Текст книги "Обещание страсти"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 8
– Кофе?
– Чай, если можно.
Кизия улыбалась Лукасу Джонсу, пока тот наливал в кружку горячей воды и подавал ей пакетик с заваркой.
В номере – следы частых гостей: полупустые бумажные стаканы с чаем и кофе, крошки сухого печенья, пепельницы, до краев набитые шелухой арахиса и старыми окурками; видно, баром здесь пользовались часто. Скромная гостиница, комната не отличается большими размерами, но проста и удобна. Интересно, сколько он тут прожил? Наверняка сказать трудно: может, уже год обустраивал свое жилище, а может, переехал только сегодня. В номере было достаточно еды и напитков, но ничто не казалось личным, будто вовсе не принадлежало ему, разве что одежда на плечах, блеск в глазах, чай в пакетике, который он подал ей, – и больше ничего.
– Пожалуй, закажем завтрак наверх. Она опять улыбнулась ему поверх чашки чая и спокойно на него посмотрела.
– Честно говоря, я не очень голодна. Можно не торопиться. Между прочим, мне понравилась ваша речь вчера вечером. Вы так естественно вели себя перед аудиторией. Вы мастерски излагаете сложные вещи человеческим языком, без морализаторства. Это искусство.
– Спасибо. Приятно слышать. Думаю, что все это лишь вопрос практики. Я часто выступал перед людьми. Вам впервые пришлось слышать о реформе тюрем?
– Не совсем. Я сделала две статьи о беспорядках в тюрьмах Миссисипи. Наглая попалась компания.
– А, я помню. На самом деле это к реформе тюрем не имеет никакого отношения. Я думаю, уничтожение системы тюрем в теперешнем ее виде – единственное разумное решение. Сейчас их существование просто бессмысленно. Я работаю в настоящее время над мораторием на строительство новой тюрьмы, вместе с очень хорошими людьми. Придется ехать потом в Вашингтон.
– Вы давно живете в Чикаго?
– Семь месяцев. У меня тут что-то вроде главного офиса. Когда я здесь, работаю в гостинице: веду телефонные переговоры, да мало ли можно сделать, не выходя из номера. Книгу свою последнюю здесь писал – просто заперся на месяц и с головой погрузился в работу. Потом, конечно, мое затворничество кончилось и я таскал рукопись с собой, дописывая в самолетах.
– Вам много приходится ездить?
– Большую часть времени. Но приезжаю сюда, как только удается сбежать. Здесь можно скрыться от любопытных глаз и расслабиться.
Глядя на него, трудно было поверить, что он делал это часто. Он не был похож на тех, кто знает, как остановиться или где. За внешним спокойствием любой почувствовал бы неистовую внутреннюю силу этого человека. У него была привычка спокойно сидеть, почти неподвижно, наблюдая за собеседником. Но это больше походило на меру предосторожности – так животное нюхает воздух, готовясь к атаке или чуя приближение врага: оно неподвижно, но готово вскочить через мгновение. Кизия тоже чувствовала его настороженность – не было непринужденности. Веселость в его глазах сейчас тщательно замаскирована.
– Знаете, меня удивило, что они прислали женщину для работы над статьей.
– Это шовинизм, мистер Джонс? – Она сама удивилась своей шутке.
– Нет, просто любопытно. Одно из двух: либо вы хороший журналист, либо вас не послали.
Высокомерный тип, и в книге, вспомнила она, чувствовался некоторый налет самодовольства.
– Ни то, ни другое, просто им понравились мои статьи в двух прошлогодних выпусках. Я думаю, вы можете смело сказать, и не ошибетесь, что я не обходила стороной эту тему… извините за каламбур.
Он широко улыбнулся и почесал затылок.
– К черту этот разговор.
– Ну, назовите это взглядом со стороны.
– Не думаю, что звучит лучше. Со стороны вряд ли виднее… или вам так лучше видно? Жизни по крайней мере в таком подходе меньше. По мне – гораздо лучше торчать в самой гуще толпы. Либо протиснешься, либо нет – другого не дано. В сторонке… так безопасно, ничего толкового все равно не выйдет. – Его глаза сверкали, губы улыбались, момент был серьезным. – Дайте подумать… я читал ваши статьи… кажется… они могли быть в «Плейбое»?
