Текст книги "Двадцать два несчастья 3 (СИ)"
Автор книги: Данияр Сугралинов
Соавторы: А. Фонд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Глава 6
Открывая дверь, я думал, что вернулась Танюха, однако на пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял Эдик Брыжжак.
– Привет, Серега! – улыбнулся он, хотя гримаса вышла какой-то грустной и натянутой. – Я не помешал? Хотел посоветоваться с тобой… очень надо.
Я пристальнее взглянул на него, машинально отмечая перемены. За те пару дней, что мы не виделись, Брыжжак преобразился: был гладко выбрит, аккуратно подстрижен, одет в чистую рубашку и уже не напоминал опустившегося человека с помятым лицом и потухшим взглядом. Цвет кожи, конечно, все еще был несколько землистым, выдавая многолетнюю дружбу с алкоголем, но при этом сосед уже не вызывал столь острой жалости.
– Заходи, – сказал я, отступая в прихожую, – у меня не так много времени, но чай попить вполне можем.
– А чем это ты таким занят? – удивился Брыжжак, протискиваясь мимо меня в коридор. – В танчики режешься? Так вроде ты не по этим делам.
– К аттестации готовлюсь, – не стал вдаваться в подробности я.
На самом деле я хотел поработать с документами для суда, но объяснять это соседу было бы долго и бессмысленно. А вот что такое врачебная аттестация, он наверняка слышал.
– А… ну это да, – протянул Брыжжак, впрочем, неуверенно, и я понял, что не очень-то он и разбирается.
Мы прошли на кухню, где я подогрел уже остывший чайник и налил соседу ароматный чай из смородинового листа с ягодами калины. Он полезен тем, что содержит природные антиоксиданты и витамин C, которые поддерживают иммунный ответ и снижают выраженность воспалительных процессов. Сам пил такое для профилактики простуды, да и нравилось мне это сочетание: вязковато-терпкое, с кислинкой, согревающее изнутри. В качестве прикуски я поставил на стол нарезанную брынзу и гречишный мед в глиняной плошке.
Брыжжак скептически глянул на угощение, скривился, но все-таки взял себя в руки и храбро отхлебнул из чашки.
– Че это ты, Серега, вегетарианцем вдруг стал? – хмыкнул он, поморщившись от непривычного вкуса.
– Ты хочешь обсуждать мои пищевые привычки? – удивился я. – Так ты для этого сюда пришел?
– Да не, – смутился Брыжжак и, чтобы скрыть неловкость, отхлебнул еще раз, снова поморщившись. – Я про другое поговорить хочу. Просто удивился, что ты сыр с травой ешь.
– Он же вкусный, – пожал плечами я, – и полезный, с завтрака остался. Если хочешь, достану к брынзе из холодильника помидоры. Так еще вкуснее и еще полезнее.
– Не-е-е-е, не хочу! – замотал головой Брыжжак. – Я же не жрать пришел… а это… ну… это самое…
Он замялся, вертя в руках чашку.
– Говори все как есть, – подбодрил его я.
– В общем, я сегодня с сыном замирился, – смущаясь и краснея, поведал Брыжжак и с тихой гордостью добавил: – С младшим!
– Так это же замечательно! – обрадовался я. – Сначала с младшим, потом потихоньку и старший присоединится. Ты, главное, не торопи события, не нагнетай. Делай все, как мы в прошлый раз обсуждали: проводи интересные мероприятия с младшим, а он будет старшему рассказывать. Потихоньку и тот подтянется.
– Да уже… – широко улыбнулся Брыжжак. – Ну, почти подтянулся. Короче, я планирую с Петровичем, Мариком и Васькой Рыжим на эти выходные на Сорочьи Горы махнуть. На щуку. А там, может, и жерехов получится половить. У Васяныча своя моторка, а у Петровича снаряга и палатки есть. Так сказал малому, что рыбалка с ночевкой, а он чуть до потолка не прыгает, так хочет! И сказал, что старший тоже зажегся и просится. Так что поедем! А там уж замиримся!
– Рад за тебя, – сказал я и тут же добавил, понижая голос: – Вот только есть один момент.
– Какой? – напрягся Брыжжак, замирая с чашкой на полпути ко рту.
– На этой рыбалке ты можешь с сыновьями как помириться и дальше нормально общаться, так и все разрушить.
