Текст книги "Маленький белый «фиат»"

Автор книги: Данута де Родес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Глава 9

На работе Вероника решила даже не упоминать о том, что в выходные убила принцессу Диану. Утром она практиковалась в этом, выгуливая Цезаря, а потом по дороге в контору – на улице и в метро. Она решила, что дальновидней было бы вообще ничего не говорить. А то как бы случайно не проболтаться – признание ведь может по ошибке выскочить, и получится как в тот раз, в ресторане, когда она хотела культурненько прочистить горло, а дело кончилось тем, что она выплюнула устрицу прямо на поднос с сыром.

Она уселась на свое место, включила компьютер и принялась рассматривать свое отражение на меняющем цвет экране. Убедившись в том, что ее лицо имеет устойчиво виноватое выражение, она попыталась его изменить, ослабив некоторые мышцы, но от этого лицо показалось ей еще более виноватым, и она решила больше не смотреть на экран и подумать о чем-то другом.

Обычно она боролась с однообразием рабочих будней разговорами ни о чем с любым, кто готов был ее в этом поддержать, и теперь, по прошествии некоторого времени, ее молчание не осталось в конторе незамеченным, и в первую очередь, разумеется, Франсуазой, которая сидела за соседним столом и носила самые вызывающие шмотки в Париже. И где она умудрилась, часто спрашивала себя Вероника, купить такую нескладную светлозеленую блузу с огромными сиреневыми бантами на плечах, или эти брюки с клубничинами, одетые, казалось, задом наперед, хотя это и не так, или туфли с помпонами, или этот пояс, шириной в ладонь, разрисованный игрушечными мишками. Такие вещи можно увидеть только на Франсуазе. Трудно представить лавку на этом свете, не говоря уж о Париже, где имеют наглость предложить подобный товар. Вероника почувствовала, что Франсуаза буквально сверлит ее взглядом и уже готова что-то сказать.

– Что-то ты тихая сегодня, – сказала та с фальшивой заботой в голосе.

И в хороший-то день Веронике не очень хотелось болтать с ней, но теперь она просто проклинала это соседство. Однако надо было что-то ответить.

– Я по-прежнему не очень хорошо себя чувствую, со вчерашнего дня – вы помните.

– А, да, вчера, как же, помню. Ужасные боли в животе. Мы все очень за вас переживали.

И почему Франсуаза не может быть просто приятной, подумала Вероника и решила, что будет выше этого.

– Ну что вы, что вы… Нет, правда, это обычное дело, через день-два пройдет.

– И чем вы занимались на выходных? – спросила Франсуаза, очевидно подозревая, что в выходные Вероника безудержно предавалась излишествам, подробности о которых ей хотелось выведать.

– Вообще-то ничем.

– Ну чем-то вы занимались, – взгляд Франсуазы стал еще острее, – все что-то делают по выходным.

– Я ничем особо не занималась.

– Так вы никуда не выходили?

– Ну да, в принципе. Несколько раз гуляла с Цезарем, но большей частью сидела дома. Я ведь плохо себя чувствовала.

– Так вы и фотографий не делали?

– Нет, – насупилась Вероника.

Она терпеть не могла разговоров о фотографии на работе. Она сожалела о том, что рассказала коллегам о своем увлечении. Каждая минута, проведенная в конторе, была потеряна для прогулок с фотоаппаратом. Она не любила, когда ей напоминали об этом, особенно коллеги, ведь они все – даже те, с кем она поддерживала добрые отношения, – были едины в своем мнении, что фотографировать – означает лишь направить объектив и нажать кнопку, что, вообще-то, может каждый, если, конечно, при этом он не забывает повернуться спиной к солнцу. После своей первой выставки Вероника воспряла духом, решив, что отныне она сможет жить на доходы с фотографии. Однако, несмотря на хорошие отзывы, заказов было немного, а те журнальчики, которые брали ее работы, не спешили с выплатой, и месяцы спустя, получив наконец деньги, она все их тратила на пленку, бумагу, батарейки и тому подобное, да и то хорошо. Она и пошла-то на эту работу, потому что очень нуждалась в деньгах. Больше половины зарплаты она ежемесячно отдавала родителям, которые прежде выручали ее из частых денежных затруднений, приходивших в виде квартирной хозяйки с вытянутой физиономией, ражих ветеринаров и сомнительных механиков, влетавших в копеечку. И теперь родители решили, что пора ей возвращать долги. Познакомившись с Жан-Пьером, она почти забросила фотографию: за все это время поступило лишь около полдюжины маленьких заказов. Ей было бы легче думать, что в этом есть и его вина, словно она заразилась его вялостью, но она понимала нелепость попытки переложить вину на другого.

