Текст книги "По велению сердца "

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

отношения с Финном приобретали особый смысл. В каком бы ключе они ни развивались

дальше – как любовь на всю жизнь или как чудесный, но быстротечный роман, – ей

требовалось сперва разобраться, что к чему, прежде чем делать этот шаг.

– Конечно, конечно, – с пониманием отозвался Финн. Поразительно, как ему это

удается – всякий раз делать так, чтобы ей было легко и хорошо. Он безоговорочно

принял предложенный ею сценарий, легко соглашался держать ту дистанцию, какая в

данный момент устраивала ее. О таком внимательном и любящем мужчине можно было

только мечтать. И вот эта мечта осуществилась. Если бы Хоуп молила небеса

ниспослать ей близкого человека (хотя она была от этого далека), то можно было

бы считать, что ее молитвы услышаны. Пока ничто в Финне не вызывало у нее

раздражения, разве что ее удивляла его нелепая идея «единого целого», но Хоуп

полагала, что так у него проявляется неуверенность в ее ответном чувстве. Но она

уже любила его, любила таким, какой он есть. Хоуп была человеком самостоятельным,

всего добилась в жизни сама и не собиралась изменять своим принципам. И еще она

знала, что столь почитаемые ею тибетские монахи отнюдь не одобрили бы эту идею.

На фуршет в музее пришло много народу. Открытие выставки было событием

примечательным. В какой то момент к Хоуп подошел главный куратор музея, и она

представила его Финну. Они оживленно разговаривали, а тем временем фоторепортеры

щелкали камерами. Хоуп Данн и Финн О’Нил были красивой парой. В этой тусовке

звездой была Хоуп, О’Нила здесь знали меньше, его имя еще не было названо вслух.

Но он и не возражал побыть в тени. Он держался естественно, доброжелательно и

непринужденно, хотя и был знаменитым сэром Финном О’Нилом. Его нельзя было

упрекнуть в высокомерии или снобизме. Он с легким сердцем и даже с гордостью

позволил Хоуп блистать на этом рауте, а сам с удовольствием беседовал с разными

людьми, делясь впечатлениями от выставки. И в такси по дороге в отель настроение

у него было прекрасное. Наутро им предстояла поездка на Кейп-Код.

– В такой толпе я по тебе начинаю скучать, – пожаловался он, когда Хоуп приникла

к нему на заднем сиденье. Она получила удовольствие от вечера и была горда тем,

что Финн находился рядом. Ей нравилось вновь быть не одной. Хоуп уже привыкла

быть самодостаточной, но как же здорово, что есть Финн, даже обсудить с ним

прошедший вечер – и то радость! После развода ей так этого не хватало! Любое

событие становится ярче и интереснее, если потом его можно обсудить с близким

человеком. – Ты была такая красивая! – говорил ей Финн, уже не в первый раз за

сегодняшний вечер. – И я был так горд находиться рядом! Но должен признать, я бы

все же предпочел, чтобы ты принадлежала только мне. Это чудесно, что на Кейп-Коде

мы будем одни.

– В жизни есть место всему, в этом и состоит ее прелесть, – миролюбиво

отозвалась Хоуп, положив голову ему на плечо. – Иногда непременно хочется куда

то пойти, пообщаться с людьми, а в другое время хорошо побыть наедине.

– А я не желаю делить тебя с твоими поклонниками! – поддразнил он. – Я

предпочитаю быть наедине с тобой. Для нас с тобой все еще в новинку, все свежо,

а когда рядом другие, это похоже на вторжение чужеземцев.

Хоуп льстили слова Финна, но ей определенно нравилось и общение с коллегами, она

была совсем не против хотя бы изредка побыть в центре внимания. С тех пор как

она вернулась в профессию, это и была ее жизнь, хотя и минуты уединения она

ценила не меньше. Но ее тронуло, что Финн так жаждет быть с ней одной и

наслаждаться этими мгновениями. Вот на Кейп-Коде у них таких мгновений будет

достаточно.

– У тебя, между прочим, тоже есть почитатели, – улыбнулась Хоуп, и Финн

пристыженно повесил голову, чего она от него уж никак не ожидала. Она частенько

удивлялась, что для человека такой известности и такой яркой внешности он

начисто лишен нарциссизма, по крайней мере, ей так казалось. Он не был ни

эгоистом, ни эгоцентристом, он гордился ее успехами, скромно отзывался о своих и

не стремился быть в центре внимания. И если у него были какие недостатки –

которые ей еще предстояло открыть, – то завышенная самооценка среди них явно не

числилась. «Финн – настоящее сокровище», – заключила Хоуп.

На другой день в девять утра они выехали на Кейп-Код. Для этой цели был на

неделю взят напрокат джип, поскольку Хоуп не пользовалась машиной в Нью-Йорке.

Когда ей требовалась машина, она брала ее напрокат. В городе это было разумнее,

а на море она ездила нечасто. Вот и теперь она не была там с сентября, целых

четыре месяца. Тем с бо’льшим нетерпением она ехала туда сейчас с Финном, и ее

особенно будоражила мысль провести несколько дней с ним вдвоем, вдали от всех. И

для Финна, с его любовью к природе и уединению, с его желанием не делить ни с

кем общество Хоуп, это была идеальная перспектива.

Хоуп твердо решила не торопить события. Она решила выделить Финну комнату, в

которой она жила в детстве, по соседству с родительской спальней – Хоуп теперь

обычно располагалась в ней.

На протяжении всей совместной жизни они с Полом проводили лето в этом доме. Их

вполне устраивал этот простой и немудреный быт, хотя после удачной продажи

бизнеса Пол мог себе позволить многое. Хоуп же продолжала вести прежний образ

жизни. Она не испытывала потребности в роскоши, дорогих нарядах, вообще в каких

то излишествах. Она была человеком непритязательным и предпочитала простую жизнь.

И Финн, если верить его словам, тоже.

По дороге они остановились пообедать в «Гризуолд-Инн» в Эссексе, штат

Коннектикут, а когда подъехали к Бостону, Финн заговорил о Майкле.

– Давай заскочим к нему! – оживилась Хоуп. Она столько слышала о Майкле, что ей

захотелось с ним познакомиться, но Финн лишь рассмеялся.

– Представляю реакцию, если я заеду его повидать! Они, наверное, еще не

вернулись в Бостон. После Швейцарии он собирался с друзьями в Париж, но не

удивлюсь, если он сейчас торчит в Лондоне. Наведаемся к нему как нибудь в другой

раз. Я с удовольствием вас познакомлю.

– Буду рада, – согласилась Хоуп.

После Провиденса они проследовали через Веллфлит и прибыли на место в четыре

пополудни, как раз когда начали опускаться сумерки. Дороги были расчищены, но,

похоже, надвигался новый снегопад, и стоял жуткий холод, да еще с пронизывающим

ветром. Хоуп указывала Финну дорогу к дому. Подъездная дорожка за то время, что

Хоуп здесь не была, заросла осокой. Дом стоял довольно уединенно, в стороне от

других. В эту пору вся растительность вокруг была словно выбелена холодом, и

Финн отметил сходство пейзажа с картиной Уайэта, которую они на днях видели в

музее. Хоуп заулыбалась. Ей это сходство никогда не приходило в голову, но Финн

прав, оно действительно было. Это был старый дом типичной для Новой Англии

архитектуры, напоминающий амбар и выкрашенный в серый цвет с белыми ставнями.

Летом перед домом росли цветы, сейчас же картина была довольно унылая. Раз в

месяц в летний сезон приходил садовник, а к зиме он обрезал растения и кусты. Он

появлялся только весной – в зимний период здесь попросту нечего было делать. Из-за

закрытых наглухо ставен дом тоже имел заброшенный вид. Зато с пригорка, на

котором он стоял, открывался изумительный вид, на многие мили тянулся песчаный

пляж. Сейчас Хоуп любовалась этим видом вместе с Финном и улыбалась. Здесь ей

всегда дышалось привольно. Она обняла Финна, он наклонился и поцеловал ее. Хоуп

достала из сумки ключи, отперла дверь, отключила сигнализацию и вошла, и Финн –

следом. Ставни были закрыты, в доме было темно, и Хоуп зажгла свет.

Когда вспыхнул свет, взору Финна предстала симпатичная комната, обшитая деревом.

Доски на стенах, как и на полу, были выбелены, мебель простая и безыскусная.

Несколько лет назад Хоуп обновила обивку на порядком потертых диванах и креслах.

Теперь обивка была светло-голубая, как летнее небо, на окнах – простые

муслиновые занавески, часть стен закрывали ковры, и повсюду на стенах были

сделанные Хоуп фотографии. Простота и незатейливость обстановки и составляли

привлекательность этого дома, особенно летом, когда с океана дул ветер, а на

полу – песок, так как многие обитатели здешних жилищ ходили босиком. Идеальный

летний дом! Финн невольно заулыбался. В таком месте летом любому ребенку

раздолье. Здесь выросла Хоуп, а потом и ее дочь. В доме была просторная кухня в

деревенском стиле с круглым антикварным столом и бело-голубой плиткой на стенах

– насколько Хоуп помнила, этот кафель никогда не меняли. Одного взгляда было

достаточно, чтобы понять: это давно обжитой дом, а главное – любимый.

– Какое дивное место! – сказал Финн, обнял Хоуп и поцеловал.

– Я рада, что тебе нравится, – ответила счастливая Хоуп. – Я бы расстроилась,

если бы ты его забраковал. – Они вместе вышли на улицу открыть ставни, а когда

вернулись в дом, то в окно уже можно было любоваться фантастическим по красоте

закатом над бухтой. Финн выразил желание прогуляться по пляжу, но было уже

поздно и темно.

Они привезли с собой еду, которую купили по дороге, в Веллфлите, и теперь вместе

вынимали из пакетов коробочки и баночки. Это было похоже на семейную идиллию, и

вид у Хоуп был совершенно счастливый. Давно уже она не занималась хозяйственными

делами, а хлопотать вместе с Финном было особенно приятно. Потом Финн вышел

забрать из машины чемоданы, а Хоуп объяснила ему, куда их отнести. Финн поднялся

на второй этаж, поставил вещи и огляделся. В каждой комнате висели фотографии

Хоуп, было также много фотографий ее родителей и снимков из семейной жизни, на

которых были запечатлены Пол и Мими. Настоящий дом для семейного отдыха, который

служит верную службу не одному поколению этой семьи и согревает сердца своих

хозяев.

– Жаль, у меня в детстве не было такого дома! – посетовал Финн, возвращаясь в

кухню. С растрепанными ветром волосами он стал еще красивее. – У моих родителей

был дом в Саутгемптоне, мне там никогда не нравилось. Дом был забит антикварными

вещами, к которым мне запрещалось прикасаться. Ничего общего с летним отдыхом у

моря, с этой свободой и простором. Вот у тебя тут – другое дело.

– Да, ты прав, – улыбнулась Хоуп. – Мне здесь тоже нравится. Вот поэтому я дом и

не продаю. Я теперь редко здесь бываю, но, когда приезжаю, отдыхаю душой. – Она

бы никогда не смогла отказаться от этого дома, ведь в нем жило так много

воспоминаний и призраков прошлого. – Дом этот без особых изысков, но это мне в

нем и нравится. Летом здесь потрясающе. В детстве я целыми днями пропадала на

пляже, а потом то же самое было с Мими. Я и теперь люблю плавать и бродить по

берегу.

Хоуп говорила и одновременно делала салат, после чего были запланированы стейки

на гриле. В кухне имелось все современное оборудование, и летом они частенько

делали барбекю, но сейчас было слишком холодно. Финн накрыл на стол и развел

огонь. Немного погодя он зажарил мясо, а Хоуп разогрела готовый суп и

французский багет. Они выложили на тарелку французские сыры, так что трапеза

получилась обильная. Финн откупорил бутылку красного вина, и они выпили по

бокалу. Получился идеальный ужин в уютном доме, за которым последовали долгие

рассказы из детства перед камином.

