Текст книги "Смерть под парусом"

Автор книги: Чарльз Перси Сноу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Я заглянул в лицо Финбоу.

– Всё звучит весьма логично и убедительно в твоих устах, – заметил я. – Но что это доказывает?

– Это доказывает как дважды два четыре, что мёртвый Роджер гораздо опаснее для Тони, чем живой. Посуди сам, если Роджер мёртв, то его роман с Тони так или иначе выплывает наружу. Если бы он был жив и всё ещё надеялся, что рано или поздно Эвис станет его женой, то он, надо полагать, приложил бы все усилия, чтобы скрыть свою интрижку с Тони, тем более что этот роман происходил как раз тогда, когда Роджер продолжал осаждать Эвис своими ухаживаниями.

– Ты хочешь сказать, что Тони не была заинтересована в том, чтобы Роджер был убит, и, следовательно, не она убийца? – спросил я, холодея от страха.

– Разумеется, нет, – спокойно ответил Финбоу. – Я думаю, что ты и сам это понял, когда был найден пистолет.

Глава восемнадцатая
Эвис сжигает дневник

Я не мог произнести ни слова, в голове неотступно стучала одна мысль: подозрение не снято только с Эвис!

Эвис стояла на берегу и не могла решить, искупаться ей ещё раз или не стоит. Грустное, бледное лицо, изящество в каждой линии хрупкой фигурки – Эвис была олицетворением невыразимой прелести! Я в ужасе зажмурил глаза.

А Финбоу продолжал как ни в чём не бывало:

– Место, где был найден пистолет, точно определяет время убийства. Даже если не учитывать того, что пистолет мог по твёрдому грунту немного переместиться из-за течения, всё равно очевидно, что его бросили за борт не позднее 9.15. А это в точности соответствует нашим первоначальным расчётам и снимает всякие подозрения с Тони. Она никак не могла выйти из каюты раньше 9.20. Потом, если предполагать, что она убила Роджера, ей ещё нужно было время, чтобы добыть где-то пистолет, скажем, в каюте Роджера. Ведь не могла же она иметь его при себе – с такой фигурой, как у Тони, не спрячешь пистолет в пижаме. К тому же на убийство, как таковое, тоже нужно было какое-то время. Значит, она не имела возможности избавиться от пистолета до 9.20, а этот срок выходит за пределы наших расчётов.

У меня уже не было больше сил ни возражать, ни ставить под сомнение его слова. Я понимал одно: Эвис грозит смертельная опасность.

– Значит, это Эвис? – пробормотал я бессвязно. – Боже правый, прошу тебя, Финбоу, оставь всё как есть. Пусть все считают, что это самоубийство. Я больше не вынесу!

Голос Финбоу звучал по-прежнему мягко. – Иен, наберись ещё немного терпения. Скоро всё кончится. Я сделаю всё, что только в человеческих возможностях.

Когда все, накупавшись вдоволь, оделись, Тони предложила прокатиться по реке до Поттер-Хайгема, а потом пойти посидеть в кафе. Обрадованная тем, что для неё теперь не существует никаких ограничений, молодёжь с шумом и смехом погрузилась в моторную лодку, принадлежавшую хозяину виллы. За руль сел Кристофер. Мы же – Финбоу, Уильям и я – сели в другую лодку, поменьше. Оказавшись за рулём, я припомнил нашу последнюю поездку в этой самой лодке. Я-то, глупец, думал тогда, что Финбоу подозревает в преступлении Тони. Теперь, когда мои самые мрачные предчувствия почти оправдались, горько было вспоминать о своей прежней наивности.

Когда мы на своём тихоходе доползли до места, вся компания уже сидела в саду «Бридж».

– Идите сюда! – крикнула, завидев нас, Тони. – Объявляется вечер под девизом «Долой убийцу!».

– Даже как-то непривычно, – улыбнулся Филипп, – не думать о том, что ты сидишь за одним столом с убийцей.

– И правда, жизнь становится какой-то бесцветной, – подхватил Кристофер, когда Финбоу, Уильям и я уселись за стол. – Мне кажется, Иен должен что-то немедленно предпринять… В самом деле, Иен, что вам стоит убить кого-нибудь, надо же как-то рассеять эту скуку?

Я попытался было выдавить из себя улыбку, но мне это плохо удалось.

– В чём дело, Иен? – ласково обратилась ко мне Эвис. – Вы чем-то удручены?

– Доживёте до наших лет, моя милая, – ответил за меня Финбоу, – и поймёте, что, помимо душевных мук, есть ещё муки физические, которые отнюдь не способствуют весёлому расположению духа, но о которых не принято говорить в обществе. Во всяком случае, такой скромник, как Иен, на это не способен. Но я могу вам сказать по секрету… у него несварение желудка.

– Бедняжка! – воскликнула Эвис. – Я вам сочувствую от всей души. Чем вам помочь?

– Обойдётся, – буркнул я.

– Пойду спрошу у хозяев, может, у них найдётся магнезия, – сказала Эвис – Моя тётушка всегда в таких случаях принимала магнезию.

Мне пришлось вынести и эту мрачную шутку. Я едва не закричал во весь голос, видя, как Эвис лёгким шагом направилась за лекарством от моей мнимой болезни, в то время как меня самого буквально пожирал страх за её собственную судьбу.

Как бы там ни было, а комедия, невольным участником которой я стал, продолжалась. С обречённым видом я проглотил порошок, правда не полностью, после чего был снова принят в компанию в качестве молчаливого наблюдателя на пиру в честь счастливого избавления от опасности.

Вспомнив слова Финбоу, Тони вдруг заявила:

– Финбоу, вот вы только что сказали «доживёте до наших лет». Но ведь видно же, что вы намного моложе Иена.

– Если не считать чисто формальной разницы в годах, во всех остальных отношениях я – древний старец по сравнению с ним, – ответил Финбоу. – Я родился в 1879 году – ничем другим, однако, не знаменательном.

– Так вам всего пятьдесят два?! – удивился Филипп.

– Совершенно справедливо, – повторил Финбоу.

– Вы ещё достаточно молоды, чтобы стать моим мужем, – заявила Тони, подняв глаза от своей чашки и искоса взглянув на него.

– А мне кажется, я ещё не созрел для этого, – ответил Финбоу.

– Вот нахал, – возмутилась Тони.

Филипп обвёл взглядом всех сидящих за столом и произнёс:

– Дико вспомнить, чего только мы друг о друге не передумали за эти последние три дня, верно?! Не хочу говорить, кого я лично подозревал в убийстве Роджера, но, признаюсь, это было ужасно.

– Я далеко не сентиментальный человек, бог тому свидетель, – поддержал Уильям, – но я тоже рад, что всё это кончилось.

– Бедняга Роджер мёртв, – вмешался Кристофер. – И хватит об этом. Поговорим лучше о том, куда бы нам отправиться в следующий раз.

– Мы не отказались бы погостить у вас с Эвис в Пенанге,[5]5
  Пенанг – город в Малайе.


[Закрыть] – пошутил Филипп.

– Это было бы чудесно, – согласился Кристофер, но я заметил, как лёгкая тень скользнула по его лицу. – Только вместе с Эвис мы там будем лишь через год или два – раньше мы не сумеем отпраздновать нашу свадьбу.

– Какая жалость! – оживилась Тони. – А почему бы нам не устроить двойную свадьбу – одновременно с нашей – на следующей неделе?

– К чему спешить? – как бы отмахиваясь от её слов, сказала Эвис. – У нас масса времени.

Масса времени, подумал я. У этой девушки не нервы, а стальные канаты.

– Тогда давайте махнём в Йер[6]6
  Йер – город во Франции на побережье Средиземного моря.


[Закрыть] на рождество, – предложила Тони.

– Я не уверен, что мне удастся вырваться, – ответил Уильям. – Я же не бездельник, как некоторые. Во всяком случае, я постараюсь, может, и выйдет.

– А я, наверное, смогу, – вызвалась Эвис.

– На меня не рассчитывайте, – сказал Кристофер. – Боюсь, что в это время я буду уже на каучуковых плантациях далеко отсюда.

– А вы как, Иен? – требовательно спросила Тони.

– Не знаю, дорогая, – уныло промямлил я.

– Ну не отчаивайтесь, завтра вам уже будет легче, – успокоила она меня.

– А вы, Финбоу, не присоединитесь к нам? – спросил Филипп. – Мы, право же, неплохие ребята в нормальной обстановке. Когда вы узнаете нас поближе, мы вам ещё больше понравимся.

