Текст книги "Илларион"

Автор книги: Даниил Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Оттягивать с выполнением поручения Айзек не стал. Подхватив фужер игристого вина с подноса официанта, он моментально растворился в потоке болтливой вечеринки. Знакомый с данным форматом писатель общался с окружающими свободно, уверенно и обворожительно. На языке писателя не было цепей робости и малодушия. Улыбкой и радушием он привлекал к себе, а высокоинтеллектуальной речью и острым умом завладевал вниманием надолго. На гостей Айзек производил неизгладимое впечатление. Здесь его многие узнавали как писателя и как директора крупной благотворительной организации. Пользуясь этим, он очень ловко вплетал в разговор с другими весть о том, что его близкий друг, получивший казино по наследству, ищет партнера, компетентного и опытного. Сам-то писатель знает о казино лишь то, что туда не стоит заходить, не оставив дома банковские карты, и потому ему крайне необходим знающий человек, на которого можно положиться.

Лавируя между группами гостей и минуя тех, кто самим своим внешним видом выдавал несоответствие идеальной кандидатуре, Айзек перебирался от одного лагеря к другому, и вскоре путь привел его в обширный внутренний двор. Неподалеку от него, между двух помпезных фонтанов с массивными греческими скульптурами, располагалась сцена. Взглянуть на нее у Айзека не получилось – те ее стороны, которые не закрывались мускулистыми гигантами, были плотно окружены несколькими рядами зрителей. На сцене происходило какое-то действо, но протискиваться между живыми статуями в костюмах и платьях он не стал.

Прошло не больше часа, как писатель натолкнулся на верховных заседателей комитета тьмы – родителей Гаспара Дельгадо. Пожилая пара выглядела сегодня куда живее, чем тогда в ресторане. Вряд ли они распознали в рослом мужчине того самого воришку, утащившего их жертву прямо из-под носа днем ранее. Беседа с ними завязалась сама собой: небольшой обмен любезностями, и вот они уже обсуждают, что их сын Энрике, брат покойного Гаспара, все никак не решится продать дорогую яхту, чтобы пустить деньги в дело. Совсем недавно его бизнес по аренде элитных яхт прогорел, почти все деньги ушли на выплату долгов партнерам и закрытие банковских кредитов. Без штанов Энрике, конечно, не остался, но, несмотря на существенное сокращение семейного бюджета, с прежними потребностями в роскошном образе жизни расставаться не спешил и, соответственно, продолжал недальновидно тратить большие суммы на излишества, которых по факту позволить себе не мог.

Айзек решил, что будет весьма опрометчивым вываливать на них новость, о которой старейшины семейства, скорее всего, не осведомлены из первых уст и которую вряд ли воспримут оптимистично, однако посчитал необходимым рассказать им, что приехал на вечеринку в сопровождении Сибиллы. Разумеется, заявление было встречено вопросами, так и рвущимися из уст Дельгадо, но выходившими на свободу в крайне ненавязчивой, скромной форме. Пожилые супруги были людьми очень тактичными и не лезли на рожон, не выставляли напоказ скверное отношение к Сибилле, пряча его под мягким покрывалом вежливости и обходительности. В их случае подозрительность к человеку, внезапно появившемуся в окружении расхитительницы семейного состояния, была обоснована по всем статьям, но Айзек не почувствовал и малой доли этого отношения. Возможно, он преувеличил ту ненависть, которую вся семейка испытывала к интриганке, что внедрилась в их благоухающий фамильный сад, вероломно завладела его драгоценностями и потопталась на могиле нравственных устоев. Что если сама Сибилла обманывалась на этот счет и родственники Гаспара разделяли ее скорбь? Что если они не строили хитроумных планов против вдовы, не пытались урвать деньги сына и, наоборот, всячески поддерживали несчастную? Может быть, после смерти мужа Сибилла испытывала слишком большое давление со стороны Каррераса и превратилась в типичного параноика, ожидающего засады за каждым углом?

