Текст книги "Чужие голоса"

Автор книги: Дарья Климова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Ольга Вуд, Мария Булатова, Валерия Гаврукович, Дарья Климова, Наталья Костина, Ирина Рыжих, Катерина Рэйкир, Валерия Скритуцкая, Леся Солнечная, Станислава Ан, Надя Ларионова
Чужие голоса

Вступительное слово

Я много чего боюсь. Смерти близких, собственной болезни, которая лишит сил и возможностей, финансовой нестабильности, большой воды и написать свежую сплетню не в чатик, а на открытый канал. А ещё каждый новый набор писательских курсов, я боюсь, что в этот раз ничего не получится. Не случится того самого мэтча, о котором мечтает каждый преподаватель. Когда тема занятий идеально подходит запросу участников, учебные тексты получаются стройными и увлекательными, а внутри группы складывается атмосфера творческого порыва и безопасной среды.

С курсом «Независимый автор 2.0» были все те же страхи – не попасть в запрос, не найти слов для обратной связи, не сплотить участников так, чтобы после окончания они продолжали быть друг для друга поддержкой и писательской компанией. Но всё получилось. Теория пришлась по вкусу, практика оказалась по силам, а дружба зародилась сама собой. А главное – получились тексты. Разные, сложные, яркие, важные, живые и откровенные тексты о том, как причудливо меняется реальность, если посмотреть на неё под новым углом.

Именно в этой изменённой творческим экспериментом оптике, через которую обыденность кажется неожиданной, а фантастические допущения – абсолютно логичными и уместными, мне видится ценность сборника, который вы сейчас держите в руках.

Эти рассказы – проза молодая и открытая, а происходящее в ней – странное и повседневное в одинаковой мере. Космическая опера, воспоминание из детства, магический реализм, история чувств, антиутопия. За кросс-жанровостью и метафоричностью сюжетов скрываются размышления о самом болезненном – страхах, изменчивости мира и поиске себя.

Я сама много чего боюсь. Но если современная русская проза будет такой же свободной в форме и содержании, как эти тексты, то за неё мне станет спокойнее, честное слово.

Ольга Птицева

Станислава Ан. Встреча за зеркалом

Динь-дон… динь-дон… зеркала поют, сердце молчит. Я иду лабиринтом, не глядя по сторонам. Рядом хмурый мужчина. Почему он всегда рядом. Это раздражает. Я, не удержавшись, показываю ему язык. Он отвечает тем же. Обезьяна и кривляка. Можно подумать, что шут здесь он, а не я.

Иду вперёд под музыку зеркал. Хочу поймать хоть что-то по ту сторону. И ничего не вижу. В глазах словно туман. Я усмехаюсь. И дотрагиваюсь до зеркала. Никогда они не скроют того, что я хочу увидеть. И я вижу. За зеркалом сидит девушка. Тёмные волосы, смуглая кожа. Настоящая цыганка. Только почему-то в доме. Я одёргиваю ладони. Та ли это женщина, что я ищу? Нет, совсем нет. Моя госпожа, моя жена… у неё рыжие волосы и янтарные глаза. Она похожа на цветок огня, моя госпожа. Эта же словно дикая кошка.

И я иду дальше.

– Эй! – слышу я её голос. – Подожди!

Она не может меня видеть. Какое мне дело до того, кого она зовёт. Но она упрямо прижимается к зеркалу.

– Парень в белом костюме, подожди!

В белом костюме, это я. И мой сосед из зеркал. Она нас видит? Я останавливаюсь. И смотрю на неё. В моих глазах больше вопросов, чем смеха. А это плохо. Шут должен звенеть смехом. Даже через себя.

– Ты меня видишь?

Она кивает.

– Тебя как зовут? – она пытается пройти сквозь зеркало. И мне смешно. Ничего у неё не выйдет. Зеркала отделены от их мира. Пусть это тонкая грань, но такая прочная. Я протягиваю руку и помогаю ей перебраться в мой мир. В её глазах удивление.

– Как здесь странно.

Я поворачиваю голову. Смотрю на зеркала, висящие вдоль стен. Одни зеркала, за которыми иногда есть двери. И всё. Это моё королевство. Здесь я повелитель и господин. Господин без госпожи. Я усмехаюсь.

– Здесь хорошо. Здесь всё так, как я желаю.

– У тебя непонятные вкусы. – Она замолкает и смотрит в мои глаза. – Ты обиделся?

