355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Данил Корецкий » Когда взорвется газ? » Текст книги (страница 4)
Когда взорвется газ?
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 19:58

Текст книги "Когда взорвется газ?"


Автор книги: Данил Корецкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Обыщите подвал и найдете, – равнодушно добавил Иван Сергеевич. – Или, хотите, я покажу. Если, конечно, все претензии с меня будут сняты…

Крайко перестал играть в психиатра и опять превратился в волка-следователя.

– Ну, что ж… Хорошо. Есть такое следственное действие: воспроизводство показаний на месте. Утром я вывезу вас на дачу…

– И отдав материал, я буду свободен?

– Вначале отдайте, тогда и поговорим.

– Надо взять ключи от подвальной двери. Они в связке с квартирными.

Крайко оскалил крупные редкие зубы в подобии улыбки:

– И ключи возьмем, и лом, и взрывчатку. Откроем, будьте уверены! Но если вы станете водить меня за нос, то окажетесь в соседстве куда менее приятных людей, чем Аристарх Матвеевич! Это, надеюсь, понятно?

– Более чем, – смиренно кивнул Черепахин. А сам подумал:

«Ну, дед Микола, не подведи!»

* * *

Когда-то поселок «Зеленая Гора» представлял из себя несколько десятков небогатых хаток, где доживали свой век те, кто не решился в молодые годы уехать на поиски счастья в Москву, Киев, или хотя бы в Лугань. Поселок постепенно умирал: ветшали и разваливались дома, зарастали бурьяном и амброзией огороды, становились непроезжими дороги, пересыхали колодцы, наконец, завалились столбы линии электропередачи, и в «Зеленой Горе» пропал свет…

Но тем временем стали цениться чистый воздух, вода и даже красивый ланшафт, и кто-то обнаружил, что агонизирующий поселок стоит на высоком зеленом холме, над живописным оврагом, речкой и самым настоящим темным лесом… Вскоре шахта «Ленинский путь» устроила здесь садоводческое товарищество, и «Зеленая Гора» обрела вторую жизнь. Насыпали и укатали дорогу из желтой тырсы, восстановили электроснабжение, поставили аккуратные сборно-щитовые дома, приспособленные под жилье контейнеры, пробурили скважины, разбили огороды.

Поселок преобразился и постепенно стал очень перспективным местом, к нему стали проявлять интерес «новые украинцы», перенявшие новороссийскую моду на загородное жилье.

Черное, воняющее гарью пятно противоестественно выделялось среди ухоженной зелени черепахинского сада, как схваченная скобками и перепачканная йодом кожа пробитого черепа в уродливо выстриженном пятне модельной прически. Но там, по крайней мере, идет естественный процесс заживления… А тут – закопченный бетонный фундамент, над ним, как гнилые зубы, возвышаются толстенные обугленные стены, выше торчит некое подобие сложенного домиком и спешно потушенного кострища: полусгоревшие балки перекрытия, вставшие дыбом доски пола, обглоданная огнем мебель, обрушившиеся стропила… Вокруг все залито водой, многие елочки и туи сломаны, травяной газон искорежен широкими колесами, цветники вытоптаны. Пожарные причинили, пожалуй, не меньше вреда, чем поджигатели…

Еще позавчера на этом месте стоял, возвышаясь над соседскими сборно-щитовыми уродцами и над глубоким, ведущим к реке оврагом, красивый двухэтажный дом с остроконечной европейской крышей и резным фасадом. Черепахин здесь отдыхал душой и телом: качался в гамаке, приглашал друзей и знакомых, устраивал застолья, для которых самолично жарил замечательные шашлыки. Соседи, приезжающие горбатиться на своих огородах, бросали на праздных дачников недоброжелательные взгляды, друзья их замечали и делали выводы:

– Строиться надо было среди равных, Иван, зависть, она как порох – пыхнет когда-нибудь, потушить не успеешь. Чем выше твой дом, тем больше врагов!

– Знаю, знаю, – отшучивался Черепахин, разливая горилку. – Маркс писал: «Человек может построить самый хороший дом и чувствовать себя счастливым, но если рядом кто-то построит лучший, то жизнь его будет безнадежно испорчена!» А если выстроит в двух кварталах – то и ничего… Психология!

– Вот именно! – Рюмки чокались, подогревая возмущение трудяг-огородников.

– Я же его за копейки купил у деда Миколы, – объяснял Иван Сергеевич. – Он себе готовый ДЗОТ соорудил: стены из природного камня, решетки, стальная дверь… Я как увидел, понял – да это на века, его можно до неба надстраивать! Ну, пока только второй этаж из дерева сделал, ДЗОТ в цивильный вид привел да сад разбил. Короче, можно сказать, за шапку сухарей такой гарный особняк приобрел… Ну, а соседей выбирать не пришлось, уж извиняйте…

Остро пахло пожаром и бедой, но Иван Сергеевич смотрел на пепелище и разоренный сад совершенно равнодушно. В другой ситуации у него бы сердце кровью обливалось, но когда сам закован в наручники и жизненные перспективы теряются в зловонном тумане тюремных застенков, на имущественные потери смотришь со стоицизмом древних философов.

– Ничего, Иван Сергеевич, дача – дело наживное! – почти дружески похлопал его по спине следователь. – У вас же страховка есть? Ах да, конечно, есть, я же спрашивал… Ну, вот видите, можно не волноваться.

Крайко привез Черепахина под охраной двух сутулых оперативников, насупленных невысоких молодых ребят в дешевых китайских кожаных куртках, черной и коричневой. К левой руке «коричневого» была пристегнута правая рука Черепахина. Конвоир постоянно курил, как это ни удивительно, ментоловые «Мальборо», а «черный», громко чавкая, жевал резинку. Но, как опера ни старались, и табачный дым, и клубничная жвачка вовсе не забивали, а только оттеняли и даже усиливали убойную вонь вчерашнего перегара, так что все их потуги были напрасны, как в случаях, когда не особо соблюдающие элементарные правила гигиены люди пытаются «накрыть» запах немытого тела дорогим парфюмом, что всегда дает еще более отвратительный результат.

– А я и не волнуюсь, – усмехнулся Черепахин. – Страховки как раз на шапку сухарей и хватит…

– Что? – не понял Крайко.

– Да, это я о своем, – махнул свободной рукой Черепахин, и тут же стальной браслет больно врезался в запястье.

– Не дергайся! – процедил «коричневый». – Тебя же предупреждали…

Следователь остановился метрах в восьми от обгорелых развалин, на границе сухой дороги и перепаханной пожарными машинами грязи, припорошенной пеплом. Дальше ему идти явно не хотелось.

– Давайте, парни, заводите Ивана Сергеевича, – сказал, поеживаясь от утреннего холодка, Крайко. – Пусть достает свою копилку.

– Куда заводить?! – возмутился «коричневый». – Вон второй этаж на ниточке висит!

– Точно! – поддержал его «черный». – Я в новых туфлях, а там вон какая срань! И вообще, оно рухнет в любой момент!

Крайко переступил с ноги на ногу.

– Ну, пусть один пойдет. Вот, Николай, раз ты к нему прикован…

– А я перекуюсь! – живо возразил «коричневый».

– Ну, перекуйся с Фомичевым, – кивнул следователь.

«Черный» покачал головой.

– Я туда не полезу. Хотите, Петр Васильевич, мы его к вам подстегнем…

Лицо Крайко покрылось красными пятнами.

– Вы что, совсем охренели?! Я следователь, процессуальная фигура, я здесь старший! А вы приданы мне в подчинение для обеспечения следственного действия!

– Мы и обеспечиваем! – в два голоса сказали оперативники. – А лезть в развалины – это не наша функция. Для этого спасатели есть!

– А чего мы тогда сюда приехали? – раздраженно спросил Крайко. – Воздухом подышать да на пожар посмотреть?

Оперативники переглянулись.

– Ну, почему… Пусть он один спустится. А мы перекроем пути отхода…

Следователь принужденно откашлялся, явно выигрывая время.

– А если убежит?

– Кто, я?! – изумился Черепахин, который молча слушал развернувшуюся дискуссию, смиренно переводя взгляд с одной спорящей стороны на другую. – Нашли беглеца…

«Коричневый» оперативник, по-папиросному переместив сигарету в угол рта, вытащил из-под куртки пистолет. Это был «форт», созданный уже в эпоху самостийности по схеме советского «макарова», но с элементами внешнего вида «кольта». Очень красноречивый символ метаний молодого государства от старых ценностей к новым, от бывшего старшего брата к желаемому будущему… Впрочем, пользователи оружием – люди всегда предельно конкретные и над подобными сложностями не задумываются. Тем более что свою основную задачу – переводить живых существ в мертвое состояние – любой пистолет, независимо от системы, конструкции и страны-производителя, выполняет одинаково успешно.

– А куда он денется? Шаг влево, шаг вправо – побег, прыжок на месте – провокация. Огонь открываем без предупреждения!

«Черный» тоже обнажил оружие.

Крайко вновь покашлял.

– Иван Сергеевич, сейчас в отношении вас действует инструкция по конвоированию арестованных и задержанных, – доброжелательно, но строго объявил он. – А это жесткий документ. Он действительно разрешает конвоирам застрелить вас при попытке к бегству. Как говорится, без суда и следствия!

Несмотря на прохладу, Черепахину стало жарко. Неужели у них уже все решено?! Неужели прямо сейчас?! И не будет того призрачного шанса в подвале…

– Не бойся, дядя! – усмехнулся «коричневый», заметив капли пота на лбу. – Не дергайся, и все будет нормально. Главное – без резких движений. Понял?

– Понял, – кротко, как и полагается задержанному, кивнул Черепахин.

– Отстегиваю! – сказал «коричневый».

Несмотря на лоховатый вид и перегар, действовали опера грамотно: «коричневый» спрятал пистолет и расстегнул браслет наручника, а «черный» стоял сзади и целился подконвойному в спину.

«Коричневый» на миг задержал кисть Черепахина, разглядывая деформированные костяшки. У него были точно такие же.

– Боксом занимался? У кого?

– У Харламова. А ты?

– У Яковлева. Но все равно не дергайся! Давай вперед!

– Хоть зажигалку одолжите, – попросил Иван Сергеевич.

– Что, дожечь хочешь? – засмеялся «черный».

Напарник тоже закатился смехом.

– Держите! – Предусмотрительный Крайко протянул ручку-фонарик и связку изъятых у него ключей.

Иван Сергеевич, еще до конца не веря в так удачно сложившуюся ситуацию, молча повернулся и двинулся к обгорелым развалинам. Пожалуй, эти ребята – крепкие орешки, и неизвестно, как сложилось бы там внизу, если бы они пошли с ним… Вырубать охранников и отбирать у них оружие очень легко и просто только в кино…

По покрытой копотью бетонной лестнице он поднялся к двери, протиснулся между косо упавшими обугленными досками и… оказался в аду! Удушливый запах гари пропитал воздух так, что он стал горьким до тошноты, прямо над ним зловеще нависали обгоревшие конструкции второго этажа, они раскачивались легкими порывами ветра и действительно в любую минуту могли обрушиться на голову… Под ногами чавкала вонючая пепельная грязь, он то и дело оскальзывался, с трудом удерживаясь на ногах.

Долго провозившись, он нашел люк, обломком доски расчистил пространство над ним, нащупал скрытую черной жижей замочную скважину, с трудом вставил ключ, с еще большим трудом два раза повернул… Замок щелкнул. Потянув за железное кольцо, он приподнял крышку и жидкая черная грязь водопадом хлынула вниз. Откинув крышку и подсвечивая себе фонарем, он стал спускаться по крутой лестнице.

Последняя ступенька скрывалась под черной жижей. Черепахин, не останавливаясь, почти по щиколотку в похожей под ярким светом фонаря на нефть воде прошел к старому металлическому стеллажу со всяким огородно-дачным хламом. Здесь почти не было пригодного для дыхания воздуха. Фильмы, в которых герои пересиживали пожар в подполе, – полное вранье.

Из-под инструментов, мотков проводов и прочей ерунды Черепахин извлек прямоугольную металлическую коробку. Он знал, что на крышке нарисованы летящие гуси, которые гонятся за убегающей девочкой. Когда-то в ней хранились конфеты, теперь деньги – в этой части он был честен со следователем. Вынув несколько пачек – а тут были и гривны, и доллары, и рубли, – он рассовал их по карманам.

Потом на миг прислушался. Наверху сильно трещало. Будто отбросив последние сомнения, Черепахин резко отдернул от стены стеллаж и, не обращая внимания на грохот падающих инструментов, сильно ударил ногой по отсыревшей снизу штукатурке – раз, второй, третий… Прочная на вид стена прогибалась, растрескивалась и, наконец, провалилась, открывая узкий темный коридор, в котором рассеивался и растворялся направленный луч китайского фонарика.

«Якщо в нирци немае другого виходу, то не можна в ний ховатися!»[4]4
  Если в норке нет второго выхода, то не надо в ней прятаться (укр.).


[Закрыть]
– объяснял за настоящей, «заводской» горилкой с перцем дед Микола, который одиннадцать лет прятался по лесам и схронам, потом двадцать лет скрывался и еще тринадцать сидел в тюрьме, а значит, знал, что говорит.

В свое время Иван Сергеевич скептически относился к такой «мудрости», хотя грамотно устроенный потайной ход сразу привлек его внимание и сыграл немалую роль в покупке дома. Но не из практических соображений, а просто юношеская книжная романтика играла в одном месте… И вот оно как обернулось…

Отодрав напрочь, чтоб не мешал, кусок оштукатуренной дранки, Иван Сергеевич нырнул в сырую черноту потайного хода.

И вовремя. Через несколько минут то, что оставалось от второго этажа, шумно обрушилось вниз. Над пожарищем поднялось и медленно расплывалось густое черное облако, будто на многострадальную дачу сбросили авиационную бомбу. Обгоревшие куски древесины посыпались в подвал, следом просочилась часть черного облака, и там стало невозможно дышать.

– Тво-о-о-ю мать! – побледнев, выругался «черный». – Это бы нам капец пришел!

– Точно… Хорошо, что мы этого мудака не послушались…

«Коричневый» зачем-то переложил пистолет из одной мокрой руки в другую. Но «форт» все равно дрожал и норовил выскользнуть. Оперативник спрятал его в кобуру.

Следователь мигом утратил важность и впал в панику, даже «мудака» пропустил мимо ушей. Он суетливо побежал в одну сторону, в другую, потом стал отряхивать ладони, приговаривая:

– Вот гадство! Что же это делается?! Его завалило! Теперь не отпишемся… Живо звоните спасателям, чего стоите!

– Хватит командовать, у нас свои начальники есть! – зло огрызнулся «коричневый». – А прокуратуре никто не давал права милиционеров на верную смерть посылать!

Крайко с трудом достал мобильник и принялся дрожащим пальцем тыкать в маленькие клавиши.

– Алло, спасатели? Это из городской прокуратуры… Только что у нас подследственного завалило на пожаре… То есть на бывшем пожаре… На пепелище… Да я не шучу и не пьяный… Доложите Николаю Ивановичу, Крайко – моя фамилия…

Тем временем Черепахин протискивался через узкий шестиметровый лаз.

«Только бы не завалило выход!» – мелькнула тревожная мыслишка, и не без оснований: он уже давно не проверял потайной ход.

Но дед Микола сработал все на совесть, и вскоре опальный журналист вывалился прямо в густые заросли шиповника, которые сам же и насадил для маскировки на крутом склоне оврага. Продравшись через колючий кустарник, он, оступаясь и с трудом удерживаясь на ногах, сбежал вниз и, не оглядываясь, помчался на юг, к реке, за которой начинался густой Желудевый лес. У него были черные, в кровь исцарапанные руки, черный, превратившийся в лохмотья костюм и лицо наверняка черное, покрытое жирной сажей. То ли от свежего воздуха, то ли от ощущения очередного неожиданного жизненного кульбита сердце радостно стучало, он взмахивал руками, словно хотел взлететь, но не получалось. В такт бегу он опять повторял некстати привязавшиеся строчки давней песенки: «Птицы из лета вернулись, ага, значит, пора нам валить на юга…»

Никто не гнался за ним, не окликал грозным голосом, не стрелял в воздух.

Наверху «черный» и «коричневый» оперативники, усевшись на садовый столик, допивали водку из плоской стальной фляжки. Крайко нервно расхаживал взад-вперед, обдумывая масштаб предстоящих неприятностей.

Остатки дачи продолжали дымиться, как разбомбленный прямым попаданием ДЗОТ.

Глава 3
Перспективный проект

Два года назад. Украина

– Но наша социологическая служба показала совершенно другой результат – пятьдесят семь процентов!

Простоватое лицо невысокого человека с заметно поредевшими крашеными волосами покрылось багровым румянцем ярости. Потому что сейчас эти простоватость и заурядность, о которых он когда-то знал, но потом забыл, снова стали пробиваться сквозь толстые мазки грима, наложенные значимостью его должности. Ведь если вдруг пропадет весь этот антураж власти – резиденции, безмолвная невидимая охрана, прямая связь с руководителями других государств, кортежи, несущиеся на запредельной скорости по перекрытым улицам, услужливая челядь – от горничной и повара до министров, личные самолеты и спецрейсы, – то что останется от фигуры Президента Тучки? Да ничего! Человек номер один сдуется, скукожится, исчезнет, как лопнувший мыльный пузырь. Останется простой заурядный сельский мужик, которого недруги сделают козлом отпущения не только за действительные грехи, которых тоже накопилось немало, но и вообще за все на свете… А ведь этот идиот предсказывает именно такой конец!

– Откуда вы выкопали эти жалкие пятнадцать процентов?!

Тучка ударил кулаком по столу, бокал с минеральной водой опрокинулся, покатился и разбился о декоративную плитку.

– Откуда, я вас спрашиваю?!

На шум из-за голубой ели метрах в двадцати от беседки выглянул атлетического сложения парень в строгом черном костюме и с наушником в ухе. Убедившись, что ничего угрожающего охраняемому лицу не происходит, он задвинулся на место.

– В государственной социологической службе. Таковы настоящие данные. Почти настоящие, – уточнил Ганзенко, наклонив голову с ровным пробором, словно сверяясь с бумагами в черной кожаной папке.

Он был схож обликом с парнем за елкой – только немного постарше, в плечах поуже да глаза более осмысленные. Потому что Президент использовал не его мускулы, а его мозги.

– Пятнадцать, это с учетом завышающих корректив, реальных возможностей административного ресурса. На самом деле они получили двенадцать процентов. Но побоялись докладывать подлинный результат и раздули его до пятидесяти семи…

– Вот видите! Значит, при желании можно что-то сделать!

Игорь Игоревич Ганзенко – помощник, референт, советник, доверенное лицо – отрицательно качнул головой.

– Извините, Константин Маркович. К сожалению, голосовать будет не социологическая служба, а избиратели. Под пристальным контролем оппозиции и международных наблюдателей. Три процента – это максимум, который можно выжать…

Тучка помолчал.

– А почему вы не боитесь сообщать мне неприятные вещи?

Ганзенко пожал плечами.

– Лет шесть назад вы задали мне вопрос, который требовал неприятного ответа. И я спросил: как отвечать – честно или вежливо? Вы удивились, но сказали: «Честно». И с тех пор я говорю вам правду, а вы позволяете мне это. А когда хотите услышать что-то более приятное, то спрашиваете не у меня…

– Пожалуй, так…

Тучка барабанил пальцами по столу.

– Это очень разумно, – продолжил Ганзенко. – Макиавелли писал, что князь должен выбрать советчика, которому доверяет и только ему предоставить свободу говорить правду. Так нужно, чтобы избежать вреда, который причиняют льстецы и подхалимы…

– Гм…

Столь многозначительным звуком Тучка ограничился. Трудов Макиавелли он не знал – в Высшей партийной школе изучали только классиков марксизма-ленинизма.

Наступила пауза. На дорожке, ведущей от дома, появилась миловидная женщина средних лет в белоснежном переднике и устаревшей белой наколке в гладко зачесанных волосах. На подносе она быстро несла новый бокал и свежую бутылку с нарзаном. В присутствии обслуги разговоры вести не принято.

«Да, все вокруг подхалимничают и врут, все заискивают и ищут только собственной выгоды, тут помощник с неуклюжим именем-отчеством прав на сто процентов, – думал Тучка, рассматривая небольшое озерцо с парой лебедей. – Ни на кого нельзя положиться. А на этого… Игоря… можно?»

Президент редко мог позволить откровенность, даже с самим собой. Представитель старой политической элиты с обычной для той поры «правильной» биографией: родился в крестьянской семье, окончил университет, инженер, кандидат технических наук, удачно женился на дочери заведующего отделом обкома КПСС, после чего пошел по партийной линии: секретарь парткома, завотделом райкома, секретарь горкома… Двадцать семь лет он проходил партийную закалку на различных ступенях номенклатурной работы, и везде его поддерживали, выдвигали, избирали… Так он стал первым лицом в партийной Системе республики, а в те годы большей власти просто не существовало. И можно было всю жизнь сидеть в начальственных креслах – чти начальство, беспрекословно выполняй указания сверху, соблюдай правила игры, и никто не даст тебе пинка под зад, ты не будешь зависеть от крикливой толпы или темных лошадок, вынырнувших ниоткуда… Чего тебе не хватало? Живи да радуйся!

Но именно он и такие, как он, развалили СССР: уж очень велико было искушение стать самостоятельной фигурой, выйти из шеренги подчиненных центру марионеток, летать на собственном самолете и целоваться с американским президентом. Вот такая, довольно низменная мотивация лежала в основе борьбы за «самостийность». А теперь приходится сталкиваться с оборотной стороной медали: срок президентских полномочий подходит к концу, политический рейтинг низок, народ беден и недоволен, оппозиция из политиков «новой волны» – бизнесменов и чиновников-миллионеров набрала силу и покупает расположение ею же обобранного населения… А американский президент белозубо скалится не только ему, но и его конкурентам, повторяя одну и ту же ерунду про демократические ценности свободных выборов…

Приветливо улыбаясь, женщина в белом переднике наполнила пузырящимся нарзаном новый бокал, собрала осколки старого и тихо удалилась.

Тучка жадно глотнул колючую жидкость, вытер рот тыльной стороной ладони и устало взглянул на стоящего напротив Ганзенко.

– Как вы думаете, меня переизберут? – тихо спросил он.

Советник непроизвольно улыбнулся, но тут же вымуштрованно стер улыбку.

– Как отвечать, Константин Маркович – честно или вежливо?

– Не валяйте дурака! – махнул рукой Тучка. – Народа здесь нет и врать некому. Конечно честно!

– Нет.

– Что «нет»?

– Я ответил на ваш вопрос, Константин Маркович.

– Да, конечно… Честный ответ. А нужна ли кому-нибудь вообще эта честность? – Президент залпом допил свою воду. – Кому от нее польза? Во всяком случае, не вам, Игорь. Вы меня раздражаете чаще, чем кто-либо другой из президентского окружения…

– Что ж, – советник наклонил голову. – Раньше гонцам дурной вести отрубали голову. Но это ничего не меняло для правителя – дурные события не исчезали…

– Зато для гонца меняло! – усмехнулся Тучка. – Причем очень существенно!

– Хотите отрубить мне голову, Константин Маркович? – Ганзенко посмотрел Президенту прямо в глаза, что было нарушением этикета, который он обычно соблюдал. – Разрешите рассказать интересную притчу?

– Притчу?! – вскинулся было Тучка, но тут же расслабился и махнул рукой. – Валяй!

– Однажды на охоте вепрь убил единственного сына восточного правителя. К несчастному отцу отправили гонца с плохой вестью. Гонец тоже был несчастным: правда, в той тирании не рубили головы, зато заливали горло рассказчика расплавленным свинцом…

Президент хмыкнул, с интересом рассматривая своего советника. Пожалуй, тот чувствовал себя слишком уверенно и не боялся шефа. Недаром у него квадратная, выступающая вперед челюсть, выдающая недюжинную силу воли.

– Но гонец не стал рассказывать, – продолжал Ганзенко. – Вместо этого он заиграл на домбре… Сыграл азарт охоты, свист промахнувшейся стрелы, атаку разъяренного вепря, обреченный крик смертельно раненного юноши… Музыка была настолько выразительной, что шах все понял без слов. И приказал залить расплавленным свинцом горло… домбре! До этого инструмент не имел в корпусе отверстия, а с тех пор оно появилось. Говорят, первое время его прожигали, так что вокруг оставался обугленный след…

– И к чему ты мне это рассказал? – хмуро спросил Президент.

– Просто так, – слегка улыбнулся советник.

– Ах, просто так…

Тучка прищурился, испытующе разглядывая молодого человека. Он хорошо знал, что в политике ничего не бывает «просто так»…

– Я не собираюсь рубить вам голову, тем более затевать эти азиатские штучки со свинцом. Я только хочу узнать, как можно поправить положение.

Тучка отвел взгляд в сторону. Он был удовлетворен осмотром. Твердый открытый взгляд, спокойный голос, руки не потеют, не дрожат, не рыскают бесцельно по телу, то и дело ныряя в карманы…

Пожалуй, перед ним стоял честный и искренний парень, может быть, единственный человек, которому он мог доверять.

Советник кивнул.

– Заткнуть несколько явных экономических прорех, выполнить пару популистских проектов, создать новый имидж, скомпрометировать оппозицию… Для этого нужны большие деньги, причем не только большие, но и более-менее прилично пахнущие… И конечно, избирательная компания должна быть проведена на гораздо более высоком уровне, чем прошлая…

– Ваши предложения?

– К вам на прием просится Виктор Богданович Баданец, – сказал Ганзенко. – У него серьезные связи: и нескольких министров подключил, и начальника киевской милиции – все за него хлопочут…

– Баданец, Баданец, – наморщил лоб Тучка. – А, это тот, кто проводит конкурсы красоты?

– И их тоже. Он руководит полукриминальной фирмой «Поток», посредничающей между концерном «Украинский газ» и потребителями российского газа у нас и за рубежом…

– Полукриминальной! – хмыкнул Тучка, и советник мгновенно замолчал. – А разве есть и другие? Сейчас даже Рада полукриминальная, а уж частная фирма… Или твой «Укргаз» не криминальный? Только Гайсанов не на меня смотрит, а на оппозицию. Есть информация, даже обещал Фокину оплатить выборную кампанию! И оплатит, скотина! Газ – это большие деньги…

По стволу стоящей у беседки сосны спустилась белка, уставилась внимательными глазами-бусинками, убедилась, что ни орешек, ни семечек здесь она не получит, и стремительно унеслась обратно к вершине.

– Совершенно точно, – кивнул Ганзенко. – Баданец политикой не увлекается, спонсирует политические партии разного толка в зависимости от конкретных нужд его бизнеса…

– Что ж, и это вполне нормально… А что он хочет?

– Речь идет о газе. Вот, Константин Маркович, я подготовил меморандум…

Советник протянул прозрачный файл с несколькими листами бумаги, но Тучка смотреть не стал и отложил в сторону.

– Потом гляну. Как считаешь, надо его принять?

– Думаю, разговор может быть перспективным, Константин Маркович.

Президент молча барабанил пальцами по столу, делая вид, что думает. Но Ганзенко знал его достаточно хорошо, чтобы определить: решение уже принято, шеф только прикидывает, в какую форму его следует облечь. И как всегда, озвученное объяснение будет отличаться от истинного мотива.

– Что ж, пожалуй, я его приму, – нарушил наконец молчание Президент. – В конце концов, раз он увлекается красавицами, то по крайней мере не педераст!

Советник вежливо улыбнулся. Форма шутки ничуть не хуже любой другой. Тем более соленой шутки. Народ такие любит.

– Запиши его на следующую неделю. И конечно, в официальной резиденции.

* * *

– Господин Президент, меня привела к вам забота о благе государства… – с порога начал Баданец.

У него были широкие плечи, мощная шея, крупные черты волевого лица, тяжелый стальной взгляд. Впрочем, все это он тщательно маскировал: нацепил дурацкие круглые очки, часто моргал, даже сутулился, чтобы уменьшить рост и не доминировать над маленьким, щупловатым хозяином огромного и самого важного кабинета страны. И оделся скромно и неброско, тоже чтобы произвести благоприятное впечатление. Темный безымянный костюм, галстук в тон, белая сорочка, черные блестящие туфли.

– Понимаю, понимаю, – снисходительно произнес Тучка и, кивнув на стул за приставным столиком, откинулся в своем кресле. Это был холодный прием – без рукопожатия и без неформального сближения. Он выделил визитеру десять минут. Потом его ждут на открытии отремонтированной школы.

– Еще ни один человек не приходил ко мне с другими целями…

Хозяин иронично улыбнулся, окончательно сбив посетителя с толку. Баданец был заметно растерян. Он смотрел на государственный флаг, президентский штандарт, на сидящего напротив человека, который казался ему сильным, умным и властным. Магия должности работала лучше любого грима. Да только то, что он переступил порог этого кабинета, дорогого стоило! Завтра в газетах напишут, что Президент принял известного бизнесмена Баданца, обязательно «известного» – других Первое лицо не принимает! И его рейтинг сразу изменится! Баданец смотрел на собеседника с искренним восхищением.

Тучка понял, что гость не блефует, убрал иронию и смягчил тон.

– Слушаю вас, Виктор Богданович!

Гость приободрился.

– Константин Маркович, речь идет о больших запасах слаборадиоактивного радона, разведанных много лет назад, но не используемых до настоящего времени…

– Я в курсе, – кивнул Президент. – Зеленолукское месторождение, открыто в 1956 году, запас около полутора миллиардов кубометров, разработка признана неперспективной…

Баданец лишился дара речи. Вот что такое высшая власть! Полная и всеобъемлющая компетентность по любому вопросу… И неважно, откуда она берется – из памяти, энциклопедий или подготовленной помощниками справки… Главное – результат!

Он сглотнул вязкую слюну и с трудом продолжил:

– С тех пор прошло полвека, наука шагнула далеко вперед. Десять лет назад украинскими специалистами найден способ использования радона для изготовления принципиально новой разновидности ракетного топлива. Чрезвычайно эффективного топлива: при меньшем объеме оно дает большую мощность. Вы, конечно, понимаете, какие открываются перспективы! Оно может использоваться как в космических, так и боевых ракетах… И оно решит проблему полета на Марс!

Тучка развел руками.

– Но у нас нет ракет. И на Марс мы лететь как-то не собираемся.

Больше он сказать ничего не мог, потому что разговор зашел в ту область, которую совершенно не затронул меморандум Ганзенко. Но это не мешало ему сохранять на лице выражение значительности и осведомленности.

– Пока нет! – уточнил Баданец. – Хотя в политических и международных целях нам не помешало бы ими обзавестись…

«А ведь верно!» – подумал Тучка и принялся внимательней слушать визитера.

– Зато мы можем успешно экспортировать радон и продавать его американцам. У них много ракет, и они планируют экспедицию на Марс!

– Ну, допустим… Только как вы предполагаете доставлять радон в США? Путь-то неблизкий…

– В моем плане предполагается решать вопрос другим способом. Американцы строят завод в Польше, там производят топливо, и сами доставляют его в нужные точки. Объем топлива гораздо меньше, чем объем исходного сырья… Билл Фингли готов финансировать строительство… Вы ведь слышали о Фингли?

Тучка кивнул.

– Эксцентричный миллиардер? Конечно. Я вижу, вы основательно проработали вопрос…

Баданец скромно кивнул.

– С «сырым» проектом я бы не осмелился проситься к вам на прием…

– Что ж, это очень интересно!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю