Текст книги "Наш дорогой Роман Авдеевич"
Автор книги: Даниил Гранин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
Когда-то, Первого мая, автору доверили нести портрет Романа Авдеевича. В те времена демонстранты носили портреты всех членов и кандидатов наподобие хоругвей. Несли по всему городу, до трибуны. Несущим давали пятерку и отгул, словом, какое-то поощрение. Прошли площадь, стали расходиться, и автор с мужиками завернули в какой-то подъезд отметить праздник. Раздавили одного "малыша", другого, потрепались, разошлись, портрет же забыли под лестницей. От этого у автора потом были неприятности, выговор влепили и никакого отгула. И вот сейчас портрет этот сидел перед ним. То ли автор волновался, то ли хватил лишнего по дороге для смелости, но такое возникло воображение, что от радости автор руки раскрыл, просиял, готовый схватить и нести в местком эту невесть откуда появившуюся находку.
Роман Авдеевич от такого восторга закивал благосклонно и привстал навстречу автору.
Как потом выяснилось, стоял он на скамеечке, но все равно обнаружилось пугающее несоответствие. Пока Роман Авдеевич сидел, все выглядело нормально. Теперь же голова и особенно белое гладкое эмалированное лицо не годились маленькому туловищу ребенка. За это время он превратился в карлика. Но уменьшался он непропорционально. Корпус его сплюснуло, грудь, плечи раздались вширь. Ножки стали крохотные, череп же остался прежним. Все исказилось, как в потешном зеркале, в комнате смеха, памятной автору с детства, когда из всех зеркал, куда ни посмотришь, повсюду тара щились уродцы, то вытянутые, то перекошенные, на паучьих ножках, с тонкой шеей.
Первое чувство был страх, вернее испуг, но Роман Авдеевич принял это за страх и был доволен. Он любил, когда его боялись. Его всегда боялись.
Автор вдруг очнулся, словно стряхнул с себя наваждение,– без селектора, референтов, микрофона, охраны Роман Авдеевич был просто плюгавик, смешно упакованный в костюмчик с галстучком. Каким образом этот сморчок мог командовать огромным городом и этот город трепетал и стонал от него, ловил каждое его слово, вникал в скрытый смысл? Вникали и находили!
Было стыдно. Автор чувствовал себя униженным.
– ...Фотоматериалами я тебя обеспечу,– говорил Роман Авдеевич.– Документов навалом. Главное, не тушуйся. Реальная сила у нас. Я предупреждал, не выпускайте интеллигентов на свободу! Интеллигенция хуже евреев! Без нас не обойтись! Нас-то больше! – Он выкрикивал все громче, голос у него остался тот же звучный, металлический.
Через некоторое время он уселся, за обрезом стола превратился в человека нормальных размеров.
– На Стену сейчас клевещут, хотя она олицетворяет могущество нашей Родины и социализма. Такого сооружения нигде нет. Поэтому и ополчились на нее. В народе ее называют ласково так, Стена Романовна. Ты намекни, что ей следовало бы присвоить мое имя. Не стесняйся. А то мы все стесняемся. Я пострадал за рабочий класс. Надо, чтобы люди об этом узнали. У рабочего класса нет другого защитника.
Он говорил все это всерьез, пересыпая намеками на какие-то силы, без которых ничего не получится, на своих людей, которых предостаточно.
Слушать его было тягостно. Как будто он играл императора Лилипутии, играл без юмора, с нелепым текстом.
Будь автор профессионалом-историком, самая глупая похвальба такого человека имела бы свой интерес, может быть, следовало вслушаться в его угрозы и недосказанность. Но автор был всего лишь любитель, дилетант, охваченный чувством разочарования, он перестал слушать своего героя. С горечью вспоминал он, сколько времени потрачено на сборы материалов, как приходилось кланяться бывшим помощникам, выпивать с ними, расспрашивать "соратников", архивариусов, как обхаживал он разных гавриков. Все они обманули его, обманули весь город, и он, автор, тоже всех обманывал, и сам себя обманул. Стоило ли это ничтожество таких усилий, такого страха, столь ких разговоров, волнений. Хотя бы злодеем был великим... Но бывают ли злодеи великими? Вот в чем вопрос!
