Текст книги "Искатель. 1983. Выпуск №6"

Автор книги: Чарльз Вильямс

Соавторы: Элеонора Мандалян,Валерий Нечипоренко,Прокопий Явтысый
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

ИСКАТЕЛЬ № 6 1983

II стр. обложки

III стр. обложки

Прокопий ЯВТЫСЫЙ
БУБЕН
Рассказ

По тундровым луговинам вовсю буйствовало лиловое половодье иван-чая. И казалось, весь воздух здесь переполнен духмяным ароматом медоносных цветов. А еще – над тундрой дули теплые ветры. Ветры двадцать седьмого года…

Хадий Нэрё, старый шаман из древнего рода шаманов, сидел у очага и задумчиво смотрел на тлеющие угли. Юркие огоньки, кое-где покрытые уже дымчатой пушистой золой, то вспыхивали, то снова прятались в глубине очага.

«Вот так и наша жизнь, – думал старый шаман, – малой искоркой начинается, траву-бересту грызет, чтобы огненным цветком расцвести… Но отпляшет молодым пламенем, опалит жаром зрелости и тихо угаснет, чтобы стать горсткой золы. А что человеку нужно от жизни? Тепло одеваться? Сытно кушать? Кичиться своим богатством? Нет! Для, сильного человека нет желаннее власти над людьми! Над каждым и всеми! Всегда и везде! И такую власть давало их роду с древних времен шаманство. Потому что самые сокровенные тайны родового ремесла отец передавал сыну, дед – внуку. И люди их племени тоже передавали из поколения в поколение страх и священный трепет перед шаманами из рода Нэрё! Недаром же сама Осень дала свое имя их роду. Самая богатая и самая коварная пора тундры…»

Четырьмя братьями утверждал свою власть род Нэрё на ненецкой земле. До последнего времени… Один к одному были братья: Пирчя Нэрё – Осенняя Сопка, Яха Нэрё – Осенняя Река, Хо Нэрё – Осенняя Береза и он – Хадий Нэрё – Осенняя Ель, И все они были шаманами «выдутана», шаманами высшего мастерства в своем деле. Поистине могучий род!

Улыбка тронула крепко сжатые губы старика, и он стал вспоминать каждого из братьев. Пирчя и вправду был как сопка: высокий, с широкими плечами. Слов говорил мало, и они падали, будто со склонов сопки тяжелые валуны. А вот Яха быстрым был, ловким, И поболтать любил. Но свое дело знал лучше любого. Небо отняло у хромого Хо красоту и стройность, но вместо этого дало ему коварный ум, И хотя Хадий пережил всех своих братьев, одному Хо он завидовал до сих пор, жалел, что не перенял у него то, что тот умел делать с людьми.

И вот их шаманский род угасает, как этот очаг. Нет, он, Хадий, не последний в роду, У него есть сын, которому он дал имя Тир – Облако, чтобы, повзрослев, тот стал Тучей, Ему бы и передать тайны своего ремесла, тогда на. всех становищах про него люди говорили бы: «Это Тир Нэрё – Осенняя Туча! Великий шаман! Надо его позвать, пусть– поговорит с духами…» Но вряд ли Облако станет Тучей, вряд ли Тир станет настоящим шаманом… Глаза старого Хадия видят, что духи их рода не очень-то любят приходить к сыну. Да и сам Тир не тянется к колотушке, чтобы услышать разговор бубна и отправиться в дорогу к духам. Он, Хадий из рода Нэрё, сделал для своего сына все, что мог. Уже два года Тир сидит рядом с ним и помогает проводить «самбдаву» – шаманский обряд. Уже два года Тир называется «мал тадебя», что значит: «молодой шаман, не имеющий бубна». Только через семь лет «мал тадебя» мог заслужить право на свой бубен. Но вот уже целый год, не боясь гнева самого Нума – высшего божества среди всех духов тундры, Хозяина Неба, Хадий нарушает законы шаманства и дает сыну священный бубен, чтобы он успел перенять от своего старого отца хотя бы главные навыки. Но Тир не показывает радости от такого доверия. Этот мальчишка готов целыми днями носиться с арканом за оленями или торчать с удочкой на озере, но не в силах посидеть с бубном в руках хотя бы на время одного костра…

Старик поворошил пушистую золу и горько усмехнулся: «Хэ, Хадий, Хадий!.. Кого ты хочешь обмануть своими ускользающими мыслями? Самого себя? Это глупо! Вспомни, что твоя первая жена оказалась пустой, как старый разбитый котел. И не могла принести тебе детей. Вспомни, старый Хадий, как ты отправил ее в далекий путь к предкам, силком напоив чаем забвения… Но ты не должен об этом жалеть, Хадий! Она не могла продолжить род Нэрё, и потому ты принес ее в жертву духам!.. Вспомни, как ты радовался, когда твоя вторая жена подарила тебе сына. И ты верил, что Тир встанет вровень с тобой и продолжит великое дело шаманства. Но Великий Нум сыграл над, тобой злую шутку. И не твой сын, а твоя дочь Амдэ Нзрё – Осенняя Трава – была отмечена особым знаком верхнего мира. Это у нее есть священное родимое пятно, по которому со дня рождения шаманы узнают своего продолжателя… Да, это ей – Амдэ Нэрё суждено обрести власть над людьми!.. Но в их края пришла совсем другая власть. Советская. И вот его дочь, отмеченная знаком Небя, ушла в Красный чум, чтобы там узнать тайну нарисованных слов. А зачем Амдэ эти слова? Ведь старый Хадий уже пообещал ее в жены богачу Нокатэта, который даст за невесту целое стадо оленей. По сегодняшним временам это совсем неплохая цена. Но дерзкая девчонка может сорвать такую выгодную сделку. И он, Хадий Нэрё, шаман «выдутана», знающий секреты, как «протыкать» себя насквозь хореем, как «стрелять» в собственную грудь и разрешать людям «душить» себя веревкой. Он, умеющий поднимать на ноги тяжелобольных и владеющий тайной предсказывать будущее. Он, Хадий Нэрё, перед которым заискивают даже много-оленные, а шаманы «я'нангы» спрашивают советов. Он, всю жизнь властвующий над людьми, не может приказать своей дочери вернуться в родной чум. А почему?.. А потому, что Амдэ сама отмечена знаком Неба, потому, что ей уже шестнадцать лет, потому, что на их становище – Советская власть. А против всех этих сил чары старого шамана бессильны!»

Сидит старый шаман перед потухшим очагом и со странным скрежетом покачивается всем телом. Но это скрипят не его старые кости, это скрипит на зубах его бессильная злоба…

Колыхнулся полог, впуская в чум запыхавшегося Тира. Яркий румянец заливал его юные щеки. В черных бусинках глаз все еще плескалось озеро, где он ловил рыбу. Вот они – весомые слитки живого серебра, которые надо испечь на огне. Но от потухшего очага тянет холодом. А от насупленного отца веет тревогой. Что случилось? Неужели отец опять будет корить его за то, что он, Тир Нэрё, не берет в руки священный бубен? Но ведь ему совсем не хочется разговаривать с духами нижнего мира, когда вокруг их чума такая красивая тундра, полная жизни и тайн. Сколько нового можно открыть за один только день!

– Ты пришел? – процедил сквозь зубы старый шаман.

– Да, я здесь, отец! – ответил Тир, невольно съеживаясь.

– Разведи огонь!

– Мы будем печь мою рыбу? – обрадовался Тир.

– Нет! – сурово оборвал Хадий. – Мы будем камлать!

– Значит, нужно позвать людей?

– Мы будем в чуме одни: ты и я!.. Я хочу узнать, что ждет мою дочь в жизни!..»

