Текст книги "Из мухи получится слон"

Автор книги: Дарья Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Остальные с неподдельной тревогой подняли головы, и из груди каждого вылетел то ли вздох, то ли стон:

– И-и-а нашли?

Крепыш, вдоволь насладившись драматической паузой, торжественно и неторопливо произнес:

– Нет.

– Не нашли, вот дурочки. Лежало под носом, и не заметили? И хорошо, что не заметили – дольше проживут, – журчал ручеек их общего разговора.

А в это время я с наслаждением вонзила зубы в горячую булочку со славной розовенькой сосисочкой внутри и замычала от удовольствия. Добрый паренек кроме обязательной сосиски положил в булочку еще множество разнообразных добавок: свежий помидор, порезанный мелкими кубиками, немного лука, зелень, майонез и какой-то загадочный соус кремового цвета. Рядом со мной, притопывая ногой от нетерпения, Наташа спешно поглощала свою порцию. Съев по одной булочке, мы выяснили, что нашим желудкам этого недостаточно. Они настойчиво требовали продолжения банкета. Мы не посмели отказать им в такой мелочи, как еще один хот-дог.

После долгих блужданий, показавшихся мне бесконечными, мы повстречали аборигена в ватнике, из которого начинка торчала клоками, и он, сжалившись над нами, вывел нас на дорогу к станции. Оказывается, мы уже несколько раз проходили мимо нужного поворота, не замечая его впотьмах. На станции нас ожидал неприятный сюрприз, который можно было предугадать, если бы наши головы не были заняты посторонними вещами. Из-за позднего времени или по иной причине почти все ларьки оказались закрытыми. Ни о каком кафе или бистро речи быть не могло в связи с отсутствием у нас необходимой материальной базы. В отчаянии мы обежали здание вокзала вдоль, поперек и по периметру, и наконец наши поиски увенчались успехом.

В уютном закуточке между грудой спиленных тополей и общественной свалкой, вплотную прилипнув к привокзальной стене, стоял освещенный ларек. Вывески на нем гласили, что он в состоянии предложить нам чай, кофе, бульон, хот-дог, гамбургер и шаурму по вполне приемлемым для наших кошельков ценам. Конечно же, ларек тоже уже закрылся, но мы и не рассчитывали на легкий успех. Сквозь большие стекла виднелась кучерявая мужская голова. И мы отчаянно забарабанили в стекло. Услышав громкий стук, голова удивленно воззрилась на припозднившихся посетительниц огромными карими глазами. По лицу появившегося в окошке было невозможно определить, на какой прием нам здесь стоит рассчитывать. Оно было непроницаемо, как у статуи. Поэтому я выдавила из себя с крайним надрывом, рассчитанным на самого бесчувственного типа:

– Пожалуйста, мы с подругой не ели с утра, накормите нас, а потом закрывайтесь на здоровье.

Не будучи вполне уверена, что меня поняли, я все же, скорчив мину пожалобнее, достала из сумки несколько денежных купюр и помахала ими в воздухе. А Наташа добавила:

– Умоляю, мы умираем от голода. Два хот-дога.

До кучерявого паренька, похоже, дошло, чего от него хотят. Во всяком случае, он дружелюбно улыбнулся нам, продемонстрировав два ряда ослепительной белизны зубов. Особенно контрастно они выглядели по сравнению с его смуглой кожей и черными волосами. Блеснув белками, он в момент выполнил наш заказ. Продолжая улыбаться своей чудесной улыбкой, он молча протянул упоительно толстенькие булочки к нам на улицу.