– Да как? – чуть не поперхнулся чаем сосед.
– А так, – сказал я. – Петрович и Васяныч водку пить стопроцентно ведь будут?
– Ну а что это за рыбалка… – начал Брыжжак и осекся, сообразив.
– Во-о-от! – поднял я указательный палец. – Вижу, что сам уже все понял. От тебя жена ведь из-за твоих пьянок начала бегать. А потом совсем ушла, и дети ее поддержали. Устали от пьяного отца. А теперь ты поедешь с ними на рыбалку. И здесь у тебя два варианта. Первый: провести рыбалку, как привык. Выпить, закусить, душевные разговоры у костра. А в результате ты получишь полное отчуждение сыновей, потому что они увидят и убедятся, что их отец ни капельки не изменился.
– М-да… – Лоб у Брыжжака пошел морщинами, и он озадаченно схватился пятерней за затылок, портя всю тщательно уложенную парикмахером прическу.
– И есть второй вариант, – продолжил я. – Ты не пьешь, проводишь время с сыновьями, травишь рыбацкие байки, обучаешь их разжигать костер, ставить палатку и так далее…
– Да как же… – все еще не мог прийти в себя Брыжжак, осознавая, как сам себя загнал в ловушку. – И что, даже два по пятьдесят нельзя? Под свежачок ушицу?
Он с надеждой заглянул мне в глаза, нисколько не сомневаясь, что я сейчас скажу: можно, два по пятьдесят под такую ушицу, да у костра сам бог велел, и все сразу встанет на свои места.
– А ты сможешь два по пятьдесят, и чтобы на этом все? – задал я провокационный вопрос, и Брыжжак скис, словно из него выпустили воздух.
– Вот видишь, – подвел итог я, – поэтому выбирай одно из двух: или сыновья, или хорошие посиделки.
– Мужики ж не поймут, – хрипло прошептал Брыжжак потерянным голосом.
– Поговори с ними, объясни, – пожал плечами я. – В крайнем случае ты всегда можешь не поехать, а сыновьям сказать, что не получилось, и провести с ними время по-другому. В кино сводить или парк развлечений. На ипподром, к примеру, съездить и на лошадях там покататься. Или в тир пострелять сходить…
– Угу… – задумчиво сказал Брыжжак и вдруг добавил твердым голосом: – Нет, Серега, ты прав! И хорошо, что сказал мне. Я же как выпью… да ты и сам все знаешь, какой я тогда…
Увы, я уже знал. Поэтому согласно кивнул.
Брыжжак вздохнул:
– Я с мужиками поговорю. Они поймут. Должны понять. Все в такой ситуации были.
Он умолк и задумчиво пил чай, глядя в окно. Судя по тому, как сосед морщился, его одолевали не самые приятные думы. Я пил свой чай и не мешал ему все обмозговывать, понимая, что сейчас ему нужна тишина, а не советы.
И тут вдруг Брыжжак отставил чашку и сказал:
– Спасибо еще раз, Серега. Я так и сделаю. Честно! Но к тебе по другому вопросу пришел.
– Излагай, – подавил вздох я, мысленно прощаясь с запланированной работой над документами.
Пять минут грозили растянуться на целый час. С одной стороны, грех человеку не помочь, тем более ему всего лишь совет нужен. Но с другой – кажется, я постепенно превращаюсь в Чипа и Дейла в одном лице для всего подъезда. А умел бы руками работать – был бы еще и Гаечкой.
– Да у меня же две беды только, – скривился Брыжжак. – Помириться с сыновьями и мать. С сыновьями ты насоветовал, и я почти помирился. А вот что делать с матерью?
– В каком смысле? – не понял я.
– Да она совсем того… ку-ку… – Он потерянно опустил голову, голос дрогнул. – А ведь такой светлый человек была, мухи не обидит. В городской библиотеке работала. На Доске почета висела. И откуда только на старости в ней столько черной злобы взялось, не пойму? Клянет меня, внуков, бывшую невестку, соседей, всех! И вот откуда что берется?
– А ты к врачам обращался? – спросил я, профессионально отмечая характерные признаки возрастных изменений личности. – В больницу ее не водил? На освидетельствование?