– Сибилла много рассказывала мне про своих школьных друзей. Но среди них она, к сожалению, не упоминала вас, Айзек. Вы не были близки с ней в юности? – спросил старший Дельгадо, отец Гаспара.

– Я скажу больше – мы едва знакомы. С другой стороны, даже самые непримечательные персонажи прошлого в настоящем приобретают ореол внезапного родства.

– Хорошо замечено, мистер Изенштейн. – Улыбнулась Ливия, мама Гаспара.

– Спустя столько лет мы случайно встретились с Сибиллой вчера в Мемория Мундо. Жизнь искуснее любого фокусника умеет преподносить сюрпризы.

– Не говорите, мистер Изенштейн! – заворковала Ливия. – Это подарок судьбы, что вы появились именно сейчас. Бедняжка Сибилла ужасно переживает смерть несчастного Гаспара, она явно не справляется с горечью утраты. Вы и сами уже поняли это. Печаль не сходит с ее лица, а когда она в последний раз улыбалась, я даже не могу припомнить! Видели бы вы, какой цветущей она была до того, как наш сын погиб! Знаете, Айзек, я хочу рассказать вам кое-что. Вы производите впечатление человека, которому можно довериться. Я могу обращаться к вам по имени? – она подошла к писателю поближе, будто собиралась поделиться чем-то не достойным ушей посторонних слушателей.

– Дорогая, не утруждай Айзека сомнительными историями…

Ливия пропустила замечание мужа мимо ушей и принялась рассказывать новому знакомцу про странные выходки сына в последний год жизни. Его часто мучили кошмары, порой во сне он яростно кричал, повергая в ужас всех, кто находился в доме, ему постоянно нездоровилось, и он вместе с Сибиллой уезжал в санаторий на лечение. На смуглой коже проявилась болезненная бледность, ненадолго отступавшая только после длительного отдыха. Гаспар испытывал трудности в бизнесе, но никого не желал посвящать в детали. Бывало, он срывался куда-то среди ночи и, возвратившись, ничего не объяснял. Если бы не животное безумие в его обычно умиротворенных глазах, то можно было бы счесть полночные вылазки из дома за визиты к любовнице, но Гаспар выглядел так ужасно в эти моменты, что вряд ли какая-нибудь разумная женщина готова была принять его на свое ложе, не боясь оказаться убитой поутру. К тому же все знали, что он любил Сибиллу и все свободное время посвящал ей, особенно в последние месяцы жизни, будто сам предрекал ждущую его трагичную участь и пытался как можно больше отдать себя любимой жене, которую в скором времени оставит совершенно одну. В супружеской верности Гаспара ни у кого, в том числе и у Сибиллы, не было сомнений. Он всегда был добропорядочным человеком, честным, щедрым, состоятельным и любящим. Имел несколько заносчивый и самовлюбленный нрав, но эти черты не мешали ему помнить о близких и давать им ту заботу, которой они заслуживали. За несколько месяцев до своей кончины Гаспар выглядел изможденным с самого утра. Стоило ему проснуться, как резерв сил уже был на исходе, и потому движения Гаспара выглядели неспешными и ленивыми. Давно он изменил привычке бегать по утрам с долгим валянием в постели. Аппетит появлялся реже раза в неделю – Гаспар днями мог держаться на воде и кусочках зачерствевшего хлеба. Сибилла мыслила оптимистично и верила, что в скором времени муж поправится. Ливия, наоборот, чувствовала приближение трагедии, материнская связь с сыном передавала тревожные сигналы о скором конце Гаспара. Оказалось, что мать верно понимала эти сигналы, но все равно не смогла уберечь сына от беды. Кто мог подумать, что Гаспар, не получивший ни единого штрафа за превышение скорости, не войдет в поворот на серпантине и вылетит с горы в пропасть, будто позабыв, что сидит за рулем автомобиля, а не за штурвалом самолета. Официальное заключение – несчастный случай. Однако полиция больше склонялась к версии о самоубийстве: слишком мало доводов считать, что Гаспар вообще пытался повернуть: ни следов от протертых шин на дороге, ни царапин на тормозных дисках, водитель был не пристегнут и так далее. Энрике воспользовался своими связями в полиции, чтобы Гаспар не запомнился трусливым самоубийцей, и пресса осветила его смерть как автокатастрофу, в связи с чем призвала местные власти получше укрепить ограждения на опасных участках дороги. Они не знали той подробности, что даже если бы Гаспар не снес хилое ограждение вместе с собой в обрыв, то при ударе его бы вынесло через лобовое стекло – и он бы все равно погиб. Неясно, какая из двух смертей хуже.

