Текст книги "Железная мистерия"
Автор книги: Даниил Андреев
Жанры:
Драматургия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
Вносили и вносим
в заем суровый
И мы свою горькую лепту.
Жругр доживает последние миги.
Вижу Друккарг
в штурме я;
Владыку терзают другие владыки:
Стэбинг,
Устр,
Укурмия.
Но уже не три – пять, шесть уицраоров вгрызаются в плоть недавнего властелина российского античеловечества. Пузырь на его туловище разрывается в борьбе.
Экклезиаст
Гнусно! От тела чудовища
Отпочковалась сумка:
Треплется в струях гноища,
Выпрастывает потомка;
Второе детище… третье…
Хлещут об грунт, как плетью…
Крепнут туманной плотью…
Входят в базальт, как в платье!
Множество недоносков, почти эмбрионов, величиной, однако, с бронтозавров, расползаются по Друккаргу.
Голос Укурмии
Видите, сколько тиран
их нес?
Он их готовил для стран
всех нас…
Голос Стэбинга
Их уничтожим потом,
чтоб вниз
Ухнул сперва сам отец,
сам бес.
Жругр, борясь
Мнишь себя правосудием?
Лжешь, будто я – тиран?
Тля! Одолей орудие,
Раньше, чем хитить трон!
Что вами движет,
хищники?!
Жажда красной росы!
Только за ней и рыщете,
Демиурговы псы!
Сражение охватывает все пространство Друккарга от рухнувшей крепости почти до великого капища. Пятна подземных лун закрываются бешено проносящимися клочьями.
Среди воинства Синклита сражаются: тот, кто был Прозревающим, Император-искупитель, Родомыслы прошлого, Рыцарь-монах.
Голос Яросвета
Красный чертог Великого Игвы
Я оставляю огню —
до тла.
Голоса праведников прошедшего
– К нижнему капищу путь прорубаем,
Светом слепим очи химер.
– Воющим сворам, лающим стаям
Путь отрезаем в темень пещер.
– Скоро крестом прикоснемся к устоям,
К сумрачным стенам новых гоморр.
Голоса родомыслов прошедшего
– Сходим к борцам, омраченным прежде:
Души их вспыхивают у рубежа.
– Медленно приподнимаются вежды,
С крепнущих воль пропадает ржа.
– Волю крепим их – дважды и трижды,
Первые проблески сил сторожа.
В небе вспыхивают сотни осветительных ракет. Гул смятения.
Главнокомандующий, стараясь забиться в тень
Все укрыть от вражьих глаз:
склад,
штаб,
Штольни, капища, цеха,
клуб…
Чтоб
Каждый чувствовал в руках
лишь
штык
И врагов им пригвоздил
сто
штук!
По артериям их войск
гнать
тромб!
В устьях трасс нагромоздить
кряж
тумб!
Сверху слать на каждый метр
град
бомб…
Приналяг, ядрена мать!
Множь
темп!!
Крики
на Центральном фронте
– Гибель, товарищи! Небо – в пламени…
– Прячьтесь, коль буря сметает крылом…
На Северном фронте
– Нет больше, брат,
правды за нами!
Шпагу разламываю пополам!
На Южном фронте
– Правда иль кривда – даже без знамени —
При, удалая башка, напролом!
Северный фронт прорван. Обороняющиеся под командованием маршала Икс{56} скапливаются в Речном форту.
Маршал
Хо! Устоим. Нам – не впервой.
Пусть сыроват
склеп,
Будет зато
все под рукой;
Порох, бензин, хлеб.
Форт блокируется наступающими. Захваченные потоком отступления бросаются по магистралям к центру города. В тылу – паника.
Горожане
– Где наш баул?..
– Брось барахло!
– В горы! в аул!
– К тетке в село!
– В складе загреб
Три банки сгу…
Уж хоть потоп,
А сберегу!
– Хоть бы для вдов
Дали авто…
– Нет поездов…
– Всюду не то…
– Бедная Русь!..
– С этим мешком
Сто верст пешком?!
Я надорвусь!..
Возня в высотных зданиях
– Но как же… куда же… где же…
– В провинции? Там невежи…
– В колхозы? Небольно дюжи…
– В Сибирь? Холода…
О, Боже!
Злорадные крики отступающих
– Ага! обожгло! прячетесь!