Детство Хоуп протекало вполне традиционно, в Нью-Гэмпшире, рядом с кампусом

Дартмута, где ее отец преподавал английскую литературу. Мать Хоуп была

талантливой художницей. Детство Хоуп можно было назвать счастливым. Хоуп была

единственным ребенком в семье, впрочем, отсутствие братьев и сестер ее не

огорчало. Она замечательно проводила время с родителями и их друзьями и была

неизменным участником всех важных событий их жизни. Часто наведывалась к отцу в

его университетский кабинет. Когда Хоуп, семнадцатилетняя выпускница школы,

решила поступать в колледж Брауна, отец был огорчен, но отделение фотографии там,

бесс censored, было сильнее. Именно в колледже Хоуп познакомилась с Полом.

Когда это произошло, ей было девятнадцать, а ему тридцать семь. Они поженились.

А вскоре Хоуп потеряла родителей. Смерть обоих родителей стала для нее страшной

утратой. Отец умер от сердечного приступа, а мама, всего год спустя, от рака.

Хоуп не представляла, как будет жить без них.

– Теперь понимаешь, о чем я? – воскликнул Финн. – Вот что я называю «раствориться

в другом человеке». Вот каковы должны быть настоящие отношения! Правда, тут есть

и определенная опасность: представь, что отношения двух людей в конце концов

разлаживаются или один из партнеров умирает. Тут как у сиамских близнецов: один

не может жить без другого. – Но Хоуп эти аргументы не убедили, особенно когда в

качестве примера Финн упомянул безвременную кончину ее матери. Но Хоуп не стала

спорить. И переубеждать Финна, приводя в пример свою семейную жизнь или жизнь ее

родителей, она не собиралась. В свое время для Хоуп стала тяжким ударом потеря

родителей одного за другим. От них она унаследовала этот дом на море, а старый

викторианский особняк под Дартмутом продала. Картины своей матери она сдала на

хранение. Хорошая живопись, хотя и не в ее вкусе, но мама, бесс censored, была

талантлива. Она периодически вела курс живописи в Дартмуте, правда, преподавание

не было ее стезей, в отличие от отца, который был создан для преподавания и на

протяжении всех лет своей педагогической деятельности пользовался неизменным

уважением и любовью.

Детство и юность Финна протекали в иной обстановке. Он уже рассказывал Хоуп, что

отец у него был врачом, а мать – просто необыкновенно красивой женщиной.

– Мне кажется, мама так никогда и не избавилась от ощущения, что вышла замуж за

человека более низкого сословия. До этого она была помолвлена с одним ирландским

герцогом, но свадьба не состоялась. Ее жених погиб на скачках, и вскоре мама

вышла замуж за отца и уехала с ним в Нью-Йорк, где у него была весьма солидная

практика. Семья матери была знатной, о чем мать не переставала напоминать. Думаю,

ей был нужен титул, ведь ее отец был пэром, да и сама она могла бы стать

герцогиней, если бы не несчастный случай с ее первым женихом.

Мама часто болела, так что я в детстве видел ее мало. Мною обычно занималась

какая нибудь молоденькая нянька, их выписывали из Ирландии, а мамочка тем

временем либо находилась в депрессии, либо блистала в свете, либо пилила отца.

Мой теперешний дом в Ирландии принадлежал ее прапрадеду, и думаю, она была бы

счастлива, что он возвращен в нашу собственность. Вот почему этот дом так много

значит для меня.

Отца я очень разочаровал тем, что не захотел пойти по его стопам, но медицина –

это не для меня. Что до отца, то он прекрасно зарабатывал и всегда обеспечивал

мать, хотя ей все было мало. Титула у него не было, да и Нью-Йорк она не

выносила. Уж не знаю, были ли они вообще когда то счастливы, – на эту тему у нас

в семье распространяться было не принято. Никогда не видел их ссорящимися, помню

только извечный холод в нашей квартире на Парк-авеню, которую мама терпеть не

могла, потому что, видите ли, это не Ирландия, хотя квартира у нас была красивая,

с массой антикварных вещей. Просто она не чувствовала себя счастливой. И теперь,

живя в Ирландии, я могу ее понять. Ирландцы – особая порода, они обожают свою

страну, свои горы, свои дома, свою историю и даже свои пабы. Не думаю, что есть

такой ирландец, который был бы счастлив на чужбине. Их всегда тянет на родину, и

это, наверное, в крови, ведь даже я, едва ступив в жилище предков, моментально

почувствовал себя дома. Как будто этот дом ждал меня всю мою жизнь. Я это понял

в ту минуту, как увидел его.