Собирая факты, слухи, всякие байки, автор из них старательно складывал образ своего героя. Делал он это сообразно тем чувствам страха и уныния, которые царили среди горожан. Пустоты он заполнял домыслом, домысливали тогда все, анализировали, придумывали, искали мотивы, причины... Сейчас же, когда он увидел и услышал Романа Авдеевича воочию, размеры не сошлись. Сочиненный им образ был слишком внушителен и грозен. Живой Роман Авдеевич выглядел напыщенно, глупо, нес какую-то ерунду, из этого ничтожества, из этого мусора немыслимо было собрать недавнего претендента на престол. Было стыдно и скучно. Но тут автор вдруг рассмеялся. И продолжал смеяться, хотя Роман Авдеевич побагровел, что-то прикрикнув загрозил. Автору все стало безразлично, он понял, что нет великих злодеев. Не бывает. Дайте возможность любому пакостнику, подонку получить безнаказанную власть, и он развернется не хуже Ричарда Третьего. Должность всего лишь меняет масштабы.
Злодейства может быть много, оно бывает долгим, страшным, но не великим. Глядя на Романа Авдеевича, автор думал, что если бы Сталина лишили власти, как бы он выглядел? Допустим, определили бы его счетоводом в артель, что осталось бы?..
По возвращении в наш город автора закидали вопросами. Рассказам его не поверили. Никто не мог представить Романа Авдеевича пигмеем. Насчет роскошной дачи, беседок, аллей верили, а вот про глупого, жалкого гномика не понимали. Как же он мог добраться до самого верха, ведь что-то наверное имелось! Какая-то идея нужна.
Примерно тогда автор стал замечать, что люди воспринимают эпоху Романа Авдеевича с некоторым смущением, не желая признаваться в том, что они были свидетелями всего того, что творилось. Как будто они отсутствовали, как будто они чужеземцы. Некоторые даже изумлялись – неужели это все было? Особенно молодежь. Они уверены, что весь этот абсурд – преувеличение старших, что нормальный человек не мог бы согласиться на такую жизнь.
В конце концов автор дошел до того, что сам усомнился – может быть, ничего этого и впрямь не было. Все присочинялось. Расстроенное воображение, фантасмагория... Он отправился к Стене. Она стояла неопровержимо, железобетонная, огромная. Правда, вся просверленная, пробитая большими и малыми дырами. Из отверстий со свистом врывался в город свежий ветер. Сюда приходили после работы измученные духотой, нечистым воздухом, подышать. Ходили вдоль Стены, сидели на скамейках. С годами вдоль всего сооружения образовался прогулочный маршрут. Оздоровительное общество оборудовало терренкур, насадило кусты. Не так давно Стена была закончена, сдана государственной комиссии. Строителей наградили, премировали. Вслед за этим началось обсуждение проекта сноса Стены. Проект был готов, специалисты подсчитали объем работ, он оказался грандиозным. По телевидению выступал председатель Фонда Ликвидации Стены, рассказал о масштабах Великой Разборки, какие мощные механизмы будут задействованы. Общественность поддержала его. Эффект нового детища Перестройки обещал быть замечательным.
Автор шагал и думал, что, когда Стену снесут, еще труднее будет доказать, что все описанное им было. Но, может, так оно и лучше. Перед одной из скамеек высился яркий плакат. Две пожилые женщины собирали подписи. Там стоял академик Сургучев. Они объяснили ему, что это письмо правительству с требованием сохранить Стену, иначе погибнет созданный с таким трудом терренкур, единственный в городе. Здесь образовался крайне полезный микроклимат... Листы были заполнены сотнями подписей. Сургучев взял автора под руку, и они пошли дальше. У следующей скамейки стояли школьники с алыми лентами через плечо и держали плакаты; на одном было написано: "Дайте нам дышать!". На другом: "В России хорошо только то, о чем правительство не заботится!". На алых лентах золотом было написано "Фолис". Это означало – Фонд Ликвидации Стены. Они бренчали кружками, собирая пожертвования. Они окружили Сургучева и Автора, наперебой разъясняя им, как в результате ликвидации возродится город и возникнут замечательные условия чистой экологической жизни.
– Видите, дорогой мой,– сказал Сургучев автору.– Абсурд не является привилегией минувшего времени.
Они покидали деньги во все кружки, потом вернулись к женщинам, подписали их письмо и отправились дальше, обдуваемые оздоровительными потоками воздуха из отверстий Стены.
– Какой-то кусок ее надо бы оставить,– сказал Сургучев.– И сделать надпись: "Это было", а то ведь не поверят.
