Текст книги "Смерть под парусом"

Автор книги: Чарльз Перси Сноу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава двенадцатая
Роджер предложил Эвис руку и сердце

Шутка Финбоу вызвала улыбки у всех сидящих за столом, и до конца ленча больше не было никаких инцидентов. Только иногда молодёжь обменивалась враждебными, колючими взглядами, да время от времени в разговоре наступали тягостные паузы – было ясно, что нервы у всех напряжены до предела.

После ленча я взял шезлонг и пошёл на берег реки, чтобы посидеть в одиночестве, разобраться в событиях прошедших суток и попытаться понять, к каким выводам мог прийти Финбоу. Но вскоре ко мне присоединился сам Финбоу. К моему удивлению, расстелив на траве газету, он стал раскладывать пасьянс. Перехватив мой недоуменный взгляд, он сказал:

– Не беспокойся, Иен, я в своём уме. Просто стараюсь как можно лучше играть роль твоего друга – добродушного, но недалёкого человека. Всякий раз, когда обстоятельства вынуждают меня проявить какие-то признаки интеллекта, я считаю нужным по возможности сгладить создавшееся впечатление – пусть твои юные друзья видят, что имеют дело с безобидным дурачком. Только вот досада: я так и не освоил этот нелепый пасьянс. Но если разложить карты рядами, а потом собрать их кучками, это, наверное, будет выглядеть вполне убедительно.

Сделав вид, что увлечён пасьянсом, Финбоу заговорил со мной. Его голос звучал необычайно серьёзно, без тени бравады, которую он порой напускал на себя.

– Я зашёл в тупик. Ума не приложу, что делать. И чем дальше, тем хуже. Поведение Тони становится всё подозрительнее. Что она говорила сегодня ночью Филиппу? Почему она так боится, что он к ней изменится? И почему он сам места себе не находит? Не такой человек Филипп, чтобы его легко было выбить из колеи, – это жуир, не склонный омрачать свою жизнь чем бы то ни было. И тем не менее он нервничает – странно! Или, например, Кристофер, он более глубокая натура, чем Тони или Филипп, и это усложняет дело. Хотел бы я знать, как много из того, что он сказал сегодня утром, было предназначено для посторонних ушей. Всё же мне удалось сделать один вполне определённый вывод из нашей беседы по пути в деревню.

– Какой? – спросил я, наблюдая, как он кладёт пикового короля на двойку бубён, что совершенно недопустимо ни в одном из известных мне пасьянсов.

– Он не желает говорить об Эвис, – ответил Финбоу.

– Что же, по-твоему, это должно означать? – спросил я заинтригованный.

– Точно я и сам не знаю, – ответил он. – Если верить всему тому, что говорила ночью Эвис, тогда ничего непонятного нет. Влюблённый мужчина предпочитает молчать о женщине, которая не отвечает ему взаимностью. Особенно если этот мужчина собирается жениться на ней. Если мы столкнулись с подобным случаем, тогда всё выглядит вполне логично. По-видимому, Эвис симпатизирует ему, но не больше, а он – и это сразу видно – любит её без ума. Ты заметил, как он болезненно реагировал на мои настойчивые вопросы об Эвис? И обоим им будущая семейная жизнь рисуется отнюдь не в розовых красках.

– Тогда зачем же она обручилась с ним? – недоумевал я.

– Этого я не знаю. Любовь – редкая гостья, Иен, и, если бы все стали ждать её, чтобы вступить в брак, твои расходы на свадебные подарки значительно сократились бы. Но здесь важнее другая сторона вопроса. Как относилась Эвис к Роджеру? Она сказала, что была к нему равнодушна, и даже дала понять, что недолюбливала его. Я тогда поверил ей на слово. Помнишь, я говорил тебе об этом, и ты согласился со мной. Но так ли это на самом деле? Допустим, что так, потому что она была слишком утомлена, чтобы настолько убедительно лгать.

– Из того, что я наблюдал в последние два года, я уяснил абсолютно твёрдо, что она была равнодушна к Роджеру, – сказал я, обрадовавшись возможности помочь Эвис.