– Все делал, – махнул рукой Брыжжак. – Говорят, нормально все у нее. А ее злоба, мол, от плохого настроения и одиночества. А где у нее то одиночество? Я же сутки через двое работаю. А так-то дома постоянно. Иногда только на рыбалку с мужиками. Но в последние два года это редко бывает. А так я дома…
– Значит, нужно к другим специалистам ее сводить, – сказал я, – или пригласить платного врача на дом.
– Слышь, Серега, – с надеждой посмотрел на меня Брыжжак, и я сразу понял, что сейчас будет просить. – А может, ты сам ее глянешь сперва, а?
– Да как же я гляну? – удивился я. – Эдуард! Ну что ты такое говоришь! Я же хирург, а не психиатр. А тебе ее к специалисту показать надо.
– Но ты же в этой своей… как там ее… академии медицинской… все же предметы учил? – не унимался сосед, цепляясь за последнюю надежду. – Что, про дуриков не учил, что ли? Ты только глянь и все. Если надо к специалисту – скажешь, и я поведу ее, гадом буду. А вдруг не надо? Вдруг, как говорил тот врач, это у нее реально тоска и одиночество? Кто ж их, баб, поймет… Просто ты ж пойми, когда у меня с пацанами все наладится, я бы потом их мог у себя оставлять ночевать. А когда она злобствует и клянет всех, да еще и молитвы эти все время, куда я их приведу?
С одной стороны, он был прав. Мне ужасно не хотелось ничего такого делать, памятуя о том, как закончился мой прошлый визит к его матери. Но и отказывать человеку в такой пустяковой просьбе было неудобно. Да и морального права отказать соседу в такой малости я, пожалуй, не имел. Но с другой… По всем правилам я не должен этого делать: я уже не лечащий врач, да и работать психиатром на дому мне никто не давал полномочий. Но Брыжжак смотрел так, будто держится за последнюю соломинку, а я был для него единственным человеком, кому он еще верил. И если уж я свалился в эту роль «соседа-врача», то хотя бы попробую не навредить.
Поэтому я сказал:
– Хорошо, Эдуард, я посмотрю.
Брыжжак радостно вскочил со стула.
– Но только посмотрю, – остановил его я. – Если скажу, что надо к врачу, ты сразу же и без возражений поведешь ее к врачу. Договорились?
Сосед закивал, словно китайский болванчик, и выглядело это настолько устрашающе, что откуда-то со шторы под карнизом зашипел Валера.
– Тогда пошли, – сказал я, поднимаясь из-за стола.
– Погодь, я сейчас только чашку после себя помою, – спохватился сосед, и я невольно улыбнулся: домовитый он, однако, когда трезвый.
А вслух сказал:
– Не надо, оставь. Я сам посуду мою. С содой. Кальцинированной.
– Так «Фейри» же лучше, – удивился Брыжжак.
– А это уже как последнее средство, если ничего больше не помогает, – пожал плечами я. – Стараюсь минимально химию использовать. Откуда ты знаешь, смылось то «Фейри» полностью с чашки или там пару молекул этой химии осталось, и ты его потом пьешь вместе с чаем? Зачем лишний раз травить организм?
Брыжжак кивнул, соглашаясь, хотя по глазам было видно, что мыслями он уже совсем не тут.
Мы споро поднялись на этаж выше, и Брыжжак отпер дверь своим ключом.
Вошли в квартиру. В лицо пахнуло ладаном, нафталином и тем неистребимым старческим духом, который поселяется в жилищах пожилых людей, за которыми давно не ухаживают: смесью застарелой пыли, несвежего белья и чуть кислого затхлого пота. Ну и, конечно, сухой кожи – у стариков она постоянно шелушится, и очень важно питать ее увлажняющими кремами или маслом.
Интересно, сколько его матери лет? Раз Брыжжаку под тридцатник, мать его должна быть примерно возраста родителей моего теперешнего тела. Насколько я помнил, отцу Сереги было шестьдесят пять лет, а мать чуть моложе. Значит, и матери Брыжжака где-то в диапазоне от шестидесяти до семидесяти.
Но ведь это прекрасный возраст! Если суметь удержать свое тело от совсем нехороших болячек – самый приятный. Есть опыт, есть уже заработанные деньги и жилье. Дети выросли, внуки тоже уже не маленькие. И главное – пенсия и полная свобода. Живи да радуйся.
