отправляют – в одно и то же время ли… – Еремей задумался. – Может, есть некий час, когда положено являться с данью. Будем ждать…

Ждали долго. Никто в богадельню не явился. Зато, чуть ли не два часа спустя, вышел плотник.

– Ну точно, деньги для хозяина взял! Еремей Павлович, надобно исхитриться и за ним ехать. Как бы это сделать? – спросил Андрей.

– Местность пустынная. Плотник сразу заметит, что за ним возок тащится. Но ежели он заходил со стороны карантинных домов – то, может, его где-то там ждут сани? Тимоша, где ты его заметил? Как он шел? Покажи на плане! – потребовал Еремей.

В карманах, висевших в возке на стенках, были и свечные огарки, и огниво. Забравшись внутрь, Еремей с Тимошкой ползали пальцами по плану. И вдруг додумались: какого лешего они торчат меж домами, когда можно войти в один, подняться во второе жилье и сверху обозреть окрестность?

Дверь оказалась заколочена, однако Тимошка обнаружил выдавленное окно. Он залез в дом, поднялся наверх и доложил: никакие сани плотника не ждут, а он обходит Волкову деревню чуть ли не по снежной целине – есть там тропка, но уж очень убогая.

– Стало быть, от кого-то скрывается, – сообразил Еремей. – Вот теперь за ним по следу и поедем. Версты через полторы нагоним – он и не догадается. Мало ли откуда мы взялись?

Плотник вышел к Литовскому каналу, вдоль которого тянулась проезжая дорога, и двинулся в сторону Невского. Андреев возок затерялся среди крестьянских саней и потихоньку следовал за плотником. Там, где свет из окон падал на улицу, удалось разглядеть плотника получше. Он и точно был высок, плечист, бородат, в длинном армяке, в толсто намотанных онучах и лаптях, отчего ноги казались чуть ли не античными колоннами.

Еремей, выскочив из возка, двинулся следом, вернулся и доложил: преследуемый вошел в скромный домишко. Судя по тому, что время было позднее, там он и собирался остаться на ночь.

– Отлично. А мы едем к Гостиному двору искать Афанасьева кума, – решил Андрей. – Ты, дяденька, бери вожжи, а ты, Тимоша, останься тут и жди нас.

Он хотел нанять пару гостинодворцев, посулив им по полтине, чтобы караулили до утра домишко – не придет ли кто за деньгами, что плотник забрал в богадельне, и не понесет ли их к мусью Анониму.

– Как-то оно больно заковыристо, – сказал Еремей.

– Ежели речь о больших деньгах, то не заковыристо, – возразил питомец. – А через богадельню деньги проходят немалые.

Гостинодворцев наняли, задание им растолковали и поехали домой – в дом, где уже выстыла печь. Пришлось растапливать, чтобы не околеть с холоду.

Ночью пошел дождь. К утру все дороги развезло так, что хоть на лодке плыви.

– Веселенькая же будет Масленица, – заметил Еремей. – Тимоша, поезжай к нашим сторожам верхом. Расспроси их хорошенько.

Вернувшись, Тимошка рассказал, что никто к плотнику не являлся, а сам он сидит дома и, очевидно, промочив ноги во время ночного своего гулянья, лечится какой-то крепкой настойкой. Гостинодворцы кое-что узнали от бабы, которая спозаранку вышла из домишка – обиходить корову в хлеву. Красивая молодая вдова заигрываний двух дюжих молодцов не отвергла, жеманничала с ними у калитки и рассказала про постояльца, коего знала под именем Трофима Жукова.

Он нанимал комнату, жил уже более месяца, причем жил – иному барину впору: не жалкие щи со снетками ел, а чуть не каждый день – яишенку из шести яиц, сам приносил мясо и велел стряпать то зайца с лапшой, то жареную курицу, так что и хозяйке перепадало. А где плотничает, от себя ли нанимается или состоит в артели, того вдова не поняла. Гостей он не принимал, женщины к нему не бегали, хотя детина был видный.