– Но я не уверен, понравлюсь ли я вам, когда вы меня узнаете поближе, – ответил Финбоу. Думаю, что я был единственным, кто догадывался, что скрывалось за этими словами.

Чаепитие продолжалось со смехом и добродушным подтруниванием; у молодёжи оказался отличный аппетит. Финбоу приготовил одному ему известным методом два чайника чаю и пил его, сопровождая каждую новую чашку своей знаменитой фразой: «Лучший в мире чай». Филипп и Тони затеяли какую-то шумную игру. Кристофер и Уильям молча курили. Один я не мог в полной мере вкусить прелесть этого мирного вечера. Правда, временами я замечал, что Эвис тоже как будто проявляет признаки беспокойства.

Наконец пробило шесть часов, и молодёжь с большой неохотой поднялась, чтобы ехать домой. Я говорю «молодёжь», так как сам я настолько страшился предстоящего возвращения, что готов был остаться в саду на всю ночь. Встав из-за стола, Финбоу заявил:

– Я жду срочный пакет. Никто не будет возражать, если я обратно поеду на моторке? Я мог бы взять с собой Иена, Филиппа и Тони.

– А мы как раз собирались пройтись пешочком, – ответила Тони, подхватив Филиппа под руку. – Мы вас очень, очень любим, но иногда хочется побыть минут десять вдвоём.

– Мистер Финбоу, можно мне тоже поехать с вами? Прошу вас, – вдруг выпалила Эвис напряжённым от волнения голосом. Её глаза расширились от страха. Финбоу посмотрел на неё испытующе и ответил:

– Ну какие могут быть разговоры, раз вы хотите. А Кристофера довезёт на тихоходе Уильям.

В течение трёхминутного пути от Поттера до нашего дома ни Эвис, ни я не проронили ни слова. Финбоу подтрунивал над самим собой: никогда он не предполагал, что может опуститься так низко, чтобы сесть за руль моторки. Эвис храбро улыбнулась в ответ. Я же не видел ничего, кроме её белого как мел лица.

Как только мы причалили к берегу, она выскочила на берег и, промчавшись через сад, скрылась в доме. Мы с Финбоу последовали за ней. В гостиной на столе лежал пакет на имя Финбоу.

– Отлично! – сказал он. – Это от Аллена. Отнеси его в нашу комнату, Иен. Ладно?

Я положил пакет на его тумбочку и ничего не видящими глазами уставился в окно. Видеть-то, собственно, было нечего. С минуты на минуту произойдёт такое, что весь мир для меня покроется мраком и только прекрасное лицо Эвис останется, как видение, в памяти старика.

Вскоре в комнату вошёл Финбоу с каким-то свёртком в руках, на коричневой бумаге не было надписи. Он положил его рядом с первым, который принёс я.

– А теперь мы должны выяснить, чем занята Эвис, – сказал Финбоу.

– Оставь её в покое, – взмолился я. – Брось всё это бога ради. Финбоу, ты не посмеешь…

– Я же обещал тебе однажды, что сделаю всё, что в моих силах. Неужели тебе этого мало? – отрезал он и ушёл в гостиную.

Какая-то сверхъестественная сила повлекла меня за ним. Финбоу на секунду замер в дверях, а затем, пробормотав: «Если я не ошибаюсь…» – ринулся к комнате Эвис и настежь распахнул дверь.

В воздухе стоял едкий запах дыма. На полу лежала груда пепла, которая ещё продолжала дымиться. Эвис широко раскрытыми глазами следила, как догорает этот маленький костёр, лицо её было искажено жестокой улыбкой. Я бы никогда в жизни не поверил, что лицо девушки может претерпевать такие разительные перемены, выражая то мягкую печаль, то гневное, презрительное торжество. Мои сомнения и моя последняя надежда исчезли. Конец, подумал я.

Эвис, насмешливо улыбнувшись, встала навстречу Финбоу.

– Странные, однако, у вас манеры, мистер Финбоу.

– В этих бумагах речь, надо полагать, шла о Роджере? – ровным голосом спросил он, указав на пол.

– Гениально! – ответила она. – Как это вы догадались? Это был мой дневник.

– Опасная привычка – вести дневник, – заметил он. Как ни владела собой Эвис, невозмутимое спокойствие Финбоу всё-таки подействовало на неё. Голос её задрожал, когда она ответила:

– Думайте всё, что угодно.