Он мгновенно смутился: она меньше всего подходила для «Плейбоя», даже тексты этого журнала с ней никак не вязались, но он точно видел там ее статью, и совсем недавно.
Кизия кивнула в знак согласия и, усмехнувшись, сказала:
– Об изнасиловании. С сочувствием к мужчине, для разнообразия. Или в ответ на лживые обвинения психованной женщины, которая от нечего делать притащила его к себе домой, потом выгнала и принялась орать, что ее изнасиловали.
– Верно. Я помню это место. Мне понравилось.
– Да ну! – Она чуть не рассмеялась.
– Послушайте. А ведь я подумал, что это писал мужчина. Очень похоже на мужскую точку зрения. Поэтому и решил, что брать у меня интервью прилетит мужчина. Я не из тех, кому для разговора присылают журналисток.
– Почему нет?
– Потому что иногда, милая леди, я веду себя как дерьмо. – Он рассмеялся низким, мягким смехом.
– Так, значит, вот вы чем занимаетесь? Вам нравится?
Он неожиданно по-мальчишески смутился и отпил кофе.
– Да, пожалуй. По крайней мере иногда. А вам самой писательство кажется заманчивым?
– Да. Я люблю писать. Но «заманчиво» звучит как-то неубедительно. Это совсем не хобби. Во всяком случае, для меня. Для меня это важно. Очень. Настоящее что-то, в отличие от всего остального.
Она почувствовала себя совершенно беззащитной под его неподвижным взглядом, как будто он незаметно подвинул к ней свой стол, и не она, а он берет у нее интервью.
– То, что я делаю, и для меня важно. И реально.
– Это видно по книге.
– Вы читали? – Он, казалось, удивился. Она кивнула.
– Мне понравилось. – А он забавный…
– В последней меньше эмоций и больше профессионализма. Я, кажется, понял, как нужно писать.
– Первые книги всегда чересчур эмоциональны.
– У вас есть книги? – Опять они поменялись ролями.
– Нет – пока. Скоро будут, надеюсь. – Вдруг ей стало тоскливо. Она занималась литературной работой, трудилась в поте лица семь лет, а он играючи написал, да не одну, а целых две книги. Кизия завидовала. Этому и еще многому другому. Его стилю, смелости, умению стоять на своем и с головой уйти во что верит… но ведь ему нечего терять… Она вспомнила о покойной его жене, о ребенке и вся задрожала от сознания того, что где-то внутри него спрятана нежность, очень глубоко спрятана.
– Еще один вопрос, и перейдем к вашему интервью. Что означает "К"? Так или иначе, К.-С. Миллер – не похоже на имя.
Она рассмеялась и чуть было не решилась выложить ему всю правду: я Кизия, Кизия Сен-Мартин. «К.-С. Миллер» – псевдоним. Он был из тех, кому говорят только правду. Иначе не получается, да и не хочется лгать. Но нельзя терять голову. Глупо все испортить ради одного мгновения искренности. Не совсем обычное имя, это правда… но ведь он мог видеть ее фото где угодно, когда угодно, и в следующее мгновение он бы…
– "К" – значит Кейт, любимое имя тетки.
– Кейт. Чувственное имя. Кейт Миллер. Чувственная Кейт Миллер.
Он засмеялся, прикурил сигарету, а она поняла, что он смеется над ней, но по-доброму. Взгляд его опять напомнил ей отца. Невероятно, но они были похожи… может, смеялись одинаково… Или одинаково бескомпромиссно смотрели на Кизию, будто зная все ее секреты, ожидая, что она сама раскроется и все выложит. Но что он мог знать? Да ничего. Она прилетела взять интервью, и зовут ее Кейт.
– О'кей, мисс, закажем завтрак и займемся делом.
Забавы и игры кончились.
– Прекрасно, мистер Джонс, я готова. – Она достала блокнот с записями, сделанными прошлым вечером, ручку и облокотилась на спинку стула.
Два часа пылко, но путанно рассказывал он о шести годах, проведенных в тюрьме. О том, каково жить, будучи осужденным на неопределенный срок: как он объяснил, калифорнийский феномен состоял в том, что человека осуждали по статье на срок «от пяти – пожизненно» или «от трех – пожизненно» и точный срок предоставляли определять специальному совету или тюремным властям. Даже судья, выносящий обвинительный приговор, не вправе определять срок, который человек проведет в тюрьме. Осужденный на неопределенный срок мог состариться в тюрьме – многие так и жили, забытые, потерянные, не надеясь уже на реабилитацию и свободу, вообще ни на что не надеясь. В конце концов наступает момент, когда и это не имеет никакого значения.
– Но меня не забудешь. – Ухмылка искривила его лицо. – Они не чаяли от меня избавиться. Я был как соринка в глазу. Кому нужен заводила?
Лукас подбил заключенных требовать лучших условий труда, справедливого разбора дел, нормальных условий для встреч с женами, возможностей для учебы. Они выдвинули его своим делегатом.
Рассказал о том, за что сидел, – на редкость бесстрастно:
– Двадцати восьми лет от роду я был все еще дурак дураком. Жизнь, казалось, надоела, все равно хорошо я бы не кончил. Мертвецки пьяный, накануне Нового года, ну и… дальше вы знаете. Вооруженный грабеж, если не сказать больше. С незаряженным пистолетом залезли в винный магазин, взяли два ящика виски, ящик шампанского и сотню долларов. Деньги я брать не хотел, но мне всучили. Я только хотел достать выпивку, чтобы хорошенько отпраздновать с приятелями Новый год. Потом пошел домой и расслабился. А после полуночи меня взяли… Счастливый Новый год вышел. – Он сконфуженно улыбнулся, а потом опять лицо стало серьезным. – Сейчас смешно, а тогда было не до смеха. Представляете, сколько сердец разбивается, когда близкий человек ведет себя подобным образом…
Во все это трудно было поверить. Конечно, он поступил тогда безобразно. Но шесть лет за решеткой и смерть жены из-за каких-то трех ящиков спиртного? Внутри у нее все медленно перевернулось, а в сознании всплыли сцены обедов в «Ля Гренвиль», «У Максима», приемы, коктейли… Завтраки, обходившиеся в сотню долларов, реки вина и шампанского, которое потом никто и под дулом пистолета пить уже не мог…
Лукас естественно перешел к воспоминаниям юности, проведенной в Канзасе. Ничем не примечательный период, самыми большими проблемами были рост и любознательность – и то и другое не соответствовало его «возрастной группе». Вопреки опасениям Симпсона, что Джонс окажется воином-одиночкой, Кизия нашла в нем искреннего и простого собеседника. Через некоторое время она почувствовала, что знает о нем буквально все, и бросила вести записи. Гораздо легче разглядеть душу человека, когда сидишь и просто слушаешь: политические взгляды, интересы, мотивы, случаи из жизни, люди, которых он любит, и те, кого ненавидит. Потом она вспомнит все до мельчайших подробностей.
Больше всего поразило Кизию то, что он ни о чем не жалел. Решительный, гневный, заводной, заносчивый, жесткий. Но одновременно верный своим убеждениям и ласковый с людьми близкими. А еще он любил посмеяться. Баритональный смех его часто звучал в гостиной; Кизия расспрашивала, а он развлекал ее воспоминаниями из далекого прошлого. Только в начале двенадцатого он потянулся и встал.
– Как ни жаль, Кейт, но пора закругляться. В полдень у меня встреча с новой группой, нужно еще кое-что подготовить. Может, вам интересно еще послушать? Вы редкий слушатель. Или пора в Нью-Йорк? – Он кружил по комнате, рассовывая по карманам листы и ручки, через плечо бросая на Кизию взгляды, которые обращают только к другу.
– Хотелось бы успеть и то и другое. Мне надо возвращаться, но очень хочется послушать. Какая группа?
– Психиатры. Сообщение из первых рук о психологических последствиях заключения. Им всегда хочется знать, насколько реальна угроза хирургического вмешательства при душевных заболеваниях в тюрьмах. Они обязательно об этом спросят.