– Нет. Обиделся, – крутанувшись, я иду по коридорам. – Это лучшее, что я могу предложить.

– Так как тебя зовут?

Вот же, пристала. Я не знаю. Не помню. Или помню? В память смутно прорывается что-то, пахнущее цветами. Цветами? Точно.

– Меня зовут Шион, – я усмехаюсь и повторяю это слово вслух, ещё и ещё раз, – Да, Шион. Астра. Звезда среди цветов. Только я не люблю эти цветы. А ты?

– Я? – в её глазах недоумение. – Я люблю цветы.

Я начинаю раздражаться. Что за глупая девчонка.

– Как тебя зовут?

Она смеётся. И её глаза смеются тоже. Я невольно улыбаюсь. Как я соскучился по звенящему смеху. У меня перестаёт болеть голова, и улучшается настроение. Я безумно радуюсь этому. Но отчего эти гости такие редкие?

– Я Настя, – она останавливается возле комнаты. И как только поняла, что там дверь? Я хватаю её за руку. И сердито качаю головой.

– Не ходи туда. Поняла, Настя?

Она кивает. Я разжимаю пальцы.

– Что значит твоё имя?

– Не знаю, – Настя пожимает плечами. И поворачивается к зеркалу. – Можно, я пойду домой?

Я киваю. Я хочу оставить её подольше. Я не хочу её отпускать. И во мне глухо зреет раздражение. Почему я должен остаться один. Почему она уходит? Это несправедливо! И всё же я отпускаю её. Пока отпускаю. Но потом.

Потом я не знаю. У меня может не хватить сил на это.

Сев на кресло, я пальцем рисую в воздухе узор. Узор сплетается в рисунок астры. Отвратительные цветы. Блёклые и простые. Совсем как звёзды. Они не дают достаточно света. Они неяркие и унылые. Они вгоняют в депрессию. И я сжимаю в ладони цветок. Сминаю, рушу это хрупкое очарование. Размазываю по полу каблуком сапога.

Ненавижу хрупкие вещи.

– Шион! – слышу я из зеркала. Я поднимаюсь и иду на зов. Это Настя. Я открываю зеркало. И да, это она. В её глазах знакомая улыбка. Тёмные, кошачьи глаза взрослой женщины. Почему-то мне кажется, что она взрослее, чем нужно.

– Заходи, – я подаю ей руку, и она шагает в зеркало. – Ты меня не боишься, верно?

– Нет, не боюсь. – Она протягивает мне букет астр. – Здесь не помешает немного жизни.

– Здесь есть жизнь, – отвечаю я, но цветы беру. Они странно прекрасные. Не тихие, не блёклые. И как она умудрилась их достать посреди лета?

– Это не то, – Настя идёт рядом со мной, запомнив, в какую дверь нельзя. Странно, я сам иногда забываю, где эта комната. – Жизнь должна быть… э-э-э… живой? И от неё нужно получить всё, пока есть возможность.

Я сжимаю её руку. Она почему-то кажется мне грустной. Но она не отвечает на мой немой вопрос. Делает вид, что не замечает. Прислушивается.

– Ой, какая красивая музыка. Похожа на перезвон колокольчиков, – в её улыбке снова ни капли фальши.

– Это музыка зеркал, – отвечаю с гордостью. – Моя музыка. Под неё удобно шутить и веселиться.

– Ты забавный, – она смеётся. – Хочешь, я покажу тебе свой мир?

Я мрачнею. В глазах моего вечного соседа появляются хмурые огоньки. Они разрастаются, становясь опасными и нехорошими.

– Я не хочу, – говорю я сердито. – За пределами зеркал я не настолько силён.

– И всего-то? Тебе не нужна там сила, – она повышает голос.

– Замолкни! – сорвавшись на крик, я отворачиваюсь.

И думаю о том, что глупо вышло. Я рассердился ни за что, она обидится и сбежит. Они всегда сбегают. У меня плохой характер. Но что мне делать? Я всего лишь хочу, чтобы все смеялись и радовались. Я Шут, Шут…

И почему я привязан к этому королевству, почему я не могу отойти больше, чем на пять метров. Я же всесилен…

– Не злись, – она берёт меня за руку, стискивая горячими ладонями. – Я тебя обидела, да?

– Нет, – говорю через силу. – Уходи. Иди, там открыто.