– Ох, такой же он плотник, как я – архиерей, – сделал вывод Еремей. – Чего ж не ходить по городу в армяке и с ящиком? Никто приглядываться не станет, плотник во всяком доме пригодится. А в ящике столько денег можно унести – князю Таврическому и не снилось.

– Эх… – тихо молвил Фофаня. В одно слово он вместил целую историю: как бы он, Фофаня, шел следом за плотником, да как бы выждал нужный миг и запустил руку в ящик, как бы дал деру и вынырнул где-нибудь в Орле, одетый с иголочки, в собственном экипаже…

– Если никто к нему не приходил за весь месяц, значит, он сам доставляет деньги хозяину, – решил Андрей. – Фофаня, ты меня на мысль навел. Ежели Еремей Павлович займет этого мнимого плотника беседой, сможешь ты незаметно пошарить у него в ящике?

– Смогу! – обрадовался Фофаня. – Да только он, может, деньги за пазухой носит.

Однако уговорились сделать опыт. Полдня караулили плотника. Потом Еремей прилип к нему с расспросами, где тут поблизости храм, в котором знаменитая Тихвинская Богоматерь, и не понимал объяснений до той поры, пока Фофаня не пошарил в ящике.

– Ничего там нет, – заявил Фофаня. – Одни молотки да гвозди всех разборов. Еще рубанок. И, кажись, долото.

– А у меня иная добыча. Этот господин из благородного сословия, – сказал Еремей. – Старается говорить на деревенский лад, да только все на господский сбивается.

– Может, он и есть вымогатель? – сам себя спросил Андрей. – А борода – фальшивая? Нацепляет же ее, чтобы сойти за федосеевца.

– Может, и так, – согласился Еремей и настоял вновь ехать к Мельнику, чтобы помог наладить наблюдение за домом странного плотника.

Мельник гостям не обрадовался. Он еще не нашел следов графа Венецкого – статочно, и не искал. Напомнив, что не желает путаться в политические игры, отставной полицейский присоветовал бабу-просвирню, трудившуюся при Крестовоздвиженском соборе. Баба эта, проведя бурную молодость, остепенилась и очень боялась, как бы кто не прослышал о ее давних художествах.

Отыскали просвирню. Услышав, что явились посланцы от Мельника, она перепугалась, но довольно скоро сообразила, что требуется. Жила она со вдовой сестрой, у той были внуки, парнишки-погодки, их-то и удалось нанять, чтобы ходили следом за мнимым плотником.

На всю эту суету ушло четыре дня. Вечером пятого дня Тимошка отправился на встречу с парнишками. Вернулся с новостью: плотник опять побывал в богадельне. И затем повадился ходить туда каждый вечер.

– Ежели он не носит денег при себе, значит, пока он в богадельне, деньги лежат дома в тайнике, – догадался Андрей. – Фофаня, ты тайники отыскивать умеешь?

Вдова, пустившая на постой мнимого плотника, имела двух дочек и часто ходила с ними в церковь, к вечерней службе. Дом оставался пуст на два с лишним часа. Замок не представлял особой преграды для Фофани, и вор без помех забрался в комнату постояльца, в то время как Еремей с Тимошкой караулили; Фофаня научил их словечку «стоять на стреме».

Найдены были деньги в количестве ста двадцати рублей и белье, которое скорее подошло бы чиновнику средней руки, уже имеющему свой экипаж и нанимающему хорошую квартиру. Фофаня клялся и божился, что обшарил все места, где только могут быть тайники. Его на всякий случай обыскали. Оказалось – ничего не присвоил.

– Значит, плотник где-то с кем-то встречается и передает деньги, – такой вывод сделал Андрей. – И очень просто – скажем, сидит он в трактире, пьет, ящик стоит рядом на полу. Подсаживается другой человек, с таким же ящиком, свой оставляет, с денежным уходит… Может статься, он уж заметил слежку, – Андрей развивал свою мысль. – Тогда сменит местожительство, оставив нам на память одну лишь фальшивую бороду. И мы его в столице более не найдем, а к богадельне он пришлет кого-то другого.

– К чему ты клонишь, Андрей Ильич?

– К тому, что надо действовать решительно.

– Уж действовали… – до того Еремей даже не вспоминал вслух о похищении доктора Граве. Но вот пришлось.

– У нас нет другого выхода, – сказал Андрей.

– А понимаешь ты, сударик мой ненаглядный, что этого сокола ясного, если выкрадем, живым выпускать нельзя?

– Понимаю.

– И что ж?

– Отвезем к Шешковскому.

От такого неожиданного решения Еремей присвистнул.

– Этакие соколы – по его ведомству, – добавил Андрей.

Снова на ум пришла сверкающая шпага с грязным эфесом. Незнакомка считала, что Андрей неспособен взять в руки такое оружие. Способен, черт бы побрал эту философствующую особу!

* * *

Плотника пленили, когда тот возвращался из богадельни. Засаду устроили у карантинных домов.

К тому дню основательно подморозило, наезженная дорога обратилась в лед, тропки стали непроходимы. Фофаня, готовясь к делу, нарочно изготовил хороший кляп и сам сел на пути у плотника, изображая страдальца, что неудачно грохнулся на ледяных комьях и повредил ногу. Плотник оказался силен и доверчив – на руках донес Фофаню до возка, а там был схвачен Еремеем с Тимошкой и полчаса спустя уже стоял со связанными за спиной руками перед Андреем.

– Господин Жуков? – спросил Андрей. – Садитесь. Разговор будет долгий.

Плотник, избавившись от кляпа, первым делом спросил:

– Ты, барин добрый, пошто людей на дорогах хватаешь? Мы-ста люди простые, не еретики, не бусурманы, колды от барина на промысел идем, бумагу берем…

– Будет, сударь, комедию ломать, – сказал на это Андрей. – Тимоша, вы этого господина за бороду дергали? В руке не осталась?

Тимошка радостно схватил пленника за бороду – и тут выяснилось, что она настоящая. При этом Еремей, стоя рядом с питомцем, целился в плотника из пистолета. Другой пистолет был на столе, у Андрея под рукой. На скамье, у бедра, лежал кард. От человека, выполняющего тайные поручения «малого двора», можно было любой пакости ожидать – даже от связанного.

– Такую ведь за неделю не вырастишь, – заметил Андрей. – Вы, я полагаю, уже давно исполняете поручения известной персоны?

– Какой персоны?

– Не хочу называть имени. Той, для коей приносите деньги из богадельни.

– Я приношу деньги из богадельни? – мнимый плотник был просто ошарашен. – Господи помилуй, что за бред?

– Очевидно, мне придется рассказать то, что вы и сами, сударь, отлично знаете. Деньги, которые запуганные столичные жители платят вымогателям, чтобы избежать скандалов, стекаются в богадельню федосеевцев. Оттуда вы доставляете их известной персоне. А на что эти деньги могут быть потрачены – вопрос, ответ на который был бы очень любопытен господину Шешковскому.

– То, что вы сказали… Вы уверены в сем? – с непонятной радостью спросил плотник.

– Пока ничто меня в противном не убедило.

– Но коли так… Могу ли я верить, что ваши сведения точны? – в голосе звучала странная надежда…

– Андрей Ильич, пусть этот господин расскажет, как с вымогателями связался, – посоветовал Еремей. – Может статься, и грех его невелик, и он сам не чает от них избавиться.

– Пожалуй, ты прав, – уловив его мысль, согласился Андрей. – С вымогателей станется и курьера своего держать на такой же веревочке, как Коростелева. Ну, сударь, расскажите о себе.

– Это самая нелепая история из всех, какие только могут случиться с человеком, – начал плотник. – Поверьте мне на слово, сударь.

– Соврет, ваша милость! – встрял Фофаня. – Кабы не шур оказался! Одет-то подлым мужичищем, а речь – барская!

