355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Данил Корецкий » Когда взорвется газ? » Текст книги (страница 2)
Когда взорвется газ?
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 19:58

Текст книги "Когда взорвется газ?"


Автор книги: Данил Корецкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Что-то рано мы гулять начали, господа хорошие, – заговорил газовый король тоном, каким начинал свои знаменитые разносы на совете директоров, и вылил прямо на голову Марго остатки вина. Этого, правда, он на совещаниях себе не позволял. Может, потому, что вина там не было.

– А ведь нам надо и о делах побеседовать. Только без лишних ушей…

Марина Брамс несколько раз хлопнула в ладоши, потом подняла тонкий пальчик в направлении трапа и покрутила по спирали, изображая движение направленного вверх штопора. Вышколенные девушки, будто услышав выстрел стартового пистолета, сорвались с мест и грациозно понеслись по крутым ступеням на открытую верхнюю палубу. Большие, как у всех высокорослых моделей, ступни, прогрохотали по тиковому дереву палубы стадно и совсем не гламурно. Так могли убегать из бани всполошенные солдаты. Только тонкие талии, стройные ножки и нежные голые попки со шнурками между ягодиц спасали впечатление. «Мэрилин Монро», не торопясь, поднялась последней, притянув взгляды всех без исключения мужчин, включая обслугу. Перед тем как исчезнуть, она обернулась и одарила всех профессиональной улыбкой, давая понять, что прекрасно знает о произведенном эффекте.

Небрежным движением руки Хан отправил сомелье и официантов. Жан, наверняка, обрадовался – ему надо было надежно спрятать снимки, которые при случайном или не случайном обыске могли стоить ему шкуры. В самом прямом смысле.

– Итак, новый проект увеличил прибыль каждого на сто миллионов в год, а ведь это только начало, – продолжил свою речь Скорин и внимательно осмотрел четверых собеседников, оценивая их реакцию. Все удовлетворенно кивнули, соглашаясь.

– Вместе с тем остался неурегулированным один, на первый взгляд второстепенный, но на самом деле очень важный вопрос…

Валентин Леонидович артистически изогнул бровь, отчего она поднялась над линией темных очков.

– Дело в том, что успех нашего дела на территории Польши успешно обеспечивает пан Халецкий. Мы ему очень благодарны и должны отметить неоценимость вклада, который он вносит в общую работу…

– То так, панове. В Польше у меня все схвачено!

Казимир изобразил улыбку своими разбитыми и будто неумело отрихтованными губами. В соответствии с современной модой он обзавелся дипломом магистра философии, но в высокии материи лезть не любил и козырял всегда одним постулатом: «Бытие определяет сознание», который произносил по-своему: «Битие определяет сознание». Киллера, который в него стрелял, три месяца держали на комфортабельной загородной даче, хорошо кормили, поили, по слухам, даже привозили элитных телок…

А когда Халецкий поправился и восстановил форму, он собрал на той же даче широкий круг друзей-приятелей, закатил шикарное угощение, а перед десертом устроил показательные спарринги– вначале со стрелком, а потом с заказчиком. Исполнитель продержался три минуты, а его наниматель – одну. Чтобы не повредить суставы, Млот надел тонкие жесткие протекторы, из-под них во все стороны летели кровавые брызги, как будто не в меру азартный повар отбивал сырую телятину под английский бифштекс… Оставалось хорошенько поперчить, посолить и положить на раскаленную сухую сковородку. Но процесс был прерван, и растерзанные полуфабрикаты швырнули голодным ротвейлерам.

А пан Казимир, выкупавшись, вернулся к потерявшим аппетит гостям, экзотическим фруктам, горящему мороженому и поднял 20-летним «Кельтом» тост за дружбу, порядочность и справедливость, которые всегда торжествуют. После этого случая разговоры о том, что Халецкий устарел, а время его кончилось, прекратились сами собой; «перспективная молодежь» мгновенно ушла в тень, и место на криминальном троне осталось за паном Млотом, как он думал – навсегда. Но, увы, ничего вечного на свете не бывает, и магистру философии Халецкому об этом забывать не стоило. И Скорин мягко напомнил ему эту истину.