– А Энрике сегодня нет здесь? Я буду рад познакомиться с ним, – промолвил Айзек, оглядываясь в поисках Сибиллы. Ему не хотелось, чтобы она увидела его в стане врага.

Появление спутницы оказалось таким же внезапным, как и ее исчезновение. Стальной голос донесся из-за спины писателя, и, обернувшись, он на мгновение ощутил себя в шкуре разоблаченного двойного агента. С мрачным лицом Сибилла поздоровалась с родителями мужа и бесцеремонно утащила Айзека под руку до того, как пожилая пара попыталась что-то сказать.

– Они завоевывают твое расположение, чтобы подобраться поближе ко мне. Казалось бы, такие старые, почему их должны волновать деньги? Знаешь, кажется, будто почтенный возраст помогает им довести хитрость до совершенства. Эти два субъекта и агентов спецслужб обманут своими милыми мордашками и натянутыми улыбками, – выговаривала Сибилла без тени враждебности, словно зачитывала новостную выдержку из газеты. – Угостят их домашним пирогом, напоят чаем с земляничным варением, а те им любое преступление простят. Такие они, эти Дельгадо.

Айзеку стало неловко от того, что приятный, добродушный образ родителей Гаспара ведьма спешила испортить ядовитой приправой сарказма. Пытаясь избавиться от этого неприятного привкуса, писатель побыстрее отвлек Сибиллу.

– Я нашел тебе покупателя. Идеальный кандидат. Не так давно окончательно продал свой пивоваренный бизнес, теперь ищет новые возможности для выгодных вложений. Его очень заинтересовало твое казино. Сказал, что всегда хотел зайти на игорный рынок. Я взял его номер телефона. Свяжешься с ним, когда будешь готова.

– Неужто тебя задело то, как я отозвалась о Дельгадо? – мимо зоркого взгляда Сибиллы мало что проходило незамеченным.

– Вовсе нет, просто… – неуверенно начал Айзек, вновь превратившись в того робкого парня, который сопровождал сюда Сибиллу из Мемория Мундо. – Они же твоя семья. Мне непривычно, чтобы вот так… о семье…

Сибилла с подозрением посмотрела на собеседника.

– Ты до сих пор не сделал ни глотка. – Коротким движением подбородка девушка указала на полный бокал в руке писателя. – Вчера ты был со мной более искренним, чем сегодня. Дело действительно в алкоголе? Тебе надо накатить, чтобы вновь сделаться обаятельным?

– Я не могу работать, когда выпью, и держусь трезвым ради твоей просьбы. Так что прояви немного благодарности, – строго ответствовал Айзек, глядя Сибилле прямо в глаза. Ей этот выпад определенно понравился.

– Давай посмотрим, что там происходит на сцене, и можно закругляться. Если ты не собираешься здесь выпивать, то нас больше ничего не держит. Цель визита мы выполнили, – заключила Сибилла и, взяв мужчину под руку, повела к толпе зрителей.