– Вы имеете в виду фронтальную лоботомию?
Он кивнул.
– Часто встречается? – Ее потрясло это сообщение.
– Не часто, но это уже много. Лоботомия, шоковая терапия – полно всякого безобразия. Она мрачно кивнула, взглянула на часы.
– Пойду соберу вещи, встретимся на месте.
– Вы остановились в гостинице?
– Нет, мой агент снял квартиру.
– Это гораздо удобнее.
– Конечно.
– Подбросить? – спросил он ненавязчиво, когда они шли к двери.
– Я… нет… благодарю, Люк. Мне нужно по пути заскочить в несколько мест. Встретимся в зале.
Рассеянно кивая, он нажал кнопку и в ожидании лифта проговорил:
– Интересно было бы взглянуть на вашу статью, прежде чем она выйдет.
– Попрошу своего агента выслать вам первые же оттиски, как только появятся.
Они расстались перед гостиницей, и Кизия остановила на углу такси. Теплый, ясный осенний день был так хорош для прогулки, если бы время не поджимало, она обязательно прошлась бы пешком. Подъехав к дому, она увидела парусные шлюпки, скользящие по глади озера.
Гулкое эхо шагов раздавалось в призрачных комнатах, когда она бегом взлетела на второй этаж за дорожной сумкой, натянула чехол на кровать, опустила шторы. Рассмеялась, подумав, что сказал бы Люк, увидев ее манипуляции. Это не соответствовало имиджу Кейт. Что-то подсказывало ей, что он бы не одобрил. Может, удивился бы, а может, они вдвоем сняли бы чехлы с мебели, растопили камин, она сыграла бы что-нибудь на громадном рояле там, внизу, чтобы хоть как-то оживить квартиру. Приятно мечтать о том, как бы они с Люком проводили время. Он из тех, с кем здорово подурачиться, посмеяться, хорошенько расслабиться. Люк нравился ей, но он ничего о ней не знал. Кизия чувствовала себя в безопасности, счастливой, и в голове сам собой складывался материал.
Речь Люка была интересной, и группа внимательно слушала. Она кое-что записала и принялась рассеянно ковыряться в тарелке. Люк сидел за длинным, уставленным цветами столом, помешавшимся на середине комнаты, Кизия – неподалеку. Он время от времени поглядывал на нее, озорно улыбаясь изумрудно-зелеными глазами. Вдруг неожиданно поднял бокал и подмигнул ей. И Кизия чуть не рассмеялась. Ей показалось, что она знает его лучше, чем все присутствующие, а может, лучше, чем кто-либо на свете. Он так много рассказал о себе утром, открыл ей путь в святая святых – вопреки пророчествам Симпсона: тот утверждал, что Лукас и близко ее не подпустит. Как стыдно, что она не может ответить ему взаимностью.
Самолет улетал в три часа, значит, в два ей нужно уходить. Как только он договорил, она встала. Лукас сидел на возвышении, окруженный, как всегда, толпой поклонников. Она подумала, что хорошо бы уйти незаметно, но это будет невежливо. Ей самой хотелось сказать что-нибудь напоследок. Нечестно просто так ускользать от человека, который почти четыре часа исповедовался перед тобой. Но еще труднее протиснуться к нему сквозь толпу. Когда она все-таки пробралась, то оказалась прямо за ним. Лукас оживленно с кем-то беседовал. Кизия легонько коснулась его плеча и удивилась, когда он вдруг отпрянул. Лукас совсем не походил на человека, которого можно испугать.
– Нет ничего страшнее после шести лет за решеткой. – Губы растянулись в улыбке, глаза же остались серьезными, едва ли не испуганными. – Я нервничаю, когда кто-то стоит за спиной. Рефлекс, ничего не поделаешь.
– Извини, Люк. Я просто хотела попрощаться.
Мне пора на самолет. – Она и сама не заметила, что вдруг перешла на «ты».
– О'кей, одну секунду.
Он встал, чтобы проводить ее в вестибюль, а Кизии пришлось вернуться за пиджаком. Но Люка по пути перехватили, и он застрял, пока она пробиралась к двери. Больше Кизия ждать не могла. Вежливо это или нет, но нужно идти. Опаздывать на самолет ей совсем не хотелось. Взглянув на Лукаса в последний раз, она выскользнула в вестибюль, взяла у швейцара свою сумку и вышла к такси.
Села на заднее сиденье, улыбаясь своим мыслям. Поездка оказалась на редкость удачной, и материал должен получиться отличный.
Она даже не заметила, что вслед за ней из гостиницы выбежал Лукас и, поняв, что опоздал, явно расстроился.
– Черт! – рассердился он. – Ну ничего, мисс Кейт Миллер. Поглядим еще, – сказал он, шагая назад к дверям.
Она понравилась ему. Такая беззащитная и забавная… как крошечная куколка, которую хочется подбрасывать в воздух и ловить.
– Вы догнали леди, сэр? – Швейцар видел, как он вылетел следом за ней.
– Нет. – Лукас почти смеялся над самим собой. – Но обязательно догоню.
Глава 9
– Звонил мне? Что значит – звонил мне? Я же только что вошла. Откуда он узнал телефон? – Кизия в гневе чуть не накинулась на Симпсона, с явно несправедливыми упреками.
– Успокойтесь, Кизия. Он звонил час назад, уверяю вас, звонил в редакцию журнала, и ему наобум дали мой телефон. Ничего страшного не произошло. Разговаривал вежливо. – Симпсон позвонил ей, чтобы расспросить о поездке и сообщить эту новость.
– Чего же он хотел? – спросила она о звонке Джонса. Вода в ванне уже наливалась, и Кизия как раз собиралась раздеться и нырнуть. Без пяти семь, а Уит сказал, что заедет за ней в восемь; они приглашены на прием.
– Ему кажется, что материал будет незаконченным без освещения митинга по поводу моратория на строительство тюрьмы. Митинг состоится завтра в Вашингтоне; Джонс сказал, что будет признателен, если вы напишете и о нем. Пожалуй, он прав. Если уж вы были в Чикаго, чего стоит слетать на полдня в Вашингтон?
– Когда нужно там быть? – И невольно добавила про себя: «А он упрямый… И к тому же эгоист».
Она набросала статью в самолете и была довольна собой и им. Теперь же восторг ее испарялся на глазах. От человека, который принялся разыскивать ее, едва она приземлилась, вряд ли можно ждать деликатности.
– Митинг завтра вечером.
– О Боже! Если я полечу самолетом, меня обязательно заметит какой-нибудь журналист из этих светских проныр и подумает, что я лечу на прием. Станет приставать с расспросами – и все пропало.
– По пути в Чикаго ничего не случилось, правда же?
– Слава Богу, нет, но Вашингтон ближе к дому, вы понимаете, чем это грозит. В Чикаго я раньше не бывала. Может, поехать на машине, и… О Господи, ванна! Перелилась. Простите, минуту…
Симпсон подождал, пока она бегала выключать воду. Кизия нервничала – видно, в Чикаго ей было нелегко. Но полезно. Сомнений быть не может. Она вела себя смело, взяла-таки интервью и лишь по случайности осталась неузнанной. Теперь Кизия сможет делать столько интервью, сколько захочет. И Джонс был явно доволен ее работой. Он, кажется, сказал, что они проговорили четыре часа. Кизия была, без сомнения, на высоте: говорил Лукас о «мисс Миллер», значит, он не имеет представления, кто она на самом деле. Нет никаких поводов для волнений.
– Вы не утонули? – спросил он, когда Кизия снова взяла трубку.
– Нет. – Она устало рассмеялась. – Даже не знаю, Джек, простите, что собиралась на вас наброситься, но мне действительно страшно проделывать подобные штуки рядом с Нью-Йорком.
– Но ведь интервью прошло удачно.
– Да, очень. Как думаете, без этого моратория и правда не обойтись или Лукасу Джонсу понадобилось привлечь побольше внимания к своему «звездному» турне?
– Думаю, он дело говорит. Это обозначит еще одну сферу его деятельности и придаст материалу значимость. Атмосферу создаст, на худой конец. Конечно, смотрите сами, но мне кажется, хуже не будет. Я знаю, чего вы боитесь, но посудите сами, в Чикаго все было в порядке, а вы – вы для него К.-С. Миллер, и только.
– Кейт. – Она улыбнулась.
– Что?
– Ничего. Так, вспомнила. Может быть, вы и правы. Когда начало? Он сказал?
– Нет. Он вылетает из Чикаго завтра утром. Она задумалась на минуту, потом кивнула, говоря в трубку:
– О'кей, решено. Только на скоростном поезде, так безопаснее. А вечером успею вернуться.
– Отлично. Сами позвоните Джонсу или мне позвонить? – Он хотел знать ответ.
– Зачем? Чтобы успеть найти другого биографа?
– Ну, Кизия, не стоит язвить. – Симпсон хмыкнул неожиданно для самого себя. – Он, кажется, хотел встретить вас в аэропорту.
– К черту!
– Что? – Симпсон опешил. Меньше всего он ожидал от Кизии Сен-Мартин подобных выражений. Безусловно, он и сам позволял себе кое-что, но все же был несколько старомоден.
– Прошу прощения. Я сама позвоню. Будет лучше встретиться с ним на месте, не в аэропорту.
– Разумно. Подыскать вам жилье? Если остановитесь в отеле, счет пошлем в редакцию, а заодно и билет на самолет пусть оплачивают.
– Не надо. Я вернусь домой, А та квартира в Чикаго просто шикарная. Если ее привести в порядок, получится неплохое жилище.
– Когда-то было неплохое… Было когда-то. Рад, что вам понравилось. Хорошие были времена… – Он задумался на мгновение, но вскоре опять заговорил по-деловому: – Значит, завтра ночью вернетесь?
– Если пронесет.
Ей вдруг захотелось навсегда вернуться в Сохо, к Марку. Вот была жизнь! А сегодня придется идти на прием в «Эль Марокко» с Уитом. Хантер Форбиш и Джулиана Ватсон-Смит объявляли о своей помолвке. Будто и так никто не знал. Двое самых скучных, самых богатых людей в городе. К несчастью, Хантер приходился Кизии троюродным братом. Вечер ничего хорошего не предвещал, одно радовало: «Эль Марокко» – забавное место. Она не была там с прошлого лета.
Но эти бессловесные уроды не просто решили объявить о помолвке, они придумали тему для приема: черное и белое. Как здорово было бы тогда же показаться с Джорджем, ее партнером по танцам в Сохо. Черное и белое… Или попросить этого Лукаса сопровождать ее – его черные волосы и ее белая кожа… Придет же такое в голову! Да, тогда лавины сплетен хватило бы газетам на год. Нет, ей, видно, придется остановиться на Уитни. Хотя с Люком было бы интереснее. Он наверняка смутил бы всех и сразил наповал. Кизия рассмеялась в голос и залезла в ванну. Она решила позвонить ему, когда оденется, сказать, что встретится с ним завтра в Вашингтоне. Но сначала надо одеться, это отнимет уйму времени. Она уже давно решила, в чем пойдет на прием. Кремовое платье, отделанное кружевом, лежало на кровати. Сильно декольтированное, умеренно роскошное, с черной муаровой накидкой. Новое колье и серьги, которые она купила на прошлое Рождество. Гарнитур из оникса в сочетании с благородными камнями – есть и бриллианты. Лет в двадцать восемь она перестала ждать, что, кто-то подарит ей подобные вещи. И стала покупать сама.
– Лукаса Джонса, пожалуйста. – Она подождала, когда его позовут к телефону. Голос у нее был сонный. – Люк? Ки… Кейт. – Она чуть не сказала «Кизия».
– Не знал, что вы заикаетесь. Оба рассмеялись.
– Просто я тороплюсь. Мне звонил Джек Сим-пеон. Я приеду завтра и напишу про мораторий. Почему вы утром не сказали о своих планах?
– Не пришло в голову, пока вы не уехали. – Он улыбался. – Я подумал, что выйдет неплохая концовка для материала. Хотите, я встречу вас в аэропорту?
– Нет, спасибо. Было бы здорово. Но лучше скажите, где все будет проходить, – там и встретимся.
Она записала под диктовку адрес, стоя перед зеркалом в кремовом с кружевом платье и черной муаровой накидке, в изящных шелковых туфлях, в маминых бриллиантовых браслетах, по одному на руке. Ей вдруг стало смешно.
– Что смешного?
– Так, ничего особенного. Посмотрела на себя в зеркало.
– И что так рассмешило, мисс Миллер? – Он очень удивился.
– Странный у меня вид.
– Вы меня заинтриговали. Теряюсь в догадках – вы имеете в виду, наверное, пижонские кожаные ботинки с плеткой или усыпанный бриллиантами пеньюар.
– Что-то среднее. Увидимся завтра, Люк.
Когда она положила трубку, продолжая смеяться, раздался звонок в дверь – приехал Уитни, свежий, элегантный, как всегда. Ему-то ничего не стоило одеться в черно-белое: пиджак да одна из тех рубашек, которые он четыре раза в год заказывает в Париже.
– Где ты была весь день? Восхитительно выглядишь! – Они обменялись обычными сдержанными поцелуями. Не выпуская ее рук из своих, он спросил: – Новое? Не помню это платье.
– В общем, да. Я не часто его надеваю. Весь день проторчала с Эдвардом. Он оформлял мое новое завещание. – Они улыбнулись друг другу, и она взяла сумочку.
Ложь, ложь, ложь… Раньше – такого не было. Но она поняла, идя по коридору, что дальше будет еще хуже. Врать Уиту, Марку, Люку… «Может, поэтому вы и стали писать, скажите честно, Кейт? Чтобы развлечься?» Она вспомнила вопрос Лукаса и нахмурила брови. Он не обвинял – он спрашивал. Но к черту все! Не забавы ради она взялась за перо. Это настоящее.
Но насколько настоящее – вот вопрос. Если приходится прикрываться ложью.
– Готова, дорогая?
Уит ждал ее внизу. Она остановилась рядом, замерев на мгновение, глядя на Уита, но… видя перед собой глаза Люка, слыша его голос.
– Прости, Уит. Я устала. – Кизия взяла его под руку, и они пошли к поджидающему их лимузину.
В десять она была пьяна.
– Боже, Кизия, ты уверена, что стоишь на ногах? – Марина наблюдала, как она подтягивает чулки и одергивает платье в дамской туалетной комнате в «Эль Марокко».
– Конечно, уверена! – Но она едва держалась и не прекращала смеяться.
– Что с тобой случилось?
– Ничего, с тех пор как Люк… Я хотела сказать, Дюк… Черт, завтрак! – Она не успела позавтракать перед самолетом, и обеда не было.
– Кизия, ты молодцом? Хочешь кофе?
– Не-а, чай. Не… кофе. Нет! Ша-а-а-мпанско-го! – Марина расхохоталась, услышав, как та дурачится.
– Хорошо хоть, ты не буйная, когда пьяная. А то Ванесса Виллингслей надралась и обозвала Мию Хардгрейв «стервой сумасшедшей». – Марина закурила и села, а Кизия попыталась все-же запомнить эту подробность. Мия назвала Ванессу… нет, Ванесса назвала Мию, если она сосредоточится, то наберет хороший материал для колонки. А правда, будто Патрисия Морбанг беременна? Только бы не перепутать! Или кто-то другой ждет ребенка? Так трудно все держать в голове.
– О, Марина, если б ты знала, как трудно все запомнить…
Марина посмотрела на нее, улыбаясь, и покачала головой.
– Кизия, дорогая, ты не в форме. Впрочем, кто нынче в форме? Должно быть, уже начало четвертого.
– Боже, неужели? А мне рано вставать… Кошмар…
Марина опять невольно улыбнулась, увидев, как Кизия развалилась на белом сиденье в дамской комнате, словно школьница, вернувшаяся домой: кремовое с кружевом платье сбилось, как ночная рубашка, а мамины бриллианты, блистающие на запястьях, будто разгоняли скуку дождливого дня.
– Уит очень рассердится, если увидит меня пьяной!
– Скажу ему, что у тебя грипп. Я думаю, он, бедный, одно от другого не отличит. – Они расхохотались, потом Марина помогла Кизии встать на ноги. – Тебе действительно стоит поехать домой.
– Давай лучше потанцуем. Ты же знаешь, Уит отличный танцор.
– Положение обязывает. – Марина серьезно посмотрела на нее; скрытый смысл слов не дошел до Кизии. Она была слишком пьяна, чтобы расслышать или придать этому значение.
– Марина! – Кизия озорно глядела на подругу.
– Что, дорогая?
– Ты действительно любишь Хэлперна?
– Нет, девочка. Не люблю. Но мне нравится наше с ним интеллектуальное общение. Я пыталась управляться с детьми одна. И через полгода мы чуть не остались без квартиры.
– Ну хоть немножечко ты его любишь?
– Немножечко – нет. Я уж если люблю, то без «немножечко». – Марина была цинична и довольна собой.
– А кого ты еще любишь? Любовник тайный у тебя есть? Должна же ты любить? А?
– А ты? Давай о тебе поговорим. Ты любишь Уита?
– Конечно, нет. – В голове пронеслась тревога: она слишком много болтает.
– Тогда кого же любишь ты, Кизия?
– Тебя, Марина. Я люблю тебя, очень, очень, очень! – Она обвила руками шею подруги и принялась дурачиться. Марина рассмеялась ей вслед и осторожно высвободилась из объятий.
– Кизия, золотая моя, ты можешь не любить Уитни, но попросить отвезти тебя домой ты можешь, я бы так и сделала на твоем месте. Ну, вот и умница.
Они вышли из дамской комнаты, взявшись за руки. Уитни ждал их неподалеку. Он заметил неуверенность в походке Кизии еще полчаса назад, когда она выходила из зала.
– С тобой все в порядке?
– Все чудесно! – Кизия переглянулась с Мариной и подмигнула ей.
– Никто не сомневается. Не знаю, как ты, милая, а я порядком устал. Кажется, пора по домам.
– Нет, нет, ни за что. Я не устала. Давайте начнем все сначала. – Кизии вдруг стало очень смешно.
– Давайте-ка уберемся отсюда подобру-поздорову, не то завтра всплывем в колонке новостей Мартина Хэллама: «Кизия Сен-Мартин, пьяная в стельку, покидала „Эль Марокко“ прошлой ночью вместе с…» Как ты отнесешься к этому утром? – Кизия взревела от восторга в ответ на предупреждение Марины.
– Про меня не могут такое написать. – Уитни с Мариной рассмеялись, а по щекам Кизии потекли слезы.
– Почему нет? С каждым это может случиться.
– Но не со мной. Я же… Мы же с ним друзья.
– Иисус Христос ему тоже друг, готова побиться об заклад. – Марина похлопала подругу по плечу и вернулась в зал.
Уитни же, обхватив Кизию, медленно повел ее к двери, перекинув через руку черную накидку и не забыв маленькую вышитую бисером сумочку.
– Это моя вина, любимая. Надо было нам пообедать перед вечеринкой.
– Ты же был занят.
– Нет, не был. Я играл после работы в сквош в «Рэкет клаб».
– Все равно… я не смогла бы. Я была в Чикаго. – От удивления глаза Уитни округлились, он машинально поправил съехавшую с плеча накидку.
– Да, дорогая. Все верно. Конечно, ты была в Чикаго. – Он бережно вел ее, а она давилась от смеха.
Кизия ласково пошлепала его по щеке и странно как-то посмотрела.
– Бедный Уитни.
Он не обращал внимания – нужно поскорее усадить ее в такси.
Он доставил Кизию домой, легонько шлепнул по попе, подтолкнув к спальне. Одну.
– Поспите, мадемуазель. Завтра позвоню.
– Смотри не опоздай! – Она вдруг вспомнила, что завтра ей ехать в Вашингтон. С такого чудовищного похмелья.
– Держу пари, ты меня не застанешь! Раньше трех не звони.
– Позвоню в шесть!
Уитни закрыл за собой дверь, а Кизия смеясь опустилась в голубое бархатное кресло. Она была пьяна. Безнадежно, совершенно. Такое редко случалось. И все из-за едва знакомого человека по имени Люк. Завтра они увидятся снова.