– Вместе с тем, пан Халецкий действует… так сказать, на общественных началах. То есть он не связан с официальными структурами национального газового концерна. Вопрос: сколько такое положение может продолжаться?

Молот улыбнулся еще шире.

– Столько, сколько я буду жить на свете. Ни одна… ни один человек не осмелится совать свой нос в сферу моих интересов!

Фраза прозвучала очень внушительно и убедила всех участников совещания. Кроме одного.

– Да, да, пан Казимир, вы очень верно подметили: увы, все мы смертны! – Скорин развел руками. – И если вдруг случится непоправимое, а род занятий пана Халецкого способствует риску, то у нас могут возникнуть очень, очень серьезные проблемы! Да и у пана Халецкого наверняка возникнут серьезные проблемы, если газовые структуры узнают, а рано или поздно это произойдет, какие суммы он извлекает в обход их из газовой трубы!

– Эт-точно! – пристукнул ладонью по столу Слеза.

– Сразу завалят, – согласился Хан.

Солидные мужчины переглянулись. Точнее, обменялись бликами светоотражающих стекол. За столом будто бы собрались пять дублей Терминатора – никто с началом разговора не снял темные очки.

– И что? – хмуро поинтересовался боксер-философ. Он явно ничего не понял. Слишком уж закрутил ответ этот умник… И как-то само собой вышло, что Казимир сказал совсем не то, что хотел.

– Мы с Виктором предварительно обсуждали эту тему, – продолжил Скорин.

Баданец кивнул.

– Если мы возьмем в долю владельцев польского газового концерна, то все подобные проблемы отпадут, перспективы долгосрочного сотрудничества укрепятся, а риск для жизни нашего друга пана Казимира значительно снизится. В то же время, при запланированном уровне доходов, их участие не сделает нас беднее. Как говорится: всем хватит, причем с избытком! Что вы думаете по этому поводу?

Скорин направил зеркальный взгляд на сидящего напротив Хана.

– Алик?

– Чего тут думать, если политбюро рекомендует, – пожал плечами тот.

– Миша?

– Я согласен, – кивнул Слеза. – Но это территория Казимира, последнее слово за ним…

Все повернулись в сторону поляка. Пан Млот откинулся на спинку кресла, задумался, наморщив лоб, потом оттянул большими пальцами широкую резинку купальных трусов, заглянул под нее и, как бы услышав оттуда совет, резко отпустил.

– Добри, – пробасил супертяж с улыбкой, непонятно к чему относящейся: то ли к содержанию разговора, то ли к тому, что он увидел у себя в плавках.

– Под это дело надо выпить, – сказал Хан и засмеялся. – Знаете, что предложила эта сучка Мара?

Он взахлеб принялся пересказывать непристойное предложение бандерши.

Громкое и резкое «Гм!» прервало его возбужденную речь.

Все посмотрели на Слезу. Он, лыбясь ослепительной металлокерамикой, целился кривым изломанным пальцем в экран телевизора. Там украинский новостной канал передавал репортаж с компрессорной станции магистрального газового трубопровода.

– После ремонта в Лугани вновь вышла на полную мощность газовая станция, которой сегодня исполняется ровно двадцать пять лет, – радостной скороговоркой тараторила за кадром невидимая дикторша.

В кадре не было ничего особенного: общий вид станции, газовая труба, вентили, манометры, вспомогательное оборудование, монитор контрольного компьютера, старейший оператор, проработавший на станции все двадцать пять лет и сейчас изрекающий соответствующие случаю благоглупости…

Но лица пятерых властных мужчин вытянулись, как будто на яхту высадились спецом заряженные на них киллеры.

– Ни фига себе! – выругался Скорин.

– Пожелаем уважаемому Василию Ивановичу перекачать еще не один миллион кубометров газа и следующий юбилей встретить на своем рабочем месте в добром здравии и таком же хорошем настроении! – на оптимистической ноте закончила дикторша.

Седой и бородатый Василий Иванович с улыбкой манекена смотрел на экран своего монитора и щелкал контрольными тумблерами.