– Эге! под обвал тычетесь…
– Гы-гы! на скаку мочитесь!
– Ошпаренным клопом мечетесь!
Главнокомандующий
Люди! Граждане всех дыр!
вер!
каст!
Южный пригород наш пал,
взят
мост, —
Неужели патронташ
стал
пуст?!
Стой, ни с места!.. Растопчу!
Трус!
Глист!
Члены ареопага, перевешиваясь через перила
Враг прет? Растоптать нечисть!
Из списка живых
вычесть!
Крики
Нам – тыкать штыком в танки,
А сами – кишкой тонки?
Наместник
Стоп, назад… Куда?
Марш, изменник, в бой!
Я вам покажу
Тыл!
Я швырну туда,
Где лишь черт кривой
В стуже до сих пор
Выл!
Крики
Сами швырнем. Кончен твой день!
В пекле доскажешь свою дребедень.
Наместника хотят стащить с террасы. Ему удается юркнуть в глубь Цитадели.
Вопли толпы
– Сдавайтесь! каты, злодеи!
– Орда кровопийц! Халдеи!
– И так ради вашей идеи
Подох миллион людей!
Голос Укурмии
Все еще бьется? все еще живы
Двадцать, пятнадцать – из тысячи рук?
Воины! Рвите присоски державы!
Черною кровью залейте порог!
Игвы чужеземных шрастров
Швырком от окраин —
со многих сторон —
Громыхаем
железным
тигром.
Эхо в наземном городе
Пение в отряде изгнанников отечества, сражающихся на стороне международной армии
Скитальцы, изгои, дети вины,
Единому верны условью:
С России смываем пятно сатаны
Кровью.
Кто волею бросил себя в водоверть —
И жизнь, и любовь, все малость!
Лишь ненависть наша сильней,
чем смерть,
Чем жалость.
Цитадель безмолвствует.
Толпа у ее стен приходит в ярость. Летят камни. Пулеметные очереди отбивают от ее цоколя мраморные осколки.
– Попрятались! У, р-рожи!..
– Давай-ка, братва, строже:
Пальни с батарей, друже!
– На штурм! не жалей грыжи!
Но именно в эту минуту, неизвестно каким образом и откуда, здание на глазах у всех облекается в броню. Ни щелки, ни скважины. Вместо стен со множеством уступов, окон, террас, перед народом оказывается глухой трехсотметровый конус с закругленной крышей. Камни, пули, даже снаряды задевают его лишь по касательной и уносятся в пространство.
Обескураженные голоса
– Колдуны! – Это он, – ирод!
– Околпачил нас…
весь
город!..
– Охмурил, а когда ж сдохнет?
– Он в убежище, знать, дрыхнет.
Другие голоса
– Рано запели, пташки:
Как бы не съели кошки…
– Эй, оглянись: с вышки
Прямо на нас – пушки!
Мощный залп батарей Речного форта. В толпе образуются зияющие пустоты. Народ шарахается в сторону, оставляя сотни убитых на мостовой.
Голос маршала в Речном форту
Спасемся еще. Окрепнем!
Вышибем клином клин.
А сгинем – так дверью хлопнем:
Семь бед, но ответ один.
Разговор в крипте
– Странно, все тягостней ночь лихая,
Давит на грудь неимоверный груз…
– Слышите: гусеницами громыхая,
Мчатся машины ущельями трасс…
– Это – другая, не наша стихия,
Будто наречья неведомых рас…
Ректор
Просто – удушье, биенье крови,
Шум неумолчный в ушах…
Вон уж и смерть в этом каменном чреве:
Алые нимбы цветут на свечах.
Экклезиаст
Мы и не ждали праздника:
Вторая Стража иссякла,
Но кровью, огнем и казнями
Багрится начало цикла.
Голоса Синклита
– Мы расширяем ход в катакомбы,
Стража безумствует, боронясь.
– В чадных застенках жертв гекатомбы
Взору открылись, с мраком слились.
Экклезиаст
Годы, залитые черным горем,
Грозная перечеркнула заря,
Слышите – лязгают двери тюрем,
Гудом гудят лагеря,
В каждом бараке, в каждом БУРе
Освобожденные плачут навзрыд;
Дух потрясен…
Голоса Синклита
…Оглушающей бурей
Встретит вас опустошаемый град.