Весь мир окрасился в радужные цвета. Снег почти перестал, ветер стих. Вечер из морозного и неприветливого превратился в самое замечательное время суток. Все люди, озабоченно снующие по площади перед железнодорожными путями, показались мне родными и близкими. Я нежно любила нашего черноволосого спасителя и все окружающее нас пространство. С восторгом, близким к кретинизму, я разглядывала сваленные в кучи тополиные сучья, спиленные еще осенью. С умилением я подумала, что если их поставить в воду у себя дома, то ветки покроются зелеными клейкими листочками и обманут зиму. Громадным усилием воли я сдержала себя и не пошла выбирать особо перспективные веточки. Я напомнила себе, что нам еще предстоит веселенькая ночка в погоне за нашими подозрительными типами. Я и так с трудом представляла, каким образом мы провернем эту операцию, а таская с собой тополиный веник, я рискую сильно усложнить себе жизнь.

На мое сытое блаженство не смог повлиять даже вид преступной четверки, которая торопливо пересекала полупустую площадь, лежавшую перед нами. Мне потребовалось некоторое время, в течение которого я бессмысленно пялилась, чтобы осмыслить, что эти четверо – не призрачное видение, посетившее исключительно меня, а что Наташа их тоже видит. И к тому же пихает меня в бок, и весьма энергично.

– Да вижу я их. Успокойся! – рявкнула я, стремительно теряя изрядную долю беззаботности.

Нам не оставалось ничего другого, кроме как последовать за этой четверкой с наивозможнейшей осторожностью. Самое темное время суток, вступавшее в свои права, опять выручило нас, надежно спрятав под свое крыло. Достаточно было не приближаться к подозреваемым вплотную, чтобы они не могли заметить слежку. Естественно, мы не совались на хорошо освещенные пространства, а предпочитали полумрак. Возле билетной кассы мы едва не попались.

Нормальные люди, купив билет и видя подходящий поезд, не имеют привычки опрометью кидаться обратно к кассам и агрессивно требовать у кассирши список отмененных на завтра электричек. Но Амелин поступил именно так. Мы буквально в последнюю секунду успели юркнуть за спины спешащих пассажиров.

– Он завтра опять собирается сюда ехать, – подвела я итог услышанному.

Не могу сказать, что итог сильно меня порадовал. После сытной еды потянуло в сон, и меньше всего мне сейчас хотелось таскаться по пятам за гнусными личностями вроде Амелина и его друзей. А от мысли, что завтра, в свой законный отпуск мне предстоит посвятить свободное время слежке за несимпатичными людьми, мое настроение заметно упало.

– Что за дикость? – ворчала я. – Носимся за людьми, от которых ничего, кроме вреда, нам не было.

Наташа осталась равнодушна к моим сетованиям. Она, позабыв обо всем на свете, с бледными щеками и нездоровым блеском в глазах уставилась на кругленького гражданина, спешащего к подходящей электричке на Санкт-Петербург. Я, признаться, не увидела в нем ничего мало-мальски стоящего внимания. Может быть, только то, что все детали его туалета удивляли своей дружной округлостью. Казалось, гражданин специально изгонял из своего облика прямые линии и углы. Портфель в его пухлых ручках был больше всего похож на коричневую блестящую подушку, к которой для удобства транспортировки была привинчена такого же цвета ручка. Мягкие полы его плаща каким-то образом придавали ему еще больше скругленности. От такой несовместимой со всем его обликом вещи, как стрелки на брюках, гражданин, должно быть, отказался еще до начала перестройки. Но при всей своей шарообразности гражданин не производил комичного впечатления и держался с подчеркнутым достоинством. Лицо его сильно напоминало глобус. Не только формой, но и рельефностью. Прическа была надежно упрятана под шляпой, но я могла ручаться, что под нею лысина идеально сферической формы.

Гражданин, потрясая жирными щечками, шел по пятам за Амелиным. Наташа молча бросилась следом, а мне не оставалось ничего другого, как последовать за всеми. Не останусь же я одна на перроне только из-за того, что поведение моей подруги немного странно. По ходу дела я безуспешно пыталась выяснить у Наташи, чем же ей так сильно приглянулся толстячок.

– Поверь, я знаю, что делаю, – только и сказала в ответ Наташа.

И это было единственное, что мне удалось из нее выцедить. В поезд мы сели в последнюю секунду и в следующем порядке. В первом вагоне расположилась преступная команда, в третьем – пухлый гражданин, причем Наташа наотрез отказалась сесть с ним в один вагон, и поэтому нам достался второй вагон, если считать от головы поезда.