И тут плотник перешел на французский язык:

– Коли угодно, считайте ложью. Но другой истории не будет – только одной могу потешить. Я не тот, кто вам нужен, и велите своему человеку, чтобы убрал пистолет. Он целится мне в грудь и в четырех шагах не промахнется. А коли случайно спустит курок?

– Дядя Еремей, ты? – Андрей рассмеялся. – Угомонись, – сказал он. – Полагаешь, я сам себя защитить не сумею?

– Откуда этому детине знать, что ты, сударь, на звук нож кидаешь? – сердито спросил Еремей. – А я, не обессудь, его все-таки вижу.

– Тяжко быть калекой, – заметил Андрей. – Собственный мой человек надо мной власть взял. Ну, стой с пистолетом, коли не лень. Говорите, сударь, да кратко – не то у Еремея рука устанет, как раз и нажмет на спуск.

Плотник впервые улыбнулся и перешел на русский язык:

– Вы правы – я из почтенного семейства. Почтенного, но бедного. А полюбил девицу, дочь богатого родителя. Поскольку в письмах мы себя называли Элизой и Валером…

– Молиеров «Скупой», оттуда любовники?

– Да, точно так и было. Отец моей Элизы отличался скупостью. Повенчаться нам не удалось – ее вдруг сговорили и чуть ли не назавтра отдали за богатого барина. Но любовь наша не прекратилась, мы нашли способ видеться… Она родила дочь. Мы двое и ее верная девка знали, что дочь от меня. Назовем дочь… ну хотя бы Гиацинтой…

– «Плутни Скапеновы». Однако вы с вашей любезной хорошо изучили Молиера.

– Да. У Молиера все юные любовники в конце концов соединяются. Это нас хоть несколько утешало. Гиацинта выросла, ей исполнилось шестнадцать, а супруг моей Элизы сильно захворал, пришла пора писать завещание. Пока Элиза хлопочет вокруг умирающего, у Гиацинты появляется воздыхатель, да такой ловкий, что сманивает ее бежать из дому. Но дочь, к счастью, оставила матери записку, где ее можно сыскать. Элиза умоляла меня воротить беглянку домой, пока это дело не открылось – старый черт просто не внесет девицу в завещание. Я помчался, нашел парочку, сумел убедить Гиацинту вернуться домой – и тут вмешалась нечистая сила. Я буквально на четверть часа привел ее в гостиницу, в свою комнату, и вдруг туда врываются какие-то люди, тычут в нас пальцами, полицейский пристав как с неба свалился… Словом, меня обвинили в совращении и в похищении девицы. Вообразите мое положение. Оправдаться я могу одним способом – для этого бы следовало доказать, что она моя дочь. Это легко – девка, наша посредница, по приказу Элизы доложит всю правду. Но тогда – прощай, завещание!

– А назвать подлинного похитителя?

– Гиацинта, как оказалось, знала лишь его вымышленное имя. Чем более я думал об этой истории, тем более находил в ней подозрительного.

– Точно ли вымышленное?

– Да. Маркиз де Пурсоньяк.

– Бедное дитя не читало Молиера…

– Увы. Фальшивый маркиз подевался неведомо куда. Призывать на помощь полицию – значит стать посмешищем всего Санкт-Петербурга.

– Где сейчас Гиацинта?

– Я усадил ее в наемный экипаж, велел везти к бабке. Мать Элизы жива и готова защитить внучку. А самому мне пришлось скрываться – пока не узнали моего имени и звания.

– Судя по бороде, скрываетесь вы весьма долго.

– Я должен защитить Элизу и мою дочь от подлеца. Он уже угрожал Элизе, что расскажет умирающему старцу о похождениях Гиацинты. Но той пока удается тянуть время. Я узнал, что вымогатели преследуют еще несколько семейств. Деньги стекаются в богадельню. Там живет разорившийся безногий купец, по прозванию Аввакум Клушин. Сторож, он же привратник, передает ему приносимые пакеты. А я как-то оказал этому сторожу, Федору, услугу, и потому он пускает меня. Я сижу у него в каморке, прислушиваюсь, он пересказывает новости. Ежели кто заглянет – так я поломанную скамейку чиню.