– Но не опасны ни ветры, ни море,
Ни пламена, ни уран, ни иприт.
– Тот же, чья жизнь сократится – в просторе
Вышней России
свой храм довершит.
– Наши неугасимые зори
Встретят его у порога в Синклит.
Скрежет взламываемых дверей,
Голос командира одного из подразделений международной армии
Лестница в затхлое это пространство
От крови еще влажна…
Ректор
Гость! твое боевое убранство
Огненным орденом освободителей
Расцвесть должно!
Другие
Не мстителями, не завоевателями —
Друзьями нам быть дано!
Командир
Рад вам помочь; но Цитадель
Не доконать ничем:
Конус ее, облеченный в сталь,
Стал совершенно нем.
Тигром зато
грозит и рычит
Маршал в Речном форту:
Мы полагаем, он замолчит
Только с землей во рту.
Каждый поэтому из катакомб
Может в наш легион.
Молодой интеллигент
Я отрицаю этику бомб!
Командир
Ах, вы – пацифист… Pardon.
Ректор
Позвольте представиться: доктор Z,
Член академии. В полк
Мне не к лицу. Руководство газетами,
Школами – вот мой долг.
Молодой интеллигент
Воздух горячими струями прыщет,
Пол из-под ног ускользает… Иду…
Вот она, воля! Боже, как блещут
Светочи смерти в этом аду…
Экклезиаст
Теперь разойдутся врозь
Дороги наши надолго.
Девушка
О, нет! Вы – прочная ось
Общего дела и долга.
Сестрою, на фронт, в народ
Рвалась я совсем недавно;
Теперь же слышу: зовет
Освобожденная Навна —
Нести ее весть, как вы, —
Калекам, сиротам, детям…
Экклезиаст
Пусть так. Ущелья и рвы
Начальным лучом осветим.
Нам быть суждено мостом
В Небесную Русь.
Молодой интеллигент
Я с вами.
Ректор
Прощайте, друзья. Потом
Сойдемся в будущем храме.
Экклезиаст
Хаос… Бушующий Шаданакар!
Схватка и вопли двух зол, двух кар…
Голос Жругра
Рвусь на куски… сворачиваюсь…
Застит глаза кровь жертв…
Я ль не вочеловечиваюсь
В богатырей всех битв?
Я ли не оборачиваюсь…
Я не могу быть мертв!
Укурмия
Станешь!
Жругр
Пусть; но в Уппуме я
Окрепну для битв опять,
Потомков твоих, Укурмия,
Разгрызть… пожрать…
смять…
Демиург Северо-Запада, парализуя последние силы Жругра
В Уппум, исчадье!
Мощь твою поправ,
Тебя швырнем в твой собственный прорыв!
Жругр
Я жив… я тверд!
Раругги, в бой…
Я жив…
О, поддержите!..
Падаю стремглав…
Крик переходит в вой нечеловеческой тоски, ярости, в вопль сознания, внезапно постигшего нечто, более пугающее, чем любая смерть. Укурмия иссекает сердце Жругра. На мгновение вопль заглушает все, потом начинает стремительно гаснуть, судорожно вскидываясь на секунду:
ааа! а! – и гаснет окончательно.
Голос Карны
Русские, слышите?
Кручами мрака,
Все уменьшаясь, кружится он
В жерла, откуда ни крика, ни знака
Не долетит до скончанья времен.
Мертвое море миров непробудных
Давит свинцом усыпальницу ту,
Милость и жалость богов добросудных
Снидить не властна за эту черту…
Стэбинг и Устр
– Мне это сердце! мне!
– Нет, мне!
– По очереди… – Нам – всем трем.
Укурмия
Ни мне, ни вам – никому,
Стэбинг
В огне
Заслуга моя!.. мой гром
Ударил в тот первый час,
Когда…
Демиург Северо-Запада
Но права и долг
Постиг лишь один из вас —
Укурмия: лев – не волк!
Демиург рассекает сердце Жругра на мелкие куски. Струи крови прожигают пласты насквозь. Вверху, в наземном городе, кажется, будто в почве образуется внезапно множество дыр, похожих на воронки от бомб, но лишенных дна. В то же мгновение тысячи человеческих и человекоподобных существ выволакиваются невидимою силой из подвалов и убежищ, выхватываются из уличной толпы, точно прикрепленные нитями к исчезнувшему гиганту, они против воли волокутся к воронкам.