Для меня всегда были примером коллеги: академик Ломтадзе, Паша Ионеску, западные соавторы по научным исследованиям. В свои восемьдесят с лишним они путешествовали по миру, бегали марафоны и жили полной жизнью. Ломтадзе вообще в семьдесят пять женился на красотке и стал отцом, причем, поражаясь самому себе, даже сделал тест ДНК и убедился, что папа именно он. И дело тут не столько в хорошей генетике, сколько в том, что людям умственного труда жить интересно всегда, а когда есть ради чего жить, то и тело обходят болячки. Не закон, но закономерность.
Вот и Серегины родители приноровились. Живут и радуются. Да, пенсии маленькие, да сын балбес. Но они и на дачу ездят, и своими увлечениями занимаются. Я в прошлый раз видел на журнальном столике открытую художественную книгу и стопочку газет с разгаданными кроссвордами, вязание в корзиночке.
А мать Брыжжака ударилась в какую-то ересь. Еще бы шапочку из фольги надела для полного антуража! Нет, я вовсе не осуждаю людей, которые идут к Богу, Аллаху, Будде, Спящим богам или даже к самому Ктулху – это их выбор и духовная сторона жизни. И хорошо, когда человек находит поддержку и утешение в религии. Но здесь было явно не это.
Тут мысли мои прервали истошные завывания из комнаты – мать Брыжжака то ли молилась, то ли ругалась. Слов я не разобрал, но интонация не сулила ничего хорошего.
– Видишь⁈ – расстроенно махнул рукой сосед и тут же шикнул: – Да не разувайся ты! Здесь грязно!
– А чего не уберешься? – удивился я, оглядывая заляпанные плинтуса и серый от пыли линолеум.
– А толку? – вздохнул тот. – Тут сколько ни убирайся, один результат.
– Слушай, – прервал я жалобы Брыжжака, – а как твою мать зовут?
– Альфия Ильясовна. Она из кряшен, крещеных татар, – сказал он и добавил: – Я по отцу русский поляк, а по матери татарин.
– Понятно, – пробормотал я, не особо, впрочем, вслушиваясь в его слова.
Потому что навстречу нам вышла худющая женщина в черном одеянии и с иконкой в руках. Лицо изможденное, с запавшими глазами, скулы обтянуты пергаментной кожей.
– Изыди! – громко сказала она чуть дребезжащим старческим голосом.
– Прекращай, мать! – рявкнул на нее Брыжжак и густо покраснел, бросая искоса взгляды на меня. – Это Серега, сосед снизу. Он доктор. Посмотрит тебя.
– Именем священным и неизреченным, четверогласным, над вами властным, повелеваю: изыдите бесславно, лярвы, фавны, сирены, пенаты, инкубы, маны! Повинуясь слову, в бездну мрака злого, от сосуда святого! Аминь!
Она размашисто перекрестилась и продолжила такой же торопливой скороговоркой:
– Экскорцизо те, иммундиссимэ спиритус, омнис инкурсио адверсарии, омнэ фантазма, омнис легио, ин номинэ домини ностри Йесу Христи эрадикарэ, эт эффугарэ аб хок плазматэ деи, ипсэ тиби импэрат! Амэн!
И вдруг с размаху треснула меня иконкой по башке.
Больно не было – иконка оказалась маленькой и легкой. Но стало обидно.
Брыжжак побагровел и хотел отобрать иконку, однако я мягко отстранил его рукой:
– Эдуард, ты после меня куда, говоришь, собирался?
– В магаз смотаться надо было, – растерянно пролепетал Брыжжак, тщетно пытаясь сохранить невозмутимый покер-фейс. – К Светке.
– Вот и иди, – велел я, – а мы тут с Альфией Ильясовной немножко побеседуем.
Брыжжак наконец-то врубился и моментально ретировался, обладая, видимо, искусством магической телепортации.
И вот мы остались с его мамашкой одни.
Она крепко, до побелевших суставов на пальцах, прижимала к груди иконку и исподлобья смотрела на меня.
А я смотрел на нее. Ну же… давай, Система!
И то ли желание мое сработало, то ли бабка совсем плоха была, но что-то в голове щелкнуло, я ощутил слабость и сразу после этого увидел системное полупрозрачное окошко:
Диагностика завершена.