– Именно так, – подчёркнуто галантно ответил Финбоу, – я и намерен поступить.

– О-о! – прошептала она.

– Вам, может быть, небезынтересно будет услышать, что я застал вас именно за тем занятием, за каким и предполагал застать. По сути дела, это было последнее недостающее звено в цепи моих построений.

– Рада за вас, – произнесла она. Глаза у неё были, как у затравленного зверька. – И что же вы теперь намереваетесь делать? – спросила Эвис.

– Скоро увидите, – мягко ответил он. – Может быть, вы составите мне и Иену компанию и посидите с нами в гостиной, пока не вернутся остальные?

Эвис бросилась на диван, закурила сигарету и сжалась в неподвижный комочек. Финбоу постоял с минуту в полном молчании, опершись на пианино, потом вдруг тихо произнёс своё «та-ак» и обратился к Эвис:

– К сожалению, я не так быстро соображаю, как мне хотелось бы. Нам с вами надо бы прогуляться, Эвис.

Эвис взглянула на него снизу вверх.

– Если вы говорите – надо, значит, надо. Но предупреждаю, что не имею никакого желания делать это, – ответила она холодно.

– Боюсь, что это не имеет значения, – заявил Финбоу.

Стремительным шагом он прошёл в нашу спальню и вынес оттуда свёрток, на котором не было адреса. Попросив меня передать другим, что они с Эвис ненадолго пошли прогуляться, он провёл её через холл к входной двери, откуда начиналась тропинка, ведущая в поле.

Я остался один в сумеречной полутьме. Мысли кружились в сумасшедшем вихре. Перед глазами, как в калейдоскопе, мелькали разные видения: то рыдающая у меня на груди Эвис умоляет меня помочь ей; то та же безутешная Эвис стоит на палубе и уверяет меня, что ей очень понравился Финбоу; снова Эвис с застывшим взглядом и рядом Тони, бросающая ей в лицо оскорбления; а вот Финбоу рассказывает в поезде мне, как при свете зажжённой спички он увидел Эвис, у которой был такой вид, точно она «раздавила паразита»; и, наконец, последнее – Эвис с усмешкой сжигает свой дневник.

Из сада вошли Уильям и Кристофер.

– Извините за задержку, – сказал Уильям. – То и дело сбивались с курса.

– Один-одинёшенек, Иен? – поинтересовался Кристофер. – А где же Финбоу и Эвис?

– Пошли прогуляться, – ответил я, подумав с сожалением: «Бедняга, знал бы ты, какой удар готовит тебе судьба!»

– Странно, – заметил он. – Дождик накрапывает. Наверно, они скоро вернутся.

– Наверно, – ответил я.

Вскоре явились Филипп и Тони и с места в карьер начали обсуждать приготовления к предстоящей свадьбе. У Тони радость била через край.

– Уильям, – поддразнивая, сказала Тони, – тебе тоже пора жениться.

– У меня нет времени для этого, – буркнул Уильям. – И потом, не хочу лезть в петлю.

– Ерунда, – парировала Тони. – Первая же женщина, стоит ей по-настоящему захотеть, женит тебя на себе, не успеешь ты и глазом моргнуть.

Она завела патефон и, прильнув к Филиппу, начала танцевать фокстрот. Со странным, не знакомым мне доселе состраданием смотрел я на бронзовое лицо Кристофера, тяжело задумавшегося над перипетиями любви: чужой – безмятежной и лёгкой, и своей – такой не похожей на неё.

Ко мне подсел Уильям.

– Вы словно на иголках, Иен. Что с вами? – спросил он.

– Да что-то нездоровится, – признался я.

– Возможно, сказываются треволнения последних дней. Обычно человек ничего не чувствует, пока он находится в напряжении, а потом наступает реакция.

Я старался держать себя в руках, но каждое обращённое ко мне слово било по нервам. Предстояло самое страшное: сейчас Финбоу приведёт сюда Эвис и объявит всем о её преступлении. Дождь стучал в окна. Не переставая завывал патефон. Я слышал биение собственного сердца.