– Так вы, значит, просто прогуливали собачку? – Франсуаза покачала головой. – Интересный способ проводить выходные в вашем-то возрасте! Мне бы ваши годы, так я бы уж откатилась куда-нибудь развлечься с мальчиками.

Веронике было трудно представить себе Франсуазу в «ее возрасте», тем более «развлекающуюся с мальчиками».

– Вы даже и с Жан-Пьером не виделись?

– Мы расстались.

Вероника пообещала себе, что не расскажет об этом коллегам, ведь это их не касается, но Франсуаза достала-таки ее своими расспросами. Кроме того, расставание с Жан-Пьером не попало еще в список тем, закрытых к обсуждению на работе, а посему защита еще не была достаточно продумана.

– Именно этим я и занималась в выходные, Франсуаза, – порвала со своим парнем. Теперь вы довольны?

– Да. Очень. – Она, видя странное настроение Вероники, ожидала, конечно, чего-то большего, чем боли в животе: прерванная беременность, арест, залет в больницу с передозировкой наркотиков устроили бы ее больше, чем просто разрыв с любовником. Но, впрочем, и так сойдет. – Благодарю. Это, конечно, душераздирающая новость, но вы ведь еще так молоды и найдете кого-нибудь. Не то что я.

И она завела свою шарманку о порушенном браке и неустойчивом весе, о чем Вероника уже слушала сотни раз. И потому Вероника успокоилась: Франсуаза, получившая затравку, оставит ее в покое, по крайней мере на некоторое время. По ходу напыщенного повествования Вероника попыталась представить себе на минуточку, как бы отреагировала Франсуаза, узнай она о пьяной аварии и грабеже. Вероника невольно улыбнулась.

– И не надо улыбаться, – выпалила Франсуаза, продолжавшая между тем разглагольствовать, – нечему тут улыбаться.

Остаток дня Вероника провела весьма скромно, без особых успехов, беспорядочно передвигая попадающиеся под руку предметы. После обеда она заметила, что ее цветок, Мари-Франс, увядает. Осознав свою вину и халатность, она пошла к раковине и налила полчашки воды, затем вернулась к столу и вылила воду в цветочный горшок.

– Вот, пожалуйста, – сказала она, села и посмотрела на фотокарточку Цезаря. – Не беспокойся, маленький мой, – прошептала она, – мамочка скоро будет дома.

– Они тебя не слышат, – сказала Франсуаза, следившая за каждым ее шагом. – Цветы в горшках и фотокарточки не имеют ушей. Ты просто говоришь сама с собой.

Вероника подумала о том, что обещала себе по дороге на работу, и промолчала.

– Ну? – спросила Франсуаза.

– Что ну? – пробормотала Вероника, не глядя в ее сторону.

– Ты не спросишь, чем я занималась в выходные?

Вероника не чувствовала в себе сил продолжать борьбу.

– Что вы делали в выходные, Франсуаза?

И та улыбнулась своей ужасной улыбкой.

– Ничего особенного.

Глава 10

Вероника напрягала память – на какого автомеханика она могла бы положиться? На ум приходили паршивцы, которые выводили ее из себя, круто заламывая цену за пустячный ремонт тех ужасных развалюх, что она пригоняла за последние три – четыре года; или милашки, которых она сама в итоге превращала в паршивцев, задерживая причитающуюся им оплату. Лучше найти мастерскую поблизости, чтобы не гнать битую машину слишком далеко, и Вероника решила пройтись с Цезарем по ближайшим улицам и посмотреть, не найдется ли кузовщика, который не прогонит ее со двора, размахивая гаечным ключом.

Она пошла тем путем, которым редко гуляла с Цезарем: здесь почти не было мест, где собака может сделать свои дела с известным удобством. Миновав несколько перекрестков, она приметила автомастерскую весьма обнадеживающего вида. Небрежная надпись на воротах «Мы починим ваш автомобиль, если вы этого хотите» отчасти убедила ее в том, что она попала по адресу, и Вероника вошла во дворик на разведку.