– Юбилейный телевизионный очерк представлен телекомпанией «Зенит», директор Черепахин, оператор Савин, – напоследок сообщила дикторша, и экран потемнел. Сюжет закончился. Началась реклама женских тампонов.

На второй палубе стояла напряженная тишина.

Баданец медленно, как на рапидной, но прокрученной с обычной скоростью, кинопленке, поднял руку и снял очки Терминатора с крупного клювообразного носа. Зрачки круглых, глубоко посаженных глаз расширились, и мертвенная бледность кожи, проступившая даже сквозь загар, стала быстро сменяться нездоровым багрянцем. Он так же медленно и туго повернул голову к Хану и развел повернутые ладонями вверх руки широко в стороны. Он явно хотел кричать и ругаться матом, только специфика личности Хана сдерживала этот порыв.

– Алик, как же так? – несмазанной дверью проскрипел он. – Как это могло выйти в эфир?

Хан резко сдернул очки, бросил перед собой и, откинувшись в кресле, зло прошипел:

– Что Алик? Алик тут при чем? Как эти припездки попали на станцию? Кто их туда пустил? Я, что ли?! Все бы стрелки переводить! Сейчас любой мудель с домашней камерой свою телекомпанию открыть может. За всеми не уследишь!

Слеза, как будто его не интересовало происходящее, разглядывал свешивающиеся с верхней палубы ножки «моделек», сидящих на краю площадки для загара. Или делал вид, что разглядывает ножки. Во всяком случае, наморщенный лоб над скрывающими глаза очками, и плотно сжатые губы не соответствовали выражению, возникающему при созерцании прекрасного.

Млот сидел, как в углу ринга между раундами; опустив мощные руки и прижав подбородок к груди, смотрел вниз, будто ожидая из плавок очередного полезного совета.

Баданец и Хан продолжали пререкаться, сваливая вину друг на друга.

Скорин до поры до времени молчал, барабаня пальцами по столу. Наконец терпение его лопнуло.

– Вот что, уважаемые коллеги, – довольно резко произнес Валентин Леонидович. – Есть хорошая восточная поговорка: «Лучше зажечь свечу, чем проклинать темноту». Надо не кивать друг на друга, а устранять последствия этого занимательного кино… И в первую очередь установить, кто его заказал! Кто за всем этим стоит?!

– Да кто тут может стоять? – удивился Хан. – Это случайность… Никто и не заметит…

Лицо «Папы» покрылось красными пятнами. Сейчас он не был похож на добродушного бегемотика.

– У вас тут что, детский сад?! Когда на кону стоят миллиарды, случайностей не бывает, зарубите это на носу! А если и бывает, мы все равно должны ее отработать, как полноценный и очень опасный «наезд»! И только тогда посчитать случайностью! Потому что за такие бабки расплачиваются не деньгами, а жизнями! Причем не только своими, но и своих близких! Вы что, совсем ничего не понимаете?!

Сняв очки, он зло глянул на Баданца. Потом перевел тяжелый взгляд на Хана. Плоское лицо степняка с узкими раскосыми глазами выражало крайнюю степень раздражения, если не ярости. Внезапно он вскочил и схватил лежащее у палубного ограждения ружье. Млот окаменел и только презрительно прищурился. У Скорина отвисла челюсть. Баданец вскочил и, опрокинув кресло, шарахнулся в сторону. Про кнопки сигнала тревоги все забыли. Да они и не успели бы помочь. Но Хан разрядил двустволку в стаю чаек. Посыпались перья, две птицы, перевернувшись через крыло, рухнули в воду, третья полетела прочь, медленно теряя высоту и в конце концов тоже воткнулась в море.

– Плохая примета! – сказал Скорин. – И дурные манеры… – И неожиданно добавил: – Я возвращаюсь!

Млот, распрямляясь и поднимая голову, как после удара, набрал в легкие насыщенный ионами морской воздух и на выдохе глубоко кивнул:

– Я тоже.

– А может, отдохнем пару деньков? – спросил Слеза. – Жалко телок бросать на полдороге…

– Не до отдыха сейчас. И вообще… – пробурчал Баданец, стряхивая что-то невидимое с купальных трусов. Наверное – пережитый страх.