Лица и плечи людей прерывисто освещались вспышками света, и чем ближе Айзек пробирался к сцене, тем ярче становились эти вспышки и тем отчетливей из мрака вырисовывались живые скульптуры в вечерних одеяниях. На короткий миг действие на сцене прекратилось, не слышно стало ни музыки, ни шума, гул публики возвысился на фоне общей суеты празднества. Вероятно, представление закончилось, но писателю было любопытно взглянуть на следы того, что вызвало у зрителей восхищение. В тот момент, когда он протиснулся между двух зевак и наконец-то оказался у края сцены, ему прямо в лицо прянул широкий язык тугого, ослепительно яркого пламени. Конечно, до того, чтобы опалить писателю волосы, было очень далеко, но Айзеку показалось, что пламя коснулось его ресниц. В полуобморочном состоянии он рухнул на стоящих позади. Застигнутые врасплох, те не удержали тяжеловесное тело писателя и позволили ему упасть на гранитную брусчатку. Помощь пришла моментально от тех же самых людей, которые только что не успели помочь Айзеку остаться на ногах. Сибилла же не заметила падения спутника и повернула голову в ту сторону, когда он в спешке уже покидал угодья перед сценой. Лицо писателя выглядело так, будто он только что провел тет-а-тет с призраком.

Через некоторое время Сибилла, быстро устав от эффектных и в то же время до уныния однообразных факиров, стала искать Айзека в запутанных коридорах особняка. Она застала школьного друга выходящим из туалета – мокрая челка, растрепанные волосы, покрасневшие глаза, возбужденные движения, кончик галстука выглядывает из кармана пиджака, расстегнутые верхние пуговицы. Ему хорошенько досталось от изрыгнувшего огонь артиста. Теперь он выглядел закоренелым курильщиком, вдруг решившим поучаствовать в марафоне и ползком перевалившим через финишную линию. Сибилла пытливо наблюдала за тем, как писатель, тяжело переводя дыхание, вышел во двор и, пошарив по карманам, достал сперва сигареты и зажигалку, нервно закурил, а затем вытащил телефон и кому-то позвонил. Потом нервно пробежался взглядом по двору, словно лань, встревоженная неожиданным шорохом листвы и опасливо выглядывающая волка среди деревьев. Первый разговор по телефону занял порядка десяти минут. Любопытство Сибиллы разогрелось, и она решила подкрасться поближе, но ей не удалось сделать это незамеченной. Айзек, заметив девушку, направляющуюся к нему с двумя бокалами цитрусового коктейля, попрощался с человеком на другом конце линии. Ведьма, как и подобает гордой и бесстрастной женщине, не подала виду. Она решила зайти с другого фланга и спросить, что произошло у сцены.

– Ты в порядке? Выглядишь паршиво. Вот, выпей. – спутница всучила Айзеку коктейль с огромными кубиками льда, занимавшими чуть ли не половину бокала. Прежде чем ответить, писатель одним залпом осушил сосуд до последней капли.

– Что это за бабская дрянь? Нормальное пойло здесь не наливают? – недовольно заявил он, потирая красные глаза.

– Неужто ты созрел для того, чтобы выпить как следует?

– Так точно, барышня! Сударь проделал для вас немалую работу и заслуживает литрушку крепенького! Это малая цена для победы! – В привычной очаровательной манере Айзек улыбнулся и шутливо поклонился. Сибилла наконец-то узнала в нем ту творческую и словоохотливую натуру из вчерашнего вечера.

– За мой счет и в месте поуютней, что скажешь?

– Из нас двоих ты точно лучше ориентируешься в местных заведениях, где два алкоголика могут спокойно предаться своей слабости вдали от осуждающих глаз ханжеского общества. Веди нас, штурман!

Сибилла неслучайно выбрала кафе с видом на бухту. Она верно подметила, что Айзек испытывает почти магическую тягу к воде и наверняка склонится к прибрежным местам. Удостоверилась, что угодила писателю, когда он полной грудью вдохнул морской бриз и устремил задумчивый взгляд на спокойную серебристую гладь, усеянную белыми лодками. Девушка поневоле представляла, какие сюжетные картинки рисовались в голове у писателя, когда он замолкал и мечтательно смотрел куда-то вдаль. К желанию выпить прибавился зверский аппетит – Айзек заказал несколько блюд и теперь активно наслаждался каждым из них. Побег с вечеринки породил в желудке черную дыру.

– Что случилось с тобой там, у сцены? – когда писатель заказал третье блюдо кряду, Сибилла не дождалась и озвучила вопрос, который не давал ей покоя.