– Узнают федосеевцы – обоим вам несдобровать, – сказал Еремей.

– Сам знаю. Да ведь нужно понять, куда эти деньги деваются. До сих пор никто за ними как будто не приходил – или же Клушин умудряется их кому-то передавать в молельной, куда его на руках носят. Но Федор утверждает, что в молельной бывают только свои, проверенные люди. Я уж не знаю, что и думать… – бородач замолчал.

– Ишь ты, – прошептал Фофаня. – А ведь не врет…

– До чего ж это похоже, – сказал Андрей. – Ловкий щеголь втирается в доверие к девице, подбивает ее на опрометчивые поступки…

– На что похоже, сударь?

– На то дело, ради коего и я тут оказался. Сдается мне, что мы, коли вы правду сказали, за одним подлецом охотимся.

– Сдается, так, – подтвердил внимательно слушавший Еремей.

– Объединим усилия? – вдруг спросил Андрей.

– Я должен это обдумать.

– То есть обсудить с Элизой? Как угодно. Фофаня, нужен способ, каким господин Валер даст нам знать о согласии, – в голосе Андрея звучала неколебимая уверенность.

– А чего тут думать? У Казанского собора, где нищие сидят, есть безносая баба, звать Феклой. Ее все знают. Сказать ей – вот-де копеечка на помин души раба Божия Калистрата. Копеечку дать непременно! Она ответит: хороший был мясник, честно торговал. И тогда – отдать ей письмецо. Да только написать на нем – Феофану-де в собственные руки.

Андрей улыбнулся:

– Вас, Валер, мне Господь послал, – сказал он. – Словно бы говорит мне: и слепой, коли все силы приложит, может против зла побороться. Узнайте, когда этот Аввакум Клушин появился в богадельне. Сдается мне, что от силы месяца три назад.

– А вы? Какова ваша история? – спросил Валер.

– Примерно такова же. Хочу предупредить – вымогатели убивают тех, кто видел и может опознать маркиза де Пурсоньяка. Поэтому спрячьте свою Гиацинту подальше. Дом бабки, боюсь, не самое надежное место… А ваша Гиацинта… – Андрей замялся, не зная, как составить вопрос. – Она дала маркизу доказательства своей любви?

– Не знаю, – признался Валер. – Мне она сказала, что ничего предосудительного… Но все девицы так говорят…

– Я бы хотел с ней встретиться.

– Могу ли я доверять вам? – прямо спросил Валер. – Я вам свою нелепую историю рассказал. Про вас же знаю только то, что вы утратили зрение и для неизвестной мне надобности ищете встречи с вымогателем. Простите, но я, пока не пойму, с кем имею дело, устраивать вам встречу с Гиацинтой не стану.

– Пусть так, – согласился Андрей. – Я действительно не хочу вам ничего рассказывать. Я и сам стараюсь не вспоминать, а помнить только, что у меня есть враг… – он не хотел вспоминать о Грише, о Катеньке, об Акиньшине – но именно сейчас ощутил то, чего не знал с отрочества, – подступающие к глазам слезы. А представать перед кем бы то ни было рыдающим – было выше его сил.

– Идемте, сударь, идемте, – сказал Валеру Еремей, распутывая веревки на руках пленника. Дядька слишком хорошо понимал, что всякая стойкость, даже такая неколебимая, имеет пределы, и видел, что Андреев предел уже очень близко.

– Что касается Гиацинты – я должен говорить с Элизой. Но могу ли я сделать что-то для вас помимо этого? – вдруг спросил Валер.

– Да, – помолчав, ответил Андрей. – В Гатчине служит некий чиновник Вяльцев. Возможно, там же живет его приятель Решетников. Если бы вы разведали об этих людях… Может статься, они прячут у себя девицу восемнадцати лет…

– Думаю, что смогу съездить в Гатчину.