Основные показатели: температура 36,4 °C, ЧСС 78, АД 155/95, ЧДД 17.
Обнаружены аномалии:
– Легкое когнитивное расстройство (начальная стадия).
– Артериальная гипертензия (II степень).
– Признаки хронической церебральной гипоперфузии.
– Тревожно-депрессивный синдром.
Факторы риска (по данным наблюдения):
– пожилой возраст,
– длительная десоциализация,
– выраженная фиксация на религиозной тематике с утратой критики,
– эмоциональная лабильность, вспышки агрессии к близким.
Рекомендовано: очная консультация психиатра и невролога, нейровизуализация (МРТ/КТ головного мозга), базовый когнитивный скрининг.
Хроническая церебральная гипоперфузия – недостаточное кровоснабжение мозга. Отсюда и когнитивные нарушения, и изменения личности. Классика для пожилых гипертоников, которые годами не лечатся.
– А теперь рассказывайте! – сказал я строгим голосом.
Бабка опешила, а я, врубив эмпатический модуль, понял, что среди ее эмоций преобладают страх, враждебность, подозрительность и – неожиданно! – любопытство.
Очевидно, добровольно заточив себя в квартире с сыном-пропойцей, который все время или на работе, или квасит по-черному, она совсем десоциализировалась. И появление нового человека вызвало осторожный интерес.
Что ж, на этом и сыграем.
– Рассказывайте! – повторил я и, грозно сдвинув брови, рявкнул: – Все рассказывайте!
– Антихрист ты богопротивный! – возмущенно сообщила мне Альфия Ильясовна и попыталась опять ткнуть мне иконкой в лоб.
Но я уже один раз «посвящение» прошел, поэтому был начеку и вовремя отпрянул.
– Не рази! – свирепо гаркнул я.
От неожиданности Альфия Ильясовна застыла как столб.
А я решил закрепить успех и строго добавил:
– Ты причащалась ли?
Альфия Ильясовна встревоженно икнула и отрицательно помотала головой. Вид у нее при этом был совершенно ошарашенный.
– Ну вот видишь! – нахмурился я. – Сама не причащалась, а нечестивой рукой разить хочешь! Тебя зачем здесь поставили⁈ Отвечай!
– Я храню дом от бесов, – пролепетала вконец деморализованная женщина.
– Плохо хранишь, – осуждающе покачал я головой. – Говори, что уже сделала! Мне ответ держать за тебя придется. Там!
Я ткнул пальцем вверх.
Альфия Ильясовна посмотрела на потолок с потрескавшейся побелкой, и на ее лице разлилось счастливое, умиротворенное выражение.
– Ты квартиру проверила? – продолжил я. – Есть тут бесы?
Альфия Ильясовна с фанатично светящимися глазами начала крутить головой, мол, нету, все чисто.
– А дом?
Она вытаращилась на меня с изумлением.
Я печально вздохнул:
– Ну и конечно. Чисто женская логика. Тебе легче разить бесов каждый день в квартире, потому что лень обойти дом и очистить его.
Альфия Ильясовна стыдливо покраснела, опуская глаза.
– Значит так, – сказал я. – Слушай сюда внимательно.
Альфия Ильясовна слушала, затаив дыхание.
– Квартиру прибрать. Обед приготовить. Сына кормить. Ничего ему о бесах говорить нельзя. Слаб он еще, понимаешь?
Альфия Ильясовна понимала.
– Слаб человек в страстях своих, – обличительно молвил я и подмигнул ей.
Альфия Ильясовна понятливо кивнула и подмигнула мне в ответ.
Контакт был установлен.
– Когда приведешь квартиру в божеский вид, – опять подмигнул я, – постираешь все, погладишь. На окнах нужно тюль повесить. Выстирать и повесить. Бесы не пройдут через тюль. И ковер. Надо достать и постелить ковер. А то вдруг в полу щели? А так ковер закроет пол, и будет нормально. Только стелить на чистый пол. Да ты сама лучше знаешь же…
Альфия Ильясовна знала. Но все равно польщенно зарделась от похвалы.
– А мы потом с тобой обойдем дом. А ведь еще и улица. И весь город. И кто это делать должен, а? – сурово посмотрел на нее я. – Заперлась в квартире, сидит тут! А делов-то, делов сколько! В общем, сиди тут, делай все и жди сигнала. Поняла? И главное – никому ни слова! А то узнают и… сама понимаешь же…
Модуль настроения показал, что спектр ее эмоций изменился: теперь преобладали умиротворение, спокойствие, надежда и радость.