Наконец я увидел две фигуры, идущие под дождём по саду. Очевидно, Финбоу и Эвис прошли через поле и решили вернуться вдоль берега реки. Уильям открыл им дверь, и они, промокшие и запыхавшиеся, вошли в комнату. У Эвис волосы были совсем мокрые, а чулки забрызганы грязью.

Финбоу, улыбаясь с порога, сказал:

– Нельзя выйти из дому ни на минуту, не захватив с собой зонтик.

– Зачем же вы вышли? – спросил Кристофер.

– О, это был каприз мистера Финбоу, – поспешила ответить Эвис. – А я решила составить ему компанию.

– Мистер Финбоу может позволить себе капризничать сколько угодно, – вставила Тони.

– К счастью, мои капризы носят по большей части вполне безобидный характер, – заметил Финбоу.

У меня холодок пробежал по спине от этой пикировки.

В комнате стало так темно, что едва было видно противоположную стену. Вдруг Тони воскликнула:

– Нет, это просто безобразие – сидеть в потёмках теперь, когда все эти ужасы позади!

– Правильно! Безобразие! – подхватил Филипп.

– Да будет свет! – провозгласила девушка.

Позвали миссис Тафтс, и Кристофер попросил её зажечь лампы. Та заворчала, что лампы не в порядке, но всё-таки принесла свечи. Скоро желтоватое пламя десяти свечей слилось с серым сумраком дождливого вечера. Наша компания напоминала сейчас ночное бдение у гроба покойника.

– Вот так уже лучше, – сказала Тони. – По крайней мере светлее и даже по-своему живописно.

– Но веселья что-то не прибавилось, – заметил Уильям.

– Нет, почему же, – возразил Филипп. – Э-э, да что нам свет, раз весь этот кошмар позади?

– Да, – согласился Кристофер. – Теперь можно вздохнуть спокойнее.

– Пра-а-вильно, – протянула Тони, закидывая ногу на диван. – Какое блаженство сознавать, что с этим покончено!

– С этим покончено, – мягко повторил Финбоу, – или почти покончено. Только что я получил своего рода последний штрих – записную книжку Роджера, в которую он заносил истории болезней своих пациентов.

Мне эти слова показались вполне безобидными, но я заметил, как смертельно побледнела Эвис. Я понял, что развязка близка. Тони, не обратив внимания, какое впечатление произвели на Эвис слова Финбоу, сказала:

– Ну и как, интересно?

– Весьма и весьма, – ответил Финбоу.

Уильям начал рассказывать какую-то забавную историю о своём друге, начинающем невропатологе, который вёл такую же записную книжку, и о том, что из этого получилось. Кристофер поднялся и ушёл к себе в комнату. Уильям продолжал балагурить, но я ничего не слышал – я не сводил глаз с Эвис. Когда Кристофер снова вернулся в гостиную, на его худом лице были написаны растерянность и недоумение.

– Хелло, Кристофер, – как ни в чём не бывало окликнул его Финбоу, – не свой ли пакет вы ищете? Я прихватил его по ошибке, когда пошёл гулять, и оставил в ялике.

– А-а, – протянул Кристофер. – Я схожу за ним. Мне он нужен. Заодно куплю табаку в деревне.

– Ладно, – сказал Финбоу. Кристофер открыл дверь и исчез в саду.

Я слушал, что говорилось кругом, но не мог сосредоточиться ни на чём, меня словно притягивало бледное, напряжённое лицо Эвис Я мысленно заклинал Финбоу, чтобы он наконец заговорил. Уильям кончил свой рассказ, и наступила очередь Тони поделиться своими злоключениями у невропатолога.

Я заметил, что Финбоу сидит в напряжённой позе, как бы ожидая чего-то. Чего же ещё ждать, думал я с тупым безразличием.

Вдруг раздался какой-то сухой щелчок, напоминающий удар хлыста. Я не придал этому никакого значения и даже не разобрал, откуда донёсся этот звук.

– Так, – произнёс Финбоу тихо-тихо.

Глава девятнадцатая
Финбоу не торопится с объяснением

Финбоу стремительно вышел из комнаты, и мы услышали, как он позвал миссис Тафтс. Я прислушался: он говорил приглушённым голосом, торопливо, и разобрать, что именно, мне не удалось. Миссис Тафтс повторяла покорно: «Да, сэр. Слушаюсь, сэр». Это её необычное смирение удивило меня. Они вернулись в комнату вдвоём. Экономка бросила на нас беглый взгляд и тут же вышла. Финбоу откинулся на спинку стула.

– Прости меня, Иен, за всё, что тебе пришлось пережить сегодня. Но другого выхода не было, – сказал он сочувственно.

– Что ты имеешь в виду?.. – спросил я растерянно.

– Я вынужден был делать вид, что подозреваю Эвис, – ответил он.

Словно сквозь сон, я увидел, как при этих словах Эвис всем телом подалась вперёд. Все остальные тоже насторожились.

– В чём дело? – нетерпеливо спросила Тони.

– Дело в том, – ответил Финбоу, – что Роджера убил Кристофер.

Я опешил от изумления.

– Но… прошлой ночью… – пробормотал я бессвязно. – Ты говорил, что это не он… что нет причины… почему же ты мне не сказал тогда?

– Кристофер?! – крикнул Филипп. – Но ведь Роджер покончил с собой!

Уильям и Тони ахнули.

Эвис сидела, оцепенев. Коротко и ясно, в нескольких словах, Финбоу изложил ход своих мыслей, который привёл его к выводу, что самоубийство исключено, – по сути, это было то же самое, что я слышал от него в Горнинге. Потом, глядя на меня, он пояснил:

– Когда я сказал тебе, что Кристофер вне подозрений, я сам верил, что это именно так. Однако на следующую ночь в мою душу снова закралось подозрение. До того у меня не было от тебя секретов, Иен: тебе были известны все мои мысли и все факты, которыми я располагал. Все перипетии дела, все мои размышления и догадки были в твоих руках. Но как только мои подозрения снова пали на Кристофера, я перестал посвящать тебя во всё. Почему – ты сейчас увидишь, я объясню тебе природу этого убийства.

– Каким же ослом я, должно быть, выглядел, – пробормотал я. Постепенно ко мне возвращалось блаженное ощущение покоя: наконец-то я был уверен, что Эвис в безопасности и теперь ей ничто не угрожает!

– Да, – подтвердил Финбоу, – порядочным. Но у тебя, по-моему, есть оправдание – было почти невозможно угадать, что дало мне первый толчок к раскрытию дела…

– Интересно, что? – нетерпеливо спросил Уильям.

– Алоиз Беррелл, – ответил Финбоу и улыбнулся.

– Его высокопарные проповеди? – спросила Тони.

– Нет, его поведение. Вчера вечером, перед тем как вы с Филиппом сбежали, – Финбоу рассмеялся, – на моторке прибыл Беррелл, чтобы учинить вам ещё один допрос. Я наблюдал за ним и пришёл к выводу, что он – я, помнится, ещё сказал об этом Иену – виртуозно владеет рулём, просто трюкач!

– Но какое это имеет отношение к делу? – удивился Филипп.

Все сгорали от нетерпения.

А Финбоу спокойно и размеренно – можно подумать, что он читал доклад в литературном обществе, – продолжал:

– Наше несчастье в том, что мы зачастую слишком поверхностно судим о людях. И любим приклеивать ярлыки. А уж когда ярлык приклеен, мы считаем, что носитель оного обязан во что бы то ни стало оправдать наши ожидания. В литературе это явление называется традицией английского романа. А в жизни это выглядит так: с самого начала мы все принимали Беррелла за шута горохового, который только и способен, что паясничать и выкидывать всякие фортели. Вспомните, как Кристофер, Уильям и Иен свалились в воду, когда Беррелл обогнал их лодку в то первое утро. Так вот, перевернуть лодку с людьми – это, по нашему мнению, вполне в стиле Беррелла. Мы – хотя всего пять минут назад познакомились с ним – ничего другого от него и не ждали.

Я мысленно признался себе, что именно это я подумал в то утро.

– Но это совсем не в его духе, – продолжал Финбоу. – Беррелл во многом действительно фигляр, он, например, способен выйти из себя, увидев Тони в прозрачной пижаме, – как все пуритане, он человек ограниченный. Но это не мешает ему быть очень сообразительным и обладать мгновенной реакцией. Если он попадёт в хорошие руки, из него выйдет отменный работник. Словом, Беррелл – человек, отлично справляющийся с делами, не требующими большого ума, но требующими быстрой реакции, как, например, при управлении моторной лодкой. Если бы вы выработали у себя привычку думать о человеке как о существе более сложном, чем герой английского романа девятнадцатого века, то вы бы увидели, что опрокинуть лодку по неловкости так же мало похоже на Беррелла, как… скажем, на Иена или на меня.