– Придется раскрыть мой маленький секрет. Что же, после такого номера у меня нет другого выбора, как выложить все как есть. Скажу сразу: мало кто знает об этом, и я хочу, чтобы секрет оставался секретом. – Айзек отодвинул тарелку. Нагнетающее начало частенько выступало прелюдией к самой обычной истории, он делал это неоднократно, и никак не мог изменить писательской привычке интриговать с первых же строк. Сибилла продолжала делать вид покорного безразличия и будто подначивала: «Давай, удиви меня». – Я боюсь огня, и боюсь его до смерти.

Сибилла не повела и глазом. Порой Айзеку казалось, что он разговаривает с роботом, для которого еще не вышло программное обеспечение с эмоциональным контентом.

– Предвосхищая твой вопрос – конфорки у меня дома электрические. – Улыбнулся писатель. – Я чуть в обморок не рухнул, когда этот чудила плеснул мне огнем в лицо.

– Там расстояние метра два было.

– Всего два метра? Удивительно, что брови не опалил!

– Два метра – приличное расстояние. Ты так не думаешь?

– Огонь до моего носа дотронулся, я тебе точно говорю!

– У тебя фобия огня?

– Пирофобия, ага.

– Никогда не слышала о таком.

– Все бывает в первый раз, так ведь?

– И как давно это у тебя?

– Всю жизнь. – Айзек запил слова небольшим глотком виски. Напиваться, подобно последнему разу, он не собирался, поэтому контролировал импорт алкоголя на территорию своего желудка. – Ну, как сказать. С детства, раннего. Я раньше других сверстников узнал о том, что огонь кусается очень больно. Только и помню себя с этим страхом.

– Должно быть, что-то случилось в детстве?

– Разумеется, фобии на пустом месте не появляются. Как мне рассказывали, я побывал в пожаре, но ни черта не помню. Говорят, был на грани гибели.

– Не желаешь освещать подробности?

– Если бы я их помнил! Все воспоминания о травмирующем событии заперты в подсознании. Механизм вытеснения – так это называют в психоанализе.

– Поэтому ты закрываешь глаза, когда поджигаешь сигарету?

– Замечательное наблюдение. Да, это так.

– В страхе перед смертью многие находят свое вдохновение, ведь любое созидание есть след в этом мире. Чем ярче этот след, тем более убедительным и потому более мнимым предстает впечатление, будто человек увековечит себя актом творчества. Он собственноручно создает иллюзию того, что, будучи погребенным в могиле, продолжит существование в сердцах почитателей его творений. Познакомившись со смертью в раннем детстве, ты вслепую набрел на рудник творческого изобилия и черпаешь оттуда благодатные минералы по сей день. Для этого ты постоянно носишь с собой бензиновую зажигалку, чтобы она служила напоминанием о недолговечности сущего.

Мрачный монолог ненавязчиво, но с привкусом драматизма напомнил Айзеку о том, почему его так тянуло к Сибилле. Не осознавая своей роли, она была тем ключом, который отпирал врата Трисмегиста и проводил писателя к его творческой сокровищнице. Страх перед смертью вовсе не являлся для него побудительной силой творить, в этом Сибилла промахнулась. Впрочем, человеку свойственно объяснять все феномены жизни с помощью одной исчерпывающей теории. Главным источником мотивации, по мнению Сибиллы, был страх человека перед конечностью собственного существования. Айзек предпочел оправдать узость этого взгляда переживанием смерти супруга. Оно и понятно – два человека клянутся в верности друг другу, строят планы на долгие годы вперед, придумывают имена для еще не рожденных детей, обставляют дом совместными вещами, фотографиями – а потом один бросает другого на самом старте, и далеко не по собственной воле. Его жизнь отбирает случай, не контролируемое никем стихийное стечение обстоятельств.