– Как жаль, что я не вижу вас, Валер.

Андрею казалось, что довольно было бы увидеть лицо мнимого плотника – и зародившееся доверие получило бы основу. А пока – он и верил, что Господь послал ему соратника, и боялся ошибки.

– Мы встретились на редкость странно, – заметил Валер. – Только знаете ли, сударь? Ваше бесстрашие мне по вкусу. Я сам не такой отчаянный. Я даже не представлял, что буду делать, ежели найду вымогателя, Не к полю же его звать. Вот сейчас я говорю вам прямо – не знаю, хватило ли мне бы смелости довести эту затею до конца. Вам бы хватило…

– Да. Думаю, я убью его!

– Сдается, да. Только будьте осторожнее. Какое-то чувство подсказывает мне, что об осторожности у вас смутное понятие.

– Вы это говорите человеку, которому более нечего терять?

– Я должен был сказать. На самом деле я буду в вечном долгу перед тем, кто избавит от вымогателей Элизу и мою дочку. Я понимаю, что осторожный не взялся бы за это дело! – воскликнул Валер. – Я, может быть, всю жизнь буду вам благодарен за то, что вы сегодня велели привезти меня сюда с кляпом во рту. Потому что, если бы я завтра выследил вымогателя, то… то я не знаю…

– Вы бы, как говорит наш Фофаня, до весны сами упокоились бы в сугробе, – безжалостно сказал Андрей. – А весной никто бы убийцу найти уже не смог.

На том и расстались.

* * *

– Может статься, Клушин и есть вымогатель? – размышлял Андрей. – Притвориться обезножевшим несложно. Хорошо было бы спугнуть этого Клушина! Если он удерет из богадельни, то скоро Коростелев получит распоряжение посылать Демьяна в иное место. Может, там нам будет удобнее выследить мерзавцев. Как бы это сделать?

– Шутку сшутить, – предложил Фофаня.

– Какую шутку?

– Обыкновенную – послать в богадельню человека с корзиной, в корзине – пакет, а в пакете какая-нибудь дрянь.

– И что же?

– А то, что когда сталкиваешься с тем, чего понять не можешь, то шарахаешься в сторону, а то и удираешь во весь дух, – объяснил Фофаня. – Коли бы он вынул из пакета воблу, или бабий чулок, или хоть кошачье дерьмо, то стал бы голову ломать – что это значит? Ему б и на ум не взошло, что ни хрена не значит! А коли он бы не увидел смысла и не понял, чья работа, то от греха подальше бы и убрался, покамест это дельце не прояснится…

– Умно! – Андрей невольно улыбнулся. – Что скажешь, Еремей Павлович?

– А то скажу – это затея для твоей горячности. Сейчас мы знаем, кто и где получает деньги. Спугнем – он в такую нору забьется, что уж не выследим никогда. У нас нет роты лазутчиков, чтобы расставить вокруг богадельни и взять ее в осаду.

– Так Демьян бы к нему вывел.

– А если бы он, этот Клушин, который, может, и не Клушин вовсе, решил: все равно господа Коростелевы разорены, ну их к лешему? И сиди тогда в «Городе Мадрите» хоть до второго пришествия!

Андрей вздохнул. Но, согласившись с дядькой, на всякий случай запомнил мудрую Фофанину выдумку. Чтобы не мешать Валеру, решили пока вокруг богадельни не мельтешить, ее население зря не беспокоить.

А еще через два дня явился Афанасий.

– Докладываю вашей милости, – сказал Афанасий гордо. – Я там, в Твери, писца нанял, он с моих слов сразу все записал, покамест я не забыл. Вот тут – про всю дворню. Я старого истопника отыскал, он мне за сорок копеек все выложил.

– И каков улов? – спросил Еремей.

– Улов таков, что есть некая особа. Но тут бы с докторишкой потолковать надобно. Неспроста он про нее забыл…

Нельзя сказать, чтобы доктор обрадовался явлению непредсказуемого пациента. Но принял его в кабинете более или менее любезно.

