Текст книги "По велению сердца "

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

она зябко куталась в шубу на ледяном ветру, пока шла от машины к отелю. – Я

позвоню, – пообещал он, и она еще раз его поблагодарила. – Успешного полета!

– А вам веселого Рождества вместе с Майклом, – пожелала она с улыбкой.

– Он приедет всего на пару дней, а потом умчится с друзьями в горы. В последнее

время у него на меня времени не хватает. Пять минут – и был таков. Возраст,

знаете ли… А я безнадежно устарел.

– Радуйтесь и этим пяти минутам! – мудро посоветовала она, целуя его в щеку.

– Берегите себя, Хоуп! И еще раз спасибо за вечер, я получил удовольствие.

– Спасибо вам, Финн. Я тоже. Постараюсь поскорее прислать вам снимки на

утверждение. – Он поблагодарил и помахал рукой, и она ступила в вестибюль,

погруженная в свои мысли. Какой прекрасный выдался вечер! Она даже не ожидала.

Поднимаясь в лифте, Хоуп пожалела, что ей назавтра улетать. После Лондона

запланированная поездка на Кейп-Код и впрямь представлялась неимоверно скучной.

Глава 4

В Нью-Йорке опять шел снег. Наутро после возвращения Хоуп выглянула в окно и,

увидев, что Принс-стрит покрыта шестью дюймами снега, решила на море не ездить.

Лондонская поездка напомнила ей, что и в городе можно интересно провести время,

и, когда после обеда все отправились за покупками, Хоуп поехала в музей

Метрополитен посмотреть новую выставку средневекового искусства, после чего

пешком вернулась к себе в Сохо под непрекращающимся снегопадом, перешедшим в

настоящую метель.

Город словно вымер. Машин на улицах не было, найти такси невозможно, и только

немногие несгибаемые личности вроде нее шагали домой, пробиваясь сквозь снег и

ветер. Государственные учреждения закрылись рано, а школьников уже распустили на

каникулы. С раскрасневшимися щеками, слезящимися глазами и окоченевшими от

холода руками Хоуп вернулась к себе домой и первым делом приготовила чай.

Прогулка придала ей бодрости. Она едва устроилась с чашкой горячего чая, когда

позвонил Марк Веббер. Он звонил из дома – его бюро закрылось до самого Нового

года. Едва ли можно было ожидать заказов между рождественскими и новогодними

праздниками.

– Как все прошло? – спросил Веббер, разбираемый любопытством, ведь клиент был

весьма неординарный.

– Замечательный человек! Содержательный, умный, снимать – одно удовольствие. И

внешностью не обижен. О таком заказчике можно только мечтать, и знаешь, он не

имеет ничего общего со своими мрачными героями. Я еще не смотрела, что

получилось, но наверняка несколько отличных кадров будет.

– Он что же, даже не попытался тебя изнасиловать? – со смехом спросил Марк.

– Представь себе, нет! Пригласил на ужин не куда нибудь, а в «Хэррис», потом в «Аннабелс»

выпить. Обращался со мной, как с какой нибудь знаменитостью. Или престарелой

богатой родственницей.

– Уж это вряд ли! Кто станет вести престарелую родственницу в Лондоне в

фешенебельный ресторан и ночной клуб?

– Он вел себя весьма достойно, – заверила Хоуп. – И оказался необычайно

интересным собеседником. Такой разносторонний человек! В какой то момент я даже

пожалела, что мы снимаем не в Дублине, там он, наверное, смотрелся бы более

органично, но я уверена, что хорошие кадры у нас все равно будут. И даже больше,

чем нужно. С ним было легко работать, он все схватывает с полуслова. – Не говоря

уже о внешности кинозвезды. Но об этом Хоуп промолчала. – В Лондоне у него домик

величиной со спичечную коробку, с аппаратурой пришлось помучиться, но мы

справились. Зато другой дом, под Дублином, похоже, не уступает Букингемскому

дворцу. Вот бы где мне понравилось.

– Что ж, спасибо, что оперативно откликнулась. Издательству крупно повезло. Что

собираешься делать на праздники? Не отказалась от затеи съездить на Кейп-Код? –

В такую погоду этот план не выглядел привлекательным. Марк надеялся, что она

передумала.

Хоуп выглянула в окно и улыбнулась, она любила смотреть на снег. Земля уже была

укрыта покрывалом толщиной не менее двух футов, а снег все шел и шел, и

нестихающий ветер взметал его вверх белыми спиралями. К утру обещали толщину

снежного покрова до трех футов.

– В такую погоду, конечно, не поеду, – усмехнулась Хоуп. – Я хоть и сумасшедшая,

но не настолько, хотя там, конечно, сейчас очень красиво. – К вечеру большинство

трасс оказались закрыты для проезда, и можно было представить, каким кошмаром в

такой ситуации обернется дорога. – Останусь дома. – Финн дал ей прочесть свою

новую книгу, а еще предстояло выбрать фотографии для выставки, которую устраивал

музей в Сан-Франциско. Но главное – посмотреть, что вышло из лондонской

фотосессии.

– Ну, звони, если заскучаешь, – сказал искренне Марк, он, впрочем, не надеялся,

что она позвонит. Хоуп была очень независима и за несколько последних лет

привыкла к уединенной жизни. Но Марк хотел, чтобы она по крайней мере знала, что

есть человек, который о ней думает. Временами он начинал за нее беспокоиться,

хотя и знал, что она умеет занять себя. Ее с таким же успехом можно было

встретить с фотокамерой на улицах Гарлема в ночь перед Рождеством, как и в

придорожном кафе для дальнобойщиков где нибудь на Десятой авеню в четыре часа

утра. Это была ее работа и ее жизнь. Марк ею восхищался, тем более что именно

так и появлялись на свет фотографии, составлявшие ее славу.

– Со мной все будет в порядке, – заверила его Хоуп.

Распрощавшись с Марком, она зажгла свечи, погасила свет, села у незанавешенного

окна и стала смотреть на падающий снег. Она не стала закрывать жалюзи. В комнату

лился свет уличных фонарей, и Хоуп откинулась на спинку дивана, любуясь зимней

сказкой за окном. Но тут опять зазвонил телефон. Кто бы это мог быть, в ночь

перед Рождеством, подумала она. Телефон у нее звонил только в рабочее время и

только по делу. Она ответила, но голос показался ей незнакомым.

– Хоуп?

– Да. – Она подождала немного, давая звонившему возможность представиться.

– Это Финн. Звоню удостовериться, что вы благополучно долетели. Говорят, у вас в

Нью-Йорке метель. – Его голос звучал тепло и дружелюбно, а сам звонок стал для

Хоуп приятной неожиданностью.

– Так и есть, – подтвердила она. – Снег валит не переставая. Я прошла пешком от

музея Метрополитен до Сохо. Какое наслаждение!

– А вы смелая женщина! – восхитился О’Нил. До чего у него глубокий, бархатный

голос! – Мой ирландский дом стоит в горах, вот где бы вам понравилось! Там можно

гулять часами, от одной деревни до другой. Я тоже люблю пройтись, но по Нью-Йорку

в метель – увольте! Я сегодня пытался дозвониться до своего издательства, но

даже они закрыты.

– Просто все офисы уже закрылись на праздник, снегопад тут ни при чем.

– А как вы проводите Рождество, Хоуп? – Он уже понял, что из за разыгравшейся

непогоды поездка на море не состоится.

– Буду болтаться тут в округе, фотографировать. Есть у меня кое какие идеи. Еще

хочу отсмотреть нашу с вами сессию и заняться портретом.

– И нет ни одного человека, с кем бы вы хотели встретить Рождество? –

прочувствованно спросил он.

– Нет. Люблю проводить праздники в одиночестве. – Хоуп немного кривила душой, но

так складывалась ее жизнь на данный момент. Пройдя отличную школу в индийском

ашраме и тибетском монастыре, она научилась не противиться обстоятельствам. –

Что такое праздник? Еще один день, не более. А как ваш сын? – переменила она

тему.

– Превосходно. Сейчас отправился ужинать с приятелем. – Хоуп взглянула на часы –

в Лондоне было одиннадцать. И сразу вспомнился тот дивный вечер, что они провели

вместе с Финном. – Через два дня он улетает в Швейцарию. У меня он теперь

надолго не задерживается. Вот что значит ребенку двадцать лет. Но я его не виню,

я тоже был таким в его возрасте. Ни за что не стал бы торчать с родителями!