– Я придерживаюсь того же мнения, – заявил Финбоу. – Это обстоятельство может оказаться решающим психологическим фактором в деле. Мне кажется, мы можем принять его за аксиому. Эвис ещё никого не любила – это несомненно, здесь ей не удалось бы ввести меня в заблуждение, у лжи есть своя мера. Ей нравится Кристофер, но это ещё не любовь. Она и Роджера не любила. Её собственные высказывания и вывод, который я делаю из слов Кристофера, не противоречат друг другу. Он весьма красноречиво говорил об отношении Эвис к Роджеру, но я, разумеется, не намерен придавать слишком большого значения его словам.

– Почему? – спросил я.

– Потому что Кристофер знает не хуже меня, что он смог бы легко убрать с пути счастливого соперника, но убивать отвергнутого соперника нет никакого смысла. Если допустить, что Роджер добился любви Эвис и Кристофер убил его из-за этого, в таком случае Кристофер, пытаясь замести следы преступления, старался бы запутать нас и утверждал, что Роджер ничего не значил в глазах Эвис. То есть он преподнёс бы нам эту историю именно так, как он это и сделал. Но весь фокус в том, что, если бы Эвис действительно была неравнодушна к Роджеру, предположить, что она стала бы выгораживать человека, который его убил, просто нелепо… нелепо предполагать также, что у неё были какие-то особые причины для того, чтобы навязывать нам мысль, что она не питала никаких чувств к Роджеру. Нет, насколько я понимаю, Эвис действительно была совершенно равнодушна к Роджеру. Надо будет ещё разок это проверить. Ясно одно: слова Эвис и Кристофера вполне совпадают – таково положение вещей на данный момент.

– Слишком уж ты заинтересовался взаимоотношениями этого треугольника, – заметил я.

Финбоу перетасовал карты и ответил:

– Если я разберусь в них, я смогу определённо сказать, виновен Кристофер или нет. Он очень умён, этот юноша, и дьявольски хитёр, так что такое убийство ему как раз под силу. Ты заметил, как он играет в бридж? Он любит риск! И я думаю, что в случае необходимости он вполне мог бы убить человека. Кроме того, меня немного настораживает это медицинское обследование. Если он не вернётся завтра к вечеру или вернётся, но будет чем-то обеспокоен, я начну подозревать, что это так или иначе связано с убийством Роджера.

Финбоу глубоко задумался.

– Впрочем, нельзя во всём усматривать какую-то взаимосвязь. Кристофер просто обязан пройти это обследование. Кроме того, он как будто выходил из каюты всего на какой-то миг. Не так-то просто убить человека, отрегулировать румпель и привести себя в порядок – и всё то за какие-то три минуты. Может быть, его спугнул кто-то – чьё-то неожиданное появление или голос?

Я даже в мыслях не хотел представить себе картину, которую нарисовал мой приятель. А Финбоу продолжал:

– В общем, не исключено, что убийство совершено Кристофером. Его поступок было бы проще объяснить, если бы налицо был такой мотив, как ревность. Поскольку мы можем исключить её – а я думаю, ревность в данном случае исключается, – трудно понять, зачем ему убивать отвергнутого соперника. Было бы более естественно, если бы он, видя страдания Роджера, радовался им.

– Есть ещё один мотив, я говорил тебе о нём вчера, – сказал я. – Кристофер мог убить Роджера ради того, чтобы сделать Эвис богатой наследницей, а после женитьбы эти деньги стали бы их общими.

– Вполне допустимо, Иен, – сказал Финбоу. – Но с психологической точки зрения необъяснимо. Сомневаюсь, чтобы человек, страстно влюблённый в женщину, пошёл на убийство в целях наживы – особенно если учесть, что сам он будет неплохо обеспечен в недалёком будущем. Кристофера сейчас гложет иная забота – отношение Эвис, потому что он видит, что девушка ещё не убеждена, стоит ли ей выходить за него замуж. С точки зрения Кристофера, то обстоятельство, что Эвис получит наследство, скорее, перевешивает чашу весов не в его пользу: став богатой, она начнёт сомневаться, стоит ли ей вообще торопиться с замужеством.

– И к какому же выводу ты пришёл? – спросил я.

– Ни к какому, – ответил Финбоу. – Но понемногу у меня начинает складываться довольно чёткое представление о твоих молодых друзьях. Чтобы оно стало полным, мне надо ещё раз поговорить с Эвис. Подожди меня здесь, я мигом.

Откинувшись на спинку шезлонга, я закрыл глаза, надеясь привести в порядок свои мысли. Но стоило мне закрыть глаза, как я вновь слышал голос Финбоу, и под аккомпанемент этого вкрадчивого голоса передо мной стали возникать жуткие картины. Я увидел Эвис: вот она горюет о Роджере («Она неплохая актриса», – сказал о ней Финбоу), а вот испуганно смотрит на меня из угла столовой, освещённой пламенем свечи, а то вдруг с жаром начинает рассказывать Финбоу о своём заветном желании – хоть раз в жизни испытать, что такое любовь («Она слишком утомлена, чтобы настолько убедительно лгать», – вспомнились мне слова Финбоу). Но самоистязание не может длиться вечно, и скоро я поймал себя на том, что начинаю строить гипотезы, уличающие Кристофера в убийстве Роджера. Тем более что представить себе Кристофера, с его худым бронзовым лицом, склонённым над своей жертвой, оказалось гораздо легче, чем вообразить Эвис, хладнокровно взирающую на чёрную дыру в груди своего бывшего поклонника. Похоже, что Финбоу тоже подозревает его. Я попытался суммировать все факты, говорящие за то, что Кристофер – убийца.

Спустя четверть часа из сада пришли Финбоу и Эвис. На лице моего друга сияла его обычная приветливая улыбка.

– Я вижу, ты уютно устроился, Иен, – обратился он ко мне.

– Уютно, – ответил я.

– Жаль, – сказал Финбоу. – А мы хотели попросить тебя покатать нас на лодке.

Тяжело вздохнув, я поднялся, что поделаешь: я всегда гордился тем, что парусный спорт – моя стихия. Вскоре, разыскав лодку, мы опустили киль и медленно поплыли по Тёрну к Поттер-Хайгему.

– Эвис, – спокойно сказал Финбоу, – я хочу с вами поговорить.

Вся кровь отхлынула от лица Эвис, но она всё же нашла в себе силы улыбнуться Финбоу, сидевшему напротив.

– Ну что ж, это нам обоим пойдёт на пользу, – ответила она.

– Поговорим о единственном предмете, который может интересовать пожилого мужчину в разговоре с молодой девушкой.

Она вяло улыбнулась:

– И этот предмет…

– Её увлечения, – ответил Финбоу. – Только к сорока годам начинаешь правильно судить о чужих увлечениях и окончательно запутываешься в своих собственных.

Круто вывернув лодку, чтобы не врезаться в острый мыс, я сказал Эвис:

– Остерегайтесь его, дорогая. Он всегда славился своим бессердечием, вот и сейчас пустился во все тяжкие, чтобы поймать вас в свои сети.

Эвис усмехнулась.

– А я, – заявила она, – не склонна обсуждать свои увлечения ни с кем.

– Однако вы ничего не имели против этого сегодня ночью, – возразил Финбоу.

– Я была не в себе тогда, – сказала она, и её бескровные губы сжались в тонкую линию. – Все мы иногда делаем глупости.

– Бывает, – спокойно подтвердил Финбоу. – Но довольно часто это идёт нам на пользу.

– И доставляет несомненное удовольствие нашим слушателям, – добавила Эвис.

– Я вообще люблю слушать чужие исповеди, – мягко заметил Финбоу. – А исповедь красивой женщины полна особого очарования.

– Весьма тронута, – откликнулась она. – Мне остаётся только надеяться, что я была достаточно откровенна и вы чувствовали себя вполне счастливым.

– Для полного счастья мне не хватает ещё нескольких слов, – сказал Финбоу. – Вот если бы вы и сейчас были бы со мной так же откровенны, это действительно доставило бы мне немало радости. Мне кажется, вы должны испытывать гордость, зная, что от вас зависит сделать человека счастливым.

– Я это слышу уже не первый раз, – презрительно сказала она. – Все пошляки говорят одно и то же: «Почему не доставить мне удовольствие, ведь ты от этого ничего не потеряешь». Мистер Финбоу, мне кажется, вы переоцениваете свои возможности.

Стараясь не упустить ни одного нюанса в этой стремительной словесной дуэли, я думал, какая же из двух настоящая Эвис – та холодная молодая женщина, что разговаривала с Финбоу как равная с равным, или хрупкое беспомощное создание, готовое заплакать по любому поводу. Теперь я видел, что обе сочетались в одном лице.

– А мне кажется, что вы напрасно так уверены в своей неуязвимости, – произнёс он ровным голосом.

Эвис как-то сразу обмякла. С трогательным, страдальческим выражением она нерешительно промолвила:

– Вы хотите сказать, что полиция может…

– Я хочу сказать, – заявил Финбоу, – что, если вы отказываетесь говорить откровенно с нами, безобидными пожилыми джентльменами, как бы вам не пришлось иметь дело с менее обходительными собеседниками.

Эвис погрузилась в молчание. Затем, как бы решившись на что-то, она вполголоса спросила:

– Скажите, а вам обязательно нужно копаться в моих сердечных делах?

– Боюсь, что обязательно, – ответил Финбоу. Эвис прикусила губу и неожиданно заявила:

– Я никого в жизни не любила.

– В таком случае, – сказал Финбоу, – это несчастье для тех, кто любил вас.

– Несколько раз я была увлечена. Мне, например, очень нравится Кристофер. Может быть, я когда-нибудь и полюблю его, если я вообще на это способна. А знаете, почему я стала его невестой?

– Не знаю, но хотелось бы узнать, – ответил Финбоу.

– Чтобы раз и навсегда отделаться от Роджера, – гневно выпалила она. – Чтобы рядом со мной был человек, который избавил бы меня от его приставаний, помешал бы Роджеру всё время стоять у меня над душой, чуть ли не каждый вечер тянуть меня в ресторан и являться ко мне в любое время дня и ночи. Это было невыносимо. – Потом, немного успокоившись, она добавила: – Роджер уже много лет добивался моей руки, но я его терпеть не могла. Как друга я его ценила, конечно… и теперь, когда произошла эта ужасная история, я даже жалею, что не относилась к нему лучше…

Уголки её губ опустились, и в глазах мелькнула грусть. Я следил за Эвис с особым вниманием, так как в моих ушах продолжали звучать слова Финбоу: «Она хорошая актриса».

И как бы в подтверждение его слов Эвис, не испытывая к Роджеру ничего, кроме ненависти, если верить гипотезе Финбоу, вдруг стала сокрушаться о его гибели. В смятении чувств я повёл лодку, почти касаясь бортом берега. Когда я пришёл в себя, я услышал слова Финбоу:

– Да, вам, должно быть, было несладко. А когда он сделал вам предложение?

– Почти каждый месяц последние три года, – ответила она с меланхоличной улыбкой. – С тех пор как мне исполнилось двадцать лет.

– Но вы сразу же дали ему решительный отказ, не так ли? – с улыбкой, вскинув брови, спросил Финбоу. – Вы ведь знали, что он так легко не отступится?

– Мистер Финбоу, – чуть не плача, искренне возмутилась девушка. – Я никогда не кокетничала с ним. Даю вам слово – никогда. Мне делали предложение четверо…

– Не так уж много, – заметил Финбоу. Взглянув на него мельком, она продолжала:

– За любого из троих я могла бы, пожалуй, выйти замуж. Один из них – Кристофер, и я, наверное, стану его женой. Не буду отрицать, что с этими тремя я действительно чуть-чуть кокетничала. Трудно удержаться.

– Да, я вас понимаю – искушение слишком велико, – согласился Финбоу.

– Но Роджер – другое дело: я бы ни за что на свете не вышла за него замуж. И никогда не кокетничала с ним. Ни разу. Даже во время танцев! – с жаром закончила она.

– Ну что ж, ясней не скажешь, – как бы подводя итог, сказал Финбоу. – Поворачивай назад, Иен, а то мы опоздаем и миссис Тафтс перебьёт о наши головы все тарелки.

Подгоняемые лёгким ветерком, который слабел с каждой минутой, мы не спеша поплыли обратно. Я знал, что Финбоу вытянул из Эвис все сведения, которые были ему нужны, и лихорадочно старался дознаться, какие же выводы он сделает теперь. Эвис, казалось, была удивлена, что он так неожиданно прекратил свой допрос, и сидела с натянутой улыбкой, как бы набираясь храбрости, чтобы добавить к сказанному ещё что-то. Когда вдали показался наш дом, она сделала глубокий вдох, как перед прыжком, и произнесла:

– Мистер Финбоу, а вы не собираетесь спрашивать меня о завещании? Ведь вы знаете, что теперь, со смертью Роджера, я становлюсь богатой наследницей.

– Нет, не вижу ни малейшей необходимости останавливаться на этом, – ответил Финбоу.

Глава тринадцатая
Обед во мраке

Последние слова Финбоу очень ободрили меня. Когда мы шли к чаю, я с радостью твердил себе, что получение наследства было единственным возможным мотивом преступления для Эвис, а раз Финбоу не проявил интереса к завещанию, значит, он, по всей видимости, исключил Эвис из числа подозреваемых в убийстве. Окончательно растроганный, я принял чашку чаю из рук миссис Тафтс и даже рискнул улыбнуться этой фурии.

Однако молодёжь была не более оживлена, чем во время ленча. Уильям ел сосредоточенно и молча, не отрываясь от своего детектива, и только изредка бросал какое-нибудь едкое замечание. Безучастно, как бы отрешившись от всего земного, сидела Эвис, она тоже не разговаривала и явно старалась обособиться от общества. Тони вела себя вызывающе, громко смеялась над собственными шутками, но было видно, что она на грани истерики. Кристофер пытался сохранить хотя бы внешнее спокойствие, но осунувшееся лицо и глубокие морщины, прорезавшие лоб, выдавали его. Филипп болтал то с Тони, то с Кристофером, но время от времени и он вдруг замолкал и застывал в каком-то оцепенении, устремив тоскливый, искательный взгляд на Тони.

Лишь один Финбоу делал наше совместное пребывание за столом терпимым. Он словно не хотел считаться с тем, что произошло нечто из ряда вон выходящее, и это заставляло остальных сдерживаться. И всё же не кто иной, как сам Финбоу, спровоцировал в конце концов взрыв. Он заварил себе во второй раз чай и, потягивая желтоватую бурду, пробормотал, как заклинание, свою неизменную фразу:

– Лучший в мире чай!

И тут Тони громко объявила:

– Финбоу, если вы ещё хоть раз повторите эти слова, я завою!

Уильям проговорил с металлом в голосе:

– Вы должны понимать, что манерничание, особенно в самые неподходящие моменты, не может не вызывать раздражения у тех, кто волею обстоятельств вынужден жить с вами под одной крышей. Вы что, не понимаете, что ли, как всё это выглядит? Или делаете это намеренно!

– Уильям, – возмутился я, – Финбоу мой гость. И я не позволю…

Уильям грубо оборвал меня:

– Знаю, знаю, он ваш гость. Но хотел бы я знать… – он помедлил мгновение, – в каком качестве он здесь выступает?

Я увидел, как расширились зрачки у Филиппа, как Тони впилась ногтями в подлокотники кресла.

– Да, в каком? – как эхо отозвалась Тони.

– Зачем он сюда приехал? – продолжал Уильям. – Ведь и дураку понятно, что сейчас всякий новый человек лишний, мы и без того по уши завязли в этой скверной истории. Зачем, спрашивается, он сюда пожаловал? Может быть… – тут Уильям саркастически ухмыльнулся, – это профессиональный интерес?

Финбоу рассмеялся легко и непринуждённо.

– Дорогой Уильям, – сказал он, – это всё у вас от чрезмерного увлечения детективными романами. Стоит увидеть человека с глуповатым лицом, как вам уже мерещится сыщик. Уверяю вас, что я тот, за кого себя выдаю, ни больше ни меньше. Мне, например, нравится наблюдать за Алоизом Берреллом… а кому бы на моём месте не понравилось? В полицейском романе я бы непременно фигурировал как знаменитый детектив… или наоборот – как убийца. Но я ни тот и ни другой.

– Так что же вам здесь нужно? – бесцеремонно допрашивал Уильям.

Не моргнув глазом Финбоу ответил:

– Я приехал сюда как друг Иена, чтобы в случае необходимости быть с ним рядом. Кроме того, я могу помочь и избавить вас от целого ряда неприятностей официального порядка. Если вас интересуют подробности моей биографии, вы их сможете найти в «Who is Who». Моё имя появилось на страницах этого справочника главным образом потому, что редактор счёл, что оно довольно удачно вписывается между Финбергом и Финбургом. Во всяком случае, если моё присутствие здесь кому-нибудь нежелательно, я готов без лишних разговоров покинуть этот дом. Я поселюсь в деревне по соседству.

– Не говорите чепухи, – вмешался Кристофер. – От этой неизвестности Уильям совсем потерял голову, если она у него вообще когда-нибудь была. Вы ни в коем случае не должны уезжать, Финбоу.

– Ни в коем случае, – мягко поддакнула Эвис. – Уильяму нужно извиниться.

– Тебя-то это устраивает, безусловно, – ответил ей с язвительной улыбкой Уильям. – У таких, как ты, всегда найдутся защитники.

– Не вздумайте уезжать, Финбоу, – вставил своё слово Филипп. Теперь он, казалось, был настроен более благодушно, чем вначале.

– Я остаюсь, – обрадовался Финбоу. – Хотя бы для того, чтобы досадить Уильяму.

– Вот и чудно! – сказала Тони. – А теперь мы должны выкинуть всю эту блажь из головы. Что, если нам завести патефон и потанцевать немного, а?

Все поддержали её. В тот момент мы поддержали бы любую затею, способную отвлечь нас от мрачных мыслей. Мы с Финбоу сидели и наблюдали, как Уильям завёл патефон и поставил пластинку. Послышались завывающие звуки фокстрота. Тони и Филипп танцевали слаженно, с какой-то томной грацией. Эвис же вяло и безучастно двигалась в объятиях Кристофера. Я сидел и восхищался Тони и Филиппом, которые под жалобную мелодию фокстрота кружились по паркету, как бы слившись в единое существо. Эвис склонила голову на плечо Кристоферу, глаза её были обведены синевой. Наблюдая за этой парой, я всё же заметил, что её длинные ноги точно и изящно повторяли движения партнёра.

Внезапно я заметил миссис Тафтс – она стояла на пороге, побелевшая от возмущения, с поджатыми губами. Когда танец кончился, она процедила сквозь зубы:

– Срам!

– Да бросьте вы! – отмахнулась Тони. Но миссис Тафтс уже прорвало:

– Раньше мне казалось, что даже у греховодников, которые не боятся кары небесной, – тут она метнула свирепый взгляд в мою сторону: она никогда не упускала случая выразить мне своё глубочайшее презрение по какой-то одной ей ведомой причине, возможно потому, что Беррелл сказал ей, что я убийца, – даже у тех не хватило бы совести крутить задом, когда новопреставленный ещё не покрыт землёй!

Каждый из нас ждал, что ответит кто-нибудь другой. Финбоу, который обычно в таких случаях брал на себя роль миротворца, на этот раз с неопределённой улыбкой делал вид, что разглядывает что-то за окном. Молчание нарушил Кристофер:

– Миссис Тафтс, если вы сию же минуту не замолчите, я вынужден буду пожаловаться на вас мистеру Уильямсону, – произнёс он твёрдо.

– А я ему скажу, что выполняла свой долг! – огрызнулась миссис Тафтс. – И пусть скажет спасибо за то, что я согласилась жить в одном доме с убийцей!

Тут вступился Филипп, в котором проснулась наконец дремавшая дотоле удалая дерзость:

– Не забывайтесь, миссис Тафтс!

– Что-о? Ах вы, молокосос эдакий! – рявкнула миссис Тафтс.

– Я говорю, не забывайтесь, – небрежно повторил Филипп, – иначе мистеру Уильямсону станет известно, что вас видели вдвоём с сержантом Берреллом при компрометирующих обстоятельствах.

Миссис Тафтс издала какой-то звук, напоминающий шипение снаряда, а потом, к нашему изумлению, стала заливаться странным, медленно проступающим сквозь её грубую кожу румянцем. Филипп рассмеялся ей в лицо, и она, пыхтя и фыркая, выкатилась из комнаты.

– Когда я умру, – не унимался Филипп, – надеюсь, вы помянете меня добрым словом за этот единственный в моей жизни благочестивый поступок!

После ухода миссис Тафтс мы постарались сохранить, хотя бы внешне, видимость добрых отношений. Уильям снова завёл патефон, Финбоу подхватил Тони, и они закружились в вальсе. Кристофер углубился в газету, а я пригласил на танец Эвис. Она была как пёрышко у меня в руках, и я ощутил необыкновенную лёгкость оттого, что могу вот так просто, молча и бездумно танцевать с этой девушкой, целиком отдавшись музыке. Последние дни были настоящей пыткой: приходилось обдумывать каждое слово, каждую фразу, ибо любое неосторожно обронённое слово могло приблизить чей-то конец. И какой же невыносимой пыткой, думал я, ощущая прикосновение волос Эвис на своей щеке, были эти дни для неё и всех остальных!

Мы ещё немного потанцевали, потом прослушали несколько романсов в исполнении Тони и Финбоу; так тихо и мирно прошло время до обеда, хотя, надо сказать, мир этот был весьма зыбким и непрочным: то и дело слышался обмен колкостями, хотя ничего похожего на истерические срывы, имевшие место днём, больше не повторялось.

За обедом затаившееся напряжение снова дало себя знать и чуть было не разразилось скандалом. Керосиновые лампы опять вышли из строя, но на этот раз миссис Тафтс не сумела с ними справиться, так что нам пришлось обедать при тусклом свете свечей, расставленных на каминной доске и на маленьких столиках. В комнате было всего одно узкое оконце, выходившее на реку и не дававшее достаточно света. В полумраке лица казались изменившимися до неузнаваемости. Эта комната вообще способна была нагнать тоску, а теперь, когда нервы были натянуты до предела, каждое слово звучало как обвинение, каждая фраза – как вызов и каждое лицо выглядело лицом таинственного незнакомца, с которым надо быть начеку.

Ни один из нас не пытался завязать разговор. На протяжении почти всего обеда миссис Тафтс не отходила от стола, она являла собой как бы живой укор нашей безнравственности. Когда же она наконец, подав кофе, ушла и оставила нас одних, Филипп внезапно взорвался:

– Так недолго и рехнуться! Все мы знакомы не первый день и тем не менее подозреваем друг друга! Это просто невыносимо!

Тони звонко рассмеялась:

– Я скоро начну верить, что мы все, сговорившись, напали на Роджера и убили его.

У Кристофера вырвалось:

– Если бы мы хоть чем-нибудь могли себе помочь!

Филипп откинул с лица волосы и спросил:

– А чем, чёрт побери, мы можем себе помочь?

Эвис, ещё больше побледнев, отвернулась от разгорячённых собеседников и стала смотреть на чернеющую за окном воду.

– Мы бессильны хоть чем-нибудь облегчить своё положение, – с горечью сказал Уильям. – Финбоу всё уже сделал за нас, можете быть уверены.

Тони посмотрела на Финбоу долгим, внимательным взглядом и спросила его в упор:

– Что вы думаете обо всём этом деле?

На мгновение в комнате повисла напряжённая тишина. Затем Финбоу, галантно поклонившись, ответил:

– А я, дорогая, предпочитаю не думать. От этой привычки как-то отвыкаешь, когда тебе переваливает за… скажем, ваш возраст.

– Что с нами будет?! – исступлённо крикнул Филипп, вскакивая на ноги.

Неловким движением он столкнул на пол свечу, и угол комнаты сразу будто провалился в тёмную пустоту. Я понял, что они уже не в силах скрывать под маской благопристойности нечеловеческое напряжение нервов, что страх рвётся наружу, невзирая на осторожность и все попытки скрыть истинные чувства. Пламя свечей дрогнуло от движения воздуха. Тонким, пронзительным дискантом Филипп истерично выкрикнул:

– Кто это сделал? Кто, господи? Просто выше всяких сил сидеть вот так, сложа руки, и рассыпаться друг перед другом в любезностях!

Кристофер, налегая грудью на стол, слегка изменившимся от волнения голосом сказал:

– Если бы тот, кто это сделал, признался сейчас, он снял бы со всех остальных тяжкий груз. Так дальше продолжаться не может!

Тони на грани истерики крикнула:

– Ну скажи же хоть слово, Эвис, ради всего святого! Не сиди так, словно ты не желаешь снизойти до нас! Ты ведь думала о Роджере, да?

– Ты… ты хочешь сказать… – пролепетала Эвис. Лицо её стало серым.

– Я спрашиваю, ты сейчас думала о Роджере? – с усмешкой повторила своим надтреснутым, хриплым голосом Тони.

Тут поднялся Кристофер.

– Послушай, ты, грязная вымогательница, ты ещё смеешь обвинять её в чём-то?! Ты… да ты и Филиппа-то подцепила только ради его денег!

Тони на миг растерялась перед этим злобным выпадом, но тут же её глаза вновь загорелись яростью.

– У тебя тоже губа не дура, миленький: берёшь жену с кругленьким капитальцем. А капиталец-то Роджера. И после этого у тебя поворачивается язык говорить, что я подцепила Филиппа…

– Конечно, из-за денег. Разве не видно, что у тебя богатый опыт по этой части?! – зло твердил Кристофер.

Очевидно, кровь бросилась ему в голову. Краска стала медленно проступать на его бронзовом лице. Филипп отшвырнул ногой стул и двинулся на Кристофера.

– Что ты, чёрт тебя подери, хочешь этим сказать? – заорал он. – Что?

– Бедное дитя, – пожалел его Кристофер. – Попался всё-таки на удочку.

– Мерзавец! Я убью тебя! – завопил Филипп.

– Хватит с нас и одного убийства, – крикнул Уильям. – Да уймите же наконец этого петуха!

Филипп испуганно отступил.

– Хватит одного убийства… – прошептал он. – О господи!

Но Тони вдруг набросилась на Уильяма:

– Ты сошёл с ума! Уж не думаешь ли ты всерьёз, что Филипп убийца?! Или думаешь? – Она метала громы и молнии. – В таком случае, если хочешь знать, я могу сказать тебе, кто убийца…

Финбоу прервал её. Не повышая тона, но без своей обычной мягкости он приказал:

– Прекратите сейчас же. Этим вы ничего не добьётесь – ни к чему оскорблять друг друга. Давайте перейдём в гостиную и постараемся вести себя достойно.

Мы уселись в гостиной и занялись бриджем не столько потому, что нам хотелось играть, сколько для того, чтобы избежать дальнейших разговоров на эту неприятную тему. Эвис следила за игрой и вела за меня счёт. Филипп и Тони шептались на диванчике. Вечер тянулся медленно и нудно, и, когда Уильям сказал, что он устал и хочет пойти спать, это было встречено с одобрением.

– Мне кажется, – заметил Кристофер, – что нам всем не мешало бы отдохнуть. У меня, например, прямо глаза слипаются.

– В десять часов я ложилась спать только в школьные годы, – пробормотала Тони. – Но тем не менее я – за, люблю эксперименты.

Придя к себе в комнату, мы с Финбоу уселись на кровати. Он закурил и глубокомысленно изрёк:

– Ещё один богатый событиями вечер.

– Почему ты не остановил их за обедом? – спросил я. – Я не знал, куда деваться от стыда!

– Но я же остановил их, – возразил Финбоу.

– Да, но только после того, как они чуть не перегрызли друг другу глотки, – упрекнул я.

– Мне хотелось дать им выговориться, – признался он.

– Ну и удалось тебе услышать что-нибудь полезное? – спросил я, догадываясь, что у него были свои соображения не мешать этой безобразной сцене за столом.

– Ничего такого, что укладывалось бы в какую-то логическую схему, – ответил он лаконично.

Он подошёл к окну и стал смотреть в темноту. Я присоединился к нему, мы молча стояли и курили. Потом он произнёс так тихо, что я едва его расслышал:

– Не нравится мне всё это, Иен.

– В чём дело? – спросил я, чувствуя, как у меня засосало под ложечкой.

– Я всё больше склоняюсь к мысли, что с одной из наших очаровательных девиц скоро слетит всё её очарование, – сухо ответил он.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Все улики указывают на Эвис или Тони, – ответил он.

Я чуть не упал, услышав эти слова, произнесённые бесстрастным тоном. А Финбоу продолжал:

– Если убийцей окажется действительно одна из них, то я бы предпочёл, чтобы это была Тони. Из чисто эстетических соображений. Таких прелестных созданий, как Эвис, я не встречал с юных лет. Но хочешь не хочешь, а круг подозреваемых сузился до двух человек.