Текст книги "Маленький белый «фиат»"

Автор книги: Данута де Родес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Глава 3

Она включила радио. Мягкий мужской голос рассказывал о погоде в Дордонье. Пока она пыталась разобраться, какая кнопка переключает волну с одной станции на другую, машину повело на встречную полосу, но там никого не оказалось, и она выровнила машину, как только это заметила.

Она задумалась о том, что же ей предпринять, коль она отделалась от Жан-Пьера. «Мне только двадцать два, – сказала она Цезарю, вытягивая шею, чтобы лучше разглядеть его в зеркало заднего вида, – но живу я как старуха». Она подумала, что даже Жанне Кальма, умершей в начале месяца в возрасте ста двадцати двух лет – она была на целый век старше! – судьба и то, должно быть, чаще улыбалась в этом году. По телевизору она видела тот дом престарелых в Альпах, и, по сравнению с квартирой Жан-Пьера, он показался ей чем-то вроде Мулен-Ружа в лучшие годы.

Танцы под мелодию «Joe Le Taxi» напомнили ей о подруге Эстелле, и она попыталась вспомнить их последнюю совместную вылазку. Это было давно, прошли даже не недели, скорее – месяцы. Они дружили со школы. В умении устраивать свои дела Эстелла всегда была впереди Вероники, ей не было равных среди подруг. У нее первой появился настоящий приятель – мрачный тип с ужасно бледным лицом и копной растрепанных волос, который извлекал из нее восторга на заднем сиденье горохового цвета «ситроена» его матери, а в пятнадцать она встретила в постели темноглазого барабанщика, которого вожделели все девчонки – после того, как увидели его по телевизору. Когда они нашли себе парней, запускавших нетерпеливые руки им под юбки, Эстелла спуталась с молодой актрисой, которая жила в квартире с видом на реку и слагала чудовищные вирши о своих длинных золотистых волосах и голубых глазах, о прекрасной коже и о том, что ее красота никогда не поблекнет. Так казалось многим. В худшем случае она выглядела лишь усталой. Даже после второго передозняка, когда врачи не были уверены в благополучном исходе, она выглядела красивой и умиротворенной, так, словно поцелуй ее подходящий человек – и она проснется, и все будет хорошо. А когда Вероника и другие постигали стадию обмена поцелуями друг с другом, поскольку устали от парней – хотя в тайне желали целовать мужчин, – Эстелла стала эпизодической любовницей отлично сохранившегося мужчины средних лет, чей брак был лишен любви, и он водил ее отовариваться по обувным и ювелирным магазинчикам.

Хотя она была первой во всем, она никогда ничего не утаивала от подруг. Когда она занялась танцами, то познакомила их всех с лучшими клубами и любезными торговцами экстази, а когда узнала, что можно хорошо развлечься в Берлине, она пригласила на вылазку друзей; сделав себе татуировку, она на Рождество всем оплатила татуировки.

Однако Эстелла подавала и такие примеры, которым не особенно хотелось следовать. Как-то раз она попала в больницу в результате потери сорока процентов положенного веса, она вкалывала себе море героина, она перевела всю поэзию Р.С. Томаса[2]2
  Томас, Рональд Стюарт (р. 1913 г.) – валлийский британский богослов и поэт, чья поэзия отличается ясностью и простотой стиля, где наряду с горькой иронией по поводу упадка культуры выделяется сочувствие рядовому труженику, последовательное утверждение его системы нравственных ценностей.


[Закрыть] на французский и с интересом наблюдала, как старший брат постепенно становится старшей сестрой.

За время знакомства с Жан-Пьером Вероника отдалилась от своих друзей. Она сказала Цезарю, что раз уж она снова молода, то прежде всего хочет встретиться с Эстеллой и посмотреть, что из этого выйдет. А закончить они могли где угодно, – может, в баре на Ла Пигаль, прикидываясь любовницами и поддразнивая этим седовласых англичан, или в ночном клубе на Кава, оказавшись вдребезги пьяными среди испанцев, или на крыше дома, отмокая в бассейне одинокого миллионера.

