Текст книги "Искатель, 1990 № 01"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Владимир Гусев,Ричард Маккенна,Хельмут Рихтер,Ян Экстрём
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Фитоны, объясняла она, это летающие листья деревьев. А сами деревья связаны между собою. Все корни под землей соединены в одну систему, которая охватывает целый континент.

По гигантским корням – «магистралям» соки поступают в любых количествах туда, где они необходимы. Что-то вроде перистальтики. Дерево и «принадлежащие» ему фитоны составляют единый живой организм.

– Впрочем, – сказала она, – каждый фитон может «ужиться» с любым деревом, и фитоны часто перелетают с места на место. Здесь все соединено в одно целое. Считается, что мы в лаборатории классифицируем фитоны, но ведь это невозможно!

Они непрерывно меняются – и по форме, и по химическому строению. Никаких классов тут быть не может. – Она вздохнула. – Ну вот, это самое удивительное, что я о них знаю. Тебе это пригодится?

– Честно говоря, я плохо понял. Я же тебе говорил, что я неуч. Расскажи мне что-нибудь попроще, чем бы можно их удивить.

– Тогда скажи им вот что. Фитоны располагают системами пластид, и те могут синтезировать практически любые молекулы. Фитоны меняются так быстро, что это даже нельзя назвать эволюцией. Их способность к мутациям для нас просто непостижима. Мы работаем над танасисом, изобретаем новые яды и свободные системы, но со временем каждая из них сталкивается – по чистой случайности – с фитонами и деревьями, которые могут ей противостоять. И фитоны всей планеты получают необходимую информацию – с каждым разом все быстрее. Вот почему у танасиса нет шансов на победу.

– Зря ты так говоришь, Мидори. Ведь эта транслокация…

– И транслокация не поможет! – резко сказала она. – У фитонов неограниченная способность к транслокации. И полов у них будет столько, сколько им потребуется. Все фитоны как одно целое – это самая совершенная биохимическая лаборатория галактики. По сути дела, это сознание, может быть, даже интеллект. И этот интеллект обучается гораздо быстрее, чем мы! – Она обеими руками вцепилась ему в плечо. – Расскажи им это! Заставь их понять, что здесь человеческий разум потерпел поражение. А вы теперь хотите пустить в ход еще и человеческую жестокость?! Ах, Рой!..

– Вы, белконтийцы, – с досадой сказал Крейг, – считаете всех морденцев дураками. Иногда кажется, будто вы хотите, чтобы у нас ничего не получилось!

Она отвернулась и стала мыть кисточки. Темнело, фитоны рассаживались по кронам деревьев. Крейг молчал, расстроенный, но его плечо словно помнило прикосновение ее рук. Наконец Мидори заговорила. Ее голос снова стал мягким.

– Не знаю, Рой. Если бы вы хотели построить здесь дома, разделывать землю… Но ведь вас интересует только ритуал, вам нужны все новые и новые смерти людей и динотериев…

– Наверно, у людей с разных планет и души по-разному слеплены, – сказал Крейг. – Вот у меня в душе явно чего-то не хватает. – Он осторожно положил руку ей на плечо. – Иногда в выходные я лечу на остров Зверя. Очень хочу как-нибудь взять тебя с собой. Тогда бы ты поняла…

– Я понимаю тебя. Рой. Но просто я не согласна.

Мидори потрясла мокрыми кисточками, но его руку со своего плеча не убрала. Крейг задумался.

– А почему никто не видел мертвого фитона? – спросил он. – И почему на целом континенте нельзя набрать сухого дерева даже для одного костра? Куда это все девается?

Мидори засмеялась и обернулась к Крейгу. Его рука соскользнула с плеча Мидори, и он осторожно обнял ее за талию.

– Мы называем это поглощением, – сказала она. – Они поглощают друг друга. А потом вырастают в другом месте я в другой форме – так, например, появляются окружные стены.

Пойми, Рой, планета фитонов не знает, что такое смерть и разложение. Здесь все поглощается и снова возрождается. Мы стараемся убить эту планету, но ее разум – да-да, разум! – просто не способен понять, что такое смерть! В биохимии смерть немыслима.

– Ладно тебе, Мидори! Фитоны вообще не способны понимать. А может, они и не чувствуют ничего.

– Чувствуют! – Она оттолкнула его руку и вскочила с места. – Их щебетание – это крик боли! Тояма помнит время, когда вся планета была почти безмолвной. Он здесь уже двадцать лет, и за это время их температура поднялась на двадцать градусов, интенсивность обмена веществ и скорость проведения нервного импульса возросли в два раза, хронаксия вдвое уменьшилась…

Крейг встал и примирительно поднял руки.

– Ну-ну, Мидори, – сказал он. – Ты же знаешь, что все это для меня темный лес.

Уже наступили сумерки, и он не мог разглядеть ее лицо.

– Я просто боюсь, – сказала она. – Боюсь, что мы даже не понимаем, что натворили.

– Мне всегда грустно становится от этого их писка, – сказал Крейг. – Сам-то я этих тварей не обижаю. Но как подумаешь, что целые континенты вопят от боли – днем и ночью, долгие годы… Клянусь Зверем, Мидори, мне тоже становится страшновато.

Она начала укладывать свои кисточки и краски, Крейг надел на левую ногу ботинок и даже зашнуровал его, не чувствуя никакой боли.

– Пойдем ко мне, – сказала Мидори. – Я приготовлю ужин.

Крейг уже несколько раз ужинал у Мидори. Это были лучшие вечера в его жизни.

Он взял ее мольберт, и они стали подниматься по крутой тропинке. Крейг почти совсем не хромал.

– Если тебе тоскливо от этой работы, то почему ты остался еще на два года? – вдруг спросила она.

– Через два года я наберу столько денег, сколько мне нужно, вернусь на Морден и куплю право охоты на Красного Зверя. Тебе, наверное, кажется, что это очень глупое объяснение?

– Вовсе нет, – сказала она. – То, о чем я думала, гораздо глупее.

Удивленный ее внезапной холодностью, Крейг не нашел что сказать. В это время сверху раздался крик.

– Крейг! Эй, Крейг!

Это был Джордан.

– Чего? – отозвался Крейг.

– Давай возвращайся? Борк прямо бесится: ты же должен заняться взрывателями. Только быстрее. Я там тебе оставил перекусить.

Остальное время в поле прошло для Крейга гораздо лучше.

Джордан стал помогать ему с работой по лагерю и подтрунивал над Уиланом и Райсом до тек пор, пока они не последовали его примеру. Кроме Уайлда и Кобба, никто не называл Крейга чистиком. Так что настроение у него было отличное. Когда они возвращались на Базу и Крейг вел гравиплан над морем, Джордан сидел рядом с ним. На юге синел остров Зверя, а на востоке, на самом горизонте, вставали вершины континентальной прибрежной гряды.

– Ну вот, скоро будем дома, – сказал Джордан. – Нас ждет пиво и нормальная кухонная плита. Может, нас пошлют охотиться.

– Хорошо бы, – согласился Крейг.

На Базовый остров было приятно смотреть. Четыре тысячи квадратных миль саванны с холмами и рощицами молодых дубов и буков. И там полно дичи – морденских зверей и птиц.

О присутствии человека свидетельствовали прямоугольные поля и здания на северной оконечности острова. Но большую часть острова занимали теплицы-лаборатории с ионной защитой, где рос танасис. Базовый остров для людей был кусочком желанного будущего этой планеты: именно так она будет выглядеть, когда танасис уничтожит фитонов, а потом и сам будет уничтожен, и на ней расцветут морденскне фауна и флора. Нa Базовом острове люди действительно чувствовали себя «дома».

Другие группы, работавшие на окружных стенах, еще не вернулись. Уайд доложил, что они ликвидировали тысячу двести миль окружных стен (это на пятьдесят процентов превышало средний результат белконтийцев). Их поздравил сам Барим, Верховный Охотник. Это был дородный человек с низким голосом, постриженный ежиком, и на лбу у него красовалось четыре красных кружка. Крейгу впервые жал руку человек, который убил четырех Красных Зверей. В качестве поощрения Барим на неделю отправил их группу отстреливать дичь. Крейг охотился в паре с Джорданом. Он убил двадцать оленей, двенадцать кабаков и множество птиц. Результаты Кобба были куда скромнее, и Джордан не преминул сострить по этому поводу. Кобб пришел в бешенство, в эти минуты он напоминал разъяренного воробья.