Что и требовалось доказать.
– И чуть не забыл, – хлопнул я себя рукой по лбу, – цветы же! Вазоны. Умеешь высаживать вазоны?
Альфия Ильясовна согласно кивнула.
– Вазоны посадить. Поливать. Числом тридцать три. И в подъезде тоже расставить. И поливать. И чтобы количество вазонов было по количеству квартир. Поняла? А я потом приду, проверю.
Альфия Ильясовна улыбалась. Она была счастлива.
После этой вводной я с чувством выполненного долга покинул квартиру соседей. Чипа и Дейла из меня, конечно, не вышло, но функции Гаечки я, кажется, освоил. Вправил мозги, скажем так. Починил крышу.
Но к психиатру и неврологу бабушке все равно нужно. И обязательно к кардиологу – нормализовать давление.
А вот дома меня ожидал сюрприз почище тихих безумств соседки: скотина Валера залез на стол и сожрал всю брынзу.
Глава 7
Решив вопрос с мамой Брыжжака, я наконец-то смог посвятить время собственным проблемам.
Вчера, следуя инструкциям Костроминой из банка, я подал заявление на портале «Работа России». Статус безработного обещали присвоить в течение нескольких дней, так что пока я просто заходил в личный кабинет и добросовестно тыкал в вакансии, изображая бурную деятельность.
Платеж по кредиту еще впереди, до дедлайна почти неделя. Внесу, как только разберусь с финансами. Большие заработки мне пока не светят, но уже с понедельника пойдет наличка за массажи, да и с БАДами, очевидно, пришло время разобраться.
Не успел я об этом подумать, как позвонил… Чина.
– Салам алейкум, Серый!
Тот самый шрамобровый коллектор Михалыча. Сказать, что я удивился, – ничего не сказать. У меня аж челюсть отвалилась, прямо как у пресловутого Щелкунчика, которому по сюжету сказки подсунули слишком большой орех.
– Алейкум салам, Чингиз, – ответил я.
– О, а ты шаришь! – гоготнул он, но тут же возмущенно взорвался: – Ты это! Ты че там, опух, Серый?
Все как обычно. Жизнь бежит, вон даже петицию в мою защиту всем городом подписывают, чем не народная слава, а шестерка Михалыча как относился ко мне пренебрежительно и свысока, так и продолжает.
Тем не менее, не узнав, в чем дело, ссориться на пустом месте было нерационально. А воспитывать этого представителя млекопитающих уже поздно: налицо педагогическая запущенность, причем явно даже не в первом поколении. Проще перейти на ту же манеру общения, чем строить из себя униженного и оскорбленного.
– Ты там спишь, что ли? – опять прогудел Чингиз недовольным голосом.
– Слушаю тебя, ты че, Чина? Это же ты мне звонишь.
– А, да, точно! – воскликнул тот. – Так я ж и говорю… ты это…
– Что это? Опух? Или у тебя чета опухло? Так ты что-то холодное приложи.
– Короче, что с тобой базарить⁈ – возмутился моей недогадливостью собеседник. – Ниче у меня не опухло, это у тебя опухло! Борзый стал, смотрю! Короче, забей!
– Ладно, забил.
– В общем, слушай сюда, Серый! Мы щас с пацыками подъедем, тебя загрузим и рванем туда, тама грузанемся. И опосля уже порешаем! Понял?
И отключился.
И вот как этот поток сознания интерпретировать?
Я немного помаялся в догадках и вариантах ответного действия. А вариантов было всего два: бежать из города и страны или же выйти один на один и в неравной борьбе выяснить, что к чему. Но ни тот ни другой вариант меня категорически не устраивали. Это только в русских былинных сказках чудо-богатырь выходит один против гигантского огнедышащего дракона, кричит нечто оскорбительное ему прямо в морду и затем героически умирает, оставшись навеки в легендах и народных преданиях.
