Текст книги "Жажда странствий"

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Меня это просто убивает.

Одри снова вспомнила о человеке, которого схватили у них на глазах.

Чарльз задумчиво курил сигару.

– Какое все-таки счастье чувствовать себя свободным! – сказал он.

Одри рассеянно кивнула.

К их большому удивлению, пассажиров почти не было видно. Все сидели по своим купе, глядя в окно и потягивая шампанское в обществе своих жен или любовниц. Поезд приближался к Стамбулу, и Одри становилась все задумчивее и печальнее.

В последний вечер они вышли прогуляться.

– Не верится, что это конец, – сказала она. – Казалось, целая жизнь впереди… и вот остается всего два дня…

Чарльз только теснее прижал к себе ее руку.

Все эти дни они часами говорили о политике, о книгах, о его поездках, об отце Одри и его путешествиях, о покойном брате Чарльза, об Аннабел и Харкорте, о ее фотографиях. Но теперь им казалось, что они так ничего и не успели сказать друг другу.

А завтра они уже будут в Стамбуле, послезавтра она уедет в Лондон, и Бог знает, когда они снова увидятся.

Они вошли в вагон и сели. За окном в ранних сумерках мелькали холмы, леса, сельский пейзаж, пастухи, бредущие домой со стадами овец, – вполне библейская картина.

– У меня из головы не выходит этот несчастный. Что с ним сталось?

– Вероятно, его отпустили, и он сел на следующий поезд, – рассудительно сказал Чарльз. – Перестань себя мучить, Од. Мы не в Америке. Здесь творятся странные дела.

Нельзя давать втянуть себя в них.

Подобная точка зрения во многом объясняла профессиональный успех Чарльза. Он никогда не позволял себе вмешиваться в те события, о которых писал, ограничиваясь ролью наблюдателя. В тысяча девятьсот тридцать втором году, когда японцы вторглись в Шанхай, он смог беспрепятственно оттуда выехать, потом вновь вернуться, даже не один раз, и все потому, что держался в стороне, хотя то, о чем он писал, не оставляло его равнодушным. Все это он и пытался сейчас объяснить Одри.

– Пойми, Од, это цена, которую мы платим за то, что можем здесь находиться. Мы должны делать вид, что ничего не замечаем.

– Но это же трудно! Невозможно!

– Но иначе ты рискуешь попасть в переделку.

Он вздохнул, встал, принялся ходить из угла в угол, снова сел. Сейчас другие мысли занимали его. Наступают последние часы, которые им предстоит провести здесь, в «Восточном экспрессе». А потом, всего через день, она отправится на Запад, в Лондон, а он начнет свое бесконечное путешествие на Восток Ему страстно хотелось, чтобы она поехала с ним, но он боялся и заикнуться об этом. Он посмотрел во тьму за окнами и стал думать о том, какой сказочный день они проведут в Стамбуле.

– Тебе понравится Стамбул, Од. Это удивительный город, такого ты никогда не видела.

Какое удовольствие показать ей этот город, открыть перед ней целый мир, новую, неведомую ей жизнь, дать почувствовать все неповторимое ее очарование. За ужином он только об этом и говорил, а она зачарованно слушала, думая, что хорошо бы когда-нибудь еще поехать с ним вместе в путешествие. Вернувшись к себе, оба вновь впали в уныние – печаль предстоящей разлуки, казалось, витала в воздухе. Одри все порывалась сказать, как она счастлива, что поехала с ним, и первая решилась наконец сказать то, о чем они оба так старательно умалчивали.

– Я больше не мыслю своей жизни без тебя, Чарли, – горестно вздохнула она. Он с несчастным видом смотрел на нее. – Странно, правда? Ведь мы совсем недавно познакомились.

У них обоих было такое чувство, будто они как-то незаметно для самих себя уже поженились, будто судьба наложила на них нерасторжимые узы. Наверное, природа наделила их с Чарльзом особенным, редким даром любви… Что теперь станется с этим даром?

– Я тоже не могу себе представить, как я оставлю тебя.

Он не находил себе места, тревожась за нее. Как она одна поедет домой, что ее там ждет? Почему они не могут быть вместе? Какая несправедливость!

– Правда, такая кочевая жизнь, наверное, показалась бы тебе трудной. – Он испытующе посмотрел на нее. – Смогла бы ты жить вот так, как сейчас, без корней, и чувствовать себя счастливой?

Эта мысль давно не давала ему покоя, с тех самых пор, как он уехал с мыса Антиб, и особенно занимала его в последние несколько дней, которые они провели в поезде.

Одри, как всегда, честно отвечала ему:

– Да, смогла бы. – Она грустно улыбнулась. – Если бы у меня не было семьи, о которой я должна заботиться.

– Неужели у тебя нет права на свою собственную жизнь?

Он раздражался, когда она начинала говорить о своей семье. Скажи она, что ей не нравится все время разъезжать, он бы ее понял, но эти ее вечные рассуждения об ответственности…

– Пока у меня нет этого права, Чарльз. Может быть, потом…

– Когда? Когда тебе будет пятьдесят, когда ты воспитаешь всех своих племянников? Скажи, когда тебя отпустят? Через неделю? Через год? А может, через десять лет? Не обманывайся. Од! Они никогда не дадут тебе уйти. Им с тобой слишком удобно.

Он разозлился. Почему она должна возвращаться к семье?

Почему не может остаться с ним? Это они, ее близкие, во всем виноваты. Ему даже в голову не приходило спросить себя, в каком качестве Одри стала бы его сопровождать в путешествии – ведь формально они никак не связаны, только любовь удерживает их вместе.

– Ты ничего не желаешь понять! – горестно воскликнула Одри.

Оба чувствовали себя несчастными оттого, что их путешествие подходит к концу, и некого винить, и не на кого сердиться, кроме самих себя.

– Ты правда намерен когда-нибудь жениться, Чарльз?

Она не очень-то верила в это, ну а он разве признается?

– А почему бы и нет?

– Странный подход – «почему бы и нет».

– Ну еще бы, тебе виднее, ты ведь крупный специалист в вопросах брака. А себя записала в старые девы и страшно гордишься, что готова отказаться от всей этой семейной чепухи.

– А ты бы предпочел, чтобы я бегала за тобой? Заставляла на себе жениться, да? Ты этого хочешь? Не верю!

Он подошел к ней, рывком поднял с дивана и схватил за плечи.

– Чего я хочу? Хочу, чтобы ты осталась со мной! Чтобы не мчалась из Стамбула на свой проклятый теплоход!

Ни обещаний, ни предложения, ни заверений в вечной любви… Но Одри не осуждала его. Она ничего от него не хотела, ни на что не рассчитывала, не строила на его счет никаких планов.

Она просто его любила и желала только одного – никогда с ним не расставаться. Ей не хотелось ни ехать в Лондон, ни возвращаться домой, но она не могла поступить иначе. Она снова и снова силилась ему это объяснить.

– Но ведь тебе двадцать шесть лет, ты уже взрослея и должна делать то, что хочется.

– Ничего ты не понимаешь!

Она высвободилась из его объятий и села. Он тоже опустился на диван рядом с ней. Раздражение и досада, охватившие их, постепенно улеглись.

– Чарли, любимый, не будь ты свободен, разве ты мог бы делать то, что хочешь?

Он с грустью посмотрел на нее. Конечно, он понимал. Но все его существо противилось этому.

– Видимо, порой я забываю, что мало кто пользуется такой свободой, как я.

Он помолчал. Воспоминание о Шоне как ножом полоснуло его.

– Признаться, это не самое лучшее состояние. Не буду хвастаться. Может быть, даже к лучшему, что оно тебе незнакомо.

Порой он ловил себя на мысли, что хочет иметь детей, к которым он будет привязан… и они к нему тоже. Потом, вспоминая Шона, пугался этих мыслей.

– Од… а что, если ты поедешь со мной в Китай? – с мольбой глядя ей в глаза, сказал он.

Этот вопрос поверг ее в состояние шока.

– Чарльз, в своем ли ты уме? Что подумают мои близкие?

Я не сообщила им даже, что еду в Стамбул! Они все решат, что я лишилась рассудка!

Все, кроме дедушки, подумала она. Ему-то хорошо известно, чем она руководствуется в своих поступках… Эта непобедимая страсть к скитаниям, впитанная ею с молоком матери…

Страсть, которую он, ее дедушка, ненавидит всей душой. А тут еще Китай!

– Нет, Чарльз, ты просто сумасшедший.

– Это я-то сумасшедший? Потому что не хочу расставаться с женщиной, которую люблю?! К концу года мы бы вернулись в Америку… на теплоходе из Иокогамы.

– Как я им все это объясню? Чарли, я дала слово дедушке.

Он совсем старый. Такого удара он не перенесет…

– Да, я не могу с ним тягаться. Молодые не умирают от удара, – с горечью сказал он, вдруг испытав приступ ревности к восьмидесятилетнему старику, – или от горя. Ты так ему предана? Я завидую.

– Но я и тебе предана, – тихо сказала она. – Мое сердце принадлежит тебе.

– Ну тогда подумай, и в Стамбуле дашь мне ответ.

– Чарли… – только и сказала она.

Какой смысл мучить себя, если они все равно ничего не могут изменить. Нельзя ей ехать с ним в Китай. И уже ночью, засыпая, она все твердила себе: «Нельзя, нельзя…» У них есть еще эти два дня в Стамбуле… два дня… и одна ночь, а потом она вернется домой… должна вернуться…..должна. Ей снился Чарльз, снилось, что она его ищет повсюду и не может найти. Она проснулась ночью вся в слезах и молча приникла к нему. Скоро они расстанутся, отчаяние снова охватило ее. Но она ничего не стала ему объяснять. Скажи она слово – и он уже никогда не отпустит ее от себя. А она должна вернуться.

Глава 10

Рано утром он разбудил ее, чтобы не пропустить тот момент, когда они будут въезжать в Стамбул. Проснувшись, она увидела за окном отлогий морской берег. Вода отливала золотом, и низко над ней носились чайки. А из моря, великолепный и величественный, вставал Стамбул со своими золочеными куполами, мечетями и минаретами. А когда они обогнули Сералио-Пойнт, то их взорам, точно волшебное видение, явился дворец Топкапи. Казалось, вокруг него витают призраки султанов и обольстительных восточных красавиц.

И когда экспресс медленно подтянулся к вокзалу, этот город, порождение необузданной фантазии его бесчисленных творцов, сразу дохнул на Одри пряными ароматами Востока и заворожил ее.

Потом они ехали в отель и Чарльз показывал ей Голубую мечеть, и Айя-Софию, и минареты, которым несть числа, и Колонну Константина, вознесшуюся над садами, и Большой базар.

Печаль предстоящей разлуки на время оставила Одри, она снова схватила свою «лейку» и снимала, снимала без конца.

Чарльз привез ее в «Пара палас», который нравился ему больше всех других отелей в мире. Дюжина носильщиков подхватила их багаж, и Чарльз с Одри вошли в вестибюль.

Чарльз заблаговременно заказал номера, соединенные огромной общей гостиной. Зеркала в позолоченных рамах отражали обшивку из черного дерева, причудливую резьбу и сверкающих купидонов. Даже холл здесь был украшен столь же пышно. Странно, но в этом экзотическом городе такое убранство показалось Одри вполне уместным, хотя в любом другом месте оно повергло бы ее в изумление. Когда они с Чарльзом отправились на Большой базар, Одри не уставала восхищаться всем подряд и без конца щелкала своей «лейкой». Кривые улочки, живописные виды, пряные запахи, торговцы, у которых можно купить все что душа пожелает, совершенно очаровали ее. Чарльз радовался, глядя, как жадно она впитывает новые впечатления, блаженно погружаясь в эту столь непривычную для нее атмосферу. Он повел ее в маленький ресторанчик, где они позавтракали. Оказалось, что даже турецкая кухня не пугает Одри. Все вокруг умиляло ее.

Видно, она рождена именно для такой жизни – «бродячей», как выразилась она сама, когда они, взявшись за руки, гуляли по набережной.

Потом они вернулись в отель, и тут ее вновь охватила грусть.

И даже когда они заключили друг друга в объятия, эта грусть не рассеялась.

Куда могли они спрятаться от того, что им предстояло?

Завтра утром она уезжает, и их короткий бурный роман на этом кончится, может быть, навсегда, если провидение не сжалится над ними.

Она лежала с ним рядом и тихонько водила кончиком пальца по его груди, а он пытался справиться с отчаянием или хотя бы заглушить его остроту.

– Когда ты едешь в Китай? – спросила она.

Пора было снять табу и заговорить об этом, все равно разлуки не избежать. Час пробил.

– Завтра вечером.

Вид у него был несчастный.

– Долго ли туда ехать?

– Несколько недель. Зависит от того, какие у меня там окажутся связи.

– Связи? Звучит довольно двусмысленно, – засмеялась она.

– Знаешь, ты – необыкновенная женщина. Любую другую такая мысль, наверное бы, шокировала… На самом деле это тяжелая поездка.

Отчасти он даже был рад, что она с ним не едет.

– Представляешь, ты садишься на свою роскошную «Мавританию», пьешь там шампанское, танцуешь с каким-нибудь франтом… – При этой мысли у него что-то екнуло внутри. – А я, вцепившись в ослиную холку, карабкаюсь по горам где-нибудь в Тибете.

Она посмотрела на него, и улыбка сбежала с ее лица.

– Не буду я н" с кем танцевать.

– Будешь, будешь, – грустно сказал он.

– Ты забываешь о самом главном.

– О чем?

– Я люблю тебя, Чарльз. И у меня нет никакого желания танцевать… – Она строго посмотрела на него и добавила:

– Это все равно как если бы мы с тобой были муж и жена. Во всяком случае, для меня это так.

«Не напугали ли его мои слова, – подумала она, – но все равно, я должна была ему это сказать».

– Для меня тоже.

Он произнес это так серьезно, торжественно, что она удивилась. Потом снял с мизинца золотое кольцо-печатку со своим гербом и надел ей на палец левой руки, где обычно носят обручальное кольцо.

– Храни его, Одри. Всегда.

Невозможно передать словами, что она при этом испытывала. Слезы текли у нее по лицу, когда он обнял ее, и они снова забылись в любви. Объятия их были сладостны и вместе с тем щемяще горьки. Она крепко сжимала руку с кольцом. Теперь она никогда его не снимет. Оно было немного великовато, но на пальце держалось.

Уже смеркалось, когда они встали. Чарльз предложил пообедать, но она только покачала головой. Ей слишком многое надо было обдумать. Она стояла у окна, спиной к нему, и смотрела на минареты, базары, мечети… Смотрела – и ничего не видела перед собой. Она вслушивалась в самое себя и обдумывала решение, столь важное для них обоих.

Она долго стояла у окна, а он терпеливо ее ждал. Потом подошел к ней, нежно коснулся ее плеча. Когда она к нему обернулась, он был поражен: на ее осунувшемся лице лежала печать страдания.

– Любимая…

Она поняла, что у нее нет выбора. Должно быть, она это знала еще в Венеции. Уже тогда она все решила. А может быть, и раньше.

– Я остаюсь, – сказала она, будто вынося себе пожизненный приговор. По сути, так оно и было. Однако никто ее к этому не принуждал. Она сама выбрала свой путь и сожалела только об одном – о той боли, которую это решение причинит ее близким.

Чарльз онемел. Он подумал, что ослышался.

– Что ты сказала?

– Я еду с тобой.

Ему вдруг показалось, что она даже как будто стала меньше ростом…

– В Китай?

Она кивнула.

– Это правда. Од?

Он был потрясен. Потом вдруг испугался, что она пожалеет о своем решении. Раз уж она с ним поедет, то пути назад не будет.

– Правда.

– А как же твой дедушка?

Одри вспыхнула. Вдруг он уже не хочет, чтобы они ехали вместе?

Чарльз, будто прочитав ее мысли, поспешно заговорил:

– Од, пойми, я испугался, что где-нибудь на полпути в Китай ты вдруг решишь вернуться домой.

– Нет, я не передумаю. А дедушке пошлю каблограмму, что вернусь к Рождеству. Он сможет куда-нибудь написать мне?

Чарльз кивнул.

– Только в Нанкин. Или в Шанхай. Я скажу тебе названия тех отелей, где мы будем останавливаться, и он будет писать на мой адрес. Скажешь ему, что я дама, с которой ты познакомилась в дороге, – засмеялся он.

– Чему ты смеешься? Мне ничего другого и не остается.

Он взял ее руки в свои, заглянул ей в глаза.

– Одри, ты правда этого хочешь? Ты не раскаиваешься?

Сейчас я думаю не о себе. Я-то ничего не теряю. А ты? Я ведь знаю, что для тебя значит твоя семья… дедушка… Аннабел…

– А если пробил наконец мой час? Может быть, они поймут и простят меня.

– А потом? После Китая? Что мы будем делать?

– Не знаю. Рано или поздно, но я должна к ним вернуться.

– У меня такое чувство, будто я люблю замужнюю женщину, – вздохнул он.

Его слова заставили ее улыбнуться, но она подумала, что он не так уж далек от истины.

– Ты ведь сам сказал, что мало кто пользуется такой свободой, как ты. И я не из числа этих счастливчиков.

– Наверное, поэтому я и полюбил тебя. Будь ты такой же свободной пташкой, как я, может быть, я не привязался бы к тебе так сильно.

Он ласково погладил ее по волосам, а она теснее прижалась к нему. Она взяла на себя новое бремя, бремя обязательств перед ним, но, как ни странно, это совсем не тяготило ее. Она чувствовала себя свободной, свободной как никогда, и дивилась тому, сколько счастья давала ей эта свобода.

Глава 11

Телефон зазвонил в ту минуту, когда Эдвард Рисколл собрался послушать Уолтера Жинчелаа. Горничная робко приблизилась к двери в библиотеку. Мистер Рисколл в последний месяц стал такой раздражительный… И потом, он не выносит, когда его беспокоят.

– Извините, сэр… – пролепетала она, чувствуя, как у нее дрожат коленки, а кружевная наколка сползает куда-то на ухо.

Мистер Рисколл этого терпеть не может, в последнее время его все так раздражает. Он бродит по дому, не зная, на ком сорвать злость. – Извините, сэр, – снова проговорила она, думая, что он не слышит.

– Ну! Что там еще?! – Он рявкнул так, что бедная девушка вздрогнула. – Что вы дергаетесь, черт побери! Вы мне на нервы действуете!

– Вас просят к телефону, сэр.

– Ну так узнайте, в чем дело. Говорить ни с кем не буду.

И вообще уже пора обедать. Что за звонки в такое время! Кто мне может звонить!

– Телефонистка говорит, что это междугородная линия.

Лицо у мистера Рисколла нахмурилось. «А вдруг что-нибудь с ней…» – пронеслось у него в голове. Он бросил на девушку быстрый взгляд.

– Откуда звонят?

– Из Стамбула, из Турции, сэр.

– Из Турции? Нет у меня никого в Турции! Ошибка…

Или болван какой-нибудь хочет меня разыграть. Повесьте трубку. Мне не до шуток.

Если бы звонок был из Франции, он бы, конечно, ринулся к телефону. Или из Италии… Или из Англии. Открытку от нее он получил из Рима. Но Турция… Внезапно, повинуясь чувству неясной тревоги, он медленно поднялся на ноги.

– Узнайте, кто звонит, прежде чем повесить трубку!

– Слушаюсь, сэр.

Не прошло и минуты, как она вернулась – глаза вытаращены, наколка чудом держится на одном ухе, – но на этот раз он ничего не заметил.

– Это мисс Рисколл, сэр. Из Турции.

Забыв о своей палке, он чуть ли не бегом бросился в маленькую комнату, где у них стоял столик с телефоном и возле него жесткий, неудобный стул. Мистер Рисколл считал, что поговорить по телефону можно и без особых удобств. По его представлениям, телефон существует не для болтовни, а для того, чтобы сказать несколько слов по делу, он все время твердил это Аннабел, но та пропускала его слова мимо ушей.

– Да?! – крикнул он в трубку. – Да?!

В аппарате так хрипело и трещало, что он почти ничего не слышал. От волнения он даже забыл сесть. Горничная стояла рядом, замирая от страха и не решаясь уйти.

– Мистер Рисколл?

– Да! Да!

– Вас вызывают из Турции.

– Да знаю я! Какого черта вы тянете?! Соединяйте! – прокричал он и почти тотчас же, услышав ее голос, ощутил мгновенную слабость в коленях.

– Дедушка? Ты слышишь меня?

– С трудом. Одри, куда тебя занесло, черт побери?!

– В Стамбул. Приехала сюда с друзьями на «Восточном экспрессе».

– Проклятие! Нечего тебе там делать! Когда вернешься?

Услышав его голос, такой слабый и далекий, Одри чуть было не отказалась от своей затеи. Ее охватили сомнения. Но нет, надо с ним поговорить?

– Наверное, только к Рождеству.

Ответом ей было гробовое молчание, и она испугалась, что их разъединили.

– Дедушка! Дедушка!

Он тяжело опустился на стул. Горничная бросилась вон, чтобы принести ему стакан воды. Лицо у него стало совсем серое. Верно, какие-то дурные вести, мелькнуло в голове у перепуганной насмерть девушки, а он такой старый, как он их перенесет!

– Какого черта ты там делаешь? И с кем ты там?

– На пароходе я познакомилась с очаровательной парой.

Они англичане. Мы с ними были на Антибе.

«Пусть считает, что и в Турции л с ними», – думала Одри.

– Проклятие! Почему ты не возвращаешься в Англию?

– Вернусь… только позднее. Сначала собираюсь в Китай.

– Что-что?

Горничная протянула ему стакан, но он оттолкнул ее руку.

– Ты в своем уме? Там же война! Немедленно возвращайся домой!

– Дедушка, ничего со мной не случится. Обещаю тебе. Я еду в Шанхай и Пекин. – Она сочла, что лучше не говорить ему ни про Нанкин, ни про Чан Кайши, не то он еще больше перепугается. – А оттуда прямо домой.

– Но ты же можешь снова сесть в «Восточный экспресс», доехать до Парижа, потом – на теплоход, и через две недели будешь дома. По-моему, это гораздо разумнее.

«Проклятие, – бормотал он себе под нос. – Совсем как ее драгоценный папочка!»

– Дедушка, голубчик, ну пожалуйста… Мне так в Китай хочется! А потом домой. Клянусь!

У него на глаза навернулись слезы.

– Проклятие! Ты – как твой отец! Ни капли здравого смысла! Китай – не место для женщины! Никому там сейчас не место, кроме самих китайцев. Как ты доберешься?

«Что она делает? – думал он. – Это же безумие! Вот Роланд, черт его подери, вытворял такие же штучки!»

– Мы едем поездам.

– Из Стамбула в Китай? Ты хоть представляешь, какой это путь?

– Да! Все будет хорошо!

– Что там у тебя за компания? Хотя бы приличные люди?

На них можно положиться?

– О да, вполне, уверяю тебя.

– Брось ты эти свои дурацкие уверения!

Он вне себя от гнева. Одри это понимала. Но попробуй тут что-нибудь объяснить – такое расстояние и сплошные помехи!

У нее ушло восемь часов, чтобы дождаться разговора.

– Как ты, дедушка, здоров ли?

– Здоров… Разве тебе есть дело до моего здоровья?

– Как Анни?

– Ждет ребенка. В марте.

– Знаю. Я буду дома гораздо раньше.

– Надеюсь. В противном случае можешь вообще не трудиться.

– Дедушка… Мне так жаль…

– Нет, никого тебе не жаль. Ты – как твой отец. Уж если делаешь глупости, то хоть не лги, пожалуйста. Никого тебе не жаль!

– Дедушка, голубчик, я люблю тебя…

Она заплакала. Он не мог говорить, он тоже плакал. Беззвучно.

– Что?

– Я люблю тебя!

– Не слышу!

Она слишком хорошо знала его уловки.

– Слышишь! Я говорю, я люблю тебя! И скоро буду дома…

Мне уже пора идти, дедушка. Я сообщу тебе мой адрес в Китае.

– Писать не буду, не жди.

– Просто хочу, чтобы ты знал, где я.

Он буркнул в ответ что-то неразборчивое, потом она услышала:

– Ладно.

– Передай поклон Анни.

– Будь осторожна, Одри! И друзьям своим скажи.

– Хорошо. Береги себя, дедушка.

– Придется. Кто еще обо мне позаботится?

Улыбнувшись сквозь слезы при этих словах, она простилась с ним. Чарльз, который все время, пока она говорила, стоял рядом, обнял ее. А она плакала, чувствуя себя бесконечно виноватой перед дедом за те страдания, которые ему причиняла. Хорошо, что она не видела его лица, после того как он повесил трубку. Он посидел, уставившись в стенку, потом с усилием поднялся на ноги. Казалось, он постарел лет на двадцать.

Только он снова уселся в своем кресле в библиотеке, стараясь унять дрожь во всем теле, зазвонили у парадной двери.

Мгновенно выйдя из себя, он крикнул горничной:

– Кого там черт принес?

Вид у него был ужасный, лицо совсем побелело. Дворецкий поспешил к двери. Пришли Аннабел с Харкортом. Они были приглашены к обеду.

