Текст книги "Федоскины каникулы"

Автор книги: Даир Славкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Текущие дела

На следующий день Федос встал поздно. Откровенно говоря, проснулся он рано. Но притаился и лежал, не двигаясь, чтобы не попасться на глаза Марыле. Когда же за ней захлопнулась дверь и велосипедные шины прошелестели за окном, Федос мгновенно отшвырнул в сторону одеяло и вскочил.

Дядя Петрусь брился перед настенным зеркалом: собирался в районный центр. В зеркале, кроме дядиного лица, видно было окно, угол двери и кур, гулявших во дворе. А вот появился и петух. Нет, не петух – король! Огненно-рыжий, словно весь в золоте червонном, с алым гребешком, похожим на корону.

Федос наскоро позавтракал.

– Я пошел, – сказал дядя Петрусь, – не забудь кур покормить.

Накрошить крошек – это пустяк, всего одна минута. Снять зеркало со стены и поставить его посреди двора – тоже дело нехитрое.

– Цып-цып-цып! – весело заговорил Федос, и хлебные крошки посыпались на землю перед зеркалом.

Петух первым подбежал, тюкнул клювом, проглотил крошку и, высоко задрав голову, принялся громко созывать кур.

Настроение у него, судя по всему, было хорошее. Но вдруг он увидел в зеркале какого-то второго петуха. Этот второй петух точно так же, как он сам, кукарекал, отставив немного в сторону правую ногу. Тоже созывал кур. Да как же он посмел, этот чужой петух, этот пришелец, звать кур, которые не имели к нему никакого отношения! Нет, это уж слишком!

Петух заволновался, угрожающе наклонил голову, вытянул шею. Перья на шее встали дыбом.

Но второй петух, тот, что в зеркале, ничуть не испугался. Он тоже нахохлился.

Словно камешком щелкнуло по стеклу – так сильно клюнул петух в свое отражение. И грянул бой!

Федос диву давался: куры окружили петуха, а своих отражений в зеркале словно и не замечают. Только крошки их занимают и притягивают. А петух по-прежнему, как шальной, на зеркало бросается, ничего кругом не видит. Налетит – и тррах-тррах! – по стеклу. Потом наклонит голову, на минутку успокоится, ждет. И снова на непрошеного гостя.

В конце концов после очередного, особенно сильного удара зеркало упало. И петух с удовлетворением и гордостью увидел, что его противник исчез. Он наступил лапой на зеркало, словно попирая побежденного врага, и окончательно утихомирился.

– Вот так Петька! – услышал Федос голос Лены.

Обернувшись, он увидел ее, а рядом – Сергея.

Федос схватил зеркало. Солнечный зайчик запрыгал по лицам друзей.

– Не надо, Федос! – проговорила Лена, прикрывая глаза ладонью.

– Сверкнул фарой и выключай: мы едем навстречу! – закричал Сергей и загудел, как будто он сам машина.

– Вы ко мне?

– Не к петуху же! – Сергей словно нажал на клаксон. – Би-би. Бип-бип-бип! Слезай, Лена, приехали!

– Опять за яйцами куриными? – насторожился Федос.

– Нет. Мне яйца эти уже сто лет не нужны. И без лимонада проживу, подумаешь!

– Я, Федос, до вчерашнего дня не знала, что вы с Сергеем поссорились.

Лена взяла Федоса за руку. И настороженность Федоса пропала. Ссоры словно и не было.

– А я и не сержусь. Ни капельки!

– Я тоже! – с облегчением сказал Сергей.

Он хотел сказать что-то еще, но Федос остановил его:

– А на какие деньги ты лимонад покупал, Лену угощал?

– Не он покупал, а я. Ездила в книжный магазин за учебниками. Сдачу мама разрешила себе оставить. Сергей попросил лимонад купить. Вот я и купила.

– Эх вы! Почему же меня не позвали?

– В следующий раз позовем, – сказала Лена.

– Ты свободен или дело есть? – спросил Федоса Сергей.

– Дело вечером будет, когда Микола придет. Будем с ним вон те дрова в сарай складывать.