В вагоне ей деваться от меня было некуда (мы ехали между преступной шайкой и толстяком, а никому из них попадаться на глаза Наташа не хотела), и я насела на нее всерьез, потребовав членораздельного объяснения, почему это она разволновалась, когда увидела толстяка. После этого я приготовилась к тому, что она скоро расколется. После многих увиливаний Наташа призналась, что встречала его всего два раза в жизни. Но каждый раз при самых драматических обстоятельствах. Первая их встреча состоялась в отделении милиции, куда Наташу доставили после очередного ее неудавшегося теракта. Отпустили ее оттуда не скоро, потому что из милиции вообще отпускают крайне неохотно. Видимо, полагая, что если уж вы попали к ним в руки, то следует вас хорошенько допросить. А вдруг случайно вы ляпнете что-нибудь интересующее милицию.

Таким образом в ее распоряжении оказалась прорва времени, которое надо было чем-то занять. И, как любая женщина, она принялась глазеть по сторонам. Именно там и обратила внимание на занятную шарообразную личность. Она вела себя по-хозяйски, хотя и не была в форме с погонами, позволяющими установить звание, которым могла быть облечена личность. Толстяк здорово распек за какое-то упущение молоденького милиционера, и тот, не посмевший ничего возразить в ответ толстяку, за свое унижение отыгрался на Наташе.

Во время второй встречи, случившейся по милости Руслана – мужа Наташи, все было еще хуже. Руслан где-то задерживался, и Наташа, ждавшая его в вестибюле Мюзик-холла, была просто вынуждена чем-то убить время и развлекала себя, как умела.

Она заметила живописную группу голубоватых артистов и с интересом принялась изучать их внешний облик. Один из них отличался по своим объемистым габаритам от остальных, а его силуэту была присуща удивительная мягкость линий и очаровательная неуклюжесть. Она выбрала обладателя этого силуэта в качестве предмета для наблюдения. Если одежда остальных была специально подобрана так, чтобы привлекать к себе взгляд, то Кашалот, так окрестила она своего подопечного, не допустил даже налета экстравагантности в одежде или прическе и тем не менее казался в этой пестрой компании в доску своим.

Муж Наташи не торопился к своей супруге, и у нее было достаточно времени, чтобы в деталях разглядеть толстяка и вспомнить, где именно ей пришлось с ним столкнуться. И наконец вспомнила, где она видела эту круглую фигуру и лицо. И стала вспоминать, что тогда сказали ей в милиции и каков был размер наложенного на нее штрафа.

Воспоминания пришлось отложить из-за появившегося мужа, который примчался сломя голову с работы. Супружеская пара рука об руку чинно направилась к контролю, где выяснилось, что билеты и зарплату за последние две недели муж потерял в том самом автобусе, на котором мчался к жене.

– В Мюзик-холл мы в тот вечер не попали, и вообще вечер был безнадежно испорчен, – грустно закончила свою повесть Наташа и заключила: – Теперь ты понимаешь, что мне противопоказано встречаться с этим типом, а если уж получилось встретиться, то хотя бы не стоит приближаться к нему близко. Его присутствие предвещает все грозы, цунами и землетрясения на мою голову.

– Мистика! – сказала я и задумалась.

Вмешательство рокового для Наташи толстяка запутало меня окончательно. Теперь я даже боялась что-либо предполагать или строить планы, ожидая в любую секунду грома среди ясного неба. Но постаралась уточнить существенные детали тлетворного влияния толстых людей на Наташу:

– Значит, если бандитам придет в голову перебраться в этот вагон, то ты откажешься перебраться в вагон к толстяку?

– Ой, не пугай меня и не нагнетай обстановку, – взмолилась Наташа. – Только бы им не пришло такое в голову. Если они появятся здесь, то мне, конечно, придется податься в соседи к толстяку, и тогда меня ждут новые неприятности.