Она смотрит на меня, но уходит. А я поворачиваюсь к своему двойнику. На моих губах расцветает оскал. На его – такой же. Мы какое-то время смотрим друг на друга. Готовые убивать. Я поднимаю руку. Касаюсь лица. Горячее и мокрое. Слёзы…

Красные слёзы…

Да… давно я так не делал. Только ведь Шут не должен плакать. Он не имеет на это право. Слёзы – это удел слабых. А я сильный. Слёзы – это удел плохих. А я хороший. Хороший… Я ничего дурного не сделал. Никогда в своей жизни!

Собственного крика я не слышу.

В следующий раз Настя приходит с чем-то белым и липким. Она объясняет, что это шоколад. Она надо мной смеётся? Я знаю, как выглядит шоколад. Он чёрный и горький. Я пробую его на вкус. Сглотнув, вылизываю пальцы. Настя снова смеётся. Она стоит перед зеркалом. Кружится, раскинув руки. Я невольно наблюдаю. Сколько в ней жизни. Она изменила моё сонное царство.

– Красиво, – она задыхается от смеха и эмоций. И падает на кресло. Я тоже улыбаюсь.

– Хорошо, что судьба нас свела, – говорю я.

И всё меняется.

В её глазах появляются чуть ли не слёзы. Но она упрямо шмыгает носом. Смотрит на меня так, словно я сделал что-то нехорошее. Я поднимаюсь, не зная, что сказать. Как поступить правильно.

– Ты рад судьбе? – мрачно спрашивает она.

– Да? – я удивляюсь ещё больше. – Она сделала мне столько подарков.

– Она сделала тебя пленником в твоём зеркале! – её голос становится выше и пронзительнее. – Она дешёвая девка, эта судьба.

– Почему? – я не понимаю. – Судьба не жестока, она справедлива.

– А где справедливость, когда страдают дети? Только что рождённые, не успевшие совершить ничего плохого, где? Где, я тебя спрашиваю?!

– Не кричи! – её крики отзываются болью в голове. Я ощущаю, что ещё немного, и я взорвусь. Я бросаюсь к ней, но Настя уворачивается. Я иступлено бью по зеркалу. Потом ещё раз. И снова, снова… пока ладони не окрашиваются красным, пока сила не покидает меня, и я не падаю на пол, задыхаясь от боли и гнева. Зачем…

Зачем она кричит.

Насти нет. Она успевает уйти.

Её нет и потом. Ещё очень-очень долго. Я, кажется, теряю что-то важное. Какую-то часть жизни. А что если это она моя госпожа, моя жена? Вздрогнув, я подхожу к зеркалу. Её нет в комнате. Но там сидит какая-то старая женщина. Постаревшая. Наверное, это мама Насти. Она говорит в какую-то странную коробочку.

– Да… надеюсь, полиция найдёт её. Нет… она ничего не сделала. Я надеюсь. Но у неё врождённый порок сердца. Ей нужна операция. Если её не сделать… у меня нет таких денег!

Я отхожу. Я закрываю это зеркало. Я не хочу слышать дальше. Но я не могу забыть Настю. Может быть, я был ей нужен, а она до меня не достучалась. И я иду по лабиринтам, вглядываясь в улицы. Я ищу её, смуглую девушку с длинными чёрными волосами. Девушку, которая слишком рано стала взрослой.

Мне кажется, что я никогда её не найду. Я ищу Настю в зеркалах, в окнах, на зеркальной глади воды. Везде, где только есть такая возможность. И нигде её не вижу. Я чувствую смутную тревогу. Я боюсь, что она совершила непоправимую глупость. Я жалею, что не попытался узнать раньше, почему она такая. Не попытался спросить.

И я её вижу.

Далеко от воды. Очень далеко. Зеркала меня не пустят. Но я выбираюсь. Я заставляю себя идти по мокрой траве. Мне тяжело. Дыхание перебивается, стягивается, запирается внутри меня. Ноги, руки, словно марионетки… Я сам словно марионетка. И кукловод хочет убрать меня назад в сундук. На щеках снова мокро. Опять кровь.

Солёная, очень солёная.

Лишь бы не поздно.

Я преодолеваю сопротивление своего тела. Я ощущаю, что я не могу идти. Я падаю. Рухнув на одно колено, я с тоской смотрю на Настю. Лишь бы не опоздать. Она же ведь… а что я могу сделать? И я понимаю, что вовсе я не всесилен. Узник зеркального лабиринта, не могущий даровать жизнь. На моих губах расцветает улыбка. Я не могу так.

Я себе этого не прощу.

Не прощаю…

И рвусь вперёд. Мне кажется, что меня сейчас разрежет, словно тысячи нитей врезаются в тело, скользят по больному. И опускаюсь рядом с Настей, стараюсь подхватить как можно бережнее. Мне кажется, она уже совсем не дышит. Лицо белое. Неестественно белое. Мне хочется кричать. Но я ужасно спокоен.

Я возвращаюсь к пруду, из которого вышел. Я иду в него не промокнув. И не давая промокнуть Насте. Я возвращаюсь в лабиринты зеркал. И иду к другой границе. Здесь сплетаются все Грани. За Грань меня не пустят. Но ей разрешат остаться. И пусть судьба будет к ней милосерднее, чем ко мне.

Шаг за шагом, я иду по гулкому коридору, полному неясных теней. Меня пока не прогоняют. У меня есть немного времени.

Настя открывает глаза.

– Шион, – она улыбается, – ты меня нашёл? Я скучала.

– И я скучал, – говорю ей, и сглатываю что-то невидимое. Но очень давящее.

– Куда это мы? – она прислушивается. – Я хочу услышать эту музыку. Те колокольчики…

– Хорошо, ты её услышишь, – я замираю. Уже виднеется свет. Там её встречают. Она их видит. В отличие от меня.

И я усилием воли вызываю мелодию. Мне больно её слышать. Но ради Насти я терплю. Потому что знаю, что это значит.

– Спасибо, Шион, – она спрыгивает на пол. – Удивительно хорошо. Я пойду, да? До новой встречи?

– До новой встречи, – вру я отчаянно. И провожаю её. Машу рукой. А самому так и хочется посмотреть на своего соседа. Он плачет? Ведь он такая мартышка, всегда за мной повторяет. Но он спокоен. И я спокоен.

Повернувшись к нему, я вытираю лицо ладонью и подхожу ближе.

– Вот мы снова остались одни, приятель, – я улыбаюсь. Но на глазах снова мокро. – Постараемся не сломаться, ладно?

Он улыбается мне в ответ. Он тоже будет стараться…

Мария Булатова. К счастью

Декабрьский мороз сковал город – зима наступила вовремя. Правда, без снега. Остатки ноябрьских луж и грязи превратились в ледяные бугры, и картина была, конечно, удручающая. Но в ранних сумерках потихоньку зажигались фонари и первые гирлянды, которые складывались в слова «С новым 2014 годом!» Город готовился к празднику.

Ниночка бежала по замёрзшему и накатанному школьниками тротуару вслед за Стасом. Её замшевые сапожки то и дело разъезжались, и она с трудом держала равновесие. Раз – Ниночка поскользнулась и плашмя полетела на землю.

– Стас, – крикнула она, растягивая гласную, – Стас…

Не дождавшись помощи, она поднялась на локтях – боль пульсировала во всём теле. Ниночка прищурилась и увидела, что вдалеке Стас развернулся и пошёл к ней.

– Стас, я упала. – жалобно сказала Ниночка, когда он остановился рядом.

Стас – высокий, тощий, в куцей кожаной, явно не зимней, куртке – посмотрел на неё и ухмыльнулся.

– Я упала. – повторила Ниночка, поднимаясь и отряхивая пуховик. Физическую боль заглушила обида, что Стас даже не подал ей руку.

– Ты лохматая. – Ответил он. – Ну что, пошли?

– Только небыстро… – Ниночка наспех поправила густые тёмные волосы.

– Я замёрзну. Ты-то в пуховике. – Стас ехидно покосился на Ниночку. – Чупа-чупс на ножках.

Под его взглядом Ниночка съёжилась – ей стало стыдно и неловко за свой красный дутый пуховик.

– Что это на капюшоне? Собака? – спросил Стас.

– Енот… – чуть слышно произнесла она.

– Нин, не мямли. Мне скучно.

– Стас, поздно уже. Может, ты меня до метро проводишь?

Такого самовлюблённого парня Ниночка ещё не встречала. Стаса не интересовало, что ей нравится. Если ему хотелось, то они могли весь вечер просидеть в каком-нибудь баре за «Маргаритой». А могли просто ходить по тёмным закоулкам, валяясь в сугробах за гаражами. И он никогда не спрашивал у Ниночки голодна ли она, устала или замёрзла. Но Стас и «Маргарита» были для неё такими же маркерами взрослости, как первая зарплата и возможность покупать нижнее бельё в дорогом магазине, а не в ларьке в переходе. Поэтому Ниночка молчала и держалась за него изо всех сил, боясь разжать руки и снова стать обыкновенной незаметной студенткой.

– Что, нагулялась со мной? – Стас остановился и повернулся к ней лицом.

– Нет… – Ниночка подошла к нему вплотную и заглянула в глаза. – Но завтра на пары, мне ещё к семинару надо подготовиться.

– Тогда пошли. – Стас бодро зашагал в сторону станции метро «Парк Культуры».

– Подожди, давай помедленнее… – Ниночка схватила его за локоть.

– Не надо за меня цепляться, – он отдёрнул руку. – Шагай шустрее.

– Но я опять упаду…

Ниночка балансировала на льду, стараясь не упасть и не отстать. Стас всё время оборачивался и поторапливал её недовольным взглядом. Боль в спине и горькая обида говорили ей, что должно быть совсем не так. Но разумные доводы сходили на нет перед тем фактом, что самый красивый мальчик среди её знакомых сегодня вечером пил с ней «Маргариту» и гулял допоздна.

– Пришли. Ну что, расходимся?

– А ты этого не хочешь? – Ниночка ждала, что Стас скажет ей что-то приятное. Например, что уже скучает по ней. Или что решил проводить до дома, чтобы побыть ещё немного вместе.

– Знаешь, чего я хочу?

– Ну?

– На Камчатку. С симпатичненькой блондиночкой. – сказал Стас и снова ехидно ухмыльнулся, наблюдая за реакцией Ниночки.

– Блондинки не ездят на Камчатку. Они ездят на Мальдивы. – ответила она.

– Ну, тогда на Мальдивы.

– Вот только навряд ли она захочет с тобой ехать… – Ниночка развернулась на каблуках и зашагала вниз по лестнице.

– Пока. – донеслось до неё эхом, когда она дошла до последней ступеньки.

– Пока. – таким же эхом ответила Ниночка.

В вестибюле метро было пусто, значит поезд недавно уехал. Ниночка подумала про Стаса. Через каких-то десять минут он будет дома. Примет горячий душ, попьёт чаю и ляжет спать. А ей ещё ехать и ехать. Полчаса на метро. Потом ещё минут десять на автобусе. В лучшем случае. В худшем она будет стоять и ждать его на морозе.

Её мысли прервал выплывший из тёмного тоннеля поезд. На табло горело – «Пролетарская».

«Чёрт… – пронеслось в голове у Ниночки. – Он не едет на конечную. И автобуса оттуда не дождаться. Придётся вызывать такси на Пролет». Во сколько оно ей обойдётся Ниночка старалась не думать. Как и о том, что придётся до зарплаты жить на гречке.

В вагоне, куда зашла Ниночка, почти никого не было. Только в углу сидел старичок бомжеватого вида в вязаной шапочке.

«Хорошая компания…»

Ниночка опустилась на сиденье и поджала ноги. Они так замёрзли, что она их почти не чувствовала. А горло начинало першить.

«Только этого не хватало. За две недели до зачётов…»

Ниночка погрузилась в свои мысли и перестала замечать время. А поезд всё ехал и ехал. Вагон медленно покачивался, колёса размеренно ухали.

– Ведь уже должна быть «Кировская», – опомнилась она и достала из кармана телефон. – Точно, мы уже минут десять едем.

Ниночка испуганно заозиралась по сторонам. Но старичок мирно спал, а больше никого рядом не было.

«Что ж. Может, мы до Пролета без остановок?»

Поезд тем временем и не думал останавливаться. Он убаюкивал запоздавших путников, тащил их по тёмным тоннелям метрополитена, увозил за грань реальности.

От мерного покачивания закружило голову, и Ниночка перестала считать минуты. Может, она так сильно ударилась и теперь у неё сотрясение? Да, сотрясение мозга. Она зажмурила глаза, а когда открыла, то увидела рядом с собой Стаса. Он сидел, ехидно ухмыляясь, и поглядывал на неё с насмешкой.

«Тебя не может здесь быть. Ты не настоящий».

– Какое сотрясение? У тебя даже мозга нет.

– А нет, настоящий… Что ты здесь делаешь?

– Еду.