– Зачем же вечера дожидаться? Давайте сейчас вот и сложим! – предложила Лена.

– Без Миколы?

– А что Микола? Он после работы усталый будет, – сказал Сергей.

– Начали! – скомандовала Лена.

Работа пошла хорошо. Федос с Сергеем носили поленья в сарай, а Лена складывала их в аккуратную поленницу.

– Быстрее, мальчики! – приговаривала она, ловко укладывая поленья.

Всем было весело. Когда окончили, Лена попросила Федоса, чтобы он принес веник:

– Я во дворе подмету. А вы мусор выбросите.

Так и сделали.

Потом угощались крыжовником, хрупали морковочку, играли в прятки.

Когда Федос закрывал глаза ладонями, перед тем как идти искать, он оставлял щелочки между пальцами, но не для того, чтобы обмануть своих друзей. Ему хотелось украдкой посмотреть на Лену, раскрасневшуюся от работы, на ее очень заметные среди зелени большие голубые банты, вплетенные в косы.

Зато Сергей прятался так ловко, что только один раз довелось ему искать. В тот раз Федос и Лена забежали за густой куст крыжовника, стоявший у самого забора.

– Лена, ты такая… – неожиданно для самого себя проговорил Федос.

– Какая? – Лена вроде бы не поняла, что хочет сказать Федос, но почему-то покраснела.

– Хорошая!

Лена еще больше смутилась, выбежала из-за куста и тут же попалась на глаза Сергею.

Только в обед, когда пригнали коров, Сергей и Лена собрались уходить.

– Больше ссориться не будем? – спросил Сергей.

– А зачем? – заулыбался Федос.

Вернулась тетя Настя и, едва увидев сложенные дрова, забеспокоилась:

– Зачем же ты так себя мучаешь, мальчик мой! Тебе же нельзя! Ты ведь слабенький!

– Слабенький? – покачала головою Марыля. – Ничего себе, слабенький…

– Деточка моя! – не унималась тетя Настя. – Да зачем же? Ах ты, ах ты, да ты устал, наверно! Ох, не случилось бы чего, не стряслось!

– Не сотрясется поленница, крепко сложена, – пробормотал Федос.

– Да не о поленнице я! – Тетя продолжала причитать: – О тебе! Ну зачем было придумывать себе такие хлопоты?

– Не я – Лена придумала, – рассердился Федос. – И работали втроем: она, Сергей и я. Между прочим, никакой я не «бедненький», и не «слабенький», и не «больной».

Под вечер дядя Петрусь привез большой воз сена, которое он накосил на лесных полянах, и свалил его возле хлева. Федос разбежался и нырнул в стог. Голова закружилась от мяты, от запахов буга и леса, Федос замер на мгновенье, потом вскочил, снова разбежался и снова нырнул. Он нырял и кувыркался до тех пор, пока не вылез из будки Дунай и не стал на него лаять.

Потом сено носили всей семьей в сарай на сеновал. Федос бросился было помогать, но тетя Настя отогнала его:

– Не надо, маленький, не надо, хватит с тебя! И так устал, пока полешки складывал.

Зато утаптывать сено в сарае никто ему не мешал. И он бегал, проваливаясь в сухую душистую траву, прыгал и, раскидывая руки, заваливался на спину.

В этот вечер тетя Настя разрешила Федосу ночевать на сеновале вместе с Миколой.

– Ну, пошли со мной, – сказал Микола. – Только смотри, чтобы все в порядке было. А то и мои штаны куда-нибудь отправишь. Как тогда, на реке.

В колхозном клубе

Федос давно одет и ждет Марылю. Стряхнул пылинки с наглаженных брюк, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, которая была еще теплой и пахла утюгом и дымом. Нагнулся и без надобности протер тряпочкой новенькие скрипучие сандалики. А потом руки за спину и важно прошелся по комнате. Праздничный, нарядный.

Марыля все еще вертелась перед зеркалом. Такие у нее красивые брови, а она их зачем-то подрисовывает, веки подводит.

Федос подошел к ней, заслонил зеркало, заглянул в лицо: скоро ли?

– Ты что, стеклянный? – рассердилась сестра.

Черный тушевый карандаш Марыли едва не коснулся его носа, и он отскочил в сторону.

Подошел к умывальнику, набрал воды в ладонь и в который раз попытался пригладить непослушный оттопыренный вихор.

– Ну, а сам-то ты готов, торопыга? – сказала Марыля, словно не он ее ждал, а она его.

– Сто лет уже готов!

– Тогда поехали!

Думаете, тетю Настю нужно было уговаривать, чтобы пустила на вечер? Нет. И не только потому, что с Марылей. Вся семья собралась туда. И сама тетя тоже. Только вот коров на ферме подоит.

…Клуб – в самом центре села. Одноэтажный, деревянный. Из отесанных потемневших бревен с трещинками и желтыми смолистыми суками.

Двери клуба широко, на обе половинки, распахнуты. Пол в зале кажется золотистым: некрашеные половицы вымыты до блеска. На аккуратно выбеленных стенах – большие плакаты. Рядами стоят скамьи. Узкие, низкие, без спинок. От стены до стены. Сцена небольшая, с раздвинутым синим занавесом, на сцене – стол под зеленым сукном, трибуна.

Пока Федос разглядывал клуб, Марыля куда-то исчезла.

Народу в клубе было еще немного. Большинство толпилось у входа.

Невесть откуда вынырнул Сергей.

– Пришел, да? – усмехнулся он, завидев Федоса. – Ишь расфуфыренный какой!

– Сам ты растопыренный! – покраснел Федос. – Пойдем и сядем поближе к сцене.

– Ха-ха! Я тебе вон где местечко занял! – И Сергей схватил Федоса за руку и потащил его к раскрытому окну, рядом со сценой. Там, на подоконнике, сидел уже рыжеволосый парнишка в красной майке и, деловито доставая из-за пазухи плоские стручки молодого зеленого гороха, вылущивал из них сладкие горошины и отправлял их в рот.

У Федоса слюнки потекли.

– А ну, подвинься! – скомандовал ему Сергей. – Садись, Федос!

– На окно? Зачем же? На скамейке-то лучше…

– Я всегда отсюда кино смотрю. В зал лучше не суйся: народу набьется знаешь сколько! Обязательно турнут. Скажут: «Молодой, ноги здоровые, постоять можешь». Да на окне и лучше: шею вытягивать не надо – и так все видно. А надоело – раз! – и во дворе. – Сергей ловко крутнулся, перебросил ноги за окно и весело поболтал ими в воздухе. – Чем не дверь, чих на нее?

Уселись.

– Петь, дай нам стручков!

– Не дам! Свои иметь надо. – Рыжеволосый отвернулся.

– Ну, погоди, барсук скупой! Созреют у нас яблоки – хоть наизнанку вывернись, хоть землю ешь – ни одного не получишь!

Рыжий задумался. Спустя минуту достал из кармана и дал Сергею и Федосу по полной горсти стручков. Федосу почему-то не хотелось брать угощение, но молодой горох такой сочный, такой вкусный!..

И вот все трое дружно наслаждаются деревенским лакомством, а вылущенные стручки так же дружно вышвыривают через плечо, за окно.

Клубный зал постепенно наполняется людьми. Становится тесно, душно, шумно.

За окнами стемнело, а в клубе светло: горят большие яркие люстры.

На сцену поднялся высокий стройный мужчина, подошел к столу, громко объявил о начале вечера.

– Председатель колхоза. Николай Захарович, – шепнул на ухо Федосу Сергей.

Председатель начал рассказывать о том, как проходила сеноуборка в колхозе, как работала каждая бригада. Федос слушал невнимательно: крутился, искал глазами Марылю, дядю Петруся, Лену. И никого не мог отыскать. Но вдруг до него донеслось:

– Еще быстрее мы закончили бы уборку трав, но кое-кто никак разобраться не мог: то ли он на сеноуборке, то ли на сенокурорте. Вот, скажем, есть у нас такой шофер в четвертой бригаде, Павулин. Приехал на прошлой неделе на покос, руки в бока и стоит, ожидает, пока ему женщины машину нагрузят. Видит, что не так скоро погрузка закончится, вот и прилег в тенечке и задремал.

Все засмеялись.

– А протереть бы ему, Павулину, сонные глаза свои, – продолжал председатель, – да вокруг посмотреть, как люди работают. Здесь у нас первой бригаде даже дети помогают. Вместе с женщинами ворошили и сгребали сено ученики Алексей Русак, Семен Дубицкий, Лычковская Светлана. Особенно хорошо поработал на конных граблях Сергей Шамко. Большое им всем спасибо от правления колхоза! С завтрашнего дня, товарищи, начинаем уборку зерновых. Надо, чтобы каждый комбайн, каждая автомашина, каждый колхозник…

– Ты?! – удивленно толкнул локтем в бок друга Федос. – Работал?

– Да ну! – отмахнулся Сергей, напуская на себя равнодушный вид. – Чего уж там! Два дня всего и работал. Почему не поработать, если просят?

«Смотри ты! – подумал Федос. – Со взрослыми вместе работал, и не похвастался даже».

Начался концерт художественной самодеятельности.

На сцену вышла Марыля. Она объявила первый номер – выступление колхозного хора.

Федос сидел как на иголках, ерзал на своем месте.

– Ты что? – обернулся к нему Сергей. – Уйти хочешь? Валяй! – и Сергей мотнул головой в сторону раскрытого окна.

– Нет, нет, – ответил Федос, не спускавший глаз с сестры.

– А сейчас, – объявила Марыля после того, как хористы покинули сцену, – перед вами выступит самый юный участник нашей самодеятельности Федос Малашевич.

– Ты?! – в свою очередь удивился Сергей.

А рыжеволосый Петя даже рот разинул.

– «Песня белорусских пионеров», – звонко разнесся над залом голос Марыли.

Федос вышел на сцену, глянул на зал, заволновался. Во рту пересохло. Но тут он увидел в зале тетю Настю. Она сидела в первом ряду, ласково и ободряюще улыбаясь. И Федосу стало легче. Он почему-то вспомнил школьный зал, где выступал не один раз, и как-то сразу успокоился.

Микола, который появился на сцене со своим аккордеоном, словно почувствовав это, заиграл вступление, и Федос запел:

 
Гори наш костер, не сгорая,
Под самое небо взлетай,
Всю Родину нашу от края до края
Сияньем своим озаряй!
 

Зал замер. Федос ощутил, что так внимательно его не слушали еще никогда. Только какие-то две женщины перешептывались между собой, и Федос услышал:

– Чей это? Чей?

Но на них зашикали.

Когда Федос кончил, ему долго аплодировали. А больше всех старался Сергей. Тетя Настя вытирала глаза уголком платка, взволнованно и радостно улыбалась и что-то отвечала обратившейся к ней соседке.

После концерта были танцы.

Федос огляделся кругом, ища Сергея и его товарища. Но ни того, ни другого нигде не было видно. Федос сладко зевнул. Тетя Настя издали заметила это и, подойдя к племяннику, сказала:

– Ну, Федос, хорошего понемножку. Пошли домой?

– Пошли, – кивнул головой Федос.

Но в это время на улице кто-то закричал громко и тревожно. Потом послышалась чья-то хриплая ругань.

Микола отложил в сторону аккордеон, достал из кармана красную повязку с надписью «дружинник» и вышел. За ним, на ходу повязывая такие же повязки, устремились еще трое парней.

– Что это там, тетя Настя? – спросил Федос.

– Кажется, Адам Комаровский. Он недавно только из тюрьмы вышел, а снова за свое. Выпьет лишку – и к людям пристает.

Когда вышли на крыльцо, Федос увидел, как несколько человек усаживают в кузов автомашины какого-то мужчину.

– Сколько ему начислим, Антон Филиппович? – услышал Федос голос Миколы.

– Воевал? Сопротивлялся? – спросил оказавшийся рядом с Федосом колхозный бухгалтер, тот самый, с которым он познакомился на рыбалке.

– Еще как! Девушек оскорбил, драться пробовал.

– Тогда пятнадцать, елки-палки!

– Есть пятнадцать! – ответил Микола.

Машина, сверкнув фарами, тронулась.

На крыльцо поднялся Микола.

– А я думал, ты уехал! – сказал Федос. – Что ты там делал?

– Видишь ли, братец, у нас в колхозах вытрезвителей нет, как в городе. И КПЗ тоже не водится.

– Чего? – не понял Федос.

– Камера предварительного заключения. С пьяницами мы по-своему расправляемся. Если он тихий, не буянит – покатаем на машине и домой доставим, а проспится – поговорим. Ну, а если уж ругается или рукам волю дает, тогда за несколько километров отвезем и выпустим в поле. Там пускай себе буянит. Пока до дому доберется, вся дурь из головы выветрится. А стоимость перевозки в любом случае с него высчитают. Как за полную машину груза.

– Пятнадцать – что такое?

– Этот тип буянил, даже дружинника ударил. Поэтому его отвезут за пятнадцать километров.

– А почему у Антона Филипповича спрашивали, на сколько отвезти?

– Бухгалтер сегодня дежурный член штаба народной дружины. Ну, ладно. Я пойду в клуб. Мне ведь играть еще надо.

Самозванец

На следующее утро Федос завтракал, когда под окном прогудела машина. Хлопнула дверца кабины. В хату вбежала Марыля.

– Мама, давайте посылку дяде Язэпу. Еду на нефтебазу. – Она увидела Федоса. – Встал, работничек? Со мною прокатиться не желаешь?

– Спрашиваешь!

– Тогда – бегом.

Федос оставил на столе едва начатый завтрак и выскочил из-за стола.

– Да вы хоть с собой что-нибудь прихватите! – забеспокоилась тетя Настя.

– К обеду не ждите.

– Вот, вот, я и говорю!.. Сейчас, одну минуточку, все соберу. Там еще неизвестно – удастся ли пообедать в столовой или нет.

В кабине было просторно и чисто. По краям стекол – голубая тесьма с кистями. Над передним стеклом укреплено зеркальце, рядом маленький букетик полевых ромашек.

– Хорошо здесь у тебя, Марыля! – Федос заглянул сестре в лицо. – Я бы всю жизнь так ездил.

– Вот болтун! Еще на прошлой неделе с трактора слезать не хотел, говорил трактористом буду.

Федос промолчал: сестра была права.

Бензовоз ехал быстро. Время от времени на мощеной дороге попадались ямки, и тогда Федоса слегка подбрасывало.

Марыля сделала движение рукой, и зазвучал голос диктора.

– Даже радио есть?

Марыля покрутила колесико:

– Сама вставила. Меня транзистором премировали. За то, что пятилетку свою за три года выполнила. Вот я и подумала: зачем ему дома пылиться – ведь там и приемник, и проигрыватель. И поставила в машину.

Заиграла музыка.

– Целый день в машине провожу. А с приемником не заскучаешь.

– А я знаю, как твоя машина называется: «ЗИЛ».

– Точно. «ЗИЛ»-бензовоз.

– Бензин в цистерне возят? В той, что сзади?

– В ней.

Водители многих встречных машин приветливо кивали Марыле, приветствовали ее поднятием руки или короткими гудками. Она улыбалась, отвечала тем же.

– Кто они?

– Знакомые мои. Много их у меня.

На повороте, где милицейская будка и желтый мотоцикл, «ЗИЛ» притормозил. Федос подумал, что Марыля хочет выйти из кабины, а она переключила скорость и выехала на асфальт.

– Ты что, растерялась, да?

– Нет, – улыбнулась Марыля. – Там знак был на столбе – треугольник углом вниз и надпись «Стоп!». Сигнал водителю: выезжая на шоссе, притормози и только после этого двигайся дальше.

Проехали какой-то поселок. Свернули на боковую улочку в самом его конце. Остановились возле высокого зеленого забора. Марыля подошла к воротам, отворила калитку и сказала Федосу:

– Подожди минутку. Я посылку передам.

Она взяла фанерный ящичек, стоявший на полу кабины, и скрылась во дворе.

Федос перебрался на шоферское место. Мотор не работал, но ключ зажигания торчал в своем гнезде, и Федос ощутил себя на мгновение настоящим водителем.

На тротуаре сам с собою играл в классы мальчик поменьше Федоса.

– Эй ты! – крикнул ему Федос. – На проезжую часть улицы не выходи!

– А я и не выхожу, – ответил мальчик и подошел к кабине. – Тебя куда везут?

– Везут! – фыркнул Федос. – На нефтебазу еду. За бензином.

– Один? – недоверчиво спросил малыш.

– Как видишь.

Малыш уставился на него, как на чудо.

– А где ты работаешь?

– В «Сельхозтехнике». Тут недалеко.

Федос вылез из кабины, обошел машину, по-хозяйски постукал ногой по скатам, снова забрался в кабину. Конечно же, на шоферское место.

– А кто эта девушка, что к нам пошла?

– Пассажир. Прихватил по дороге.

В это время из калитки вышла Марыля.

– Ого! Уже познакомились!

Федос покраснел и мигом съехал с Марылиного места.

Марыля завела мотор. Машина тронулась.

Федос нагнул голову, чтобы не встретиться взглядом с мальчиком.

«Догадается, что соврал. Смеяться будет потом».

– Что ты там потерял на полу? – спросила Марыля.

Федос покраснел и опустил голову.

Грузовик на дороге

Когда приехали на нефтебазу, Марыля остановила машину у проходной и сказала Федосу:

– Вылезай.

– Почему?

– Посторонним вход и въезд на базу запрещен.

– Я не посторонний. Я – твой брат.

– Брат не брат, а здесь горючее. Мало ли что может случиться. Давай, давай, вылезай, не задерживай. Сзади еще один бензовоз подходит.

Пришлось подчиниться. Марыля въехала в железные ворота, обе половины которых были широко распахнуты, а Федос остался у проходной. Присел на корточки и веточкой, валявшейся под ногами, принялся рисовать на песке танк.

– Хорошо рисуешь, – услышал он над собой чей-то голос.

Подняв голову, увидел пожилого усатого человека в синих галифе и зеленой гимнастерке, подпоясанной широким солдатским ремнем.

– Только танк твой стреляет в ту сторону, куда стрелять не имеет права, – продолжал мужчина.

– Это почему же?

– Бензохранилище там. Туда стрелять запрещается.

– А если там враги?

– Врагов на нашу территорию пускать нельзя. Они знаешь как навредить могут!

– А если они переоденутся и все-таки пролезут?

– Хорошими людьми прикинутся?

– Ага.

– Тогда их распознать надо. Но только это уж не танками делается.

Федос стер свой танк и хотел было нарисовать его правильно, но тут из ворог показался «ЗИЛ» Марыли.

Поехали дальше.

Асфальтированное шоссе быстро-быстро помчалось навстречу. Деревья, кустарники, трава на обочине стремглав понеслись назад. Замелькали телеграфные столбы.

Федос сперва считал их, потом сбился со счета, высунул в окно руку и принялся ловить упругую струю встречного ветра.

За поворотом лента дороги поползла в гору. Мотор загудел натужно, тяжело. На обочине Федос увидел грузовик, стоявший с полным кузовом камня. Возле грузовика стоял с поднятой рукой шофер.

Марыля сбавила газ, остановилась.

– Что у тебя, Павулин?

– Полуось заднего моста полетела.

– Плохи твои дела.

– Загораю.

– Что это ты тут с утра пораньше с камнем?

– Так… одному человеку помогал…

– Халтурил, значит, и машину угробил.

– Черти ее не возьмут. Заменю полуось, и забегает, как курица.

– Сам ты курица. В колхозе уборка, каждая минута дорога, а ты тут левачишь! Все только о себе! У-у, хапуга несчастный!

– Ты мне мораль не читай. Лучше техпомощь вызови.

– Была бы я на месте председателя, я бы тебе такую техпомощь оказала!

– Не болтай, езжай поскорее. Да захвати моего пассажира.

Федос только сейчас увидел какого-то маленького человека со сморщенным лицом. Человек этот сидел на обочине, на пыльной траве. Без шапки, взлохмаченный, грязный. Без пиджака.

– Слышь, прихвати, – повторил Павулин.

– Этого? Комаровского? Ни за что!

– Не дури. Свой кореш, подвезти надо. Его вчера обидели.

– Ты не знаешь, что этот «свой» вчера возле клуба выделывал… Ему пятнадцать километров присудили. Так ему и надо! Пускай пешочком теперь добирается, ножками поработает!

– Молчи ты, активистка! – послышалось с обочины. Федос увидел, как перекосилось от злобы лицо Комаровского. – Я еще до тебя доберусь!

– Не пугай, мы не из пугливых. Смотри, чтоб в другой раз туда не отвезли, откуда ни один дружок не воротит.

– Ну, ладно… – Адам поднялся, схватил булыжник и, нетвердо ступая, зашагал к бензовозу.

– Марылечка, смотри! – побледнел Федос.

Она не успела ответить.

– Адам! Ты что! Стой, говорят! – Павулин бросился наперерез Комаровскому и выхватил у него камень.

Тот посмотрел на Марылю маленькими мутными глазами и проговорил злобно:

– Ты, ты… Как тебя… не попадайся мне больше на глаза. И брату своему, гармонисту, передай: пусть не очень-то в клубе командует. А то я ему враз музыку испорчу.

Последние слова Комаровского долетели уже сквозь шум мотора. «ЗИЛ» рванул с места, выехал на асфальт и помчался по шоссе.

– Страшный Адам этот, правда, Марылечка? – Федос пододвинулся поближе к сестре.

– Тунеядец. Такие норовят за чужой счет жить, да еще всех в страхе держать. Ничего, не станет человеком – мы ему покажем.

Марыля покачала головой и поехала дальше.

Домой Марыля и Федос вернулись поздно. Сперва бензин возили в колхоз, потом еще один рейс на нефтебазу сделали. Федос так накатался, что едва переступил порог хаты. Опустился на стул, оперся о стол, подпер голову руками.

– Совсем ребенка замучила, бесстыдница! – напала на Марылю тетя Настя.

– Жив будет! – засмеялась Марыля, – Правда, Федос?

– Буду, – еле слышно отозвался Федос и через силу улыбнулся.

Дутик и Пыжик, видимо, соскучились по Федосу: только услышали его голос – и тут как тут. Енот и кот так и вертелись у ног мальчика, кот весело мурлыкал. Но усталому и сонному Федосу было не до них.

Пыжик обиделся на невнимание к своей персоне, отошел в сторону и улегся в уголке. А Дутик не хотел уходить, он все еще надеялся, что сможет расшевелить своего друга.

– Сергей и Лена сегодня в колхозе работали, – сказал Андрей. – Помогали солому скирдовать.

– Солому? – сонно переспросил Федос, словно в соломе было все дело.

Он уже полудремал. Не слышал, как его раздели и отнесли на кровать.

А ночью Федосу приснились Комаровский с Павулиным. Они стояли на дороге. В руках у Адама была полосатая палочка, как у регулировщика. Только показывал он ею не вперед по шоссе, а в кювет. Павулин хохотал и радостно потирал ладони, ожидая, что машина подчинится полосатой указке и полетит вниз с обрыва. Федос не выдержал, закричал:

– Марыля!

Но Марыля крепко держала руль, машина повиновалась ей и мчалась туда, куда вела дорога – прямая, широкая, ровная.

– Ты чего кричишь? – послышался из соседней комнаты голос сестры.

– Марылечка, а те двое не собьют нас с дороги?

– Спи спокойно, Федос, – ответила сестра. – Нас с дороги никто не собьет.