После наших многочасовых мытарств я не была расположена сочувствовать ей по таким мелочам и раздраженно заметила:

– Не сходи с ума. В том толстяке не больше зловещего, чем, скажем, в ручке от чайника. Забудь о нем. Ведь если ты уронишь чайник, потому что сломалась ручка, и ошпаришься, то винить ты можешь только саму себя, а не бедный предмет. Толстяк абсолютно не виноват, что твой муж – растяпа и потерял бумажник, а сама ты неуравновешенная особа, из-за чего попадаешь в переделки. И к твоей тяге вмешиваться в чужую жизнь толстяк не причастен. У тебя всегда бывали неприятности из-за твоих выходок, а не только тогда, когда рядом ошиваются граждане с избыточным весом.

Я так убедительно говорила, что сама себя смогла уверить в безвредности толстяка. И потому ехала с относительно спокойным сердцем. За окнами вагона была уже глухая ночь. В кромешной тьме мелькали лишь одинокие фонари, освещавшие ничтожно малую площадь. И иногда для разнообразия перед глазами проносились станции и платформы. Поезд шел без остановок, и необходимости высматривать на платформах нашу четверку не возникало.

Я расслабилась и, предложив Наташе самой приглядывать за дверью, погрузилась в сладкую дремоту. Только смежила веки и увидела первый сон, как поезд заскрипел всеми своими частями и железяками и решительно начал замедлять ход. Впереди вырисовывалась хорошо освещенная платформа со множеством огней за ней.

– Удельная, – сообщила мне Наташа, прочтя вывеску.

Не стоит и говорить о том, что наша бравая четверка вышла именно здесь, а не поехала до Финляндского вокзала, чем Наташа осталась недовольна.

– Не могли доехать до Финбана, – надулась она. – Какое коварство с их стороны. Ведь мы хотели ждать их на Финляндском. Хороши бы мы были, если б караулили их там. Прождали бы их час, два, четыре, замерзли, переволновались, а они вышли б на Удельной и в ус не дули. Какой эгоизм!

– Не думаю, что они разделяют наши тревоги. Скорее всего они вышли здесь лишь для того, чтобы избежать незапланированной встречи с нами и возможной слежки или просто потому, что им удобнее сесть на метро «Удельная», а не на Площади Ленина.

Я оказалась права. Все четверо припустили бешеным аллюром, чем вконец обозлили меня и Наташу. Мало того, они вдобавок еще и разбежались в разные стороны поодиночке так стремительно, что на обсуждение, кто за кем побежит, у нас с Наташей времени не хватило. И как-то так получилось, что мне достался Амелин, а кто Наташе, я не заметила. Надеюсь, кто-нибудь менее проворный, чем доставшийся мне Амелин.

Такого верткого типа я в жизни не встречала. Он умудрялся протискиваться в почти незаметные свободные пространства между пешеходами и автомобилями. Нырял чуть ли не под колеса автобусов и перепрыгивал через невысокие ограды и перила. Я вконец измучилась и запыхалась, стараясь не отстать от заданного им темпа. При этом должна была соблюдать хоть какую-то конспирацию, потому что этот мерзавец взял себе за правило оглядываться назад через каждые 20—30 шагов.

Погоню за Амелиным приятной прогулкой я не назвала бы, но на улице было еще туда-сюда. А когда мы спустились в метро, Амелин взял прямо-таки убийственный темп.

Я не могу пожаловаться на свою физическую форму. По утрам делаю гимнастику, играю в теннис, иногда бегаю по вечерам, но сейчас я находилась на пределе своих сил. Ноги у Амелина были раза в два длиннее моих, и там, где он делал два шага, я была должна сделать три-четыре. В довершение ко всему в метро было чудовищно светло.

Спускаясь на всех парах по эскалатору и рискуя на каждом шагу сломать себе шею, я просто чудом углядела, как Амелин встал к поручню эскалатора, заняв ранее пустующее место, и оглядывается назад, высматривая погоню. Думает, что такой хитрый, что сможет меня обмануть, но не тут-то было. Решительно наплевав на все правила поведения на эскалаторе и на то, что обо мне могут подумать окружающие, я согнулась в три погибели и продолжала спускаться в таком положении. Через четыре ступеньки сердобольные граждане уступили мне место у поручня, и я плюхнулась на ступеньку, благословляя посланную мне передышку. Высовываться не осмеливалась и только тихо надеялась, что Амелин тоже выдохся.

Доехав до самого низа, я увидела знакомую долговязую и белобрысую фигуру, которая уже почти совсем исчезала в дверях вагона. Я тоже кинулась к поезду, который принял в свое нутро Петю и который по-джентльменски задержал свое отправление, чтобы мне удалось запрыгнуть в соседний вагон, где мне прищемило закрывающимися дверьми ногу, но на такой пустяк я и внимания не обратила.

К моему великому удивлению, вагон был набит битком. Для времени близко к полуночи такое обилие людей на улицах и в метро было загадкой, которая быстро разрешилась. Мне стоило только спросить у попутчика, который сейчас, собственно, час. Выяснилось, что сейчас еще совсем не поздно. Всего начало десятого вечера. Мне-то казалось, что мы провели в скитаниях по притонам целую вечность. Но нормальный мир жил по своему времени, и прошло его не так уж и много. Если бы я сидела с книжкой в кресле у себя дома, то я бы и не заметила пролетающих часов и в положенное время преспокойно пообедала, потом поужинала и отправилась в постель. В моем положении подобные мысли были сродни несбыточным мечтаниям, и я загнала их поглубже в подсознание. У меня были дела поважнее, чем грезы о комфорте, которым в ближайшее время все равно не суждено было осуществиться.

На каждой остановке приходилось бороться с человеческим потоком, норовившим вынести меня на платформу, а так как Амелин, чья голова виднелась сквозь стекла в дверях вагона, не выказывал желания выйти, то я энергично сопротивлялась попыткам выпихнуть меня из поезда и тем самым лишить Амелина моего внимания, о котором, я надеюсь, он и не подозревал.

Конечно, для пересадки Амелин выбрал Технологический институт, где и в дневное время не протолкнуться, а нынешним вечером было просто столпотворение. До сих пор не понимаю, как мне удалось не потерять его в толпе, окружавшей меня, но факт остается фактом. Я следовала за ним по пятам, не теряя его из виду ни на минуту. Мне удалось посадить его на поезд в сторону проспекта Ветеранов и сесть на него самой. Но сразу после того, как мы миновали «Балтийскую», количество пассажиров в вагонах катастрофически уменьшилось. Теперь меня в любой момент могли обнаружить. Пришлось отдалиться от Амелина еще на пару вагонов, чтобы его рассеянно блуждающий по своему вагону взгляд не забрел случайно и в соседний, где он смог бы заметить меня.

Первое подозрение промелькнуло у меня в тот момент, когда Амелин вышел на той же станции, на которой я и сама вышла бы с удовольствием, если бы собиралась домой. Но я еще не поняла толком всей глубины коварства Амелина и добросовестно продолжала вести наблюдение за ним. По странной случайности Амелин направился в сторону моего дома, хотя ему на выбор предлагалось еще четыре альтернативных направления. Мне оставалось уповать только на то, что мы с ним просто соседи по микрорайону.

«Я не могу знать всех, кто живет в соседних домах, – утешала я себя. – И возможно, он недавно переехал сюда или всего лишь идет в гости к друзьям или родственникам».

Амелин разрушил мои предположения, зайдя точнехонько в мое парадное. Не иначе как ко мне. К кому же он может заглянуть на огонек? Эту проблему стоило хорошенько обмозговать. В третий раз вламываться ко мне он не станет. Даже такому дураку должно хватить двух раз, чтобы найти все его интересующее. Но тем не менее он здесь. Поэтому напрашивается несколько причин того, почему он здесь.

1. Он хочет прикончить свидетельницу.

2. Хочет поговорить с ней по душам и заручиться ее молчанием или даже поддержкой.

3. Он пришел сюда случайно.

Вот наиболее подходящие объяснения повторного визита Амелина в мой дом. Какая из версий окажется верной? Если первая, то я, как лицо заинтересованное, категорически против. Ну а если Амелин хочет сообщить, что он раскаивается в содеянных преступлениях или что действовал из страха перед своим боссом, который шантажом и угрозами вынуждал беднягу воровать, а самое обидное, что наворованное отбирал?

Что, если Амелин решил покончить с тиранией крепыша и пришел ко мне за помощью и поддержкой? Ведь он догадывается, что милиция пасет меня. Что, если он хочет загладить свои ошибки тем, что поможет милиции обезвредить истинного преступника, как тот сам выражается, «мозг» шайки, но боится идти со своим предложением прямо в милицию, так как там могут не поверить в его благие намерения и очистившуюся душу и отправить на отдых в сырые казематы? Я же, являясь лицом неофициальным, буду служить мостом между ним и органами.

«Да, решено, я иду на контакт. Надо дать ему еще один шанс стать достойным членом общества», – сказала я себе и направилась к парадному.

Мне оставалось сделать буквально несколько шагов, и я была бы у цели, но мне это не удалось, потому что из дверей вышел Амелин собственной персоной, с разочарованной миной на лице.

«Ну, конечно, ведь он не застал меня дома», – подумала я.

Улыбнувшись ему самой доброжелательной улыбкой, которую я когда-либо изображала, чтобы не спугнуть почти раскаявшегося грешника, я была очень удивлена его ответной реакцией. Он замер словно змея и рассматривал меня, как будто я была последним человеком, которого он хотел бы здесь видеть. Мое открыто продемонстрированное желание пойти на контакт испугало его до паники. Я сделала всего один шаг ему навстречу, но эффект был поразительным и превзошел всякие ожидания. Затравленное выражение на его лице быстро сменилось откровенной агрессивностью. Он сильно оттолкнул меня и опрометью кинулся прочь.

– Так легко я тебя не отпущу, голубчик, – возмутилась я и бросилась за ним следом, громко взывая к его разуму и предлагая не останавливаться на полпути и выложить все начистоту.

Из моих требований он выполнил только первое – не останавливаться. Мчался он так быстро, что дух захватывало. Любо-дорого было посмотреть на него со стороны. Амелин стал поразительно смахивать на смертельно перепуганного страуса, для которого все спасение заключалось в бегстве. На все мои увещевания он не отвечал и, что хуже всего, не тормозил. Сообразить что-либо на такой бешеной скорости было страшно сложно, но все же я признала, что для кандидата в кающиеся Амелин чересчур резво бегает.

– Ну черт с ним, буду я еще за ним гоняться, – буркнула я и сдалась.

Обиженная до самых печенок, надувшись от возмущения и негодования нелогичностью поступков Амелина, я присела на лавочку в небольшом скверике возле соседней блочной пятиэтажки. В голове стаей крутились вопросы, ответов на которые у меня не находилось. Я никак не могла придумать разумного объяснения поведению Амелина. Даже если сделать скидку на расшатавшиеся от недавних событий нервы, то все равно это никак не объясняло выражения крайнего отвращения, которое появилось на его лице после моей попытки заговорить с ним.

Неужели мой облик настолько мерзок ему, что он просто не в состоянии переносить его в течение самого короткого времени? Что-то не верится. Может, я и не гожусь для обложки фотожурнала, но в реальной жизни я достаточно хороша. Все-таки я была до такой степени удручена реакцией Амелина, что добыла из недр моей сумочки карманное зеркальце в кожаном футлярчике и критически осмотрела свою физиономию. Решительно ничего пугающего! Нос с горбинкой, родинка ровно между дугами бровей, высокий лоб, а серовато-фиолетовые глаза в обрамлении пушистых черных ресниц были даже красивы. Правда, передние зубы немного домиком... Результаты осмотра меня немного утешили. Чтобы совершенно успокоиться, я подкрасила губы помадой цвета корицы и немного подвела один глаз, потому что он показался мне менее накрашенным, чем его сосед. Доведя таким образом свою внешность до состояния, близкого к идеальному, я обратила внимание и на окружающий мир. По дорожке, которая змеилась мимо моей лавочки, неторопливо передвигался Генка.

– Привет! – обрадовалась я обществу знакомого человека, подумав при этом: «Заодно проверю на нем свою внешность. Если он тоже испугается, тогда со мной беда, потому что мне кажется, что я в полном порядке».

К моей радости и облегчению, Генка рассеянно поздоровался со мной и в ответ на мое приветствие произнес долгожданное:

– Прекрасно выглядишь. Вся румяненькая. Развлекаешься небось целый день. Знаю я вас, девчонок. Вам бы все танцульки и рестораны. О детях пора подумать! – ни к селу ни к городу провозгласил он.

– Ты, можно подумать, надрываешься от непосильных трудов, – заметила я ему не без ехидства.

Генка не заметил подвоха в моей реплике и как ни в чем не бывало сказал:

– Я очень много работаю и сильно устаю. Вот и сегодня должны были привезти партию товара. Я с утра на ушах стою, а они не едут. Я же с ума с ними сойду от беспокойства. Как ты думаешь, что могло их задержать?

– Не знаю, но может, тебе стоит позвонить поставщикам и уточнить? – предложила я.

Генка метнул на меня странный взгляд и сказал:

– Это невозможно, к сожалению.

Мне хватало собственных забот, но все же я подумала про себя, что у Генки необычные поставщики. А сам он точно не от мира сего, если заключает договоры о поставке товара с людьми, до которых невозможно дозвониться.

– Ты не представляешь себе, – снова начал жаловаться Генка на свою жизнь, – всего ужаса моего положения. Мало того, что в новый товар вложена масса средств, но часть из них и не мои вовсе. А если товар не прибудет к вечеру, то меня ждут крупные разборки с хозяевами.

«Что он несет? – недовольно подумала я про себя. – Какие еще разборки? Кому он интересен со своей миниатюрной лавочкой».

Вслух же я произнесла:

– Мне кажется, ты слегка преувеличиваешь. Откуда крупные неприятности в мелком предпринимательстве? Ведь твой оборот за день составляет тысяч двадцать, а прибыли и того меньше.

– Какие двадцать тысяч, – возмущенно замахал он на меня руками, – откуда ты взяла такие цифры?

И вдруг смущенно умолк, как будто вспомнил о чем-то важном. А потом сказал совсем другим тоном:

– Да, ты права. Оборот не велик, – и умолк на этот раз надолго.

Делать мне было особо нечего и я начала болтать с ним о том о сем. По прошествии продолжительного времени, когда я исчерпала все темы, которые годились для светской беседы, он задумчиво посмотрел вдаль и сказал, словно продолжая диалог с самим собой:

– Приходят покупатели, а мне нечего им предложить. На складе шаром покати. Прошлую партию на границе перехватили, пришлось в лапу пограничникам давать, поэтому была задержка, а что в этот раз случилось – вообще непонятно.

И я поняла, что он ни слова не слышал из того, что я наболтала, весь уйдя в свои мысли о размерах несчастья, которое, возможно, скоро постигнет его.

– Ты провозишь кассеты прямо через границу? – заинтересовалась я, но Генка опять погрузился в себя и не ответил на мой вопрос.

– При чем здесь граница? – продолжала я теребить Генку. – Разве ты покупаешь кассеты не оптом на базе где-нибудь поблизости?

Он, как с неба свалившись, ошарашенно спросил:

– Какие кассеты?

Тут пришел мой черед удивляться:

– Как это какие кассеты? Твои видеокассеты. Ты забыл, чем занимаешься? Тогда я тебе напомню. Тебе принадлежит...

– Знаю, знаю, – перебил он меня. – Ну и что?

– Раз у тебя прокат кассет, то твой товар видеокассеты. Правильно я рассуждаю? И ты их перевозишь через границу? Зачем тебе дополнительные хлопоты и волнения? Ведь проще купить уже здесь, в Питере.

– А-а-а-а, вот ты о чем, – задумчиво протянул Генка, потеряв ко мне и моим словам всякий интерес.

Разговор явно не клеился, и я двинулась к дому. Генка пошел со мной и по пути пытался втолковать мне всю тяжесть своего положения. Догадавшись чисто интуитивно, что ему хочется, чтобы я пожалела его, я от всей души принялась расточать ему свое сочувствие. Кажется, он немного приободрился. Во всяком случае, предпринял попытку пригласить меня к себе, обещая показать вещицу, которая не сможет оставить меня равнодушной. Я уже хотела отказаться, так как устала от сегодняшних треволнений, но любопытство раньше меня на свет родилось, поэтому я поддалась на его уговоры и завернула к нему в гости.

Удивительной вещью оказалась кассета, на которой энергичный здоровяк в американской форме бодро говорил на жутком английском, демонстрируя различные типы огнестрельного оружия: пистолеты, автоматы и их потомство. Во всяком случае то, что он показывал, очень смахивало на то, что могло получиться от скрещивания автомата и пистолета. Дядька наглядно демонстрировал, как с ними обращаться и как их дрессировать, чтобы они хорошо себя вели и не опозорили бы хозяина в неподходящий момент, отказавшись выстрелить. Я поняла это именно так. Делать было нечего. Раз уж пришла, надо было смотреть. И я стала смотреть.

– Есть еще запись на следующей кассете о холодном оружии. Необычайно захватывающе! – сообщил Генка.

Я не разделяла его восторгов. Может быть, из-за полного до сего дня отсутствия в моей жизни потребности в оружии. Единственный раз, когда я держала оружие в руках, был тот случай на уроке начальной военной подготовки, когда наш преподаватель доверчиво протянул мне учебный автомат Калашникова. Он держал его очень уверенно и легко, но, как и следовало ожидать, я его уронила. Автомат, естественно, а не преподавателя. Автомат оказался очень тяжелым и весь был в смазке. Он выскользнул из моих слабых детских рук прямо на ногу Калью Дональдовича, так звали страдальца. Должно быть, ему это показалось здорово неприятно. Он весь сморщился, зашипел и схватился за ногу. Я ничем не могла помочь ему и беспомощно наблюдала за его прыжками. И еще имела глупость поинтересоваться, очень ли ему больно. По-моему, он решил, что я издеваюсь над ним. Я же была полна сочувствия и желания помочь ему или хоть как-то загладить свою вину.

Лучшие побуждения всегда остаются непонятыми или неверно истолкованными. Поэтому, когда собираешься сделать для приятеля доброе дело, нужно все обговорить с ним заранее в мельчайших подробностях. Иначе хлопот потом не оберешься. И на всю жизнь за тобой утвердится репутация человека опасного, непредсказуемого и склонного к идиотским выходкам. Вот если бы Генка объяснил мне заранее, чем он собирается меня порадовать, то я бы успела заблаговременно подготовиться и не была бы столь жестоко разочарована увиденным. А теперь мне, чтоб не показаться невежливой, приходилось умирать от скуки, глядя на румяного сержанта на экране, лихо размахивающего боевым оружием. Он там вообще перешел к каким-то немыслимым механизмам, и понять хотя бы их устройство, если не принцип работы, я была уже не в состоянии. Слишком много у них было составляющих.

Чтобы не уснуть перед экраном, я стала разглядывать окружающую обстановку. И впервые мне в голову пришла мысль, что для проката с грошовым оборотом здесь слишком роскошно. Дело в том, что все предметы приезжали сюда по очереди. Так что мы успевали уже привыкнуть к ним и почти не замечали их. Но сейчас я впервые оценила в денежном эквиваленте стоимость предметов, которые меня окружали.