Не найдя там никого, она решила подождать, поглаживая Цезаря по голове, целуя его и повторяя, как он хорош. Вскоре неизвестно откуда появился человек с черными руками, перепачканное лицо которого наводило на мысль о камуфляжном макияже. Он был в грязном синем комбинезоне и сильно потрепанной красной бейсболке, в углу рта торчал толстый изжеванный окурок. Остановившись в нескольких шагах от Вероники, он молча смотрел почти в ее сторону.

– Здрасьте, – улыбаясь, сказала Вероника.

Мужчина молча поправил бейсболку, выпустив на лоб перепачканную прядь светлых волос, и Вероника решила, что это именно тот, кому она может доверить ремонт машины.

– Приятный денек, – сказала она. Это было действительно так. Солнце только начинало садиться, прячась за домами и деревьями.

Мужчина сделал необычайно длинную затяжку и искоса посмотрел на нее.

– И что вам тут надо? – в итоге пробормотал он сквозь дым.

– Я насчет машины, – сказала она.

Он затянулся сигаретой, – казалось, прошли минуты, – какие у него, должно быть, вместительные легкие, подумала Вероника.

– Какой машины? – он медленно оглядел двор. – Не вижу никакой машины.

Вокруг было много машин, но Вероника поняла, о чем он говорит.

– Она не со мной, она дома.

Он, казалось, был заинтригован.

– А почему вы не привели ее сюда?

– С ней не все в порядке, и я подумала, что не стоит здесь на ней разъезжать.

Сняв языком табачную крошку с зубов, он сплюнул ее на землю и задумчиво склонил голову.

– Ясно. Ну, теперь понятно, в чем дело.

– Правда?

– Да. С вашей машиной что-то не так, и вы пришли сюда поговорить о ремонте.

– Да.

А, спрашивается, чего ради, подумала Вероника, я бы толкалась в этом месте с разговорами о машинах, которые не ездят… По, не желая разворачивать дискуссию, она промолчала.

– Ну, вы бы сразу так и сказали, – он снова поправил бейсболку. – Это сэкономило бы нам кучу времени, – он попытался затянуться, но сигарета потухла. Он вытащил из кармана зажигалку, прикурил, согнувшись и прикрывая ее от ветра. Вероника понадеялась, что его промасленное лицо не загорится. – Ну так ведь?

– Да, – сказала она, – конечно, сэкономили бы. Но к счастью, мы наконец-то добрались до главного. Уф!

– Так вот эта ваша сломанная машина, о которой вы говорите… Вы мне скажете, что с ней, или так и будете торчать здесь с собакой, рассуждая о погоде?

– Ужасное дело, – сказала Вероника, – я проснулась сегодня утром, а кто-то, должно быть, въехал в нее ночью и разворотил заднее крыло: фары вылетели, вся помята. – Она закусила губу. – Вы сможете помочь мне с ремонтом? Буду очень благодарна.

– Я, как видите, сейчас очень занят, – пробормотал он и после долгой затяжки добавил: – Дайте мне ваш адрес, а я приду и посмотрю машину, когда буду чуть посвободнее.

Она пошарила в сумочке и оторвала клочок бумаги от сигаретной пачки. Она написала на нем адрес и протянула механику. Тот взглянул на него и сунул в карман. В нескольких словах они договорились встретиться в воскресенье днем, чтобы он смог оценить стоимость ремонта.

– Можно мне одну? – спросил он, указывая почерневшим пальцем на рваную пачку сигарет, когда Вероника запихивала ее в сумочку.

– Конечно, – она протянула пачку, и он взял сигарету. Он неторопливо обнюхал ее со всех сторон, словно это была кубинская сигара, а не дешевая второсортная сигаретка, и положил за ухо.

– Я покурю позднее, – сказал он, снова поправляя бейсболку.

Вероника прикинула, что за время их краткой беседы он прокрутил бейсболку на триста шестьдесят градусов. По норовистому взгляду и изгибу губ Вероника догадалась, что, должно быть, понравилась механику и все это время он усиленно «строил ей глазки», создавая некое эротическое напряжение, которое надеялся разрядить неистовым совокуплением в ближайшей кабинке. Нельзя сказать, чтобы он в этом особенно преуспел, однако его беспомощность внушала некоторую симпатию, и в какой-то момент Вероника призадумалась, надето ли у него вообще хоть что-нибудь под этим грязным комбинезоном.

– Да, немного позднее, – сказал он, еще сильнее скривив губу и обнаружив нехватку зубов, – если вы понимаете, что я имею в виду.

– Да, – сказала Вероника, не имея понятия о том, что у него на уме, – она была уверена, что он и сам толком не знает. Но все это не важно, ведь она, похоже, нашла человека, который починит ей машину.

Она вывела Цезаря со двора тем же курсом, и они пошли прочь, довольные, что все, кажется, налаживается.

Обдумывая создавшееся положение, она закурила сигарету. Денег ей, видимо, хватит на то, чтобы починить машину к тому времени, когда родители вернутся из Бенина. Значит, все нормально. И никто никогда не узнает, что произошло той ночью в тоннеле, кроме Эстеллы и Цезаря. А этим двоим она верила больше всех на свете. Она регулярно просматривала новости, и нигде не упоминалась маленькая белая машина, замешанная в аварии.

Она сварила кофе, прикурила сигарету, зевнула и включила телевизор. Как обычно, кто-то рассказывал об этой аварии. Говорили о тоннеле, о тех фотографах, которые, якобы, преследовали машину, и о том, что в Англии уже цветы на исходе. И вдруг заговорили об остатках краски, найденных на месте происшествия, и о том, что разыскивается водитель белого автомобиля, который, видимо, имеет отношение к происшествию.

– У, блин, – сказала Вероника. – Блин, блин, блин.

Она потянулась к телефону.

– Блин, – сказала она, слушая гудки, которые, должно быть, разбудили морских свинок. – Блин, блин, блин.

ЧАСТЬ 2

Глава 1

Они перестали плакать, когда на экране появился Элтон Джон.

– Смотри-ка, – сказала Вероника охрипшим от рыданий голосом, указывая на телевизор. – Это Элтон Джон.

Пока он пел, они сидели тихо, вытирая рукавами слезы. Когда песня закончилась, Эстелла – вне себя от гнева – сказала Веронике:

– Какой ужас! Это просто мерзость. Ничего хуже я в жизни не слышала.

– Да уж, – сказала Вероника. – И почему он не спел «Rocket Man»? Это было бы гораздо лучше.

– Но ты слышала слова этой песни? «До свидания, английская роза». Английская роза? Она была принцессой Уэльской. Голову оторвать ему мало. Когда я буду президентом независимого Уэльса, я не позволю Элтону Джону въехать в страну. – Эстелла подняла руку: – «Сожалею, Элтон, но для вас входа нет».

Разобравшись с Элтоном Джоном, они продолжили смотреть церемонию похорон, и вскоре их глаза снова наполнились слезами. И когда гроб проследовал из церкви к месту захоронения, Эстелла выключила телевизор.

– Ладно, хватит, – сказала она. – Давай-ка займемся делом.

Зрелище похорон нагнало на них печаль, и они сошлись на том, что тюрьма не научит Веронику ничему новому, чего бы она уже не знала, и она уж конечно не будет больше разъезжать под газом или наркотой, если нечто подобное вдруг повторится. Ситуация в целом отдавала чем-то нереальным: они не могли сопоставить увиденное по телевизору с несколько эксцентричным возвращением Вероники домой. Но это можно обдумать и после, ведь прошлого не изменишь. А вот от неприятностей надо избавляться.

Эстелле пришла в голову идея: разобрать машину на части и разбросать их по всему Парижу, по урнам в парках и на улицах. Выходя на прогулку с Цезарем, они каждый раз будут брать с собой по мешку или по два. Поначалу идея показалась удачной – прекрасный способ отделаться от улики, ведь части машины почти незаметно затеряются в бесконечном потоке мусора, и тогда, даже если наедет полиция, получится, будто бы в гараже никогда и не было маленького белого автомобиля, как не было и Вероники в том самом тоннеле. Но по мере воплощения проекта Эстеллы Вероника начала подозревать, что он не относится к числу безупречных. Некоторые части машины легко разбирались на мелкие детали, которые можно было распихать по пакетам, и все у них было хорошо, когда они откручивали ручки с дверей, рычаг переключения передач, дворники лобового стекла и зеркало заднего вида. Они извлекли из бардачка атлас автомобильных дорог и съели завалявшиеся там же конфеты; молотком разбили стекла, сбили зеркала с крыльев и щеткой собрали осколки в совок. Подголовники отделились легко, а ремни безопасности были порезаны хлебным ножом. Все эти усилия привели к наполнению большого количества мешков пластиком, стеклом, набивкой сидений и прочим мусором, однако машина оставалась прежних размеров и изобиловала деталями, с которыми было трудно справиться, вроде рулевого колеса и дверей, а внутри оставался большой и тяжелый двигатель. Хотя они и сняли значок фирмы, это по-прежнему несомненно был белый «фиат-уно».