Сбросив пар и успокоившись, Хан аккуратно положил «Пердей» на палубу, снова надел очки, примирительно улыбнулся.

– Прошу прощения. Нервы…

Потом нажал на трубке внутренней связи зеленую кнопку и, услышав ответ капитана, твердо скомандовал:

– Разворачивайся! Мы возвращаемся в Ниццу!

Описав широкий полукруг и оставив на синей поверхности ровный, будто выписанный циркулем белый след, «Кристина» легла на обратный курс. Запасы спиртного и продуктов остались практически нетронутыми. А настроившиеся на крутой отдых «модельки» очень огорчились. Но их настроение никого не интересовало.

Глава 2
Зигзаг судьбы

Невысокий человек средних лет уверенной походкой шел по улице. Крепкая фигура выдавала немалый спортивный опыт, а острый цепкий взгляд, как бы сказали раньше, «мог принадлежать сыщику или журналисту». Но в последние годы развелась уйма людей с такими взглядами: бандиты, мошенники, «авторитетные бизнесмены», да мало ли кто еще! Так что сейчас этот классификационный признак отпал: пронзительный взгляд мог принадлежать кому угодно. Впрочем, человек на бандита, мошенника или бизнесмена явно не тянул, скорее относился к недавно введенной модным московским автором категории «офисного планктона»: недорогой коричневый костюм с неподходящим серым галстуком, безымянные коричневые туфли, пионерская белая сорочка, скромная «Сейко» на запястье, вдобавок он шел пешком и без охраны… К тому же встречал много знакомых, которые его не обходили и не боялись, а напротив – приветливо здоровались, что характерно – по-русски: на востоке Украины нет фанатичного поклонения «ридной мове».

– Здорово, Иван!

– Как поживаете, Иван Сергеевич!

– Дядя Ваня, а когда вы сериалы показывать будете?

Внимательный наблюдатель мог сделать вывод: человек бедный, но честный и порядочный, поэтому люди к нему тянутся. Или в свете критериев оценок последнего времени расставить акценты по-другому: он честный и порядочный, а потому беден, как церковная мышь, и интересен только для таких же лохов, как и сам. Но в данный момент за ним никто не наблюдал и никаких выводов не делал.

Несмотря на это, факт остается фактом: в городе Ивана Сергеевича Черепахина все знали. Конечно, когда Хан говорил, что любой дурак с домашней камерой может открыть свою телекомпанию, он несколько преувеличивал. А вот с двумя профессиональными дивикамами «Sony» вполне можно не только компанию открыть, но и оказаться на гребне общественной жизни. Особенно если это жизнь не столицы, а тихой провинциальной Лугани. Главное, включать эти камеры в нужном месте, в нужное время и направлять их на нужных людей… Черепахин являлся владельцем и директором телекомпании, поэтому, во-первых, относился к верхнему слою «офисного планктона», а во-вторых, был заметной фигурой.

– Приветствую, Иван Сергеевич, и поздравляю! Видел, видел ваш сюжет в республиканских новостях. Это успех! – Востроносый старичок с остатками седых волос на коричневом, в пятнах, черепе, кисло улыбался. В свое время он заведовал идеологическим отделом горкома партии и до сих пор считал, что разбирается во всем на свете.

– Хотя я бы смонтировал по-другому: кадр-то вышел рваный, да и точек съемки маловато… М-да… И смысловые повторы тоже… Я вам прямо скажу, в мое время на центральный канал такое бы сырье не взяли… Да мы бы и не пропустили!

– Спасибо, Павел Семенович! У меня нет иллюзий по поводу нашей профессиональной гениальности! Просто повезло, наверное, им надо было «дырку» заткнуть, а наш репортаж по хронометражу подошел… С вашим опытом, конечно, можно еще больше огрехов найти… Спасибо, что подсказали… Хотя, знаете, все звонят, поздравляют…

Черепахин раскланялся и быстро пошел дальше, уже не вступая ни с кем в разговоры. Он торопился и, как всегда, успел вовремя: ровно в 9.00 он толкнул тяжелую, обитую внизу медным листом входную дверь независимой телекомпании «Зенит». Конечно, в таком названии имелось немалое преувеличение. Независимость компании заключалась только в том, что от нее ничего не зависело. Тем не менее директор был чрезвычайно пунктуальным и требовательным, как будто возглавлял Би-би-си или Си-эн-эн. Поэтому в «Зените» считалось неприличным опаздывать, хотя в Москве любые офисы открываются не раньше десяти, а творческие натуры в такое время еще не покидают своих постелей. Но это, конечно, отнюдь не упрек Москве. К тому же стиль работы Черепахина давал наглядные результаты: арендовать солидный офис в красивом старинном здании с лепным фасадом могла далеко не любая компания.

По заметно стершимся мраморным ступеням необычной овальной лестницы, с затянутыми проволочной сеткой пролетами, Иван Сергеевич поднялся на третий этаж, где размещался секретариат. По дороге заглянул в отдел репортажа, где в окружении коллег гоголем восседал на краю стола герой последней недели Пашка Савин.

– Надо глубже копать, сложнее проблемы ставить, – солидно вещал он. – Мы показали, что умеем работать, теперь и заказы пойдут серьезные… Можно за политику взяться. Вот американцы до сих пор войска из Ирака не выводят…

– Так что, Павел, в Ирак тебя посылать? Или прямо в Белый дом? – спросил Черепахин.

Не особо смутившись, Савин спрыгнул со стола, заправляя просторную клетчатую шведку в обтягивающие вельветовые джинсы. У него было простецкое лицо двадцатипятилетнего сельского парня, растрепанные волосы цвета выжженной соломы, круглые совиные глаза с белесыми ресницами. С такой внешностью вообще в загранкомандировки не посылают, а уж в Белый дом – тем более. Хотя «простак-Пашка» был продвинутым фанатом самой современной, «навороченной» аппаратуры, а недавно удивил коллег, заняв деньги и выложив тысячу долларов за крохотную видеокамеру, с объективом, вмонтированным в галстучную заколку.

– Зачем в Ирак? Для начала в Киев! – напористо сказал он. – Возьму интервью у депутатов Рады или в Министерстве иностранных дел…

– Может, хоть там «шпионский глаз» пригодится! – усмехнулся Олег Комов. – А иначе зачем он тебе? Курей снимать?

Все рассмеялись. Пашка свысока осмотрел товарищей.

– Я знаю, что им снимать! – гордо заявил он. – Репортаж все видели, до сих пор поздравления принимаю. А в запасе еще сенсации есть!

– Ты особо не зазнавайся! – осадил хвастуна Черепахин. – Сейчас старого идеологического работника встретил, он от твоего репортажа мокрое место оставил. Поэтому так смотри на вещи: повезло, звезды удачно сошлись, и хорошо бы хоть что-то еще отснять, пока тучи информационный небосвод не закрыли. А ты уже четыре дня почиваешь на лаврах да мечтаешь, как Манилов! Работать надо! А поздравления, оно, конечно, хорошо… Только пусть они тебя радуют, но не обманывают!

– Какой еще идеологический работник? – вскинулся Паша, но директор уже двинулся дальше.

– Здравствуйте, Светлана, – официальным тоном поздоровался он, заходя в приемную. – Почта готова?

Светлана была молода, красива, с хорошей фигурой, таких секретарш злые языки за глаза называют «секретутками», поэтому Черепахин держался с ней подчеркнуто сухо и тщательно обозначал дистанцию.

– Конечно, Иван Сергеевич, – девушка протянула толстую папку с письмами и свежей прессой.

– Там конверт из городской прокуратуры, – понизив голос, сказала она. – Я его не открывала и положила сверху…

– Из прокуратуры?! Гм…

Черепахин ощутил неприятный холодок под ложечкой, хотя никакой вины за собой не чувствовал. Он не делал ничего предосудительного, да и его компания тоже… Интервью с руководителями местного уровня, не самого верха конечно, – там свой «белодомный» пул местного разлива; репортажи об открытии торговых центров, о возвращении с юга птиц и… далее в том же духе. В общем, ничего сенсационного, острого, конфликтного… Никаких претензий – клевета, оскорбление, вторжение в частную жизнь – предъявить ему никто не может!

Он зашел в свой просторный, хорошо обставленный кабинет, плюхнулся в кресло, костяным ножом вскрыл конверт с грозными штампами. Повестка!

«…Вызываетесь в качестве свидетеля в прокуратуру г. Лугань, к следователю Крайко…»

«Слава Богу, в качестве свидетеля!» – Черепахин перевел дух. Мало ли по каким делам можно стать свидетелем! Соседей обокрали – и пожалуйста… Настроение улучшилось. Он заказал Светлане кофе и даже замурлыкал разудалую песенку:

 
В Кейптаунском порту, с пробоиной в борту,
«Жаннетта» поправляла такелаж.
Но прежде чем уйти в далекие пути,
На берег был отпущен экипаж…
 

Конечно, он не был святым. Основной доход шел от приватных съемок свадеб и других торжеств местных «государевых людишек» и полукриминальной элитки города и области. Хотя, какой там, к черту, «полу» – так говорят для самоуспокоения и соблюдения приличий, каждому ясно, что нельзя потерять невинность наполовину: либо девственная плева цела, либо порвана! Но у преступников нет явно выраженных физических признаков, а на нематериальные можно закрыть глаза, тем более что они очень расплывчатые. Во всяком случае, и на тех, и на других мероприятиях присутствуют обычно одни и те же люди. Кстати, благодаря этому Иван Сергеевич имел широкий круг знакомств, был везде вхож, и все его знали.

Хотя «вхожесть» и «знание» могут быть различными. Доставщик ресторанных деликатесов формально вхож в дом губернатора, но по-другому, чем уважаемый и любимый гость, который будет эти деликатесы есть за ужином вместе с хозяином. И знали Черепахина так же, как раньше «посвященные» знали имена водителей секретарей обкома. Поэтому в случае серьезных проблем обращаться за помощью не к кому. Хорошо, что такой необходимости нет…

Иван Сергеевич уже выпил кофе, когда позвонили с республиканского телевидения. За последние дни он привык принимать поздравления и поднял трубку с благостным и чуть уставшим лицом, как солист, переадресовывающий будто бы не заслуженную им благодарность публики аккомпаниатору. Наверняка речь пойдет о серьезном заказе…

– Иван, – резкий и раздраженный баритон заведующего информационным отделом через ухо внес какуюто неприятную истому в середину грудной клетки.

– Что за херня с твоими трубами? Нам тут яйца выкручивают, прокуратура только что диск с сюжетом изъяла, из архива программы тоже стёрли. Ты что, не знал, что объект стратегический?

– Какой стратегический? – растерялся Черепахин. – Подъехали, сняли, рассказали о круглой дате, старикана какого-то поспрашивали… И все дела!

– Международный магистральный газовый трубопровод, – разделяя дикторскими паузами слова, отчеканил завотделом. – Вот что это такое!

В голосе чиновника отчетливо слышалось благородное негодование, как будто, выпуская репортаж, он был введен Черепахиным в заблуждение и думал, что показывает газовый стояк многоквартирного дома.

– Ты нас серьезно подставил. У нас большие неприятности. Поэтому запомни: ничего общего у нас нет! Мы тебя забыли, ты нас! Все!

В трубке щелкнуло, и вместо ожидаемых коротких гудков Черепахин слился слухом с полной тишиной, как будто на другом конце провода зияла бескрайняя Черная дыра, уходящая в жуткие ледяные просторы дальнего космоса. И вдруг стервозный, как у исполнительниц отрицательных ролей в старых советских фильмах, истеричный голос прокаркал:

– Гражданин Черепахин, вы опаздываете к следователю! Поторопитесь, иначе мы доставим вас приводом!

* * *

Через пятнадцать долгих и нервных минут запыхавшийся Иван Сергеевич входил в запущенное здание городской прокуратуры. Здесь пахло сыростью, пыльными бумагами, чужим горем и страхом. Подавленные люди сидели у высоких, обитых дерматином, дверей, которые, наверное, еще помнили таблички «Оперуполномоченный СМЕРШ Иванов И.И.» Хотя нет, это совсем другое ведомство…

Черепахин вновь сильно озаботился – со свидетелями так строго не разговаривают и приводом не пугают… Он лихорадочно перебирал в голове варианты своих прегрешений и ничего не мог понять. За легкий пересып с ненасытными женами ненасытных чиновников вряд ли будет карать столь серьезный орган. Неоприходованные гонорары за съемки милых семейных торжеств? Ну, так это и не работа, а так, дружеская услуга. У него же частная компания. Не с чего государственной казне клювик помочить. Да и при чем тут прокуратура? Он же не «Останкино»! Этот никчемный репортаж с газовой станции? Чушь какая! Он же не со шпионского спутника снимал газопровод! Кстати, если кому-то нужно, так действительно – из космоса уже давно отсняли во всех подробностях…

В конце коридора, перед высокой дверью с красноречивой цифрой «2» Иван Сергеевич остолбенело замер. Он чувствовал себя двоечником, вызванным к директору школы. Пришлось сделать усилие, чтобы постучаться и перешагнуть стертый другими двоечниками порог.

– Можно? Меня вызывали… И повесткой, и по телефону… Но я ее только получил…

«Черт, почему ты начинаешь с оправданий?» – одернул он сам себя.

– Здравствуйте, господин Черепахин, проходите. Меня зовут Петр Васильевич Крайко, следователь по особо важным делам городской прокуратуры, – представился округлый, склонный к полноте хозяин кабинета. На вид ему было около тридцати.

«Особо важным! – Черепахин втянул голову в плечи. – В чем же я таком особо важном замешан?»

Черепахин не числил себя ни принципиальным правдолюбцем, ни продажным журналистом, ни преступником, ни трусом. На чем основывались его умозаключения, трудно предположить – ни с кем в конфликты не вступал, никто и никогда не пытался его купить, ни с кем не приходилось враждовать, никто не угрожал, на допросы тоже не вызывали, поэтому такое представление основывалось не на реальном фактическом опыте, а на зыбких предположениях.

– Присаживайтесь, – следователь указал Ивану Сергеевичу на простой жесткий стул перед своим массивным полированным столом и по-свойски спросил, будто свидетель преодолел огромное расстояние, а он терпеливо ждал его много дней: – Как добрались?

– Спасибо, хорошо.

– Ну, рассказывайте. – Крайко облокотился сложенными на груди руками о стол и лучезарно посмотрел на Черепахина, как почитатели таланта Петросяна и Степаненко смотрят на своих кумиров.

– О чем? – после короткой паузы задал Иван Сергеевич осторожный вопрос.

– Ай, бросьте, неужели не о чем?

Тон следователя был какой-то игривый, не соответствующий занимаемому положению, да и сам он не походил на серьезного, облеченного властью человека. Губы то и дело расплывались в ухмылочке, зализанная прядь жидких волос на ранней блестящей лысине слегка сбилась, как после танца, который нижняя, не видимая Черепахину, часть туловища еще продолжала выплясывать под столом, так неспокойно он сидел. И вообще, Крайко был похож на развязного конферансье сборного чесового концерта. Хотя солидная должность, мебель, дорогой ноутбук, добротный костюм и аромат хорошего одеколона говорили о другом.

– Конечно не о чем! – как можно тверже сказал Черепахин. – У меня безупречная биография, я никогда не был замешан ни в чем предосудительном…

– В целом, да, биография неплохая, – скосив глаза, следователь отряхнул перхоть сначала с одного, потом с другого плеча. – Хотя претензии к вам имелись…

– Какие претензии?! – даже подскочил Иван Сергеевич, будто из стула выскочила пружина и подбросила его атлетическое тело.

– Например, героизация бандеровщины, – тонко улыбнулся следователь. – Помните такой факт?

Черепахин обмяк.

– Опять про деда Миколу? Ну, написал очерк о сложной человеческой судьбе, что с того? Тем более обстановка-то изменилась, он сейчас ветеран, пенсию хорошую получает…

– Неужели жив курилка?! – искренне изумился Крайко, и лицо его выразило живейшую заинтересованность. – Это сколько ж ему натикало?

– Тридцать шестого года. За семьдесят. Когда я последний раз его видел, был в прекрасной форме: сухой, жилистый, поллитру легко принимает… Самогонку не любит, настоящую заводскую уважает, – продолжил Крайко. – Вы с ним даже подружились, частенько баловали старика горилкой с перцем…

«Откуда он все это знает?» – не на шутку встревожился Черепахин. А вслух сказал:

– Ну и что? Разве это запрещено?

Голос прозвучал неуверенно и напряженно.

– Да нет, конечно, Иван Сергеевич, я к другому… Часто замечал: чем больше у человека испытаний, тем он здоровей. И этот ваш Проховыч тому лишнее подтверждение. Он ведь сколько отсидел?

– Тринадцать лет.

– Вот видите! Да в лесах больше десяти годков – без воды, газа, электричества… НКВД с собаками облавы проводит, если поймают – сразу к стенке поставят, без всяких формальностей… И ничего, выжил, держится огурцом, водочку попивает… Потому что трудности и тело закалили, и нервы укрепили… И дай Бог ему здоровья!

Крайко наклонился вперед и впился в Черепахина многозначительным, высасывающим взглядом.

– А вот взять благополучного современного человека, бизнесмена, руководителя, любителя муз, – и посадить его на нары, на тюремную баланду. Как думаете, сколько выдержит?

Иван Сергеевич пожал плечами.

– Не знаю, я в таких делах не разбираюсь…

Следователь иронично скривил губы.

– А вы бы сколько выдержали?

Сердце опустилось куда-то в область желудка, Черепахин вспотел.

– При чем здесь я? За что меня в тюрьму?

– Иван Сергеевич, ну, теперь, когда мы лучше узнали друг друга, расскажите мне о вашей противоправной деятельности в виде сдачи в аренду двух видеокамер «Sony DSR-PD150P», «камкордеров» или «дивикамов», как вы их называете, – с замечательной улыбкой Бендера-Юрского при разговоре с Корейко-Евстигнеевым попросил Крайко. – Только, как говорил герой известного фильма, не оскорбляйте мой интеллект увертками и ложью. Деньги, которые вы получали от коллег, они проводили через свою бухгалтерию, а вы – нет. Плюс «левые» съемки, уклонение от уплаты налогов… Ох, как это нехорошо и мелочно. Разве же можно так не любить свою страну?

* * *

Потом, в камере, уже без галстука, ремня и шнурков Иван Сергеевич все не мог прийти в себя от виртуозного напора следователя, не дававшего ему ни сосредоточиться, ни попытаться что-либо объяснить, да и что тут объяснять-то: было, конечно, но не в криминальных же масштабах. Да-да, ваша правда, и один проступок уже криминал, так я готов все компенси… Да как же вы не понимаете, гражданин Черепахин, что это не проступок, как вы квалифицируете, а противоправная деятельность, направленная на подрыв благосостояния и обороноспособности нашей державы. Это вам не хулиганство какое-то, поэтому разговаривает с вами не постовой милиционер Тютькин, а следователь по особо важным делам. Вижу, не хотите понимать. Ну так посидите и подумайте!

Бред, да и только! Но ведь он прекрасно подготовился к разговору, даже Проховыча раскопал, а Черепахин уже и фамилию деда Миколы забыл. Зачем так обкладывать мелкого нарушителя? Зачем обволакивать его сетями словоблудия и страха?

И тут Иван Сергеевич вспомнил скомканный конец разговора с киевским теленачальником: «У нас большие неприятности. Мы тебя забыли, ты нас! Все!»

Так, может быть, это и есть отголоски тех неприятностей? Их продолжение? Но зачем задействовать такие силы? Или у тех, кто управляет Черной дырой, меньшего калибра просто нет? Понять происходящее Черепахину пока не было дано. Это уже не бред, это – приглашение в бездну.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю