Текст книги "Записки странствующей травницы (СИ)"

Автор книги: Дарья Головач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 9

Сиргай проснулся в углу дощатого барака от холода, сковавшего конечности ледяными путами. Не вставая, кое-как растер затекшие руки, стараясь не шевелиться и не выпустить этим скудные крохи тепла, скопившиеся под поношенным овечьим тулупом. Он и еще примерно два десятка мужиков ютились в хлипком помещении, держащимся на честном слове и при каждом порыве ветра истошно скрипящем, словно побитая собака. Сейчас, когда холода, хоть и ненамного, но спали, переносить ненастные ночи казалось легче. Еще пару недель назад в это время бы уже ходили часовые, тыкая в пленников заостренными палицами. Кто не откликнулся – под рученьки и в костер. Мертвечины вояки у себя не терпели.

А все Горшай, чтоб его моровка затаскала! Сын гончара уже тысячу раз успел проклясть подлого мужиченку, продавшего селян гурьбой словно скотину. А обещал-то сколько – заслушаешься. Сиргай не понимал, как только Совенна терпит такую мразь у себя под дланью. Убивец, именно так про себя называл торгаша парень, раз за разом возвращался в лагерь, привозя с собой все новое «мясо», и неизменно уезжая с кругленькой суммой за пазухой. Паскуда мордварская!

То, что странные, преимущественно чернявые вояки были ненашинскими – Сиргай понял сразу. Не мог объяснить, но что-то выдавало в них «не ту породу» как говорил в свое время староста. Правда Пырло так об господах отзывался, но к этим нелюдям такое тоже было применимо. Нраву дикого, гонору высокого, а уж жестокости обученные, казалось, с малых лет. Понять-то понял, а в чем дело – не смекнул, пока старшие не объяснили. Старшими Сиргай называл про себя тех, кто прибыл в барак до него. Немного их осталось. Шестеро, если не считать Вола. Гнойники всего за несколько дней успели до глазниц добраться. Не переживет богатый некогда хуторчанин эту неделю. Али хворь, али вояки прибьют немочного.

Сиргай приподнял голову, оглядывая лежащие прямо на земляном полу тела. Пленники укрывались кто чем мог, напяливая на себя даже самую ветхую одежонку, остававшуюся от менее удачливых собратьев, которым не посчастливилось пережить эти дни. Шея привычно отозвалась коченелой болью и парень с трудом удержал болезненный стон, кладя голову обратно на поленце. Нельзя сдаваться. Во что бы то не стало, нужно продолжать попытки выбраться обратно на волю. Сын гончара перевернулся лицом к деревянной стенке, вытащил из-под одеяла прочную щепку, которую удалось отковырять несколькими днями ранее, разворошил тюк ветоши у самых досок и принялся расширять лаз наружу. Большая половина работы уже была проделана. Сиргай тешил себя надеждой, что даже сейчас сможет пробраться меж землей и стеной, особенно когда он так отощал. Однако возможность застрять и быть пойманным здорово отрезвляла юношеские мозги. Нет. У него есть только один шанс. Нужно чтобы все прошло гладко. Стискивая зубы, парень продолжал слой за слоем снимать слежавшуюся землю дважды в сутки: утренние часы до всеобщей пробудки и вечерние – после изнуряющей работы.

– Эй, покойнички! – Привычный преувеличенно бодрый голос раздался у дальних дверей. – Вставайте, сучьи дети. Сегодня честь оказана вам великая – нужники надобно выдраить, да поскорей.

Отвешивая смачных пинков поднимающимся, натужно харкающим мужикам, молодой стражник прошелся по бараку, оглядев присутствующих, сплюнул прямо под ноги Сиргаю и, словно телят, погнал всех на выход. На улице пленников посчитали, построили один за другим и под присмотром двух стражников направили к глыбе замка с хищным оскалом из стройных бойниц. Проходя остальные, такие же ветхие бараки, как и свой, парень мельком видел лежащих внутри людей, тех, кому не повезло так же, как и ему.

Сиргай еще ни разу не переступал порога каменной цитадели, выдолбленной прямо в скале. Три круглые дозорные башни разной высоты, опоясывающая двор стена да пару хозяйских пристроек. Внешне обитель мордвар казалась маленькой и словно вдавленной в серые валуны. На самом деле внутри она была едва ли не впятеро больше чем снаружи. Этими знаниями с сыном гончара шепотом делились немногие, успевшие по той или иной причине побывать там. Говорили, в глубине на нижних этажах даже купальни имеются, где круглый год в ямах бурлит горячая вода. Колдунство паскудное, не иначе.

Весь день Сиргай и еще несколько парней вместе провозились в грязи и отходах. «Впору на четвереньки становиться да хрюкать побасовитее – за хряков наверняка сойдем» – такие неказистые шутки хоть как-то позволяли мириться с действительностью. Если шутят мужики – значит есть еще в закромах дух отчаянный, живы еще, значит.

Всего во дворе и окрестностях насчитывалось едва ли пятьдесят вражеских воинов. Еще по приезду из любопытства спросил он у одного невольника, ратником служившего в прежней жизни, правда ли его подсчеты.

– Семьдесят два. – Хмуро отозвался заросший, похожий на медведя Рвач. – Стандартный уклад для захваченной территории. Половина – на патрулях, половина – на подмогу коли чего. Обосновались, гады, здесь знатно.

– Разве территория захваченная? Мы же в горах. – Удивился Сиргай, а затем добавил. – Мордварских горах.

– Оно-то так. Но Вронный Коготь, крепость эта, всегда в наших числилась. Как дозорная. Думаешь, почему она так сохранилась? За все тьма знает сколько лет неужели б не развалилась? Не-ет. Подновляли ее. Какой-никакой гарнизон стоял, дирикарский скорее всего. А сейчас хоть одного дирикарца видел? То-то…

Хороший был мужик… Да не выдержал однажды. Попытался на стражника напасть в сумерках, думал вырваться в потьмах. То ли стражник шибко чутким оказался, то ли оберег какой носил… На Рваче и места-то живого не осталось. Не стали его даже на костер пускать. В назидание остальным пленникам оставили на поживу воронью. Долго еще стая над головами кружила, оглашая округу хриплым карканьем.

Вечером того же дня случилось что-то непонятное, но архиважное для проклятых нелюдей. Сперва, только-только солнце коснулось острых пиков, прискакал взмыленный гонец с сообщением для главного. Высоченный скуластый мордвар аж сбледнул, как поговаривали работающие во дворе пленники, затем все же взял себя в руки и развернул бурную деятельность. Отпущенных было почивать работяг вновь выгнали на стужу, для острастки наградив самых пручающихся плетьми. Надавали указаний, хвативших бы и на неделю работы, да и сами забегали, словно в одно место ужаленные.

– Чай начальство какое на проверку едет. – Высказался в перерыве между тасканием дров Шрот.

Сиргай нахмурился. Ему, уставшему еще днем, на то, чтобы размышлять о причинах внезапной активности мордвар, сил не нашлось. А сейчас вдруг осенило, что над Гнусом, как прозвали начальника замка меж собой работяги, еще кто повыше мог стоять.

– Посмотрим. – Прищурился парень и молча стал накладывать себе охапку.

Секундой спустя его примеру последовал и бывший пекарь, напоследок тяжко вздохнув да проворчав что-то нелицеприятное про нелюдей окаянных.

Путников принимали уже глубокой ночью. Факелов по такому случаю не тушили, как обычно, даже наоборот – понаставили так, что каждый закоулок мерцал неровным желтоватым светом.

Первыми в приглашающе распахнутые ворота влетели двое всадников на черных, как уголь лошадях. Не останавливаясь, проскакали мимо бараков за замковую стену и тут же скрылись в цитадели, пожелав слушать доклад главного уже внутри. Дальше потянулись вереницей разномастное воинство. Потрепало их где-то видимо. На некоторых лошадях сидело по двое всадников. Другие – и вовсе пешие, да еще и с носилками в руках.

– А ну свалите, крысиное отродье! – Один из часовых замахнулся батогом на столпившихся у входа в барак мужиков, заинтересованно вытягивающих шеи в попытках рассмотреть, что творится снаружи. – Ишь, любопытные!