Мои родители, как и твои, умерли рано, я говорил тебе, они погибли вместе в

аварии. Но думаю, если бы мама осталась жива, она бы непременно вернулась в

Ирландию. Всю их совместную жизнь в Нью-Йорке она ждала, когда это свершится.

Думаю, отца она по своему любила, но ее тянуло домой. Вот я осуществил ее мечту.

– Он горько улыбнулся. – Я очень надеюсь, Хоуп, что ты увидишь мой дом. Это

самое прекрасное место на земле! Можно часами бродить по горам, по цветущим

лугам и не встретить ни одной живой души. Ирландцы – особая порода людей, в них

странное соединение душевности, некоторой замкнутости и неожиданного буйства,

проявляющегося в пабах. Наверное, и у меня это в крови, порой мне просто

необходимо побыть одному, а в другое время мне нравится общество, шумная

компания и развлечения. В Ирландии я либо сижу безвылазно за письменным столом,

либо отвожу душу в ближайшем пабе.

– Неплохой образ жизни, – заметила Хоуп, расположившись рядом с Финном на диване.

Дрова в камине медленно догорали. Хоуп и не помнила, когда ей было так хорошо, у

нее было такое чувство, что они с Финном знают друг друга целую вечность. Ей

нравились рассказы Финна о его детстве, о родителях, хотя временами она слышала

в них отголоски детских обид. Мать Финна, судя по всему, не нашла своего счастья,

отец все свое время отдавал пациентам, и ни у матери, ни у отца не находилось

минуты на сына. По словам Финна, именно поэтому он с детства погрузился в чтение,

читал запоем и очень рано начал писать сам. Чтение, а потом и сочинительство

стали для него формой бегства от одиночества, несмотря на весьма комфортабельную

жизнь на Парк-авеню. Хоуп со своими родителями в Нью-Гэмпшире и на Кейп-Коде

вела намного более счастливую жизнь.

И Финн, и Хоуп вступили в брак довольно рано, оба были людьми творческими, хоть

и в разных областях. В своих семьях каждый из них был единственным ребенком, а

собственные дети появились у них тоже почти одновременно, у них был почти

одинаковый родительский опыт. И у обоих браки распались, хотя и по разным

причинам. У нее – из за гибели дочери и болезни Пола, у него – формально после

смерти жены, но он признавался, что его совместная жизнь с матерью Майкла, по

сути, так и не сложилась и, скорее всего, окончилась бы разводом, если бы не

смерть жены, явившаяся ударом и для него, и для их сына. Финн рассказывал, что

мать Майкла была женщиной красивой и яркой, но избалованной и капризной. Финн

знал, что она изменяла ему. Он был совсем молодым и подпал под чары

привлекательной девушки, но совместная жизнь оказалась далеко не такой сказочной,

как ему представлялось. Во многом их с Хоуп судьбы были похожи, только, к

счастью для Финна, его сын был жив и здоров. В целом же общего у них было

гораздо больше, да и по возрасту они были почти ровесники – всего два года

разницы.

Дрова в камине прогорели, Хоуп погасила свет, и они вместе поднялись на второй

этаж. Финн уже осмотрел гостевую спальню, когда заносил наверх свои вещи. В

комнате Хоуп, бывшей родительской, была двуспальная кровать, эта кровать теперь,

без Пола, казалась ей непомерно большой. В той комнате, где предстояло ночевать

Финну, кровать была довольно узкой, и Хоуп предложила Финну поменяться спальнями.

– Не беспокойся, меня все устраивает, – успокоил ее Финн и поцеловал, пожелав

доброй ночи. И они разошлись по своим спальням. Уже через пять минут Хоуп была в

постели, в теплой байковой ночной рубашке и носках, а Финн еще раз пожелал ей

через стенку спокойной ночи, чем вызвал у нее смех.

