Текст книги "Место льва"

Автор книги: Чарльз Уолтер Стансби Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Демонстрируя завидное терпение, Дамарис сказала:

– Ну, знаешь ли, я не могу заниматься всем.

– А я думал, что Платон именно об этом говорил, – ответил отец. – Разве абсолютное не включает в себя все остальное?

Дамарис просто не услышала. Замечания отца о Платоне были слишком глупыми. Людям нужна долгая интеллектуальная тренировка, чтобы понимать Платона и Добро. Отец наверняка считает, что Добро – то же самое, что Бог. Малограмотные средневековые монахи тоже так считали. Персонификация (одна из побочных тем ее диссертации) – это ловушка для неопытного ума.

Надежды на публикацию статьи привели Дамарис в хорошее расположение духа. Она заметила отцу, что служанка стала лучше готовить. Если уж тратить время, лучше тратить его на нейтральные, а не на раздражающие темы, и она умело тратила его, пока не пришла пора ехать на собрание.

Когда она садилась в машину миссис Рокботэм, то опять услышала гром вдалеке.

– Опять гром, – сказала она. – Он вам не мешал спать вчера?

– Пожалуй, нет, – ответила миссис Рокботэм, трогая машину. – Я слышала гром, думала, будут молнии, но ни одной так и не увидела.

– И ни капли дождя, – кивнула Дамарис. – Любопытно. Должно быть, это летний гром, если такой бывает! Ненавижу лежать всю ночь без сна.

– Конечно – с вашей-то умственной работой, – заметила собеседница. – Постоянная мыслительная работа утомляет, верно?

– Ну, конечно, иногда она здорово выматывает, – согласилась Дамарис. – Но это очень интересно – сравнивать различные способы выражения и подмечать сходство.

– Как Шекспир, да? – спросила миссис Рокботэм, застав Дамарис врасплох.

– Шекспир?

– А разве не выяснили, откуда он брал все свои темы? – заметила собеседница. – Несколько недель назад я читала статью в «Двух лагерях». Там говорилось, что когда он написал: «Египет, ты умираешь», [3]3
  Миссис Рокботэм ошибочно цитирует «Антония и Клеопатру» У. Шекспира (IV, 14). На самом деле у Шекспира Антоний говорит в точности наоборот: «I am dying, Egypt, dying», то есть «Египет, я умираю», где под Египтом имеется в виду Клеопатра.


[Закрыть]то заимствовал это у кого-то, кто сказал: «Англия, ты умираешь, потому что овцы пожирают людей». У Марлоу или сэра Томаса Мора. [4]4
  Овцы, пожирающие людей, действительно упоминаются в знаменитом произведении «Утопия» английского писателя Томаса Мора (1478–1535).


[Закрыть]

– Правда? – со смешком спросила Дамарис. – Впрочем, Шекспир – не моя тема. Но что он имел в виду под овцами, пожирающими людей?

– Что-то связанное с сельским хозяйством, – ответила миссис Рокботэм. – Он же говорил не буквально.

– О, конечно нет, – согласилась Дамарис. – Но агнец стал таким важным символом, не так ли?

– Пожалуй, – согласилась миссис Рокботэм.

Так, неторопливо беседуя на разные интеллектуальные темы, они и подъехали к «Хитросплетениям» – название усадьбы мистера Берринджера имело какое-то отдаленное и позабытое отношение к перекрестку неподалеку. Когда они выходили из машины, опять прогремел гром, на этот раз намного ближе, и обе дамы поспешили в дом.

Пока миссис Рокботэм разговаривала с обеспокоенной экономкой, Дамарис осмотрела собравшихся. Членов кружка было немного, и она не нашла в них ничего особенного. Естественно, там была мисс Уилмот; большинство остальных представляли различные вариации либо ее довольно взбудораженной бестолковости либо властной энергичности миссис Рокботэм. Среди шестнадцати или семнадцати женщин затесалось четверо мужчин – троих Дамарис узнала: один городской советник и начальник каких-то инженерных служб, один продавец из центрального книжного магазина, а третий – племянник одной из дам-распорядительниц, некоей миссис Жаклин. Сама миссис Жаклин была чуть ли не графиней и сестрой недавно умершего местного викария. Себя она предпочитала называть «миссис Рош Жаклин» на почве отдаленных связей с вандейским родом. [5]5
  Де ля Рошжаклен – древний французский род из Вандеи, прославившийся своей верностью дому Бурбонов во время и после Французской революции.


[Закрыть]

«Неужели мистер Берринджер интересует их всех сразу? – подумала Дамарис. – Какое странное сборище! Что-то я тут не вижу особых интеллектуалов». И приятное осознание своего знакомства с Абеляром и Пифагором шевельнулось в ней, когда она села, улыбаясь городскому советнику. Он подошел к ней.

– Ну, мисс Тиге, – отрывисто сказал он, – я слышал, вы были настолько добры, что выступите сегодня перед нами. Какое несчастье – этот обморок мистера Берринджера, правда?

– Да уж, – ответила Дамарис. – Но, боюсь, я буду малоинтересна, мистер Фостер. Понимаете, я ведь совсем не знаю, чем вы занимались с мистером Берринджером.

Он посмотрел на нее внимательнее.

– Ну, не знаю, насколько это интересно вам, – сказал он. – Но мы не делаем ничего особенного, разве что слушаем. Мистер Берринджер – выдающийся человек, и обычно он читает короткую лекцию о мире первопричин, если можно так выразиться.

– Первопричин? – переспросила Дамарис.

– Идей, энергий, реалий, называйте их как хотите, – ответил мистер Фостер. – Основных понятий.

– Конечно, – сказала Дамарис, – я довольно хорошо знакома с идеями Платона, но вы имеете в виду, что мистер Берринджер объясняет Платона?

– Не столько Платона… – но тут миссис Рокботэм, подойдя к Дамарис, прервала мистера Фостера.

– Вы готовы, мисс Тиге? – спросила она. – Да? Тогда я сначала что-нибудь скажу, чтобы все расставить по местам, а затем передам вам слово. После вашего выступления может быть несколько вопросов, или небольшая дискуссия, или что-нибудь в этом роде, а затем мы разойдемся. Вы будете сидеть здесь? Тогда, я думаю, мы можем начать. – Она постучала по столу перед собой и, когда в комнате стихло, обратилась к собравшимся.

– Друзья, – начала она, – все вы слышали, что наш наставник мистер Берринджер – можно даже сказать, наш учитель – пребывает в бессознательном состоянии. Мой муж, который его наблюдает, констатирует некоторое умственное расстройство. Но для нас, извлекавших пользу из уроков учителя, лучше считать, что он занят неким экспериментом, связанным с некоторыми его работами. Все мы помним, как часто в этой самой комнате он призывал нас работать и размышлять до тех пор, пока мы не привыкнем к тому, что он называл идеями, мыслеформами, созданными нами, хотя они, конечно, существуют (как он часто нам говорил) в своем собственном мире. Многие из нас уже не могут ходить по простым тропинкам детской веры – возможно, мне следует сказать – к сожалению! Но в этом новом учении мы обрели великое предназначение, и каждый из нас по-своему старался его исполнять. Поэтому, мне кажется, было бы жаль пропускать наше ежемесячное собрание только из-за того, что наш наставник находится – как бы это сказать? – в ином состоянии. Он говорил, что мы всегда можем учиться, и поэтому я попросила мисс Дамарис Тиге поговорить с нами сегодня о предмете, представляющем взаимный интерес. Мисс Тиге не только моя близкая подруга, некоторые из вас тоже ее знают, она еще и ученый, глубоко постигший основы философии. Тема сегодняшнего доклада мисс Тиге, – она посмотрела на Дамарис, пробормотавшую: «Фантомы и ангелы», – фатомы и ангелы. Думаю, мы все послушаем ее с большим интересом.

Дамарис встала. При этом думала она вовсе не о предстоящем докладе, а о том, что она, оказывается, близкая подруга миссис Рокботэм. Складывалась многообещающая ситуация, даже если ради нее придется убить вечер с людьми, которые, конечно, нипочем не признают фантома, даже если его встретят. Она подошла к столу, положила сумочку и развернула рукопись. При этом Дамарис слегка принюхалась: всего лишь на миг ей показалось, будто откуда-то потянуло на редкость неприятным запахом.

Нет, наверное, показалось. Запах исчез. Вдалеке все еще гремел гром. Миссис Рокботэм уселась поудобней, чтобы слушать, остальные члены кружка вежливо и приглушенно похлопали.

– Леди и джентльмены, – начала Дамарис, – как я уже сказала миссис Рокботэм и мистеру Фостеру, боюсь, сегодня я всего лишь не очень подходящая замена тому… тому, к чему вы привыкли. Но сапожник, как мы знаем, – она начала читать, – должен заниматься своим ремеслом, и поскольку вы оказали мне честь, попросив провести с вами беседу, мне показалось интересным предложить вам несколько замечаний об исследовании, которое я пытаюсь провести. Мистер Фостер, – она взглянула на него, – в нашем с ним разговоре, – докладчица и мистер Фостер обменялись легкими кивками, – говорил о том, что вас интересует мир первопричин. Это одна из наиболее популярных тем философских исследований, если это можно так назвать. Разумеется, в некоторых эпохах интерес к этой теме возрастал, в некоторых – ослабевал. Эпохи, известные свободой мысли, например афинская, были подготовлены к ней лучше, чем менее просвещенные, такая, как раннее средневековье, например. Естественно, сегодня мы оцениваем эти взгляды с некоторой снисходительностью, не всегда и не во всем соглашаясь с древними мыслителями. Я, например, – она улыбнулась своим слушателям, – я больше не говорю о «четырех ангелах возле моей кровати» и не готова называть Платона der grosse Pfaffe, великим святым, как это когда-то делалось.

Она опять принюхалась: запах определенно вернулся. Мисс Уилмот беспокойно зашевелилась в углу, затем села неподвижно. Все было спокойно, запах быстро ослабевал. Дамарис продолжила.

– Но именно эта фраза побудила меня заняться исследованием, которому посвящена моя статья. Все вы знаете, что в Средневековье предполагалось существование различных категорий ангелов, которым давались разные имена – если быть точной («А что же это за исследование, если оно неточное?» – спросила она миссис Рокботэм, кивнувшую в ответ), то в нисходящем порядке они звучали так: серафимы, херувимы, престолы, господства, силы, власти, начала, архангелы, ангелы. Теперь все эти небесные иерархии – всего лишь последние следы философского века идей, существовавших, как учил Платон, в духовном мире. Мы можем не верить ни в идеи, ни в ангелов, но мы не можем не заметить, что имеем дело с двумя различными образами мышления. Давайте посмотрим, в чем их сходство, но сначала я скажу пару слов о том, как видения греческого пророка стали созданиями в белых одеждах, вызванными к жизни легковерным благочестием христианской Европы и знакомыми нам по многим картинам.

Александрия…

Словно ужаленная этим словом, мисс Уилмот взвизгнула и вскочила на ноги.

– Смотрите, смотрите, – закричала она. – На полу!

Дамарис, естественно, уставилась на пол, но не увидела ничего необычного. Впрочем, особенно приглядываться было некогда. Мисс Уилмот, не переставая визжать, забилась в угол. Собрание пришло в смятение. Миссис Рокботэм вскочила на ноги и гневно повелела:

– Мисс Уилмот! Дора! Да успокойся же ты! – и обратилась ко всем: – Выведите ее, кто-нибудь!

– Змея! – визжала Дора Уилмот. – Змея в короне!

Она вопила настолько убежденно и убедительно, что всех пронизало чувство, весьма похожее на ужас. Даже Дамарис должна была признать, что испугана. Мистер Фостер стоял рядом с ней, и она видела, как он вглядывается в дальний угол. Потом он взглянул на нее, и Дамарис с улыбкой сказала:

– Вы видите что-нибудь похожее на змею в короне, мистер Фостер?

– Нет, мисс Тиге, – без тени ответной улыбки сказал мистер Фостер. – Но, возможно, я не могу видеть то, что видит она. Быть может, Дора Уилмот и дурочка, но она искренняя дурочка.

– Вы не могли бы ее вывести, мистер Фостер? – спросила миссис Рокботэм. – Может, попробуем вместе?

– Конечно, – ответил мистер Фостер. – Давайте попробуем.

Они подошли к мисс Уилмот, прижавшейся к стене. Она уже не кричала, а только глухо постанывала. Но взгляд ее по-прежнему был прикован к пустому месту на полу под большим окном.

Миссис Рокботэм взяла подругу за руку.

– Дора, что ты имеешь в виду? – сурово вопросила она. – Тебе лучше пойти домой.

– О, Элиза, – сказала Дора Уилмот, не отводя глаз от пола, – разве ты ее не видишь? Смотри, вот же она! – Голос ее перешел на шепот, но и шепотом она продолжала восклицать: – Змея! Змея в короне!

Мистер Фостер взял ее за другую руку.

– Что она делает? – спросил он вполголоса. – Мы плохо видим ее. Расскажите спокойно, что она делает?

– Скользит вокруг, медленно, – тут же ответила мисс Уилмот. – Озирается по сторонам. Смотрите, как она шевелит головой. Такая огромная!

В наступившей тишине Дамарис отчетливо слышала этот диалог. Он привел ее чуть ли не в ярость. Если эти истеричные простофили и дальше собираются перебивать ее тщательный анализ Платона и средневековой науки, лучше было и не затевать всю эту историю со статьей. «Змея в короне! – подумала она. – Визгливая дура! Они когда-нибудь ее выведут?»

– Да, о да! – стонала мисс Уилмот. – Я не могу остановиться! Я… нет, нет, я не смею!

– Пойдемте, – мягко предложил ей мистер Фостер. – Вот сюда, дверь рядом с вами. Вы ведь ее не боитесь?

– Да… нет… да, боюсь, боюсь, – опять простонала Дора. – Это слишком… Давайте уйдем.

Миссис Рокботэм отпустила руку приятельницы, а мистер Фостер, придерживая мисс Уилмот, взялся за ручку двери. Дамарис с нетерпением ожидала, когда кончится этот цирк. И тут ситуация получила совершенно неожиданное развитие. Несколько человек разом вскрикнули, а потом все бросились к дверям. Сама Дамарис, испуганная и возбужденная, сделала шаг вперед и налетела на миссис Рош Жаклин. Со стороны открытых окон тихо, но совершенно отчетливо раздавалось (или казалось, что раздается) долгое приглушенное шипение. Теперь ужас завладел всей аудиторией. Вслед за мистером Фостером и его подопечной люди стали рваться к дверям.

Дамарис сумела подавить первый приступ паники и заметила, что миссис Рокботэм, сохраняя на лице величаво-пренебрежительное выражение, тоже не торопится покинуть комнату. Так они и вышли вдвоем, последними. Некоторое время комната, залитая ярким электрическим светом, оставалась пустой и спокойной, а потом через нее проскользнула смутная тень, тяжкая, длинная, извивающаяся, и не торопясь выползла через открытое окно в притихший мир, где в это время не было слышно ничего, кроме раскатов далекого грома.

Глава третья
НАШЕСТВИЕ БАБОЧЕК

Энтони укоризненно посмотрел на Дамарис поверх кофейной чашки.

– Знаешь, – сказал он, – если бы я был младшим редактором чего угодно, а не серьезной литературной газеты, я бы сказал, что ты со мной играешь – и весьма непоследовательно.

– Не говори ерунды, Энтони, – ответила Дамарис.

– Я прихожу и ухожу, – продолжал Энтони, – а ты то хочешь, то нет. И…

– Я уже сказала тебе, чего хочу, – сказала Дамарис. – Я не уверена, что наш брак будет удачным. Но я в любом случае не собираюсь думать ни о чем подобном, пока не получу степень. Конечно, если ты больше думаешь о себе, чем обо мне…

– Ну, естественно, – прервал ее Энтони. – А кто не думает? Разве я святой или александрийский гностик? Не задавай риторических вопросов, дорогая.

– И не собираюсь, – холодно сказала Дамарис. – Но тебе придется набраться терпения и немного подождать. Я не уверена в себе.

– А по-моему, это единственное, в чем ты уверена… кроме Абеляра, – вздохнул Энтони. – Все остальное объясняется этим.

– Что-то ты злой сегодня, – заметила Дамарис. – Мы нравимся друг другу…

– Дорогая моя, ты мне ни капельки не нравишься, – опять прервал ее Энтони. – Я считаю, что ты на редкость противная эгоистичная личность и сухарь к тому же. Но временами я настолько в тебя влюблен, что мне все видится иначе. В любом случае, твой единственный шанс на спасение – выйти за меня замуж.

– В самом деле, Энтони! – Дамарис встала из-за стола. – Скажешь тоже: шанс на спасение! И от чего, хотелось бы мне знать?

– Никто другой, – продолжал Энтони, – не видит тебя такой, какая ты есть. Никто другой не доставляет тебе столько трудностей и неприятностей, как я. С тобой никогда не будет спокойно, но именно при всем при этом ты расцветешь по-настоящему. Подумай об этом.

Дамарис ничего не сказала. Было ясно, что на Энтони опять нашло, и если бы не «Два лагеря»… Немного помолчав, он тоже встал.

– Ладно, – сказал он, – тебя никогда не ел лев, а вот меня львица потрепала. Думаю, теперь я пойду поищу другую львицу.

Дамарис полуобернулась и улыбнулась ему через плечо.

– Это я тебя потрепала? – спросила она. – Я эгоистка и сухарь только потому, что люблю свою работу?

Энтони мрачно посмотрел на нее.

– Ты Шербет Аллаха и золотая чаша, из которой он его пьет, – медленно сказал он. – Ты Ночь Отдыха и День Света. К несчастью, ты ночь с изрядным ливнем и день с противным холодным ветром. Но это может быть всего лишь небольшой игрой Аллаха.

– Я не хочу быть тебе плохим другом, – совершенно искренне сказала Дамарис и протянула ему руку.

– Увы! – сказал Энтони, целуя ее. – Хорошие друзья меня тоже не устраивают. К тому же ты бы и не смогла.

– Что, быть плохим другом?

– Нет, хорошим, – довольно грустно сказал Энтони. – Ладно. Ты такая, какой тебя создали Незримые силы.

– Почему ты всегда так груб со мной, Энтони? – спросила Дамарис. Ей хотелось, чтобы в голосе звучало сожаление, хотя вопрос был вызван чистым любопытством, а вовсе не отсутствием необходимого количества нежности со стороны Энтони.

– С другой львицей я буду еще грубее, – сказал он. – Это просто способ сказать: «Услышь мои возраженья» [6]6
  Строфа из стихотворения, авторство которого приписывается Джону Донну.


[Закрыть]– и убедиться, что ты их услышала.

– Зачем тебе так уж понадобилась львица? – спросила Дамарис.

Энтони улыбнулся.

– Но ты же хочешь работать, – сказал он, – а мне не помешает прогуляться. Итак, у каждого из нас свой путь… – Он слегка привлек ее к себе, но оба в тот же миг замерли. В ноздри им внезапно ударил запах – Дамарис уже знала его, а Энтони еще нет. Это была волна того же ужасного зловония, которое настигло ее вчера в доме, где лежал бесчувственный мистер Берринджер. Через секунду-другую запах исчез, но каждый из них понял, что другой его почувствовал.

– Боже мой! – Энтони передернуло. – Что у вас с канализацией?

– Ничего, – резко сказала Дамарис. – Но… ты что-то почуял?

– Запах, – воскликнул Энтони. – Как будто ходячий труп. Или тварь из джунглей. Что же это, черт возьми? – Он принюхался. – Да нет, исчез. Наверное, это все же канализация.

– Это не канализация, – резко сказала Дамарис. – Я почувствовала его вчера в том доме, где читала лекцию, только он был послабее. Интересно, как он сюда проник? Это не от платья – я его не надевала. Вот ужас! Пойду приму ванну. – Ей пришло в голову, что запах, возможно, каким-то образом остался в ее волосах, но она не хотела, чтобы у Энтони могла родиться даже тень сомнения в ее безукоризненности. – После такого волей-неволей захочется, – закончила она.

– Да уж, – сказал Энтони. – Я полагаю, львица…

– Ну, Энтони! Далась тебе эта львица! Подумай сам: здоровенный зверь – в городе – незамеченный? Ну как такое может быть?

Он выглянул из окна на улицу и заодно осмотрел дома напротив. Мимо шли люди, остановилась машина, появился полицейский.

– Да нет, – сказал он, – не думаю. Но… это забавно. В любом случае, я ухожу. До свидания. Ты все-таки подумай о спасении.

– До свидания, – сказала она. – Спасибо, что зашел. А насчет спасения… Если понадобится, я это сделаю. Но, знаешь, я много читала о спасении во всех этих старых манускриптах…

– Читала… – сказал Энтони, когда они вышли в прихожую. – Читать – вовсе не то же самое, что пройти обряд. Пришли за мной, если захочешь, в любое время. Я люблю тебя. До свидания.

Он вышел на улицу в пасмурном настроении, хотя с трудом понимал его причину. С Дамарис всегда так. Каждая их встреча оказывалась испытанием для его интеллекта, да и для самообладания тоже. Дамарис словно не замечала, как наступает на болезненные точки. Сейчас, медленно идя прочь, Энтони размышлял: а может, эти испытания повернуть себе на пользу? Может, стоит научиться отвлекаться от мыслей о Дамарис? Только вот зачем? Да, она считает себя умной и способной, ну так она такая и есть. Но Энтони знал и другие стороны ее характера: неуверенность, ранимость и вообще некоторую свойственную ей инфантильность. Иначе откуда бы взяться таким детским недостаткам, как жадность и тщеславие. Вряд ли кому-нибудь кроме него понятно, что это просто незрелость характера. Окружающие воспринимали ее такой, какой она сама себя считала. Некоторым она нравилась, некоторым – нет. Но ему она часто казалась ребенком, прижавшимся лицом к оконному стеклу в ожидании, когда же кончится дождь, чтобы сбылось загаданное желание. Учеба, статьи, степень – а потом праздник кончится, и ей еще повезет, если она под конец не станет, подобно большинству, усталой, раздражительной и несчастной. Возможно, тогда он действительно пригодится. И если к тому времени он еще не передумает, ну что ж, это его дело. Пока надо продолжать. Ну, может, контролировать себя немножко более тщательно. Впрочем, самоуважению здесь просто не место, от самосознания мало толку, а холить и лелеять самообладание – дело и вовсе безнадежное.

Ладно, подумаем о другом. За последние сорок часов они с Квентином у себя в Ноттинг-Хилл только тем и занимались, что обсуждали загадочное происшествие вечера вторника. Но сколько бы они не перебирали подробности, результат был один: львицы не превращаются во львов, а львы не появляются на деревенских лужайках ниоткуда. Но что же тогда случилось? Гипноз? И что это за странный мистер Берринджер, у которого в саду из тени выскакивают львы и который время от времени имеет обыкновение впадать в транс (Дамарис рассказала ему о неудачной лекции). Бедняга Квентин до сих пор трясется от ужаса! Ему все время кажется, что какой-то зверь крадется по его следам. А теперь еще эта история про женскую истерику и змею в короне, да. И не забыть ужасный запах, проникший в столовую Тиге. Конечно, с женщинами время от времени случаются истерики, конечно, канализация может барахлить. Но Энтони сейчас занимало другое. Он вспоминал непонятное очарование, охватившее его при виде громадного, великолепного зверя. Ему же в тот момент хотелось пойти туда, к нему. А что же львица? Ну – от этого никуда не денешься – львица попросту испарилась, что бы там ни говорили люди с ружьями. Испарилась – и все.

Попеременно возвращаясь к возможности превращения львицы во льва и обращения Дамарис к любви и покорности, он шел вдоль дороги, на которую они с Квентином свернули два дня назад, пока не миновал перекресток и не подошел ближе к дому, где произошли основные события. Почему он туда шел, он и сам не мог понять. Разве что надеялся на новую встречу с царственным львом. Энтони припомнил, как тот стоял посреди лужайки: великолепный, совершенный и огромный – больше любого льва, виденного Энтони раньше. Обычно львы бывают какого-то невнятного желтого цвета, но этот, несмотря на свет луны, был скорее золотистый, с огромной гривой, покрывавшей шею. Этакий архетип льва.

Когда он подошел к дому, у калитки рядом с машиной стояли двое. Один был мистер Тиге в полном снаряжении завзятого энтомолога, другого Энтони не знал. Впрочем, он почти сразу сел в машину и уехал. Мистер Тиге обрадовался появлению Энтони и с энтузиазмом приветствовал молодого человека.

– И что вас сюда привело? – весело спросил он.

– Да так, разные дела, – смутившись, ответил Энтони. У него с мистером Тиге была общая проблема, хотя они никогда об этом не говорили. Дамарис относилась к увлечению отца и чувствам поклонника с одинаковой пренебрежительностью, но пользу умела извлекать из обоих.

– Львицы не мешают вашей охоте на бабочек?

– Здесь считают, что она ушла далеко. Да и что она мне сделает? – сказал мистер Тиге. – А если и съест – как подумаю, скольких бабочек я загубил, – то и поделом мне. Око за око, знаете ли. Животные – если можно назвать бабочку животным – обычно мало что получают взамен от нас.

– Сейчас в Англии – пожалуй, – согласился Энтони. – Он любил поговорить с мистером Тиге и с удовольствием облокотился на калитку. – Но звери вдоволь поцарствовали на земле в свое время, разве не так?

Энтомолог покачал головой.

– Подумайте о громадных зверях, – сказал он. – О мамонтах, плезиозаврах и саблезубых тиграх. Подумайте о том, какими когда-то были бабочки, какие они сейчас в джунглях. Но они сгинут вместе с джунглями. Человек – завоеватель, но я все-таки сочувствую братьям нашим меньшим.

– Да, понимаю, – сказал Энтони. – Вы думаете, животные вымрут?

– Возможно, – сказал мистер Тиге. – Когда они не нужны нам для перевозки чего-нибудь – или для пищи, – что им остается, кроме зоопарков? Я думаю, птицы и насекомые исчезнут последними. Когда сведут все деревья.

– Ну, все не сведут, – возразил Энтони. – Есть же лесоводство, ирригация и тому подобное.

– О, – сказал мистер Тиге, – может, будут культивируемые леса с искусственно выведенными бабочками. Тот же зоопарк, только побольше. Настоящее исчезнет.

– Допустим, – кивнул Энтони. – Ну и что мы в этом случае потеряем? Что такого нам может показать львица, чего мы не знаем без нее? Наша истинная сила внутри нас.

– Наверное, вы тоже правы, – вздохнул мистер Тиге. – У человека будут другие враги и другие радости – может, и лучшие. Но прежние были чудесны.

Они замолчали. Энтони всматривался туда, где две ночи назад ему привиделся силуэт льва. Постепенно ему стало казаться, что сад изменился. Ровная трава лужайки словно выцвела, а цветы на клумбах по обе стороны от двери увяли, а то и вовсе засохли. Конечно, тогда, поздним вечером, он не особо присматривался, но все же у него осталось общее впечатление роста и цветения. Ни роста, ни цветения больше не было: все казалось увядшим. Конечно, стояла жара, но все же…

Что-то зеленое и оранжевое взметнулось перед ним в воздух. Он вздрогнул. В центре сада, почти над тем самым местом, где он видел льва, порхала бабочка. Но что это была за бабочка! Бабочка-исполин! Казалось, размах ее крыльев составляет больше двух футов. Она была очень ярко окрашена: преобладали зеленый и оранжевый цвета. Бабочка двигалась вверх по спирали и, достигнув определенной точки, падала вниз, к земле, и затем опять взмывала вверх. На людей, застывших у калитки, она не обращала ни малейшего внимания, свободно и легко выполняя в воздухе свои сложные маневры. Когда изумленный Энтони отвел от нее глаза, перед ним предстало не менее удивительное зрелище. Мистер Тиге прилип к калитке, рот его был слегка приоткрыт, глаза полны немого обожания, и все его существо тянулось к этому совершенному символу его постоянных интересов. Энтони понял, что заговаривать с ним сейчас бесполезно. Он снова посмотрел на бабочку и как раз вовремя! Откуда-то со стороны дороги метнулась еще одна бабочка – уже обычных размеров – и устремилась к своему огромному подобию. За ней последовала еще одна, и еще, и уже через минуту воздух над лужайкой был полон ими. Те, которых он увидел, были только первыми из непрерывного потока. Они летели через поля, то плотными стаями, то редкими рядами, белые и желтые, зеленые и красные, пурпурные, голубые и иссиня-черные. Они порхали вокруг, описывая большие круги. Стая за стаей, они стремились к саду, но не напрямик, а забирая то в одну, то в другую сторону. Когда новая волна этих воздушных кудесниц достигла забора, Энтони повернул голову и увидел огромную тучу разноцветных крыльев, висящую над бабочкой в саду. А она все так же неутомимо поднималась вверх, захватывала с собой сверкающий водоворот хрупких существ поменьше, резко опускалась и опять вспархивала в одиночестве, безмолвно и неутомимо.

Озадаченный и сбитый с толку, Энтони схватил своего спутника за руку. Мистер Тиге к этому времени чуть ли не висел на калитке, судорожно вцепившись в верхнюю перекладину. Губы его шевелились, изо рта вырывались невнятные звуки, по морщинам на лице струился пот. Он пожирал глазами нежно мерцающее облако, тихонько вскрикивал и, почти повиснув на калитке, возбужденно болтал ногами над землей. Над ним, все быстрее и гуще, неслись тучи бабочек. Воздух в саду был просто забит бабочками, опускающимися, поднимающимися, стремящимися к своему центру. Перед Энтони волновалось огромное облако этих пришелиц, но их колебания были подчинены какому-то сложному ритму. В едином порыве они поднимались от земли, чтобы в неуловимый миг изменить направление и снова пасть вниз, трепеща бесчисленными крыльями.

Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем крылатая река начала мелеть. Подлетающие стаи стали не такими плотными, вот их уже всего двадцать, а вот всего лишь двенадцать или десять… Еще три запоздалых танцовщицы заняли место вверху, ожидая очередного подъема своей царицы, и когда она опять взмыла вверх, то оказалась одна, а огромное множество других чудесным образом исчезло из вида. Вскоре и большая бабочка покружилась над крышей дома, на мгновение присела на красную черепицу, взмыла над ней и исчезла.

Энтони пошевелился, моргнул, сделал пару шагов назад и обернулся к мистеру Тиге. Он хотел было заговорить, но увидев его лицо, решил промолчать. В глазах ученого стояли крупные слезы, тело сотрясала дрожь и, похоже, на ногах он стоял неуверенно. Энтони пришлось поддержать его.

– Слава, слава! – шептал мистер Тиге.

Энтони потерянно молчал. Он не знал, что сказать. Наконец мистер Тиге собрался с духом и сделал пару шагов самостоятельно.

– Слава случаю, благодаря которому я увидел ЭТО! – провозгласил он, потом вытер кулаком глаза и оглянулся на сад. – Я это видел! – продолжал он. – За что же мне такая милость?

– Вы думаете… – нерешительно начал Энтони, но его спутник явно не слушал.

Мистер Тиге бегом вернулся к калитке и что-то неразборчиво бормоча, уставился в пустой сад. Постепенно он умолк и наконец с глубоким вздохом повернулся к Энтони.

– Ну, – сказал он буднично, – думаю, мне пора домой. Вам в какую сторону?

– Пожалуй, я пойду с вами, – ответил Энтони. – Мне что-то расхотелось идти дальше. А потом я очень надеюсь, что вы мне объясните, что мы такое видели?

Мистер Тиге поднял свой сачок, лежавший на дороге, похлопал себя по карманам, бросил последний влюбленный взгляд на сад, поправил кепку и двинулся в путь.

– Ну, что до объяснения, – с сомнением сказал он, – вряд ли я скажу вам что-нибудь такое, чего вы и сами не знаете. Я всегда знал, что они существуют, но и подумать не мог, что увижу их.

– Кого – их?!

– Царство, силу и славу, – ответил мистер Тиге. – Да, вот это был день! – Он обернулся к Энтони. – Вы знаете, я все-таки верил в это.

– Я в этом не сомневаюсь, – торжественно заверил его Энтони. – А вы не могли бы поверить еще и в то, что я всего лишь хочу понять, если смогу, конечно, что мы с вами видели? Мне почему-то кажется, что вся эта туча бабочек вряд ли была на самом деле, уж больно странно они все исчезли.

– Ну, дело в том… – начал мистер Тиге. – Понимаете, оказалось, что они действительно существуют, и я всегда в это верил. А Дамарис – нет.

– Дамарис трудно убедить, – с улыбкой согласился Энтони – Но теперь она поверит.

– Вы думаете? – в голосе мистера Тиге звучала известная доля сомнения. – Ну, возможно… когда-нибудь.

– Если мы наблюдали реальное событие, – решительно сказал Энтони, – то Дамарис охотно это признает. Но вот как раз в реальности увиденного я и сомневаюсь.