Правда, Майкл намного послушнее. Завтра прилетает его девушка, так что хоть

Рождество они проведут со мной, а в ночь им уже лететь.

– И чем предполагаете заняться после их отъезда? – поинтересовалась Хоуп. Порой

ей думалось, он ведет такой же уединенный образ жизни, как и она, хотя, конечно,

намного чаще выходит в свет, и, кроме того, у него есть сын. Но то, как он

описывал свою работу над каждой книгой, вполне соответствовало ее образу жизни в

Сохо или на Кейп-Коде. Похоже, у них было много общего.

– Да вот думаю, не отправиться ли завтра в Дублин. Надо книгу закончить, да и

новая уже вырисовывается. Знаете, сейчас все бегут из Лондона, как с тонущего

корабля, по своим загородным домам. Вот и мне, наверное, лучше быть в Руссборо.

– Так назывался маленький городок под Дублином, рядом с которым и стоял его

особняк. За ужином в «Хэррис» Финн ей об этом рассказывал. Она знала, что его

родовое гнездо находится к северу от Руссборо, а по соседству – еще один такой

же особняк, только, по его словам, в гораздо лучшем состоянии. Но Хоуп не

сомневалась, что и дом О’Нила очень красив, даже если и нуждается в реставрации.

– А вы, как метель утихнет, – на Кейп-Код?

– Пожалуй, несколько деньков повременю. Тем более объявили, будто бы буря

сдвигается к океану, а значит, на побережье будет очень ветрено и холодно. В

любом случае надо сначала дождаться, пока дороги расчистят. А в доме в любую

погоду уютно.

– Ну что ж, Хоуп, веселого вам Рождества! – пожелал Финн, и в голосе послышалась

грусть. Финн был рад с ней познакомиться, но дальше поддерживать контакты не

было никаких причин, сперва надо хотя бы фотографии увидеть. Ему не терпелось

поскорее посмотреть, что вышло, и снова поговорить с ней. Он чувствовал, что

между ними существует странная, необъяснимая связь. Милая женщина, одни глаза

чего стоят – в них можно утонуть и не очнуться! Финну хотелось узнать о ней

больше, хотя она уже многое рассказала ему о своем браке с Полом и о разводе, но

его не покидало ощущение воздвигнутой стены, за которую никому не дозволено

проникнуть. Она была довольно сдержана, но в то же время доброжелательна и полна

сострадания к людям. Для него Хоуп осталась женщиной-загадкой, точно так же, как

какие то стороны его души остались тайной для нее. И незаданные вопросы теперь

мучили обоих. Они принадлежали к породе людей, привыкших читать в людских душах

и сердцах, но друг для друга в какой то степени остались закрытыми.

– И вам! Приятно провести Рождество с вашим сыном, – сказала Хоуп, и они

распрощались. Хоуп осталась сидеть, с недоумением глядя на телефон. Звонок Финна

ее удивил. Ни к чему не обязывающий и ничего не обещающий разговор, но такой

теплый, такой доброжелательный. Хоуп невольно вспомнила проведенный вместе с

Финном вечер. Казалось бы, прошло всего два дня, а ощущение такое, что сто лет.

И что Лондон с Нью-Йорком разделяют миллионы миль галактического пути.

Но еще больше ее удивила пришедшая от него тем же вечером электронная почта. «Получил

большое удовольствие от сегодняшнего разговора. Ваши глаза преследуют меня, как

наваждение. А еще – те тайны, что они скрывают. Надеюсь скоро увидеть вас снова.

Берегите себя. Счастливого Рождества! Финн». Ей бросилось в глаза, что он

пожелал ей «счастливого Рождества», а не «веселого», как принято у англичан.

Хоуп была в недоумении, она не знала, как реагировать на это послание. Ей

сделалось немного не по себе и вспомнилось предостережение Марка Веббера, что О’Нил

– записной бабник. Может, он просто подбивает к ней клинья? Жаждет очередной

победы? И все же нельзя не признать, что в Лондоне он вел себя исключительно

корректно. И на какие такие тайны он намекает? Что он прочел в ее глазах? Или

все это только игра? Однако и тон этого письма, и их сегодняшний разговор по

телефону не оставляли сомнения в его искренности. Может, за другими женщинами он

и ухлестывает, но в отношении себя она чувствовала нечто иное. И еще ее поразило

слово «наваждение». На его почту Хоуп ответила только на следующий день. Не

хотелось, чтобы он заподозрил ее в нетерпении, да его и не было. Она надеялась,

что они станут друзьями. У нее уже бывали такие случаи с клиентами в прошлом. Со

многими из тех, кого она снимала в прошедшие годы, она стала дружить, пусть и

видятся они нечасто, а от случая к случаю.

Утром в сочельник Хоуп присела к письменному столу с чашкой чая и составила

ответ на электронное послание О’Нила. За окном царило белое безмолвие, все было

укутано девственно-белым снегом, а в Лондоне уже вечерело.

«Спасибо за письмо! И за вчерашний звонок. Мне тоже было приятно с вами говорить.

Сегодня у нас очень красиво, настоящая зимняя сказка, все покрыто снегом. Я

собираюсь в Центральный парк – поснимаю детвору на санках, банальная вроде бы

тема, но меня она завораживает. Никаких секретов нет, только вопросы, на которые

нет ответа, и память о людях, которые были в нашей жизни и покинули ее, пробыв с

нами столько, сколько было предначертано. Мы не в силах изменить нашу жизнь, а

можем лишь наблюдать ее течение и с достоинством принимать все перипетии. Пусть

нынешнее Рождество принесет вам радость и счастье! Хоуп».

К немалому ее изумлению, уже через час пришел ответ, как раз когда она собралась

выйти на улицу – тепло оделась и взяла камеру на плечо. Ее остановил писк

компьютера, возвестившего о пришедшей почте, она вернулась проверить, стянула

перчатки и открыла письмо. Оно опять оказалось от Финна.

«Никогда не встречал такой благородной женщины, как вы. Жаль, я сегодня не с

вами. Хочу тоже пойти в Центральный парк и кататься с детьми на санках. Возьмите

меня с собой! Финн». Хоуп улыбнулась, мальчишеские повадки сквозили в каждой

строчке. Отвечать она не стала, натянула перчатки и вышла из дому. Она не знала,

что ответить, да и вступать в серьезную переписку в ее планы не входило. Она не

хотела идти у него на поводу и принимать его правила игры.

Пройдя квартал пешком, она взяла такси у отеля «Мерсер» и уже через полчаса была

в Центральном парке. Некоторые улицы успели расчистить от снега, но большинство

– нет, а снегопад продолжался. Таксист высадил ее возле южного входа в парк, и

она пошла вдоль зоопарка. В конечном итоге ноги принесли ее к горкам, где вовсю

резвилась детвора, кто на обычных санках, кто на круглых пластиковых ледянках.

Чуть в стороне стояли мамаши и следили за своими отпрысками, поеживаясь от

мороза, а отцы катались вместе с детьми и быстро ставили на ноги упавших с санок

ребятишек. Дети визжали и смеялись, явно получая удовольствие, и Хоуп украдкой

фотографировала, наводя объектив на озаренные радостью и весельем детские лица.

Неожиданно, помимо ее воли, эта картина отбросила ее назад, в прошлое, к той

ране в сердце, что никак не хотела заживать. У Хоуп на глаза навернулись слезы,

на сей раз не от мороза, а от грустных мыслей, и чтобы отвлечься, она принялась

снимать причудливо застывшие в снежном обрамлении ветви деревьев, но это не

отвлекло ее от тягостных воспоминаний. От нахлынувшей боли перехватило дыхание,

и, обливаясь горючими слезами, Хоуп опустила камеру, отвернулась и стремглав

сбежала с горки. Она выскочила из парка, словно спасалась бегством от

атаковавших ее призраков, и пробежала до самой Пятой авеню, после чего повернула

в сторону центра. Такого с ней давно не случалось. Когда она вошла к себе домой,

ее всю трясло.

Хоуп сняла пальто и долго стояла у окна, а когда повернулась, то увидела на

мониторе компьютера утреннее письмо Финна и перечитала его. У нее не было ни сил,

ни желания ему отвечать. Пережитые эмоции оставили ее без сил. Хоуп отвернулась

от компьютера, вспомнила, что сегодня сочельник, и ей стало еще тяжелее. После

развода она всеми силами старалась уберечься от воспоминаний, сязанных с

праздниками, особенно с Рождеством. Но сейчас, после того как она увидела

счастливых ребятишек в парке, все, от чего она раньше пряталась, ударило по ней

с новой силой. Пытаясь отвлечься, Хоуп включила телевизор, и тут же на нее

обрушились рождественские песнопения в исполнении детского хора. Она горько

рассмеялась, выключила телевизор и села за компьютер в надежде, что сочинение

ответа Финну ее немного отвлечет. Она не знала, чем еще себя занять. Впереди

была долгая и тоскливая ночь – как горный хребет, на который, хочешь не хочешь,

а надо взбираться.

«Привет! У нас сочельник, а я в разобранном виде, – быстро набрала она. –

Ненавижу Рождество! Сегодня меня навестили призраки прошлых праздников. Чуть

жива осталась. Надеюсь, вы с Майклом чудесно проводите время. Веселого Рождества!

Хоуп». Она отправила письмо, но, перечитав, тут же пожалела – слишком оно

показалось слезливым. Однако отменить отправку было уже невозможно.

В Лондоне была полночь, и Хоуп не ожидала ответа раньше завтрашнего дня – если

он вообще придет. Поэтому она крайне удивилась, когда компьютер подал сигнал о

полученном сообщении. Это был ответ от Финна.

«Скажи призраку прошлых рождественских праздников, чтобы убирался, и запри за

ним покрепче дверь! В жизни важнее будущее, чем прошлое. Я тоже недолюбливаю

Рождество. Хочу тебя снова увидеть. И поскорее! Финн». Письмо было коротким и

чуточку пугающим. Он хочет ее увидеть? К чему эта переписка? И главное – зачем

она сама пишет ему? Этого она не могла себе объяснить, как не понимала она и

того, чего ждет от Финна.

Она живет в Нью-Йорке, он – в Дублине. У каждого своя жизнь, свои интересы, он

для нее лишь объект фотосъемки, не более. Но у нее из головы не шло то, что

говорил ей Финн за ужином, и еще глаза, какими он на нее смотрел. Это было какое

то наваждение, и то же самое он сказал о ней. Хоуп чувствовала растерянность, но

все же ответила на его послание, постаравшись сохранить деловой и непринужденный

тон. Ей вовсе не хотелось затевать с Финном какой нибудь подростковый роман по

той лишь причине, что сейчас Рождество и ей одиноко. Она прекрасно понимала, что

это будет большой ошибкой. К тому же он совсем не ее поля ягода, он человек

международной известности, у его ног – все женщины мира. Ей не хотелось

становиться одной из них, и еще меньше хотелось соперничества.

«Благодарю. Прости за слезливое послание. У меня все прекрасно. Просто

праздничная хандра. Горячая ванна и крепкий сон помогут с этим справиться. Всего

наилучшего! Хоуп». Она отослала почту и сразу почувствовала себя лучше. Ответ

пришел сразу, и в нем сквозило некоторое раздражение.

«Для всякого человека старше двенадцати праздничная хандра – дело обычное. Но

что означает это «Всего наилучшего»? Не надо так пугаться! Я тебя не съем, и я

не призрак твоих прежних праздников. Ай-ай-ай! Выпей ка бокал шампанского.

Всегда помогает. С любовью, Финн».

– Черт! – воскликнула она, прочтя письмо. – «С любовью» – подумать только!

Полюбуйся теперь, что ты натворила! – сказала она себе и еще больше

разнервничалась. Она решила не отвечать, но одному его совету последовала и

налила себе шампанского. Всю ночь письмо так и висело на экране компьютера, и

Хоуп его не замечала, но перед тем как идти спать, все же перечитала и решила,

что все это ничего не значит и будет благоразумнее не отвечать. С этой мыслью

она забралась в постель. «Утро вечера мудренее», – сказала себе Хоуп. Она

повернулась, чтобы погасить свет, и взгляд ее упал на фотографии юной танцовщицы,

развешанные на стене. Она долго смотрела на них, а потом выключила свет и

зарылась головой в подушку.

Глава 5

Утром Хоуп действительно проснулась совсем в другом настроении. Пускай сегодня

Рождество, но кто сказал, что этот день чем то отличается от других? Она

позвонила на яхту Полу – единственная ее уступка Рождеству. У Пола все было в

порядке, если не считать того, что в самолете он простудился, а это для него

было чревато неприятными последствиями. Они пожелали друг другу счастливого

Рождества, немного поболтали, избегая щекотливых тем, и на этом разговор

закончился. Хоуп достала коробку с фотографиями, чтобы выбрать снимки для

приближающейся выставки, и на несколько часов погрузилась в работу. Было уже два

часа, когда она наконец оторвалась от дела и решила выйти на улицу. Еще раз

бросила взгляд на висящую на мониторе почту от Финна и выключила компьютер.

Нечего поощрять его поползновения и влезать в отношения, которые ей совсем не

нужны.

Хоуп оделась и вышла. Погода была чудесная. Мимо спешили в гости люди,

постояльцы отеля «Мерсер» совершали послеобеденную прогулку по городу. Хоуп

прошлась по Сохо и добрела до Гринвич-виллидж. День был солнечный, и вчерашний

снег потихоньку начинал таять. Хоуп вернулась домой посвежевшая и еще немного

поработала. В восемь вечера она собралась перекусить, но оказалось, что в доме

нет еды. Хоуп решила было обойтись без ужина, но есть хотелось, и она решила

сбегать в ближайшую лавку и взять сэндвич и суп. Сегодня настроение у нее уже

было не такое мрачное. На завтрашний день она запланировала посещение галереи в

Верхнем Ист-Сайде, чтобы обсудить предстоящую выставку. Хоуп надела пальто, с

облегчением подумав о том, что еще один год подходит к концу.

В магазине она обратила внимание на выложенных рядком аппетитных фаршированных

индеек – главное блюдо рождественского ужина, особенно привлекательного в

готовом варианте для холостяков.

Она взяла сэндвич с индейкой и клюквенным желе и баночку куриного супа. Продавец

знал Хоуп и поинтересовался, как она встретила Рождество.

– Отлично, – ответила Хоуп с улыбкой. Мужчина внимательно посмотрел в ее

фиалковые глаза. По тому, что покупала эта женщина, нетрудно было догадаться,

что она живет одна. И наверняка мало ест – она была такой худенькой, даже

хрупкой.

– А кусочек пирога не желаете? – На его взгляд, ей не мешало немного поправиться.

– Яблочного? Тыквенного?

Она покачала головой, но взяла порцию ромового мороженого – своего любимого.

Хоуп расплатилась, поблагодарила, пожелала продавцу счастливого Рождества и

вышла. Она поспешила домой, пока не остыл суп, а мороженое, наоборот, не

растаяло. Хоуп поднялась по ступенькам. Возле двери спиной к ней стоял мужчина и

изучал таблички с фамилиями жильцов. В тусклом свете он, ссутулившись,

вглядывался в таблички, и Хоуп пришлось подождать, пока можно будет открыть

подъезд ключом. Мужчина обернулся, и Хоуп ахнула – это был Финн, в черной

вязаной шапочке, в теплом черном пальто. Он посмотрел на нее и радостно

улыбнулся. От улыбки лицо его словно светилось.

– А, ну теперь все проще. Я чуть не ослеп, разбирая фамилии. Очки в самолете

оставил. – Он сдернул шапочку.

– Что ты тут делаешь? – растерянно спросила она. От изумления она не могла

прийти в себя, но невольно отметила, что убрала из обращения вежливое «вы».

– Ты вчера не ответила на мое послание, я решил приехать и лично выяснить почему.

– В нем не чувствовалось никакого напряжения, наоборот, он держался очень

непринужденно. Они молча стояли перед входной дверью, наконец Финн взял из ее

рук пакет. Хоуп все еще не могла справиться с волнением. Она не понимала, зачем

он приехал, не знала, что ей теперь делать. Она была напугана и раздражена

дерзостью его поступка.

– Осторожно, не пролей, там суп, – проговорила она и умолкла, не зная, что

сказать, потом, опомнившись, спросила: – Не хочешь подняться? – Не могла же она

оставить его на улице!

– С удовольствием! – просиял он, но лицо Хоуп оставалось непроницаемым. Сейчас,

разговаривая с Финном у своего подъезда, она впала в панику. Он ворвался в ее

жизнь, не спросив ее согласия, свалился ей на голову, не считаясь ни с ее

желаниями, ни с ее планами. Но тут Финн ласково взглянул на нее. Он уже понял,

что она расстроена. – Злишься, что я прилетел? – забеспокоился он, и ветер

лохматил ему волосы.

– Да нет, просто я не понимаю, зачем ты это сделал.

– Мне все равно надо было повидаться со своим агентом и переговорить с издателем.

И, честно говоря, ужасно захотелось тебя увидеть. Я все время думаю о тебе, хочу

говорить с тобой, видеть тебя.

Хоуп смущенно улыбнулась, отперла дверь и подумала, что надо бы сбегать еще раз

в лавку, чтобы купить какую нибудь приличную еду. Она была совершенно растеряна.

И что ей делать теперь – чувствовать ли себя польщенной или сердиться на него за

внезапное, без всякого предупреждения, вторжение. Импульсивный мужчина, но до

чего обаятелен! Разве можно на такого долго сердиться? Пока они поднимались по

лестнице, первоначальный испуг Хоуп прошел.

Хоуп открыла дверь и пригласила Финна в квартиру. Взяв из его рук пакет, она

сразу же поспешила на кухню – к холодильнику, чтобы спасти мороженое. Когда она

вернулась к Финну, он разглядывал фотографии на стенах.

– В жизни не видел такой красивой танцовщицы! – восхитился он, внимательно

вглядываясь в каждый снимок, потом перевел озадаченный взгляд на Хоуп. – А она

на тебя похожа. Или это ты и есть? – Хоуп покачала головой и пригласила его

сесть. Предложила бокал вина, но О’Нил отказался. Он изучал ее жилище, не

перегруженное мебелью, полное воздуха и света. Хоуп зажгла свечи, после чего

устроилась на диване. Лицо ее выражало явное неодобрение.

– Насколько я помню, я не давала тебе повода приехать, – сдержанно произнесла

она, хотя еще не пришла в себя от того, что Финн у нее в доме. Она ругала себя

за то, что каким то неосторожным словом могла невольно его спровоцировать, но

как ни пыталась, не могла вспомнить, что бы это было.

– У тебя был такой грустный голос. И я соскучился, хотя и сам удивлен этим

обстоятельством, – признался он. – Все равно в ближайшее время мне надо было

лететь в Нью-Йорк, и я решил, почему бы не сделать это теперь, пока я не сел за

новую книгу. Потом уж точно никуда лететь не захочется. А когда сегодня утром

уехал Майкл, я и сам загрустил, тем более что он отбыл раньше времени. Да не

волнуйся ты! Я не затем приехал, чтобы склонять тебя к чему то предосудительному.

– Хоуп прекрасно понимала, захоти он – и толпы женщин будут у его ног. Она

просто не могла понять, что ему нужно от нее. Она предложила Финну сэндвич, но

тот с улыбкой отказался. Его приезд был очень импульсивным поступком, и Хоуп

одновременно чувствовала себя и польщенной, и напуганной. Скорее всего, и то и

другое.

– Я не голоден. В самолете отлично кормили. Но я посижу с тобой, пока ты ешь.

Как-то глупо было жевать перед ним свой сэндвич, пока он сидит и ничего не ест,

поэтому Хоуп решила с этим повременить. Зато от тарелки супа и мороженого Финн

не отказался. Когда дело дошло до мороженого, все страхи Хоуп куда то исчезли, и

она уже смеялась над его рассказами. Напряжение незаметно отпустило ее. И все же

странно было видеть О’Нила в своей квартире непринужденно развалившимся на

диване.

Неожиданно Финн снова спросил ее про балерину.

– Почему у меня такое чувство, будто это ты? – Это было тем более удивительно,

что девушка на снимках была блондинкой, а Хоуп – брюнеткой. Но между ней и юной

танцовщицей явно улавливалась связь, и внешнее сходство было налицо. Тогда Хоуп

набрала побольше воздуха и сказала то, чем совершенно не собиралась с ним

делиться:

– Это моя дочь Камилла.

– Ты меня обманула! – с обидой в голосе произнес О’Нил. – Ты ведь говорила, что

у тебя нет детей!

– У меня их и нет, – тихо ответила Хоуп. – Она умерла три года назад, ей было

девятнадцать.

– Прости меня, ради бога! – Потрясенный, Финн легко коснулся ее руки.

– Все в порядке. – И Хоуп снова произнесла свою излюбленную фразу: – Тогда – это

тогда, а теперь – это теперь. – Так ее научили монахи в Тибете. – Проходит время,

и привыкаешь с этим жить.

– Какая красивая девочка! – восхищенно проговорил Финн, вновь вглядываясь в

фотографии. Потом перевел взгляд на Хоуп. – А что с ней случилось?

– Она училась в колледже. В Дартмуте, где преподавал мой отец, когда я была

девчонкой. Его уже давно нет… Как-то утром звонит мне дочь и говорит, что

подхватила грипп. Голос у нее и впрямь был ужасный. Соседка по общежитию отвезла

ее в больницу, а через час они мне перезвонили. У нее оказался менингит. Я

говорила с ней, голос был совсем слабый. Я скорей в машину, к ней – а я тогда

жила в Бостоне. Пол поехал со мной. Мы не успели, она умерла за полчаса до

нашего приезда. Врачи ничего не смогли сделать. Вот так стремительно все

произошло. – Хоуп говорила, а по щекам ее медленно катились слезы, однако лицо

ее было бесстрастным. Финн был потрясен и растерян. История произвела на него

сильное впечатление. – В летние месяцы она танцевала в Нью-Йоркском театре

балета. Сначала она думала целиком посвятить себя балету и не поступать в

колледж, но сумела совместить то и другое. В театре ей давно предлагали

постоянную ставку, после диплома или раньше – только скажи. Она была балерина от

бога! – Потом добавила: – Мы называли ее Мими. – Хоуп продолжила едва слышно: –

Мне ее так не хватает! Ее смерть стала для ее отца страшным ударом. Мими была

для него последней соломинкой. К тому времени Пол уже несколько лет как был

болен и выпивал тайно от меня. Когда Мими не стало, он страшно запил – пил три

месяца кряду. Потом один из его коллег по Гарварду уговорил его лечь в клинику,

после чего Пол бросил пить. Но он еще до этого принял решение, что не станет

больше со мной жить. Может, наша совместная жизнь возвращала его к мыслям о

дочери, о нашей утрате. Пол продал бизнес, купил яхту и ушел от меня. Сказал,

что не хочет, чтобы я сидела и ждала его смерти, что я достойна лучшей участи.

Но на самом деле смерть Мими стала для нас обоих таким ударом, что наш брак

просто утратил смысл. Мы поддерживаем дружеские отношения, но всякий раз, как

видимся, неизбежно думаем о нашей дочери. Он подал на развод, а я уехала в Индию.

Мы по прежнему любим друг друга, но мне кажется, Мими мы оба любили сильнее. С

ее уходом от нашего брака ничего не осталось. Мы словно умерли вместе с нею. Пол

уже не тот человек, каким был, да и я, наверное, тоже. Трудно пережить такое и

остаться прежним. Вот и вся история, – печально закончила она. – В Лондоне я не

хотела тебе об этом рассказывать. Ни Пол, ни я обычно не говорим об этом с

посторонними. Слишком больно вспоминать. Без нее моя жизнь очень изменилась – да

нет, она стала совсем другой. Теперь она целиком посвящена работе. Ни для чего

другого просто нет места. Я люблю свое дело, и это помогает.

– Боже мой! – прошептал Финн. Глаза его увлажнились. Сочувствуя Хоуп, он не мог

не думать о собственном сыне. – Даже представить не могу, через что вы с мужем

прошли. Я бы не вынес!

– Да и мы вынесли с трудом, – согласилась она, а Финн подошел и, присев рядом,

обнял ее за плечи. Хоуп не возражала. Ей было легче чувствовать рядом другого

человека. Она терпеть не могла говорить на эту тему и очень редко это делала,

хотя на снимки на стенах смотрела каждый вечер и думала о дочери непрестанно. –

Мне очень помогла Индия. И Тибет. Я набрела на удивительный монастырь в Гандене,

и наставник у меня был необыкновенный. Это он помог мне примириться с моим горем.