– Приятных снов! – отозвалась она в ответ и повернулась на бок, продолжая думать

о нем. Они совсем недавно знакомы, но она еще ни с кем и никогда не чувствовала

такой душевной близости. Ей вдруг пришло в голову: а что, если его теория «растворения»

не так уж и плоха? Но Хоуп поспешила себя одернуть, ей совсем не хотелось менять

свою точку зрения. Она верила в то, что они могут любить друг друга и при этом

жить собственной жизнью, сохраняя свою индивидуальность. Именно этот подход

казался ей правильным. Хоуп долго лежала без сна, думая о Финне. Вспоминала то,

что он рассказывал о детстве, и жалела того одинокого мальчика. Может быть,

поэтому он так одержим идеей единого целого. Судя по словам Финна, у него была

не лучшая мать. И что примечательно: его мать была красивая, но несчастливая

женщина, и сам он женился на эгоистичной красотке, которая не стала его ребенку

хорошей матерью. Удивительно, как часто история повторяется и люди

бессознательно воссоздают ситуации, угнетавшие в детстве их самих. А может,

подумала Хоуп, Финн надеялся на иной конец для похожей истории? Но, увы, тщетно.

Мысли все роились в ее голове, как вдруг за стеной раздался грохот. Хоуп

испугалась, что это Финн упал с кровати, потому что следом раздалось

ругательство. Хоуп встала с кровати и пошла узнать, в чем дело, как была, в

ночной рубашке и носках.

– Что случилось? С тобой все в порядке? – громко спросила она из коридора, не

зажигая свет. В ответ из за двери раздался смех.

– Пошел в туалет, а на меня комод накинулся.

– Ты не ушибся? – встревожилась она и почувствовала угрызения совести: надо было

поселить Финна в большой комнате.

– Истекаю кровью, – страдальческим голосом произнес Финн. – Срочно требуется

сестра милосердия.

– Позвонить 911? – со смехом предложила Хоуп.

– Ну уж нет! Не хочу, чтобы какой нибудь противный фельдшер делал мне

искусственное дыхание «изо рта в рот» – придется тогда дать ему коленом в пах.

Разве что поцелуй? – Хоуп вошла в комнату, присела рядом с ним на узкую кровать,

Финн тут же привлек ее к себе и поцеловал. – Соскучился! – прошептал он.

– Я тоже, – шепотом ответила она. И неуверенно добавила: – Хочешь, я буду спать

здесь?

Финн рассмеялся.

– А ты поместишься? Что ж, с удовольствием посмотрю на этот акробатический трюк.

Я не это имел в виду. – Наступило молчание. Они договорились, что будут спать

отдельно, и Финн был тверд в решимости держать слово, хотя, конечно, предпочел

бы иное развитие событий.

– По-моему, это как-то глупо. Мы любим друг друга, и, кажется, посторонних тут

нет…

– Да вроде нет, – отозвался он. – Но слово за тобой, любовь моя. Я охотно посплю

здесь – если ты так захочешь. Правда, утром тебе придется везти меня к

мануальщику, чтобы позвонки вправил. – Она рассмеялась и решительно стянула с

него одеяло.

– Хватит! Давай будем взрослыми людьми! – Хоуп протянула ему руку и повела к

себе. Финн последовал за ней. Ни слова не говоря друг другу, они легли в ее

кровать, и Финн заключил Хоуп в свои объятия.

– Хоуп, я тебя люблю, – прошептал он.

– Я тоже люблю тебя, Финн, – еле слышно ответила она. Больше не было ни слов, ни

объяснений, ни рассуждений о слиянии или растворении, а был такой секс, какого у

нее в жизни никогда не было.

Глава 8

Поездка на Кейп-Код прошла волшебно. Просыпались они поздно, Финн готовил

завтрак, а потом, взявшись за руки, они совершали долгие прогулки по берегу.

Когда возвращались, Финн разводил огонь в камине. Часами читали, а Хоуп еще и

фотографировала, в том числе и Финна. Вечером они вместе готовили ужин,

ненасытно и страстно любили друг друга, засыпали, не размыкая объятий, часами

говорили о том, что их волнует. Хоуп не помнила, чтобы они с Полом проводили

наедине так много времени.

Хоуп отыскала коробку со старыми фотографиями Мими и своих родителей и

пересмотрела все вместе с Финном. Они ходили в местные ресторанчики, ели омаров,

смеялись друг над другом из за нелепых бумажных нагрудников, и Хоуп опять его

фотографировала. Потом она попросила официанта сфотографировать их вместе, а

Финн неожиданно вспылил и, шутя, обвинил ее в заигрывании с официантом, чего,

конечно, у нее и в мыслях не было.

Это был почти медовый месяц. Они пробыли на море неделю и наконец, с грустью и

сожалением, заперли дом. Финн закрыл ставни, и они отбыли в Нью-Йорк. Финн не

стал бронировать номер в отеле, и Хоуп это показалось совершенно естественным.

Она больше не хотела с ним расставаться.

В тот же день они отправились на прием, устраиваемый его издательством, и на

этот раз в центре внимания был он, а Хоуп лишь издалека щелкала камерой и

счастливо улыбалась, то и дело ловя на себе его взгляд. Она с гордостью

наблюдала за Финном, а он был не менее горд своей спутницей. И единственное, что

омрачало их радость, было его возвращение в Дублин.

Вернувшись домой, они заговорили на эту тему, и Финн сразу погрустнел, несмотря

на то что вечер выдался чудесный.

– Ты когда сможешь ко мне выбраться? – спросил он с видом ребенка, которому

предстоит разлука с мамой.

– Не знаю. На первую неделю февраля у меня назначена съемка, полечу в Лос-Анджелес

снимать одного актера. После этого я свободна.

– Целых две недели! – жалобно воскликнул он и, нахмурясь, задал следующий вопрос:

– Что за актер?

– Род Бимс, – небрежно ответила Хоуп. Она уже как-то работала с этим актером, а

сейчас он номинировался на «Оскар» за лучшую мужскую роль.

– Черт! – ругнулся Финн, бросив на нее подозрительный взгляд. – И у тебя с ним,

конечно, был роман?

– Конечно, нет. – Его реакция и вопрос удивили Хоуп. – Он для меня интересен как

объект съемки. Я никогда не завожу романов с теми, кого фотографирую. – Она на

секунду задумалась и расхохоталась. – Ты будешь первым, – утешила она Финна. – И

последним! – пообещала она и прильнула к нему.

– Откуда мне знать, что это правда? – У Финна был расстроенный и встревоженный

вид, и это ее растрогало. Пол никогда ее не ревновал, Финн совсем не такой.

Когда были на море, он обвинил ее во флирте с официантом. Хоуп тогда посмеялась

над ним, и он извинился. Его ревность будоражила Хоуп, она чувствовала себя

молодой и желанной, но флиртовать с кем бы то ни было у нее и в мыслях не было.

– Оттуда, что я тебе это говорю, глупый! – усмехнулась она и поцеловала его. – А

после съемки, наверное, я могла бы прилететь к тебе в Дублин. Из Лос-Анджелеса

есть прямой рейс или надо лететь через Лондон? – Она уже прикидывала в голове

даты.

– Я узна’ю. Так что у тебя с Бимсом? – не унимался Финн.

– То же, что у тебя с королевой Елизаветой. Я же не волнуюсь по ее поводу, а

тебе незачем беспокоиться за него.

– Это точно?

– Абсолютно.

– А если он на этот раз тебя куда то пригласит?

– Я ему скажу, что безумно влюблена в одного неотразимого ирландца и что его

шансы равны нулю. – Она улыбалась, но Финн поглядывал на нее с беспокойством. С

началом близких отношений Хоуп совсем потеряла осторожность и сдержанность и

целиком доверилась Финну. Теперь он был полновластным хозяином ее сердца. Они

уже говорили о том, как быстро у них все произошло и как их захлестнула любовь.

Французы называют это coup de foudre – «удар молнии», и точно, их будто обоих

поразила молния, и Финн часто повторял, что пути назад теперь нет. Он говорил,

что влюблен окончательно и бесповоротно, и Хоуп любила его не меньше.

Она пришла к выводу, что в их возрасте такие вещи случаются, люди уже изучили

себя, знают, чего хотят от жизни, понимают, что в их прошлой жизни было не так.

Сейчас оба они чувствовали, что это навсегда, хотя, по ее мнению, афишировать их

отношения было бы преждевременно. Их любви всего месяц с небольшим, правда, Хоуп

никогда еще не была в чем то так уверена, как в своих чувствах к Финну, и он –

тоже. Оба верили, что это всерьез и надолго и что это лучшее, что случилось с

ними в жизни.