Двери с грохотом закрылись, разом лишая помещение даже скудного света. Сиргай наощупь добрался до своей лежанки, но к делу не приступал. Ждал пока не установится слаженный храп. Сородичам по несчастью парень не доверял. Делить хлеб и кров – это одно, но кто знает в какой момент соплеменник решит выдать тебя да хоть за дополнительную краюху? Не-ет. Шанс только один. Делить его еще с кем-то – значит удачу иметь ровно вполовину меньше.

Вопреки ожиданиям, привычное сопение в бараке не установилось. Даже наоборот. В противоположном углу слышалось какое-то копошение, тихие переговоры. Продолжалось это еще с добрый час, а затем в конце концов темнота откликнулась густым басом:

– Паря, айда наружу выбираться. За…ался я здесь этой гнили толчки чистить. Сваливать надобно.

– Да ты, Дорга, никак совсем умом рехнулся. – Сипло прокаркали откуда-то сбоку. – Али жить надоело?

– Не ропчи, Седой. Думаешь, только сейчас мне это в голову втемяшилось? Мы с парнями план давненько скумекали. Камнями да палицами немного запаслись. Людей только надобно поболее – тогда одолеем мразь зловонную.

– Гурьбой на смерть верную кинемся? Ты что ли в первых рядах будешь? – продолжал насмешки Седой.

– А на кого бросаться? – Хмыкнул новый голос чуть осторонь. – Лютик, ты давно часовых слыхал?

У самой двери послышалась возня, а затем тихий мальчишеский голос откликнулся:

– Странно, а и правда давно патрули не ходили.

– Да потому, что некому. – Хохотнула темнота. – Блюют в кустах, поди, наши стражники. Не до охороны им.

– Корня рвотного мы им в чан подкинули, покудова все бегали словно жареным петухом ужаленные. – Объяснил басок. – Оклемаются только к утру. Жаль на большее запасов не хватило. Ну дак что, паря? Выборем воленьку, али сгноимся здесь как скотина безмозглая?

Сиргай только диву давался как быстро сумасбродная идея пустила корни в головах невольников.

– Да подождите вы! – Попытался образумить мужиков сын гончара. – Неужто уверены, что прям все от вашего зелья полегли? А ежели только парочка траванулась, а остальные в полном здравии? Да и новоприбывшим воякам тоже вряд ли позволят просто так дурака валять. Патрули наверняка окрепли. Вздернутыми что ли висеть хотите?

– Ты ежели боишься – так и скажи. Грубо оборвал парня Шрот. – А мне уже тошно видеть эти чернявые морды. Может сейчас как раз и времечко пришло, покудова новый порядок не устаканился. Я с вами, парни.

– И я..

– И я!

По очереди пленники стали подниматься со своих мест, стягиваясь ближе к тому углу, где бас продолжал подбадривать решившихся и умасливать сомневающихся.

– Выберемся сами – откроем ворота остальных бараков, тогда еще людей прибудет. Главное – вместе всем держаться, тогда никакая рать не страшна. Поодиночке быстро переловят, а супротив силушки мужицкой что ты выставишь? Правильно, ничего!

Сиргай как раз-таки уверен был, что шугануть каким-то амулетом магическим в толпу на раз-два можно. Больше шансов будет у того, кто схорониться в одиночку решит, да аккуратно выберется из окружения, не привлекая к себе лишнего внимания. Да разве втемяшишь эту истину в разгоряченные головы?

Не прошло и десяти минут, как все были готовы к бою. В углу затеплилась одинокая лучина, высвечивая бородатое лицо.

– Ну что, паря? Надерем задницы этим говнодавам? Будут знать, как на простых мужиках пахать!

– Надере-е-ем! – Подхватили невольники и слаженно ломанулись в дверь. Хлипкая преграда не смогла задержать праведного гнева селян. Лишь жалобно скрипнули вырываемые с мясом петли, да эхом отдался топот четырех дюжин ног по гнилым деревяшкам.

В бараке остались или калеки, не смогшие встать из-за тяжких хворей, или совсем мнительные, чей страх оказался сильнее всеобщего безумия. Себя Сиргай не причислял ни к первым, ни ко вторым. Коротко матюгнувшись, сгреб нехитрые пожитки в узел, просунул их в свой лаз и полез следом сам. Голова и плечи высунулись наружу сразу, тяжелее пришлось задней части. Рванувшись несколько раз, парень пожалел, что не догадался загодя снять тулуп, зацепившийся за края досок. Еще одно усилие – и в жадных деревянных зубах остался клок плотной ткани. Малая плата за такую долгожданную свободу.

Выпрямившись, Сиргай прислушался к творимому у входа в барак. Доносившиеся звуки неравного боя свидетельствовали о том, что препятствия мужики встретили задолго до того, как смогли призвать подмогу из соседних невольничьих жилищ. Сразу стало понятно, что бунт обречен на провал, а значит ноги делать надо, да поскорее. Парень кинулся бежать вдоль задней стены, спотыкаясь впотьмах и рискуя на каждом шагу подвернуть ноги. Совенна миловала. Не веря своему счастью, сын гончара бежал сквозь лагерь, притаиваясь то за одним, то за другим строением, пережидая покудова редкие стражники не скроются из виду, и снова бежал вперед – к виднеющейся кромке ночного леса, на свободу, к жизни, где он сам и только он был себе хозяином. Последние несколько сотен шагов пришлось проделать по открытой местности. В иное время караульные непременно бы заметили бегляка, но сегодня все силы стянулись на усмирения баламутных селян, а оставшийся патруль был слишком занят разглядыванием нагого женского силуэта, виднеющегося в окне одной из башен. Так что Сиргаю повезло вдвойне. Скрывшись в густой тени ельника, парень только тогда позволил себе передышку. Припал к влажной, холодной земле, сгреб ее в охапку и едва сдержался от счастливого смеха. Получилось! ПОЛУЧИЛОСЬ, Старыч подери!!!

Толком не переведя дух, Сиргай привстал на колени, прищурившись всмотрелся в бегающие факельные точки меж деревьев, в горящие окна замка, а затем поднялся и побрел прочь от проклятого богами места, собираясь не останавливаться на ночлег еще как минимум несколько суток. Ничего, отоспится, когда убедится, что опасность совсем миновала. А пока приходится нащупывать дорогу едва ли не руками, обдирая ладони о колючую хвою, острые ветки и шершавые стволы деревьев. Но это было в сотню раз лучше, чем ждать неминуемого наказания вместе с теперь уже бывшими собратьями по несчастью.

* * *

Марна была… нет, не в бешенстве. Бешенство вместе с горячащим кровь возбуждением успело схлынуть в течение девятидневного перехода по влажной каменистой дороге, о которую лошади то и дело спотыкались, грозясь вытряхнуть седоков прямо в промозглую ночь. Старыч бы побрал эту раннюю оттепель. Теперь в душе волчицы осталась только холодная ярость, грозящая вот-вот вдребезги разметать остатки человеческого разума. Зверь не привык сдерживаться в отличии от человека. Зверь внутри выл и рычал, стремясь выплеснуть накопившееся раздражение и досаду. Ничего… наконец-то они останутся вдвоем… Марне есть, что сказать ее вожаку и в этот раз он не заслонится присутствием офицеров или других подчиненных.

Но даже предвкушение скорого разговора не смогло вытащить девушку из деревянной бадьи пока вода окончательно не остыла. Отмахнувшись от служанки, готовящейся подлить кипятка, Марна встала и со вкусом потянулась, ощущая каждую натруженную жилку в своем теле и ничуть не беспокоясь, о том, что нагой силуэт можно прекрасно рассмотреть снаружи в проеме окна. Волчица вообще редко когда обращала внимание на мнение окружающих ее людей. Откровенно плюя на традиции и обычаи человечьего рода, Марна разгуливала в любом обществе в обтягивающих штанах и даже не думала отращивать белокурые волосы, каждый месяц стрижась почти налысо. Невысокую, поджарую, со спины ее легко принимали за паренька, и словно в насмешку за это девушка даже в самые лютые морозы облачалась в коротенькие рубахи с глубоким декольте, открывающие мужскому взору всю прелесть тяжелой, упругой груди. Волчица была хороша и знала об этом, умело пользуясь своей дикой красотой в любых целях.

– Ну что ж, теперь, пожалуй, можно и поговорить. – Промурлыкала себе под нос Марна и принялась неспешно одеваться, как всегда оставив несколько пуговиц сверху незастегнутыми.

По темным коридорам цитадели можно было идти даже без света. Чутким глазам волка только мешали блики от чадящих факелов. Найдя нужную дверь, девушка с натугой толкнула ее от себя и сделала шаг в натопленную, пахнущую сыростью, затхлостью, мышиным пометом и вяленным мясом комнату. Скривившись от таких ароматов, Марна, не спрашивая разрешения, прошлась к длинному столу, вытянула из широкого блюда здоровенный шмат, ломоть хлеба и принялась с наслаждением уплетать еду, устроившись прямо на густой медвежьей шкуре у очага.

Сидевший за столом все это время мужчина тяжело взглянул на незваную гостью, отложил один из свитков с отчетами и тут же придвинул к глазам следующий. От глаз девушки не укрылся мельком брошенный взгляд на крышку деревянного ларя – черного и потрескавшегося за тьму знает сколько лет – стоящего в стороне от бумажного беспорядка.

– Так и будешь молчать да душу трепать? – Через некоторое время зло осведомился хозяин, абсолютно не страшась яростно прищуренных глаз, изучающих каждую черточку на усталом, осунувшемся лице.

Впалые щеки, высокий лоб… Мужчина был хорош той самой аристократической красотой, получающейся путем долгого скрещивания ветвей правящих королевских родов. Марна любила таких… Любила и его, что в общем-то не помешало сейчас презрительно отвернуться и с напускным равнодушием, которого на самом деле не осталось и на грош, сказать:

– Больно нужна мне твоя душа. Речи соколиные, а смелость – воронья…

Обманчиво медленно мужчина поднялся из-за стола, обошел его, остановившись у самых колен девушки, а затем резко наклонился, схватил за горло, да с размаху пригвоздил волчицу к шкуре, продолжая сдавливать пальцами гортань.

– Знай. Свое. Место.

– Отпус… отпусти… – Просипела Марна, пытаясь самостоятельно отвести тяжелую руку, но тщетно. – Я… поняла…

Холодные, выцветшие глаза цвета грязного льна хищно прищурились и приблизились совсем вплотную к лицу. Девушка почувствовала, что вот-вот и потеряет сознание.

– В следующий раз сломаю хребет. – Просто сообщил хозяин комнаты и наконец отпустил саднящую шею.

Откашливалась волчица не меньше минуты. Он молча наблюдал. Хороша девка, дерзкая, непокорная… Ломать такую одно удовольствие. Да и она это знала. Это была их игра. Своеобразный способ выплеснуть эмоции. Она нападает – он бьет в ответ. В конце концов кто-то сорвется и не оставит пути для отхода… И тяжело сказать, кто выйдет победителем в этой схватке… Но все будет потом. Брюнет протянул руку, и волчица без промедления схватила ее, в миг поднимаясь на ноги.

– Вран вот-вот будет здесь. Темного так просто на лопатки не уложишь. Сам ботинки скорее целовать будешь… Что ты ему скажешь?

– То уже не твоя печаль. – Презрительно дернул собеседник уголком рта и вернулся на прежнее место.

– Милый… – Марна решила зайти с другой стороны, аккуратно ощупывая горло. – Он ведь и меня потом допросит. И ежели хоть каплю кривды почувствует – обоих четвертует.

Мужчина вздохнул.

– Что ты знать хочешь?

– Почему нам пришлось словно крысам бежать из тех пещер и где в это время был ты? – Сорвалась на шипение волчица.

– Ты знаешь, где я был. – Последовал спокойный ответ. – Сам прийти не смог, но ведь предупредил об облаве.

– Кто? Кто нас сдал?

– Никто не сдал. – Поморщился брюнет. – Сами додумались. Сорно помог…

– Надо было удавить старика еще несколько лун назад. Я же предупреждала!

– Да какая разница? Не он – так кто-нибудь другой бы смекнул… Эта пигалица им все на блюдечке принесла… – Начал вновь сердиться хозяин.

– Кстати о ней. – Марна оперлась обеими руками об стол буквально нависнув над темноволосым. – Не ты ли утверждал, что девка мертва? С какого Старыча она тогда вдруг появляется и тычет всех носом в наше логово?!

– Да мне откуда знать?! От нее ни слуху, ни духу шесть лет не было. Думаешь стал бы я на других охотиться, если б знал, что София жива?

– Вран нас в живых после такого не оставит… – С какой-то обреченностью проговорила волчица.

– Знаю. – отрывисто ответил собеседник. – Однако, в отличии от тебя я не скулю, а стараюсь исправить ситуацию.

– И что ты собираешься делать? – Вскинула девушка бровь.

– Ты совсем дура, или прикидываешься? – Мужчина поднялся со своего места так, что глаза говоривших оказались на одном уровне. – У нас есть живая герцогиня. Не спрятанная за семью замками, не охраняемая армией. Найдем ее – разрушим защиту Клинка и будем обласканные до конца дней своих.

– За шесть лет даже не подозревал о ее существовании, а тут вот так раз – и найдем?

– Знать надо на что ловить.

– Но как…

– Остынь пока. Я еще думаю. – Отмахнулся мужчина и снова удобно устроился на стуле.

Оставалось только заскрипеть от досады зубами.

– Мо…

Открывшаяся дверь прервала волчицу на полуслове.

– Разрешите?

В комнату заглянул один из стражников с лейтенантскими нашивками.

– Чего тебе? – Неприязненно отозвался хозяин.

– Там этова… – Служивый вздохнул, набираясь сил, а затем быстро-быстро затараторил, опасаясь гнева начальника. – Пленные бунт учинили. Днем отвлекли стражу да гадость какую-то в чан кинули. Наш лекарь с ног сбился пока настойку всем обеззараживающую разнес. А эти решили, что все, свободен путь, ну и кинулись аккурат когда патрули менялись. Усмирили мы их и обратно в барак кинули…

– Ну кинули и кинули. – Нервно прокомментировал услышанное Глава. – Ты мне может еще какие байки поведать решишь? А то я завсегда поболтать охочий.

Сказано это было таким тоном, что у стражника мигом горло пересохло и конец своей речи он уже выдал сиплым полушепотом:

– Мы парочку случайно вусмерть забили… И этова… Сбежал один… Не доглядели…

– На секунду в комнате установилась абсолютная тишина. Марне даже захотелось малодушно втянуть голову в плечи, лишь бы гнев любимого не коснулся невзначай ее самой. Но мужчина, сидящий за столом внезапно… рассмеялся. Чистым, заливистым смехом, словно только что услышал шутку, а не весть о том, что кто-то смог покинуть пределы охраняемой крепости.

– Совенна, – Глава возвел очи в потолок, – и это еще не все? Чем же прогневил я тебя?

Вытерев набежавшие слезы, темноволосый повернулся к волчице.

– Что, краса моя? Давно охотилась? Хочешь размяться?

До конца не понимая смысл сказанного, Марна недоверчиво прищурилась.

– Ты что же, разрешаешь мне…?

– Разрешаю, повелеваю, приказываю, отпускаю… – Скучающе перечислил собеседник, а затем вдруг переменился в лице и рявкнул так, что стекла в проемах отозвались тонким звоном. – Хватит! Да что ж за идиоты вокруг меня? Делайте что хотите, но если к рассвету беглеца не поймаете – обоих вздерну!

Волчица в ужасе попятилась, настолько яростной и внезапной оказалась вспышка гнева, но Глава не унимался. – Вздерну, а затем на поживу дикому зверью кину, может хоть так богов умаслю, чтобы лицом они ко мне повернулись!

Марна вдруг поняла, что не приступ внезапного веселья одолел мужчину, нет, это была банальная истерика. Вон как скулы покраснели, а шея наоборот едва не просвечивает белизной и жилка на виске бьется неугомонно. Ежели поймет, что увидела его слабость – действительно не жилец она больше.

– Мы поняли, Глава. – С этими словами девушка вытолкнула лейтенанта, закрыла дверь и привалилась спиной к косяку, восстанавливая дыхание. Разум, вопреки всем обуревающим чувствам затопила волна азарта. Настоящая охота! Боги, как долго приходилось отказываться от этого. Ночь обещает быть оч-чень занимательной.

– Веди меня к его бараку. Вещи какие-то остались?

– Н-н-не знаю госпожа… – Заикаясь, начал стражник.

– Ладно, на месте разберусь. Хотя, погоди… Жди меня на улице. Через минуту подойду.

Марна, сдерживаясь, чтобы не помчаться вприпрыжку, быстрым шагом направилась в свою комнатушку. Какими бы ни были приказы Главы – волчица не раз убеждалась, что необходимо готовиться ко всему. Заплечный мешок с вещами первой необходимости на несколько дней был всегда готов и сейчас оказался очень кстати. Сунув в него краюху хлеба да несколько луковиц, блондинка закинула ношу на спину. Лямки для человека были великоваты, из-за чего сумка болталась на уровне ягодиц. Ну ничего, это недолго.

У бараков дежурило многовато для этого времени стражников. Девушка хмыкнула и приказала впустить ее в самый дальний. По углам испугано жались искалеченные, исхудалые пленники. В чуткий нос словно насильно пробивались ароматы гнили, немытых тел, крови и плоти. Будь сейчас Марна в другой ипостаси – точно бы не успокоилась, пока не отведала свежего мяса, а так – только прикрыла лицо ладонью и направилась в дальний угол, где, как ей сказали, коротал свои ночи беглец.

Возле наспех заваленного землей лаза обнаружилась слежавшаяся подстилка и горка тряпья. Волчица поморщилась, но все же приблизила лицо к ветоши, стараясь уловить и запомнить запах жертвы. Бесполезно. Нечистоты напрочь перебивали любой человеческий дух. Покрутившись на месте, девушка припала к самим доскам и внезапно для себя обнаружила зацепившийся за сук кусок плотной ткани. Вот оно! Пахло хоть и скверно, но вполне узнаваемо, а главное – остро. Убрав трофей в сумку, волчица поспешила к опушке, презрительно отказавшись от сопровождения. Ей не нужны были помощники. Эта ночь принадлежала только ей и ее жертве. До рассвета оставалось достаточно времени для того, чтобы всласть погонять человека по лесу, запугать, вынудить поверить в свою слабость и бессилие. Охота… сколько энергии и азарта таилось в этом слове.

Марна предвкушающе рыкнула и начала поспешно раздеваться. Одежду сложила на дно сумки так, чтобы смягчать удары более тяжелых вещей по хребту во время бега. Накинув лямки на голое тело, девушка вздрогнула. Не от холода, звериное тело позволяло мириться даже с самыми лютыми морозами, а вот прикосновения грубой ткани к спине и ниже всегда заставляли ежиться. Связав крест-накрест несколько лямок на животе, Марна набрала в легкие воздуха, сосредоточилась и закрыла глаза. Превращение занимало четверть минуты, за которые тело поочередно содрогали волны жара от пяток до затылка, боли от выкручиваемых суставов и костей, смещающихся под диким углом, животного страха от того, что воздуха хватит всего на несколько ударов сердца, и, наконец, облегчения. Волчица мягко опустилась на передние лапы, открыла глаза и с наслаждением втянула носом воздух, наполненный ароматами хвои, влажной земли, близкого поселения и еще тьмы знает скольких составляющих… Ночь была волшебна… но всеми ее прелестями можно было насладиться и после, а сейчас Марну манил один единственный запах – запах ее жертвы. Влажно облизнув пасть, волчица сделала шаг вперед и уже мгновением спустя опушка опустела.

Поднялся легкий ветерок, загомонили ветви деревьев, передавая по цепочке скорую весть: «Бежшиииит… Спешиииит…», где-то в чаще недовольно ухнула и снялась в полет сова, широким кругом очертив место, где охотница сосредоточенно обнюхивала ствол дикой ольхи. Заволновались во сне бельчата, зевнула в берлоге медведица, подгребая глупого детеныша ближе к брюху… Марна знала обо всем об этом и воспринимала движение леса каким-то далеким, недоступным человеку чутьем. Однако невдомек было волчице, что в это же время его слушают и за несколько десятков верст от гор. Не знала оборотниха, что из мелкого с виду ручья поднялась совсем еще маленькая девчушка, склонила голову, выжимая из длинных волос остатки воды, затем прислушалась к шепоту листьев, недовольно поморщилась и цикнула на краешек луны, любопытно высунувшийся из пелены облаков. Светило тут же спряталось обратно, забрав с собой и так слабенькие лучики, до этого хоть как-то освещавшие лес. Темная мгла окутала пространство на лиги вокруг и казалось, что даже рассветным лучам солнца не удастся разогнать мрак, установившийся над предгорной местностью. А девочка совсем по-взрослому вздохнула и босиком направилась вдоль ручья, аккуратно ступая на замшелые камни.

Всего этого Марна не ведала, а если бы и видела собственными глазами, поверила бы?

* * *

Сиргай вывалился на небольшую поляну у речушки когда вечерние сумерки только-только начали наползать на вековой лес. Облака, застлавшие небо прошлой ночью никуда не делись, даже наоборот, набухли и низко нависли над голыми ветками, едва не вспарывая отяжелевшие бока об острые сучья. Впору бегать на болото да глядя на проклюнувшиеся цветни бабкиной высыпи гадать на урожай. Ежели зацветут сразу золотым – это к поспевающим полям пшеницы. Значит погожей будет весна, а за ней и лето, забитые закрома да сытая зима. Белые бутончики – так-сяк. Не вестимо какое раздолье, но и голодать не придется. Серые да гнилые цветни – к непогоде: али засуха, али наоборот лить будет словно с прохудившегося ведра. Придется потуже затянуть пояса, да пользовать все кринки в подполе. Хуже всего, конечно, если вовсе не успеет зацвести высыпь да морозом побьется. Тогда сколько не бейся – с земли и колоса не взростишь. На Сиргаевой памяти такого ни разу не случалось, а вот старики говаривали, что раньше частенько бывало…

С тоской вспоминал парень родную деревню, обнесенную низеньким частоколом – не от людей лихих защита, а от зверья дикого. Хлесинку вспоминал. Ради ж нее окаянной бросил отца и мать да подался на этот проклятущий заработок. Думал скопит пару златых да отгуляют свадьбу на зависть всем окрестным селам. Как там его краса чернобровая? Скучает ли, сидя у окна долгими предвесенними вечерами? Тяжко становилось на душе при мыслях о том, что не сдюжает такого расстояния сердце девичье. Найдет кого попригоже да поближе и не вспомнит о преданном сыне гончара…

Из-за этих невеселых дум едва не проворонил Сиргай единственную живую душу на несколько верст окрест. И то, даже услышав вдалеке плескание да звонкую незатейливую песенку, долго стоял и прислушивался беглец, разбирая не померещилось ли. А затем как рванул на просвет, словно и не человек по людскому истосковался, а зверь дикий добычу желанную учуял.

Вывалился из лесочка – аккурат возле длинных мостков, на краю которых полоскала гору тряпья девчушка, лет двенадцати от роду. Заметила его, да как завизжит! Сиргай едва не оглох от учуянного.

– Тихо-тихо, не бойся. – Выставил вперед руки и даже попятился чуть-чуть. – Человек я, заплутал вот, дорогу ищу.

– А не тать ты какой часом? – Девочка вмиг посерьезнела, кажется, даже сама устыдилась своего визга.

– Да побойся Совенны. – Парень возмущенно смотрел на серьезно сдвинутые брови да горстку буро-зеленой ветоши, которую дитя безотчетно прижимало к себе. – Заплутал, говорю ж. – Развел руками в подтверждение своих слов. – Даже вещей при себе никаких нет. Сиргаем кличут. Не подскажешь, где здесь деревню найти поблизости можно?

Ребенок задумчиво прикусил губу, а затем кивнул на противоположный берег.

– Тамыча через несколько верст Видмачи есть. Вон, брод в десяти шагах. Если поторопишься – к потемкам и успеешь.

– А ты как же? – Сиргай подозрительно прищурился, уличая девку в утаивании.