– Как бы мы не закончили, – сказала она сенбернару, – это все лучше, чем сидеть и тащиться под медитативные этюды.

По рассеянности она пропустила нужный поворот. Наплевать. Она знала, где находится, машин вокруг немного, и ей нравилось подпевать мелодии, что звучала по радио. Дорога вела в тоннель. Боясь помять машину, Вероника поехала медленно и осторожно.

Глава 4

Она проснулась в куртке и ботинках. Медленно выбравшись из постели, она направилась в комнату родителей, где звонил телефон. И каждый его звонок болью отдавался в глазах. Она подняла трубку и попыталась что-то произнести, но выдавила лишь хриплое кваканье.

– Кто это? – раздался голос в трубке.

– Я.

– Ты как неживая.

– Очень может быть. Который час?

– Почти два.

– Рада тебя слышать, но что это ты вдруг звонишь мне в воскресенье в два часа дня? В такую рань…

– Я не ожидала застать тебя в таком состоянии – решила, что ты уже никуда не вырываешься, просто сидишь с этим Жан-Пьером и исследуешь родственные миры света и звука под его унылую старческую наркоту.

– Ты сильно отстала от жизни, Эстелла, – она прилегла на кровати. – Я вырвалась на свободу. Прошлым вечером я поехала к нему, мы просто сидели, пили и курили, мне не дозволялось говорить, пока он крутил для меня эту музыку, которая звучит так, словно шкурят муравейник.

Она увидела на ночном столике стакан несвежей воды и осушила его залпом.

– Он все еще лежит на полу и рассуждает о своих дурацких планах. Все было бы нормально, если бы у него это получилось. Если бы он действительно нашел квартиру на левом берегу, где изображал бы из себя аргентинца, я бы не возражала. С ним было бы не так плохо, если бы ему удалось все то, о чем он говорит: организовать концерты, записи, играть в ансамбле и писать книжечки о значении джаза. Но ничего путного у него не получится. Он работает три дня в неделю на этот дурацкий журнал, который никто не читает, – и это все, на что он способен. Знаешь, он никогда не брал меня с собой на просмотры фильмов, говорил, что я буду отвлекать его, постоянно спрашивая, кто есть кто.

– Это он не зря… Ты ведь так и делаешь.

– Ну а как же иначе? В фильмах всегда слишком много персонажей. Ненавижу фильмы. Ну, кроме, конечно, хороших. Против них я ничего не имею. В любом случае он ни на что не годен. Но мне больше не придется об этом думать.

– Я знала, что это не продлится долго. Ну ладно, сколько раз ты выбиралась куда-нибудь, пока была с ним?

– Только один раз.

– Неправда. Я знаю по крайней мере двоих, с кем ты выходила, а мы уже сто лет не виделись.

– Ну, может, раз с половиной. Один из них – мой бывший, и он идет за половину, поскольку не произошло ничего такого, чего бы я не делала раньше. Ну, был еще один, но он тоже идет за половину, потому что он просто приятель, с которым мы как-то вечером напились. Так что на самом деле три, но по-моему – два. И это совсем неплохо за восемь месяцев. Почти как замужем.

– Скажешь тоже.

– Да хватит обо мне. Ты-то как? Что там у тебя?

– То да се. Тут все как-то круто повернулось, и мне пришлось отправиться на несколько недель на природу, чтобы прийти в чувство.

Она знала, о чем идет речь. Иногда мозги Эстеллы превращались в калейдоскоп, и тогда родители отправляли ее в дешевую частную клинику до тех пор, пока она не придет в норму.

– Надо было позвонить, тебе или кому-нибудь. Я бы тебя навестила.

– На этот раз ничего страшного. Мне просто нужно было продышаться, и в любом случае требовалось время, для занятий валлийским. Я его немного подзапустила. Сейчас я почти в норме. Работаю в лавке модных штучек, живу с Бригиттой и ее морскими свинками.

Бригитта – это ее сестра.

– Та, с кем она снимала квартиру, вышла, типа, замуж и выехала. Осталась свободная комната. Все бы прекрасно, если бы не эти чертовы морские свинки. Ну да ладно, раз уж мы вырвались на простор, давай куда-нибудь сходим.

– Когда?

– Сегодня вечером.

– И куда мы пойдем?

– Ну что за вопрос! Какая разница?

– Но ведь сегодня воскресенье, возможно, везде затишье.

– Ну ты прямо как тоскливый Жан-Пьер. Всегда где-то есть что-то забавное, и мы это найдем. А если не найдем, то сами что-нибудь придумаем. У тебя сейчас есть машина?

– Да, родительская. Они еще три недели будут в Бенине, – навещают моего брата с женой и чудесными детишками, так что нам с Цезарем предоставлены дом и машина.

– Заедешь за мной в восемь, хорошо?

– Хорошо. – Она задумалась. – Эстелла?

– Да?

– Хорошо, что ты позвонила. Я думала о тебе вчера, когда уехала от Жан-Пьера. Ты – первый человек, о ком я подумала. Я собиралась тебе позвонить, как только вернусь к нормальной жизни.

– Шутишь.

– Нет, серьезно, мне правда тебя не хватало, очень жаль, что мы так долго не общались.

Сожаление многократно увеличивалось похмельем.

– Ладно, – сказала Эстелла. – Ерунду какую-то несешь. Иди еще поспи, увидимся позже. – Она положила трубку.

Вероника прилегла на постель, раздумывая о возращении домой от Жан-Пьера. Внезапно ей показалось, что в комнате наступил новый Ледниковый период. Она вспомнила об аварии.

Она спустилась вниз и через кухню прошла в гараж посмотреть на машину. Заднее левое крыло, куда пришелся удар, было помято, фонарь тормозного сигнала разбит. Не зная, что предпринять, она вернулась в кухню, где выпила еще один стакан воды и покормила Цезаря. Затем опять легла в постель, уверяя себя, что обдумает все позже.

Проснувшись, она обнаружила запись на автоответчике. Звонок она проспала. Это был Жан-Пьер: «Я сегодня на неделю уезжаю, – медленно сказал он. – Еду к матери. Не звони мне туда, – последовала долгая пауза. – Ее номер… – он назвал марсельский телефон его матери. – Но не звони мне». Сообщение закончилось. Вероника задумалась на мгновение и стерла запись.

Она села и включила телевизор. Было около четырех. Она чувствовала себя немного лучше, но все же сожалела о том, что продолжала пить по возвращении домой. Она почти искренне поклялась больше не пить. Передавали новости. Показали ужасно искореженный большой черный автомобиль. Затем показали людей, стоявших у какой-то больницы, и среди них она узнала принца Чарльза. Потом показали фотографию принцессы Дианы.

Она прислушалась к тому, что говорили, и поняла, что она натворила.

– О, черт, – сказала она, – я убила принцессу.

Глава 5

Вероника открыла входную дверь.

– Входи, – шепнула она, – быстро.

Она буквально втащила Эстеллу в дом.

– Ты ведь никому не сказала?

– Что? О том, как ты убила принцессу Диану и ее приятеля?

Вероника звонила ей после просмотра новостей и умоляла приехать на метро как можно скорее. Она поняла, что Веронику глючит и что она отойдет после стакана вина и, возможно, оплеухи. У них был уговор: в случае истерики у одной из них другим разрешалось применять это крайнее средство для приведения в чувство. На телеэкране, как они многократно убеждались, это обычно срабатывало.

– Да, – прошептала Вероника. – Очевидно. Так ты кому-нибудь говорила?

– Нет, конечно нет.

– И даже Бригитте?

– И даже Бригитте. Если бы я и сказала, она не стала бы слушать. Ее ничего не интересует, кроме этих морских свинок, тряпок и красивых мальчиков.

Вероника ее не слушала.

– Что же мне делать? – спросила она.

– Прежде всего выпей и остынь.

Она признала совет здравым, и они прошли на кухню.

– Так ты уже переломалась? – спросила она, почувствовав неловкость за свое невнимание к подруге. Она выглядела виноватой, почти как Цезарь, когда его, бывало, застанут в тот момент, когда он только что оконфузился на ковре.

– Абсолютно. Никакого героина. Последний раз это было полтора года назад, и я больше никогда не буду потреблять его. Это так плохо для кожи. Ограничиваюсь одной таблеткой за вечеринку, – да ведь с самого возвращения я нигде и не бывала. Пью только сок. Так что все чисто, если тебя это интересует.

– А как насчет валлийской поэзии? – спросила Вероника. В тот день, когда Эстелла покончила с героином, она нашла антологию валлийской поэзии на английском языке и втрескалась в нее очертя голову, во всю сразу – от корки до корки.

– Что касается валлийской поэзии, то не скажу, что переломалась, – заметила она, и глаза ее помутнели. – Частица моего сердца навсегда отдана Дилану Томасу[3]3
  Дилан Томас (1914–1953) – один из крупнейших британских поэтов-модернистов, который видел одной из задач поэзии проникновение в самую суть рассматриваемых явлений. Известен нетрезвым образом жизни.


[Закрыть], Р.С. Томасу и всяким прочим Томасам.

На этом Эстелла прервала свой рассказ о валлийской поэзии, по опыту зная, что если она не попридержится, то последует бесконечное продолжение. Во время ее последнего пребывания в клинике дело кончилось тем, что пациенты обратились к ней с петицией, в которой умоляли ее сократить выступления на эту тему до одного часа в день. Этот документ подписали все пациенты; даже те, которые обыкновенно лишь стонали, раскачиваясь взад и вперед, умудрились мобилизоваться и приложить перо к документу протеста; подписались даже некоторые медсестры. Она начала сосредоточенно открывать бутылку вина.

– Я думала, что ты пьешь только фруктовые соки, – сказала Вероника.

– Но виноград ведь тоже фрукт?

– Допустим. Давай-ка присядем, и я тебе все расскажу.

Сопровождаемые Цезарем, они отнесли свои стаканы в гостиную.

– Все случилось в мгновение ока, – сказала Вероника. – Еду я домой после той тоскливой ночи, о которой я тебе рассказывала. Вела я очень медленно и очень осторожно: знаю же, что выпивши, а к тому же еще – тащусь. Въезжаю я в тоннель, тот, что показывали в новостях, и вижу, как сзади на меня несутся эти яркие фары. Эта машина не сбавляет хода и, похоже, пытается, прижав меня, обскакать по внутренней полосе. Я ее не пускаю: это уже наглость… Ну, думаю, я вам покажу, и занимаю их полосу. Но вместо того чтобы сбавить ход, они еще добавляют газу. Я пыталась убраться у них с пути, но они меня долбанули, и меня мотало по дороге так, что я чуть не вписалась в стену тоннеля. Ощущение было ужасное, но я притопила педаль и дала полный вперед. Я боялась за Цезаря. Я не осмелилась посмотреть в зеркало заднего вида, но слышала шум: что-то бухнуло. Был включен приемник – Дэвид Боуи пел «Heroes», – поэтому треск не казался слишком громким, каким он, видимо, был на самом деле. Это было похоже на то, как втискиваешь машину в ряд при высоких каблуках, а нога соскальзывает с педали, и ты громишь сзади стоящую машину.

Этот звук был очень хорошо знаком им обеим.

– Все не казалось таким уж серьезным, но я слышала, как они гудели: должно быть, я их вывела из себя.

– А ты точно уверена, что это не глюки? – Эстелла вспомнила, как однажды, после лихо проведенных выходных, Вероника весь вечер отсиживалась за кроватью, уверенная в том, что девяностолетняя женщина из дома напротив ждет ее появления, спрятавшись на дереве с трубкой и целым колчаном отравленных стрел.

– Поверь, я точно знаю. Пойдем-ка.

Эстелла прошла за ней в гараж, и Вероника показала ей отметину на машине. Задние фонари были разбиты, крыло немного помято, но ничего ужасного на самом деле не было.

– Не так уж и плохо, – сказала Эстелла. – Ты уверена, что не ошиблась?

– Абсолютно уверена. Тот же тоннель, время, машина… это я устроила аварию.

– Послушай-ка, – сказала Эстелла, – я тут подумала…

– Что?

– О, черт!

– Ладно, – сказала Эстелла. – Все не так сложно – нам нужно лишь найти практическое решение для вполне преодолимой ситуации.

Несколько минут они пили в темноте.

– Когда твои родители возвращаются из Африки?

– Недели через три.

– Тогда не страшно. Машину мы починим и сделаем вид, как будто ничего и не было. Они вернутся с отдыха и найдут машину в полном порядке и дочь – счастливую и спокойную; они ничего не заподозрят. Никто ничего не заподозрит. Откуда им знать, – ведь в новостях не упоминали ни о каком маленьком белом автомобиле?

– Но я на мели. Мне не на что его починить, – она уже сожалела о том, что купила куртку, но, заметив, как та красиво висит на спинке стула, почувствовала прилив тепла, убедивший ее в том, что они созданы друг для друга.

Эстелла обдумывала план, постепенно приобретавший конкретные очертания.

– Жан-Пьер курит много дури, ведь так?

– Да.

– А что общего у всех, кто курит много дури?

– Не знаю. – Вероника задумалась. – Плохие волосы?

– Нет. То есть да. У них обычно плохие волосы, и, кроме того, они обычно должны деньги своим подружкам. Все как один. Когда им надо, они занимают деньги и не возвращают даже тогда, когда те появляются. Засунут их куда-нибудь, как долбаная белка, на тот случай, когда нечем будет догнаться. И сколько он тебе задолжал?

Эстелла, конечно, права. Еще до того, как Жан-Пьер начал работать в журнале, Вероника одолжила ему денег, которые он даже не предложил ей вернуть, хотя она знала, что у него появились кое-какие сбережения.

– Он должен мне шесть тысяч франков. Черт! Прежде чем бросать его, надо было получить с него деньги.

Она рассказала Эстелле о пачках купюр, которые она видела в комоде его спальни. Эстелла вращала глазами.

– Сейчас пойдем туда и получим деньги.

– Не выйдет.

– Почему?

– Он в Марселе, у матери, а у меня нет ее телефона.

– А у него в квартире никого?

– Никого.

– А у тебя есть ключ?

– Есть. – Она не подумала о том, чтобы театрально вернуть ключ как знак своего окончательного разрыва.

– Тогда все в порядке.

– Что?

– Проблема решена.

– Как это?

– Ну… – Эстелла описала круг правой рукой, словно давая понять, что речь идет об очевидном, – пустая квартира, – сказала она, – комод, полный денег, – сказала она, продолжая вертеть рукой так, словно сматывала катушку спиннинга, на крючке которого сидела полоумная рыба, – у тебя есть ключ, – сказала она. Перестав размахивать рукой, она с отчаяния начала дергать себя за волосы. Видя, что и это не помогает, она от безысходности принялась за волосы Вероники.

– А-а, – сказала Вероника, наконец-то осознав, к чему клонит Эстелла. – Я поняла. Это ужасно. Нет, мы на это не пойдем. Об этом не может быть и речи.

– Хорошо, не будем, – она отпустила волосы Вероники и улыбнулась, – но напомни-ка мне, кто все-таки убил принцессу?

– Черт! – сказала Вероника. Она глядела в стену, кусая губы и постукивая костяшками пальцев. – Ладно, сделаем. Послушай, давай пойдем завтра. Сегодня слишком поздно. Оставайся у меня и помоги мне напиться, чтобы заснуть.

Эстелла взяла трубку и позвонила себе на автоответчик:

– Привет, Бригитта. Звонит красавица Эстелла. Я надеюсь, что ты с удовольствием коротаешь вечерок на работе. До завтра меня не будет. Я слишком занята Вероникой. – Она повесила трубку. – Надо было оставить сообщение. Она беспокоится за меня. Если она, придя домой, меня не застанет, то не сможет заснуть, и у меня будут большие неприятности. Мне кажется, что я становлюсь ее третьей морской свинкой.

Вероника включила телевизор. Там шли одно за другим сообщения об аварии, и они предпочли смотреть видео. Она старалась не думать о том, что натворила. И они болтали обо всем на свете, обо всем, кроме машин, тоннелей и мертвых принцесс, и скоро видео было забыто, предоставлено само себе. Цезарь вытянулся на полу, Вероника положила на него босые ступни, и они плавно покачивались в такт собачьему храпу.

Глава 6

Они проснулись с больными головами, смыли душем похмельный пот, обсудили, какой наряд подобает грабителям, выпили море холодной воды, приправленной аспирином, и, отзвонившись немногословному начальству, отпросились с работы, сославшись на расстройство организма. На квартиру Жан-Пьера они отправились на метро. В вагоне сидели молча. Эстелла пребывала в полудреме, а Вероника изо всех сил старалась не выглядеть слишком подозрительно.

– Очень богемно, – зевая, сказала Эстелла, когда они выбрались на поверхность среди современных зданий – контор и жилых домов, построенных из тоскливого кирпича. – Очень в духе Жан-Пьера.

– У него-то не так уж плохо, – сказала Вероника. – И машину есть где оставить, – так что могло быть и хуже.

Она вдруг задумалась: пробыла бы она с ним так долго, если было бы не так удобно оставлять машину? Через несколько минут они подошли к его дому.

Аспирин и адреналин притупили похмелье, сменившееся довольно странным ощущением. Она достала из сумочки ключи и открыла дверь парадного. Они поднялись по лестнице, и она вставила ключ в замок двери. Ее и без того бледное лицо утратило всякий цвет, она вынула ключ.

– А что, если он там? – шепнула она Эстелле. – Что, если поезд в Марсель отменили и он уже вернулся?

– А почему бы не постучать? – сказала Эстелла.

– О да, думаю, можно. – Она оцепенело смотрела на дверь. – А что, если он откроет? Если он – там?

– Тогда ты пришла очень кстати.

– Что? – прошептала Вероника, и ее глаза так расширились, что Эстелла забеспокоилась, не выпадут ли они из орбит. – Ты предлагаешь рассказать ему, что я убила принцессу Диану? Вот так, например: Привет, Жан-Пьер, как поживаешь? Между прочим, ты ни за что не догадаешься, что я натворила! А что, если он позвонит в полицию?

Эстелла прикрыла глаза и покачала головой.

– Нет, – сказала она, пытаясь сохранять терпение. – Я не об этом. Если он откроет дверь, мы просто скажем, что пришли за деньгами, раз уж оказались в этом районе, а поскольку ты вроде как собираешься купить потрясные туфли, чтобы отметить ваше расставание, мы и заскочили на тот случай, если он не уехал-таки в Марсель и может вернуть те шесть тысяч франков, которые должен.

– Ах, в этом смысле кстати… Да, так гораздо лучше. – Вероника была уверена, что это объяснение содержит ряд изъянов, но ее голова работала слишком неотчетливо, чтобы их выявить. Она была рада доверить всю текущую работу Эстелле. – А если он попросит меня вернуться и дать ему еще один шанс?

Не обращая на нее внимания, Эстелла стукнула в дверь. Ответа не последовало, она выхватила у Вероники ключи и открыла дверь. Они прошли прямо в гостиную, и Вероника включила свет.

– Сначала о деле, – сказала Эстелла. – Где кухня?

Вероника указала дорогу, и Эстелла вскоре принесла две бутылки пива.

– Я думала, что ты перешла на фруктовые соки.

– А из чего сделано пиво?

– Думаю, из ячменя.

– А ячмень – это фрукт.

– Думаю, что нет.

– А что же тогда?

– Не знаю… Может – злак.

– Ну а злаки – это разновидность фруктов. Ты вообще что-нибудь знаешь? В любом случае у нас переломный момент, так что заткнись и пей пиво.

Они сели на диван, и Эстелла осмотрелась. Она впервые оказалась в квартире Жан-Пьера.