– Куда? Ты же домой ушёл…

– А мы разве не домой?

– Зачем ты здесь, Стас?

Может, она просто задремала? И сейчас проверяющий разбудит её на последней станции. А может она проспала, и её никто не разбудил. И теперь она застряла в тягучем мраке подземки.

Но Стас напротив был совсем как настоящий, который сейчас пил чай у себя дома или пролистывал ленту новостей в контакте.

– Зачем я здесь? Ты смешная. Догадайся сама.

Сама. Всегда сама. Тот Стас тоже говорил загадками. Намёками. Многозначительно улыбался и никогда, никогда до конца не было понятно, что он имел в виду. И Ниночка считала себя, не по своей воле, конечно, глупенькой. Маленькой дурочкой. И пыталась разгадать его. И чем больше у неё не получалось, тем сильнее росло желание понять.

– Ты здесь потому что я этого хочу?

– Может.

– Зачем я тебе? – этот вопрос мучил Ниночку давно, а ироничный ответ Стаса никогда не приносили удовлетворения.

– Я же говорил – стирать, убирать, готовить и родить мне сына.

– Но ты меня не любишь? – в глубине души она знала ответ, но надеялась на обратное.

– Никто не будет любить тебя просто так. Любовь надо заслужить. – Стас откинул голову назад и прищурился.

Ниночка внимательно посмотрела на него. Длинные ноги, длинные руки, тонкие и длинные пальцы. Он казался ей пауком, который умело плетёт паутину вокруг неё – бедной глупой мухи. И сил выбраться оттуда не было. Не сейчас.

– А сын, зачем он тебе?

– Дурочка. Чтобы воспитывать его.

– Тебе не нужен сын, – подумав, ответила Ниночка. – Никакой ребёнок вообще не нужен. Ты хочешь его, так же как я новый айфон – чтоб понтоваться. У всех есть и тебе надо.

– Ты глупая. – Стас закрыл глаза, откинулся назад и голова его стала размеренно покачиваться в такт вагону.

Глупая, дурочка, никчёмная, никакая. Влюблённая. И толку-то.

– Так зачем я тебе такая. Ты всё равно уйдёшь…

– Я тебе уже всё сказал.

– Мне кажется, когда я пойму тебя, пойму до конца – ты останешься со мной навсегда.

Стас открыл глаза, выпрямился и внимательно посмотрел на неё.

– А я тебе зачем? Ты об этом хоть раз думала?

– Я люблю тебя…

– Неправда. Тебе просто скучно, и ты хочешь новых эмоций.

– Ты знаешь, когда-нибудь это станет правдой. Но не сейчас. Сейчас я люблю тебя. К сожалению.

– А может, к счастью?

Они ехали рядом друг с другом бесконечно долго, и в какой-то момент Ниночка перестала думать про поезд, блуждающий в подземных тоннелях. Перестала ждать, когда он остановится, откроются двери и она выйдет в темноту и морозный воздух декабря. Она забыла и про замёрзшие ноги, и про семинар, и про зачёты. Она думала про Стаса. И в самом деле, зачем он ей? Она хотела чувствовать счастье рядом с ним, но ощущала лишь пустоту, куда уходили её силы. Ни любви, ни страха, ни холода. Пустота.

– Ты всё равно уйдёшь, – повторила Ниночка. – К счастью…

Она закрыла глаза и провалилась в темноту. Вагон сильно закачало, потом он замедлил ход и остановился.

– Станция метро «Пролетарская». Поезд дальше не идёт. – прозвучал голос из динамика.

Ниночка открыла глаза – Стаса не было. Зато проверяющий будил старичка в вязаной шапке. Ниночка торопливо встала и выскочила на платформу. Быстрее, наверх, через турникеты и на воздух, подальше от мрака и пустоты.

На город опускались ранние сумерки, кружился лёгкий снег. Растяжка над проспектом поздравляла «С новым 2021 годом!». Навстречу Ниночке шли люди в масках. Конец 2020 года, пандемия коронавируса в разгаре.

«Мы расстались пять лет назад. Чёртовых. Пять. Лет».

Ниночка встала около витрины магазина посуды. Продавщица за стеклом, поправляя товар, задела локтем маленькую чашку. Та упала на пол и разбилась вдребезги. Ниночка, наблюдавшая за этой сценой, посмотрела на фарфоровые осколки и в голове у неё пронеслась мысль: «К счастью. К счастью».