Текст книги "Смерть под парусом"

Автор книги: Чарльз Перси Сноу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава одиннадцатая
Тревожное утро

Утром следующего дня я проснулся и увидел около своей постели улыбающегося Финбоу в халате.

– Скоро двенадцать, – заметил он. – Миссис Тафтс вот-вот хватит апоплексический удар.

Вначале я никак не мог сообразить, где я и что со мной, как вдруг перипетии и страхи прошедшей ночи живо возникли в моей памяти. Как будто видишь во сне, что ты болен… просыпаешься, и оказывается, что это не сон, а ты болен наяву. Я вспомнил Эвис, сжавшуюся в комочек от страха в углу столовой, затянувшийся до бесконечности разговор Финбоу, пустую постель Тони, и стон в темноте.

Я вскочил и спросил:

– Все целы? Все на месте? Финбоу, сходи проверь.

– Все целы и невредимы, – ответил мой приятель невозмутимо. – Только Эвис жалуется на мигрень. Уильям и Кристофер давным-давно позавтракали, а Тони только садится за стол. Эвис и Филипп ещё не появлялись.

У меня отлегло от сердца.

– А ты сам давно на ногах? – спросил я и начал умываться.

– С четверть часа, – ответил Финбоу. – То, что я недосыпаю, если поздно ложусь, я с лихвой компенсирую утром – в этом моё спасение.

– Я рад, что ты оказался прав в отношении Филиппа и Тони, – сказал я. – Но как ты всё-таки догадался?

– Я же сказал тебе вчера ночью: потому что Тони – светская женщина.

– Что это значит? – спросил я.

– Существуют самые различные определения, – ответил Финбоу, – в большинстве своём довольно глупые. Я лично назвал бы светской женщиной такую, которая знает одну тонкость…

– Какую тонкость?

– Как пользоваться духами. Если она искушена в этом, она не может не знать и всего остального, что связано с понятием светскости. А Тони, как ты сам, вероятно, заметил вчера, когда мы входили в эту комнату, мастерица своего дела, – заявил Финбоу.

– А я не почувствовал вчера никакого запаха, – ответил я заинтригованно.

– Именно это я и имею в виду, – ответил Финбоу.

– Они прятались здесь? – не переставал я удивляться.

– Конечно, здесь, – ответил Финбоу. – Пока мы разыскивали их по всему дому, они сидели в этой комнате и посмеивались над нами. Взгляни на мой план. Мы знаем, что, когда мы ступили на порог дома, их не было в кухне, не было и в гостиной, потому что мы сразу направились именно туда. Они не могли прятаться в комнате Филиппа, так как из неё нет выхода в коридор… мы бы застали их там, когда разыскивали. Значит, они или мёрзли на улице, что противоречит здравому смыслу, или находились у нас в комнате в течение всего времени, пока мы разговаривали в гостиной и искали их по всему дому.

А потом, когда мы, идя по ложному пути, стучались в дверь к Уильяму, они прошмыгнули прямо в комнату Филиппа.

– Зачем же они затеяли всю эту канитель? – спросил я со смехом, не в силах больше сдерживаться.

Финбоу тоже рассмеялся:

– Да просто, должно быть, им хотелось побыть наедине. Целый день им, наверное, мешали то Эвис и Кристофер, то Беррелл и миссис Тафтс. Узнав, что мы не вернулись с последним поездом, они, очевидно, решили, что мы остались ночевать в Лондоне, и Тони пришла идея устроить свидание в нашей комнате.

– Но почему именно в нашей? – вставил я. – Почему бы им сразу не пойти в комнату Филиппа?

– Потому что она единственная в доме, где можно разговаривать, не опасаясь быть услышанными. Тони ума не занимать. Вещи, которые они говорили друг другу, не были предназначены для посторонних ушей – это не входило в её планы.

– Обычно, – многозначительно ввернул я, – она предпочитает делать наоборот: выставляет свои чувства напоказ.

– В том-то всё и дело, Иен, – начал растолковывать мне Финбоу. – На сей раз им явно было не до любви, во всяком случае, не только до неё. Были и какие-то очень серьёзные дела, им, очевидно, многое нужно было сказать друг другу. Я даже беру на себя смелость предположить, что, если бы мне было известно содержание их разговора, это могло бы в какой-то степени пролить свет на дело Роджера. В общем, события развивались по такой схеме: Филипп и Тони хотели остаться наедине, и, когда все легли спать, они зашли к нам в комнату. Тони не намерена была оставлять никаких следов своего пребывания здесь, а я уже говорил тебе, что это светская молодая женщина, знающая наипервейшее правило, касающееся дамских духов, оно гласит: духи важнее платья. И второе: женщина должна так душиться, чтобы, уходя от неё, её возлюбленный унёс с собой, как воспоминание, лёгкий аромат её духов. И третье: иногда это может стать роковым для самого мужчины, если он этим запахом напомнит кому-то другому о своей возлюбленной. Тони прекрасно понимала, что, если, войдя сюда, мы почувствуем запах её духов, у нас зародятся подозрения. Поэтому она и пошла купаться, чтобы избавиться от запаха духов.

– И ты до всего этого дошёл логически? – спросил я с нескрываемым восхищением.

– Встречал я на своём веку таких, как эта Тони, – улыбнулся он. – Хитрые бестии, обведут вокруг пальца кого угодно. Ей бы и на этот раз всё сошло с рук, если бы не случайность. Она просто не учла, что мы можем вернуться на машине.

– Ну это как раз и не говорит о большом уме, – заметил я.

– Мы же сами сказали, что, вероятно, вернёмся последним поездом, и, мне кажется, она никак не предполагала, что мы нагрянем словно снег на голову, раз уж пропустили свой поезд. А скорее всего, она сознательно шла на риск, считая, что игра стоит свеч, – предположил Финбоу.

– Ну ладно, – уступил я, – но почему же тогда они не вышли отсюда, пока мы были заняты разговором в гостиной? Ведь они знали, что рано или поздно мы должны пойти спать… и тогда уж никуда не денешься – попались голубчики.

– Пусть тебе подскажет ответ твоё собственное воображение, – усмехнулся он. – Разве ты никогда не бывал влюблён? Наша парочка прекрасно знала, с кем имеет дело: с двумя добродушными старыми дураками, которым доставляет удовольствие видеть, как резвится молодёжь.

– Неужели Эвис не заметила отсутствия Тони? Она явно не знала об этом, иначе она сама бы не вышла из комнаты, – сказал я.

– По всей видимости, Эвис вышла первая, – ответил Финбоу. – Тони, вероятно, ждала, когда Эвис заснёт, а та всё не засыпала. Филипп, наверное, ждал её в это время в нашей комнате. Стоило только Эвис подняться с постели и выскользнуть за дверь, как Тони тут же воспользовалась случаем и убежала, так я себе всё это представляю.

– Но она должна была учесть, что Эвис вернётся и обнаружит её исчезновение, – возразил я.

– А что ей до этого? – откликнулся Финбоу. – В таком случае она могла бы пригрозить Эвис, что отплатит ей той же монетой, если та вздумает проговориться.

– Ты полагаешь, что Тони способна пойти на шантаж? – Я был немного шокирован.

– Не сомневаюсь ни на минуту, – решительно ответил мой друг, – И сделает это с превеликим удовольствием. Ведь она ненавидит Эвис и мечтает, чтобы та валялась у неё в ногах.

Я не сказал ни слова и молча приглаживал щёткой волосы. Затем спросил:

– Ты что, в самом деле думаешь, что она ненавидит Эвис?

– Она её терпеть не может, – уточнил Финбоу, – но и Эвис то же самое испытывает к Тони. Две настолько разные девушки – лёд и пламень, – к тому же обе привлекательные, не могут не испытывать неприязни друг к другу. Если ты готов, Иен, пойдём завтракать. Я хочу поставить все точки над i сегодня же, а времени в обрез. Нужно ещё поговорить с Эвис и Кристофером; пока у меня не будет полной ясности насчёт их отношений, я не смогу ни к чему прийти.

Причесавшись, я стал оправлять на себе пиджак. А Финбоу, нетерпеливо посматривая, как я прихорашиваюсь, продолжал развивать свою мысль:

– Безусловно, выяснить всё, что меня интересует, не имея возможности задавать вопросы в лоб, довольно трудно. С другой стороны, если бы я мог спросить о том, что меня интересует, это ещё больше усложнило бы мою задачу. Эти молодые люди – крепкий орешек, не очень-то они открывают тебе душу, если ты им честно задаёшь эдакий заковыристый вопросик. Да ты сам знаешь – так называемые невинные вопросы, к которым, как принято считать, прибегают детективы, чтобы среди вороха улик докопаться до истинных мотивов преступления. Детективу-профессионалу пришлось бы на моём месте гораздо хуже.

– Может быть, ты предпочитаешь, чтобы я исчез с горизонта и не мешал тебе поговорить с ними? Тебе одному было бы, наверное, проще, – предложил я.

– Ерунда, – ответил Финбоу. – Если ты будешь маячить где-то поблизости, они не сразу сообразят, что за моей болтовнёй кроется нечто большее, чем простое любопытство. Ты послужишь ширмой для меня.

В гостиной по пути в столовую мы увидели Уильяма.

– Доброе утро, – приветствовал он нас, затем подозрительно спросил: – Как ваши глаза, Иен?

– Окулист Финбоу считает, что нет оснований для беспокойства, – сказал я и мысленно отметил, что, став однажды на скользкий путь лжи и обмана, делаю успехи.

– Чудесно, – заметил Уильям, как мне показалось, с иронией. – Что это за дурацкую игру затеяли вы сегодня посреди ночи?

– Прятки, – любезно разъяснил Финбоу. – Очень увлекательная игра, Уильям, рекомендую попробовать – гарантия от преждевременной старости.

Тони лежала на диванчике. Я заметил, как сверкнули её глаза при последних словах Финбоу.

– Хелло, – вызывающе произнесла она, готовая дать отпор любому, кто вздумает заикнуться о её ночных приключениях. Кристофер встретил нас весёлой улыбкой, отчего на его бронзовом лице собрались симпатичные морщинки.

– Доброе утро, – ответил Финбоу, делая вид, что не замечает напряжённой атмосферы в гостиной. – Вчера мы с Иеном вернулись довольно поздно и, боюсь, проспали всё на свете. Вы правильно сделали, что не стали ждать нас к завтраку. Мы своё наверстаем.

За столом молча сидели Филипп и Эвис, оба выглядели очень утомлёнными, но тем не менее через силу улыбнулись, когда мы подсели к ним.

Миссис Тафтс поставила перед нами тарелки с беконом и яйцами.

– Всё остыло, – прокомментировала она.

– Что же делать, – заметил Финбоу, – мы засиделись вчера ночью, миссис Тафтс… а впрочем, вы, наверное, сами помните.

Миссис Тафтс в ответ фыркнула.

– Мистер Финбоу, – начала она зловещим тоном, – я сдержала своё обещание и ни словечком не обмолвилась о том, что у меня на уме, и обо всех мерзостях, которые творились ночью под крышей этого дома. За что только господь послал мне такое испытание… стой и смотри, как эти греховодники уплетают за обе щеки, и рта не смей открыть! Не подумайте только, что я это из-за вас, мистер Финбоу, пообещала держать язык за зубами. Я пообещала потому, что мне было приказано слушаться вас во всём. Один человек, которому я доверяю, так мне велел.

– Кто же это? – спросил Филипп.

– Сержант Беррелл, – отрезала она. – Но если бы сержант Беррелл сказал мне, что вы, мистер Финбоу, смотрите сквозь пальцы на такие непристойные вещи, уж будьте спокойны, я бы ни за что не сказала: «Я сделаю всё, что могу, для мистера Финбоу». Вчера вы вырвали у меня обещание, мистер Финбоу, но никогда в жизни больше это не повторится. Никогда! Я не знала, куда глаза девать от стыда, когда пошла вчера спать, и сегодня с утра на божий свет смотреть не хочется.

– Та-ак! – произнёс Финбоу, отсекая ножом верхушку остывшего яйца. – Но вы всё-таки не забудьте своё обещание.

– Меня и так грызёт совесть, – сказала она, хотя на её сытом свирепом лице не было никаких признаков неспокойной совести. – Не грешно ли не поднять голоса против зла, когда оно творится рядом с тобой, только потому, что ты дала слово? Разве это правильно?

– А вы спросите сержанта Беррелла, – посоветовал Финбоу.

– И спрошу, не беспокойтесь, – огрызнулась она и вышла из комнаты.

Эвис слушала эту тираду с усмешкой в усталых глазах. Но, наблюдая за ней, я видел, что её руки находятся в беспрестанном движении; своими изящными пальцами она бездумно, словно какой-то автомат, всё вертела и вертела кольцо от салфетки. И контраст между нервными движениями рук и бесстрастным, непроницаемым лицом был настолько велик, что невольно выдавал тревогу и отчаянные усилия справиться с этой тревогой. Её напряжённость передалась и мне, и я, слушая сердитый монолог миссис Тафтс, сидел как на иголках. Бывает, что фарс, думал я, вносит разрядку в момент накала страстей, но бывает и наоборот – он лишь усугубляет боль, которую человек несёт в себе. Миссис Тафтс, насколько я могу судить, вносила элемент истеричности в эту атмосферу.

Когда экономка ушла, Эвис взглянула на Финбоу точно с таким же выражением, с каким Тони встретила его в гостиной. Она тоже ждала, что разговор коснётся событий прошлой ночи. У меня мелькнула мысль, что, если бы я был в компании своих молодых друзей один, без Финбоу, они наверняка обращались бы со мной, как с добрым дядюшкой: чмокали бы меня мимоходом в щёчку и хором заверяли, что всё в порядке и мне не о чём беспокоиться. Присутствие Финбоу всё меняло; хотя он и пришёлся по душе моим молодым друзьям и произвёл приятное впечатление, всё каким-то шестым чувством определили в нём человека, которому обязаны давать отчёт.

Финбоу между тем спокойно разделался с холодным яйцом и вдруг ни с того ни с сего пустился, в обсуждение истории финансовой науки. Он рассказал Эвис о происхождении, значении и недостатках золотого стандарта. Он объяснял предельно ясно, я бы даже сказал – с юмором. Я видел, что Эвис едва сдерживалась, чтобы не закричать. Однако она вежливо слушала его разглагольствования и даже раз или два вполне к месту вставляла какие-то вопросы. Я не спускал глаз с её бледного, страдальческого лица.

Финбоу решил наконец подвести разговор к концу:

– Никакой сложности в этой науке нет. В ней гораздо легче разобраться, чем в той грязной истории, в которую вы все попали.

Меня передёрнуло от этой садистской, хладнокровно рассчитанной жестокости. Эвис уставилась на него своими огромными глазами и не сказала ничего. Первым отреагировал Филипп, он сделал неудачную попытку обратить всё в шутку.

– А по-моему, это самая заурядная история.

– Не такая уж заурядная, – возразил Финбоу.

Он намазал джем на кусочек тоста и принялся излагать свою точку зрения на японский империализм. Здесь уместно было бы сказать, что, хотя Финбоу и был глубоко эрудированным человеком, у него не было того, что называется «пунктиком» и что часто приписывается детективам в романах… если, правда, не считать кое-каких вопросов, касающихся Китая, но об этом я не берусь судить.

Покончив с завтраком, мы присоединились к остальной компании в гостиной. Молодые люди всё ещё пребывали в состоянии депрессии, которая неизменно приходит вслед за сильным эмоциональным напряжением. Вначале человек, волнуясь, ищет выхода в действии, он не в силах сидеть сложа руки и молча ждать развития событий. Затем он доходит до такого состояния, когда страх окончательно парализует его волю, и он жаждет только одного – конца. Пусть самое страшное, лишь бы конец! Тони по-прежнему лежала на диванчике, закинув руки за голову. Уильям читал детективный роман под названием «Не своей смертью», если не ошибаюсь. Кристофер делал какие-то пометки на обороте письма. Эвис и Филипп уселись где попало и сидели, не произнося ни слова.

Окинув взглядом гостиную, Финбоу, ни к кому не обращаясь, сказал:

– А мы только что обсуждали положение на Дальнем Востоке.

– О, – произнёс Уильям, оторвавшись от книги, и посмотрел на Финбоу отсутствующим взглядом, – а что, это вас очень волнует?

– Разумеется, волнует, – ответил Финбоу. – Всё, что может как-то отразиться на жизни миллионов людей, волнует меня.

– А меня лично, простите за эгоизм, – вмешался Кристофер, – в данный момент в тысячу раз больше беспокоит моя собственная судьба, нежели судьба всех китайцев, вместе взятых.

– Когда вы и Уильям станете старше, – сказал Финбоу, – вы измените своё отношение к таким вопросам, вот увидите.

– Чёрта с два, – оборвал Уильям. – Ваше поколение исчерпало все запасы социальной совестливости английской нации. Как вы, чёрт вас дери, пеклись о будущем мира и посмотрите, во что вы его превратили! Возьмите, к примеру, меня и Кристофера. Разгул военной истерии, атмосфера нервозности и мошенничество всех мастей – вот первые впечатления нашего детства. Наше отрочество прошло в послевоенные годы – самые безалаберные годы в истории человечества, я бы сказал. А теперь, когда мы более или менее встали на ноги, на нас того и гляди грозит обрушиться финансовый кризис, который перевернёт вверх тормашками всё, что мы успели сделать. Это наследие вашего поколения, Финбоу, и вашей, с позволения сказать, социальной совестливости. Как же вас после этого может удивлять, что мы стали «потерянным поколением»? Как же вас может удивлять, что мы замкнулись в кругу сугубо личных интересов и знать не желаем, что творится в мире, пусть он хоть в тартарары летит?!

Горечь, сквозившая в словах Уильяма, вполне отвечала настроению собравшихся. Она отражала отчаяние, которое им приходилось переживать… и, как мне кажется, была символом каких-то ещё более глубоких процессов. Финбоу задумался.

– Вполне согласен с Уильямом, – кивнул Кристофер. – Мой мир тоже не выходит за пределы круга интересов моих друзей. Понятно, Финбоу?

– Думаю, что да, – ответил Финбоу. – Но боюсь, что из-за вашего индивидуализма вы очень много потеряете в жизни, если действительно круг ваших интересов так узок, как вы утверждаете.

– Может статься, – улыбнулся Кристофер. – Но будем надеяться, что китайцы, которых я буду встречать на каждом шагу в Малайе, расширят мой кругозор. К слову сказать, правление компании вызывает меня на окончательное собеседование. Как вы думаете, Беррелл не будет возражать, если я съезжу в Лондон?

– Если хотите, я могу спросить у него, – предложил Финбоу. – Мне это проще, он со мной считается.

Узнав от миссис Тафтс, что Беррелл пошёл перекусить в Бриджинн, Финбоу собрался пойти в деревушку и предложил мне составить компанию ему и Кристоферу, Страшно обрадовавшись, я покинул своих друзей, которые остались сидеть в гостиной в полном молчании. Уильям снова углубился в книгу. Филипп и Тони проявляли удивительное безразличие друг к другу, а Эвис, отчуждённая и подавленная, сидела в стороне. Бежать без оглядки, хоть полчаса отдохнуть от этой насыщенной страхом атмосферы!

Вскоре Финбоу, Кристофер и я не спеша шли по тропинке.

– Что ждёт вас на этом собеседовании? – спросил Финбоу Кристофера.

– Ну, первым делом меня отдадут на растерзание эскулапу. Он будет щупать меня и мять, чтобы вынести своё заключение: перенесу я тамошний климат или нет. Я, собственно, ничего не имею против, – рассмеялся он. – Меня никогда не подвергали медицинскому обследованию, но чутьё мне подсказывает, что это единственное испытание, которое я пройду без всяких осложнений.

– Не скромничайте, – Финбоу улыбнулся. – Я не сомневаюсь, что вы выдержите любое испытание, если захотите. А что ещё предстоит вам завтра?

– Вот в письме сообщают, что администрация интересуется кое-какими биографическими подробностями моей жизни. Не очень приятная процедура, но ничего, как-нибудь переживу. После этой конфиденциальной части меня снова отошлют к тому же эскулапу – сделать прививки.

– И вы вернётесь обратно в тот же вечер? – полюбопытствовал Финбоу.

– Непременно. Много времени это не займёт. Я успею на пятичасовой поезд – в пять сорок девять, – уточнил Кристофер.

Мы миновали дощатый мостик.

– Меня очень заинтриговало, – заметил Финбоу, – то, что вы и Уильям говорили там, в гостиной, Значит, окружающие вас люди – единственное, что вас интересует?

– Да, – подтвердил Кристофер. – Разве это так уж необычно? А сами-то вы неужели и впрямь печётесь о судьбах народов?

Финбоу не удостоил его ответом.

– Вероятно, – произнёс он, размышляя вслух, – все мы, за малым исключением, рассуждали бы так же на вашем месте. Любить такую девушку, как Эвис, нелегко.

Тонкое лицо Кристофера окаменело.

– Я рассуждал так и до того, как встретил Эвис, – сказал он.

На сей раз, отметил я про себя, ловушка друга не сработала. Кристофер не клюнул на приманку. Но Финбоу это не сбило с толку.

– Странная болезнь – любовь, – сказал он.

– Говорят, – ответил Кристофер с вялой улыбкой.

– Интересно знать, стоят ли мгновения счастья того, чтобы за них расплачиваться потом нескончаемой, безысходной тоской, – продолжал философствовать Финбоу.

– Интересно, – отозвался Кристофер.

– Пока человек не любит, он считает, что да, но, стоит ему самому пережить муки любви, он начинает всё больше в этом сомневаться, – заявил Финбоу.

– Что ж, это вполне естественно, – ответил Кристофер.

– Многое зависит от темперамента. Человек жизнерадостный очень скоро забывает нанесённую ему обиду. Мне кажется, таким был Роджер: судя по отзывам, он производил впечатление неунывающего жизнелюба, – спокойно заметил Финбоу.

Эти слова вызвали улыбку у Кристофера.

– Бедняге Роджеру приходилось туго, – сказал он. – Он был жизнелюб, вы правы. Но надо было обладать неистощимым запасом оптимизма, чтобы переносить холодность, с которой относилась к нему Эвис. И всё же он домогался её. Таких упорных малых я в жизни не встречал. А Эвис это упорство раздражало.

Я так до конца и не понял, заговорил Кристофер на эту тему по велению сердца или всё-таки попался в сети, расставленные Финбоу.

– Эвис на редкость красивая девушка, – сказал Финбоу. – И наверное, мало кому удавалось разбудить её чувства, Кристофер улыбнулся – немного криво, как мне показалось.

– Вокруг таких хорошеньких женщин всегда увивается больше поклонников, чем следует, – сказал он. И, как бы устыдившись своей откровенности, снова замкнулся.

– Вы, очевидно, давно её знаете? – спросил Финбоу.

– Три или четыре года, – ответил Кристофер.

– Не то что Филипп и Тони, – пробормотал Финбоу. – Те знакомы, по-видимому, около двух месяцев. И уже успели обо всём договориться.

– Легкомысленные создания, – заметил Кристофер. – Оба, наверное, не раз влюблялись… и ещё не раз влюбятся.

– Наверное, – согласился Финбоу. – Молодые люди их типа гораздо проще смотрят на любовь.

Кристофер молчал, и Финбоу не пытался больше говорить об Эвис. Вскоре я оказался втянутым в какой-то тривиальный разговор о кино, который продолжался до самого бара, где мы и встретили Алоиза Беррелла.

Беррелл стоял, облокотившись на стойку и держа в руке стакан виски с содовой. Я, правда, скорее ожидал бы увидеть его со стаканом лимонада, учитывая его моральное кредо, которое он не раз излагал, но я тут же перестал удивляться, ибо вспомнил, что сочетание пуританства и трезвенности – чисто английское изобретение, а в Ирландии можно пить за милую душу и оставаться чистым и непорочным, как Алоиз Беррелл. Финбоу направился прямо к нему.

– Доброе утро, сержант, – обратился он.

– Доброе утро, мистер Финбоу, – ответил Беррелл, бросив на него недовольный взгляд. – Миссис Тафтс рассказала мне о том, какие ужасные вещи творились у вас этой ночью. Если бы я услышал это от кого-нибудь другого, я бы ушам своим не поверил. Но миссис Тафтс – женщина порядочная.

– Верно. Она сама порядочность, – подтвердил Финбоу. – Однако ничего страшного не произошло, сержант.

– Всё зависит от того, как на это посмотреть, – изрёк Беррелл.

– Но вы учтите, в каком смятении наши молодые люди, – льстиво заметил Финбоу, – ведь они знают, что находятся под надзором человека, который видит их насквозь. Нельзя требовать от них, чтобы они отвечали за свои поступки.

Беррелл слушал Финбоу с важным и самодовольным видом.

– Мистер Финбоу, у меня всё готово для проведения операции, – произнёс он шёпотом, который был слышен во всех уголках бара. – Не имеете ли желания ознакомиться?

– Как же, как же, разумеется, хочу, – ответил Финбоу. – Я польщён вашим доверием. Мне доставляет огромное удовольствие наблюдать, как вы ведёте следствие. – Приятно слышать. Итак, – горячо, торопливой скороговоркой начал Беррелл, – вся яхта от носа до кормы обыскана и никаких следов оружия или судового журнала не обнаружено. Не найдено также и отпечатков пальцев вблизи тела. Вскрытие не дало ничего интересного, кроме того, что пуля выпущена из маленького пистолета, возможно 22-го калибра. Из Плимута мне выслали водолазный костюм, он должен прибыть завтра к вечеру. Значит, послезавтра утром я найду на дне реки пистолет и тогда смогу предпринять кое-какие шаги. Начальник нориджской полиции направил в Скотланд-Ярд отчёт о проделанной мной работе. Но пока он не получит оттуда ответ, он не выдаст мне ордер на арест кого бы то ни было.

– Вы просто чудо, сержант, – восхитился Финбоу. Румяное лицо Беррелла просияло от счастья.

– Но дело это запутанное, мистер Финбоу, – произнёс он. – Очень запутанное. Ну просто ни одной зацепки.

Постороннему может показаться, что всё просто, но когда самому приходится расхлёбывать эту кашу – совсем другое дело.

– Вы справитесь, я уверен, – подбодрил его Финбоу. – Да, хотел я у вас спросить, не будете ли вы возражать, если мистер Тэрент съездит завтра в Лондон ненадолго. Его вызывают на собеседование в правление фирмы, где он будет работать.

Беррелл посмотрел на Кристофера пронизывающим взглядом и сказал:

– Могу я видеть письменное предписание фирмы? Кристофер с улыбкой протянул ему письмо, и сержант пробежал его.

– Кажется, всё в порядке, – заявил он. – Только вам после полудня придётся отметиться в ближайшем полицейском участке, чтобы в случае, если меня спросят…

Кристофер пожал плечами.

– Как угодно, – сказал он. – Жаль только время на это тратить. Куда же мне следует явиться?

Беррелл смущённо пробормотал:

– Вылетели из головы все адреса.

Я понял, что он совершенно не знает Лондона, и назвал полицейский участок на Вайн-стрит, вспомнив, как я однажды в студенческие годы попал туда за нарушение порядка во время лодочных состязаний.

Беррелл ухватился за мою мысль:

– Вот-вот, Вайн-стрит как раз подходящее место. Я позвоню туда по телефону и скажу, чтобы они вас ждали, мистер Тэрент.

На обратном пути к дому Кристофер улыбнулся своей милой, чуть ироничной улыбкой и сказал:

– У меня такое впечатление, что Беррелл изучал следственное дело на заочных курсах.

Финбоу рассмеялся. У меня же было так тяжело на душе, что я был сейчас не в состоянии даже оценить шутку. После каждой отлучки мне всё труднее становилось преодолевать страх перед тем, что меня ожидает. Всякий раз возвращение в этот дом сулило что-нибудь неприятное. А у этой истории и не могло быть благополучного конца. В лучшем случае дело кончится тем, что время просто залечит рану. А в худшем… даже подумать об этом страшно.

Когда мы вернулись, все уже сидели за столом. Эвис, отодвинув от себя тарелку с мясом, катала хлебный мякиш. Тони выглядела почти такой же грустной, только в отличие от томной дымки, заволакивающей взгляд Эвис, глаза у неё горели. Уильям уткнулся в тарелку и демонстративно отмалчивался. А Филипп выглядел разбитым, как и утром в день убийства. Финбоу, Кристофер и я в молчании заняли свои места. Вдруг Тони протяжно зевнула.

– Ко сну что-то клонит, – сказала она.

– Сочувствую вам, – откликнулся Финбоу. – На вашем месте я бы прилёг после ленча.

Слова моего приятеля неожиданно вывели Тони из равновесия, и она взорвалась.

– Скажите хоть что-нибудь, – воскликнула она, – ради всего святого! Ведь вы же все знаете, знаете, что этой ночью меня не было у себя в комнате! Почему же вы не спросите, где я была? Может быть, вы подозреваете, что я затевала убийство? Подозреваете, да? Ну скажите.

Филипп взял её за руку.

– Да нет, дорогая, ничего подобного. Они просто не хотят вмешиваться в чужие дела.

– Но почему же они все молчат? Они же видят, что мы хотим, чтобы они нарушили этот заговор молчания?! Финбоу, почему вы обходите эту тему? Не верите, что я просто хотела сказать кое-что Филиппу… и не могла дождаться до утра?

– Это меня не касается, – успокаивающе сказал Финбоу. – Я уверен, что все ваши поступки продиктованы самыми лучшими побуждениями.

Тони закрыла лицо руками, и её пышные рыжие волосы рассыпались во все стороны.

Неожиданно в тишине прозвучал глухой голос Эвис.

– А обо мне вы тоже так думаете?

Её бледное как полотно лицо было обращено к нам. Тони вспыхнула:

– А в самом деле, интересно, что это она делала? Она ведь тоже не ночевала в спальне! Почему только мне нельзя делать то, что мне хочется? Почему её никто ни о чём не спрашивает?

– Разве ты тоже не ночевала в своей комнате? – резко спросил Кристофер, глядя на сидевшую напротив него Эвис. Недоумение и тревога ещё больше обострили черты его худого лица.

– Нет, – одними губами выдохнула Эвис. Тут вмешался Финбоу.

– Милые девушки, – мягко сказал он, – обе вы придаёте слишком большое значение всему этому, просто мы с Иеном давно вышли из детского возраста и теперь сами не спим и другим не даём – вот видите, переполошили весь дом.