– Ну, допустим, – вставил Уильям.

– С другой стороны, – сказал Финбоу, – Кристофер – хороший гребец. Поэтому трудно представить себе, чтобы тот или другой опрокинул лодку случайно. Когда я наблюдал, как Беррелл управляет моторкой, мне пришла в голову мысль, что эпизод с перевернувшейся лодкой был, скорее всего, инсценирован умышленно… Кристофером.

– Но зачем? – перебил Уильям. – Ведь он не сумасшедший.

– А у меня в результате этого, – продолжал Финбоу, – снова всплыли пять вопросов, которые я поставил себе в день убийства. В этих вопросах, с моей точки зрения, заключалось всё существо дела. Вот они. – И он показал листок бумаги, на котором делал свои заметки в то первое утро, когда мы сидели в саду.

– На пятый вопрос – какие чувства скрываются за внешним спокойствием Уильяма – я уже давно дал ответ, – объяснил он. – Как-нибудь я расскажу вам об этом, Уильям. Сейчас могу сказать одно: будь я на вашем месте, я бы не ставил свою судьбу в такую зависимость от Роджера. Вопрос четвёртый – почему Филипп и Тони так демонстративно ищут общества друг друга после убийства – в целом не представлял больших трудностей. Я твёрдо знал, что Филипп вне подозрений, а поведение Тони продиктовано какими-то осложнениями в их взаимоотношениях, это почти не вызывало у меня сомнений. – Он поднял глаза и улыбнулся им обоим. – Не обижайтесь, что я говорю о вас, как о подопытных кроликах. Но могло оказаться так, что странное поведение Тони трудно было бы объяснить одними сердечными переживаниями; однако тут нас выручил случай: мы с Иеном стали невольными свидетелями разговора между Тони и Филиппом в лодке на озере. Глаза Тони гневно сверкнули.

– Значит, вы подслушивали? – возмутилась она. – Что же именно вы услышали?

– Достаточно, чтобы быть более или менее уверенным, что для вас предпочтительнее видеть Роджера живым, чем мёртвым, – ответил он. – Если вы желаете, чтобы я подробно проанализировал ваше отношение к Роджеру, я не премину сделать это как-нибудь в другой раз, с глазу на глаз.

На лице Уильяма было написано полнейшее недоумение.

– Погоди, но ведь Тони же не знала Роджера раньше! – воскликнул он.

Та пропустила его вопрос мимо ушей и продолжала возбуждённо наседать на Финбоу:

– Что ещё вы знаете обо мне?

– Довольно много, – улыбнулся Финбоу. – Вполне достаточно, чтобы у меня были основания держать язык за зубами… и чтобы проникнуться к вам ещё большей симпатией.

К этому времени ко мне окончательно вернулась трезвость мышления. Я заметил, что Тони была так поглощена своим романом с Филиппом, что её чувства заглушили в ней всякие другие эмоции, даже убийство Роджера оставило её безразличной. И для самого Филиппа, который с тревогой следил за допросом, который Тони учинила моему другу, всё, что касалось его невесты, было во сто крат важнее, чем раскрытие преступления Кристофера. Такова уж человеческая природа… и это, должно быть, в порядке вещей.

– В тот день к полуночи мои сомнения по поводу четвёртого и пятого вопросов были рассеяны, – продолжал свой рассказ Финбоу. – Правда, это ещё не привело к раскрытию преступления, но всё-таки сузило круг проблем… а кроме того, позволило мне увидеть Роджера в истинном свете. В то время как Иен вёз меня по реке домой, я начал постепенно понимать, какой ответ можно было бы дать на третий вопрос: почему Эвис и Кристофер избегают друг друга после убийства? Он долго не давал мне покоя. Некоторое время я пытался объяснить охлаждение, наступившее между Эвис и Кристофером, сложными душевными переживаниями: Эвис, возможно, любила Роджера и теперь, после его смерти, оставалась ему верна и поэтому не подпускала к себе Кристофера… Но скоро я понял, что это не так.

– К вашему сведению, Кристофер сам всё время сторонился меня после убийства Реджера вплоть до поездки в Горнинг, – тихо заметила Эвис.