– Мне казалось, что его жилье – претензия на художественность, – сказала она. Она видела его пару раз и запомнила лишь то, как он выглядит: его волосы и неприятную манеру выпускать сигаретный дым. Но ни его квартира, ни окружение, казалось, не подобали столь навязчиво богемному человеку, как он. – По крайней мере, здесь нет этих чертовых морских свинок.

Они закурили. Ведерко для угля, которое Жан-Пьер использовал под пепельницу, было полно окурков, и они решили, что не стоит волноваться о том, что их окурки может обнаружить полиция. Холодное пиво снимало остатки похмелья.

– Хорошо, давай с этим покончим, – сказала Вероника. – Я никогда прежде грабежом не занималась и совсем не уверена, что мне это нравится.

– Ладно, что же тогда ты не пойдешь и не заберешь деньги, чтобы мы могли убраться отсюда? Из тебя такой бестолковый уголовник…

– Ну да, – она встала и пошла в спальню Жан-Пьера. Ощущение было скверное. Его постель оказалась разобранной. Она растянулась на ней, вдыхая его запах – смесь табака, шампуня, – который стал уже таким знакомым. Она потерлась щекой о подушку и устроилась поудобнее, глядя сквозь дремоту на короткие светлые волоски, оставленные ею на подушке, которые легли рядом с длинными и темными волосами, которые оставил он. Она закрыла глаза и вдыхала аромат того, кого она так театрально покинула. Она заснула.

Проснулась она от толчка, словно кто-то ударил ее лопатой по затылку. Ее окликала Эстелла, спрашивая, нашла ли она что-нибудь. Она поднялась и открыла тот ящик, где он хранил деньги. Она подняла пачку рубашек, но под ней денег не оказалось. Она посмотрела в других ящиках, но и там было пусто. Она заглянула под матрац, затем в сервант.

– Черт, – выругалась она про себя: денег не было. – Черт! – крикнула она подруге в соседней комнате.

Они продолжили поиски по ящикам в других комнатах, посмотрели за книгами и стереосистемой, под лампами и креслами. Через полчаса уже было найдено девятнадцать зажигалок, шесть носков, две колоды карт с порнографией и нечто, похожее на картофелечистку. В кувшине они нашли семьдесят три франка, но пачки банкнот так и не было.

– И что же теперь? – спросила Вероника.

– Он должен тебе деньги, так?

– Ну… да.

– Мы получим с него другим способом.

– А этот другой способ, о котором ты говоришь… он предполагает нарушение закона?

– Вообще-то нет.

– То есть на самом деле – да.

– Ну, возможен небольшой проступок, но ты имеешь моральное право получить назад свои деньги, поэтому я бы сказала – нет. С этической точки зрения это совершенно законно, так что тут нет никаких проблем.

– Пока нас не схватила полиция.

– Возможно, полиция и не примет этической точки зрения. Но ты не беспокойся, нас не поймают.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю. Ну скажи, сколько раз я попадалась на воровстве?

– Дважды.

– А, да. – Эстелла забыла о своих трениях с законом. – Но кроме этих двух раз часто ли меня ловили на краже?

– Никогда.

– Вот именно – я знаю, что делаю.

– И как же мы получим эти деньги? – Она ожидала худшего, не зная, впрочем, что бы это могло быть.

– Ты помнишь, как я безнадежно и тоскливо сидела на героине?

– Да.

– Ну и как я доставала на это деньги?

– Напропалую спала с богатенькими, если мне не изменяет память. Я этим не занимаюсь, и, кроме того, у меня нет времени: деньги нужны прямо сейчас.

– Да, я спала с богатенькими, но только с симпатичными. Но я сейчас говорю не об этом. Я, кроме того, и воровала. Я крала одежду, компакт-диски, всякие электрические штучки и сбывала их человеку по имени Клеман. Он скверный человечишко с ужасными волосами, но знакомство с ним было полезным, да и платил он прилично.

– Так…

– Так я звоню Клеману, он подойдет и купит эту штуку, – она указала на маленький и дорогой стереопроигрыватель Жан-Пьера. Он притворялся равнодушным к нему, но Вероника знала, что он безумно его любит.

– Нет, это слишком жестоко, – сама мысль ее покоробила. – Это все равно что украсть у него глаз или ткнуть палочкой в барабанные перепонки. – И она показала, как это делается.

Эстелла покачала головой.

– Слишком уж ты нежная. Что с тобой?

– Но это – его гордость и отрада. Он этого не переживет.

– Ты уже забыла, что ты натворила? Как бы то ни было, у него – твои шесть тысяч франков. Ты думаешь, он когда-нибудь тебе их вернет? Ты ему ничем не обязана, он – дерьмо.

Вероника тяжко вздохнула и приложила руку ко лбу. Ей ужасно хотелось выбраться из заморочки, в которую она попала, и вернуться к нормальной жизни.

– Ладно, звони своему другу Клеману.

– Но он мне не друг, ни капельки. Мне надо позвонить ему из автомата: не могу же я звонить ему отсюда. Посиди пока здесь, я быстро вернусь.

Убедившись, что входная дверь заперта, Вероника присела на диван и, потягивая пиво, старалась отогнать от себя тяжелые мысли о том, в какую историю она попала. Будучи не в силах успокоиться, она встала и прошла к подстилке Цезаря, – она вся в собачьей шерсти. Это напомнило ей о волосах на подушке Жан-Пьера. Она увидела миску Цезаря, большую, светло-коричневую, с его кличкой, написанной большими черными буквами. Она хотела забрать ее с собой, но не смогла, ведь из нее сенбернар пил в последний раз.

Она вспомнила, как Жан-Пьер подарил ей эту миску.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он тогда, а она спросила, не думает ли он, что у нее день рождения.

– Нет, – сказал он, – я просто хотел подарить тебе вот это, без всякого повода. – Он вручил ей миску и рассказал, что проходил мимо лавки, где их расписывают на заказ, и вспомнил о ней и о Цезаре, и не удержался – купил ее. Такая щедрость и забота выставляли его в новом, таинственном и радужном свете. Но в ту ночь, когда она ушла, он был совсем другим – безжизненным и ушедшим в себя.

Зазвонил телефон, и она чуть не умерла от страха. Но это был лишь телефон, а не полицейская сирена – и она немного успокоилась. Она дождалась включения автоответчика: раздался деревянный голос Жан-Пьера на фоне записей Майлза Дэвиса. Затем она с облегчением услышала голос Эстеллы и подняла трубку.

– Мне пришлось дойти до метро, чтобы найти телефон. Я постою здесь и дождусь Клемана, он меня подвезет. Сейчас он занят, так что мы будем примерно через полчаса.

– Ладно, увидимся. Не забудь: четвертая квартира, нажмешь звонок.

Желая убедиться, что их разговор не записан, Вероника пробежалась по кнопкам, затем присела на диван и принялась заплетать косичку. Она старалась ни о чем не думать – прежде всего о Жан-Пьере.

_____

«Примерно через полчаса», – говорила Эстелла, так почему же всего через несколько минут Вероника услышала, как в замке зашевелился ключ? Эстелла не брала с собой ключей – значит, это не могла быть она с Клеманом, пришедшим за стерео. Вероника поднялась, чтобы убежать в спальню и там спрятаться, но ноги одеревенели, и она осталась стоять как вкопанная, с бутылкой пива в одной руке и сигаретой в другой, глядя на медленно открывающуюся дверь. Она никогда не обращала внимание на то, как скрипят дверные петли, но теперь звук казался ей оглушительным. Несмотря на объявший ее страх, она отрепетировала в уме вступление: «А, Жан-Пьер, прости за тот вечер, может – помиримся…» У нее не было времени придумать объяснение, почему она оказалась в его квартире после того, как он сказал ей, что уезжает в Марсель.

Но в квартиру входил не Жан-Пьер и не Эстелла с Клеманом. В дверях показался огромный неулыбчивый мужчина, которому пришлось нагнуться, чтобы пройти в проем. Войдя в квартиру, он замер, подобно ледяной статуе, опустив на нее неподвижный взгляд.