Текст книги "(не)любимый препод (СИ)"
Автор книги: Дана Блэк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Глава 10
На въезде в наш коттеджный поселок полосатый шлагбаум. С насаженной на него машиной.
Полтора часа назад пацана на лексусе занесло на льду, и металлическая труба-ограничитель проезда пробила лобовое стекло. Прошла ровнехонько между сидений, в нескольких сантиметрах от лица водителя, и уперлась в заднее стекло.
Радоваться тому, что жив остался парень не стал. Он обвиняет в аварии криворукую блондинку, мою жену. Утка красила за рулем губы и не видела, как лексус на всех парах несется навстречу ночной жизни. Маша дословно пересказывает мне оскорбления и ждет от меня реакции, параллельно заливаясь красным "ламбруско", прямо из горлышка.
– Ясно, – черкаюсь фломастером на сигарете и щелкаю зажигалкой. Если бы она по телефону сказала, что зовет разбираться с соседским мажором – поехал бы сразу домой. А теперь такой крюк делать. И все же она мне названивает два дня подряд, и я против воли чувствую удовлетворение. Что раздражает. Смотрю на авто дорожной службы. Народ ждет эвакуатор, нарезает круги у разбитого лексуса и на Машину истерику все забили. – Мне пацану пятак пойти начистить?
– Тебе плевать, что какой-то обнаглевший сосунок чуть не отправил твою жену на тот свет? А если бы это я налетела на шлагбаум? – она делает глоток вина и красные капли падают на шубку. Финская норка, длинный ворс. Ей идёт. Представляю ее в розовом пуховике с серебристой вышивкой на спине и улыбаюсь. Она в возмущении вырывает у меня сигарету и бросает в снег. – Тебе смешно, Саш?
– Нет, Маш, мне грустно. Всю дорогу буду рыдать и в бессилии бить руль, – отлипаю от капота и открываю дверь ягуара. – В другой раз не отвлекай, хахалю своему звони.
– Герман у меня в салоне, с рабочими. До ночи застрял.
– Уж полночь близится, а Германна все нет, – киваю. – Он поди в карты играет. Съезди проверь шулера.
– Я тебя позвала не Пушкина цитировать, – она отталкивает меня от машины и хлопает дверью. – Надо поговорить. Проводи меня до дома. У меня стресс, мне необходим свежий воздух. Машину охрана потом пригонит.
Скептически поднимаю бровь и смотрю на бутылку в ее руках. В голове гуляет мутная, как вино, идея, что если Маша напьется, я могу гадко этим воспользоваться. И пусть потом объясняет Герману, что в ее кровати делает голый бывший муж. А еще лучше сам объясню. Закончу знакомство его морды с тротуарной плиткой "нейтральная тучка" и урод дорогу забудет в мой дом.
– Ну пойдем, – убираю ключи в карман и беру ее под руку. – Ты… – шарю по пальто, отвлекаясь на вызов сотового. Кирилл. Устал дозваниваться и докапывается с сообщением "Саныч, че ты дуешься, как тёлка. Сам давно праведным стал?"
– Тебе важнее меня слушать или с девушкой переписываться? – Маша дергает руку. – Саш, это неуважение.
Спрашиваю текстом "тебе баб других мало? Я к тебе человека работать привел" и убираю телефон в карман.
– Слушаю.
– Неужели, – Маша отбрасывает волосы назад. Распахивает шубку и в свете фонарей ее короткое платье переливается золотом. Она блестящая, аж глазам больно. Давит каблуками снег и с обычным достоинством оратора перед многотысячной аудиторией начинает речь. – Так вот…
Мне звонит Кирилл.
– Саша, я в таких условиях не буду разговаривать, – Маша шипит на трубку в моих руках и ускоряет шаг.
Вообще-то, я собирался сбосить. Но не стаптывать мне туфли в погоне за ней. Оправдываться она должна, не я в нашу постель чужого мужика притащил.
– Да, Кир, – говорю в телефон.
– Сань, че ты взъелся, не пойму, – друг с недовольством пыхтит в динамик. – Я же не против, пусть бы попробовала, админа правда ищу. Но одно другому не мешает. Самому надоела, мне отдал. Я так понял.
– Неправильно ты понял. Ей девятнадцать лет, Кирилл. А тебе сорок.
– Большая уже. Такие короткие юбки носят девочки-трёхлетки. Или взрослые телки, которые хотят трахаться. Короче, давай замнем.
– Чего ты мне тут придурка включаешь? – закипаю. Раз, два, три, четыре – дергаю бороду. – Я тебе сразу сказал, что девочка молодая, но справится. И обижать ее не надо.
– Кто ее обидел? Просто совета у тебя спросил, серёжки ей купить или она без побрякушек обслуживает. А ты феерично посылаешь меня и красотку утаскиваешь. Честь ее что ли блюдешь? Саныч, если бы ты не соком плеснул, а чаем горячим, мы бы с тобой щас по-другому общались. Че молчишь?
– Мы бы щас по-другому общались, если бы ты рядом стоял. Ладно, Кирилл, повторю: иди на хер, – сбрасываю вызов. Смотрю на гаснущий экран. У Кира сомнений нет, что Кристина большая, цирк, а я ощущаю себя неуверенным пацаном и боюсь.
– Ты уже с друзьями из-за этой пигалицы ссоришься? – оборачивается Маша. Хлопает в ладоши. – Браво. Дальше что? Издательство на нее перепишешь?
– А ты будешь мне указывать, как собственными средствами распоряжаться? – нагоняю ее. – Герман не разрешает нос совать в его дела?
– При чем тут мой Герман?! – она швыряет бутылку в сугроб, и красная винная дорожка неровной волной растягивается по белому снегу. – Мне до старости надо было терпеть твой шлюховской клуб? Или твое весеннее обострение, это же кошмар был! – она напоминает о моей паранойе и развале семьи, и сердце опять рвет мне рубашку и пальто. Лезу за таблетками. Ее несёт по кочкам дальше. – Ты сам не видишь, что эта твоя Кристина не просто так рядом крутится? Думаешь, ты такой распрекрасный? А знаешь, кого я вчера встретила на выставке? Любовницу твою. Вместе с нашим сыном. Девчонка с двух сторон подбирается к вам в койку, а вы оба как безмозглые козлы, жуете эту жвачку.
– Статистика, – морщусь, глотая капсулу.
– Что?
– По статистике один волк на семь козлов. Козлов больше, ясно? Все жуют. И Герман твой.
– Ты издеваешься? – Маша покачивается на каблуках и бьет меня в грудь кулаком. – Саш! Я серьезно!
– Я тоже, – снова беру ее под руку и быстрым шагом веду к дому, надоела. – Не мели чушь. Я четвертый месяц в институте работаю. Егор сам ее цепляет постоянно. Они с Кристиной не дружат. И по выставкам не шатаются. Ты ошиблась. Совсем заняться нечем, что уже внешность ее мониторишь?
– Поинтересовалась. Кто моих мужчин на поводок присаживает. Если твоя любовница…
– Она мне не любовница, – обрываю. – Это что-то меняет между нами?
Не ждала вопроса. Моргает.
– Я несвободна, Саш, – вздыхает. Разрешает. – Но ты можешь попытаться меня вернуть.
– И что делать?
– От подстилки своей избавься. Чтобы я ее ни с тобой, ни с Егором в радиусе километра не наблюдала. А дальше подумаем, как нам быть.
– Чего ты мне мозги полощешь? – теряю терпение и сжимаю локоть. – Три месяца меня гнала.
– Ты в клубе не скучал.
– Да ради бога, тебя мой секс не парил. А теперь мне нравится девушка, и у тебя пригорает, помои на нее льешь. Рот закрой и Герману своему на уши садись.
– Саш, ты дурак, – Маша качает головой и роется в сумке. – Скоро она допрет, что ты о ней заботиться решил, и тогда прощайте деньги. А сын останется без будущего.
– Все сказала? – вырываю у нее сумку и сам достаю пульт от ворот. Специально время тянет, стерва, поверх ее банок с косметикой лежал. Нажимаю на кнопки и сую обратно. – На.
– Не все, – она подходит ближе и кладет ладони мне на плечи. Заглядывает в глаза. В нос пробивается запах вина и макродоза ее любимых духов, жасмин и вишня, привет из счастливой жизни. Запахи смешиваются на ветру и вяжут мне руки, могу лишь стоять и пялиться на нее. В кармане оживает сотка, и я позорно радуюсь спасению, эта женщина не потеряла власти, я ее еще люблю.
Прислоняюсь к воротам и слушаю Василину. Админ уточняет, работает у нас Кристина или искать помощницу. И добавляет, что Кристина устроила драку в клубе, Котик вступился и пострадал, и они вдвоем уехали в трамвпункт.
На улице тихо, Василина перекривает басы, и Маша все слышит. Смотрит на меня с ехидной улыбкой.
– С Кристиной что? – перебиваю оханье Василины.
– Не знаю, что-то с плечом.
– А поехали они куда? – задираю рукав пальто – половина десятого. Прикидываю, сколько добираться. Отключаюсь и Маша тут же проедает мне плешь.
– Горе, бедняжка поранилась. Потрясла перед кем-то сиськами, втянула парня в заварушку, и ждет, что ты успокаивать помчишься. Нет, ну какой примитив, – она шлепает сумкой мне по ногам и проходит в ворота. – Беги быстрей, Саш.
Я не бегу, но тороплюсь, Маша от души прошлась шпильками по нервам. И если приплюсовать к анонимке и статье спровоцированную драку, то так все и выглядит, как она говорит. Меня имеют. А я очень не хочу разочаровываться.
В больнице пересекаю приемную и огибаю очередь. Бармен с Кристиной сидят у дверей в кабинет. Она видит меня. Удивление расцветает улыбкой и она тут же начинает стирать рукавом темные дорожки туши на щеках. Ревела что ли?
– Покажи, где болит? – спрашиваю по-детски, наклоняясь к ней.
– Там ничего страшного, об стену ударилась, – она кивает на бармена. – Вот у Котика рука, кожу до мяса рассекло.
– Покажи, – требую, не глядя на бармена. – Быстрее. Хватит тратить мое время.
– А вы врач, Александр Александрович? – ее голос, синхронно с моим, наполняется злостью. – Почему в таком тоне разговор? Я не виновата, что в клубе полно пьяных. Я, вообще, только вещи хотела забрать. А тот парень…
Все сильнее подозреваю, что ничего у нее там нет. Не даю себя забалтывать и стягиваю блузку с ее плеча. Она меня толкает, я резко дергаю, слышится треск ткани и оборванные пуговицы скачут по грязному полу.
Я и вся очередь смотрим на ее стесанную до крови кожу, полупрозрачный лифчик и блестящую фиговину в пупке.
Она ошарашенно запахивает рваную блузку и вскочив с места, вылетает за дверь, в полутьму лестницы.
Поворачиваюсь на бармена.
Тот светит локтем в багровой корке: я ни при чем, я молчал.
Проклинаю себя и иду на лестницу. Всё чертова неуверенность засирает мне черепушку.
Кристина сидит на ступеньках, пытается связать концы блузки. Поднимает голову.
– Очень болит, – веско выговаривает. – Похоже, вывих. Меня прям по стене размазали в смятку, – сыпит садистские подробности, криво улыбаясь. Заставляет чувствовать себя гаже некуда. – Котик за меня вступился и его за грудки через стойку протащили. Я старалась одному яйца запинать. И он как давай меня метелить, вы бы видели, – радостно заканчивает. – Вы довольны? Или жалеете, что меня не прибили там?
Снимаю пиджак и набрасываю ей на здоровое плечо. Сажусь на корточки перед ней, и подвинув за талию, осторожно касаюсь губами кожи рядом с царапинами.
– Надо подуть, – подсказывает.
Дую. Еще раз целую. Говорю:
– Купим другую кофточку.
– Нет уж, – она трясет волосами. – Мне тех кошачьих трусов хватило.
– Застудишься на бетоне, – сгребаю к себе, разворачиваюсь с ней и сажусь на ступеньки.
Она ерзает у меня на коленях, устраивается удобнее, чтобы не задевать травму. Большим пальцем стираю с её щеки чёрные крупинки туши. Другой рукой набираю Василине сообщение. Если дебилы ещё в клубе, охрана им во все щели пиво зальет. И водку, и коньяк. Как надо напиться, чтобы девочку об стену швырять?
Она щекочет носом мне шею и быстро шепчет, проглатывая окончания, что у нас ничего не будет. Мне всего тридцать девять, а ей нравятся мужчины постарше. И чтобы был маленький член, а то она как на вышке сидит. Александр Александрович, вы замечаете, что ваш кол вот-вот проткнет ваши упомрачительные брюки?
Усмехаюсь и оттягиваю ей волосы, впечатываюсь в губы. Сминаю талию, и пиджак падает мне на колени. Языком спускаюсь на шею, на грудь под чёрной сеткой. Тискаю её всю, как игрушку, она тёплая, вкусная и маленькая, совсем не для моих габаритов. Полуголая на моей ширинке, мне так не насытиться.
Ее юбка задралась и узкой полоской скаталась на бедрах. Лезу туда рукой. Она вздрагивает. Отрываюсь от её кожи и смотрю в глаза. Так же, как тогда за стойкой, кипит шоколад, но теперь она мне не мешает. Веду ладонью по трусикам. Она доверчиво полагается на меня. Позволяет сдвинуть в сторону шёлковую ткань. Обнимает меня за шею, и у неё влажная ладошка. Волнуется.
Пальцы зудят. Хочу залезть в неё, узнать, как там горячо, но мне крайне невовремя приходит мысль, что у меня руки грязные. И я давно не был у мастера, и что-нибудь ей пораню своими отвратными заусенцами.
Борьба с самим собой идёт, пока она тоже собирается меня потрогать и возится с моим ремнем, щелкает пряжкой.
Чертыхаюсь. Возвращаю трусики на место и перехватываю длинные пальцы. Она вскидывает подбородок и шепчет на ухо: почему?
Мою нежность не объяснить, на словах я просто идиот. Но меня мало это колебет, я могу быть нормальным мужчиной, а не озабоченным владельцем секс-бардака.
Полоска света у двери расширяется и раздается кхе-кхеканье.
Смотрим на бармена.
Надо разжать руки, а у меня тут малыш пригрелся, мне хорошо с ней, я эгоист и не отпускаю её, пока парень, глядя в пол, мямлит, что очередь пришла, и Крис ждёт врач.
Она тонет в моём пиджаке и скрывается в кабинете. Пока жду, даю бармену оплачиваемый выходной, деньги, и вызываю такси.
Кристине рекомендуют носить повязку под руку и мазь, которую мы покупаем в аптеке по дороге домой. Заезжая в знакомый уже двор думаю, что завтра можно вместе куда-нибудь сходить. Останавливаюсь у подъезда и не успеваю открыть рот, как взгляд упирается в красную тойоту сына, запаркованную у забора рядом с детской площадкой. Если прищуриться, считывается госномер. Поворачиваюсь на Кристину. Она хмурит брови и молчит.
Попалась.
Нда, Маша права, я всё таки лох.
Глава 11
– Мы живём вместе с Николь. Беркут-Попковой, – напоминаю двойную фамилию, над которой он угарает, но он даже не улыбается. Показываю на машину Егора и объясняю. – Егор, наверное, с Ваней Хромовым приехал. Мы ведем расследование. Слышал про Винни-Пуха? Вон там на четвертом этаже свет горит. Наша кухня. Уголок «Орхидея»…
– Помолчи, – просит он.
– В смысле? – изгибаю бровь.
– Просто заткнись, Кристина.
Мы проезжаем мимо подъезда и тормозим на углу дома. С одной стороны подвал, с другой зелёный павильон, уже закрыт.
Он наклоняется и роется на моем сиденье, и я привстаю с места. Смотрю, как достаёт бутылек с антибактериальным гелем и зачем-то протирает руки.
– Что происходит?
Закончив, без слов нависает надо мной и вжимает в сиденье. У меня ноет плечо под его весом, но сказать об этом не могу, у меня во рту горячий кляп. Борода царапает кожу, как всегда, но щас он словно, вообще, забил на мои ощущения и возит своей мочалкой с целью стереть моё лицо в пыль.
Не знаю, что случилось, но со мной больше не церемонятся.
Одной рукой со всей силы давлю его шею, перекрываю кислород, чтобы он сделал паузу. Но ладонь узкая, а шея у него необъятная, и я в проигравших. Без пользы копошусь под его каменными мышцами.
Ещё немного, и этот полузадушенный поцелуй отправит меня в кому.
Он затягивается как сигаретой, глубоко, и у меня сыпятся искры из глаз, путает мои волосы и от них шпарит током. Сжимаю челюсти на его губе и жду реакции, чтобы он рыкнул или дернулся, но ему не больно, в рваных движениях слепой фанатизм, и он с каждым выдохом невольно лишает меня рассудка.
У разливающейся по телу нездоровой тяги нет источника, она внушает знание, что должно быть именно так, остро и ломано. Запускаю пальцы ему в прическу, твердые покрытые лаком пряди рассыпаются, и я цепляюсь сильнее, хочу его небрежного, настоящего, взьерошенного, каким он просыпается. Нам тесно, в двухместной машине толком не повернуться, и тонкая спинка кресла подо мной скрипит и откидывается. Он отрывается от моего рта, но я тяну обратно, он только что заразил меня чем-то темным, бесконтрольной алчностью, и смертный грех вихрем зашибает весь мой мир, это даже не похоть, я хочу душу, хочу вырвать ее и обвешать цепями, и он всегда будет моим.
– Погоди, – он выворачивается.
Перчаткой быстро разжимает крепления на лобовом, с одной и другой стороны, убирает откидную крышу, и резко двигает меня головой к багажнику.
Просторнее.
Наваливается сверху. Задирает юбку, шелковые мини, и без прелюдий вставляет пальцы. Один или два не разобрать, мне жжёт внутренности от беспардонного вторжения и этой антибактериальной жаровни на его коже, гель, кажется, со спиртом. Наполовину запутана в одеяле, вверху небо темно-синее и чистое, холодный свет звезд и ветер, но меня не студит, раскаленная вулканическая лава бурлит вместо крови по венам, среди декабрьского льда и снегопада во мне родилась не женщина, а стихийное пекло.
Он толкает до основания, и замирает, чувствую, как подрагивают фаланги, я насаженная на вертел тушка, у меня вкусная сочная корочка, и я жду, когда меня съедят.
– Не могу больше, поехали, – он стаскивает меня на сиденье.
– Куда? – не даю ему встать, держу за воротник пальто.
– В клуб.
Встречаемся взглядами.
И меня передергивает.
От прерванного удовольствия, от серьезных, без намека на улыбку глаз и прозаичности предложения. Улетучилась мистерия, и остался нетерпеливый взрослый мужчина, который хочет меня примитивно факнуть. Еще и не дома, а в клубе.
– Почему не к тебе?
– Какая разница?
– Мне неприятно в приват-комнатах.
– Домой я женщин не вожу.
Пауза. Отчего бы сразу не отхлестать меня по щекам.
Не найду сил разжать пальцы и отпустить его, пока он в моих руках, он все еще мой, и я глупо надеюсь, что он вот-вот скажет "я пошутил". Он молчит, и я говорю сама:
– Я думала, у нас по-другому.
– Кристина, – он смотрит на часы, и сам перехватывает мое запястье. С трудом отрывает скрюченную ладонь. Отпускает, и ветер пробирает меня до костей. – Я тебе объяснил, что это естественный инстинкт, никаких поездок на пони по радуге. Ты поняла. Сейчас в чем дело? Передумала? Тогда иди домой, и мы тему закроем. Уже поздно, день тяжелый, я устал.
Продолжаю сидеть. Не верю. Некрасиво шмыгаю носом. Мне страшно, что он уедет. А если не уедет – еще хуже, у меня внутри он оставил крючок, потянет, и я буду добровольно стоять перед ним на коленях, изображая пылесос, как Маришенька в тот вечер, когда он даже не разделся, а только приспустил брюки, и я буду делать это в клубе, гостиннице, да хоть где, если он еще раз спросит, я поеду, мне мерзко и грязно от этой мысли настолько, что пелена злых слез застилает глаза, и я готова его голыми руками на части разорвать.
– Всё, иди домой, Кристин, – раздраженно прерывает он мои всхлипы.
А он даже не предлагает.
– Вот и пойду, Саш, – отрезаю. Поправляю юбку. Не открывая дверь, выбираюсь из машины через верх.
Передразнила. Пик моих ментальных угроз. Даже на пощечину не осмелилась.
Бегу к подъезду. Влетаю в квартиру и запинаюсь на раскиданной обуви.
– Кристина, это ты? – кричит Николь. – Где ты шляешься, мы одни должны все делать?!
Сбрасываю сапоги и шмыгаю в свою комнату. Кидаю куртку на кровать, Аверинский пиджак, рваную блузку. Переодеваюсь в домашний костюм. Верчу шарф, прикидывая, вязать ли повязку для плеча. Беру его с собой и иду на кухню.
– Боже, что с лицом? – ужасается Николь, отставляя чай.
Хмуро оглядываю компанию и сажусь на свободный стул.
– Ты сообщения принципиально не читаешь? У нас третье задание. Последнее, – от плиты оборачивается Ваня. Помешивает в кипящей кастрюле макароны и просит. – Николушка, ну проверь, вдруг уже готово.
– Сам ты Николушка! – она вскакивает с дивана и отталкивает его в сторону. – Еще раз так меня назовешь и никакой тебе еды, – вилкой тычет в кастрюлю. – Вань, в твоём возрасте пора уметь варить улитки.
– И что в задании? – завязываю узел на палантине и примеряюсь к руке.
Егор двигается на диване. Наклоняется к моим волосам и морщит нос.
– Насквозь отцом пропахла, – видит мою кислую мину и ухмыляется. – Ревела? Трахнул и послал?
Не сдерживаюсь, бью его шарфом по губам. Он часто моргает. Хватает из кружки чайную ложку и с брызгами шлепает мне по лбу.
– Пошёл вон из моего дома! – запускаю в него корзинку из-под хлеба.
– Успокоились оба! – Ваня выдирает у Егора стеклянную сахарницу и передаёт Николь. – Опять драки в песочнице, вам пять лет?
Егор встаёт, брезгливо стряхивает крошки с рубашки. Отхожу к холодильнику и наливаю сок. В шутку замахиваюсь стаканом, и он отшатывается, как же, его стильный костюм яблочного, с мякотью, надругательства таки не переживёт, и Егор, сверкая пятками, помчится в химчистку.
– Кристина, щас пойдешь в свою комнату, – предупреждает Николь.
Закусываю губу. Плохо из-за одного бородатого козла, а достать хочется всех. Разгромить кухню и постоять в наказание в углу. А потом снова с улыбкой до ушей жить.
– Информацию готова воспринимать? – Николь сливает воду над раковиной. – Ай, жжется, – подпрыгивает на месте.
– Так варежку, – Ваня заботливо подсовывает прихватку. Картина с названием "счастливые молодожёны". – Крис, давай тарелки, жрать хотим.
Егор точно не привык к улиткам альденте из упаковки "паста мания" и вчерашним котлетам, утонченная Мария брякнулась бы тут с сердечным приступом от предложенного её сыну деликатеса. Но я не обостряю, встаю на цыпочки и снимаю блюдца.
За ужином ковыряюсь в тарелке и слушаю планы на завтра. Или уже на сегодня, первый час ночи.
Сообщники кинули клич в сетях – в шесть вечера на площади устраиваем флешмоб. Выбрали популярное шпионское задание: участники надевают тёмные очки, ходят по зоне флешмоба с блокнотами и ведут записи. На остальных смотрят через газеты, в которых прорезаны дырки. Ровно через двадцать минут достают шампанское, и ещё три минуты пьют в унисон и кричат "За Винни-Пуха!"
– Если соберем людей и все пройдёт, как надо, – заканчивает Ваня с набитым ртом. – То можем рассчитывать на личную встречу с бандой. Народ флешмобы обожает. Проблемы вряд ли будут, статья у нас в кармане.
– А ещё завтра после учебы нужно найти костюмы, – Николь запивает макароны моим соком. – Фу, яблочный? Договаривались, что ты грушевый купишь.
– Беркут, тяжело тебе живется, привереде, – Ваня допивает сок и брякает стаканом об стол. – Короче, после пар не расходимся! Всем ясно?
– Слушаюсь, сэр, – салютую ему вилкой.
С половины одиннадцатого утра и до трёх торчим в институте. Дальше мотаемся по магазинам и театрам. Егор с Ваней великодушно взяли на себя расходы, но на маску Пятачка мне и самой хватило. Поросенком выряжаться не привлекательно, но у меня розовая куртка, прибавить к ней розовые джинсы Николь и готов хрю-хрю.
Николь предложенный костюм осла тоже не вдохновил, но куда деваться, мир ждёт от нас подвигов.
В шесть вечера Егор паркуется во дворе у площади. Забираем газеты, выбираемся из машины и огибаем дом.
Смотрим на рассеявшихся по проспекту участников и пробивает на смех. Некоторые в мультяшных костюмах, как мы, и все с газетами. Сквозь проделанные дырки наблюдают за ошалевшими прохожими и хихикают.
– Разделимся, – предлагает Егор. За мягкое длинное ухо тянет Ваню в сторону салонов одежды. На ходу раскрывает газету и быстро смешивается с толпой. Кроме Егора, вижу ещё нескольких Пухов.
Так, и Пятачок не один. Братья свиньи.
Иду мимо шашлычной, сквозь дырочки рассматриваю посетителей за стеклом. Толстый мужик перестал есть. А ребёнок стучит ладонью в окно. Кричит, наверное, рот открывается и лицо радостное. Машу ему рукой.
– Я с тобой, – слева, прикрываясь газетой, вырастает ослиха Николь. – Только что симпатичный парень покрутил пальцем у виска.
– Да ладно, – открываю дверь пиццерии, пропускаю ее внутрь. – Все привыкли давно ко всяким рекламным акциям.
– Тебе хорошо в своей куртке. А этот театральный костюм воняет какой-то кислятиной.
Идём мимо столиков. Показательно черкаемся в блокнотиках. Удивленная официантка спрашивает, мы проводим съёмку скрытой камерой? Мы важно киваем и закрываемся газетами.
Гуляем по площади. Прошло десять минут, осталось столько же.
Заходим в магазин светильников. Скучная обстановка и злые люди. Похожая на трость бабка-продавщица негостеприимно размахивает люстрой и орет, чтобы мы убирались со своими листовками, мы, промоутеры, как ссаки в лифте, запрудили улицы.
Гуляем, прудим. Приветственно машем другим участникам.
Время почти на исходе, и что к чему. В чем смысл флешмоба и остальных тупейших заданий – я не шарю. Но это не даёт мне грустить по татуированным рукам, я так быстро привыкла к нему, и рада, что некогда реветь в подушку.
Дергаю за ручку очередную дверь, говорю Николь "закрыто, пошли тогда ближе к памятнику, пара минут осталась", и застываю на месте.
Сначала вижу длинную зеленую палку, всунутую в ручку с той стороны, она заканчивается широкой белой щёткой швабры и мешает открыть дверь. А внизу на полу…ноги. В чёрных брюках, с ремнем. Другая половина туловища лежит в торговом зале. Задираю голову и читаю вывеску "Ювелирный центр".
– На полу охранник! – ахает рядом Николь. – В отключке!
Одновременно сдираем на шею маски и прижимаемся к плотному стеклу входной двери. Происходящее в зале не рассмотреть, нам видна только часть от входа и розовая фигура поросёнка с зажатым в лапе воздушным синим шариком.
Наступая друг другу на ноги, перепрыгиваем бордюр, ныряем обувью в снег и расплющиваем носы на панормамном окне салона. Обзору мешает большая искусственная ёлка забросанная белой мишурой, стоит прямо возле стекла. Щурюсь сквозь пышные ветки.
Они там. Все. Кролик и Тигра с пистолетами пугают персонал, медведь, осел и совунья громят витрины и сбрасывают драгоценности в рюкзаки.
– Не стой, снимай, – верещит Николь.
Лезу в карман, выхватываю смартфон, он выскальзывает, я пытаюсь поймать и ребром ладони даю ускорение. В ужасе смотрю как он летит на плитку у входа, и крышка с батарейкой отскакивают в сторону.
– Кристина-а! – стонет Николь, пока я ползаю и собираю гаджет.
– Снимай сама! – рявкаю. Дрожащими пальцами вставляю запчасти.
– Телефон у Егора в машине, в этом идиотском костюме нет карманов! Быстрее, Кристина! Чёрт, где наши парни?!
Снег скрипит от её нервных прыжков на месте. С площади доносятся музыка, смех и голоса, привычная ежедневная атмосфера вечера, а я от волнения не могу вставить гребаную крышку и матерюсь, ведь судьба дала шанс, мы единственные в этот момент обладатели инсайдерской бомбы.
– Они уходят! – кричит Николь.
Крышка щелкает, я жму кнопку включения, по крайней мере, успеем заснять побег. Но не успеваю даже выпрямиться, дверь резко распахивается, бьёт меня по лбу, и я валюсь с ног, и смартфон снова падает.
На улицу выскакивает Пятачок, за ним медведь.
Телефон загружается, играет музыка заставки, и медведь оборачивается.
Мягкая большая голова. Уверена, что он смотрит на меня сквозь сетку, и от невозможности тоже увидеть его глаза, человеческие, а не блестящие мертвые пуговицы, меня продирает жуть.
На нем жёлтые тимберленды, в цвет костюма, и на одном царапина, этим ботинком он едва не оставляет меня без пальцев, когда с силой опускает подошву на мой телефон. Швыряет его по обледенелой плитке вперёд, на дорогу.
Наш контакт длится две-три секунды, но в замедленном времени сознание окрашивается во все оттенки страха, весь его спектр.
Банда, с рюкзаками за спиной, стремительно разбегается врассыпную. Двадцать минут закончились, и на площади стреляют пробки шампанского и вопят моберы "За Винни-Пуха!"
Следом завывает полицейская сирена.
Мы с Николь тонем в сумерках, теряемся среди моберов и вваливаемся в маршрутку. Кто-то тоже испугался мигалок, в салон за нами протискивается Пятачок. Может быть, один из шайки, спокойно плюхается в кресло и катит с места преступления, пока там его ищут.
До дома едем, как во сне. У подъезда дорогу преграждает тойота Егора, хлопают двери.
– Куда вы дернули? – набрасывается Ваня. – Я вам кричал, а вы в маршрутку лезете!
– На площади кипиш, полиция приехала, – Егор трет лицо. – Мы с Ванькой еле нашлись. Проспект оцепляли, когда мы уезжали.
Николь, захлебываясь, рассказывает про налет на ювелирку.
Голова лопается. Нас использовали, с этими мутными трансляциями и призывами взровать мир, будем теперь первыми подозреваемыми. Отличная идея – чужими руками устроить суматоху и провернуть дельце. А как просто затеряться среди людей в похожих костюмах. И главное, хоть кого спросят на той площади – все знают, что посты с флешмобом мы размещали.
– Ты дура криворукая, – Егор сплевывает на асфальт возле моих сапог. – Если бы ты видео сняла, у нас бы доказательства были!
– То есть я виновата? – от его наглости у меня дергается щека. – Это ты нас втянул в чокнутые задания!
– Я тебя за волосы тащил?
– Ты меня вообще уже достал одним присутствием своим!
– Хорош орать, – Ваня морщится и достает телефон. – Посмотрим по тегу, что пишут. Без паники. К вам пошли что ли? Шампанское откроем. Красиво в лужу сели, отметим.
– И мой телефон отдайте, – просит Николь. Поворачивается ко мне. – Стой, а твой…
Смотрю на нее, и вижу, как Винни-Пух давит подошвой мой гаджет. Он где-то на дороге валяется, если машины не раздавили. Возле ювелирки. Еще одна улика. Замечательно.
Расстроенно машу рукой, и иду к подъезду. Первым пищит домофон. Второй где-то вдалеке оживает сирена.