– Вот оно! – воскликнул Финбоу удовлетворённо. – Так я и думал. Одно время я полагал, что Эвис принадлежит к типу людей, которые глухи к чужому горю, – такие не располагают к откровенности. Но потом я увидел, что ошибался. Словом, в трудную минуту молодой человек, влюблённый в Тони или Эвис, несомненно, кинулся бы к любимой девушке за поддержкой. Но он с каждой из них вёл бы себя по-разному. С Тони он бы попытался найти забвение в любовных утехах. А с Эвис стал бы говорить о чём угодно, только не о том, что его тревожит, он постарался бы успокоить её, будто это она нуждается в поддержке, а не он сам.

Эвис вспыхнула, а Тони рассмеялась.

– Просто в Эвис трудно искать опору, – продолжал Финбоу. – Но суть всё-таки в том, что молодой человек в горе пришёл бы к ней, а вот Кристофер, наоборот, отдалился. Тогда я попытался подойти к вопросу с другой стороны, и случай с опрокинутой лодкой помог мне. Это была хитроумная уловка Кристофера, он хотел смыть с себя все следы.

Мы притихли. Уильям закурил. Когда он чиркнул спичкой, было такое впечатление, что кто-то вскрикнул.

– До этого я не думал, что можно убить человека, кое-как сполоснуться и появиться в лучшем виде в обществе – и всё это в течение каких-нибудь трёх минут. Но если представить, что убийца не имел возможности вымыться после преступления вообще, всё выглядит гораздо проще. И в то время как вы сидели и обсуждали ваше положение в каюте, Кристофер нуждался в хорошей бане – он не мылся уже целые сутки.

– Мы просто не придавали значения подобным вещам, – возразил Уильям. – Мы все находились рядом с ним после убийства, и никто ничего не заметил.

– Справедливое замечание, – согласился Финбоу, – Я долго ломал голову, почему вы ничего не заметили. А потом вспомнил один или два эпизода, о которых мне рассказал Иен. Во-первых, когда вы всей компанией собрались в каюте, Кристофер швырнул Тони коробок со спичками, вместо того чтобы зажечь спичку и дать ей закурить. Меня это насторожило: ведь он очень воспитанный человек, кроме того, и труд-то невелик – подняться и сделать два шага. Это могло быть просто случайностью… но тем не менее натолкнуло меня на мысль: не было ли у Кристофера причины не желать, чтобы Тони видела вблизи его руки?

А потом эта ссора Уильяма с Кристофером из-за того, кому сесть на вёсла, когда они поехали в Горнинг. Почему Кристофер заупрямился и не хотел грести? И почему, если он отказывался грести, когда вы шли в Горнинг, ему вдруг захотелось сесть на вёсла на обратном пути?

Как известно, убийце, чтобы яхта не врезалась в берег, нужно было как-то закрепить румпель между рукой жертвы и телом. Последовательность его действий была, очевидно, такова: во-первых, убить Роджера; во-вторых, связать вместе пистолет, вымпел и судовой журнал и выкинуть их за борт, предварительно оставив на поручнях след от шнура; в-третьих, закрепить румпель, чтобы яхта шла более или менее прямым курсом. К этому времени на груди у Роджера должна была уже выступить кровь из раны…

Кристофер во время возни с румпелем не мог не испачкать руки в крови, он заметил это сразу, как только вернулся в каюту, – тогда все его, казалось бы, непоследовательные поступки стали вполне объяснимы. Он не мог допустить, чтобы Тони видела его руки на близком расстоянии. Он не хотел дотрагиваться до вёсел из опасения, что от трения и тепла на них останутся следы крови. А когда он оказался в безвыходном положении и ему пришлось всё-таки грести, он не хотел, чтобы кто-либо увидел вёсла, пока они не будут вымыты. И вот на обратном пути из Горнинга он должен был изловчиться и во что бы то ни стало отмыть вёсла… и, что ещё важнее, свои руки. Он не дал Уильяму сесть на вёсла. Таким образом, ни одна живая душа не могла увидеть испачканные кровью вёсла и, кроме того, сидя на вёслах, легче перевернуть лодку и искупаться самому. Он уже тогда решил перевернуть её при первой же возможности, а тут очень кстати подвернулся Беррелл, и Кристофер легко осуществил свой замысел.