С тех пор как на Базе появились морденцы-биологи, там царила жизнерадостная атмосфера. Крейгу нравился весь этот шум. Вскоре ему рассказали последнюю сплетню. Барим распорядился начать производство пыльцы для транслокации. Белконтийка Милдред Эймс, главный биолог, отказалась. Но лаборатории были собственностью Мордена, и Барим приказал своим парням приняться за работу. Госпожа Эймс устроила скандал. Тогда Барим запретил белконтийцам вход в лаборатории. Борьба была неравной, но Эймс не сдавалась. Она добилась, чтобы ее людей снова пустили в лаборатории. Теперь они имели право только наблюдать к фиксировать результаты, то есть заниматься чистой наукой. В общем, жизнь здесь была нескучной.

Ревнуют нас к фитонам, посмеивались морденские биологи. Боятся, что мы узнаем, как они водили нас за нос! Уж мы во всем разберемся. Красный Зверь – свидетель!

Kрейг иногда встречался в лабораториях с Эймс. Сейчас эта высокая стройная женщина выглядела осунувшейся и несчастной. Она назначила Сидиса наблюдателем в лаборатории; он больше не будет заниматься окружными стенами. A Крейг часто вспоминал о том, что рассказала ему Мидори. Особенно сильное впечатление на него произвел рассказ о поглощении, и он ждал удобного случая, чтобы блеснуть эрудицией. Однажды за завтраком случай представился. Группа Уайлда сидела за одним столом с биологами. Как всегда, шум голосов перекрывал звяканье посуды. С одной стороны от Крейга сидел Кобб, с другой – Джордан, а напротив – коренастый лысый человечек по имена Джо Брин, морденский биолог. Джо заговорил об окружных стенах. И Крейг решил, что сейчас самое время.

– Здорово они их делают, эти окружные стены, – сказал он – Они поедают друг друга, и потом опять рождаются. Это называется поглощением.

– Но поглощают они только самых паскудных фитонов, правда ведь? – сказал Джо. – А как тебе нравится их способ спариваться?

– Мне совсем не нравится! – крикнул Уайлд, сидевший во главе стола. – Я бы так не хотел.

– О чем они? – шепотом спросил Крейг у Джордана.

Но Кобб его услышал.

– Чистик хочет знать, откуда берутся дети, – громко сказал Кобб. – Кто ему объяснит?

– Папаша Борк объяснит, кто же еще! – сказал Уайлд. – Слушай, чистик, как это бывает. Когда у этой свиристелки появляется такое вот странное чувство, она находит себе товарищей – от одного до дюжины. Они кучей садятся на стол и становятся розоватым наростом. Ты их видел, конечно, эти наросты. А потом нарост лопается, и из него вываливается на землю клубок корешков. Ясно тебе?

Все вокруг улыбались. Крейг покраснел и качнул головой.

– Корешки расползаются и уходят в землю, – сказал Джордан, а потом из каждого вырастает фитогенное дерево. Целый год на нем растут фитоны, целая бездна фитонов. После этого дерево становится для них просто прибежищем и «столовой».

– Я видел уйму таких корешков, – сказал Крейг. – Мне в голову не приходило, что на самой деле это такие семена.

– А ты знаешь, чистик, чем отличаются корешки-мальчики от и корешков-девочек? – хихикнул Кобб. Джо Брин фыркнул.

– Кончай, Кобб, – сказал Джордан. – Понимаешь, Крейг, у них надо считать ножки. Каждая пара ножек сама по себе способна к размножению.

– А неплохо они устроились, – сказал Уайлд. – У одного корешка может быть дюжина полов, и каждый с каждый это самое… И все одновременно! Не слабо, черт возьми!

– А ты как думал! Они ведь раз в жизни этим занимаются, – снова фыркнул Джо. – Что и говорить, здорово у них это налажено: полиплодия и все такое прочее. Клянусь Красным Зверем! Вот если бы наш танасис мог так размножаться!

– А я могу еще и не так размножаться! – предложил Уайлд. – Было бы с кем.

– Эти белконтийки считают, что мы для них грубоваты, – усмехнулся Джо. – Так что придется тебе потерпеть до Мордена.

– Есть тут одна на острове Бертон, – сказал Уайлд. – Хорошенькая.

– Точно! – подхватил Кобб. – Вот чистик ее знает. Чистик, как ты думаешь, она согласится?

– Heт! – Крейг едва не раздавил чашку, которую держал в руке. – Она очень странная. Тихая такая… Но она добрая и порядочная!

– Наверное, чистик даже не попробовал. – Кобб подмигнул Джо. – Бывают такие тихони, которых только попроси…

– Вот я и попрошу! – крикнул Уайлд.

– Старина Борк явится к ней с двумя красными кружками на лбу, – осклабился Джо, – она сразу и опрокинется, а в стволе у ней уже будет полно масла!

– И удивится же старина Борк, когда узнает, что там уже побывал старина Кобб, у которого на лбу один-единственный кружок! – добавил Кобб.

Прозвучал сигнал к началу работы. Все встали; раздался стук переставляемых стульев и топот ног.

– Будешь работать в пивоварне, – приказал Уайлд Крейгу. – А в понедельник мы уже должны быть в поле.

Скорей бы в поле, подумал Крейг. База ему как-то вдруг опротивела.

Их новой работой было рассеивать пыльцу способного к транслокации танасиса. Работали они в тех районах Северного континента, где с воздуха видны серебристые прожилки на темно-зеленом фоне: это фитоны проникали в старые массивы танасиса. Полконтинента оказалось покрыто узором из остатков окружных стен; с воздуха они казались шрамами. Когда-то танасис одерживал здесь победы, но теперь местная флора брала реванш, и повсюду виднелись рощицы серебристых стволов.

Уайлд заодно нанес на карту те окружные стены, которые надо будет взрывать во время следующей экспедиции.

Работа их на этот раз была тяжелой и грязной. Пыльца въедалась в тело – даже несмотря на черные защитные комбинезоны и шлемы. Костров не разводили и ели прямо из банок холодные консервы.

Через две недели они израсходовали запас пыльцы и отправились на остров Бертон. Полдня у них ушло на то, чтобы очиститься от пыльцы. Покончив с этим, Крейг пошел в ущелье.

Он встретил Мидори у пруда. Она только что искупалась. Платье из желтого ситца плотно облегало ее влажное тело, и с волос еще капала вода. Крейг постарался отогнать от себя мысль о том, что было бы, если б он пришел чуть раньше.

В ушах у него звучал хриплый голос Кобба: «Бывают такие тихони, которых только попроси…» Кpeйг потряс головой. К черту Кобба.

– Привет, Мидори! – сказал он.

Ее обнаженные руки и плечи были покрыты узором из маленьких фитонов – алых, золотистых, зеленых. Мидори обрадовалась ему, но когда он сказал, что они рассеивали пыльцу танасиса, она печально улыбнулась. Заметив, что ему самому на плечо сел фитон, Крейг решил сменить тему.

– И чего они к нам липнут? – спросил он. – Говорят, кровь сосут, но ведь никаких следов не остается!

– Они берут пробы, но так, что человек ничего не чувствует.

– Что ты говоришь… – Крейг стряхнул фитона с руки.

– Совсем крохотные пробы. Они нами интересуются.

– Едят нас, что ли? – нахмурился он. – Если они нас едят, может, и мы будем их есть? А еще можно давать их динотериям!

– Глупый! – Она топнула босой ногой. – Никто тебя не ест! Они просто хотят понять нас, а для этого им нужно узнать все про атомы, радикалы и так далее. – Мидори засмеялась. – Интересно, что они о нас думают? Наверно, им кажется, что человек – это гигантское семя. Или невероятно сложная молекула.

Мидори прикоснулась губами к маленькому серебристо-алому фитону, который сидел у нее на запястье. Тот перебрался ей на щеку.

– Вот так они пробуют с нами сосуществовать, – сказала она.

– И все равно иначе это не назовешь: они нас едят.

– Они только поглощают воду и солнечный свет. Они даже не понимают, как одно живое существо может пожирать другое! – Она снова топнула. – «Едят»! Что ты, это скорее похоже на поцелуй!

Крейг посмотрел на ее руки, плечи… Хорошо бы стать фитоном. Он глубоко вздохнул.

– Знаешь, Мидори, – сказал Крейг, – а ведь я не хуже фитонов целоваться умею.

– Правда, Рой?.. – Она опустила глаза.

– Еще как, – неуверенно сказал от. Руки у него вспотели и стали тяжелыми, словно два рюкзака. – Да, Мидори… – промямлил он. – И я хотел бы…

– Чего ты хотел бы, Рой? – тихо спросила она…

– В лагерь давай, в лагерь! – сверкая лошадиными зубами, к ним приближался Уайлд. – Тояма устраивает вечеринку.

Потом он смерил Мидори взглядом и присвистнул:

– До чего ж ты сегодня хороша, Мидори! Так бы и съел тебя!

– Благодарю вас, – холодно сказала Мидори.

По пути в лагерь Уайлд решил развлечь Мидори:

– Я знаю один белконтийский танец. Я уже сказал Тояме, что, если он сыграет, то мы с тобой для него станцуем. Только поедим сперва.

– Мне совсем не хочется танцевать, – сказала Мидори.

За обеденным столом Мидори сидела между Уайлдом и Коббом, а потом, в маленькой гостиной, тот и другой принялись мучить ее своими морденскими комплиментами. Крейг и Хелин сделали вид, что ничего не слышат. Сам Тояма, худой и хрупкий старик, переходил от одного гостя к другому, разливая подогретое вино. Крейг посматривал на Мидори. Раскрасневшийся Уайлд выкрикивал что-то зычным голосом и все время норовил прикоснуться к Мидори. Осушив очередной бокал вина, он вскочил на ноги.

– Выпьем! – рявкнул он. – Да здравствует очаровательная Мидори!

Мужчины встали и выпили. Бокал Уайлда хрустнул у него в рукax. Один кусок он сунул себе в карман, а другой протянул Мидори. Мидори отрицательно помахала рукой. Уайлд осклабился.

– Да, – сказал он, – чуть не забыл! Мы теперь с вами будем каждый день видеться! Барим переводит вас на Базу. На той неделе наши ребята из лабораторий прилетят сюда, возьмут что им пригодится.

Тояма побледнел и выпрямился.

– Мы всегда думали, что остров Бертон останется неприкосновенным, – сказал он. – Ведь это уникальный центр изучения фитонов!

– А наше начальство, старина, всегда думало иначе.

Тояма беспомощно посмотрел на Мидори, потом на Хелин.

– Мы должны завершить некоторые исследования, – напомнил он. – Сколько времени вы нам дадите?

– Месяц, – пожал плечами Уайлд. – Или это слишком много?

– Совсем нет, напротив. – В голосе старика появились нотки гнева. – Почему нам нельзя остаться здесь хотя бы до прибытия корабля с Белконти?

– Ведь мы прожили здесь двадцать лет, – тихо добавила Хелин.

– Я попрошу Охотника, чтобы он разрешил вам остаться как можно дольше, – смягчился Уайлд. – Но Барим решил засеять этот остров, как только в теплицах получат чистую линию танасиса нового сорта. Здесь танаснс еще не применялся, так что мы надеемся подучить максимальный эффект.

Тояма кивнул. «Еще вина?» – спросил он, оглядывая гостей.

Потом Тояма играл, а Мидори танцевала с Уайлдом. Крейгу эта музыка показалась грустной. Было в ней что-то от пения фитонов.

Транслокация, это тебе не что-нибудь, ухмылялись парни из лабораторий. С нашими-то гибридами! Их свободные системы хорошо переносят колебания температуры, так что эти штучки у фитонов уже не пройдут. Индекс рекомбинации у них, у гибридов этих, такой, что закачаешься. Конечно, за один присест с фитонами не справиться. Ведь сейчас они все глубже проникают в районы, занятые старыми разновидностями танасиса. Эти паршивцы с Белконти давно уже должны были бы заняться транслокацией. А они все боялись, тянули, надеялись прибрать к рукам эту планету. Ну ничего, мы им покажем, как надо работать!

А Крейг и Джордан подружились по-настоящему. Однажды после полудня Крейг сидел в прокуренном, похожем на пещеру баре и поджидал Джордана. За час до этого Крейг подстрелил в тире трех фанерных Красных Зверей, опередив Джордана на десять очков. Барим, который как раз в эту минуту зашел в тир, хлопнул Крейга по плечу и назвал его «твердым ружьем». От этого воспоминания Крейг расплылся в улыбке.

А Джордан с проспоренным пивом уже приближался к нему,??? коптящуюся на вертеле свиную тушу и лавируя между столами, над которыми не смолкал многоголосый гам. Джордан мужественно поставил на стол из грубых досок четыре бутылки. Его круглое лицо сняло.

– Твое здоровье, охотник! – сказал он. – Сегодня ты отличился!

Крейг улыбнулся в ответ и сделал большой глоток.

– Голова у меня тогда словно в лед превратилась, – вспоминал он. – Чувство было такое, как будто это и не я стрелял.

Джордан выпил и утер рот тыльной стороной ладони.

– Вот так и бывает, когда стреляешь в Красного Зверя, – одобрил он. – Будто ты сам в ружье превращаешься.

– Расскажи, Джордан! Расскажи, как это?

– Такое не расскажешь. – Джордан посмотрел в потолок, почти скрытый клубами дыма. – Два дня ты не ешь. Потом проходишь специальные охотничьи обряды. И появляется такое странное чувство легкости. Ты даже не можешь вспомнить ни своего имени, ни своей семьи. А потом… – Руки Джордана сжились в кулаки, ноздри раздувались. – Потом… Вот он, Красный Зверь… все ближе… он становится все больше… он огромный, как мир… Во всем мире только он и я. – Джордан побледнел и закрыл глаза. – Вот оно! Вот! – Он вздохнул и посмотрел на Крейга. – Когда я стрелял в него, я чувствовал то, что ты сегодня почувствовал в тире. Словно это не я стреляю. Только то был не тир… Я будто сам чувствовал, как мои пули входили в его тело. И все-таки я выстрелил еще раз.

Крейг слышал глухие удары своего сердца.

– А тебе было страшно? – спросил он, подавшись вперед. – Ну хоть самую малость?

– Тут ты уже ничего не боишься, ведь ты сам стал Красным Зверем. – Джордан тоже подался вперед и перешел на шепот. – Ты словно чувствуешь, как в тебя входят твои же пули, и с тех пор просто не можешь бояться. Это как ритуальный танец. Ты вдруг понимаешь, что уже миллион лет танцуешь с Красным Зверем. И потом этот танец продолжается где-то у тебя внутри. До самой смерти.

Джордан опять вздохнул, взял еще одну бутылку и откинулся назад.

– Мне часто снится эта охота. – сказал Крейг. Его руки дрожали. – Просыпаюсь в поту. Страшно все-таки. Но заявление и Охотничий университет я уже подал. Отправил по почте – на том самом корабле, на котором ты сюда прилетел.

– Ничего, Крейг, ты пробьешься. Слышал, как Охотник назвали тебя «твердым ружьем»?

Крейг снова улыбнулся.

– Вроде да. Я подумал, может, мне только показалось?

– А вот и Джордан! – сказал кто-то громким жизнерадостным голосом. – Смотри, Джордан, штаны просидишь!

Это был лысый биолог Джо Брин, сжимавший в волосатых руках шесть бутылок пива. За ним шел Сидис. Джо поставил бутылки на стол.

– Это Сидис, – пояснил он. – На Белконти я без него и шагу не мог ступить.

– Сидиса я давно знаю, на окружных стенах с ним работал, – сказал Джордан. – Привет, Сидис. Ты никак растолстел?

– Привет, Джордан. Привет. Рой, – улыбнулся Сидис. – Давно вас не видел.

Джо и Сидис сели. Джо откупорил бутылки.

– Мы сейчас почти все время в поле проводим, – сказал Крейг.

– У вас еще прибавится работы, – пообещал Джо. – Скоро вся планета будет охвачена транслокацией. Надо только получить чистую линию. До этого уже недалеко. Спросите Сидиса: у нас что ни день, то открытие.

– Вы их выводите, мы их сажаем, – сказал Джордан. – Правильно я говорю, Крейг?.. Слушай, Сидис, бросай ты эти лаборатории! Пусть Джо там возится, а ты давай с нами, на окружные стены!

– Нет, в лабораториях сейчас очень много интересного, – отказался Сидис. – Мы сделаем на этом карьеру. Если, конечно, Джо с его дружками не погубят нас всех вместе с планетой, прежде чем мы опубликуем результаты исследований.

– Да ну их, ваши лаборатории! То ли дело в поле! Верно, Крейг?

– Верно, – согласился Крейг. – Лучше иметь дело с фитонами. Чище как-то. Они же все поглощают: грязь всякую, гниль…

– Будь я проклят! – Джо фыркнул и стукнул о стол бутылкой. – Тебе нельзя давать пива, чистик, ты сразу поэтом становишься. Хотя вообще-то ты правду говоришь: они пожирают собственное дерьмо и своих дружков, когда те помрут. Напиши об этом стишок!

Знакомый бессильный гнев овладел Крейгом.

– На этой планете все живое живет вечно, – тихо сказал он. – А поглощают они только воду и солнечный свет.

– Поглощают воду, а гадят гелием, – заржал Джо. – Я недавно читал старые отчеты. Один здешний ветеран – Тояма его зовут – пишет, что они могут расщеплять ядро водорода.

– Могут, – подтвердил Сидис, – это доказано. А расти они могут и ночью, и под землей, и в зимние месяцы. Если отвлечься от ситуации, то нельзя не признать, что они по-своему замечательны.

– Черт возьми, да ты у нас тоже поэт! – продолжал веселиться Джо. – Ну да, ведь все белконтийцы поэты.

– Далеко не все, – вздохнул Сидис. – Ах, если б у нас было побольше поэтов… Ты, Рой, не забыл, о чем мы с тобой говорили?

– Я не поэт, – ответил Крейг. – Я рифмовать не умею.

– Крейг у нас в порядке. Сегодня утром в тире Барим назвал его «твердым ружьем». – Джордан явно хотел сменить тему. – Кстати, Джо, этот ветеран, о котором ты говоришь, все еще здесь. Он работает на острове Бертон. Нам приказано эвакуировать его на Базу, когда мы в следующий раз отправимся в поле.

– Клянусь Зверем! – воскликнул Джо. – Значит, он провел здесь не меньше двадцати лет! Как же он это выдержал?

– Ну, он здесь с женой… – сказал Джордан. – Да вот Kрейг здесь третий год – и ничего, выдерживает.

– Поэтом становится, – хихикнул Джо. – Знаешь что, чистик, отравляйся домой ближайшим рейсом, пока ты еще хоть немного на человека похож.

Когда Крейг пришел к Мидори, она была одна. Ее комната выглядела голой. Она уже сложила и увязала свои картины. Книги и одежда тоже были собраны. Мидори улыбнулась Крейгу, но как-то устало и грустно.

– Жалко мне покидать этот остров. Рой. И не хочется даже думать о том, что вы с ним сделаете.

– Я никогда не думаю о своей работе. Думаю только, что это надо. Тебе помочь собраться?

– Нет, я уже готова… А Барим, оказывается, не дает нам транспорта, чтобы вывезти контейнеры с образцами. Тояма этого не перенесет.

Она чуть не плакала. Крейг кусал губы.

– Черт, да ведь мы же пятьдесят тонн можем увезти! – сообразил он. – И места в гравиплане полно. Хочешь, я поговорю с Уайлдом?

Она вцепилась ему в рукав.

– Правда, Рой, ты можешь? Дело в том, что я… мне не хочется его ни о чем просить. А контейнеры там, у лаборатории.

После ужина у Тоямы Крейг решил, что настал удобный момент. Уайлд как раз оставил в покое Мидори и вышел с бокалом вина подышать свежим воздухом. Крейг вышел следом и заговорил с ним о контейнерах. Уайлд слушал его и смотрел на небо, где среди звездной россыпи парили обе луны.

– А что там, в этих контейнерах? – спросил Уайлд.

– Там образцы, диапозитивы и всякое такое. Для них это все равно что картины для художника.

– Вообще-то мне приказано уничтожать это барахло, – зевнул Уайлд. – Ну да черт с ними! Если тебе не лень, можешь затащить их в гравиплан. – Уайлд хихикнул. – Я уже почти уговорил Мидори пройтись со мною к пруду напоследок. Пойду скажу ей, что ты грузишь контейнеры. – Он толкнул Крейга локтем. – Как считаешь, это на нее подействует?

Крейг перетаскал в гравиплан контейнеры (их было не меньше восьмидесяти), привязал их ремнями и поднял гравиплан в воздух футов на сто, чтобы проверить, все ли в порядке. Через боковое стекло он увидел, как Уайлд и Мидори вышли из дома Тоямы и направились к ущелью. Одной рукой Уайлд обнимал ее за плечи. Крейг посадил машину и вернулся к дому Тоямы, но у него не было настроения веселиться со всеми. Он целый час шагал взад-вперед перед домом, полный тоски и злости. Наконец веселая компания вывалилась из дома наружу, о чем-то споря.

– Эй, Крейг! А мы тебя ищем! – Джордан хлопнул его по плечу. – Я только что поспорил с Коббом, что завтра в тире ты разделаешь его в пух и прах, как меня разделал. Старине Коббу придется угостить нас пивом, верно?

– Черта с два, – ухмыльнулся Кобб.

– Для Крейга это все равно что подстрелить птичку в клетке, – подзадоривал Джордан. – Пошли спать, Крейг. Завтра ты должен быть в форме.

– Я не хочу спать, – рассердился Крейг.

– Наверно, Борк уже подстрелил одну птичку в клетке, – сказал Кобб.

Все, кроме Крейга, засмеялись.

Утром, ведя гравиплан на Базу, Крейг слушал, как Уайлд в салоне распевает песни и всячески веселится. Видимо, он еще не успел протрезветь. Настроение Уайлда было таким приподнятым, что он даже помог своим подчиненным дотащить контейнеры до тех домов, где жили белконтийцы. Крейг так и не успел поговорить с Мидори. Впрочем, ему не слишком этого хотелось. А днем в тире Кобб обставил его на несколько очков.

Джордан пытался его утешить, но Крейг напился до бесчувствия. На следующее утро он проснулся оттого, что Джордан тряс его за плечо:

– Да просыпайся же ты! Мы снова летим на остров Бертон, прямо сейчас. Борк с тебя шкуру спустит, если увидит, что ты еще не встал. Вчера поздно вечером он отправился к белконтийцам и вернулся злой, как сатана.

Когда Крейг посадил гравиплан на острове Бертон, его все еще подташнивало и голова кружилась. Черный защитный комбинезон он надел еще на Базе. Чистая линия танасиса, способного к транслокации, была уже получена, и они привезли с собой большой груз семян.

Они вышли из гравиплана. Уайлд был мрачнее тучи.

– Джордан с чистиком займутся ущельем, – приказал он. – Засеять до самого водопада.

– Но ведь мы, кажется, собирались засеять самые высокие места, где больше солнца, – удивился Джордан. – А там, в ущелье, тень.

– Делай, что тебе сказано! – Уайлд сверкнул своими великолепными зубами. – Райс, Кобб, Уилан – вон к тем домам!

Когда семена кончились, Джордан и Крейг присели отдохнуть на кварцевую глыбу у пруда. Только теперь Крейг огляделся по сторонам. В воздухе, вереща, танцевали фитоны. Проходя сквозь рощу деревьев, покрывавшую крутой склон, золотой солнечный свет становился серебристым, и казалось, что по кварцевым прожилкам скалы и струям водопада блуждают лунные блики.

– А красиво здесь все-таки! – сказал Джордан – Прямо душа радуется. Надо будет потом устроить здесь охотничий лагерь.

– Пошли, – поторопил его Крейг. – Наверно, нас ждут.

На следующее утро, поднимая гравиплан в воздух, Крейг посмотрел вниз на покинутую станцию. При виде домика Мидори ему стало как-то тоскливо и совестно.

– Танатис начал мутировать прямо на Базе, и его новая свободная система стала причиной шести смертей, прежде чем они поняли способ иммунизации. А потом, по недосмотру биологов, весь запас семян танасиса, способного к транслокации, был уничтожен вирусом-убийцей. Для группы Уайлда это означало передышку, что оказалось весьма кстати после нескольких месяцев тяжелой работы. Но атмосферу на Базе никак нельзя было назвать жизнерадостной. Биологи-морденцы поговаривали о саботаже белконтийцев – и пили, много и угрюмо.

В первый же свободный день Крейг отыскал Мидори и сказал ей, что он к ее услугам – вместе с небольшим спортивным гравипланом. Вскоре они уже летели над морем. На Мидори была белая блузка, перламутровое ожерелье и желто-голубая расклешенная юбка. Мидори казалась печальной, безучастной и даже какой-то сонной. Крейг сразу же забыл о своей обиде, и ему очень захотелось ее развеселить. Он поднял машину на высоту одной мили и взял курс на юг.

– Тебе очень идет эта юбка, – сказал Крейг. – Ты в ней – вылитый фотон.