Я же планировал дожить хотя бы до девяноста шести. Говорят, в будущем люди, недовольные своей жизнью, смогут целиком погружаться в виртуальные миры, где все будет как по-настоящему, только сказочное: эльфы, гномы и прочие орки. Лежишь себе в капсуле, которая следит за твоим здоровьем, а сам бродишь по другому миру. Вот дожить бы, и тогда обязательно начну играть в подобное. Опыт общения с орками у меня уже прокачанный.
Поэтому я выбрал третий вариант и сделал единственное, что мог в подобной ситуации, – позвонил Михалычу.
– Доброе утро, Александр Михайлович. Это Сергей.
– Ешкин кот, Серый! – неожиданно обрадовался тот. – Слушай, как ты думаешь, может, мне в санаторий поехать?
– Погодите вы с санаторием, – вздохнул я, видя, что Михалыч после победы над раком внезапно увлекся вопросом своего здоровья и явно уже начал перегибать палку. – После операции нужно восстановление. Под наблюдением врачей…
– Так там тоже врачи!
– Там другие врачи, – строго сказал я и добавил еще суровее, эдаким специальным металлическим докторским голосом: – Пока не пройдет минимум полгода после операции и лечащий врач не удостоверится, что швы зажили, кишечник работает, нет осложнений – ни о каком санатории не может быть речи. Да и то лучше с его разрешения. А вообще, если хотите в санаторий, то только в профильном реабилитационном центре и не раньше чем через год.
– Ну вот, – разочарованно вздохнул Михалыч. – Только решил подлечиться – и на тебе!
Он вздохнул, а потом спросил:
– А ты чего хотел?
– Да тут ваш Чингиз звонил, – наябедничал я. – Сперва ругался. А затем сказал, что сейчас с пацанами заедет. Так вот я уже и забеспокоился, что опять натворил и сколько и кому еще денег должен. Они меня бить хотят?
– Да нет! – заржал Михалыч и тут же заохал, явно послеоперационные рубцы болели. – Это я его вдохновил. То есть морально пнул, мол, наш докторишка летает весь в высоких материях, а БАДы я ему пообещал двинуть в массы парням нашим. И велел мотивировать, а то у тебя всегда времени нет. Вот он и старается.
– Он меня точно не убьет? – на всякий случай уточнил я, решив, что лучше сразу все выяснить. – Голос у него был такой… тревожный. Обвиняющий прям.
– Скажешь, я не разрешаю, – успокоил меня Михалыч и отсоединился.
Вот и ладненько.
Я оделся и вышел во двор. Не хотелось, чтобы бандюганы заходили ко мне в квартиру.
Буквально минуты через три подъехал черный внедорожник «Лексус» и оттуда высунулась короткостриженая башка Чингиза. Увидел меня, и его орочья морда расплылась в дебильной улыбке:
– Поехали! – рыкнул он, и его бровь со шрамом изогнулась в нетерпении.
– Куда?
– Корейцев этих твоих чмырить будем! Садись давай!
Хорошо, что я перед этим догадался позвонить Михалычу и тот мне все растолковал, иначе точно бы решил, что мы едем объявлять личную войну Ким Чен Ыну. Или на корпоратив «Самсунга».
Не успел я плюхнуться на заднее сиденье и захлопнуть дверь, как джип с ревом рванул, да так, что меня вжало в спинку, а четверо крепких парней в машине радостно заржали, словно пятиклассники на переменке.
Я схватился за ручку над дверью и начал размеренно дышать на 4−7–8. Не хватало еще терять дни жизни из-за такого нелепого и необязательно стресса. А вот для остальных, судя по довольным рожам братков, такая манера езды Витька была нормой.
– Витек наш любит скорость, – лучезарно сообщил Чина.
Лысый водитель, который азартно крутил баранку и сейчас явно превышал скорость, обернулся ко мне и с еще более дебильной лыбой согласно кивнул: мол, да, я вот такой, люблю скорость. У меня потемнело в глазах, когда мы буквально на чуть-чуть разминулись со встречной машиной. Вокруг послышались возмущенные сигналы автомобилистов.
А эти придурки принялись еще громче ржать.
Затем Витек врубил музыку на всю катушку, и под песню «Едем, едем в соседнее село на дискотеку; едем, едем на дискотеку со своей фонотеко-о-ой…» мы двинулись дальше, игнорируя разгневанных соотечественников на дороге.
Пока доехали до места, у меня все волосы на груди поседели. Не иначе Витек возомнил себя Домиником Торетто.