На следующий день Финн узнал, что из Лос-Анджелеса есть прямой рейс в Дублин. Он

еще неделю пробыл в Нью-Йорке, и эта неделя была прекрасной. Хоуп подумывала

познакомить его с Марком Веббером, но решила повременить. Марк вряд ли поймет,

почему она настолько уверена в своих, да и Финна, чувствах. Лучше уж просто

наслаждаться своим счастьем, ни перед кем ни в чем не оправдываясь и никому

ничего не объясняя. К тому же Финн все последние дни жаждал провести с ней

наедине. Он говорил, что никому не позволит красть у них время, тем более

драгоценное, что разлука неумолимо приближалась.

В то утро, когда Финн уже собирал чемодан, вид у него был печальный. Ему не

хотелось уезжать, к тому же он продолжал нервничать из за ее предстоящей

фотосессии с Родом Бимсом. Он то и дело возвращался к этой теме, и Хоуп уже

устала успокаивать его. Но поскольку их знакомство и роман произошли как раз

вследствие работы над его портретом, Финн ревновал Хоуп ко всем ее моделям. Хоуп,

как могла, разубеждала его. Лучшим доказательством ее любви была ее нежность, ее

страстность. Никогда прежде Хоуп не занималась любовью так часто, как в эти

несколько недель.

Финн заводил разговор и о браке, правда, пока в теоретическом плане. Все таки

это был бы слишком поспешный шаг, но сама идея не казалась такой уж безумной.

Финна не слишком волновало, как и где это можно осуществить, он был уверен в

одном: остаток жизни он хотел бы провести с ней. И Хоуп начинала склоняться к

тому же, хотя и не была уверена, что только брак может дать им эту возможность.

Они уже и так практически живут вместе и скоро будут жить вместе в Ирландии.

А еще Финн поразил ее тем, что завел разговор о продолжении рода. Сказал, что

хотел бы от нее ребенка. Хоуп деликатно заметила, что такой «проект» надо

осуществлять вдвоем, а она пока не чувствовала себя к этому готовой. Она была не

прочь вернуться к этому разговору позднее, когда у них будет кое какой опыт

совместной жизни. Но, призналась себе Хоуп, идея эта ей понравилась. Особенно

когда она рассматривала фотографии Мими и вспоминала, какой очаровательной

малышкой она была. Мысль о совместном ребенке с Финном ее страшила и привлекала

одновременно. Думая о ребенке, Хоуп будто становилась моложе. Финн твердил, что

в их возрасте это вполне возможно, у него есть несколько друзей, которые завели

детей в зрелом возрасте. Он настойчиво вбивал ей эту мысль в голову, но

согласился подождать хотя бы пару месяцев, прежде чем вернуться к этой теме.

В такси по дороге в аэропорт Финн молчал и не выпускал Хоуп из объятий. Они

целовались и тихонько перешептывались, он пообещал позвонить сразу же, как

доберется. Он летел ночным рейсом, и звонить ей будет уже слишком поздно, но для

него уже наступит утро.

– Приготовлю дом к твоему приезду, – пообещал он. Сказал, что предстоит большая

уборка, и еще надо вызвать специалиста по каминам, чтобы не замерзнуть, ведь

зима на дворе. Велел взять с собой побольше теплых вещей, а также крепкую и

удобную обувь для прогулок в горах. Она приедет в начале февраля, значит,

холодная и ветреная погода гарантирована. Хоуп пообещала пожить у него месяц и

сама уже с нетерпением ждала новой встречи. В марте Финну так или иначе

предстоит сесть за работу, а у нее назначены съемки в Нью-Йорке, так что пробыть

дольше никак не удастся. Но месяц – это уже хорошо, в Нью-Йорке они тоже провели

вместе четыре недели.

Прощание в аэропорту было трудным. Хоуп и не представляла себе, что расставание

будет мучительным. Она чувствовала себя так, словно из груди у нее вынимали

сердце. Давно уже она не испытывала таких сильных эмоций. Даже к Полу ее чувства