– Какая нелегкая вас принесла? – гаркнул мистер Рисколл.

Аннабел съежилась. Она и так себя ужасно чувствует, а тут еще дед ни с того ни с сего набросился на них.

– Дедушка, пожалуйста, не кричи. Ты ведь пригласил нас к обеду. Ты что, не помнишь?

– Не помню! По-моему, вы это сами сочинили, чтобы пообедать у меня на дармовщину! – бросил он язвительно, глядя на внучку.

Аннабел вспыхнула, казалось, сейчас она хлопнет дверью и уйдет. Харкорт поспешил успокоить ее и зашептал:

– Не обращай внимания… Ты ведь его знаешь… В его возрасте…

– Что вы там бормочете у меня за спиной! Что за невоспитанность, черт побери! – рявкнул мистер Рисколл. – Звонила твоя сестра. Вернется к Рождеству.

Пока они не вошли в столовую и не заняли свои места, он не проронил больше ни слова.

– Но ведь она хотела вернуться через несколько недель…

Что случилось?

Аннабел, разумеется, сразу переполошилась. Что, если Одри влюбилась там в кого-нибудь и вышла замуж? Аннабел рассчитывала, что сестра скоро вернется. Дома ужас что творится, а они с Харкортом хотели бы поехать отдохнуть. Нет, Од должна вернуться и пожить у них с Уинстоном… Не говоря уже о том, что надо нанять новую няню, и кухарку, и шофера. Анни сама никогда не могла с этим справиться, а если даже ей удавалось найти приличную прислугу, то она у нее в доме долго не задерживалась. Нет, решительно Од должна вернуться.

– Что она там делает? И вообще, где она? В Париже? В Лондоне?

Мистер Рисколл придал своему лицу осуждающее выражение, хотя на самом деле был очень доволен, что может досадить Аннабел.

– Нет, она в Турции.

– Ради всего святого, каким ветром ее туда занесло? – удивился Харкорт.

– Села с друзьями на «Восточный экспресс» и махнула в Стамбул. А теперь едет в Китай.

– Что-что? – взвизгнула Аннабел, а Харкорт только что рот не разинул от изумления и тотчас принялся осыпать Одри упреками:

– Слишком уж она у вас независима. Следовало бы ограничить ее свободу, в ее же интересах. Что подумают люди? Молодая девушка едет в Китай одна! Это же просто неприлично!

«Ишь разошелся, – думал мистер Рисколл. – Сейчас я тебе покажу!»

Его сжатая в кулак рука тяжело опустилась на стол.

– Гораздо более неприлично говорить в таком тоне о моей внучке в моем доме! И вообще, я был бы вам весьма признателен, если бы в дальнейшем вы потрудились держать свое мнение при себе. У Одри столько силы духа, воли и мужества, что вам и не снилось. По сравнению с ней Аннабел просто мокрая курица, хоть она мне и внучка. Поэтому вам лучше просто помолчать. И не обременяйте себя этими семейными обедами в моем доме. Ваши постные лица и ее хныканье, – он пренебрежительно ткнул пальцем в сторону Аннабел, которая открыла рот и во все глаза глядела на деда, – вызывают у меня несварение желудка.

Он тяжело поднялся на ноги, нашел свою палку и прошествовал в библиотеку, с размаху хлопнув дверью. Аннабел, вся в слезах, выскочила из-за стола, схватила сумочку и бросилась вон. Харкорт едва успел ее догнать. Пока они ехали домой, в Берлингем, она все время плакала, обвиняя мужа, который по своей слабохарактерности не мог защитить ее от нападок деда, и бранила Одри.

Харкорт счел за лучшее не возражать ей и, как только они вернулись домой, под благовидным предлогом улизнул. Втайне от всех он навещал некую хорошенькую и весьма темпераментную молодую особу. Аннабел, естественно, и понятия об этом не имела. Как и Эдвард Рисколл. Впрочем, старику все это было глубоко безразлично. С тех пор как ушли Аннабел с Харкортом, прошло уже несколько часов, а он все сидел в библиотеке, думая об Одри. И в его сознании образ внучки соединялся с образом Роланда, ее отца. Она сейчас в Китае… Он помнит… Да, Китай.

Одна ли она там или с Роландом?.. Запамятовал… Как ему ее не хватает!