– Ход мыслей интересный, но согласиться с ним не могу. У всех по-разному. Я рефлексивный человек, и отчетливо вижу те грани своего самосознания, о существовании которых не каждый даже задумывается. С уверенностью говорю тебе: я не нахожу ни малейшего отпечатка страха перед смертью в своих фантазиях. Я ведь уже рассказывал тебе, по какой причине начал писать, разве нет?

– Рассказывал. Но все же я не могу понять твоего метода. Как он работает? Ты пишешь о том, чего тебе не хватает в реальной жизни, и эти фантазии обретают формы, которые нравятся читателям? Я пыталась писать сегодня, следуя твоей рекомендации, – эмоционально поместила себя в центр книги, но, как ни прискорбно, ничего стоящего из этого не вышло. Часа три просидела над пустой страницей – и ни одной достойной строки. Бредятина и только.

– Ох! Да ты совсем не усвоила урок! – встрепенулся Айзек.

Бровь девушки в недоумении приподнялась – она ждала продолжения.

– Ты хочешь слепить бездушную скульптуру или сотворить нечто живое?

Недовольная неуместной риторикой ученица прожгла наставника уничтожающим взглядом.

– Нет уж, ответь, – настаивал Айзек в попытке доказать, что задал вопрос не ради красоты слога.

– Зачем? Ответ же ясен. Любой писатель хочет, чтобы его книга казалась живой.

– Казалась? – подчеркнул Айзек. – Книга будет живой, если ты населишь ее реальными людьми, реальными историями, реальными переживаниями, реальными мыслями. Без этих атрибутов никто не поверит в то, что ты написала.

– Может, лучше на примере? Я не совсем понимаю тебя. Вот в твоей «Диалектике свободы» далеко не все реальное, так ведь?

– «Диалектика свободы» – это очки, через которые ты увидишь мир моими глазами. Там все, что тревожит меня, все, что я хотел бы изменить. Протагонист хоть и отличается от меня по многим пунктам, но разделяет большую часть моих жизненных ценностей и взглядов. Его действия в книге – это моделирование моего поведения в придуманных ситуациях. Именно поэтому он выглядит таким живым, интересным и обаятельным. – Айзек шутливо подмигнул.

Сибилла недоверчиво отвела взгляд. Теоретически такой метод был ей понятен, но до сих пор неясным оставался вопрос использования его в личной практике. До первой попытки напечатать что-то отличное от деловых писем ей, как человеку, никогда даже близко не подходившему к океану писательского творчества, это занятие виделось несложным и даже тривиальным. Теперь же девушка околачивалась на берегу, понимая, что плавать она не умеет – и научиться этому сразу, без предварительной подготовки, не так-то просто. Айзек ведь тоже не начал плавать с первого захода – он долго культивировал свои фантазии, годами взращивая на их плодородной почве концепцию антиутопии. Тогда, когда писатель вплавь преодолевал Ла-Манш, Сибилла не могла добраться от одного бортика бассейна до другого.

– Зачем же человеку искать вдохновение в разъездах по Европе, если у него есть проверенный метод написания шедевров?

– Шедевр – слишком громкое слово. Но если по теме – здесь также все просто. Метод неотделим от тебя самого. Помнишь, я говорил, что фантазия избавляет от лишений реальности? Так вот, когда у тебя все прекрасно, то и фантазия барахлит, работает не так, как нужно для применения метода. Поэтому мне пришлось немного перенастроить его.

– Брось! В твоей жизни совсем нет изъянов?

– Кроме того, что я недоволен тем, как устроен мир, нет. А про недовольство миром я и так уже настрочил три книги. Пора мне пересесть на другие рельсы.

– Я не верю, что тебя настолько устраивает твоя жизнь, что ты не видишь в ней ровно никаких проблем. Все люди чем-то постоянно недовольны. Получая одно, они тут же хотят получить другое, и так до бесконечности. Даже добиваясь всех неприступных целей, люди жалуются на пустоту и бессмысленность, которая стоит за вершиной достижений.

– Я не буду убеждать тебя в том, что моя жизнь замечательна. Скажу только, что у меня есть один изъян, и он привел меня сюда. Я хочу доказать себе, что являюсь настоящим писателем и «Диалектика свободы» не слепое попадание в сердцевину тренда.

– Как твои успехи?

– Идут потихоньку. Я начал писать новую книгу. Первые страницы меня очень обнадеживают.

– О чем же она будет?

– Кто знает? Я не могу предсказать, как станут разворачиваться события. Может быть, книга будет о тебе. – В улыбке Айзека было столько тепла, что им можно было согреться в холодную ночь посреди Антарктиды. Ее безотказность и добродушие заставили стоическую ведьму невольно улыбнуться в ответ.

Человек, сидящий напротив Сибиллы, обладал властью за гранью ее понимания. Цех фантазии, прятавшийся под лицом привлекательного мужчины, произвел на свет дитя словесности, к которому тянулось все человечество. Подумать только, сколько душ затронуло его произведение, сколько глаз приковало к своим страницам, скольких людей побудило прислушаться к мыслям одного человека. Благодаря своим книгам Айзек уже обрел бессмертие – и, возможно, подарит его Сибилле.

– Даю на то мое полное согласие. Если вздумается, можешь использовать мои настоящие имя и фамилию. Можешь использовать все, что знаешь обо мне, все до самой маленькой детали биографии, и прикручивать к ней любые фантазии, какие пожелаешь. – Как обычно, спутник пропустил мимо флирт и пылкий взгляд.

– Сиби, это именно то, что я хотел услышать. – Губы Айзека растянулись в притягательной улыбке. Девушка же безотчетно сосредоточилась на слове «Сиби», прозвучавшем из уст школьного друга с лаской и нежностью.

Сибилла видела писателя особенным, не таким, как все. Неужели он не произвел на нее такого же впечатления в юности? Почему? От него исходила энергия, заставлявшая двигаться, действовать, решать, рисковать, улыбаться, говорить, мыслить, вершить. Он сохранил свою душу от вируса цинизма и бессмысленности, почти неминуемой болезни стареющего сознания. Казалось, сама жизнь беспрерывно бурлила в нем, оставленная на большом огне, и не выкипала ни на каплю. Каково это – быть в теле Айзека Бладборна? Нестерпимая, жгучая и всепроникающая страсть добиться ответа на этот вопрос оккупировала разум девушки, разместив в ее мыслях безутешные батальоны любопытства и потеснив в пыльные уголки всех прежних жителей – страх перед Карреросом, тоску по Гаспару, унизительное одиночество, которого Сибилла считала себя недостойной, усталость от проблем с проклятым казино, доставлявшим больше хлопот, чем прибыли. Все это меркло на фоне страстной, неудержимой идеи, рвавшейся на свободу. Айзек подходил. Он был тем самым человеком, которого она искала.

– Если ты готова дать мне материал для книги, то почему бы не рассказать немного больше о себе? Чем ты занималась до того, как встретилась с Гаспаром? – спросил Айзек.

В глазах Сибиллы зашевелилась какая-то непоседливая мысль. Как шальная пуля, она неожиданно влетела в голову ведьмы, разбив прежний порядок своих сородичей. Резкими движениями ведьма потушила сигарету, до смерти забивая уголек на ее кончике о керамическое дно пепельницы. Девушка не завершила убийство до конца, и мелкие кусочки табака продолжали тлеть, испуская последние струйки терпкого дыма. Повозившись в бездонной сумочке размером с портсигар, Сибилла вытащила несколько купюр по пятьдесят евро и положила их на стол, придавив пепельницей. Айзек спокойно наблюдал за действиями собеседницы, не отмечая никаких странностей.

– Куда-то торопимся? – спросил он, когда девушка поднялась со стула и поправила платье.

– Так, говоришь, тебе нужен материал? – Загадочная ухмылка на ее лице отпугнула бы Айзека, не будь он так падок на сомнительные авантюры.

Писатель беспрекословно пошел на поводу у случая. Не задавая вопросов, он уселся в кабриолет и беспечно запустил в волосы пятерню, убрав со лба надоедливую, постоянно лезущую в глаза челку. В начале вечера его прическа отличалась выдержанностью стиля: ровненькая, прилизанная скромными мазками воска, придававшего волосам пластиковый, неестественный вид. Теперь же на голове писателя творился кавардак – лоснящиеся пряди своевольно смотрели кто куда. Айзеку явно не было дела до этой небрежности. Ухватившись одной рукой за край лобового стекла, а другой – за дверь, он высунулся из мчащейся машины, подставил лицо встречному ветру и во весь голос распевал песни. Сибилла украдкой поглядывала на чудачество друга, внезапно сменившего амплуа на образ шкодливого подростка. В очередной раз напомнила Айзеку о том, что бардачок хранит в себе бутылку виски, однако теперь он отнесся к этому факту куда дружелюбнее и не преминул зарядиться дополнительной порцией алкоголя.

Ощутив, что хватка куража ослабла, писатель перестал перекрикивать ветер песнями о любви и уселся обратно в пассажирское кресло. Затем он втянул Сибиллу в длинную бессодержательную болтовню, походившую скорее на череду уморительных шуток, чем на осмысленное обсуждение, имеющее цель и логический вывод. Сперва девушка лишь одаривала смешные фразы сдержанной улыбкой и неохотно вставляла острые комментарии, но неуемный спутник так бурно предавался веселью, что сумел наконец-таки заразить ее своим настроением. Вместе они, не переставая, шутили и смеялись над всем подряд. В первую очередь – друг над другом. Сарказм брызгал фонтаном. Шутки не принимали изощренных форм. Они были простыми, поверхностными, тривиальными, но так смешили обоих, что Сибилла несколько раз почти решалась на то, чтобы сделать непреднамеренную остановку и как следует отдышаться. Однако остановились они по другой причине.

Машина свернула к заправке. Уходя в здание, чтобы расплатиться, Сибилла прихватила с собой спортивную сумку из багажника. Айзек не спросил, зачем, а она не стала объяснять. Через окна, из которых бил стерильный белый свет неоновых ламп, писатель увидел, как спутница выложила наличку в блюдце на кассе и устремилась в уборную. Сам он, пиная камешки под ногами, отошел на обочину и закурил, вливая в себя виски между длинными затяжками. Сибилла вернулась к машине в новом обличии, которое в содружестве с магией ночи омолодило вдовицу лет эдак на десять. На ней были кроссовки с высокой подошвой, обрезанные короткие джинсовые шорты, бейсболка, широкое черное худи с эмблемой какой-то спортивной команды. Если Айзек выглядел как хмельной кутила, которого силком затащили на конференцию по вопросам этики, то Сибилла походила на студентку, которая не дольше, чем пару часов назад, сидела на футбольной трибуне и радостным визгом поддерживала любимую команду своего бойфренда.

Писатель недоуменно улыбнулся и развел руками. Сибилла многозначительно прокомментировала, что тот скоро поймет все сам. Там, куда они отправляются, платье будет ей только мешать.

Цифры на приборной панели показывали 1:21. По дорожным знакам, пестревшим французскими словами, Айзек определил, что границу они все-таки пересекли. Куда и зачем они ехали, писатель уточнять не торопился. Дух авантюризма нес его далеко впереди рациональности, настаивавшей на твердом расчете и оценке рисков. В тот вечер Айзек не заглядывал в будущее дальше, чем на пять секунд. Экстренная нужда в прояснении планов Сибиллы возникла, когда девушка завела Айзека на веранду небольшого жилого дома, спрятанного в уединении посреди хвойного леса. Кромешная тьма – территория дома никак не освещалась, а плотная посадка деревьев еще более сгущала мрак. Ближайшим источником света были фонари на трассе в километре от дома. Ведьма накинула поверх кепки капюшон, достала из сумки два фонарика и маленькое непонятное устройство с рукояткой и крючком. Как оказалось, миссия этого приспособления заключалась в том, чтобы вскрыть замок на двери, не оставляя никаких следов.