Вопли уносимых
– Почему же – я?..
– Почему же – мы?..
– Дай задержаться…
– Хоть притулиться…
– Ой, ухватиться!..
– Ай, зацепиться!..
Укурмия
Потому что вас нет – и не было:
Вы – только присоски того, кто жил.
Уносимые
– Выскальзывают углы…
– Выерзывают столбы…
– Отшатываются стволы!
– Откатываются дома!!
Холодные голоса демонов возмездия
– Градоправительствовавших.
– Мироводительствовавших.
– Вину принявших.
– Брато-тиранствовавших.
– Брато-предательствовавших.
– Брато-растливших.
Один из окружающих город холмов внезапно раскрывается и из него, сам собою, выезжает Автомат. Очевидно, он был переведен тайно из Цитадели в загородное убежище по засекреченным туннелям под землей.
Толпа, оправившись от изумления
– Э-э-э… Вот-т он где-е-е!
– А-а-а… Вот-т он куда-а-а…
– О-о-о!.. Вот-т он кто-о-о!
Сопротивляясь движению. Автомат пытается ухватиться за деревья, но его чудовищные руки вырывают деревья с корнем. Он цепляется за углы домов – углы сдвигаются с места, стены рушатся. Невидимая сила то и дело заставляет сворачивать к воронкам, чернеющим по сторонам шоссе; все они оказываются недостаточно вместительными.
Толпа, сбегаясь со всех сторон
Вот он, вурдалак! вот он!
Кровью наших душ питан!
Дьяволом самим сватан!
Ладаном, как бог, кутан!!
Автомат
Детки, зачем – в раж?
Я вас спасал, вы ж…
Детки, я весь – ваш!
Я еще бодр… свеж…
Автомат натыкается на крутой подъем дороги и с оглушительным лязгом обрушивается на магистраль.
Толпа
– Бей, братва!
крой,
жмурь его!
– В потроха!
в фарш,
в варево!
– Выжимай
кровь —
сукровицу:
Вдруг вильнет,
вдруг
выкрутится!
Автомат
Дзынь, всезакон в том,
Чтоб… изувер! хам!!
Втиснуть в один том,
Бряк, тарарам, бум…
Способствуя невидимой силе, толпа с ревом волочит Автомата вдоль улицы.
– Бей! ату!
В печь
доменную!
– Об плиту
хвать
каменную!
– Вон об тот
брус
тресни-ка!
– Об углы
трасс
хрясни-ка!
– Пусть хлебнет
жизнь
сладкую…
– В говносток!
в мразь
жидкую!!
Автомат
Дзынь… всезакон в том…
Скот! Ренегат… гад!!
Дрыг… тарарам… ром…
З-звяк!!!
Механизм разваливается на части. Оттуда выюркивают несколько дымных образований, похожих на огромных насекомых. Ухватив подобиями рук тусклые, слабо светящиеся комки, схожие с пульсирующими сердцами, они пытаются забиться в щели руин.
Толпа
– Бес! Вот, кто жужжал!
– Вот, чей в нем дух
жил…
– Рви им узлы жил!
– Гни острия жал!
Отчаянно жестикулируя, образования подтягиваются к краю воронок и исчезают там. Толпа швыряет им вслед обломки футляра.
Отдельные голоса
– Не то это, брат, не то…
– А крепости – хоть бы что!
– Целехонька, как гора!
– Броня – как из серебра!
– А дьявольский Речной форт
Стоит, подбочась, как ферт…
– Оттуда за залпом залп…
– Там маршал застрял, как столб!
Голос маршала
Приветствую! молодцы,
Что бросили в прах уродину:
Теперь вы и я – борцы
За родину!
Ко мщению кличет она,
Одна – надо всеми зонами;
Пусть щерится вся страна
На недругов – партизанами!
Говоры вполголоса по углам
– Народные достижения
Захватчик попрал.
– Убьем!
– Во имя освобождения
Хоть вилами! Хоть дубьем!
– Где наши сады? где лозы?
Торчит лишь голая жердь…
– Товарищи, новый лозунг:
Освободителям —
смерть!
Из города в Речной форт прокрадываются по задним дворам отдельные фигуры и целые отряды.
Молодой интеллигент, с Экклезиастом и Девушкой пробираясь из столицы
Ждал я для Руси
горшие мытарства,
Но другой черед и добра и зла.
Рухнула в ничто глыба Государства,
Армия же – здесь.
Партия – цела.
Экклезиаст
Это потому, что Верховный Игва
Держится еще
в капище своем.
Если бы ты знал, друг мой, что за битва
Сотрясает весь
нижний окоем!
– Вот его обиталище! вот оно!
– Покровами гор окутано,
Спиралями игв обмотано.
– Парит, над бездной парит оно!
Сквозь дымные вихри различается опрокинутый острием вниз конус великого капища. Лиловый диск подземного солнца представляется мистической далью, к которой направлено это острие. Три луны в бурно несущихся тучах кажутся мчащимися с непостижимою быстротой.
Голос Великого Игвы
Гагтунгр! я гибну! безмерной массой
Могуч напор их!.. Истощено
Все, что мне дал ты… Враждебной расой
Наполнен город… Еще одно
Мне лишь осталось: священной ракой
Вот здесь хранящееся вино!
Голос Яросвета
Рати! вторгайтесь
лучами
без страха
К первосвященнику дьявольских месс!
Голоса Синклита
– Архистратиг наш к обителям мрака
Мчится с оружием наперевес.
– Токами света сдвинуто капище,
Сорваны пугала песьих личин.
– Хлопают по ветру пестрые
рубища,
Строй потаенных машин
обнажен.
– Силятся светом слепимые скопища
Скрыть в глубине тайновесы причин.
– Поздно! Жрецы волокутся по требищу,
Пастырь лжемифа
разоблачен!
Голос Великого Игвы
Разоблачен я?.. Что рядом с вашим,
Мой вышний ум,
Прозревший все – от райских башен
И вниз, в Уппум?!
Игва впадает в исступление
Миг настает: моя трансформа.
Уж плоть – как дым;
К тебе, Гагтунгр, к тебе, Фокерма,
Взойду живым.
Погиб Друккарг, но будет новый
Подобный град,
Одет неслыханною славой
Тысячекрат.
Преображаясь, лью прощально
Вино – полынь
В Энроф – по стогнам ближним, дальним…
Аминь! Аминь!
Великий Игва появляется на острие конуса с двурогим сосудом в руках.
Сжав, берегла тебя колба;
рванись
Пламя Гагтунгра!
Игва выплескивает сосуд в пространство. На вершине городской Цитадели, превратившейся в закругленный конус, является Жрец черного кристалла с факелом в руках:
– Стань же, Энроф,
обезжизнен и ржав,
Гол, точно тундра!
Жрец повергает факел вниз, сигнализируя этим Речному форту.
Эхо в войсках Речного форта
Эй вы, столицы держав!
Берегись!
Полундра! полундра!
С форта раздается рокочущий гул орудий – жерлами на все четыре стороны горизонта. Становится светло, как днем: по ту сторону разбитых гор со всех сторон встают фантастические зарева. Великие города чужеземных стран дематериализуются. Игва воздевает руки к подземному солнцу – Антикосмосу. Материальный состав его тела вступает в великую трансформу. Как бы тая на глазах, он начинает свое вознесение заживо на диск подземного солнца.
Акт 10. Пепелище
Уицраор Устр
Проклятый! Выродок миров!
Так пусть
Друккарг сгорит
и станет слой ваш пуст.
Устр распарывает свое туловище, вырывает сердце и, залив его кровью капище, поникает без жизни, подобно опустошенной оболочке воздушного шара. Инфрабазальт капища вспыхивает как солома. Огонь во мгновение ока охватывает Друккарг со всем его населением. Вой игв заглушается гудением огня и гулом разрушения.
В ту же секунду в городе на поверхности земли удар термоядерного оружия обрушивается на Речной форт. Форт и вся сосредоточенная там армия превращаются в зарево – иссиня-белое, малиновое и, наконец, фиолетовое. Земля расседается. Цитадель пошатывается, но удерживается, как монолит. Город прорезается из конца в конец трещиной.
Из трещины поднимается нечто, отдаленно напоминающее исполинский туманный гриб; оно как бы раскачивается на своем стебле. С каждой секундой становится отчетливее подобие головы, увитой лилово-черным развевающимся покрывалом. Голова делает мотающиеся, маятникообразные движения, амплитуда их возрастает. Голова ширяет то в один, то в другой квартал, то припадая к земле, то взмывая выше небоскребов.
Голос Велги
Наконец-то хлестнет
в храм
кровь
бешеная!
Выхожу госпожой
к вам
в мир
прошеная.
Войска международной армии звереют.
Голос Укурмии
Не поглумимся
над погибающими
во брани!
Рабам развенчанного безумия не отомстим:
Тот, кто мечтал об ослепительнейшей короне,
Уже повергнут,
и тьма распластывается
над ним.
Голоса командиров
– Но он – тиран, он превзошел
всех
зверствами!
– Он сам заставил все сердца
стать
черствыми!
– Нерасторжимо здесь с добром
зло
спутано,
В один рыдающий комок
сплошь
смотано…
Уцелевшие горожане стараются забиться в самые глубокие убежища.
Крики среди банд, добивающих сторонников великого государства
– Конец их игре скоморошьей!
– Весь мир довели до удушья…
– Всех гнали в утробу молошью.
– Пищите ж
раздавленной мышью!
Возгласы в отряде изгнанников отечества, влившихся в международную армию
– А где ж знаменитый каналище?
– Боже, везде – зола…
– Пылают книгохранилища…
– Соборы, дворцы – дотла…
– Разваливаются заводы…
– С плавилен хлынула медь…
– Прости нас, Ангел Народа!
– Пойми, Пресвятая Мать!
Голос Карны
Больно, владыки судилища! больно!
Уж ни палат, ни садов, ни жилья…
Русь моя! край мой многострадальный!
Распятая надежда моя!
Я ли предчувствий не посевала
В мудрости лучших,
в тоске матерей,
Я ль не пророчила, не предвещала
Лютого мстителя из-за морей?
Голоса Синклита
– Кровь дохлестнула до стен Собора,
До пьедесталов священных лир.
– Горе! впервые – в бликах пожара
Храм Солнца Мира, алтарь, потир.
– Горе! до сердца Шаданакара
Вздрогнуло все бытие,
весь мир.
Голос Стэбинга
Но Цитадель – прочна, как твердь!
Враг —
жив,
Пред ним робеет даже смерть,
град
сжав!
Кто вгрызся там в глубинный пласт,
как крот?
Кто там таится во весь рост?
кто скрыт?
Голос Укурмии
Оставь ее! Пусть броневой
тот холм,
Размыв, поглотят времена
в глубь волн…
Стэбинг
Нет! Пусть мне погибель,
муки,
вечный гнет,
Но жить с врагом в одной вселенной?
Нет.
Подобно Устру, Стэбинг вырывает свое сердце, бросая его в пылающий Друккарг. Пламя усиливается во много раз. Материальный четырехмерный слой, в котором пребывало античеловечество России, перестает быть. Кажется, точно диски подземных лун, сорванные с орбит, закатываются за горизонт. В то же время молния сверхъестественной силы поражает Цитадель наземного Города. Бронированный конус разламывается пополам, как ореховая скорлупа. Немалую долю секунды внутри мелькает контур чудовищного червя, с подобием черт лица, вздыбившегося винтом. Кажется, что он готов, ища спасения, ринуться прямо на разоблачителей. Но воспламеняется все – его тело, земля, сам воздух.
Нестерпимую для глаз вспышку сменяет тьма, затапливающая весь Средний слой мистерии. Но в Нижнем – в том пустынном мире, где совершались битвы уицраоров, предстает демиург Яросвет. Ничего схожего с человеческим обликом нет в нем; единственное, о чем можно помыслить, это о белом блистании, как бы коронованном золотыми пламенами.
В Навне, виднеющейся поодаль как голубое зарево, едва уловимо намечается абрис женского образа.
То, что говорит Яросвет, выразимо лишь средствами музыки. Это – невмещаемая в словах мука сознания своей вины: вины того, кому был вверен сверхнарод российский и кто, создав некогда род уицраоров как щит от внешнего врага, этим завязал узел великой исторической трагедии. Музыкальное звучание, которым отвечает Навна, говорит об идее искупления.
Тогда демиург направляет световое оружие на самого себя. Совершается нечто, схожее с рассечением груди. Видится так, как если бы освобожденные светящиеся волны ринулись из медленно поникающего, погасающего их вместилища вниз и вверх, по всем измерениям пространства.
Космос метакультуры вздрагивает весь, сверху донизу, Навна склоняется, собирая часть этих кровавых струй в нечто, подобное эфирной чаше. Видение обрывается. Во мраке слышны новые и новые судороги пластов, подобные землетрясению. Слабее и слабее, глуше и глуше. На фоне мрака возникают несколько слабых красноватых точек огня. Становятся различимы маячащие возле них человеческие тени и завихрения снега, опускающегося вокруг. Уясняется, наконец, что это – пепелище на месте великого города и уцелевшие его обитатели у бездомных костров. Мрак становится менее густым: это отсвечивает снежный покров, укутывающий пепелище. Посвистывает ветер. Где-то поодаль, то приближаясь, то удаляясь, пиликает гармоника.
Негромкие переговаривания у костров
– А не опасен ли этот запах
Из радиоактивных зон?
– Менее опасен, чем в лапах
Очнуться у партизан.
– Поменьше бы растабарывали,
Блюли б
свой долг…
– Пораньше бы капитулировали:
Тогда б
был толк.
Голос пьяной женщины, вдалеке
Бусы мои чистые,
Кровь осатанелая,
Стан молодой!
Пестовали красные,
Чествовали белые,
Жмет
любой.
Шпана, слоняясь с гармошкой по пустырям
Господа-товарищи,
Не хнычь
по теплу:
Вон – на пожарище
Ляг
в золу!
Стен больше нету,
Любись,
где лежишь:
Впоказ белу свету,
Гол,
как шиш.
Проститутка
Улица-обочина
Бомбой разворочена,
Да мне-то
что?
В воронке обласкаю
Хоть – трех,
хоть стаю,
Хоть —
все
сто.
Еще женщина – визгливым голосом
Я милого-хорошего
Изрезала на крошево
Да в печь
молодца.
Любил борщок с ветчинкою,
Да сам стал мертвечинкою,
Вкусней
холодца.
Хохот, трехпалый свист.
Трое из катакомб, быстро проходя
– Чудовищно. – Да, но мелко.
– А я осуждать не берусь:
Они ли виновны, коль Велга
Взвихрила дурную Русь?
Приглушенные Голоса мальчишек
– Братва! по сигналу – бунтом?
– Мост выгорел… Вброд, Серьга!
– Не видишь – вон капитан там?
– Уж я-то устерегу…
– И – треснем по оккупантам!
– За р-родину! месть врагу!
Отряд завоевателей, маршируя среди времянок
Великою кровью отстранены
От мира горшие беды:
Грозившие сделаться явью
сны
Лжеправды и лжесвободы.
Недаром преодолевали мы шквал
Атлантикой и Средиземьем,
И жертву принес, кто в битве не пал,
Душою,
раной,
безумьем.
Женщина-мать
Что мне до ваших посул и расплат?
Что до бездушных держав?
Первенец, сын мой, отрада, мой плод,
Мог бы и нынче быть жив!
Другая
Глянь-ка в обугленный этот сарай:
Видишь? Молчишь?
Понял, Иуда, что всякий ваш рай —
В крови до крыш?
Третья
Все по частям собрала, стерегу,
Складываю на песочке:
Правую ножку найти не могу,
В синем носочке.
Еще женщина
Был бы не лживой легендой Христос,
Мой бы супруг не погиб:
Он бы впивал аромат моих кос,
Дрожь моих губ…
Молодой архитектор
Рыдают о людях. Но люди бессмертны.
А вот гениальное зодчество?..
А фрески Рублева? Боже, безмерны
Отчаянье и одиночество.
Молиться – кому?..
О, проклясть бы грозы,
Лобзать бы неутолимо
Ту пыль, что вчера была каменной розой
Кремля… Акрополя… Рима…
Пожилой интеллигент
Над остывшим пеплом России
Лишь беснуются черти вскачь…
Упади на камни святые,
Если ты человек, и плачь.
Вспоминай легкокрылые зданья,
Холст шедевров и звон поэм,
Ты, кому в погибших созданьях
Брезжил Китеж, Олимп, Эдем.
Старый ученый
Удар был вычислен четко:
Да: прямо в душу страны.
С какой сатанинской чуткостью
Нашли ее с вышины!
В бесценные книгохранилища —
Мне свят даже этот звук —
В излюбленные обиталища
Культуры – искусств – наук.
Человек трезвых взглядов
О чем распустили нюни-то?
Не вашей наукой разве
Сто тысяч чертей переплюнуто?
Все человечество – в язве?
Ученый
Позвольте: виной – не народы ли?
Наука-то здесь при чем?
– При том, что вы ее продали,
Струсив пред палачом.
Ученого окружает группа Беспризорных
– Дяденька, дай сухарик.
– К сожаленью, мой милый, нету…
– Врешь ты! Видать по харе,
Что утром сосал конфету!
– Ребятки, я голоден сам…
– А ну, пацаны, наляг-ка!
– Полосни его по глазам!
– Отрежь ему зад. Вот мягко!
Ученого убивают. Некоторые части его организма идут в пищу.
Церковники, подглядывая из-за угла
– Господи, воля Твоя… Докатились!
Довоспитались
по лагерям!
– Вот уж и вправду – духовный сифилис
Этой безбожной морали… Срам.
– Но ведь и мы согрешили… В безверье,
В блуде ослепли… Вошли в соблазн…
– Недоглядели, как в блеске и буре
Зверь Велиара{57} вышел из бездн!
Сектанты
Естественно. Ложное христианство.
Все вы – антихристовы рабы!
Смотрите на нас: не курим, не пьянствуем,
Не крестим лбы.
Другие
Именно в этом и грех! Необъятна
Пред человечеством наша вина.
Лишь покаяньем смоются пятна
С нашего праздничного полотна…
Возгласы в толпе
– Мало, оказывается, страдали.
– Мало томились в рабьей юдоли.
– Господу будто бы не порадели!
– Ироду будто бы не покадили!
Миссионеры
С этими нужен новый язык:
Одичали, бедные нехристи.
Ложь сатанинскую их владык
Как из сознаний выскрести?
Один из бывших посетителей крипты
А как все молились, Господи,
Там, в глухих катакомбах,
Когда на великом деспоте
Свет разливался в нимбах!
Неужто теперь нам кланяться
Демонам царств железных,
Чтобы хоть серая конница
Велгу втоптала в бездну!
Внутренний голос
А ты не предвидел? не знал?
Не ждал м войну, и смуту?
Из двух величайших зол
Не выбрал ли все-таки это?
Взвизги, истошный вой. Поножовщина.
Девушка и Молодой интеллигент из крипты – теперь Сотрудник Экклезиаста – пробираются между бараками.
Девушка
Он говорит, что сейчас – герой,
Кто нянчит детей и подростков.
Но ведь и у взрослых остался порой
От личности – только остов.
Кто мог бы в ребят наследье веков
И правду внедрять, изведав
Кругом – визг женщин, мат стариков,
Стеклянный взор людоедов?
Нет, в самую гущу!
к подонкам!
в шпану!
Я только об этом стражду:
Внушать им отвращенье ко дну,
Будить духовную жажду!
Девушка убыстряет шаг.
Сотрудник Экклезиаста
Каждый по-своему чувствует долг.
Я – соберу ребят.
Но страшно за вас: щупальца Велг
Замучат вас, затеребят.
Девушка
Пускай. Моя путеводная нить
Не оборвется при спуске.
Волка бояться – в лес не ходить,
Любят говаривать русские.
Сотрудник Экклезиаста сворачивает к кострам, у которых греются бездомные дети. Девушка – к бараку; сквозь его закрытую дверь слышится треньканье балалайки. Когда Девушка распахивает ее, входя, вырывается пронзительный речитатив частушки:
…Мой миленок хоть не лает,
А устроен, как урод:
По-людски он не желает,
А желает только…
Дверь захлопывается.
На улице появляется процессия кающихся.
Идущий впереди, прикрыв лицо руками
…Наш преступный зов витийственный
К новым войнам, новым винам,
Клич борьбы братоубийственной —
Хор
– Господи, прости нам!
Идущий впереди
День победы, тьму и блеск его,
Посвист вьюги по руинам,
Жар напалма в очи детские —
Хор
– Господи! Прости нам!
В промежутках пения – из барака, где скрылась Девушка, доносится ее голос, но слов разобрать невозможно.