– У нас новости из Твери, господин Граве, – сказал Андрей. – Без вас не разобраться. Афанасий, говори!

Афанасию по-своему повезло – он, сам уже старик, легко сходился с другими стариками, помнившими барыню, и те ему многое поведали.

– Дворня вся досталась племяннику, Самохвалову. Про беглого лакея Юшку с сыном Васькой истопник помнит.

– А что ж за особу тебе назвали? – подсказал Андрей.

– При барыне воспитанницы постоянно жили…

Услышав это, Граве хлопнул себя по лбу.

– За полгода, что ли, до того, как она на воды собралась, привезли ей девицу четырнадцати лет. Сиротку. И она ту девицу с собой в Берлин брать не стала, оставила у сестры. Сестра года два погодя сговорила ее замуж за хорошего человека, чиновное лицо. А девица убежала. И по сей день не знают, куда и с кем.

– Господин Граве? – Андрей повернулся туда, откуда прозвучал хлопок по лбу. – Вы ведь что-то можете сказать?

– Да, это Геня. Евгения.

– Редкое имя, – заметил Андрей.

– И редкий нрав. Барыня, бывало, как примется ей выговаривать: кротости-де в тебе нет, чувствительности нет… А она стоит, как каменный идол, не шелохнется. Другая бы подластилась – барыня это любила. А эта… Она ведь однажды с кавалером до крови подралась!

– Редкий нрав, – согласился Андрей. – Замуж, стало быть, не пошла, а сбежала.

– Могла сбежать в мужском наряде. Это за ней водилось – у нее как-то штаны с камзолом отняли, – вспомнил Граве.

– Это она! – все в Андреевой голове как будто совпало – он вспомнил незнакомку, что увезла Машу из столицы, вспомнил, что рассказывал Тимошка про Машино бегство из обители… Стопку философских книг тоже вспомнил… – Господин Граве, выдать вас вымогателям могла именно эта особа, больше некому, – сказал Андрей. – И она же, выполняя их распоряжения, разъезжает по столице в мужском костюме. Не удивлюсь, коли вы с ней даже встречались в свете. Что еще вы помните про эту Евгению? Черты лица, приметы?

– Да какие там черты? Обыкновенное лицо. Ростом чуть не с меня… Господин Соломин, вы же понимаете, что я не нарочно забыл о ней? Просто я перечислял дворню… и честно забыл о воспитаннице! Мало ли кто у барыни сидит, все напудренные, нарумяненные, чего их разглядывать?

– Понимаю. Жаль, что вы не можете ее опознать, – холодно сказал Андрей. – Ну, более беспокоить не стану. Благодарю за сведения. Буду преследовать вымогателя дальше.

– Вам что-то удалось сделать? – как-то нерешительно спросил Граве.

– Да. Я знаю, где сидит его помощник, собирающий деньги. А может, это он сам и есть. Изображает обезножевшего в богадельне за Волковой деревней, у староверческого кладбища. Вы все еще хотите просить меня, чтобы я не лез в это дело?

Андреева прямота несколько смутила доктора.

– Мне тридцати рублей не жаль, – сказал Граве. – И если бы я мог оставить все как есть, то и оставил бы. Но вас ведь, сударь, не остановишь.

– Да, это так. Присоединяйтесь.

– Но что я могу?

– Вы бываете в свете. Узнайте, готовится ли где богатая свадьба, где за невестой дают миллионы. Мне кажется, об этом во всех гостиных должны судачить. Я в них не бываю, а вы всюду приняты.

– Это я могу.

– Ну, значит, с Божьей помощью и вы благое дело совершите. Дня через три, через четыре я пришлю к вам человека.

– Отступитесь. Ведь добром не кончится, – глядя в пол, произнес доктор. – Право, отступитесь. Убьют вас…

– Или я убью.

– Тоже плохо. Поймите, что все эти знатные господа, коли дойдет до следствия, вовеки не признаются, что платили вымогателю! И выйдет, что вы убили каких-то людей просто из блажи. Угодите вы в каземат!

– Мой каземат всегда при мне. А теперь – позвольте откланяться, – Андрей встал, не дожидаясь прощальной речи доктора, положил руку Еремею на плечо и пошел прочь из кабинета.

Граве догнал его уже в сенях.

– Стойте, стойте! – крикнул он по-немецки. – Вот, это пригодится вам, не отказывайтесь! – и сунул в карман Андреева кафтана два свертка – два столбика золотых монет, упакованные в плотные бумажки.

– Откупился. Совсем онемечился, – сказал Еремей, когда доктор вернулся в кабинет.

– Видишь, дяденька, как скверно и гадко врать? – нравоучительным тоном спросил Андрей. – Вот врет, будто немец, и теперь от вранья ему одно разорение… Хорошо бы он про богатые свадьбы узнал, – продолжил Андрей уже в возке.

Тут вспомнилась Катенька. И Андрей опять замолчал. После первого отчаяния, скорби и попыток во всем обвинить себя, он стал звать невесту для бесед.

– Ты ли это? – беззвучно спрашивал он у едва ощутимого кожей сквознячка. – Ты ли вернулась на миг? Побудь со мной, не уходи! – и просил прощения за свою нелепую гордость – мог же сразу приехать к Катеньке, не заезжая к Грише, и не скрываться от нее, и вместе с ней посещать Граве, других врачей искать. Нет – вообразил себя постыдным калекой, при виде которого любовь разом помирает, зато рождается тягостная и обременительная жалость. Теперь же остается вызывать в памяти милое лицо, по-домашнему окрученные вокруг головы косы, и каяться в том, что не сумел ответить на Катенькину искреннюю любовь. Остается называть себя дураком и тосковать, и молить невесту хотя бы во сне явиться. – Кабы ты хоть обиделась, не стала меня искать, то и уцелела бы, – говорил Андрей. – А что бы тебе стоило обидеться… я того ведь и добивался… А ты-то любила меня сильнее, чем я тебя…

Еремей догадывался об этих немых беседах и не мешал. Он знал – должно пройти время, да немалое, чтобы питомец успокоился.

* * *

Розыск зашел в тупик. Господин Валер после беседы со своей любовницей, возможно, струхнул, Граве откупился.

Два дня прошли в домашних заботах. Еремей, решив, что рано или поздно придется приступаться к беспоповцам, принялся растить бороду. Однако Валер оказался более решителен, чем думали. Он, потолковав со своей Элизой, прислал-таки через бабу Феклу записочку В записочке предлагалось встретиться в том самом «Городе Мадрите», где Андрей уже побывал.

– Бережется, – заметил Еремей.

– Правильно делает, – ответил питомец. – Но и мы побережемся. Подъедем заранее и высмотрим, один ли этот молиеровский герой приедет или кого-то с собой на хвосте притащит.

Оставив на хозяйстве Афанасия, поехали в «Город Мадрит» вчетвером. Фофаню определили в лазутчики – он, когда приехал в простых извозчичьих санках господин Валер, старательно исследовал окрестности, но никакого хвоста не обнаружил. Выждав для верности еще минут десять, Андрей велел вести себя в «Город Мадрит», где Валер нарочно для переговоров снял комнатку.

Тот был одет соответственно своему дворянскому происхождению, но бороду не сбрил. Из чего следовало – замысла докопаться до тайн староверской богадельни не оставил.

– Не стану тратить время на реверансы, сударь, – сказал Валер, поздоровавшись. – Я рассказал о нашей встрече Элизе. Женщины порой бывают решительнее нас. Элиза сказала так: ежели все кончится благополучно и супруг ее не вздумает переделывать завещание, то начнется вторая часть сего романа – преследовать будут уже Гиацинту. А ей как-никак замуж выходить. Так что «змею следует растоптать, покамест она лишь змееныш» – вот подлинные слова Элизы. И что когда человек, мол, будучи слеп, берется за такое дело… Словом, она вдруг поверила в ваши способности.