Текст книги "Место льва"

Автор книги: Чарльз Уолтер Стансби Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Чарльз Уильямс
«Место льва»

Глава первая
ЛЬВИЦА

Львица смотрела на Хертфордшир-роуд из-за жидкой колючей живой изгороди с вершины холма. Она поводила головой из стороны в сторону, затем вдруг замерла, словно учуяла добычу или врага; слегка присела, – шкура подрагивала, хвост подергивался, но горло не издавало ни звука.

Почти в миле от нее Квентин Сэбот спрыгнул с перекладины забора и посмотрел на часы.

– Что-то не видать твоего автобуса, – сказал он, глядя на дорогу.

Энтони Даррент посмотрел в ту же сторону.

– Может, пойдем ему навстречу?

– Или вперед, а он нас нагонит, – предложил Квентин. – В конце концов, нам ведь в ту сторону.

– Основная польза материального мира в том, – сказал Энтони, все еще сидя на перекладине, – что можно случайно угадать правильное направление. Ладно, пойдем. – Он лениво слез и зевнул. – Конечно, рассуждать лучше, сидя в автобусе, а не топая пешком, – продолжил он. – Как думаешь, сколько миль мы прошли?

– Миль десять? – предположил Квентин.

– Да, около того, – кивнул Энтони и лениво потянулся. – Ну что ж, пошли, если решили. – Они неторопливо двинулись вперед. – По-моему, неплохо было бы каждому хотя бы раз в пять лет обновлять свою собственную внутреннюю карту. На ней стоит изобразить основные населенные пункты и дороги, соединяющие одну идею с другой, и милые заброшенные тропки, по которым человек никогда не ходил, потому что на фермах, к которым они ведут, давно никто не живет…

– А там будут стрелки, чтобы показывать, куда человеку стоило бы пойти? – лениво спросил Квентин.

– Обязательно. Они должны быть повсюду, – вздохнул Энтони. – Вот как эти огоньки впереди на дороге.

– Да, вижу, – кивнул Квентин. – Что это, по-твоему, фонари?

– Похоже на то. Только они движутся… – всмотревшись, сказал Энтони.

– Может, они висят на столбах? – предположил Квентин.

– Вряд ли, – ответил Энтони, когда они подошли поближе к движущимся огонькам. – Человечество, как обычно, носит свои путеводные звезды с собой.

Впереди, с дороги, их окликнули.

– Вот те раз, – проворчал Энтони, – неужто я наконец кому-то понадобился?

– Слушай, по-моему, они очень возбуждены, – только и успел сказать Квентин.

Группа людей, которую они догнали, состояла примерно из дюжины человек, и друзья с изумлением уставились на них. Незнакомцы оказались вооружены: четверо или пятеро – ружьями, двое – вилами, остальные – просто тяжелыми палками. Мужчина с ружьем, видимо, предводитель группы, резко спросил:

– Вы разве не слышали предупреждений?

– Боюсь, что нет, – ответил Энтони. – А должны были?

– С полчаса назад мы выслали людей на все перекрестки, – сказал тот. – Откуда вы пришли, если никого не встретили?

– Ну, полчаса мы как раз просидели на заборе, поджидая автобус, – объяснил Энтони и удивился, услышав, как двое или трое мужчин фыркнули. Один из них ехидно заметил:

– Могли бы и дольше ждать.

Энтони собрался переспросить, но тут предводитель несколько раздраженным тоном сам прояснил ситуацию:

– Дело в том, что где-то здесь бродит львица. Мы ее ищем.

– Черт возьми! – не сдержался Квентин.

Энтони задумчиво присвистнул.

– Да, понимаю. Действительно, людей предупредить стоит. Но мы там отдыхали, и ваш человек, я думаю, прошел мимо нас прямо к перекрестку. – Он замолчал, надеясь услышать продолжение.

– Тварюга сбежала из этого чертового зверинца рядом со Сметэмом, – сказал мужчина, кивая куда-то в темнеющие поля. – Мы выставляем кордоны из людей с фонарями по всей округе и предупреждаем жителей в домах. Движение по дороге перекрыто, поэтому вы и не дождались автобуса.

– Теперь понятно, – ответил Энтони. – А львица большая? Свирепая?

– Да какая, к чертям, свирепая! – воскликнул другой мужчина, по-видимому, из цирка. – Ручная, смирная, что твоя мышь, да вот один болван ее напугал!

– Ладно. Она у меня станет совсем ручной, когда я в нее пулю всажу, – решительно заявил предводитель. – Слушайте, джентльмены, вам лучше быстрее пойти вперед. Мы собираемся встретиться с остальными, а потом прочешем поля до самого леса – она наверняка там где-то засела.

– Может, и мы поможем? – спросил Энтони, оглядываясь. – Жалко упускать возможность поохотиться на льва в Англии. – Впрочем, он тут же пожалел о своих словах.

– Вы будете полезнее на другом краю, – сказал предводитель. – Там нужны люди. Примерно в миле отсюда проходит главная дорога, и чем больше там будет людей, тем лучше. Вряд ли мы найдем ее на дороге, если, конечно, ей не надо на ту сторону. Там вам все-таки будет поспокойнее, чем в полях с нами. Или вы привыкли бродить по полям в темноте?

– Нет, нет, – Энтони энергично замотал головой, – сегодняшний вечер – чистая случайность. – Он взглянул на Квентина, но тот все озирался по сторонам и только пробормотал:

– Давай пойдем побыстрее. Мне что-то захотелось на главную дорогу.

– Ну да, ату ее и все такое, – кивнул Энтони. – Ну, тогда до свидания, может, еще увидимся. Удачной охоты!

– Охота не может быть удачной, – сердито проворчал молчавший до сих пор мужчина. – Кому – охота, а кому потом овец собирать… Охоту вообще бы надо запретить…

– А ну-ка заткнулись все! – грозно скомандовал предводитель.

Двое друзей покинули препирающихся вполголоса охотников и торопливо двинулись по дороге.

– Весело у них тут, – приглушенно сказал Энтони. – Что будем делать, если ее встретим?

– Драпать, – твердо ответил Квентин. – Мне и сейчас уже жутковато. Она, конечно, может и в другую сторону пойти…

– Ну и денек! – Энтони помотал головой. – На самом деле я думаю, что она драпает точно так же, как и мы.

– Она ведь может решить, что мы – ее хозяева, – заметил Квентин, – и поскачет, или потрусит, или что они там обычно делают, прямо к нам. Ты как, отвлечешь ее на себя, или мне тебя спасать?

– Лучше уж ты меня спасай, – сказал Энтони. – Эти живые изгороди чертовски низкие, правда? Хорошо бы сейчас мчаться в экспрессе по высокому виадуку.

– Ну и что, ты продолжаешь считать, что идеи опаснее материальных вещей? – спросил Квентин. – Помнишь, мы спорили за обедом?

Энтони задумался и, прежде чем ответить, настороженно огляделся по сторонам.

– Да, так и считаю. Всякая материальная опасность ограничена, а идеальная – нет. Для тебя опаснее ненавидеть, чем убивать, не так ли?

– Для меня или для кого-то другого? – уточнил Квентин.

– Ну, я полагаю, лучше сказать – для мира в целом, – ответил Энтони. – Сейчас я просто не могу это сформулировать. Львица все равно не так опасна, как твои интеллектуальные заблуждения, просто она сейчас ближе. О, смотри-ка, калитка! Полагаю, это один из домов, о которых они говорили.

Они остановились перед калиткой; Квентин оглянулся на дорогу, по которой они пришли, и внезапно схватил Энтони за руку.

– Смотри! Смотри!

Но его друг уже и сам увидел. Длинное приземистое тело скользнуло из травы в паре сотен метров справа, на мгновение остановилось, повернуло голову, хлестнуло хвостом и вприпрыжку двинулось к ним. Возможно, зверь был настроен вполне дружелюбно, возможно, он просто пока не заметил их, но молодые люди не стали ждать. Они вломились в калитку и мигом пронеслись по садовой дорожке. Возле крыльца они остановились. Энтони потрогал дверь и убрал руку.

– Наверно, лучше не поднимать шума, – сказал он. – К тому же, все окна темные, заметил? Если дома никого нет, может, нам лучше затаиться?

В ответ Квентин только крепче вцепился в локоть Энтони. Прямая дорожка от калитки, по которой они пришли, пересекала широкую лужайку; с обеих сторон от нее поднималась густая трава, а дальше лужайка терялась под сенью деревьев, которые отгораживали участок от соседних полей. Луна стояла невысоко, и под деревьями ничего нельзя было разглядеть. Но слабого света хватало, чтобы видеть калитку и дорогу за ней, вот туда-то напряженно и уставились оба молодых человека. На дороге стояла львица. Она смотрела в сторону сада и нервно перебирала передними лапами. Вдруг она вскинула голову и издала протяжный вой. Энтони судорожно принялся шарить позади себя, но не нашел ни ручки, ни задвижки – это был не простой деревенский домик и, соответственно, не столь расположенный к незнакомцам. Львица завыла и внезапно умолкла. В то же самое мгновение на лужайке появилось новое действующее лицо. Справа из темноты выступил мужчина, идущий словно бы в глубокой задумчивости. Руки были спокойно сложены за спиной, лицо, обрамленное густой бородой, ничего не выражало, глаза, похоже, видели только дорожку под ногами. Он двигался медленно и после каждого шага приостанавливался, но шаги и паузы подчинялись определенному ритму, который молодые люди явственно почувствовали, несмотря на возбуждение, в котором находились.

И вот странность! Пока Энтони смотрел, его собственное дыхание стало спокойнее и глубже, напряженное тело расслабилось, а глаза перестали то и дело нащупывать зверя, крадущегося по дороге. У Квентина ничего подобного не наблюдалось, но даже он обращал больше внимания на человека, чем на зверя. Странное чередование движений и пауз продолжалось до тех пор, пока незнакомец очень медленно не подошел к садовой дорожке и не остановился как раз посередине между наблюдавшими за ним людьми и зверем. «Надо бы его предупредить», – подумал Энтони, но почему-то не смог: казалось неприличным прерывать сосредоточенное спокойствие этой фигуры. Квентин тоже не посмел открыть рот; глядя мимо мужчины, он видел львицу и суматошно думал: «Если я вообще не издам ни звука, она, наверное, будет поспокойнее».

В это мгновение тишину нарушил крик неподалеку, и спокойствие сада тут же взорвалось неистовым движением. Львица одним прыжком перемахнула калитку, и в полете ее тело словно бы столкнулось с человеком, который как раз начал свое очередное ритмичное движение. Фигуры и тени посреди сада на две-три секунды переплелись и смешались, коротко вскрикнул человек, взрыкнул зверь, на миг повисла тишина, а потом все покрыл словно бы отдаленный львиный рев. В саду больше ничего не двигалось. Энтони и Квентин увидели мужчину, лежащего на земле, и стоящего над ним огромного льва с откинутой назад головой, густой гривой, разинутой пастью и подрагивающим телом. Он перестал рычать и подобрался. Такого льва молодые люди не видели ни в одном зоопарке: он был просто гигантским, а для их напряженных чувств становился словно все больше с каждым мгновением. Лев не обращал на них внимания; он стоял, ужасный и одинокий, и сначала даже не поворачивал головы. Затем он торжественно двинулся вперед, в том же направлении, куда до этого шел человек, вошел в густую тень деревьев и скрылся из глаз. Человек так и лежал пластом, львицы и след простыл.

Казалось, прошла вечность, прежде чем Энтони оглянулся на Квентина.

– Может, нам стоит взглянуть на него? – прошептал он.

– Боже мой, что произошло? – спросил Квентин. – Ты видел… где… Энтони, что случилось?

– Нам стоит взглянуть на него, – повторил Энтони, но на сей раз утвердительно, а не вопросительно. Он настороженно огляделся, прежде чем отважился покинуть убежище на крыльце. Обернувшись через плечо, он сказал: – Слушай, но здесь же была львица? Ты-то что видел?

– Я видел льва, – заикаясь, произнес Квентин. – Нет, я видел… О господи, Энтони, давай сматываться отсюда. Лучше бы нам удрать.

– Нельзя же его так бросить, – сказал Энтони. – Ты давай смотри по сторонам, а я посмотрю, может, удастся подтащить его сюда. Кричи, если что-нибудь увидишь.

Он подбежал к лежащему человеку, опустился подле него на колено, наклонился над телом, всмотрелся, подхватил и попытался сдвинуть. Но мгновение спустя встал и бегом вернулся к другу.

– Не могу его поднять, – задыхаясь, проговорил он. – Дверь открывается? Нет. Но должна ведь быть задняя дверь. Надо занести его внутрь, тебе придется мне помочь. Но сначала найдем дверь. Не понимаю: ни ран не видно, ни синяков, – довольно странно. Ты сторожи здесь, но ничего не делай, только кричи – если сможешь. Я мигом.

Он исчез прежде, чем Квентин смог ответить, но пока ни крик, ни рев, ни рычание, ни человеческие или звериные шаги не нарушали тишину.

Энтони быстро вернулся.

– Я нашел дверь, – начал он, но Квентин перебил его:

– Ты что-нибудь видел?

– Черта с два, – сказал Энтони. – Ни тени, ни звука. Квентин, а ты видел льва?

– Да, – нервно сказал Квентин.

– И я тоже, – подтвердил Энтони. – А ты видел, куда пошла львица?

– Нет, – ответил Квентин, все еще шаря глазами по саду.

– Значит, сбежало два зверя? – спросил Энтони. – Ну, нам в любом случае нужно занести этого парня в дом. Я возьму за плечи, а ты за… О господи, это еще что?

Однако звук, который привлек его внимание на этот раз, был всего лишь человеческим голосом неподалеку, которому ответил другой голос еще ближе. Наверное, на подходе был поисковый отряд. Огни, множество огней двигались через поле напротив дома, на дороге слышались голоса. У ворот остановился человек и окликнул их. Энтони побежал по саду ему навстречу, и встретились они уже возле калитки. Позади толпились люди.

– Ну, что здесь происходит? – сурово осведомился уже знакомый Энтони предводитель. – А-а, это вы, сэр?

Он сразу подошел к распростертому телу, наклонился над ним, пощупал пульс, потрогал здесь и там, а затем озадаченно огляделся.

– Потерял сознание, что ли? – спросил он. – Я было подумал, что он встретился с этой чертовой зверюгой. Но это вряд ли: она бы его изувечила, а он целехонек. Вы можете сказать, что здесь случилось?

– Не совсем, – сказал Энтони. – Мы действительно видели львицу на дороге – бросились сюда, и тогда этот человек, кто бы он ни был…

– Да знаю я, кто он, – вставил предводитель. – Здесь живет, зовут – Берринджер. Вы думаете, он видел зверюгу? Но нам лучше перенести его, а? Я имею в виду, внести в дом?

– Мы как раз и собирались, – сказал Энтони. – Эта дверь закрыта, но я открыл заднюю.

– Отлично! – кивнул мужчина. – Я лучше зайду, предупрежу его экономку, если она дома. Кто-нибудь из наших вам поможет, джентльмены. – Он махнул своим людям у калитки, и когда они вошли, объяснил, что нужно делать, а сам скрылся за углом дома. Энтони, Квентин и остальные попытались поднять находившегося в беспамятстве мистера Берринджера.

Неожиданно это оказалось труднее, чем они ожидали. Начать с того, что им никак не удавалось ухватиться за него. Тело было не столько тяжелым, сколько неподъемным. Оно вроде бы и поддавалось им, но как они ни пытались подсунуть под него руки, поднять его не удавалось. Квентин и Энтони взяли на себя ноги, и Энтони был сильно озадачен сопротивлением там, где ожидал бессознательную пассивность. Он чуть не упал, не рассчитав нагрузку. Наконец совместными усилиями они все-таки подняли его. Дальше пошло легче, но ненадолго. Вдоль дома они со своей ношей продвинулись без помех, но когда они попытались повернуть за угол, то обнаружили, что не могут этого сделать. Дело было не в весе, не в ветре, не в темноте, просто, похоже, они все топтались на месте. Энтони, шедший впереди, понял, что здесь что-то не так, и, не уточняя, говорит ли он с телом, с теми, кто его нес, с собой или со своим другом, резко прикрикнул:

– Ну, пошли же!

Совместными усилиями они повернули и наконец добрались до задней двери, где их ждали предводитель и встревоженная пожилая женщина – экономка, как решил Энтони.

– Давайте наверх, – сказала она, – в его комнату. Идемте, я вам покажу. Боже мой! Осторожно, – и так до тех пор, пока Берринджера не уложили на кровать и, все еще под руководством экономки, раздели и укрыли.

– Я позвонил врачу, – сказал предводитель Энтони, увильнувшему от процедуры раздевания. – Странно это все: дыхание нормальное, сердце вроде бы в порядке. Наверное, шок. Если он увидел эту чертову тварь… Но вы же видели, что произошло?

– Не очень хорошо, – сказал Энтони. – Мы видели, как он упал, и… и… Это ведь львица убежала? Не лев?

Мужчина подозрительно посмотрел на него.

– Разумеется, не лев, – сказал он. – В этих местах отродясь львов не водилось, да и львице этой бродить недолго осталось. Чертова пронырливая зверюга! А почему вы спросили про льва?

– Да нет, конечно, – промямлил Энтони. – Если льва не было… Я хочу сказать… В общем, я хочу сказать, чего не было, того не было, так?

Лицо предводителя потемнело.

– Джентльмены, похоже, вам все это кажется очень забавным, – сказал он. – Но если вы считаете это шуткой…

– Нет, нет, – торопливо заверил его Энтони. – Я не шутил. Только… – Он замолчал. То, что он собирался сказать, прозвучало бы просто глупо. В конце концов, если они искали львицу, а нашли льва… Может, было два зверинца и два… – О господи, ну и денек! – вздохнул Энтони и повернулся к Квентину.

– Давай-ка на шоссе, – сказал он. – И на любой автобус. Куда угодно! Мы здесь просто не к месту. Но, черт возьми, – добавил он про себя, – это все-таки был лев!

Глава вторая
ФАНТОМЫ И АНГЕЛЫ

Ночь Дамарис Тиге провела плохо. Гром мешал уснуть, а сон ей сейчас был особенно нужен для того, чтобы с утра быть в форме, дабы управиться наконец с диссертацией о «Влиянии пифагорейцев на Абеляра». [1]1
  Пьер Абеляр (1079–1142) – знаменитый французский схоласт и богослов. – Здесь и далее примечания переводчиков.


[Закрыть]Порой она почти жалела, что выбрала столь древний персонаж, но все более поздние ученые были замусолены до дыр другими соискателями, тогда как Абеляра словно специально оставили для нее, чтобы в свою очередь замусолить до дыр и его, но уже с ее помощью. Разумеется, прослеживать связи между древними представителями гуманистического направления в философии можно было только на свежую голову. У нее уже имелся список из восемнадцати особо интересных в смысле влияния пифагорейцев, двадцать три примера наиболее традиционных взглядов на проблему и восемьдесят пять примеров связей не самых очевидных. И еще письмо в «Журнал классических исследований» с критикой нового перевода Аристотеля. Она немного побаивалась его отсылать. В конце концов, она больше заинтересована в ученой степени доктора философии, для чего и предназначалась ее работа, чем в точности перевода Аристотеля, и было бы крайне неприятно наживать врагов в преддверии скорой защиты. А тут еще эти раскаты грома, то и дело прокатывающиеся по черному небу. Ни молний, ни дождя, только гром, да еще с такими перерывами, что как раз начинаешь засыпать… а он опять гремит! В результате Дамарис не могла работать все утро. Похоже, день тоже будет потрачен впустую.

– Вы слышали, – поинтересовалась миссис Рокботэм, – он до сих пор в полном беспамятстве.

– Боже мой, – холодно произнесла Дамарис. – Еще чаю?

– Спасибо, спасибо, дорогая, – поспешила поблагодарить мисс Уилмот. – Конечно, вы ведь не очень хорошо его знаете, не правда ли?

– Я вообще едва ли его знаю, – ответила Дамарис.

– Такой чудесный человек, – продолжала мисс Уилмот. – Я ведь вам рассказывала, не так ли, – на самом деле, это именно Элиза меня с ним познакомила, – но ведь не это важно – я хочу сказать, – добавила она, торопливо взглянув на миссис Рокботэм, – не в человеческом смысле. Ну и не в небесном, конечно. В глазах Господа любое служение равно.

– Вопрос в том, – строго сказала миссис Рокботэм, – что делать сегодня?

– Сегодня? – переспросила Дамарис.

– Сегодня у нас ежемесячное собрание, – объяснила миссис Рокботэм. – Обычно мистер Берринджер давал нам наставление. А в таком состоянии…

– Похоже на то, что он не сможет, – сказала Дамарис, раздраженно теребя щипчики для сахара.

– Нет, – почти простонала мисс Уилмот, – нет… нет. Но мы же не можем просто не пойти, это было бы слабостью. Я понимаю – Элиза мне сказала. Элиза так мило мне все объясняет. Так что если бы вы смогли…

– Если бы я смогла – что? – озадаченно спросила Дамарис. Ну что могло быть у нее общего с этими нелепыми созданиями и с их невозможными верованиями? Из смутных сплетен, ходивших по городу, от которого она не могла совсем отгородиться, она знала, что мистер Берринджер, живший на отшибе на Лондон-роуд в усадьбе «Хитросплетения» и принимавший не больше участия в делах города, чем она сама, вроде как возглавлял некий научный кружок или что-то в этом роде; действительно, теперь она вспомнила, что именно две эти дамы, нарушившие ее спокойный день с Абеляром, рассказывали ей об этом. Но она уделяла разговору не более одной двадцатой своего внимания, не больше, чем она уделяла утомительным отчетам своего отца о его энтомологических прогулках. Несомненно, вера и бабочки – необходимые занятия для некоторых людей, ничего не знающих о науке, но они совершенно бесполезны для Дамарис Тиге, и посему Дамарис Тиге, естественно, по мере возможности, вычеркнула их из своей жизни. Иногда энтузиазм ее отца прорывался сквозь ее заграждения и требовал внимания. Каждый раз Дамарис удивлялась: неужели отец не видит скуку, скрывающуюся за ее вежливостью. А сейчас…

Миссис Рокботэм прервала пространные объяснения мисс Уилмот.

– Видите ли, – сказала она, – раз в месяц мы встречаемся у мистера Берринджера, и он нас наставляет – это всегда очень наставительно – касательно форм мышления и тому подобного. Но я полагаю, в этот раз он вряд ли будет в состоянии, и никто из нас не хотел бы… – я хочу сказать, тогда может показаться, что кто-то из нас метит на его место. Но вы, как человек незаинтересованный… И ваша научная работа более или менее связана со способами мышления, насколько я понимаю?

Она остановилась, и Дамарис подтвердила, что это так.

– Я подумала, что если бы вы прочли нам что-нибудь, просто чтобы держать нас в курсе – ну хотя бы истории вопроса, – путано заключила миссис Рокботэм, – мы все будем вам премного благодарны.

– Но, – сказала Дамарис, – если мистер Берринджер… не в состоянии, почему бы не перенести собрание?

– Нет, я не хочу этого делать, – решительно заявила миссис Рокботэм. – Это было бы очень неудобно, к тому же предупредить всех сегодня до девяти вечера просто не получится – некоторые далеко живут…

– Можно дать телеграмму, – предложила Дамарис.

– А во-вторых, – гнула свое миссис Рокботэм, – я не думаю, что мистер Берринджер хотел бы, чтобы мы считали, будто все это зависит только от него. Он всегда настаивает на личных усилиях. В таких обстоятельствах мы должны найти кого-то другого.

– А где вы собираетесь? – спросила Дамарис. Ей не хотелось обижать миссис Рокботэм, которая, будучи всего лишь женой врача, имела довольно влиятельных родственников. Среди них значился, например, владелец того самого еженедельного издания, в котором ее… ну, скажем, друг, Энтони Даррент подвизался младшим редактором или кем-то в этом роде. У Дамарис уже вышла там одна статья, разумеется, рассчитанная на публику, и ей хотелось, чтобы и дальше двери еженедельника для нее не закрывались. Ей пришло в голову подыскать подходящую статью среди своих многочисленных рукописей. Она могла бы использовать ее и для этого вечера, и для «Двух лагерей» – так назывался скромный еженедельник. Такая статья могла бы, с одной стороны, символизировать усилия еженедельника по поддержанию традиций в искусстве, политике и философии, а с другой – намекать на революционные течения. Она уже как-то говорила об этом с Энтони, но с ним трудно говорить на научные темы. Он все норовит свести к личным отношениям, его куда больше интересует, любит ли она его, каким образом и насколько сильно, тогда как Дамарис предпочла бы поговорить о науке или абстрактных принципах – например, опубликует ли «Два лагеря» ее статью о «Платонических традициях при дворе Карла Великого», и если да, то когда. В прошлый раз, когда разговор зашел об этом, Энтони вышел из себя и со злостью сказал, что она разбирается в Платоне не лучше, чем в Карле Великом. Ее настоящая тема – «Традиции Дамарис при дворе Дамарис», и он обязательно напишет об этом длинную высокопарную статью, в которой Дамарис выступит в роли позабытой королевы Трапезунда, захваченного сарацинами.

– Так что готовься, – сказал он, – на будущей неделе тебе предстоит хорошая схватка с сарацинами.

Миссис Рокботэм объяснила, что она поговорила с экономкой мистера Берринджера по телефону. Разумеется, были отданы обычные распоряжения по поводу собрания, и экономка, хотя и несколько неохотно, под нажимом уступила. Мистер Берринджер все еще без сознания, как сказал доктор Рокботэм. Однако и миссис Рокботэм, и мисс Уилмот считали более вероятным, что его бессознательность имела природу транса, что душа мистера Берринджера отлетела в духовный мир или еще куда-то, где, возможно, время отсутствовало как таковое, и не ощущала неудобства от своего затянувшегося возвращения.

– И предположим, – вклинилась отодвинутая в сторону мисс Уилмот, – предположим, что он вернется, пока мы находимся там! Что бы он мог нам рассказать! Он же сможет рассказать тебе что-нибудь, Элиза, да?

Все это казалось Дамарис совершенно несообразным. Чем больше она об этом думала, тем глупее это выглядело. Но стоило ли отказывать миссис Рокботэм? Она ведь может и обидеться, а обидевшись, шепнуть словечко на ушко своему влиятельному родственнику?

– Но что именно вы хотите услышать? – через силу спросила Дамарис.

Миссис Рокботэм задумалась.

– Если бы вы смогли рассказать нам что-нибудь о формах мышления, – задумчиво протянула она. – Мы пытаемся его формировать… впрочем, я не буду вдаваться в детали, – ну, хорошо, может быть, несколько мыслей… ну, скажем, о Платоне? Мистер Берринджер рассказывал нам, что Платон много говорил об идеях, а у вас ведь есть несколько работ о Платоне?

Дамарис подумала о статье про Карла Великого, но отвергла ее, пожалуй, она слишком историческая для этой цели. Она подумала о некоторых других статьях, и вдруг…

– Если вам будет это интересно, – сказала она, – у меня есть кое-какие заметки о связи платоновской и средневековой мысли – боюсь, они немного специальные, но это лучшее, что я могу предложить. Если это действительно интересно…

Миссис Рокботэм с довольной улыбкой выпрямилась.

– Как мило с вашей стороны, мисс Тиге, – воскликнула она. – Я знала, что вы нам поможете! Я уверена, это будет именно то, что нужно. Я заеду за вами на машине в половине девятого. И большое спасибо.

Она встала и замешкалась.

– Между прочим, – спросила она, – как называется ваша статья?

– «Фантомы и ангелы», – ответила Дамарис. – Понимаете, это всего лишь сравнение, в основном младших последователей Платона, с одной стороны, и толкователей Дионисия Ареопагита, [2]2
  Дионисий Ареопагит – христианский святой (I век н. э.), согласно церковному преданию, ученик апостола Павла и первый епископ Афин. В 95 г. проповедовал в Галлии, где и погиб в ходе гонений Домициана.


[Закрыть]с другой, в предположении, что у них есть общие идеи. Но некоторые цитаты весьма своеобразны и могут заинтересовать ваших друзей.

– Я уверена, это будет чудесно, – заверила ее миссис Рокботэм. – «Фа… фантомы». Кто это такие? Но вы нам, конечно, о них расскажете? Это действительно мило с вашей стороны, мисс Тиге, и я только надеюсь, что когда-нибудь смогу как-то выразить свою благодарность. До свидания, до половины девятого.

С твердым убеждением, что теперь-то миссис Рокботэм уж точно посодействует в издании статьи, Дамарис попрощалась и сама проводила посетительниц к машине. Затем она вернулась в кабинет и принялась искать материал для лекции. Нашла, просмотрела и поняла, что заметки еще сложнее, чем она предполагала. Основная идея связи между понятиями жизнеобразующих идей эллинской философии и иерархией ангелов христианской мифологии выражалась довольно ясно. Но большинство цитат было на древнегреческом или латыни, и Дамарис пришлось тут же переводить их на удобоваримый английский, чтобы потом не искать подходящие слова. Заодно она кое-где смягчила выражения, чтобы не задевать чувств миссис Рокботэм, например, изменила «суеверное рабство» на «легковерное благочестие» и «чувственное приспособленчество» на «истовый пыл». На всякий случай пришлось добавить пару фраз о том, кто такой Дионисий Ареопагит. Беда в том, что Дамарис имела весьма смутное представление о том, чем же, собственно, занимались эти дамы под руководством мистера Берринджера. Высокоинтеллектуальные читатели «Двух лагерей» почти наверняка свободны от каких-либо предрассудков в отношении как фантомов, так и ангелов, но про слушателей мистера Берринджера этого с уверенностью сказать нельзя. Она почти машинально заменила «религиозный гнет» на «официальное влияние», припомнив, как Энтони рассказывал ей, что некоторые служители церкви просматривают периодику, и после пары часов работы почувствовала себя вполне готовой. В худшем случае она прочитает статью и посмотрит, как она звучит. В лучшем… ну, в лучшем случае никто не знает… вдруг там окажется кто-нибудь полезный. Дамарис отложила рукопись и спустилась к обеду.

За обедом говорил отец. Они сидели друг против друга в маленькой столовой с двумя книжными шкафами, в которых перемешались книги о Прокле, лямблиях, святом Ансельме, кузнечиках и мавританской культуре в Испании. Горничная заботилась о хлебе насущном, а Дамарис обеспечивала пищу духовную. Сегодня отец был возбужден больше обычного: он еще никогда не видел столько бабочек, но ни одну не смог поймать.

– Представляешь, одна, огромная, сидела на дубе на вершине холма, – сказал он, – и исчезла – просто исчезла, как только я пошевелился. Не пойму, к какому виду ее отнести – не смог узнать! Мне показалось, что она была коричневая с золотом. Просто чудесная!

Он шумно вздохнул и продолжил обед. Дамарис нахмурилась.

– Ну, правда, папа, – сказала она, – если она настолько красива, не понимаю, как ты можешь продолжать так прозаически поглощать баранину с картошкой?

Отец поднял на нее глаза.

– А что мне еще делать? – сказал он. – Она была чудесна, она сверкала и переливалась. Вкусная баранина, – обиженно добавил он. – Я рад, что хоть издали на нее посмотрел.

Дамарис задумчиво разглядывала отца. Он был низенький и довольно плотный, и он действительно получал удовольствие от баранины. И он еще говорит о красоте! Она не понимала, что ненавидит его, ненавидит только потому, что он ее отец. Впрочем, точно так же она не понимала, что, приводя божественные замечания Платона о красоте, она сама воспринимает их только как записи в картотеке. История с Элоизой представлялась ей не более чем незначительным фактом в истинной биографии Абеляра. Независимо от того, верна ли подобная оценка, ее собственные чувства оставались совершенно не затронутыми хотя бы поверхностным анализом.

– Платон говорит… – начала она.

– А, Платон! – глубокомысленно повторил мистер Тиге, накладывая себе еще овощей.

– …что, – продолжила Дамарис, игнорируя реплику, – следует подниматься от явной красоты к абстрактной, а затем к абсолютной.

Мистер Тиге согласился, что Платон, несомненно, был великим человеком и вполне мог такое сказать.

– Но лично я, – добавил он, – считаю, что баранина помогает бабочкам, а бабочки – баранине. Вот почему я люблю завтракать на свежем воздухе. Она была чудесной, та, на дубе. Не пойму, что же это за вид. Коричневая с золотом, – задумчиво проговорил он. – Очень любопытно. Я просмотрел все свои определители и не нашел ничего похожего. Жаль, – добавил он без всякой связи, – что ты не любишь бабочек.