– Мы будем камлать для Амдэ?

– Мы будем камлать на Амдэ! – И старый шаман потянулся к шаманской малице. – Ступай запри чум!

– Как это сделать, отец?

– Поверни священные нарты передком на закат. Пусть никто из людей не войдет и не выйдет!..

Языки пламени уже вовсю облизывали сухие ветки ерника, когда раздался глухой удар колотушки и трепетная кожа бубна, нагретая теплом костра, зарокотала. Старый шаман Хадий из рода шаманов Нэрё выпрямился и пошел вкрадчивыми шагами вокруг очага. На старике свободно висела священная малица с разноцветными лоскутками и железными бляхами, которые гремели при каждом резком движении. Пимы тоже были разукрашены. Лоскут сукна с прорезями для глаз алым языком спадал с шапки и закрывал лицо. Держа бубен в левой руке, Хадий тихо и мерно бил колотушкой и монотонно покрикивал: «Гой, гой, гой, гой!..» Постепенно ритм усиливался и учащался. И в ритме этих ударов сидящий перед очагом на оленьих шкурах Тир покачивался с закрытыми глазами и тоже повторял за отцом: «Гой, гой, гой, гой!» И вот бубен медленно затих, а старый Хадий остановился за спиной сына.

– Эй вы, имена которых я помню, вы пришли?

– Мы здесь! – ответили духи утробным голосом.

– Вы знаете, кто позвал вас сюда?

– Ты – наш срединный хозяин, Хадий Нэрё.

– Вы проголодались с дороги?

– Да, мы хотим есть!

– Так вот вам рыба! Она ваша! Ешьте ее! Ешьте! – Хадий остервенело давил ногой ускользающие слитки радостного улова, превращая их в ослизлую грязь, в которой перламутром мерцали чешуйки…

– Теперь вы сыты? – спросил, старый шаман.

– Да! Мы довольны твоей жертвой! – ответили духи.

– Отвечайте, вы знаете, зачем я вас позвал? Чтобы заглянуть за порог жизни своей дочери…

– Так покажите мне ее жизнь! – крикнул Хадий и что-то бросил в огонь. Вспышка осветила чум, клубы вонючего дыма метнулись вверх. Хадий выхватил охотничий нож с костяной рукояткой и вложил его в руку сына лезвием вверх. На лезвии метались отблески огня.

– Смотри, Тир! Хорошо смотри!

– Да, отец! – Тир открыл глаза и мутным взглядом уставился на нож.

– Что ты видишь?! Отвечай!

– Я вижу нашу Амдэ.

– Что она делает?

– Она идет по черной тропе.

– Куда ведут-ее ноги?

– К большой белой сопке… Это очень странная сопка, отец. На ее склонах горит тысяча утренних солнц!

– Не упусти Амдэ! Где она?

– Она входит в эту сопку, там есть вход… Темно… Я ничего не вижу, отец.

Снова резкий удар бубна, снова вспышка и столб вонючего дыма… – А что ты сейчас видишь, сын?

– Большую пещеру. В ней очень много людей.

– Не надо о людях! Скажи, где Амдэ?

– Я ее не вижу, отец. Но я чувствую, что она где-то рядом…

– Смотри, смотри, сын! Пусть твои глаза проникнут в тайну ее жизни! А теперь ты видишь ее?

– Да! Вот она вышла! У нее в руках бубен! Она камлает и смеется!

– Тир, узнай, почему она смеется! Проникни в ее душу, но узнай все! Почему она смеется? Тир, узнай!

– Да, отец… Сейчас… – Закрыты глаза у Тира. Алая струйка крови от прикушенной губы торопится к подбородку. Все тело Тира дрожит как в лихорадке.

– Тир, узнай! – хрипит старик.

– Сейчас, отец… Сейчас… – Он вдруг открывает глаза. В них клубится ужас. – Я понял, отец! Я все узнал!

– Ну?! Говори!

– Не надо, отец!

– Ты должен мне все сказать, Тир! Ты должен мне сказать! Над кем смеялась Амдэ?

– Она смеялась над тобой, отец! – Звонкий мальчишеский, голос срывается на пронзительной ноте.

– Я так и знал! О, проклятые духи! Вы обманули своего хозяина! Зачем вы отдали этой девчонке власть над людьми?! Разве мой сын на это не имеет права?! Гнусные твари! Уходите прочь! Прочь!.. – И старый шаман, выронив бубен, упал прямо на огонь.

– Отец! Отец! Что с тобой? – кричал в отчаянье Тир, сбивая жадные языки огня со священной малицы и оттаскивая почти бездыханное тело от очага. – Отец! Очнись! Открой глаза!..

Старый Хадий из рода шаманов Нэрё открыл глаза только на третий день после потрясения. Он был очень слаб и бледен.

Тир приподнял седую голову и покормил отца супом из молодого оленя.

На следующий день Хадий взглядом подозвал осунувшегося сына.

– Она не пришла?

– Нет. Она в Красном чуме.

– А ты ей сказал, что я умираю?

– Да, отец. Я ей сказал, что тебе совсем плохо.

– Что сказала она?

– Она сказала, что подождет человека в белом халате и придет вместе с ним.

– Нет, Тир! Она не придет! – Старик даже приподнялся, глаза его горели, переполненные ненавистью. – Она никогда не переступит порог родного чума! Мы для нее стали чужими! Она опозорила наш род! Убей ее, Тир!

– Отец, что ты говоришь?! Амдэ – моя сестра.

– У тебя больше лет сестры! Я ее проклинаю! – Старик яростно плюнул в сторону выхода из чума. – Я проклинаю ее! Ты слышишь, Тир?! И ты должен ее убить! Пусть ее кровь утолит жажду духов! Так говорю тебе я, Хадий из рода Нэрё! Я на пути в нижний мир, и потому я оставляю тебе свое последнее слово – убей ее, Тир!.. Сын, ты сделаешь так, как я велю? Ты выполнишь последнее слово отца?

– Да, – тихо ответил Тир и склонил голову.

Качнулся полог у входа в чум. Качнулся и снова замер. Наверное, это был порыв ветра.

– Тир! – Последним усилием старик подтащил к себе бубен – Возьми его. Это святыня нашего рода! Пусть он будет у того, кто продолжит наш древний род шаманов Нэрё! – И пальцы старика судорожно разжались. И упал бубен на пол, и зарокотал печально, словно прощался со старым шаманом…

– Амдэ, что с тобой? На тебе нет лица! – встревоженно спросил учитель, когда девушка стремительно вбежала в Красный чум.

– Он меня должен убить!

– Кто?

– Мой брат Тир.

– С чего это ты взяла? Выдумала все?

– Нет, учитель! Я сама слышала, как отец, умирая, приказал ему убить меня!

– Ты была в чуме отца?

– Я не успела войти, когда услышала, что отец меня проклинает. И он сказал свое последнее слово: «Убей ее, Тир!»

– Успокойся, Амдэ. Тир не сделает этого. Он же твой брат.

– Учитель, вы – русский. Вы не знаете, что у нас никто не может ослушаться того, кто уходит в нижний мир. Последнее слово должно быть выполнено, или его самого разорвут голодные духи! Что мне делать, учитель?

– Да, дело серьезнее, чем я думал… Хорошо, Амдэ. Я тебе помогу. У меня в поселке есть товарищ, у него прекрасная семья. Вот там ты и поживешь. Они позаботятся о тебе. Главное, не бросай учебу!

– Я не брошу, я вам обещаю, учитель!

– Ага! Вон и доктор приехал. Вот на его упряжке мы и отправимся. Собирайся поскорее, Амдэ!

– Я сейчас, учитель!..

Прошло девять лет.

К Дому самоедов в Тельвиске подкатила усталая оленья упряжка. Ездовой, плотный и широкоплечий ненец, спрыгнул с нарт и постучал хореем в ворота. Через несколько минут ему открыли, он ввел упряжку во двор и привязал оленей. А сам вошел в теплое помещение, где за столами сидели уже разморенные горячим чаем и теплом такие псе оленеводы, которым, предстояло здесь отдохнуть эту ночь.

Ездовой снял с себя малицу, сложил ее на лавке, а сам сел сверху. Ему тут же принесли заварной чайник и вазочку с густым янтарным вареньем из морошки. На столе пыхтел огромный самовар с золотистыми боками. В ярко начищенной меди отразилось молодое лицо с тонкими усиками…

Когда ездовой осушивал уже второй чайник, за его стол уселась только что прибывшая компания русских парней, геологов-изыскателей. Они были молоды и веселы. Рыжий, веснушчатый парень достал вчетверо сложенную газету и кисет с табаком. К нему тут же потянулись руки. Быстро свернули цигарки из неровно оторванных клочков газеты и дружно задымили. И хотя ездовой сам не курил, но к дыму относился с безразличием. «Пусть себе глотают, – думал он, вытирая пот со лба, – шибко злой табачище! От него, однако, и душа станет черной, как у злого духа!»

Рыжий, складывая газету, вдруг рассмеялся.

– Слышь, ребя! Глянь, что тут пишут! – И он стал читать почти по слогам: «На ленинградской сцене проходит с большем успехом выступление ненецкой танцовщицы Амдэ Нэрё». Вот имечко, язык поломаешь!

Ездовой резко пододвинулся к рыжему.

– Послушай, товарищ! Прочти еще раз эти буквы!

– Я те што, агитатор?! На, читай сам! – Он вложил газету в руки ездового. Тот повертел, повертел газету и снова склонился к рыжему.

– Понимаешь, глаза что-то болят… Буквы, как мошкара, ползают. Да и не шибко я грамотный… Прочитай сам!

– Тогда другое дело! – протянул рыжий и взял газету. Он снова прочитал об успехе Амдэ Нэрё на ленинградской сцене. Потом спросил: – Она что, из ваших?

Ездовой явно смутился.

– Я ее брата знаю, – глухо сказал он и добавил: – Отдай мне эту бумагу! Деньги заплачу!

– Вот чудак! Зачем мне твои деньги. Бери так. Все равно мы ее на цигарки изведем. А ты эту газету брату можешь показать. Он рад будет такой весточке!

– Спасибо, товарищ! – И ездовой поспешно засобирался. Надел малицу, подошел к стойке и расплатился за чай. Пошел к выходу.

– Вы же хотели переночевать у нас, – удивился дежурный.

– Не получается, однако. Ехать мне надо! Шибко надо!

Во дворе он поднял оленей, вывел за ворота, взмахнул хореем, ткнул вожака и вскочил на рванувшуюся нарту. Еще мгновение – и упряжка растворилась в вечерних сумерках…

Тир вернулся из поездки раньше обычного. Распряг загнанных оленей и отпустил: пусть идут в стадо, отдыхают. Вошел в свой чум и, не зажигая жировой светильник, уселся на постель из оленьих шкур. Сел Тир на постель, достал из-под полы малицы газету, положил ее на колени и стал водить по ней пальцем, словно слепой. Водит пальцем по газете и плачет. Текут по его лицу слезы, а в голове мысли, как комары, толкутся:

«Эх, отец, отец! Ну почему ты но позволил мне учить эти буквы?..».

С того дня задумчивым стал Тир, молчаливым. Работал, не жалея себя. Даже за других пастухов дежурил, особенно по ночам А они расплачивались за это – кто шкуркой песцовой, кто патронами, и посмеивались над ним: «Чего это ты на работу такой жадный? Отдохнул бы!» – «Я со стадом не устаю!» – беззлобно отвечал Тир.

Прошла беспокойная пора весенних отелов, промелькнуло жаркое лето с назойливыми оводами, с кружением оленьих стад. И казалось, что вместе с ними кружились и дни недели… Потом и осень отгуляла по тундре в золотистых морошковых нарядах. Пришли морозы, пал снег. Скоро белый ковер окрасился пенистой кровью заколотых на мясо оленей. Но и эти рубиновые проталины замела пурга, укутала темнота полярной мочи. Отшумели декабрьские ветры, отпылали новогодние костры. И наступил новый, тридцать седьмой год. И однажды, будто острым охотничьим ножом, разрезала заря полог ночи, и в ту щель впервые заглянуло солнце… Потом с каждым днем солнце поднималось все выше и выше, все шире и шире раскрывая свой огненный глаз…

Однажды, в начале февраля, в базовый поселок приехал Тир Нэрё и пошел прямо в правление колхоза. И сказал там председателю, чтобы вместо него в тундру послали другого пастуха, потому что он. Тир Нэрё, уезжает в Ленинград по своим личным делам. И еще, сказал Тир председателю, пусть с ним рассчитаются, пусть выдадут все деньги, которые он заработал в стаде… Из правления Тир отправился к заготовителю, выложил перед ним ворох песцовых шкур и горку патронов. И объяснил, что большие деньги ему нужны на дорогу, которая будет долгой и длинной, На следующее утро Тир Нэрё исчез.

Дует с Невы промозглый февральский ветер, но даже и он бессилен остановить широкоплечего ненца в меховой национальной одежде, с большим дорожным мешком. Ненец идет по улицам Ленинграда и зачарованно вглядывается во все, что видит впервые: ой как много здесь необычного, как много непонятного, как много красивого!.. Вот он останавливается возле афишной тумбы, оклеенной красочными афишами и революционными плакатами. «Новая Конституция – наш Основной Закон!» – пылают кумачом большие буквы, «Только у нас! Маг и прорицатель Али ибн-Ходжа! Сеансы гипноза и мнемотехники!» – таинственно мерцают черно-сиреневые буковки. «Есть ли жизнь на Марсе??? Публичная лекция Агитпропа!» – интригуют три вопросительных знака. Но Тир Нэрё не умеет читать, и потому для него все буквы сливаются в удивительный орнамент. Он вглядывается в хитросплетения слов и медленно обходит тумбу. И вдруг!.. Даже губу закусил, чтобы не вскрикнуть. Как пламя костра, в алом платье и с бубном в руках, высоко поднятым над головой, его сестра – Амдэ Нэрё!..

Оглянулся Тир, поискал глазами среди людей и, когда с тумбой Поравнялся пожилой прохожий, окликнул:

– Эй, товарищ!

Пожилой прохожий остановился, протер очки и спросил:

– Вы меня, молодой человек?

– Товарищ! Скажи, где ее найти? – И Тир ткнул пальцем в афишу.

Пожилой прохожий улыбнулся.

– Вам повезло, молодой человек. Я как раз иду туда, где выступает ваша соплеменница. – Он слегка приподнял шляпу: – Пеотровский Олег Данилович. А как звать вас, молодой человек?

– Мое имя – Тир.

– Тир! – повторил Пеотровский, словно смакуя звучание этого имени. – Изумительно! – Он взмахнул рукой. – Прошу вас, молодой человек!

Когда до театра оставалось несколько метров, Тир внезапно остановился, широко раскрыл глаза и побледнел. Пеотровский забеспокоился:

– Вам плохо, молодой человек? Что-нибудь с сердцем?

– Я уже видел эту странную белую сопку, на склоне которой горит тысяча утренних солнц! И этот вход… Я же это видел!

– Ай-яй-яй, молодой человек! А мне вы сказали, что в Ленинграде впервые. – Он погрозил шутливо сухоньким пальчиком. – Нехорошо обманывать старших!

– Я здесь никогда не был, клянусь духами тундры! Но вот же – та самая черная тропа… Скажи, там, внутри, есть пещера? А в той пещере много людей? Это так?

– Ну, знаете, товарищ Тир. Ваши слова более чем удивительны! А впрочем… – Он жестом указал на парадный вход: – Моя миссия вашего проводника окончена. Желаю приятных впечатлений от встречи с прекрасной Амдэ! – Он повернулся и, сделав два-три шага, остановился.

– Товарищ Тир! А билет у вас есть?

– Билет? Что это? – не сразу ответил ошеломленный Тир.

Пеотровский смеялся недолго, но от души. Отсмеявшись, он вернулся и взял Тира под руку.

– Вы уж простите меня, старого осла! Но это и вправду было так неожиданно и так смешно… Ну-ну, не сердитесь, ради бога, товарищ Тир! Идемте со мной! Я проведу вас служебным входом.

Сегодня Амдэ танцевала особенно вдохновенно. Зрители были в восторге. Они много раз награждали танцовщицу горячими аплодисментами, а в конце обрушили целый шквал оваций, неистово выкрикивая «бис!» и «браво!». И Амдэ, уже в который раз, была вынуждена выходить на поклон, благодарно прижимая к груди букеты живых цветов.

И только Тир сидел будто прикованный к своему месту на галерке, куда его определил старый костюмер театра Пеотровский Олег Данилович. «Да! – думал Тир, вцепившись в свой дорожный мешок. – Отец оказался прав. Он уже тогда знал, что Амдэ обретет великую власть над людьми. Так и случилось! Тир все видел и слышал сам…»

Амдэ, усталая и счастливая, принимала поздравления от своих коллег и друзей, улыбалась, пожимала руки, кого-то целовала и кто-то целовал ее – все это происходило словно в зыбком, радужном дурмане. И никто из присутствующих не обратил внимания на Тира, который вошел в гримерную и остановился за ширмой.

Но вот восторженное половодье пошло на убыль, все постепенно покинули гримерную, и Амдэ, не в состоянии согнать губ счастливую улыбку, рухнула на стул перед зеркалом и уронила голову на руки… Ощутив какое-то движение, Амдэ подняла голову, и ее глаза встретились со взглядом брата. Она резко обернулась и едва сдержала крик. В углу, возле ширмы, стоял Тир. У нее сжалось сердце. Волна мрачного предчувствия перехватила дыхание. Она собрала все силы и спросила, не узнавая своего собственного голоса:

– Ты меня все-таки отыскал?

– Да, я нашел тебя! – сказал Тир, потянувшись рукой к поясу, где висел охотничий нож.

– Ты пришел, чтобы выполнить волю отца?

Тир молча кивнул, а его пальцы крепко сжали костяную рукоятку.

Странное спокойствие вдруг охватило Амдэ. Только невероятная бледность лица выдавала ее волнение.

– Тир, я тебя ни в чем не виню! – У Амдэ дрожали губы. – Пусть будет так!

– Да! – сурово сказал Тир, выхватив нож. – Пусть будет так, как мне сказал отец в своем последнем слове! – Он бросился вперед и яростным ударом пробил упругую кожу бубна, с которым полчаса тому назад выступала Амдэ. Тир кромсал и кромсал неподатливую, скрипучую желтизну кожи, приговаривая: – Амдэ! Ты же настоящая шаманка! И ты не должна камлать с этим фальшивым бубном! – Тир рассек сыромятный узел на своем дорожном мешке и протянул старый отцовский бубен. – Сестра! Умирая, отец хотел, чтобы наш бубен был у того, кто продолжит древний род шаманов Нэрё! Он твой!

Авторизованный перевод с ненецкого Владимира ГОРДЕЕВА