355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Чарльз Тейер » Медведи в икре » Текст книги (страница 1)
Медведи в икре
  • Текст добавлен: 30 июня 2017, 14:30

Текст книги "Медведи в икре"


Автор книги: Чарльз Тейер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Чарльз Уиллер Тейер
Медведи в икре

ВВЕДЕНИЕ

Никто из молодых людей, вошедших в состав первого американского посольства в Советском Союзе зимой 1933–1934 года, не забыл приобретенный тогда опыт. Это был совершенно уникальный период истории, одновременно и волнующий, и бросавший им вызов. Он стал особым моментом в карьере каждого из них. «У меня не хватит слов, – спустя тридцать лет писал Джордж Кеннан, – если я попытаюсь передать… волнение, удовольствие, возбуждение и разочарование от начала службы в Москве», которая вспоминалась им «как высокий момент жизни… по меньшей мере в том, что касается товарищества, веселья и интенсивности обретения опыта»[1]1
  George F. Kennan, Memoirs, 1925–1950 (Boston, 1967), 60; Charles W. Thayer, Bears in the Caviar (Philadelphia, 1951). Другие воспоминания об этом периоде: Charles E. Bohlen, Witness to History (New York, 1973), 14–36; A Question of Trust: the Origins of US-Soviet Diplomatic Relations: Memoirs of Loy W. Henderson, ed. George W. Baer (Stanford, 1986). Интересная интерпретация влияния этого периода на более поздние взгляды Кеннана и других см.: Frank Costigliola, «Unceasing Pressure for Penetration: Gender, Pathology, and Emotion in George Kennan's Formation of the Cold War», The Journal of American History (March 1997), 1309-39.


[Закрыть]
. И всему остальному миру повезло, что этот опыт таким запоминающимся образом был запечатлен Чарльзом Тейером в его ставших классическими мемуарах «Медведи в икре», впервые опубликованных в 1951 году и теперь переизданных издательством «Рашн Лайф Букс».

Установив дипломатические отношения с Советским Союзом в декабре 1933 года, Соединенные Штаты последними из держав Запада признали большевистский режим. Своим первым послом в Москве Франклин Рузвельт назначил Уильяма Буллита – человека блестящего, наделенного кипучей энергией, хотя и изменчивого. Буллит работал в составе делегации США, посланной в Версаль Вудро Вильсоном, а в 1920 году отправился с мирной миссией к Ленину в самый разгар Гражданской войны. Буллит питал большие надежды на успех новой дипломатической миссии и своей первой задачей считал поиск наилучших и самых ярких людей для службы в своем посольстве[2]2
  О Буллите см.: For the President, Personal and Secret; Correspondence between Franklin D. Roosevelt and William C. Bullitt, ed. Orville H. Bullitt (Boston, 1972); William C. Bullitt papers, Sterling Library Manuscripts and Archives, Yale University.


[Закрыть]
.

Они сформировались в выдающуюся группу, большей частью состоявшую из карьерных дипломатов. Джордж Кеннан и Чарльз Болен[3]3
  * В публикациях на русском языке встречаются два варианта написания этой фамилии (Bohlen) – Болен и Боулен. В данном издании используется вариант Болен, учитывающий немецкое происхождение фамилии. Здесь и далее во Введении примечания переводчика отмечены «звездочкой»*. В основной части книги все примечания принадлежат переводчику и обозначены цифрами.


[Закрыть]
(будущий зять Тейера) в ожидании этого момента несколько лет изучали русский язык. Им обоим предстояло прославиться в качестве экспертов и послов в Советском Союзе. В составе этой группы были и другие будущие послы, упомянем лишь Лоя Хендерсона, Элбриджа Дарброу, Джона Уайли. И кроме них, в эту группу входил Чарли Тейер, который приехал в Москву раньше всех.

Родом из патрицианской семьи Филадельфии, выросший в пригороде Мэйн-Лайн[4]4
  * Мэйн-Лайн (Main Line) – аристократический пригород Филадельфии.


[Закрыть]
, Чарльз Тейер, как он сам вспоминает об этом в книге «Медведи в икре», вскоре после окончания Вест-Пойнта[5]5
  * Вест-Пойнт. Обиходное название Военной академии Соединенных Штатов Америки (United States Military Academy), расположенной в городе Вест-Пойнт, штат Нью-Йорк.


[Закрыть]
решил, что военная карьера – это не для него, и вознамерился стать дипломатом. Поскольку в то время в Госдепартаменте прием на работу новых сотрудников был временно прекращен, ему подсказали, что единственная возможность поступить на дипломатическую службу – выучить русский язык. Следуя этому совету, он, прихватив чемодан с личными вещами, направился в конце 1933 года в Москву – «в надежде», как он выразился, «что однажды там будет посольство и меня возьмут на службу»[6]6
  Письмо Тейера к Джекобу Биму, 21 мая 1935 г. (Theyer to Jacob Beam, May 21, 1935. Thayer papers).