Но главное, что я выяснил: Михалыч не просто решил помочь мне распродать десяток-другой БАДов. Вернее, не он решил, а получилось так. В общем, в своих точках они уже так разрекламировали этот корейский продукт со спирулиной и коэнзимом Q10, что каждая лавочка заказала по сотне-две банок. С чьей-то подачи уже даже братки, сидевшие со мной в машине, были уверены, что именно благодаря этим БАДам Михалыч все еще жив, исцелившись от рака.
В здании «Токкэби» мы с братками поднялись наверх, в главный офис. Там как раз происходило нечто в виде разбора полетов, как я понял, посмотрев на взмыленные и красные лица присутствующих.
– Вам чего? – недобро спросил человек средних лет в строгом костюме и с папкой. Явно главный босс.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался я. – Я работаю у вас. Дистрибьютером. Реализую БАДы. Те, которые со спирулиной. Зелененькие такие. И вот мы с товарищами приехали за товаром. Нам, пожалуйста, сорок девять ящиков.
– Чего-о-о? – Лица присутствующих аж вытянулись от изумления.
– Нам, пожалуйста, сорок девять ящиков, – вежливо повторил я.
Сначала все они подумали, что это шутка, начался гвалт и гомон, пока, прекращая базар, не рыкнул Чингиз:
– Где ящики? – Он повернулся к остальным бандитам. – Давайте грузите!
– Не влезет, – авторитетно сплюнул лысый Витек. – Два раза ехать придется. А то и все три.
Но никто из присутствующих даже не подумал делать ему замечание, потому что все поняли, что мы не шутим.
– Потгясающе! – пробормотал главный босс.
Он быстро распорядился, сотрудники заметались, и стали бодро помогать парням Михалыча переносить коробки с БАДами.
Главный босс, мысленно подсчитывая прибыль и свой личный бонус, посмотрел на меня практически влюбленным взглядом. Эмпатический модуль, по крайней мере, заверил меня в этом.
И я решил воспользоваться моментом, потому что было бы глупо сделать иначе:
– Извините, э…. – Я покрутил пальцем в воздухе.
– Гоман Гоманович, – проблеял тот картаво. – А вы?
– Сергей Николаевич. Так вот, Роман Романович, я сразу уточню. Какая премия полагается за реализацию такого объема продукции в столь сжатые сроки?
Босс поперхнулся воздухом и побагровел. К нему тут же бросился один из подчиненных клерков и что-то торопливо зашептал на ухо. Тот побагровел еще сильнее. Наконец, он взял себя в руки и выдавил:
– Никакая не полагается! Тем более вы, Сеггей, на испытательном сгоке!
Я машинально отметил пульсирующую жилку на его виске и покрасневшие склеры глаз. Классический гипертоник, который с большой вероятностью через пять-семь лет окажется на столе у кардиохирурга, если не возьмется за свое здоровье.
– Ладно. – Я посмотрел на клерка-шептуна. – Так, ради интереса. Сколько в среднем продает ваш дистрибьютер в месяц?
Шептун бросил на босса умоляющий взгляд, но, так как тот не предпринял никаких действий, чтобы спасти подчиненного, пробормотал:
– Двести банок. Плюс-минус. По крайней мере, таков план.
– Так… – задумавшись, я решил уточнить: – А в коробке сколько?
За нашим общением с интересом наблюдали не только сотрудники корейской компании, но и парни Михалыча, переставшие носить коробки. Клерк-шептун побледнел и судорожно сглотнул. Роман Романович застыл, словно статуя, только желваки заходили на его скулах.
– Сто банок, – тихо произнес он.
Я кивнул – значит, не ошибся в своих расчетах.
– То есть получается, я вам сейчас сделаю выручку за два года?
У клерка хватило сил только слабо кивнуть. Под многообещающим взглядом босса он аж весь съежился. А остальные мелкие клерки бочком, бочком и прыснули от греха подальше из помещения куда-то в коридор.
Мы остались одни: я с братками, большой босс и клерк-шептун.
Настало время борьбы за справедливость.
– И мне за это все равно ничего не положено, да?
Клерк покраснел, но мужественно продолжал кивать, одновременно мотая головой.
– Понятно, – сказал я и добавил: – Чингиз, заносите все обратно!
