Текст книги "Алесик едет в Красобор"

Автор книги: Даир Славкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Место на стенде

– Пап, а пап, – спросил Алесик, – Чикуны – деревня или город?

– Деревня, конечно.

– Почему же тогда тут асфальт везде и дома двухэтажные?

– Видимо, центральная усадьба. Приметил на повороте арку и надпись: «Совхоз «Партизанский»?

– Ничего себе деревня, будто в городе.

– Неплохо, видно, живут люди… Во время войны тут небольшие хатки под соломенными крышами стояли, да и те каратели пожгли.

– Это когда по лесной дороге им проехать не удалось?

– Позже. Война долго грохотала здесь… Много тогда наших ребят полегло… Но и враг платил дорогою ценою за каждый шаг.

– Смотри, смотри, папка! – дернул Алесик за отцовский рукав и показал через дорогу. – Универмаг. А вон – школа.

– В школу сперва и навострим лыжи. Заглянем, посмотрим, чего там намастерил, чего еще стоит старый Луста.

Школьные ворота и калитка – настежь. Возле центрального входа большая куча желтого песка, кирпич, бочка с известью. На каменных ступенях желтые и зеленые пятна. Белым забрызганы и стекла многих окон. Неподалеку от входа, прямо во дворе, стоят парты. Их недавно ремонтировали: у некоторых и крышки и спинки новые. Несколько парт будто собрались в отдельную компанию. Возле одной – человек с кистью в руках. Красит. Алесик сразу же догадался, что это не настоящий маляр. Маляры в запятнанных комбинезонах, а этот в сером костюме, повязанном сверху женским фартуком. Без шапки, в очках с золотистой оправой. Очки поминутно съезжают, человек поправляет их деревянным кончиком кисти. Но кисть испачкана подтеками краски, и Алесику даже издали видно, что нос и лоб маляра тоже испачканы краской.

Отец прошел просто в раскрытую дверь, а Алесик приостановился возле кучи желтого песка. Глядь, а за кучей два голубя, сизые, с красными лапками. Набрал Алесик горсть песка – а он холодноватый, вероятно, недавно из карьера – да как шухнет в голубей!

Птицы крыльями захлопали и испуганно поднялись в воздух.

Оглянулся Алесик: видел ли кто его проделки?

Человек отложил кисть и фартук отвязывает.

– «Ну, попадет! – Не по себе Алесику стало. – Наверняка, учитель. Может, и завуч или даже директор».

Пригнул Алесик голову и шмыг за угол школы. Остановился, осторожно выглядывает. А человек на него и не смотрит, за отцом в школу подался. И на ходу громко так спрашивает:

– Товарищ! Товарищ! Вы со строительной организации?

«Вроде обойдется, – подумал Алесик и не спеша пошагал так же к школьным дверям с толстыми блестящими ручками. В вестибюле осмотрелся: «Как в нашей школе – вон вход в буфет, там в спортивный зал, а эта лестница на второй этаж».

Отец и человек в очках стояли и разговаривали. Но Алесик решил все же переждать, пока очкарик куда-либо отойдет. А чтобы не торчать на виду, он шмыганул в боковой коридор.

Коридор тоже был заставлен нартами и столами, только здесь было больше столов. Алесик потянул за ручку одну из дверей. Ничего интересного. Пустой класс. Дернул вторую – закрыто. А третья дверь отперта была. Не зайти в эту комнату, пропустить ее – никаких сил не хватило бы.

Хоть и не прочел Алесик табличку на двери, все равно догадался, куда попал. У окна, в уголке, форма пионерская, барабан, горн.

Вдруг слева от Алесика что-то зашуршало. Глядь, а из-за карт и таблиц, которых на стойках было навешано великое множество, девочка показалась. С румяными толстыми щеками и в красном берете. Алесик сразу же узнал свою недавнюю спутницу. Она вопросительно и, как показалось Алесику, немножко обрадованно посмотрела на него, улыбнулась, но тут же нахмурила брови.

– Ты что тут делаешь? – удивился Алесик.

– Это я должна у тебя спросить, чего тебе в нашей пионерской комнате надо, – отпарировала девочка.

– Подумаешь! Не к тебе же в школу пришел, а к старому Лусте.

– К моему дедушке? – удивилась девочка.

– Разве Луста твой дедушка? – остолбенел Алесик. – Значит, ты и есть его внучка Аля?

– Аля. Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Знаю. Папа дедушку твоего увидеть хочет. Воевали вместе.

– Так вы на праздник партизанский? – догадалась Аля. – А дедушки нет в Чикунах…

– Где же он?

– Учитель сказал мне, что дедушка со всей бригадой плотников уехал в Красобор. Они должны за два дня восстановить партизанские землянки и шалаши. А тебя как зовут?

– Алесик. А что?

– Ничего. Просто так. Хочешь, Алесик, я тебе что-то покажу? Помоги мне только эти деревянные рамки отодвинуть.

Вдвоем они отодвинули деревянные рамки, поставленные торчком, и Алесик увидел стенд. На большом куске серого полотна, натянутого на раму и раскрашенного под мрамор, было написано: «Они сражались за Родину, за твое счастье». И под стеклом помещены фотоснимки, а на них – лес какой-то, деревни, люди. Под фотоснимками были аккуратные надписи.

– Стенд партизанской бригады имени Кутузова. Красные следопыты школы сделали, – пояснила Аля.

– А дед Луста здесь есть?

– Вот, посредине. Усатый… А тут надпись о самом маленьком партизане. Его все звали Зайчиком.

– Про Зайчика шофер автобуса-будки вспоминал. И папа рассказывал. Зайчик помог мост сжечь.

– Это, когда он только в отряд пришел. Зайчик, знаешь, какой был? – торопливо заговорила Аля. – Однажды он даже в гарнизон пробрался и расклеил листовки там: и на рынке, и на площади, и на многих домах, где фашисты жили. В другой раз шпика немецкого Зайчик выследил и поймал. А сколько врагов взорвал! Узнали однажды дедушка с Зайчиком, что фашисты идти по дороге колонною будут, а впереди женщин и детей погонят, чтобы те, если дорога заминирована, первые на партизанских минах подорвались. Узнали и заложили мины не на дороге, а на обочине, под кучами камней. Мирные люди прошли, и колонна немцев вплотную приблизилась к камням. Тут Зайчик за шнурок как дернет! Бух-тара-рах! Камнями по колонне так шибануло – половины фашистов как и не было.

– А почему его портрета на стенде нет? – спросил Алесик.

– Не нашли. И вообще никто ничего не знает, где он.

– А что с ним случилось?

– Дедушка рассказывал, что фашисты однажды снова на Красобор напали. Бомбы с самолетов бросали, из пушек палили, потом танки пустили, а сами, за танками прячась, шли. Крепко держались партизаны, долго бились, но пришлось им отступить. Тогда дедушку ранило. Потом партизан окружили у болота, и они маленькими группками прорывались. Зайчик был в одной из таких групп. Пропала та группа.

– Все?

– Кое-кто потом нашелся, другие нет. Решили, что остальные в плен попали и там погибли. А полгода назад в Бородовичи доктору Жирмонову письмо из Германии пришло. Курт в ГДР живет.

– А кто такой Курт? – полюбопытствовал Алесик.

– Эх ты… И про Курта ничего не знаешь? У нас про него все пионеры знают. Немец он. Антифашист. Курт его имя.

– Ну и что?

– А то. Курт в той же группе, что и Зайчик был. И дедушка сказал: «Коль уж Курт объявился, то и Зайчика следы отыщутся».

– Вот здорово было бы! А Курт в Красобор приедет?

– Дедушка мне говорил, что приглашение послали.

– Аля, – вдруг вспомнил Алесик, – а зачем ты дядьку Мечика просишь, чтобы он тебе привозил книги только про войну да про партизан?

– А тебе не все равно? – неожиданно задиристо вопросом на вопрос ответила она.

Но Алесик почувствовал, что Аля не ищет ссоры. Просто она чего-то стеснялась.

– Обещаю: никому ни слова.

– Никому-никому?

– Ну, разве только самому Зайчику, если встречу его где-либо.

– Не смейся. Слушай. Я думаю, что когда все книги про партизан перечитаю, то где-нибудь да найду и про Зайчика. Не может же быть, чтобы нигде про него написано не было, что с ним что-то случилось!

– А если найдешь, прочтешь, узнаешь, что тогда изменится?

– Тогда я пойду к красным следопытам нашей школы и скажу: «Вот он, Зайчик! Я нашла его. Принимайте меня в отряд».

– В какой отряд?

– В отряд красных следопытов. Там старшие пионеры. И то не все, а самые лучшие. А мне только в этом году галстук повязали. Доктор Жирмонов повязал… Если я найду следы Зайчика, узнаю о его судьбе, тогда меня обязательно в следопыты примут. И место на стенде пустовать не будет.

– Знаешь, Аля, – тихо и как-то торжественно произнес Алесик, – давай вместе Зайчика искать!

Портрет Максима

– Алесик! Алесик! – весь школьный коридор заполняет громкий голос отца. – Куда ты подевался?

«Наверное, папа идет сюда, в сторону пионерской комнаты, потому что голос его звучит уже где-то близко».

– Ты чего, оглох, что ли? – удивленно смотрит на Алесика Аля. – Тебя же зовут.

– Аля… а ты на празднике в Красоборе будешь? – почему-то робко спрашивает Алесик и чувствует, что краснеет.

Аля согласно кивает головою:

– Да. Дедушка обещал взять с собою. У него слово крепкое.

И Алесик неожиданно даже для самого себя звучно, но не больно шлепнул Алю по плечу ладошкой. Точно так же, как делал это, играя на переменках «в пятнашки» в своей школе.

– Носишь! – крикнул он и бросился в желтую дверь. Аля рванулась было за ним, чтобы, догнав, отдать «долг», но передумала и остановилась.

Алесик из коридора уже на бегу пропел:

 
Но-си
Ка-ра-си,
Че-рез год
Съест их кот!
 

– Ты где потерялся? – строго встретил его отец.

– Стенд про партизан в пионерской комнате рассматривал. А деда Лусты все равно нет и никто нас не ждет.

– Ошибаешься. Нас ожидает каменщик Борис. Он едет на мотоцикле домой в Бородовичи и нас прихватит.

Так и поехали Алесик с папой на трескучем голубом мотоцикле. Папа устроился позади дяди Бориса, а Алесик – в голубой коляске, похожей на ракету. И с натянутым брезентом.

Ветер холодком обдавал лицо и плечи Алесика, даже норовил сорвать с головы тюбетейку. Алесик снял ее и спрятал под брезент.

Дорога бежала вдоль полей, возле березовой рощи, у одинокой дикой груши.

– Папа, а почему, куда ни поворачиваем, ветер навстречу нам?

– А ты не лови его, а закрой лучше рот.

Алесик хотел еще о чем-то спросить, но не успел. Мотоцикл налетел на небольшой камушек, коляску слегка встряхнуло, и Алесик больно прикусил язык.

Поехали дорогою через клеверище, потом возле клина длиннющих картофельных грядок и еще чего-то, ровными рядами посеянного.

Ехали и лугом, и возле кустарника и вдруг оказались в деревне с надписью на дорожном указателе: «Углы».

По улице с высокими липами мотоцикл поехал медленнее.

Еще издали Алесик приметил старуху в белом, под бороду завязанном, платке и в длинной темной юбке. Она стояла возле колодца, смотрела на мотоцикл и протягивала вперед руку.

Дядя Борис остановил мотоцикл возле старого позеленевшего колодезного сруба.

– Добрый день, тетка Алена! В район собрались?

– Бориска, беда у меня: завалилась печь. От полдня тебя караулю. Может, сможешь помочь, отремонтируешь свод?

– Домой спешу… И людей прихватил, везу в Бородовичи.

– Вижу… Надо же такой беде случиться. Жил бы мой Максимка, давно печь перебрал бы. Он у меня на все руки мастер был.

– Вы на нас не обращайте внимания, Борис, – отец слез с мотоцикла. – Мы и подождать можем.

– А глина да кирпич найдутся?

– Глину я с утра замочила. И кирпичи у крыльца лежат.

Мотоцикл въехал во двор, на котором под высокой размашистой липой стояла небольшая хатка из старых, серых, будто поседевших, бревен-кругляшей в бесконечных трещинах. Маленькие окошечки как-то сиротливо смотрели на приехавших. Возле крыльца, рядом с врослым в землю большим камнем, лежала горка желтого и розового кирпича, стоял старый, давным-давно кем-то сбитый из досок не то ящик, не то корыто с намоченной глиной.

Дядя Борис достал из мотоцикла рабочий комбинезон и сумку с инструментом.

– Вы там разбирайте, а я глину замешаю, чтобы быстрее было, – предложил пана.

– Взглянуть бы сперва, – пробормотал мастер. – Да и вам, если помочь решили, не мешало бы переодеться.

Папа и дядя Борис вместе с бабушкой в хатку пошли, а Алесику – ну что делать?

Вылез из коляски мотоцикла, сел на водительское место, за руль ухватился.

Отец не задержался в хатке. Вышел в майке и в чьих-то чужих вылинявших старых штанах, с пустым ведром в руках.

– Был я здесь однажды, в годы войны, правда, ночью, – ответил он на удивленный взгляд Алесика. – И сына бабушки, Максима, хорошо помню. Смелый был партизан!.. Хорошо, что случилось сюда заскочить.

– Мы долго тут будем, папка?

– За час вдвоем с Борисом сделаем все. Я же с глиной да кирпичом также в дружбе.

Папа начал лопатой ловко перемешивать глину в ящике-корыте. Плескала вода, шуршала лопата да иногда постукивал о железо мелкий камушек.

– Мальчик, – послышался хрипловатый, словно надтреснутый голос бабушки, – иди, дитятко, помоги мне.

– Я враз! – Алесика в краску бросило. От того, что он сиднем сидит, склав на руле мотоцикла руки, когда все что-то делают, помогают матери партизана.

Бегом бросился в хатку, на голос. Там пыль, стук молотка о кирпич.

– Сюда, мой внучек, сюда, – голос бабушки слышен из боковочки. Алесик быстрей туда.

Вошел и оказался в небольшой комнатке на одно окошечко, светелке. Под окном скамейка и стол, а на столе яйца, хлеб, редиска красная с белыми хвостиками.

– Ч-что помочь? – Алесик проглотил слюну.

– Помоги мне мужикам перекусить приготовить. Чтобы после работы червячка заморили. Но сперва самим бы нам чего куснуть стоило бы, а? Потому как что мы за повара, если голодны будем?

Алесик полез за стол на широкую лавку. И пока уплетал за обе щеки яйца вареные и редиску, запивая молоком, бабушка Алена расспрашивала его, откуда и куда они едут, и в какой класс Алесик перешел, и как учится. А сама рассказала, что живет не худо, хотя болят спина и ноги. Рассказала, что к ней пионеры часто заходят, что к осени совхоз ей квартиру в новом доме обещает дать, а ей никуда с этой хатки идти вовсе не хочется. Потому как тут родилась, век свой прожила, в этой деревушке колхоз с людьми ладила. Тут, на памятнике, и имя Максима выбито. Так что со своей деревушки ей никак уезжать нельзя.

Алесик, жуя редиску, солидно, как взрослый, согласился:

– Конечно, нельзя. – Подумал и спросил: – Бабушка, а как ваш Максим погиб?

Сухонькой, сморщенной ладошкой старушка провела по лицу сверху вниз, будто что-то стирала в памяти, потом посмотрела куда-то вдаль и тихо проговорила:

– Умер как человек… В отряде минером был.

– Подрывником? – переспросил Алесик.

– Ага, дитятко. Им, соколикам, приказ вышел: вчетвером эшелон с бензином для самолетов и бомбами перекулить.

– Как перекулить?

– Под откос, дитятко… Знали, соколики, когда и откуда обоз тот пыхкать будет. Ночью подкрались, мину заложили. Сами в кусты попрятались и в бинокли смотрят. А зима была. Утром немцы следы возле насыпи заметили, провод от мины отыскали, перерезали. Потом и саму мину вытащили. Стрелять по кустам начали. Соколики в лес бросились, убежали. Одного только вражья пуля повалила, насмерть ужалила…

– А эшелон не взорвали?

– Эшелон тот должен был перед самым вечером проследовать. Справились с ним, соколики… Только вот Максимка… – две скупые слезинки сползли по сухонькому лицу рассказчицы.

– А как же партизаны днем к охраняемой фашистами дороге подошли? – Алесик боялся пошевелиться, чтобы хоть чем-нибудь не прервать рассказ, чтоб дослушать до конца.

– Не подошли – подъехали. Немцы на переезде укрепления делали. Пленных пригнали, заставили лес валить. И бревна те для укреплений трактором вывозили. Охранников мало было. Партизаны у них ружья поотымали, пленных освободили, а главное – трактор захватили. На нем к переезду втроем и покатили: Максимка мой, Володя из-под Минска, а еще мальчик-партизан.

– А как того мальчика звали, не знаете? – перебил, почему-то волнуясь, Алесик.

– Зайчиком кликали… Так они втроем покатили на том тракторе.

– А кто трактором управлял?

– Максимка. До войны он трактористом был, на весь район славился, грамоты ему при людях вручали… Порулил он просто на переезд. К самому переезду не доехали, поодаль стали. Ожидают и делают вид, будто трактор чинят. А сами запасную мину приспособили в кабине, горючим из бочки бревна да трактор облили. Решили они дождаться эшелона, а потом трактор с миной, без людей, пустить на тот проклятый обоз. А поезда этого все нет, хоть и пора бы, день скоро кончится. И немцы с переезда заметили, что трактор что-то больно долго стоит. Один из солдат проверить пошел, в чем дело. Ну, его партизаны утихомирили, и снова ждут. Тут фашисты недоброе заподозрили. К трактору сразу трое направились. Другие на дороге наготове стали, команды ожидают. И как раз гудок паровоза. Глянули мои соколики – эшелон длинный-предлинный, два паровоза с трудом тащат. И всё цистерны да платформы. Максимка и говорит: «Пора! Только теперь трактор мне самому вести придется. Иначе охрана остановит его. Вы меня прикройте отсюда, бейте по ним».

Сел он на трактор и поехал по дороге, прямиком на немцев. Те стоят, ждут. А партизаны стрелять начали. Немцы попадали в снег и тоже палят. Под эту перестрелку про трактор поначалу вроде и забыли. Или просто беды от него не ожидали. А Максимка едет вперед, на переезд, бревна тащит. Когда же трактор не повернул в сторону, где укрепления строились, а поехал прямо на переезд, сломав полосатый шлагбаум, они закричали, замахали ружьями. Эшелон уже рядом. Догадались фашисты, что на тракторе партизаны и вот-вот взрыв может быть. Некоторые прятаться побежали, другие застрочили по Максимке, по трактору. Загорелся трактор, запылали бревна. Максимка сам в крови, а все одно трактор вперед ведет. Так и ринулся горящим факелом на эшелон.

– И взорвал?

– Взорвал, мое дитятко. Такой, говорили, гром гремел, что за много километров земля, будто живая, дрожала. Потом все огнем залило… От сыночка ничего не осталось…

– А фашистов тех поубивало?

– Весь переезд в огне и громе погиб… Дай, дитятко, я тебе еще молочка подолью.

– Спасибо, бабушка, не хочу я больше… А другие партизаны? Что с ними?

– Володю ранило. В этой хате лежал. Он мне и рассказал все.

– А Зайчик?

– Мальчик тогда уцелел… Заговорились мы, а печникам, может, что подать надобно.

– Бабушка Алена, – засуетился Алесик, – я поел уже. Вы скажите, что делать надо, я помогу.

– Что же, дитятко, мне помогать? Какая у меня работа? Сама управлюсь понемножку. Поел, и ладно. Беги, играй.

Старушка поправила платок на голове и вышла.

Осмотрелся Алесик: что б такое сделать? Принял все со стола, кружку свою из-под молока вымыл. Холодной водой сполоскал, потому что горячей нигде не нашел. Взял толстый березовый веник в уголке у порога и подмел комнатку. А что ее подметать – малюсенькая…

Хотелось сделать что-нибудь хорошее для матери героя, а работы подходящей нигде не находилось. Алесик еще раз осмотрел комнатку. Заметил ведро с картошкой под скамейкой. Вытащил его, взял нож и давай чистить большие картофелины. Картофелины были крупные, старые и не очень поддавались. Да и нож был тупой, не желал резать. Раньше Алесик никогда не чистил картофель сам. Правда, он видел, как это делает мама. Но сам никогда не пробовал. Однако картофелину за картофелиной он медленно строгал и строгал. Очищенные грязно-белые клубни сложил на лавке ровненьким рядком. «Хватит», – подумал Алесик.

Картофелины на лавке были выпачканы и выглядели не очень аппетитно. Мама после чистки перемывала картошку в кастрюле. Алесик осмотрелся, но кастрюли нигде не нашел. Зато отыскал небольшой чугунок. Влил в него воды из ведра кружкой, положил одну за другой все картошины, перемывать начал. Сменил воду. Слил ее, свежей воды налил и поставил чугунок на скамейку. Что делать дальше, он не знал.

Но тут в боковочку вошли бабушка Алена, папа и дядя Борис.

– Готова печь? – удивился Алесик. – Так быстро?

– Да работы там – кот наплакал, – ответил ему, как взрослому, каменщик. – Теперь будет и греть и варить лучше новой. И в плите щели обмазали, дверцы укрепили.

– Спасибо вам, сынки. Сейчас я на стол соберу, – и бабушка засуетилась. Алесик тихонько приблизился к ней, тронул за рукав кофты.

– Что, дитятко, может, еще кушать хочешь?

– Нет. Я картофелин насобирал, так может…

– Спасибо, соколик, у меня все готово. А картошку варить – долго будет.

– Тогда вы ее себе на ужин сварите.

– Мой ты голубочек… – только и вымолвила старушка и высохшей шершавой ладонью по волосам Алесика погладила. Потом спохватилась: – Идем, я тебя в сад проведу. Там клубника должна поспеть. Покудова мужчины перекусят, ты и полакомишься.

Когда собрались отъезжать, бабушка Алена неожиданно попросила:

– Обождите, соколики. Слыхала из разговора, вы на праздник партизан едете. Сама я слаба стала, где уж мне. А Максимку возьмите с собою.

И сняла со стены небольшой портрет в деревянной черной рамке, под стеклом.

Отец Алесика бережно взял портрет и положил в портфель. Потом обнял бабушку, поцеловал в лоб и сказал:

– Максим был и будет с нами. А после встречи мы к вам заедем.

Дядя Борис завел свой голубой «ИЖ», и они поехали в Бородовичи.