[Закрыть]
. Это было удивительно смелое решение, но Чарли, как отмечали его коллеги, был авантюристом по натуре[7]7
  Henderson. Question of Trust, 310.


[Закрыть]
. И неудивительно, что на протяжении нескольких следующих месяцев, как позже он сам признавался, «нередко бывало, что я отчаивался и считал, что такая глупая идея могла прийти в голову лишь полному идиоту»[8]8
  Письмо Тейера к Джорджу Кеннану, 28 мая 1953 г. (Thayer to George Kennan, May 28, 1953. Thayer papers).


[Закрыть]
.

В конце 1933 года Москва была более свободной и более терпимой к иностранцам, чем когда-либо позже, но даже тогда жизнь была трудной, а власти – подозрительными и настороженными. Тем не менее поразительно, что Тейеру удалось снять комнату у русской семьи. В последующие несколько месяцев он находил для себя то одну, то другую временную работу в среде американских журналистов, находившихся в Москве: в то время это были единственные американцы в России. Что более важно, он нашел себе русского преподавателя и быстро сдружился с группой русской молодежи, в основном из театрального мира. Он посетил и другие районы Советского Союза. К тому времени, когда в декабре 1933 года Буллит приехал, чтобы предъявить свои верительные грамоты, Тейер, после шести месяцев пребывания в Москве, уже обладал знанием языка и непосредственным опытом советской жизни, что оказалось бесценным для нового американского посольства. Как позднее об этом скажет сам посол: «… Американцы прибыли в Москву, абсолютно не представляя себе, с чем им предстоит встретиться, за исключением одного молодого человека, прекрасно знавшего Россию»[9]9
  Дневник Тейера, февраль 1936 г. (Thayer Diary, February 1936, Thayer papers). Об опыте, полученном Тейером в первые шесть месяцев жизни в Москве, см. его письма к матери и другим членам семьи, а также дневники за этот период (Charles W. Thayer papers. Harry S. Truman Library, Independence, MO).


[Закрыть]
.

Итак, во время первого краткого пребывания Буллита в Москве в декабре 1933 года к нему в отель «Националь» явился курносый юноша, уповавший на узнаваемость его фамилии, чтобы предложить свои услуги в налаживании работы нового посольства. Джорджу Кеннану, сопровождавшему посла в поездке в Москву, предстояло остаться здесь, чтобы устроить посольство и руководить этой работой. После беседы с Тейером он сказал Буллиту: «Он отличный паренек» и рекомендовал принять его на службу[10]10
  Письмо Джорджа Кеннана к Уильяму Буллиту, 27 декабря 1933 г. (George Kennan to William Bullitt, December 27, 1933, Bullitt papers).


[Закрыть]
. Так начались приключения Тейера, столь ярко описанные в его книге. На протяжении нескольких месяцев вся команда состояла из него самого, Кеннана и одного из сотрудников Государственного департамента, пока в марте 1934 года не вернулся Буллит в сопровождении полного состава посольства.

Все, что случилось потом, было временем беспримерных конфузий, уморительных, нелепых ситуаций, позднее описанных Боленом как «шутовской период, когда посольство напоминало цирк»[11]11
  Письмо Чарльза Болена к Эвис Тейер, 13 ноября 1934 г. (Charles Bohlen to Avis Thayer, November 13, 1934, in Charles E. Bohlen papers, Library of Congress); «.. доволен каждым…» (William Bullitt to FDR, April 13, 1934, For the President, 83).


[Закрыть]
. Посольство было переполнено талантами; заметно не хватало только тех, как вспоминал Кеннан, «кто постоянно был бы на месте, обладал квалификацией и был нацелен на то, чтобы принять на себя административную ответственность»[12]12
  Kennan, Memoirs, 63. О склонности Буллита к игнорированию инструкций см. письмо Болена к матери от 20 апреля 1934 г. и связанное с ним недатированное письмо (Bohlen papers).


[Закрыть]
. Простая, в сущности, проблема организации нового посольства в этом городе, где все – от гвоздя до лезвий для бритья – приходилось импортировать, преодолевая каждодневное отчаяние от сражений с советской бюрократией, превращалась в формулу хаоса, еще более осложнявшуюся пристрастием самого Буллита к несоблюдению инструкций и стремлением все делать по-своему. В течение нескольких месяцев посольство едва работало; достаточно упомянуть, что постоянно нарушались официальные часы работы. Как писал об этом Джон Уайли, «борьба за существование отнимала почти всю [нашу] энергию[13]13
  Письмо Джона Уайли к Роберту Келли, 27 сентября 1934 г. (John Wiley to Robert Kelly, September 27, 1934, John Wiley papers, Franklin Delano Roosevelt Library).