Вооружившись гаечным ключом, Эстелла пыталась открутить водительское сиденье, но удача, кажется, отвернулась от нее.

– Я не хочу, чтобы у тебя были из-за этого неприятности, – сказала Вероника, глядя на то, как подруга сердито ворчит на упрямый болт. Эстелла заявилась рано утром и трудилась как заводная – с небольшими перерывами на просмотр похорон и прогулку в парке с Цезарем. Она ни разу не пожаловалась и даже оделась в подходящее тряпье – рваные джинсы и нелепую рубаху, оставленную одним из многочисленных бесхребетных и лупоглазых любовников сестры. Бригитта сказала, что она пришла домой с голой грудью, одуревшая настолько, что была не в силах сообразить, что разгуливает полуголой. – А что, если нагрянет полиция и застанет тебя за разборкой белого «фиата»? Они подумают, что ты замешана в аварии.

Эстелла пожала плечами.

– Ну, как-нибудь выкручусь. Не впервой.

– Но это тебе не в магазине тырить, и не как в тот раз, когда ты средь бела дня писала за яблоней в Люксембургском саду. Тут дело посерьезнее будет – извинениями не отделаешься и виноватое лицо не поможет. Если меня поймают – ну так и поделом, но я не хочу, чтобы тебя арестовали как соучастника по делу о государственной измене. Судя по всему, в Британии тебя могут и повесить.

– Никто и не собирается попадаться. Но если тебе от этого легче, то в случае появления полиции я скажу, что ты попросила меня разобрать машину и, как друг, я без вопросов согласилась. Идеальное объяснение, комар носа не подточит.

– Так уж и идеальное? Ну а в реальной жизни, если тебя друг попросит разобрать машину, неужели ты не спросишь, для чего? Просто из любопытства?

– Возможно, – она задумалась. – Я скажу, что ты попросила меня помочь разобрать эту машину на благотворительные нужды.

– А зачем кому-то разбирать машину на благотворительные нужды?

– Ты что, никогда не слышала о разборке спонсорских машин?

– A-а… нет.

Эстелла недоверчиво посмотрела на нее.

– Так обычно делают сплошь и рядом, чтобы собрать деньги для пожилых людей, соседка моя как-то обращалась, и я дала ей пятьдесят франков. Машину надо разделать на такие маленькие кусочки, чтобы они пролезали в смотровое оконце обычного загородного дома. И если придет полиция – чего, конечно же, не будет, – ты это и расскажешь, ясно? Пока мы придерживаемся одной версии, все будет в порядке.

– Ладно, – сказала Вероника, обрадовавшись, что на случай ареста у нее есть готовая версия, хотя она никогда не слышала о разборке спонсорских машин для нужд стариков. В целом идея казалась замечательной.

Они поработали почти молча еще пару часов, и Вероника, почувствовав, как болят почерневшие руки, и разглядев, во что превратились ногти, сказала:

– Хватит. На сегодня достаточно, заканчиваем.

Они положили инструменты и оценили результаты. Поработали они на удивление плодотворно: они наполнили мусором около сорока полиэтиленовых пакетов из той, казалось, неистощимой коллекции, что собрала мать Вероники. Хотя, конечно, автомобиль по-прежнему сохранял свою форму, размер и цвет, но об этом можно подумать как-нибудь в другой раз. А пока они собирались отдраить руки, выгулять Цезаря и утешить себя субботним вечером в затворничестве большим количеством пива и доставленной на дом пиццей.

Где-то на пятой бутылке Вероника, прекратив бросать Цезарю корочки чесночного хлеба, встала и сказала:

– Будь что будет… Я больше не в силах держать это в себе.

– Что? – спросила Эстелла. – Ты идешь в полицию?

Она надеялась, что подругу не придется удерживать силой. Когда-то она немного занималась дзюдо, но это было очень давно и очень немного, поскольку дело это было не из легких, и сейчас ей пришлось бы прибегнуть к оплеухе, а если и это не поможет, то к конфискации косметики. Она знала, что без приличного макияжа Вероника ни за что не отдаст себя в руки полиции, поскольку велика вероятность попасть на первые полосы всех газет. И Эстелла сочла за благо попридержать косметичку до окончания этого покаянного порыва.

– Нет, я не собираюсь идти в полицию, я собираюсь поставить мою любимую запись, и можешь надо мной смеяться, мне все равно. Сейчас тяжелое время, и мне надо ее послушать – прямо сейчас.

Она подошла к книжным полкам и сняла двухтомную историю священной Римской империи, за которой был спрятан компакт-диск без упаковки. Затем поставила его в музыкальный центр.

– Я никому об этом не говорила, – сказала Вероника, – кроме Цезаря, конечно.

Пес стоял рядом, и она крутила его огромное ухо.

– Он все про меня знает. Раз уж ты знаешь, что я убила принцессу, ты можешь узнать все мои страшные тайны.

Она включила систему и выжидательно посмотрела на Эстеллу, но та не торопилась с ответом, а просто смотрела прямо перед собой. Когда же вступил хор, она стала подпевать.

– Нравится? – спросила Вероника, приятно удивленная положительным настроем подруги.

– Нравится? Еще как! – ответила та.

Они достали еще пива из холодильника, пропели все слова песни, сопровождая их соответствующими телодвижениями, которые, несмотря на то, что каждая придумывала их самостоятельно, оказались ужасно похожи. Они сошлись на том, что сборник группы «Роксэтт» «Don’t Bore Us – Get To The Chorus!» несомненно является лучшей из когда-либо сделанных записей, и поклялись друг другу, что та, у которой раньше родится дочь, назовет ее Роксэтт. Эстелла призналась даже, что тайно планировала удостоить Пера Гесла и Мари Фредриксон почетного гражданства города Сванси со всеми вытекающими из этого привилегиями, а детально продуманная церемония награждения предполагала исполнение всех хитов группы.

На некоторое время песни «Роксэтт» помогли Веронике забыть о том ужасном положении, в котором она очутилась, но песня «Sleeping In My Car» вернула ее к действительности, напомнив о том, как она пыталась заснуть у дома Жан-Пьера в том самом «фиате», который теперь стоит разбитый в гараже. А когда Вероника услышала слова «трах, бум, бах», то разразилась слезами. Эстелла кинулась к стерео и переключила его на следующую песню, и скоро Вероника с довольным видом стучала по воображаемым барабанам, молотила кулаками воздух в такт песне, словно не имела никакого отношения к гибели принцессы. Когда альбом закончился, они в изнеможении рухнули на диван.

Эстелла включила телевизор на программе новостей. Помимо рассказа о похоронах, прозвучало краткое сообщение о том, что эксперты проводят анализ кусочка белой краски, найденной на «мерседесе», и это поможет точно определить, какой именно автомобиль участвовал в ДТП, и полиция сможет объявить в розыск водителя этой машины.

– Ну дела, – сказала Вероника, – не ждать же мне, пока полиция начнет розыск…

_____

Под утро разговор переключился на традиционно непростую личную жизнь Эстеллы. Где-то на периферии этой жизни существовали загадочный кошерный и некий барабанщик, чье появление было более предсказуемо, маячила семнадцатилетняя правонарушительница, дочь магната-судовладельца из Перу и череда мужчин, писавших ей длинные письма с предложениями начать новую жизнь. Авторы этих писем, приходивших, как правило, дважды в месяц, норовили оказаться бывшими коллегами по работе, соседями или школьными приятелями, тайно влюбленными и неспособными ее забыть. Исчерпывающе, с обилием подробностей, они описывали то, каким неомраченным счастьем сопровождалась бы их предполагаемая совместная жизнь. Она представлялась авторам человеком, которого надо спасать от самого себя, и в новой жизни, которую ей предлагали, главную роль неизменно играли загородный домик с огородом и большая добрая собака – по непонятным причинам выбор почти всегда падал на ищейку. Эстелла уже давно не обременяла ответами своих незадачливых белых рыцарей, складывая их письма под кровать, в коробку из-под печенья.

– Послушай, а ведь такой штуки, как разборка спонсорских автомобилей, в природе не существует, не так ли? – внезапно догадалась Вероника.

– Нет, – сказала Эстелла, – не существует.

– Ну, по крайней мере, теперь буду знать…

Все трое так устали после многотрудного дня, что заснули, как говорится, не сходя с места.