[Закрыть]
. Но эти молодые люди забывали о разочарованиях, потешались над абсурдностью советской бюрократии и продолжали делать свою работу, двигая ли мебель, или носясь по округе на мотоцикле в поисках вешалок для одежды. «Я доволен каждым человеком в своем штате», – писал Буллит президенту Рузвельту[14]14
  Там же.


[Закрыть]
. Они были молоды, им было весело, и все это было большим развлечением.

Не последнюю роль во всем этом играло и то, что молодых американцев объединяло очарование Советским Союзом, знания о стране они теперь черпали из первых рук, и это был именно тот момент, ради которого они учились и к которому готовились. Что еще делало этот период особенным больше чем что-либо другое, так это возможность свободно общаться с русскими. Тот промежуток времени лежал как раз на полпути между ужасом сталинской коллективизации и порожденным ею голодом, с одной стороны, и бессмысленной кровавой баней репрессий – с другой. Настрой был оптимистическим: многие русские верили, что все самое худшее осталось позади и что впереди – более светлое будущее, в котором их ждали «растущая свобода и личная безопасность»[15]15
  См.: Bohlen, Witness to History, 29: Kennan, Memoirs, George F. Kennan, «Flashbacks», New Yorker, February 25, 1985; Письма Тейера к матери и другим членам семьи на протяжении всего этого периода (Thayer papers).


[Закрыть]
. Революционный идеализм еще не погиб. Тейер и его коллеги могли общаться с любыми русскими людьми – балеринами, театральным людом, музыкантами, даже с политическими фигурами и военными. Буллит поощрял встречи своих дипломатов за пределами посольства; он сам образовал широкий круг приглашаемых в Спасо-хаус, где можно было встретить такие легендарные фигуры большевистской революции, как Николай Бухарин, Карл Радек или маршал Буденный: последний был героем Гражданской войны, «открытой душой с парой усов длиной с фут»[16]16
  Письмо Болена к матери, 15 апреля 1934 г. (Bohlen to his mother, April 15, 1934, Bohlen papers).


[Закрыть]
. В те дни москвичи не боялись приходить в резиденцию американского посла.

Посольская жизнь постепенно становилась все оживленнее, подпитываясь любовью Буллита ко всему необычному, «его пристрастием к тому, чтобы все делалось весело», как выразился Кеннан, и его решительным отказом «позволить жизни вокруг него впадать в тупость и тоску». Он все время был в поиске совершенно новых путей и действий – от бейсбола до поло – для того, чтобы установить с русскими более тесные отношения. Все эти развлечения тоже далеко выходили за обычные рамки, и, чтобы их организовать, он обращался к своему помощнику Чарли Тейеру, которому поручил следить за порядком в Спасо-хаусе и, что еще более важно, – за проводимыми публичными мероприятиями[17]17
  Кеннан о Буллите, см.: Memoirs, 79; письмо Тейера к матери, 7 сентября 1934 г.


[Закрыть]
.

Тейер всегда был в центре любого веселья. Его называли «посольским озорником», и коллеги всегда вспоминали о нем с большой теплотой. В свои двадцать три он был моложе всех – голубоглазый, круглолицый молодой человек, чей слегка ангелоподобный вид никак не вязался со свойственным ему «бесшабашным чувством юмора» и «пристрастием к неистощимым шалостям». Дерзкий, «не пасовавший ни перед кем», по словам его будущего зятя Чипа Болена, «он, со своим изумительным нюхом на все нелепое, поддерживал в нас доброе чувство юмора». Другой его коллега, Лой Хендерсон, писал, что «его остроумие [и] по-юношески избыточные шалости привносили веселье в любое общественное собрание, в котором он оказывался». Но его несерьезный вид был обманчивым. Как тонко заметил его немецкий коллега Джонни Герварт, позднее ставший ему другом, он был «внимательным наблюдателем» за всем, что происходило на русской сцене, «человеком значительно более глубоким, чем многие полагали». Благодаря таланту и творческому воображению Тейера, получившего карт-бланш от посла, и помощи артистичной жены советника посольства Ирены Уайли посольство стало местом проведения нескольких эффектных событий («Я прямо сейчас действительно становлюсь самым опытным общественным затейником в мире», – хвастался Тейер в письме к матери). И самым захватывающим из этих мероприятий стал бал, описанный в одиннадцатой главе «Медведей в икре». Никто из тех, кто на нем присутствовал, не смог его забыть. Для москвичей он превратился в легенду, а Михаил Булгаков обессмертил его в своем шедевре «Мастер и Маргарита»[18]18
  Дневник Эвис Тейер, в собрании Эвис Болен (Avis Bohlen collection, Schlesinger Library, Cambridge, Massachusetts).


[Закрыть]
.

В череде заметных событий того периода был приезд к Чарли в Москву его сестер Эвис и Бетси весной 1934 года. Там Эвис встретила друга и коллегу своего брата Чипа Болена, который в будущем станет ее мужем. Эвис и Бетси (которую послали, как гласит семейная легенда, чтобы приглядывать за Чарли) провели в русской столице несколько недель и стали постоянными участницами игр в бейсбол, вечеринок и всяких развлечений. Эвис на какое-то время даже обрела сомнительную известность, когда за фотографирование моста ее арестовали и три часа продержали в полицейском участке. Потом было много танцев в отеле «Метрополь» поздними вечерами, и к тому времени, когда ей нужно было уезжать, их роман с Чипом уже был в самом разгаре. Всю зиму у них шла отрывочная переписка, перешедшая в ухаживание, когда поздней весной 1935 года Чип вернулся в США. Последовала помолвка, и в августе 1935 года они с Эвис поженились[19]19
  Irena Wiley, Around the Globe in Twenty Years (New York, 1962), 30, Thayer Diaries, in September – February 1935, Thayer papers.


[Закрыть]
.

Грустно, но ко времени прославленного бала в Спасо-хаусе, состоявшегося в апреле 1935 года, весь этот бурный и беззаботный период вступил в завершающую фазу. Как оказалось, это была не более чем короткая передышка в жестокой истории сталинского правления. Оглядываясь в прошлое, мы можем увидеть, каким хрупким все это оказалось, как исчез оптимизм простых русских людей. Как мы знаем, Сталин уже замышлял физическое уничтожение своих соперников, которых ранее лишил занимаемых постов. Убийство Сергея Кирова, первого секретаря Ленинградской партийной организации, совершенное в декабре 1934 года, отметило начало: Ирена Уайли, устраивавшая в тот день коктейльный прием, заметила, как за какие-то минуты опустела ее комната, лишь только весть об убийстве распространилась среди ее гостей. И хотя до самых худших репрессий оставалось еще несколько лет и контакты между американцами и русскими какое-то время оставались свободными, это было началом конца. И в самом посольстве счастливая атмосфера 1934 года рассеивалась по мере того, как Буллит накапливал свой советский опыт. Разочаровавшись в своих надеждах на установление особых отношений с Москвой, он во все большей степени и открыто стал занимать антисоветскую позицию. Злонамеренные слухи и сплетники в посольстве настроили его против всех ярких молодых людей, которых он так высоко оценивал за год до этого, включая и Чарли Тейера. Чипа Болена вызвали в Вашингтон. Чарли Тейера низвели до роли простого служащего консульского отдела, однако он работал не подымая головы и смог вернуть расположение Буллита. Сам Буллит покинул Москву в середине 1936 года, надолго изжив свое доброе отношение к тем, кто принимал его в Советском Союзе[20]20
  О разочаровании Буллита в отношении Болена и Тейера см.: Bullitt to Walton Moore, April 25, 1935, May 11, 1935, June 8, 1935, July 15, 1935, August 30, 1935; Walton Moore to Bullitt, June 8, 1935, Box 58, Bullitt papers, Yale University; Дневники Тейера за осень и начало зимы 1935–1936 гг. (Thayer papers).


[Закрыть]
.

В 1936 году Тейер сдал экзамены для поступления на дипломатическую службу и оставался в Москве до сентября 1937 года. Обстановка здесь становилась все более мрачной. Прежние русские друзья были арестованы, отправлены в лагеря или расстреляны. Иностранцы вели все более замкнутый образ жизни. Дача[21]21
  Дача находилась недалеко от Москвы, в Немчиновке.


[Закрыть]
все в большей степени становилась отдушиной для американцев. За работой в Москве последовали новые назначения в Берлин и Гамбург, и, как вспоминает Тейер в «Медведях в икре», там тоже не обошлось без приключений. В 1940 году он уже без всякой охоты был направлен в Москву во второй раз и в 1941 году вместе с Советским правительством и американским посольством отправился в эвакуацию в Куйбышев, когда казалось, что столица может пасть под натиском наступавших немцев. В 1942 году он получил назначение в Кабул, чтобы открыть там американское посольство. За Афганистаном последовало недолгое пребывание в Лондоне, после чего он в 1944 году вернулся на армейскую службу, чтобы вскоре перейти в Управление стратегических служб (УСС) и в этом качестве присоединиться к только что созданной американской миссии при штабе Тито в Югославии. Встречи и приключения с партизанами Тито и наступление Красной армии описаны в его книге «Рукопожатие над икрой» (Hands Across the Caviar)[22]22
  Charles W. Thayer, Hands Across the Caviar (Philadelphia – New York, 1952).


[Закрыть]
, ставшей продолжением книги «Медведи в икре». К моменту окончания войны Тейер как сотрудник УСС работал в Вене, а после вошел в состав Объединенной американо-советской комиссии по Корее в Сеуле. Во всех этих назначениях ему пригодились и его русский опыт, и знание русского языка.

После того как в 1946 году Тейер вернулся на дипломатическую службу, именно ему предложили возглавить (1947–1949) только что созданную радиостанцию «Голос Америки». Потом ему пришлось отправиться в посольство США в Бонне в качестве сотрудника, отвечавшего за политические связи. Наконец, в 1952 году его назначили на важный пост Генерального консула в Мюнхене. В свои 43 года он мог гордиться успешной карьерой и репутацией уважаемого эксперта по советским делам.

Но в марте 1953 года жизнь в дипломатии для Тейера подошла к трагическому концу. Как и многие его коллеги по Государственному департаменту, он пал жертвой охоты на ведьм в эру Маккарти и стал объектом мстительности Эдгара Гувера. В конце 1940-х годов начало холодной войны породило всевозраставшую истерию по поводу коммунистической подрывной деятельности, в частности выразившуюся в атаках на Государственный департамент, который обвиняли в том, что он стал прибежищем коммунистов и гомосексуалистов. (Настоящих коммунистов было очень мало, и обвинения в гомосексуализме стали излюбленным оружием охотников за ведьмами.) Начиная с 1949 года Тейера неоднократно допрашивали на основе анонимных доносов с обвинениями в симпатиях к коммунистам и в гомосексуализме, и некоторые из этих обвинений относились к годам его работы в Москве. (Сегодня трудно поверить в те шаткие свидетельства, основанные на грязных обвинениях, ничем не подтвержденных слухах, злобных сплетнях, пошедшие в ход, чтобы разрушить карьеры людей.) В 1951 году ему было приказано прибыть в США из Бонна, чтобы предстать перед Бюро по безопасности. Один из тестов на полиграфе он не прошел, другой дал неопределенные результаты. Почти обезумевший, «находясь в угнетенном состоянии, испытывая отвращение и волнение» в связи с обвинениями в свой адрес и по причине разрушения своей карьеры, он лег в швейцарскую клинику[23]23
  См. Thayer diaries, Thayer papers, Robert D. Dean, «The Sexual Inquisition and the Brotherhood,» in Imperial Brotherhood: Gender and the Making of Cold War Policy (Amherst, Mass. 2001), 111, 97-112.


[Закрыть]
. Психологическое обследование, так же как и прежние исследования, установило, что обвинения в гомосексуализме не имеют под собой никакой почвы. Говоря кратко, ни одно из обвинений так никогда и не было подтверждено, и его неоднократно оправдывали: Комиссия по гражданской службе, Департамент юстиции и, дважды, Совет по лояльности Государственного департамента.

Но расследования продолжались, дипломата взяли под наблюдение, и обвинения с него не сняли. C возрастом Тейер не утратил своего нахальства и как директор «Голоса Америки» впал в немилость у Эдгара Гувера за то, что в 1948 году публично заявил, что расследования ФБР «подрезают крылья» его попыткам привлечь к работе восточноевропейцев и русских. После этого Гувер сделал так, чтобы обвинения против Тейера не прекращались и оповещал о них Маккарти и его союзников на Капитолийском холме. Но единственным настоящим фактом, добытым в ходе расследований, было то, что Тейер стал отцом ребенка Ольги Филипповой, русской эмигрантки, работавшей у него ассистенткой на «Голосе Америки». Этот короткий роман завершился скорым браком и почти незамедлительным разводом. Их сын Чарльз родился в марте 1949 года. Это «нравственное обвинение» вошло в досье как подтверждение моральной порочности Тейера[24]24
  Dean, Imperial Brotherhood, 101. «Уделяйте этому особое внимание!» – так Гувер инструктировал свой персонал при расследовании романа с Ольгой Филипповой.


[Закрыть]
.

После того как республиканцы в 1953 году вернулись к власти, охота на ведьм стала еще интенсивнее; в самом Государственном департаменте ее поощрял Джон Фостер Даллес. Возобновленное дело Тейера оказалось вплетено в ситуацию с назначением президентом Дуайтом Эйзенхауэром на пост посла США в Советском Союзе зятя Тейера – Чипа Болена. Это назначение само по себе было противоречивым. Одно то, что Болен в Ялте был переводчиком Рузвельта, в глазах республиканцев уже было предосудительным. К тому же и против него выдвигались какие-то смутные обвинения в гомосексуализме, частью восходившие к годам работы в Москве и, как и в деле Тейера, имевшие характер обвинений в соучастии. Маккарти и его союзники постоянно атаковали его, и вскоре назначение Болена оказалось в центре бурных дебатов[25]25
  О тайных расследованиях под руководством Даллеса и борьбы вокруг назначения Болена см.: Bohlen, Witness to History, 309–336; Dean, Imperial Brotherhood, 112–132.


[Закрыть]
.

Несмотря на оппозицию внутри собственной партии и противодействие самого Гувера, Эйзенхауэр высказывался за назначение. И все-таки было очевидно, что ценой назначения Болена станет отставка Тейера. Даллес вырвал у претендовавшего на назначение посла обещание, что он не будет обременять президента тем, что снимет свою кандидатуру «по каким-либо причинам», «что бы ни случилось» и «независимо от доказательств». Но Болену не было известно, что с согласия Даллеса уже было намечено смещение Тейера с поста по причине «риска для безопасности в связи с гомосексуализмом». Через день после разговора Болена с Даллесом Тейер позвонил зятю из Мюнхена и сообщил, что его попросили подать в отставку, чтобы «избежать предъявления обвинений, препятствующих его использованию на федеральной службе». Болен обратился к Даллесу и спросил, не означает ли формула «по каким-либо причинам» дело Тейера, «на что Даллес вежливо ответил: да»[26]26
  March 23, 1953, Thayer Diary; Dean, Imperial Brotherhood, 122.


[Закрыть]
. Обещание, которое Болен считал для себя обязательным, было вырвано у него для того, чтобы предотвратить его отказ от службы после увольнения Тейера.

Последний грустный акт этой трагедии разыгрался в офисе Болена в Государственном департаменте 23 марта 1953 года, в то время как на другом конце города шли горячие дебаты по его назначению[27]27
  См. March 23, 1953, Thayer Diary, Thayer papers; Dean, Imperial Brotherhood, 132–135.


[Закрыть]
. Тейер, не предупредив никого, вернулся в Вашингтон. Не сумев сразу связаться с Боленом, он провел, «оставаясь незамеченным»», нескольких часов в Национальном аэропорту, прячась за развернутым номером газеты «Вашингтон пост». Когда им удалось связаться, потрясенный Болен сказал ему, что приезжать в США было «не мудрым» решением, и посоветовал ему немедленно явиться в Государственный департамент «самым неприметным образом», чтобы его не смогли опознать и предъявить повестку в суд со стороны Маккарти. Тейеру стало ясно, что он лишился защиты Государственного департамента. Болен сказал своему шурину, что бороться с обвинениями бесполезно, поскольку президент и Даллес теперь «"заодно" с Маккарти». Борьба лишь сделает все гнусные, хотя и недоказанные, обвинения из его досье достоянием публики, что страшно расстроит его жену и мать. Вопрос лишь в том, как сохранить лицо при увольнении.

Письмо об отставке обсуждалось с заместителем госсекретаря по административным вопросам Дональдом Лоури, который был политическим назначенцем. Тейер просил, чтобы департамент пояснил, что причиной его отставка стали «девичьи обвинения» (то есть роман с Ольгой Филипповой), а не что-то менее пикантное. Лоури, на удивление, противился этому и согласился только тогда, когда увидел, что Болен «теряет самообладание, его руки затряслись, а лицо исказилось от гнева», и услышал от него, что если Госдепартамент «унизит» Тейера, то он будет считать себя свободным от данного им президенту обещания быть номинированным на пост посла. Вся сцена была сюрреалистической: в то время как телетайп продолжал отстукивать сообщение о ходе обсуждения в Сенате назначения Болена, сестра Тейера Эвис позвонила мужу и спросила, не знает ли он, где находится Чарли; Болен, будучи уверенным, что его телефон прослушивается, ответил ей, что не знает. Когда все закончилось, Тейер тайно улетел в Нью-Йорк и «как разыскиваемый преступник» сидел в уголке аэропорта Айд-луайлд[28]28
  * С 1963 г. этот аэропорт носит название «Международный аэропорт имени Джона Ф. Кеннеди».


[Закрыть]
, пока не объявили его рейс. Его визит в США длился семь часов. «У меня на самом деле было такое чувство, что я оказался где-то между сумасшедшим домом и бандитской берлогой», – писал он позднее[29]29
  Письмо Тейера к Элбриджу Дарброу, 2 апреля 1953.


[Закрыть]
. Ему казалось, что «каждый на тебя оглядывается, шепчется, подсматривает и ухмыляется, словно дьявол его одолел». Вернувшись в Мюнхен, он до трех часов ночи просидел за бутылкой вместе с Джоном Патоном Дэвисом, главной «рукой Китая»[30]30
  * «Руки Китая» (China hands) – так в США в 1940-е годы называли группу дипломатов и экспертов, знавших китайский язык и культуру. Их обвиняли в продвижении интересов китайских коммунистов. Негативное отношение к ним изменилось лишь в 1970-е гг. при президенте Р. Никсоне.


[Закрыть]
в Государственном департаменте, который верно предсказал, что он сам скоро станет следующей жертвой в списке Маккарти[31]31
  March 24, 1953. Thayer Diary.


[Закрыть]
. Новостям об отставке Тейера с одинаковым недоумением отказывались верить и американцы, и немцы[32]32
  Тейер в течение длительного времени пытался (в конечном счете, безуспешно) изменить публичную характеристику причин своей отставки: см. обширную переписку с Гленом Вулфом (Glen Wolf), Солом Розенблаттом (Sol Rosenblatt) и различными подразделениями Государственного департамента на протяжении 1953 года, Thayer papers.


[Закрыть]
.

Так – без грохота, но не без возни – окончилась дипломатическая карьера Тейера. Для него это стало личной трагедией: дипломатическая служба была его жизнью, и ничто другое из того, чем он занимался, не приносило ему большего удовлетворения и не стало большим успехом. Снова, как и двадцать лет назад, когда он только приехал в Москву, его терзали сомнения: правильно ли он сделал выбор в пользу отставки, а не борьбы с обвинениями[33]33
  Тейер Кею Баннелу (Thayer to Kay Bunnel, March 30, 1953); Thayer to Dur-brow, April 9, 1953.


[Закрыть]
. Вполне предсказуемо Государственный департамент не сдержал-таки данного ему обещания: под давлением атак со стороны Маккарти, в обоснование увольнения было указано, что Тейер «ушел в отставку, чтобы избежать предъявления обвинений, включавших подозрения в полезности его услуг для федеральной кадровой службы»[34]34
  Thayer Diary, переписка.


[Закрыть]
.

Покинув дипломатическую службу, Тейер вместе с женой Синтией и семьей вначале уехал на Майорку – жизнь там была недорогой и к тому же Майорка находилась вне доступности повесток от Маккарти, которых все еще приходилось опасаться[35]35
  Dean, Imperial Brotherhood, 143.


[Закрыть]
. (Тейер шутил, что при Сталине надо было уезжать в Сибирь, при Гитлере – в Дахау, а при Маккарти – на Майорку, и это он считал прогрессом[36]36
  Thayer to Avis Bohlen, June 4, 1953.


[Закрыть]
.) Кроме того, Тейера привлекало то, что Майорка предоставляла «возможность вырастить молодежь, примерно так же, как вырастили меня, в условиях замечательного существования на природе, которое в США можно купить лишь за большие деньги»[37]37
  Thayer to George Kennan, July 27, 1953, Thayer papers; в письмах Тейера и особенно в его дневнике нашли отражение многие моменты его отчаяния после ухода на пенсию. Экземпляр рукописи Officer and Gentleman находится в составе Thayer papers.


[Закрыть]
.

Бывший дипломат рассчитывал зарабатывать писательским трудом, свою способность к которому он уже успел продемонстрировать. Книга «Медведи в икре», опубликованная еще до ухода с дипломатической службы, имела большой успех. В течение следующих четырнадцати лет он написал много хороших книг и десятки статей; кроме всего прочего, он часто писал в «Спорт иллюстрейтед». Некоторые из его книг получили одобрение критиков, но ни одна не повторила успеха «Медведей», и его карьера как писателя так и не состоялась. У него было немало поводов для глубокого уныния. Деньги были постоянной проблемой. До конца жизни его преследовали призраки эры Маккарти: когда он обращался в поисках работы, то обнаруживал, что ФБР занесло его в черные списки: так было еще в середине 60-х годов, когда ему отказали в профессорской должности в Университете штата Вирджиния. Об этом своем опыте он написал роман «Офицер и джентльмен», но его друзья решительно отсоветовали ему публиковать книгу[38]38
  Frank G. Wisner «Notes and Reflections Upon Thayer's Novel», April 1956, Evan Thomas to Thayer, Thayer papers.


[Закрыть]
.

Проведя два года на Майорке, Тейер с женой и двумя детьми вернулся в Мюнхен, где прожил следующие десять лет. Они купили шале недалеко от Рупольдинга в Баварских Альпах, «среди огромных высоких сосен и буков, зеленых мхов и потоков, струящихся с гор», которое стало их любимым убежищем[39]39
  April 1953, Thayer Diary, Thayer papers.


[Закрыть]
. Позднее они стали проводить часть года в Соединенных Штатах – вначале в Вашингтоне, потом на Мэйн-Лайн в Филадельфии, чтобы сын Джимми мог посещать американскую школу. Но каждое лето они отдыхали в покое среди красот Рупольдинга, и именно там Тейер умер от сердечного приступа 27 августа 1969 года.

Будучи большим любителем путешествий и охоты, Тейер побывал во многих уголках земного шара – он охотился на газелей в Азербайджане и на архаров в Афганистане. В более поздние годы он был счастлив, когда охотился или рыбачил в своих любимых Баварских Альпах. Он страшно гордился и радовался за своего сына Джимми, разделявшего его любовь к природе, и за свою падчерицу Диану. В последние годы он восстановил, пусть и непростые, отношения со своим сыном от Ольги Филипповой, которого тоже звали Чарльз. (Молодой Чарли в конце концов установил контакты с семьей отца и подружился с некоторыми своими кузинами и кузенами, в число которых входили и Болены.) До конца жизни у Тейера оставалось много преданных друзей, которым он писал замечательные письма. Два десятка племянников и племянниц обожали его. Невозможно переоценить удовольствие от нахождения в одной компании с ним: он был смешным, талантливым рассказчиком, и быть с ним рядом всегда было очень весело. Как спустя много лет написал Лой Хендерсон, одно его присутствие несло с собой веселье, где бы он ни появлялся[40]40
  Henderson Question of Trust, 307. Любовь Тейера к охоте и прогулкам на природе имеет множество подтверждений в его книгах и дневниках.


[Закрыть]
.

Тейер определенно заслуживал лучшей жизни, чем ему досталась. Но ему бы доставило огромное удовольствие узнать о непреходящей славе «Медведей в икре», о том, сколько поколений сотрудников дипломатической службы и журналистов готовились к предстоящей жизни в Москве, читая о давних приключениях и шалостях той молодой компании. Он был бы рад, как и многие почитатели «Медведей», узнать, что и спустя шестьдесят лет после своей первой публикации эта книга все еще заслуживает переиздания.

Эвис Болен, зима 2015 года

Эвис Болен (Avis Bohlen) – племянница Чарльза Тейера, дочь Чипа и Эвис Болен. Будучи профессиональным дипломатом, она служила, среди прочих назначений, в качестве посла в Болгарии, была заместителем государственного секретаря по вопросам контроля над вооружениями. В настоящее время она пишет биографию Чарльза Болена и проделала большую работу в архиве над записками Чарльза Тейера.

Библиографическое примечание[41]41
  * События, связанные с работой первого американского посольства в СССР в 1933–1936 гг., в том числе и роль в них Чарльза У. Тейера, подробно описаны Александром Эткиндом в книге: Эткинд А. Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить XX век. М.: Время, 2015.


[Закрыть]

Документы Чарльза Тейера находятся в Библиотеке Гарри Трумэна в городе Индепенденс в штате Миссури. Эта большая коллекция включает его переписку и дневники, которые он вел всю свою жизнь. Другие, имеющие к нему отношение коллекции документов, – это собрание документов Чарльза Э. Болена (Charles E. Bohlen) в Библиотеке Конгресса; собрание документов Джона К. Уайли (John C. Wiley) в Библиотеке Франклина Делано Рузвельта; собрание документов Уильяма К. Буллита (William C. Bullitt) в Стерлинговской библиотеке рукописей и архивных документов Йельского университета; коллекция Эвис Болен (Avis Bohlen) в Библиотеке Шлесинджера в Кембридже, штат Массачусетс.

Наиболее полный отчет о многочисленных расследованиях в отношении Тейера и его отставке можно найти в статье Роберта Д. Дина (Robert D. Dean «The Sexual Inquisition and the Brotherhood» в книге Brotherhood: Gender and the Making of Cold War Policy (Amherst, Mass. 2001), 98-145. См. также другую работу Дина: «Charles W. Thayer: Purged from the State Department» в книге: The Human Tradition in America since 1945, ed. David L. Anderson (Wilmington, DelWARE, 2003), 227–245. Я благодарна профессору Дину за его замечания в отношении настоящего Введения.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю